Друг может предать, но враг никогда! 
(изречение умного человека).

Разоришь ты мои сны
Пальцы переплетены
Будто чем-то опоен
Будто тело не мое

Город ждет меня и жжет
Сеть унылую плетет
Не жалея не любя
Водит за руку меня

«До Содома далеко» (Пикник)

 

 

Он так надеялся, что умрет. Просто умрет. И все это наконец закончится.

Но дождь шел. И снег шел. И он лежал на мокром асфальте, чувствуя тупую пульсацию крови в открытых ранах. Боль в груди тоже была какой-то тупой и отдаленной. Будто и не его вовсе.

Кто бы мог подумать? Кен.

«Сибиряк». Всегда такой простой, даже незамысловатый с его футболом и вычурным отсутствием стиля. С его когтями, пригодными только для ближнего боя.

С одним когтем, последним. Достал.

Он оказался лучшим бойцом. Кен. Когда их лица на мгновение оказались совсем рядом и Кен снизу-вверх заглянул ему в лицо, Айя видел: слезы неостановимым потоком текли у него из глаз. Кен оказался самым лучшим. Он убил и его и Йоджи. После того, как они оба прикончили Оми. Лезвие катаны, даже не блеснув на прощание, пробило узкую грудь распятого в паутине проволоки мальчишки.

Команды больше не было. И сам Кен был обречен. Каким-то внутренним чутьем, сквозь неожиданно поднявшееся уважение к бывшему товарищу – да к несдержанному, неаккуратному, почти нелепому в своей заурядности «Сибиряку» – Айя знал, что он тоже погибнет.

И тем более глупым казалось то, что сам он все еще жив. Все еще слабо корячится на мокром асфальте рядом с погибшим Йоджи и убитым ими Оми.

Он тоже должен был умереть.

Так было бы правильно.

Все равно после смерти Айи-чан и «казни» Мамору Такатори вся его жизнь была завязана только на команде. Без команды его существование должно было прекратиться.

Его месть завершена, выжгла сама себя, а продолжать работать с сознанием того, что они убили Оми – он бы не смог. И Йоджи, поверхностный, манерный Йоджи – он ведь тоже не хотел всего этого. Его пришлось чуть ли не силой тащить с собой.

Их больше не было. Все.

Пряди потемневших, слипшихся от влаги волос падали на глаза, рассекая мокрый асфальт на отдельные сегменты.

Умирать было – пусто.

А потом он услышал шаги. Он не хотел узнавать звучание этой походки. Этих… походок. Которые он знал. Успел запомнить. Обязан был запомнить с профессиональной точки зрения.

Синхронно и так тихо (не разбрызгав вокруг себя ни воду, ни кровь) четыре человека подошли к нему с разных сторон, окружили. Черные ангелы. Злоба вяло шевельнулась внутри. Совсем вяло. Просто он был слишком слаб. Просто причем тут Шварц, когда они сами поубивали друг друга? Впрочем, так и должно было быть. Черный крест. Его враги пришли, чтобы забрать его в ад, откуда они и приползли.

Он услышал, как они говорят над ним и понял, что не понимает ни слова. Наверно, говорили на иностранном (на немецком?) языке.

А потом его тело обрело неожиданную легкость, и Айя с облегчением подумал, что уже все. Он уходит. Уплывает по холодным зябким волнам небытия в окружении четырех черных теней Schwarz. Прощайте. Сайонара.

 

*~*~*

 

Нет, конечно же, в его жизни не могло быть такого простого и эффективного исхода.

Ослепительно яркий свет полоснул по глазам, обжигая мозг.

Воспоминания рухнули в обычно светлую голову Айи беспорядочной хаотической кучей, и он дернулся всем телом, рванулся, ожидая сопротивления, оков, болевого шока – чего угодно, что только можно было ожидать от Шварц.

Но ничего не было. Он просто сел на кровати.

Чтобы в следующее же мгновение рухнуть обратно от ножом резанувшей в груди боли.

– Лихой, – жизнерадостно прозвучало рядом.

Ну, конечно. Шульдих. Рыжая сволочь.

Айя напрягся, непроизвольно ожидая, что сейчас немец непременно скажет какую-нибудь колкость. Просто потому что это в его природе.

~Нет. Сейчас не скажу, – немедленно коснулся рыжий шелк его мыслей: – Сейчас точно не скажу. И лучше пока не шевелись. Я пойду позову Кроуфорда.~

По легкому шороху и движению воздуха Айя понял, что Шульдих действительно поднялся.

И в лучшие дни ментальный контакт с немцем никогда не был особенно приятен. Как любое вторжение в твое личное пространство, тем более – святотатственно! – в твои мысли. Но теперь эта пара-тройка простых фраз, забравшихся снаружи к нему в голову, почему-то особенно неприятно кольнула Айю.

И он знал почему.

Потому что Шульдих не издевался. Шульдих почти что сочувствовал ему.

Потому что Шульдих знал обо всем.

В тихом беспомощном бешенстве Айя вцепился пальцами в одеяло. Потом взял себя в руки, открыл глаза. Комната была какой-то нелепо кремовой. Простой, но в то же время уютной. Кровать, рабочий стол у окна и множество полок с книгами.

~Гомен, апартамент, какой был. Пришлось пока вселить тебя к Наги.~

А Наги где? Сама возможность такого вопроса была невообразимо нелепой. С чего это Айе должно быть интересно местонахождение самого маленького из четырех психованных убийц?

~Наги уехал вчера. У них от школы экскурсия в Осаку~

От мысли о том, что младший Шварц может общаться с обычными японскими детьми, жить их жизнью, вместе со всеми слушать учительницу, Айю невольно затрясло. И даже не из-за того, что Наги был убийцей, а потому, что на его месте вполне мог бы быть (должен был быть!) Оми. Оми, который уже никогда не поедет со школой в Осаку.

Отвратительные образы неотвратимой волной цунами нахлынули на него: Оми, изрезанный проволокой, распявшей его между опор, и то незабываемое ощущение в руках, когда катана почти без сопротивления вошла в его тело, приподнимая, и Айя на мгновение ощутил иллюзорную тяжесть детского тела, всей массой повисшего на мече. Оми!

Волна тошноты, унизительная, постыдная, поднялась у него внутри. Он был воином, он не имел права испытывать дурноту при виде крови, при виде трупов. Даже трупов своих друзей, убитых им. Даже если речь шла о дружелюбном мальчишке, до последнего пытавшемся остановить их взаимное избиение.

Новый позыв дурноты был настолько сильным, что Айя понял: он с этим не справиться, рванулся с кровати – грудина треснула болью – едва не упал и, опираясь о стол, о стену, устремился скорее к ванной. Едва замечая что-либо вокруг себя, он буквально рухнул на колени перед унитазом и его стало всухую выворачивать. Когда же, наконец, отпустило, он просто привалился к кафельной стене без мыслей и без сил. Саднящая боль в груди не давала дышать, а голова погано кружилась.

В довершение его полного позора в этот момент дверь открылась и вошел Кроуфорд, сопровождаемый все тем же Шульдихом. Они о чем-то разговаривали все на том же лающем языке, но, войдя в комнату, сразу же оба замолчали. Кроуфорд сразу же повернулся к Айе и посмотрел на сидящего на полу в туалете Вайсс без малейшего удивления во взгляде, так, будто бы ожидал увидеть его именно там.

– О, а мы уже бегаем, – противно усмехнулся из-за его плеча Шульдих.

– Помоги мне, – практично осадил его Кроуфорд.

Вдвоем Шварц втиснулись в тесную ванную комнатку, подхватили беспомощного Айю под мышки, и чуть ли не волоком вернули его обратно в кровать.

Он повалился на спину, пытаясь справиться со сбивающимся дыханием, смотрел на них и ненавидел их, все пытаясь понять, зачем?

– Зачем? – вслух спросил Шульдих, поворачиваясь лицом к своему лидеру.

Тень хищной улыбки едва коснулась тонких губ Кроуфорда.

– Потому что мы знаем обо всем, что произошло.

В бессильной злобе Айя прикусил себе губу. Эти твари, подонки, чудовища, как они смели говорить об этом? Да что они знают? Что они знают? Неожиданная мысль вывернулась из-под ребер, кольнула в груди. Кен!

– Он хочет знать, что стало с Сибиряком, – снова подал голос Шульдих, хмыкнув неожиданно горько. – Переживает.

Кроуфорд отрицательно покачал головой.

– Поздно. Он пошел за той девочкой на их базу. Там высококлассная охрана, его ликвидировали. Твоего «Сибиряка» больше нет.

– Нет, – Айя даже не понял, что прошипел это короткое слово вслух.

– Да, – сухо произнес Кроуфорд и шагнул чуть вперед. – Вайсс больше не существует. Вы сами себя уничтожили.

Комната закачалась перед глазами, фигуры обоих врагов мотались из стороны в сторону перед ним. Это было так больно, больно свежей болью в его груди, там, где глубоко ему внутрь ушел коготь. Но он не мог отрицать того, что они были правы.

Кроуфорд подошел еще ближе и сел к нему на кровать. Американец смотрел прямо ему в глаза, и пронзительный взгляд за стеклами очков неожиданно стал той осью, вокруг которой вертелся мир.

Как же Айя его ненавидел!

– Присоединяйся к нам.

– Что? – Айе показалось, что он не понял смысла сказанного Кроуфордом.

– Стань одним из Шварц. Теперь, когда ты больше не связан никакими обязательствами, я могу сделать тебе это предложение: присоединяйся к Шварц, Ран Фудзимия.

Рядом, почти за пределами видимости, нерешительно кашлянул Шульдих:

– Брэд, его зовут Айя.

– Нет, теперь, когда его сестра умерла, ему больше нет причины быть Айей, он – Ран. Ведь так?

И пристальный взгляд, впившийся ему в душу. Черт, да сколько же они знают, эти поганые Шварц? Но все же невольно чувствуя, как у него перекашивает лицо, Айя сам не заметил, как кивнул.

– Тебя считают погибшим и не ищут. Ты будешь жить у нас, пока не поправишься. Можешь быть уверен, мы знаем, как лечить такие раны, как эта, и позаботимся о тебе, – Кроуфорд поднялся, явно намереваясь уходить. – Можешь считать себя гостем в этом доме. А пока подумай над моим предложением, Ран.

– Ya, бэби. Возможно, ты даже и не заметишь разницы между нашей работой, – со смехом зашевелился рядом Шульдих. – К тому же, сам знаешь, команда мы отличная. Так что не спеши сразу отвергать наше предложение, – и будто пробуя на вкус звук его настоящего имени, певуче и задорно, – Ран.

И беспардонным жестом взъерошив волосы Айе, Шульдих последовал за своим лидером. Только у самой двери он обернулся и небрежно бросил вместо прощания:

– Если чего будет надо, громко зови меня по имени. И не волнуйся насчет Фарфа. Ночью у него был приступ, так что он пока отдыхает в подвале, – рыжий немец весело подмигнул. – Кстати, когда увидишь его, скажи «спасибо». Это он тебя так грамотно перевязал.

Как только за ним захлопнулась дверь, Айя почувствовал, что у него просто нет больше сил. Сон, похожий на забытье, поглотил его.

 

*~*~*

 

Во сне он видел медленно падающий снег. И карусель. Карусель с забрызганными кровью лошадками. «Все равно, жизнь после всего этого была бы адом. Увидимся,» – звучал у него в голове затихающий шепот Йоджи. И руки чувствовали, какой хрупкой, ненадежной преградой было тело Оми, когда сквозь него прошло лезвие катаны. И в крик плакал Кен.

Захрипев, Айя забился, пытаясь вырваться из кошмара, выцарапаться на волю из паутины его образов.

Чьи-то руки поймали его запястья, встряхнули сильно и отрезвляюще, разом выдергивая из сна.

Вокруг была темнота, и в слабом ночном свете, падавшем из окна, редкие отблески неохотно ложились на контур вытянутого лица и острый нос, на длинные, вызывающе расхристанные патлы.

– Шульдих, – сорванное криками горло еле-еле сумело выдать слабый придушенный шепот.

– Поздравляю, – хмыкнул Шульдих. – Ночные кошмары – это визитная карточка Шварц.

– Что? – чувствуя, что мысль ускользает от него, прохрипел Айя.

– Снотворное выпей, – фыркнул Шульдих, бесцеремонно пихая ему под нос стакан и, по всей видимости, снотворное в капсуле.

Откровенное неуважение немца к его личному пространству буквально взбесило Айю. Да, и какого хрена? Кто сказал, что он будет принимать что-то из рук Шварц?

Пощечина обожгла ему лицо неожиданно и оглушающе. Во рту стало солоно: похоже, снова лопнули порезы на щеке.

~Не думай, что Шульдих – это добрая нянька, которая готова терпеть твои капризы, – отчетливо прозвучали у него в голове чужие недовольные мысли. – Если мне будет надо, я тебя заставлю выпить эту сраную таблетку силой. А мне надо. Потому что ты орешь среди ночи, так что жри снотворное, пока я не затолкал его тебе в горло пальцем.~

Принуждение, пока что ментальное, но с четкой перспективой скоро перерасти в физическое, сделало свое дело – Айя подчинился.

– Вот и умница, Ран. Теперь будешь спать, как покойничек. Сладко и крепко.

– Будь ты проклят, – выдавил Айя, чувствуя, что уже проваливается в пустоту.

– Не переживай, об этом уже позаботились без тебя, – призрачно скользнул ему вслед голос Шульдиха.

 

*~*~*

 

Так или иначе, снотворное оказалось убойным: Айя проспал до самого утра без каких-либо снов и переживаний. Разбудило его опять же появление Шульдиха, на этот раз в компании бесшумно скользнувшего за ним Фарфарелло. Ирландец был бледнее обычного, и под его распахнутой безрукавкой не стоило труда разглядеть, что он как-то особенно основательно обмотан бинтами. Айя нахмурился и сказал себе, что ненавидит этих людей.

– Guten Morgen, Morgenvogel1, – тем временем радостно приветствовал его Шульдих. – Сообщу тебе, что у нас в программе: перевязка и завтрак.

У него за спиной Фарфарелло поставил на стол Наги какую-то коробочку, по виду более всего напоминающую автомобильную аптечку.

~Уроды!~ Айя постарался подумать это как можно громче.

– Ну это смотря с какой стороны смотреть, – вслух возразил ему Шульдих. – По-моему, мы с Фарфом вполне себе привлекательны. Правда, Фарф? Эй, ну скажи, что я тебе нравлюсь.

– Нравишься, Шульдих, – бесцветно ответил психопат.

– О, я никогда не сомневался в том, что ты меня любишь!

– Ну, в этом я тебе не соперник, – Фарфарелло весело сверкнул через плечо желтым глазом. – Больше всех любишь себя ты сам.

– Иди в задницу, Фарф. Ты злой, – со смехом в голосе обиделся Шульдих.

– Как-нибудь в другой раз, Lieber. Сейчас помоги мне перевязать нашего гостя.

Вдвоем убийцы Шварц слаженно и оперативно вытащили смутно сопротивляющегося со сна Айю из-под одеяла, избавили от старых бинтов и после того, как Фарф уверенно обработал порядочную дыру у него чуть ниже ребер, аккуратно обмотали в новые бинты. Руки у припадочного убийцы оказались неожиданно сильные, спокойные и знающие свое дело. Впрочем, сопротивляться он перестал почти сразу: находясь в самом логове врагов, Айя был очень даже заинтересован в том, чтобы поправиться как можно скорее.

– К завтраку он вполне может спуститься сам. Не хрустальный, – спокойно констатировал Фарфарелло, убирая использованные дезинфицирующие препараты обратно в аптечку.

– Ты иди, а я провожу его на кухню.

– Как хочешь, – все также практически бесшумно Фарфарелло повернулся и, сияя белой макушкой и бинтами, покинул спальню.

Нелепо, но видеть их так, в быту… Айя не мог не признать, что они казались почти нормальными.

– Dumkopf, – почти устало выдохнул себе под нос Шульдих и предложил: – Помочь тебе добраться до ванной.

– Ваш псих сказал, что я вполне могу передвигаться сам, – упрямо возразил Айя. Тем более, что природа звала, а уж по меньшей мере в таких делах он точно собирался обойтись без помощи докучливого рыжего телепата. Ноги еще немного дрожали, но против вчерашнего, держали достаточно надежно, и, опираясь на стену, Айе удалось успешно добраться до комнаты личной гигиены младшего из Шварц. Позже, стоя над раковиной, Айя с отвращением отплевывался от ментоловой зубной пасты, отчаявшись найти среди ванных принадлежностей Наги бритву и избавиться от щетины.

– Да, побриться тебе и правда стоит, – согласился с его мыслями Шульдих, когда он вышел из ванной.

– Бритвы нет, – тупо констатировал Айя, неосознанно теребя щеку. Подживающие порезы зверски чесались.

– Могу одолжить мою, – пожал плечами Шульдих и вызывающе вздернул подбородок. – Если, конечно, не побрезгуешь.

– Не побрезгую, – неохотно признал Айя. Он ненавидел запускать себя.

– Вот и отлично. СПИДом заразиться не боишься?

– Ты что серьезно?

– Нет, конечно. Шучу. Я в этом плане осторожная девочка. Никаких случайных связей. Только проверенные партнеры.

Смех у Шульдиха был нереально противный! Впрочем, бритву он и правда принес, и Айя не мог не признать, что на банальном «человеческом» уровне благодарен ему за это.

Внизу в небольшой гостиной их поджидал, как и обычно, строго одетый и явно собирающийся куда-то уходить Кроуфорд.

– Я вижу, тебе уже лучше, – констатировал он при виде задыхающегося после спуска по лестнице Айи. – Сейчас позавтракай и не слишком напрягайся. Твоя первостепенная задача – восстановить форму. Вечером поговорим.

– Когда ты вернешься? – спросил Шульдих.

– Когда надо. Не беспокойся.

– Я буду скучать.

– Шу, не сейчас.

– Ну и катись в задницу, Кроуфорд.

– Шульдих! – окрик, на этот раз с угрозой в голосе.

Из кухни вывернулся Фарфарелло, поставил на стол еще две глубокие чашки с какой-то едой. Чувствуя себя неловко, будто присутствует при чужой семейной сцене, Айе постарался повернуться к ним спиной и скорее подсел к столу.

– Хлопья с молоком, – сказал ему Фарфарелло, кивая на содержимое широкой чашки. – Нездоровая американская пища. Есть можно.

С другой стороны, переполненный возмущением плюхнулся Шульдих, с отвращением посмотрел на свою порцию и, вытащив из внутреннего кармана сигареты, шумно затянулся.

– Скучно без Наги, – с удовольствием выдыхая дым, сообщил он.

– Угу, – кивнул, хрустя хлопьями, Фарфарелло. – Когда он здесь, ты стараешься, по меньшей мере, не курить дома. И скандалишь меньше.

– А тебе бы понравилось подвергнуться атаке летающих столовых приборов?

– Не знаю, со мной такого не случалось, – лениво ответил ирландец. Когда он говорил и ел, его пухлые губы мягко двигались, оживляя искусный рисунок шрамов на лице. Но он совсем не выглядел психопатом.

Они оба.

Айя с отвращением посмотрел в тарелку. Они сидели, ели и говорили. Они скучали по Наги. Они были.

А его уже не было. Потому что не было Вайсс. А без Вайсс у него не было смысла жить.

«Жизнь после всего этого была бы адом», – шелестом подсказала ему память голос Йоджи.

Йоджи. Йоджи и Кен могли бы вот почти так же полушутя ругаться за завтраком.

Кен убил Йоджи. И сам умер. Их больше не было. И не было Оми.

Да будь она к черту проклята, такая жизнь!

Без единого слова, не прощаясь и не благодаря, Айя поднялся и поплелся обратно в комнату, куда они его поселили.

– Ран, ты чего? – окрикнул его Шульдих.

– Оставь его, он уже почти оскорбляет бога, – очень тихо осадил его Фарфарелло.

Йоджи был прав, такая жизнь не имела смысла. Ему только надо было найти оружие, чтобы завершить то, что начал Кен. Уйти вслед за ними. Только сначала – немного отдохнуть, совсем немного. Весь мокрый от пота, Айя без сил повалился на кровать.

Чертовы Шварц, если бы он мог хотя бы уничтожить их, прежде чем уйти в мир иной, он мог бы потом сказать, что явился не с пустыми руками. Но он и сам понимал, что пока не сможет справиться даже с кошкой. Что уж тут говорить о трех профессиональных убийцах.

 

*~*~*

 

Брэд Кроуфорд пришел поздно ночью. Настолько усталый, что это было слышно даже в звуке его шагов, даже в звуке дыхания. Чтобы не встречать его опять как больной, валяясь в постели, Айя уже успел к тому времени снова привести себя в порядок и вновь облачиться в свою собственную одежду, сносно подлатанную после боя кем-то из Шварц. (Шульдихом? Фарфарелло? Даже думать об этом не хотелось…)

Брэд молчаливо оценил его деликатность, кивком предложив Айе последовать за ним в кабинет на первом этаже, где они оба расположились в глубоких кожаных креслах. Проскользнувшему вслед за ними Шульдиху, Кроуфорд не слишком доброжелательно посоветовал выметаться и найти себе занятие в другом месте.

– Если ты собираешься говорить с ним о нашей команде, а ты собираешься делать именно это, команда имеет право знать, что здесь происходит, – скрестив руки на груди, уперся телепат.

– Шульдих, когда команде пора будет узнать, она все узнает, не беспокойся, – уже слегка раздраженно осадил его Кроуфорд. – А сейчас позаботься о том, чтобы я тебя больше не видел, и закрой за собой дверь.

– Поцелуй мой зад, Кроуфорд. Я все равно буду подслушивать с той стороны, – дверь с возмущенным трахом захлопнулась, оставляя Айю и Кроуфорда наедине в деловитой мрачности кабинета.

Лидер Шварц усталым движением снял очки, чуть сжал переносицу и принялся методично протирать стекла.

– Ты подумал насчет моего предложения, Ран? – без всяких вступлений и обиняков спросил он.

«Нет, – мысленно твердо сказал себе Айя. – Нет, не подумал. И «нет», я не согласен».

Но вслух он почему-то сказал совсем другое:

– Где моя катана? Я хотел бы получить ее обратно.

В ответ Кроуфорд отрицательно покачал головой:

– Невозможно. Мы оставили ее там. Сам понимаешь: орудие убийства на месте преступления.

В стекле книжного шкафа напротив Айя увидел, как его хмурое отражение согласно кивнуло. Конечно, орудие – на месте преступления. Чего уж тут не понять?

Отражение сверкнуло на него одинокой сережкой под обросшими патлами, посмотрело недобро и угрюмо, рассеянно почесало длинные порезы на щеке. Айя сразу же убрал руку от лица. Неожиданно сильное отвращение к этому человеку там, за стеклом, ударило Айю под дых, и он стремительно повернулся к Кроуфорду и вдруг понял: перед ним сидел несомненный командир. Командир лучше, чем когда-либо мог быть он сам. Такой выдержанный и способный один отвечать за всех членов своей безбашенной команды. Более того, способный сделать их командой и сохранить ее несмотря на все кризисы. Прекрасный боец, самый достойный из всех противников, с кем ему приходилось когда-либо сражаться. И гордиться тем, что сражался с ним. Неотрывно глядя в ореховые глаза американца за стеклами очков, Айя вдруг понял, что завидует Кроуфорду. Он сам хотел бы быть вот таким. Непроницаемо надежным, уверенным в себе и таким ощутимо сильным.

– В чем заключается твой дар, Кроуфорд? – тихо спросил Айя. Не то, чтобы он прямо так сразу ждал честного ответа, но, тем не менее, американец коротко улыбнулся и сказал:

– Я пророк. Мне дано предвидеть то, что случиться в будущем.

– Понятно.

Теперь многое и правда становилось на свои места… Айя тупо посмотрел на свои руки, так вяло, так незнакомо лежащие на коленях. Пророк. Видящий будущее. И даже если он сейчас прыгнет на него, голыми руками пытаясь задушить этого Шварц, выдавить ему глаза, разорвать горло, выхватить у него пистолет и разрядить в его черное сердце всю обойму, Кроуфорд просто вовремя отодвинется, позволяя Айе позориться в свое удовольствие.

– Кроуфорд, я не могу пока что ответить тебе, – сам себя не понимая, через силу выдавил из себя Айя.

– O’k, я не буду торопить тебя, – тонкая улыбка на хищном лице выглядела почти что удовлетворенной: – Если бы по какому-то нелепому стечению обстоятельств я оказался в такой же ситуации, как ты сейчас, мне тоже было бы непросто принять решение.

Не желая благодарить своего заклятого врага, в последние дни гостеприимно принимающего его в своем доме, Айя просто кивнул, поднимаясь из кресла.

– Спокойной ночи, Ран.

– Оясуминасай, Кроуфорд.

Голос Кроуфорда догнал его в коридоре, когда Айя совсем уже собрался закрывать дверь:

– Она умерла, Ран. Айя, твоя сестра. Твоя месть свершилась, и ее душа спокойно ушла в другой мир. Твоих товарищей Вайсс тоже больше нет. А мы сейчас… у Шварц сейчас сложный период. Я не уговариваю и не убеждаю тебя, Ран. Просто знай, что здесь ты нам нужен, – Кроуфорд смотрел на него пристально и настойчиво. – А кому ты нужен там? – Неопределенный кивок головы в сторону окна обозначил сразу весь спящий город за окнами. – Просто подумай над моими словами.

По напряжению мышц собственной шеи Айя понял, что с трудом сдерживается от того, чтобы не кивнуть. Он всем сердцем ненавидел Кроуфорда и в то же время не мог не признать, что тайно зачарован силой харизмы его личности.

«Я сам знаю, что она умерла. Можно было не напоминать, – пульсом стучалось у него в ушах, пока он с трудом поднимался вверх по лестнице. Боль тупо колола в груди. – Если у тебя есть дорогой человек, Кроуфорд, я от всей души желаю тебе его потерять!»

Маленькая Айя-тян.

В ванной из зеркала на него глянуло узкое злое лицо, исчерканное сбившимися прядями, тенями от них, следами от когтей на щеке.

Айя-тян.

Я сделал все, что мог. Но я же не Бог? Я не мог спасти тебя.

Удерживая себя от банальнейшего жеста – со всей силы всадить кулак в лицо отражению в зеркале, Айя мотнул головой и проблеск сережки иглой кольнул его прямо в глаза.

Айя-тян. Прощай, маленькая сестренка. Твой брат умер вместе с тобой.

Плохо соображая, что он делает, Айя вцепился в серьгу и со всей силы рванул вниз. Кровь брызнула на воротник и на шею, боль смутным фоном просияла где-то на заднем плане сознания.

Сайонара, Айя-тян.

Блеснув металлом, сережка полетела в сток унитаза, рука как неживая ударила клавишу слива.

Шатаясь от боли в груди, в голове и, черт побери, – в душе – Айя поплелся к кровати, там, на тумбочке, обнаружились любезно оставленные кем-то обезболивающие и стакан воды, и как только они начали действовать, Айя немедленно провалился в глубокий мутный сон.

 

*~*~*

 

Во сне Айя был бабочкой, бабочкой с черными крыльями в обжигающе алых пятнах. А потом его убили, пробив насквозь металлической иглой. Кричать он не мог, потому что бабочки - гордые твари – страдают молча. И он умер.

 

*~*~*

 

Проснулся он от тупой, саднящей боли в груди и долго лежал неподвижно, наблюдая, как по стене напротив ползут бледные отблески восхода. Чем ярче они становились, тем громче звучали внизу голоса, хлопали двери. Когда все немного стихло и Айя собрался с силами, чтобы пойти умыться, дверь мягко отворилась, и к нему в комнату проскользнул Фарфарелло.

Не здороваясь, вообще ни слова не говоря, как и день назад, он занялся его раной. Айя наблюдал, как маньяк аккуратно надрезает на нем бинты, и думал о том, что не боится, совсем не боится этого тихого странного человека с кошачьим желтым глазом.

«Хищник знает другого хищника, – мысленно говорил себе Айя. – Зная свои охотничьи повадки, змея может угадать поведение другой змеи. Просто не надо двигаться, не надо лишний раз привлекать внимание. Он сделает свое дело и уйдет так же тихо, как и появился».

Закончив обрабатывать рану, Фарфарелло удивительно ласково улыбнулся ему своей безумной улыбкой и, глядя Айе прямо в глаза, мягко погрузил указательный палец прямо в пробитую в нем тем единственным когтем дыру.

– Восхитительная работа, – прошептали пухлые чувственные губы.

Айя замер, почти не дыша, выжидающе глядя в исчерченное шрамами лицо ирландца:

– Печально понимать, что не мне досталась честь запечатать в вечности последний шанс его вздоха.

Медленно-медленно желтый глаз повернулся и уставился прямо на Айю.

– Не грусти о нем, он был белый рыцарь Господа Бога. Таких ОН не предает. Твой Кен ушел внимать дыханию Господа. Думает, что сможет защитить Бога от меня.

И потянувшись всем телом, неосознанно чувственно, как сонная кошка, Фарфарелло плавно наклонился вперед и лизнул Айе разорванную мочку, при этом как-то незаметно вытянув палец из открытой раны.

Дрожь физического отвращения на мгновение свела мышцы Вайсс, даже в голове помутилось.

– Шульдих и Кроуфорд оба уехали. Каждый по своим делам, – принимаясь собирать свою аптечку, как ни в чем не бывало, заметил Фарфарелло. – Я собираюсь заказать китайскую пищу на обед. Ты будешь?

– Что? – сипло выдавил Айя.

– Ты будешь есть утку по-пекински? – терпеливо переспросил Фарфарелло и, мечтательно сожмурившись, добавил: – Утка по-пекински оскорбляет Бога.

Айя выразительно нахмурился, надеясь, что этого хватит, чтобы психопат просто ушел. Впрочем, он здорово ошибся.

– Знаешь ли, перед смертью утку три недели кормят орехами и бьют палкой. Это нужно, чтобы у нее отекла печень. От этого утка становится особенно мягкой и вкусной, – даже не глядя на Айю, Фарфарелло запрокинул серебристо-белую встрепанную голову назад и чувственно облизнулся.

Айя и сам не заметил, как неосознанно защищающим жестом прижал ладонь к груди в том месте, где сумасшедший трогал его рану.

– Будь на то моя воля, Фарфарелло, я бы тебя усыпил, – невыразительно, но четко и однозначно высказал он свое мнение.

Не переставая улыбаться, Фарфарелло медленно наклонил голову к плечу, переводя взгляд единственного глаза на Айю.

– Уж не думаешь ли ты, что можешь сделать Богу больнее, чем я?

Айя только коротко мотнул головой, взметнув отросшие темные локоны.

– Так ты будешь китайскую кухню? Или закажем итальянскую? – легко возвращаясь к прерванной теме, предложил Фарфарелло. – По правде сказать, я не очень люблю пиццу. Она не так оскорбляет Бога.

И с этими словами Фарфарелло, так и не дождавшись ответа, удалился, оставив Айю с четким ощущением того, что над ним просто посмеялись.

Впрочем, разговор с ирландцем кое-что прояснил для Фудзимии, помог окончательно определиться с решением.

Шварц были отличной командой. Без всякого сомнения, куда более эффективной, чем когда-либо были Вайсс. И дело тут даже не в пси-способностях или мощи стоявших за ними организаций (уже более не стоявших). Несмотря на все свои различия, Шварц были едины и никогда не раскололись бы надвое, как это случилось с его командой (стоп, не думать об этом, не вспоминать, не вспоминать обманчивую легкость тела Оми, поднятого на мече…)

Шварц были едины и сильны. И Айя не мог не признать того, что это во многом было заслугой их лидера. Брэд Кроуфорд крепко держал команду. И крепко держал ее вместе. Если отрешиться от всего, что было, как человек и как лидер, Кроуфорд очень импонировал Айе. С таким рациональным и ответственным руководителем ему было бы легко и приятно работать.

Да и Шульдих, вызывающий, беспардонный, резкий и вычурный Шульдих, тоже чем-то почти неосознанно ему нравился. Даже сложно было объяснить, чем. Может быть, той легкостью, с которой он шел по жизни, и которой не мог тайно, глубоко внутри, не завидовать Айя.

Что касается Наги, тут и вовсе думать было особо не о чем. После того, как ты умудрился работать с навязчиво дружелюбным, шокирующе наивным в некоторых вопросах ребенком, сработаться с ребенком, замкнутым и серьезным, не должно быть такой большой проблемой.

И только один Фарфарелло не вызывал в душе и разуме Айи ничего, кроме стабильного отвращения. Говорящая, думающая, прямоходящая тварь. Он заслуживал только скорейшей эвтаназии. Без вариантов. Одноглазый ирландец был ходячей гноящейся язвой Шварц, вскрытым сосредоточением всей порочности черной команды.

Айя не смог бы работать рядом с ним. А значит и вместе со Шварц, неотъемлемой частью которых являлось одноглазое чудовище.

Весь день Айя провел в решительном ожидании того момента, когда сможет сообщить Кроуфорду свой однозначный отказ. После этого он, как хороший гость, поблагодарит за оказанные ему помощь и щедрое гостеприимство, и навсегда закроет за собой дверь этого дома, снова став заклятым врагом всем его обитателям.

Определившись с этим вопросом, Фудзимия как-то внутренне расслабился и даже без особых моральных колебаний сам заплатил посыльному китайцу за столь обидную для Бога утку по-пекински, которую потом съел напополам вместе с насмешливо улыбающимся ему Фарфарелло.

Время шло. Вопреки утреннему «вложению перстов» в исполнении ирландца дыра в груди почти не болела. Заняться было решительно нечем, поэтому от скуки и ради профилактики Айя несколько часов подремал после обеда.

Когда он проснулся, привел себя в порядок и снова спустился в гостиную, за окнами уже начинало смеркаться. Близился вечер, но ни Кроуфорда, ни Шульдиха все не было. Без особого любопытства заглянув в книгу, которую читал, устроившись на диване, Фарфарелло, и по картинкам опознав в ней пособие по судебной медицине, Айя предпочел пока вернуться наверх.