Tarnished Rhapsody

.

Перевод: 

.

Глава 1. Allemande. (Часть 1-я)

Прим. переводчика: Аллеманда (франц.allemandе – немецкая) – старинный танец немецкого происхождения. Размер двудольный, темп умеренный, мелодика плавная, исполнение степенное и серьезное. Предполагается , что этот танец отразил характер приветственной музыки , исполнявшейся трубачами при вступлении владетельных особ в город или замок; в дальнейшем подобные встречи сменились торжественным выходом и танцем придворных в замковом зале. 
(Музыкальный словарь)

 

Allemande (Аллеманда)

Август 2004

Айя

Каким-то образом по возвращении в квартиру три лестничных пролета кажутся намного длиннее и круче, чем утром. Я еще сильнее зажмуриваюсь, поднимая ногу и делая следующий шаг, кажется, что ноги весят тонну. Странно, раньше я никогда не чувствовал себя настолько усталым, даже когда у нас случались трехдневные миссии. Такое ощущение, словно каждый атом моего тела кричит, а пыльная земля выглядит слишком заманчиво. Яростно трясу головой, разгоняя сгущающийся перед глазами туман, и продолжаю подъем по ступенькам.

По сравнению с прежним жилищем Вайсс, эта квартира настоящая крысиная нора, но, по крайней мере, совесть моя здесь страдает меньше. Деньги за аренду не омыты кровью. Когда я, наконец, добираюсь до третьего этажа, перед моей дверью стоит миссис Масато и громко в нее колотит, она немедленно оборачивается ко мне и требует арендную плату за месяц. На самом деле, она не злой человек, но похоже в прошлом у нее были проблемы с квартирантами, превратившие ее в суровую хозяйку. Что ж, в то время эта квартира была единственной доступной для меня, а переезжать сейчас мне что-то не хочется.

Женщина внимательно рассматривает меня и пренебрежительно хмурится при виде покрытой грязью рабочей одежды: 

– Надеюсь, вы собираетесь выстирать эту одежду, молодой человек. И ради Бога, поешьте что-нибудь! Прутик выглядит толще, чем вы.

Заставляю себя негромко усмехнуться – уже отработанный жест для «нормальной жизни».

– Да, миссис Масато… Вот плата за месяц, мадам, – кивнув, она берет конверт, ее настроение заметно улучшается. Похлопав меня по плечу, маленькая японка продолжает отчитывать меня и только потом спускается по лестнице, оставляя меня в одиночестве. Я тихонько вздыхаю, что в последнее время случается часто, и извлекаю из кармана ключи. Оказавшись в маленькой квартирке, немедленно сдираю с себя рабочую одежду, грубая хлопковая ткань натерла кожу. Еще раз вздохнув, забираю с собой в крохотную ванную легкую синюю униформу. Фактически, собственная ванная и кухня в стандартной квартире-студии – это роскошь, но опять же, это Нагасаки, а не Токио. В Токио, считай, повезло, если удастся снять комнату размером в четыре татами безо всяких удобств и платить за нее придется в три раза больше, чем моя теперешняя квартплата. У меня комната размером приблизительно в восемь татами, что для меня больше чем достаточно.

Включаю душ и позволяю обжигающе-горячей воде напомнить, что я все еще обречен на существование в этом мире. На то, чтобы вымыться и как можно лучше выстирать одежду, уходит почти час. Вещи можно вывесить на просушку у окна перед завтрашней сменой, и когда я забегу домой перед ночной работой, они уже будут сухими. Иду на кухню, чтобы выпить стакан воды и с сардонической улыбкой посматриваю на холодильник, который входит в меблировку квартиры. Лично мне совсем не нужен занимающий столько пространства неиспользуемый предмет. Для такого грешника, как я, еда не представляется необходимой, и, вдобавок, Кейко, моя наставница в ресторане, взялась пичкать меня едой, как только завидит. Я много раз просил ее перестать, но она мои просьбы игнорирует и делает, что хочет.

Кейко считает, что у меня депрессия, и хотя у меня нет степени по психологии, я это и сам вижу. Бессмыслица выходит – я оставил Вайсс в поисках лучшей жизни, а получилось хуже, чем раньше. Но опять же, бездумная монотонная работа, которой я перегружаю себя, лучше, чем свободное время в Вайсс. Остается меньше времени на раздумья. Можно занять мысли приготовлением пищи или количеством требуемого цемента и кирпичей.

Допиваю стакан воды, споласкиваю его и ставлю в сторону. Смотрю, как утекает вода в слив, и мои мысли разбредаются. Иногда я сожалею, что ушел из Вайсс, но всякий раз, как это случается, образы убитых моим клинком мужчин и женщин встают перед глазами. Знаю, я не должен переживать… Они были Темными тварями, они вредили обществу, охотились на невинных людей, не имевших сил сопротивляться. Вроде… Айи. Невинной, прекрасной… Которая должна была стать красивой молодой женщиной, окончить старшую школу, чего она ждала с таким энтузиазмом, и поступить в выбранный ею колледж. Мы с ней имели обыкновение допоздна засиживаться в моей комнате, когда мама и папа уходили спать, и обсуждать наше будущее. Айя терпеть не могла типичных японок, изредка наведывающихся в школу, чтобы потом устроиться в большую компанию, заниматься скучной работой и искать перспективного мужа.

Она всегда была независимой, мои амбиции и цели по сравнению с ее кажутся незначительными. В старшем классе я так и не смог выбрать будущую специальность, мой учитель посоветовал мне попытаться найти то, что вызывает мой интерес, хотя бизнес – это более практично. Как бы то ни было, решать мне не пришлось.

Айя хотела стать психологом… Поехать в Америку, учиться там, где нет женской дискриминации и специалиста-женщину будут ценить. Я частенько шутил, что в будущем стану братом-пиявкой, клянчащим у нее денег на пропитание своей семьи.

Что ж, никакой семьи у меня не будет, эту надежду я оставил уже давным-давно. Единственное, на что я могу надеться – что Айя когда-нибудь проснется и будет наслаждаться жизнью. Я бы все отдал, даже собственную жизнь, лишь бы она смогла найти счастье, когда очнется. Надеюсь только, что будет не слишком поздно.

Дольше обычного вытирая волосы полотенцем, я гляжусь в зеркало и лениво перебираю отросшие пряди. Смутно припоминаю, что когда однажды Оми пожаловался на свою шевелюру, Йоджи заявил, что чем длиннее волосы, тем легче соблазнять женщин, и что он слишком ленив, чтобы сходить к парикмахеру. Мысленно усмехаюсь, ведь мои длинные волосы уж никак не результат лени, у меня действительно нет времени. Все свободное время я провожу около Айи, или пытаясь хотя бы немного поспать.

Выхожу из ванной и падаю на стоящий возле окна диван-кровать, мое тело, наконец, сдается и глаза сами собой закрываются. Истощение предпочтительней, чем просто «пойти спать», тогда уже мое тело решает за меня то, что не может решить мозг. Наверное, теперь я превратился в то, что люди называют ходячим трупом, но честно говоря, мне плевать. Я все продумал, и если мне как-нибудь повезет умереть, то об Айе будут хорошо заботиться, даже если она так и не очнется.

На этой ужасной мысли об Айе вперемешку с воспоминаниями из моего короткого детства, темнота поглощает мое сознание и утягивает в беспокойную дремоту.

 

Шульдих

Я стою на другой стороне улицы, прямо под уличным фонарем, среди бела дня, даже не беспокоя себя тем, чтобы прятаться в тени, как бывало раньше, когда я следил за ним. Сейчас где-то шесть утра, но я не чувствую должной усталости, а ведь я предпочитаю ночной образ жизни. Кроуфорду вечно приходилось чем-то подслащать пилюлю, чтобы выманить меня на миссию до полудня. И вот, пожалуйста, сырым холодным утром я торчу через дорогу от жалкого подобия жилого дома, просто жду и наблюдаю. Не с целью обогатиться и повысить доход, а лишь из-за одного человека, которого я полюбил, который украл мое сердце, не прилагая к тому никаких усилий.

А будучи Мастермайндом, я не собираюсь портить свою репутацию и позволять что-нибудь у себя украсть не получив ничего взамен. Я намереваюсь заставить его заплатить… в ответ я украду его самого.

Целиком.

Минута в минуту, мой маленький воришка выходит из своей квартиры и поплотнее запахивается в плащ, который, вероятно, остался единственной вещью, сохранившейся со старых добрых времен. Его облик заставляет меня нахмуриться. Наги дал мне его фото перед отъездом, снимок был сделан издалека, и даже тогда он выглядел бледнее и тоньше, чем я запомнил. Но сейчас, видя его со столь близкого расстояния, особенно когда он в знакомом кожаном плаще, я готов расплакаться и наорать на него за то, что этот идиот довел себя до такого состояния.

Будучи гением в заманивании мужчин или женщин в постель – по сравнению со мной котенок-Балинез выглядит жалким подростком-любителем – я отлично могу судить о размере человека с ног до головы, достаточно одного взгляда. Конечно, мой маленький Абби вечно кутается с головы до ног, опасаясь показать солнцу свою деликатную сливочно-белую кожу, которую я неоднократно имел счастье созерцать – хотя и в неподходящей ситуации и в неподходящее время – но я настолько близко знаком с его плащом, что могу произвести кое-какие расчеты. За те три месяца с тех пор, как я видел в последний раз его симпатичную мордашку, еще до того как мы вытащили котят из воды, он потерял, по меньшей мере, половину своего веса, а темные круги под его глазами стали еще глубже. Он что, вообще не спит? Я рычу про себя, сжимая кулаки, так что ногти больно впиваются в ладони – только так я могу сдержаться, чтобы не схватить его и привязать к кровати, пока он не вернется хотя бы в относительно здоровое состояние.

Ууу, привязать его к кровати… Какие очаровательные образы возникают при этой мысли…

Лежать, малыш, я знаю, что тебя снедает нетерпение. Меня тоже.

Особенно тревожит, что он шагает по пустынному холодному тротуару и даже не смотрит на меня. Или он уже знает о слежке, и его это не беспокоит, или то, что он с собой делает, притупило его чувства. Черт, шесть месяцев назад для наблюдения за ним мне приходилось снаряжаться по-полной: бинокль, высокоточный прибор дальнего слежения, все по максимуму, только, чтобы меня не засекли. У этого мужчины чувства и интуиция лучше, чем у настоящего кота… Он больше похож на ягуара. Всегда настороже, всегда начеку, но при этом никогда не теряет изящества и им можно восторгаться, как одним из лучших Божьих творений.

Как ни печально признавать, но сейчас это уже не ягуар. По улице плетется больной кот, постоянно останавливаясь, чтобы перевести дух, и затем продолжает свой путь, больше напоминающий путешествие к реке Стикс. Я следую за ним по пятам, не беспокоя себя одеванием шляпы или поднятием воротника, чтобы спрятать неестественный цвет волос. Эй, мне нравится зеленый цвет, он мне идет. И какое мне дело до ошарашенных взглядов прохожих, за исключением моего возлюбленного котенка, до тыканья пальцами и перешептываний столь громких, что их уже и шепотом-то не назовешь. Честно говоря, если бы они подошли ко мне и заявили, что цвет моих волос бросает вызов природе, что я безнравственный тип, а может даже и вовсе мафиози, то я бы продемонстрировал средний палец или разразился очень длинной и запутанной речью о том, как они неправы, а затем пошалил бы с их мозгами, пока их не замкнуло бы окончательно. Лично мне второй метод нравится куда больше, поскольку он куда забавней, хотя и отнимает много времени. Что ж, большинство забавных вещей в жизни заставляют человека позабыть о времени.

Так меня и не заметив, он входит в ресторан, где работает, переодевается и начинает протирать пол. Рассматриваю причудливый маленький японский ресторанчик, расположенный в сердце городка. В нем достаточно места, чтобы удобно разместились, по меньшей мере, тридцать человек, есть суши-бар и сцена для караоке. Могу вообразить, как морщит нос мой котенок от отвращения к громкому шуму, как стискиваются держащие поднос руки, пока Айя борется с желанием запрыгнуть на сцену и передушить находящихся там людей. Отчего идиоты-Вайссы постоянно жаловались на его холодность, отстраненность и замкнутость – выше моего понимания; нужно просто знать, куда смотреть. Маленькие бессознательные жесты, чье единственное предназначение – контролировать любое внешнее проявление эмоций. В конце концов, он рос нормальным мальчиком… Только жизнь выкинула с моим котенком финт и заставила подавить ту часть, где осталась чистота и невинность. Если это возможно, я хочу найти ее когда-нибудь…

Нет, вычеркиваем эту фразу. Я ее найду. Найду ту его часть, о которой он сам позабыл.

Ту его часть, которую я убил три года назад роковой дождливой ночью.

Той ночью, когда я убил его родителей и влюбился в него.

Без десяти четыре утра я стою, прислонясь к запятнанной ржавчиной стене его дома, и безостановочно курю. Разумеется, никотин вызовет рак и в очень отдаленном будущем убьет меня, но сами попробуйте ждать парня, который бодрствует в неурочное время, не имея под рукой никаких человечков-игрушек для развлечения. По крайней мере, в Токио психопаты повсюду, и ожидание никогда не бывает унылым или скучным. За последние несколько часов я прочесал все мозги по соседству и должен заметить, что это самые скучные люди, каких мне только доводилось встречать.

Мне совершенно пофиг, как приготовить тунца миллионом способов… Ну, давайте же, люди! Заведите любовную интрижку или денежные долги – развлеките меня! Клянусь, я подохну от скуки прежде, чем умру от рака легких.

Всего три дня мне потребовалось, чтобы основательно изучить график Айи. Городишко должно быть ему уже основательно примелькался, не то чтобы он с самого начала его интересовал. Он встает в шесть, иногда в семь – если этого требует его тело, идет в больницу, затем на работу, затем в больницу, затем опять на работу – и так до трех или четыре утра, в зависимости от того, как решит его бригадир. Затем мой вымотанный маленький котенок топает домой, стирает одежду, принимает душ и отрубается, пока очередной кошмар не разбудит его вернее, чем будильник.

Что ж, надеюсь, он получил удовольствие, мучая себя эти три месяца, пока я в Токио помогал Кроуфорду все наладить, а затем увязывал несколько оставшихся концов, и только потом мне позволили уйти. Разыскивая Айю Наги угрохал массу времени, что доказывает, как тщательно тот заметал свои следы. Но опять же, Наги тогда с головой ушел в разборки с федералами и сотрудниками SEC, которые дышали Кроуфорду в затылок, и нашему маленькому гению приходилось снова и снова вытаскивать его. В постели Наги, может быть, и подчиняется, но в остальном может быть чертовски агрессивным. Не удивлюсь, если, в конце концов, Кроуфиш окажется снизу.

Я бы заплатил, только бы увидеть видеозапись этого момента… А вот интересно, не захочет ли Фарф подработать на стороне. Все, что от него требуется – это установить купленную мной камеру и переслать мне пленочку…

Ход моих размышлений на тему, где лучше установить камеру в спальне Брэда, обрывается, когда на лестнице слышатся тяжелые, усталые шаги. Быстро привожу в порядок одежду, затем мысленно даю себе подзатыльник за то, что беспокоюсь о внешнем виде. Могу поспорить, что в данный момент ему будет все равно, даже если я предстану перед ним голышом, чтобы это понять, не нужно заглядывать в его голову. Кого волнует, как одет твой враг, который всего три месяца назад с помощью сверхспособностей пытался зверски убить тебя? Нацепив на лицо привычную на-все-наплевательскую улыбочку, я вновь лениво приваливаюсь к стене.

У него уходит еще минут пять, чтобы, наконец, добраться до третьего этажа, что заставляет меня нахмуриться. Когда я сказал, что хорошо изучил график Айи, то имел виду, что знаю до минуты и секунды, сколько занимают определенные действия, и более трех минут ему на подъем по ступенькам никогда не требовалось. Должно быть, с ним что-то не в порядке. Неужто поранился на работе? Я не присматривал за ним сегодня, потому как был занят – закупал в супермаркете соседнего городка все необходимое, что объясняет огромное количество стоящих рядом со мной пластиковых пакетов.

Добравшись до третьего этажа, он поднимает на меня глаза, наконец-то ощутив мое присутствие – впервые за те несколько дней, что я за ним слежу. Тонкое лицо окрашено болезненным, но все равно невероятно соблазнительным румянцем, он щурит затуманенные глаза, чтобы лучше приглядеться. В конец концов, до него доходит, кто перед ними, и его рука устремляется к правому боку, где раньше была катана, затем он проклинает отсутствие оружия.

– … Чего тебе нужно, Шварц? – цедит он сквозь зубы, бросая на меня такой взгляд, которого даже Кроуфорд побаивался.

Я горько улыбаюсь – кто бы мог подумать, что недоверие и ненависть в его глазах могут причинить такую боль, а интонация, с которой он выговаривает имя моей семьи, обжигать.

– А как ты думаешь, котенок? Увидеть тебя, разумеется.

– Ты ищешь мести?

Пожимаю плечами и самым обезоруживающим образом развожу руками.

– Можешь обыскать меня, если хочешь, Айя. Со мной нет никакого оружия, – делаю паузу и, подражая голосам инопланетян в новом научно-фантастическом фильме, бубню: – Я пришел с миром.

Красивый рыжик только сильнее суживает глаза, опасный блеск в них усиливается десятикратно, взгляд твердеет: 

– Тебе не нужно оружие, чтобы убивать, Шварц.

Ох. Кто же знал, что владение паранормальными возможностями принесет столько боли? Я вздыхаю и бросаю на него взгляд «ты что, идиот?».

– Если бы я хотел убить тебя с помощью своей силы, ты был бы уже мертв, верно?

Удивительно, но Айя улыбается, изгиб его губ кажется мне самым прекрасным зрелищем, которое я видел, даже если он источает мрачный сарказм и насмешку.

– Ты больше кот, чем любой из нас, Шварц. Ты наслаждаешься, играя со своей жертвой, прежде чем жестоко оборвать ее жизнь.

На этот раз, я застываю, признавая болезненную правду. Он бросает на меня яростный взгляд, а потом эмоциональный накал спадает, и он достает ключи от квартиры. Возможно, понимая, что ему не избегнуть моего гнева, если я того пожелаю, он спокойно открывает дверь и заходит внутрь даже не оборачиваясь. Я успеваю вставить ногу между дверью и стеной, не давая полностью закрыть дверь, и он тихо вздыхает, оставляя ее открытой, позволяя мне войти. Стоя в дверном проеме, я наблюдаю, как он включает единственную лампочку в центре комнаты, ее тусклого света едва хватает, чтобы ходить по комнате, не натыкаясь на предметы.

Он пошатывается, я кидаюсь вперед, подхватываю его и слегка морщусь, не ощущая в его теле мускулов и жира. Он слабо сопротивляется, сверкает глазами и пинает меня – что по идее должно причинить боль, но чего нет, того нет. Вздохнув, подхватываю его и забрасываю на плечо, он хватает ртом воздух и замирает, вероятно, чрезвычайно сконфуженный своим положением. Не особо церемонясь, роняю его на диван и удерживаю там, пока другой рукой раскладываю кровать. Когда я избавляю его от пыльной и промасленной униформы, он рычит, но лишь бросает на меня угрожающие взгляды. Твою мать, это что, моторное масло? Позже надо будет сжечь это. Пыль и грязь я еще могу снести, но к моторному маслу мой котенок даже близко не должен подходить.

– Что ты делаешь? – вполне резонно интересуется он, что-то не нравится мне слабость в его голосе, хотя его взглядом по-прежнему можно делать мороженое.

Не прекращая расстегивать множество раздражающих противных пуговиц на его рубашке, я отвечаю:

– Раздеваю тебя.

– Шварц, просто убей меня. Не нужно унижать.

Вздыхаю и приподнимаю его, чтобы стащить эту отвратительную рубашку, затем осторожно кладу его обратно. Отмечаю замешательство в его лихорадочном взгляде и перехожу к расстегиванию ремня.

– Веришь или нет, это последнее, что я бы с тобой сделал.

Он фыркает, мысленно обзывая меня лжецом. Закатив глаза, я избавляю его от ужасных штанов и отношу их в ванну. По возвращении в комнату застаю его пытающимся встать, хмурюсь и рычу. Он нерешительно смотрит на меня, его замешательство возрастает при виде моего злобного взгляда.

– Лежи, глупый ублюдок. У тебя гребаная лихорадка и кто знает, насколько высокая температура. Веди себя прилично, или я вызову сюда Наги, чтобы удерживал тебя своей силой. Ты же не хочешь, чтобы под твоей крышей поселились двое Шварц, верно?

Айя вызывающе смотрит на меня, но такой поединок взглядов ему не выиграть, особенно, когда я здоров, а он нет. Наконец, сдавшись, он плюхается обратно на кровать, закрыв глаза и признав поражение. Зная, что мальчишка не попытается снова выкинуть этот трюк, я обыскиваю квартиру, пока не нахожу запасную одежду, чтобы согреть его, и ненужную тряпку. Намочив тряпку в теплой воде и изображая преданную сиделку, начинаю осторожно смывать грязь с его тела, лишь слегка прикасаясь, безо всякого сексуального подтекста. Господь свидетель, как же это тяжело, особенно когда объект моей любимой фантазии для мастурбаций лежит передо мной обнаженный. Но секс – это последнее, о чем я сейчас думаю – выбить дурь из прекрасного котенка за то, что о себе совершенно не заботился – куда более насущная задача, чем затрахать его до беспамятства. Этим мы займемся позже.

Отмыв его от пыли и сажи, возвращаюсь в ванную и откладываю тряпку в сторонку, сделав для себя пометку, отстирать ее позже, а то котенок рассердится. Вернувшись, с огромным изумлением обнаруживаю, что Айя уже заснул, свернувшись в комок на постели. Мне-то казалось, что надеяться на его доверие напрасно, и посмеиваюсь над ним – так ослабить свою осторожность, что заснуть перед бывшим врагом. Но опять же, возможно с его точки зрения, если я пришел, чтобы убить его, а он не в состоянии оказать сопротивления, не имеет значения, спит он или нет. Эта мысль останавливает мою веселость быстрее, чем вы сможете сказать «суши».

Не знаю, откуда взялось это «суши». Плевать.

Тихонько приподнимаю его и одеваю так осторожно, как только могу, он протестующее скулит, а потом вновь затихает. К счастью, а может и к сожалению, он не просыпается даже когда я укутываю его в одеяло. Теперь, покончив с первоочередной задачей, принимаюсь за перетаскивание продуктов, оставленных в холле за дверью. Так и знал – парень докатился до того, что во всей его квартире нет ничего даже отдаленно съедобного, не говоря уж про кастрюли. Сначала раскладываю свежие продукты, затем банки и кухонную утварь и под конец – столовое серебро и китайский фарфор. Не удивительно, что когда я заканчиваю, солнце уже высоко. Окидываю взглядом маленькую квартирку, закатываю глаза на отсутствие телефона и приступаю к поиску информации. В конце концов, обнаруживаю телефонные номера ресторана и мастера строительной площадки, мой котенок из тех, кто никогда не выбрасывает то, что ему дают, звоню в ресторан и сообщаю, что он болен, и звоню на стройку, чтобы заявить о его уходе.

Да, с моей стороны это самонадеянно, но я не допущу, чтобы он продолжал работать на стройке, даже если у нас дойдет до драки. С настоящего момента он будет спать и есть по графику, чтобы вернуть себе сходство с нормальным человеческим существом, или мое имя не Шульдих.

 

Айя

Возможно, в первый раз за эти годы я просыпаюсь с настоящим чувством комфорта и уюта, несмотря на то, что нос у меня заложен и голова тяжелая. Первое, что я замечаю, это восхитительный аромат, а потом я чувствую, что страх, паника и чувство вины, обычно сопровождающие мое пробуждение, сейчас отсутствуют. Поворачиваю голову и с удивлением вижу огромный – по моим меркам – ассортимент блюд на столике-кодацу, стоящем в нескольких дюймах от меня.

Я сажусь, разглядывая квадратный столик в центре моей квартиры. С кухни доносится шкворчание и открывается вид на множество кастрюль и висящих на крючках сковородок, которые я вижу первый раз в жизни, продукты и блюда, рецепта которых я не знаю. А даже если бы и знал, результат не был бы столь прост, но элегантен. Обвожу взглядом свою маленькую комнату, слишком шокированный, чтобы даже как следует злиться на того единственного человека, который мог набраться наглости все поменять в моей квартире, не поставив меня в известность.

Кроме стоящего в центре комнаты столика-кодацу, также появились четыре одинаковых мата для сидения и постельные принадлежности, свернутые в рулон и аккуратно убранные в уголок. Стопка ДВД и видеоигр возвышается на моем длинном и доселе неиспользуемом бюро, рядышком пристроились большой телевизор и игровая приставка. По другую сторону расположились книги, которые, судя по заголовкам на обложках, кажутся интересными и интригующими, и которые стоит оставить, даже если я вышвырну прочь все остальное, включая притащившего их гребаного немца. Черт, даже светильник теперь флуоресцентный, из тех, которые обеспечивают лучшее освещение по ночам. Медленно встаю с постели и хмурюсь при виде нового одеяла, укрывавшего меня ночью, слишком теплого с моей точки зрения, и медленно топаю на кухню.

Отчетливо слышно как под душем кто-то фальшиво напевает немецкую песенку, а вот и горшочек медленно булькающего мисо-супа по соседству с кипящей овсянкой – лучшей пищей для больных. Открываю холодильник, и мои глаза распахиваются при виде забитых под завязку полок, там лежат продукты всех пяти пищевых групп, даже шоколадный соус и упаковка с пивом. В морозилке обнаруживаются замороженные продукты и два вида мороженого, которое я любил, когда ходил в школу. Пока я раздумываю, чем облить немца, когда он выйдет – кашей или мисо-супом, гнусавый голос произносит: 

– Ты зачем выбрался из постельки, котенок? Знаешь, котятам нельзя на кухню.

Как можно осторожнее прикрыв дверцу холодильника, я оборачиваюсь и бросаю на Шварца свой, как я надеюсь, полный ненависти яростный взгляд: 

– Какого хрена ты делаешь?

– Я думал, это очевидно, – лыбится он, помахивая обернутым вокруг шеи полотенцем, – Я готовлю еду, а поскольку процесс это длительный, решил быстренько принять душ.

Бросаю еще более злобный взгляд; я не это хотел узнать. Забавно выгибая левую бровь, он прислоняется к маленькому бару, разглядывая меня со своей раздражающей ухмылкой:

– О, разве ты не знаешь, котенок? Я теперь твой новый сосед по квартире.

При этих словах у меня глаза лезут на лоб – можно подумать, что я должен это знать и сам виноват, что забыл. Вернув себе дар речи, ухитряюсь достаточно интеллигентно поинтересоваться: 

– …Чего?!

Шульдих заливается смехом и, огибая бар, подходит ко мне и кладет ладонь мне на лоб. Я вздрагиваю и смущенно моргаю, в его топазовых глазах быстро мелькает вспышка боли. Как ни в чем ни бывало, он начинает выпихивать меня с кухни:

– Возвращайся в постель. И не забудь надеть ту куртку, которую я положил рядом с тобой, понял? Неужто никто не научил тебя, как о себе заботиться? Мрак!

Позволяю ему полу-вывести, полу-вытолкать меня, а потом сижу на кровати и стараюсь своим затуманенным сознанием понять, что именно этот человек пытается сделать. Он мог убить меня вчера в любое время, а вместо этого сейчас готовит мне обед.

Стоп, обед?

Бросаю быстрый взгляд на будильник и резко втягиваю в себя воздух при виде цифр 1:30 дня. Поднимаюсь, чтобы переодеться, и тут же Шульдих вновь оказывается рядом и выхватывает одежду у меня из рук: 

– Ох, нет, нет, нет. Пока я не разрешу, будешь только лежать в кровати, – отчитывает он меня, как будто с ребенком разговаривает.

Поворачиваюсь и бросаю на него негодующий взгляд, с отвращением отмечая, что хотя я выше большинства японцев, но он возвышается надо мной на добрых три дюйма, будто я гном какой-то. Вынудив меня второй раз за день лечь в постель, он качает головой и удаляется на кухню, чтобы присмотреть за супом и овсянкой:

– О, и знаешь ли, совсем не нужно каждый день менять цветы у Айи-чан. Они простоят еще дня три. 

Я рычу и бросаю на него свирепый взгляд, наверняка ведь он узнал мой распорядок дня, покопавшись в мозгах. Ненавижу такие штучки. 

– Не твое дело, – шиплю я.

Шульдих слегка хмурится, некоторое время разглядывает меня, а затем водружает на стол две миски овсянки и тарелку мисо-супа и вздыхает: 

– Ты должен признать – я проницателен, очарователен, не говоря уж о том, что невероятно красив. Так что, вполне естественно, медсестры в больнице добровольно поделились информацией, мне даже рта раскрывать не пришлось. В делах столь тривиальных мне не нужен мой талант. И, да, котенок, теперь ты можешь усадить сюда свою симпатичную маленькую попку и приступить к обеду.

При упоминании о пище, я отвожу глаза, возвращается чувство вины за потраченные продукты. Остаюсь в постели, не имея ни малейшего желания есть. Ненавистный немец минут пять наблюдает за мной, а потом драматически вздыхает. – Что ж, видимо, придется мне просто выбросить эту порцию, потому как я ее не осилю, – он встает и начинает собирать нетронутые тарелки. Бросаю на него недобрый взгляд, неужто он решится на столь гнусный акт истребления пищевых продуктов. Но когда он выходит на кухню собираясь вылить суп, я кричу: 

– Ну хорошо! Перестань!

Он оборачивается, на его губах играет триумфальная улыбка, и до меня доходит, что я попался. Он знал мои моральные принципы, или как это частенько называл Йоджи, «бзик», еще до того, как начал готовить. Я готов поспорить на те небольшие деньги, которые у меня есть, что он предвидел мои действия и придумал контрдоводы еще до того, как я произнес первое слово после пробуждения.

Я вне себя от злости, ибо, скорее всего, для добывания этой информации он использовал свой дар.

Усаживаюсь на мат напротив него, беру в руку палочки и пробую лосося под соусом терияки, наслаждаясь его изысканным вкусом. Я был сыном банкира, и моя тогдашняя жизнь, какой бы недолгой она не была, протекала в материальном благополучии, что включает еду из лучших ресторанов главных городов Японии. Однако этот обычный традиционный японский завтрак для больного превосходит все, что я когда-либо пробовал.

И это приготовил человек, которого я ненавижу, и который, по идее, ненавидит меня настолько, что решил поиграть со мной, прежде чем прикончить.

Четверо суток, пока лихорадка не ослабла, я не покидал своего дома, и все это время меня кормили три раза в день как в пятизвездочном ресторане и пичкали лекарствами, от которых меня сразу же начинало клонить в сон. За это время моя квартира преобразилась из пустого пространства в удобное жилище, противно сказать, для двоих. Насильно ворвавшись в мою жизнь без моего согласия, за эти несколько дней он решил добавить еще китайского фарфора и столового серебра, и даже позаботился, чтобы они неплохо сочетались друг с другом, а также обзавелся множеством других излишеств, которые по его утверждению принадлежат ему, и поэтому мне нельзя их выкидывать. Теперь у нас есть книжная полка для книг, ДВД и игр, которые он купил, внезапно в квартире обнаружился кабель для телевизора и вполне работающий телефон. Мое обиталище превратилось во вполне приемлемое и уютное жилище.

И это безумно меня раздражает.

 

 

Айя

Осознав, что я избавился от надоедливого гриппа, который не позволял мне вышвырнуть немца прочь, я просыпаюсь гораздо раньше, чем предыдущие четыре дня. Глянув на будильник, понимаю, что сегодня уже не успеваю навестить Айю-чан, но хотя бы успею на работу до того, как немец снова примется баловать меня. Его тактика меня уже вконец достала, и в качестве противодействия, я решаю смыться раньше, чем он проснется. А поскольку работа занимает у меня большую часть дня и ночи, то можно беспокоиться лишь о том, что буду видеть этого типа всего два часа из двадцати четырех.

Но мои надежды рассыпаются в прах, когда я вижу, что столик-кодацу, который сворачивают и убирают каждую ночь, а на его месте расстилают постель телепата, уже вернулся на свою дневную позицию и на нем стоит прикрытый салфеткой отлично приготовленный завтрак. На столике записка, в квартире никого. Всякий раз, когда он дома, то старается шуметь, как только может – если я уже проснулся, а когда я засыпаю, телевизор работает еле слышно. Быстро осмотревшись, убеждаюсь в отсутствии немца и слегка хмурюсь – неужто он снова отправился по магазинам? Вздохнув, усаживаюсь на мат и читаю записку.

«Мой маленький котенок (рядом набросок кота), завтрак на столе. Если я найду его нетронутым, то просто выброшу. Сам знаешь.
Твой чек за работу на стройке лежит на столе. Я позвонил твоему мастеру и уволился от твоего имени. Отсутствие сна для тебя вредно – особенно для твоей красоты. А чтобы порадовать мои глаза, твое личико должно постоянно оставаться красивым. Даиро-сан был настолько любезен, что выдал тебе зарплату за целый месяц, правда же, он лапочка? ^v^ 
Увидимся позже! (сердечко)
Твой Любимый Красавец Шульдих.»

В полном офонарении я сижу на мате, никакое проклятье на известном мне языке не в состоянии описать моей ярости на этого немца в данную минуту. Открываю конверт, и, разумеется, нахожу там минимальную зарплату за месяц работы на стройке. Я считаю совершенно недопустимым, что мастер отдал мои деньги какому-то незнакомцу. Но ведь вполне возможно, что немец воспользовался своей телепатией, чтобы надавить на бедного работягу.

 

Поскольку в доме теперь есть телефон, хотя от него масса беспокойства, я решаю воспользоваться им. Нахожу номер мастера и звоню ему, первый раз за три месяца пользуясь телефоном. Мне отвечает заспанный голос, узнав, кто говорит, он отчаянно тараторит, что больше не может нанять меня, даже если я хочу вернуться, и в радиусе десяти миль от города он не знает никого, кто даст мне ночную работу. Стараюсь говорить спокойным тоном, обещаю ему полную безопасность и, наконец, вытягиваю из него, почему именно меня больше нигде не примут на работу позже восьми вечера. Выясняется, что Шульдих прихватил с собой небольшой пистолет и со своей непременной милой улыбочкой, которую Даиро-сан обозвал «улыбкой Сатаны», посоветовал ему распространить новость среди всех работодателей, чтобы не смели нанимать меня. Тот с радостью повиновался.

Благодарю запуганного человека и вешаю трубку. Не в состоянии сдерживать гнев шарахаю кулаком по кухонной стойке, чтобы болью унять свою ярость. Нет смысла злиться, что сделано, то сделано. Я вздыхаю, чувствуя себя измученным, хотя только что проснулся, и начинаю готовиться к работе. По крайней мере, вряд ли он уволил меня и с дневной работы.

 

Прихожу в ресторан за десять минут до восьми часов – неточно рассчитал время, поскольку давно не завтракал и не знал, сколько времени это занимает. Как только я начинаю переодеваться в униформу, сзади появляется Кейко и, смеясь, ощутимо шлепает меня по спине. 

– А он отлично поработал! Только посмотри на себя, набрал немного веса и стал больше походить на человека!

От сильного шлепка у меня перехватывает дыхание, вздыхая, я до конца застегиваю свою рубашку. Хмуро изучаю низенькую полную женщину и решаю косить под дурачка: 

– Кто?

– Кто же еще? – вместо нее отвечает глубокий баритон позади меня, и я чувствую, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Оборачиваюсь и распахиваю глаза при виде немца – в рабочем фартучке.

С дурацкой эмблемой с головой рыбы посередине.

– Нравится? – широко улыбается Шульдих, невероятно довольный моим обалделым видом. Он игриво кружится вокруг своей оси, а я только морщусь от отвращения. – С сегодняшнего дня мы с тобой работаем вместе! Это же потрясающе, котенок, да!? – осведомляется он, используя наиболее раздражающий меня тон, и получает в ответ мой смертельный взгляд.

Свирепо смотрю на него. 

– Какого хрена ты вытворяешь? – Шульдих фальшиво изображает обиду и, надувшись, цепляется за Кейко, которая изо всех сил старается не расхохотаться. – Ну, если я хочу жить с тобой, мне нужно зарабатывать деньги на квартплату, верно? Вот я и устроился на работу, куколка.

Я выгибаю бровь при этом заявлении, но годы практики позволяют мне сохранять на лице нейтральное выражение. Я больше чем уверен, что видя мой гнев, он ужасно радуется, и собираюсь лишить его этого удовольствия. 

– Кюоши-сан должно быть ослеп, – спокойно замечаю я, надеваю свой фартук и готовлюсь к работе.

Он драматично вздыхает и падает на руки моей наставницы, которая смеется уже в голос: 

– Ох! Как низко ты меня ценишь, мой дорогой! Разве ты не знаешь, что я вполне потяну на профессионального шеф-повара пятизвездочного ресторана. Ты поразил меня в самое сердце!

С трудом противлюсь желанию закатить глаза и прохожу мимо заливающегося смехом дуэта, удивляясь сам себе, что злюсь на то, как славно спелись Кейко и Шульдих. Если она хочет иметь в друзьях этого идиота, кто я такой, чтобы спорить.

Кейко появляется из задней комнаты, когда я уже убрал все стулья со столов и начал вставлять салфетки в металлические держатели. 

– Честно говоря, я не понимаю, почему ты так злишься на Шульдиха, – произносит она, а я демонстративно ее игнорирую, наполняя баночки для приправ соответствующими соусами. Привычная к моему молчанию, Кейко продолжает говорить, как будто я ей ответил. – В смысле, он очевидно часть того прошлого, о котором ты никогда не упоминаешь, что все мы уважаем и все такое… Но он приехал к тебе, и насколько я вижу, общение с ним идет тебе на пользу. И он заставляет тебя нормально питаться.

– Не люблю зря расходовать продукты, – медленно откликаюсь я, расставляя на столах подносики с приправами. Кейко ходит за мной по пятам с салфетками, на ее лице ясно написана решимость.

– Ты же вообще ничего не ел! Чем бы это не угрожало, все равно хорошо, что он за тобой присматривает. Ты сам не знаешь, насколько похорошел всего за четыре дня!

– … …

– Слушай, я, конечно, знаю много меньше, чем ты, но вижу, что он очень о тебе заботится. Так почему бы не вести себя с ним вежливо, поскольку я что-то сомневаюсь, что ты легко избавишься от своего нового соседа по квартире? И, кроме того, тебе нужен кто-то, кто не даст тебе съехать с катушек. Ты же совсем ничего не ел… И ведь, в отличие от меня, тебе диета не нужна!

– …..

– Отлично, можешь молчать и дальше, но я на его стороне и Кюоши-сан уговорю. Тогда ты окажешься в одиночестве, и тебе придется уступить!

Я вздыхаю, возвращаюсь к стойке и оборачиваюсь к Кейко: 

– Хорошо. Ты выиграла. Но стоит ему только перейти границы моего терпения – и он будет спать на улице.

Кейко только улыбается – слишком победно на мой вкус: 

– Я ему так и передам.