Countdown

Фик написан на четвертый WK-фикатон, для Эвил

6.

… а он смотрит на меня в упор и ухмыляется.

– Брээээдли. – Длинное, с оттяжкой. – Неужели ты и правда этого не предвидел? Никогда не поверю.

Я молчу. Я предвидел такой исход – но он был настолько маловероятен, что я решил игнорировать его. У меня просто не было выхода. Если изменить ту развилку, которая делала его возможным – погибали и Наги, и Фарфарелло. И он тоже. Но об этом я ему не скажу. Это уже не имеет значения.

Шульдих стоит передо мной почти по пояс в воде. Белый костюм промок, облепил его тело, мокрые волосы кажутся темными, на щеке две царапины, водоросли на плече. Я в воде почти по шею, правая нога намертво застряла между камнями и остовом какой-то утонувшей машины, я почти теряю сознание от боли. За моей спиной тонет маяк.

– Ах, как жаль, – цедит он. Глаза – холодные, злые, искорки торжества на дне. Даже когда я понял, что такой исход неизбежен, я все-таки надеялся на его помощь. Теперь вижу, что зря, он не поможет мне. Он так откровенно веселится, так ликует, что я понимаю – только этот вариант развития событий его и устроил бы, только этого он ждал – уже много лет.

– Кстати, Брэдли, – он снова скалится, – ты в курсе, что скоро будет прилив? Да и маяк этому весьма поспособствует, когда такая дура тонет, знаешь ли, волны о-го-го получаются. Мило, правда?

– Шульдих… – Перед глазами кружатся пятна, сознание мутится, я скоро отключусь. – Шульдих, пожалуйста.

Пистолет в непромокаемом чехле. Я подготовился. Я знал, что он утопит свой.

Шульдих смотрит на меня со смесью уважения и брезгливости. Брезгливости больше.

– Значит, все-таки предвидел, оракул хренов. – Он передергивает затвор. – Забавно. А ведь мог пристрелить меня. Об этом ты не думал?

Хохочет.

Думал, Шульдих, думал. И понял, что не смогу. А вот ты сможешь. По крайней мере, я на это надеюсь.

Дуло смотрит мне в лицо.

Здесь очень тихо, слышно, как волны с хлюпающим звуком ударяются о берег. Здесь только мы вдвоем. Наги и Фарфарелло ушли по берегу влево. Шульдих внушил им, что меня следует искать там. Они достаточно далеко, и не услышат выстрела. Потом он скажет им, что тоже не смог меня найти. Старейшины мертвы, лучшие паранормы Эсцет мертвы; пожалуй, сейчас Шульдих – самый сильный телепат в мире. Никто и никогда ничего не узнает.

Я ожидаю от Шульдиха привычных колкостей, я приготовился умереть после очередной его ехидной фразы, я жду, что он выплеснет на меня весь тот болезненный коктейль, что у него накопился за эти годы, ведь другого шанса не будет, – правда, Шульдих? – но он молчит. Я с трудом фокусирую взгляд, смотрю на него, и вижу – он необыкновенно серьезен. Я понимаю: ему не нужно прятаться за привычным сарказмом; то, что происходит сейчас между нами – логическое завершение всего, что было. Ирония здесь неуместна, она испортит ему удовольствие.

Дуло чуть подрагивает перед моими глазами. Я могу, собравшись с силами, поднять руку, тяжелую, разбухшую от воды, и отвести его от своего лица. Но я не шевелюсь.

Сейчас все завершится. И в этот последний момент я делаю то, чего от себя не ожидал, не думал, что дурацкая сентиментальность – или что это такое со мной? – заставит меня быть… слабым? малодушным? болезненно-откровенным?

Я опускаю все свои щиты. Смотри, Шульдих, ну смотри же! Я беззащитен.

Я даже мысленно тянусь в его сторону, открываюсь так полно, как, кажется, и не умел никогда – ни перед ним, ни перед кем-то еще. Смотри, вот это – болезненное, кораллово-красное – Шульдих, видишь? Я знаю, ты не простишь уже – ни сейчас, ни потом, я не надеюсь на снисхождение. Просто… это мое последнее желание. Глупое, нелепое. Я хочу, чтобы ты увидел – что ты для меня значишь. Ну же, смотри – оцени масштабы моего сумасшествия, моей одержимости, моей горячки. Ты не простишь, нет, конечно. Но может, хоть отчасти поймешь – почему я…

… Уже когда его палец плавно давит на курок, я понимаю: всё зря. Шульдих не видит и не слышит меня, он ни шагу не ступил за отброшенные в сторону щиты. Он полностью, всецело погружен в свою кристально-чистую, белоснежную, накрахмаленную, сияющую ненависть, она скрипит у него на зубах, искрит между пальцами, заставляет руки дрожать от предвкушения, и сдавливает горло в приступе отчаянья – меня можно будет убить только единожды, только раз, и все будет кончено, и что же он будет делать потом, со всей этой нерастраченной силой, с этой алмазной, отточенной жаждой пронзить насквозь, растоптать, уничтожить?

И вот тогда – на секунду, – мне хочется вскинуть руку, и отбросить дуло в сторону, и вырвать у жизни еще хоть минуту, чтобы объяснить ему, рассказать – вслух, раз мои мысли обтекают его, не задевая, хотя – какой в этом смысл? – раз я не смог объяснить за все эти годы…

… И в любом случае, это уже невозможно, потому что пуля покинула ствол, и почему-то я успеваю заметить его перекошенное лицо – мальчик, ты до сих пор не научился убивать хладнокровно? даже меня – ведь ты так хотел! – а потом все теряет смысл – и мое кораллово-красное, и его белоснежно-крахмальное, потому что там, куда я падаю………