Пройдет и это
Такси останавливается на светофоре. Плавное торможение возвращает меня к реальности. Банзай фыркает и встревожено поводит бровями, не поднимая морды с моих колен. Я едва заметно улыбаюсь и продолжаю разглядывать унылый мир за окном. Оказвается, мы остановились рядом с парком. За деревьями виднеется большой пруд, дети радостно носятся туда-сюда, как будто им не мешает дождь.
Тут я замечаю, что дождь уже кончился. Золотые лучи пробиваются сквозь прорехи в облаках, озаряют светом промокшую землю. Я вспоминаю о днях, когда наступал перерыв в затяжных дождях и небо расчищалось настолько, что возвращалось желание жить дальше, дотянуть до того момента, когда снова выглянет солнце. Прекрасные короткие мгновения.
- Я выйду здесь, - неожиданно для самого себя заявляю я, трогая шофера за плечо.
Берусь за ручку двери. Шофер оглядывается и пристально на меня смотрит:
- Постой-ка, приятель! Дамочка из магазина велела отвезти тебя домой.
Всем весом налегаю на дверь, и она открывается. Выхожу на мокрую дорогу, достаю бумажник и бросаю на переднее сидение десять долларов.
- Спасибо, - пресекаю я дальнейшие возражения и свищу Банзаю, чтобы он шел за мной. Пробираюсь между стоящими на светофоре машинами и решительно шагаю навстречу солнечным лучам.
Я ни о чем не думаю. Во всяком случае, стараюсь. Подбираю палки и бросаю их Банзаю. Палки летят по дуге и исчезают в прибитой дождем траве, а пес радостно скачет за ними, думая только о том, чтобы побыстрее найти, принести обратно и попросить бросить еще раз. Еще... Еще!.. Пожалуйста!
Я замираю на месте, задержав дыхание, потому что вспоминаю, как эти слова звучали с совсем другим смыслом. Шепот, настойчивые просьбы, стоны. Горячее дыхание у меня над ухом, окутывающее меня тепло... Но я опять забегаю вперед. Ох уж эти воспоминания, горькие и сладкие одновременно. От них мне больнее всего. Хочется отдаться этой боли, вернуться в прошлое и остаться в нем навсегда. Навсегда, как в тех, данных шепотом обещаниях. Навсегда вместе, не разжимая рук.
Я бы все за это отдал. Но нельзя вернуться в никуда. Когда протягиваешь руки в темноте и никого не находишь, долго одному не продержаться. Хотя я пытался. Господи, как только я ни пытался.
- Эй, мистер! Обалденная у вас собака!
Детский голос резко выводит меня из задумчивости. Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь и вижу трех разглядывающих меня ребятишек. Забавно. Я пытаюсь улыбнуться:
- Спасибо!
- А какой он породы? – спрашивает один из детей.
- Грег, с чего ты взял, что это мальчик? – одергивает его девочка, единственная в компании. – Он ведь не может знать, правда, мистер?
Я улыбаюсь и сажусь на корточки, чтобы быть на одном уровне с детьми.
- Не может. Но Банзай действительно мальчик. Он дворняга, помесь разных пород. Дворняги - самые лучшие собаки, потому что они очень умные.
Девочка, похоже, немного расстраивается, что предположение Грега оказалось справедливым. Но не надолго. Снова встревает первый мальчишка.
- Клёво! Я тоже хочу собаку, но мама говорит, что они грязные. Ваша собака грязная?
Я качаю головой:
- Вовсе нет. Иногда мне кажется, что он чище меня, - усмехаюсь я. Детям нравится шутка, и они смеются вместе со мной. - Если хотите, можете с ним поиграть.
- Правда? Класс! – радостно кричит самый младший мальчик. Старший смотрит на меня с подозрением. Я смеюсь и киваю.
- Послушайте, мистер, а вы не из косоглазых? – решает уточнить старший, нахмурив брови. – Папа говорит, что косоглазым нельзя доверять, они очень хитрые. Он воевал с косоглазыми. А вы похожи на косоглазого.
Я почему-то вспоминаю Свонни и Наги, и грустно улыбаюсь. Ну и дети нынче пошли! Качаю головой и протягиваю руку, чтобы взъерошить пацану волосы. Он чуть отодвигается, но не возражает.
- Нет, я не косоглазый. На самом деле, я был на той же войне, что и твой папа. Видишь? - я показываю планку со своей фамилией и значок американской вертолетной роты на лацкане куртки. — Так что все в порядке, мне можно доверять.
Малыш, похоже, еще сомневается, так что я оглядываюсь в поисках Банзая. Тот лежит в траве и грызет палку. Свищу ему:
- Банзай, ко мне!
Он вскакивает, навострив уши и смешно свесив язык на бок.
- Рассел! Грег! Куда вы убежали? Сколько раз я говорила, что нельзя разговаривать с незнакомыми! – Высокий встревоженный голос прерывает веселье. Я поворачиваюсь и вижу, как к нам бежит женщина, явно мать ребятишек.
Грег, самый младший, отвечает:
- Мам, не волнуйся! Он не косоглазый, мы спросили.
Мне становится смешно, но женщина выглядит такой испуганной и с таким лицом бросается к своим детям, что я сдерживаюсь.
- Джиллиан, твоя мама будет волноваться. Беги скорее обратно к качелям. – Она хватает сыновей за руки и с подозрением оглядывает меня: – Извините за беспокойство.
- Ничего страшного. Они просто...
- Ну, ма-а-ам! Мы просто хотели поиграть с собакой, - хнычет младший и тянет маму за руку.
- Собаки грязные, - отрезает мама. – Извините, что они вас побеспокоили, - повторяет она, бросив на меня еще один недоверчивый взгляд, и уводит детей. Ребята оглядываются, и я машу им рукой.
М-да... Такова жизнь.
Когда Банзай с истрепанной палкой в зубах подбегает ко мне, детей уже и след простыл. Я глажу пса по голове и пожимаю плечами:
- Прости, малыш. Я думал, что нашел тебе приятелей. Может, просто прогуляемся?
Вокруг пруда ведет засыпанная гравием дорожка. Я засовываю руки в карманы, киваю Банзаю и двигаюсь в путь. Дорожка не такая уж длинная, но я почему-то быстро устаю. Чуть выше по склону я замечаю качели. Пожалуй, приятно будет посидеть. Я сворачиваю с дорожки и говорю собаке:
- Пойди, поищи палку.
Банзай тут же срывается с места.
Сажусь на качели. Почему-то ноет спина и ноги. Вздыхаю, сжимаю руки на мокрых цепях. Надеюсь, Мери не попытается позвонить мне домой, чтобы проверить, как я добрался. Узнает, что я где-то шляюсь, устроит мне головомойку. Вот ведь упрямая... Хотя, пожалуй, приятно, когда о тебе кто-то беспокоится. Я улыбаюсь этой мысли и вспоминаю мать. И Юрико. И Касе.
Касе... Я больше не общался с ним, даже после войны. Он, наверное, считает, что я погиб. Почему-то мне так даже легче. Несмотря на все мои беды, я рад, что он так легко отделался. Думаю, он обо мне даже не вспоминает. Ему просто наплевать. Вот бы и мне научиться так легко забывать. Не Касе, конечно. К черту Касе. Все мысли о нем вылетили у меня из головы с первым поцелуем Рана. Только тогда я понял, что такое любовь.
Что Касе? Так, первый неуклюжий опыт. Посмеяться и забыть.
Я прижимаюсь лбом к толстой цепи и закрываю глаза. Проще поддаться искушению и вспомнить все до конца. Я снова чувствую теплое дыхание у самого уха, слышу шепот. Господи, чего бы только я ни отдал...
* * * * * *
В конце концов меня нашли Ран и Кудо. Что было до этого, я не помню. Потом Ран рассказал, как они увидели меня. Нас: меня и Кроуфорда. Я сидел у стены и смотрел на капитана. Я уже не кричал, больше не мог, только бормотал что-то невнятное. Теперь я понимаю, что, скорее всего, говорил по-японски. Со мной это и раньше случалось: когда я нервничал или волновался, начинал что-то шептать, сам того не замечая. Меня и так в школе дразнили из-за внешности, а уж когда заметили эту привычку бормотать на непонятном языке, так и вовсе житья не стало.
Ран рассказал, что Кудо стошнило, едва он выключил проигрыватель. Еле успел дрожащей рукой повернуть ручку, и тут же, согнувшись пополам, оставил свой ужин у стола капитана. Кудо с Кроуфордом дружили, были товарищами по оружию, сослуживцами. Я знал, что Ёдзи сделал все возможное, чтобы помочь капитану. Но, как оказалось, напрасно.
Первое, что я помню, - как Ран тряс меня за плечи. От того, что голова моталась взад-вперед, меня начало мутить. И так сегодня весь день трясли и били. Я закричал и попытался высвободиться. Не хотел, чтобы меня трогали. Казалось, что комната сжимается, а перед глазами все скакало. От запаха крови, пороха и блевотины было нечем дышать.
- Yamero!(1) – закричал я. Голос не слушался и срывался.
Я отбивался от Рана. Почему-то мне обязательно надо было видеть Кроуфорда, убедиться, что этот кошмар присходит на самом деле. Слишком нереальным всё казалось. Я не знал, во что верить, и сходил с ума. Весь мир сходил с ума. Но Ран держал крепко и не отпускал. Я зажмурился и стал отбиваться еще яростнее.
- Yamero, bakayaro! Iya! Hitori ni sasete!(2) – орал я, не сознавая, что он меня не понимает.
- Кен! – звал он. – Кен, прекрати! Ты меня пугаешь. Посмотри на меня!
В его голосе было столько страха и отчаянья, что я растерялся. У меня не было больше сил сопротивляться, я съежился и закрыл голову руками.
- Ie... onegai... onegai... yamero onegai(3) - умоляюще шептал я. Я хотел, чтобы все кончилось. Чтобы исчез запах, чтобы ушла головная боль, чтобы перестали преследовать жуткие видения. Я с трудом дышал, шумно хватая ртом воздух и всхлипывая. Меня снова пробил озноб, и слезы потекли по щекам обжигающим соленым потоком.
- Хидака... – беспомощно шептал Ран. – Кен, ради Бога... Что ты говоришь? Пожалуйста, посмотри на меня. Ответь мне.
- Фудзимия! – Резкий окрик Ёдзи пробился сквозь окутавший нас кокон безумия. – Уведи его отсюда.
Ран оглянулся, не отпуская меня.
- Не могу! – огрызнулся он. – Я не понимаю, что с ним. Он отказывается идти.
- Так унеси его, черт подери! Мне плевать, только убери его, пока я со всем не разберусь. Хоть в мою комнату.
- Ёдзи... – что-то непривычное прозвучало в голосе Рана, и я понял, что впервые слышу, как он называет Кудо по имени.
- Быстрее! – рявкнул лейтенант. – Черт, Брэдли... Брэдли, ну зачем?!
Фудзимия снова повернулся ко мне и попытался оторвать мои руки от головы.
- Хидака, послушай меня. Давай уйдем отсюда, хорошо? Ну, давай же, Кен, не сходи с ума прямо здесь!
Разве я мог ему в чем-то отказать? Все еще дрожа, я поднял голову. Какие красивые у него глаза. Темные, как будто отражают мрак в моей душе, и такие яркие на бледном лице. Сколько в нем красоты и изящества, сколько бесконечного желания. Волнение и отчаянье сделали его черты еще прекрасние, а в глазах затаилась боль, как у обиженного ребенка. Я не хотел его огорчать. Не хотел видеть его страх и мучения. Но что поделать? Я скатывался в пропасть безумия, прямо в адское пламя, и ничего нельзя было исправить.
- Ran-kun... koibito... ai... ai shiteru, itsumo(4), - слова срывались с языка сами собой. Я знал, что он меня не понимает. Да и сам не понимал, почему говорю это именно сейчас, но чувствовал, что это очень, очень нужно сказать. Пока не поздно.
- Пойдем-ка отсюда, - хрипло скомандовал он и, подхватив меня под руку, заставил подняться. Но у меня не было сил идти. А когда я снова увидел окровавленный стол капитана, ноги подкосились, и я с отчаянным стоном повис на Фудзимии.
- Черт, - выругался он сквозь зубы, подхватил меня на руки и вынес из этого кошмара в ярко освещенный коридор. На руках меня еще никогда не носили, и я окончательно запутался.
От шагов Рана меня укачало. Я хотел, чтобы меня оставили в покое. Чтобы он положил меня где-нибудь и не трогал. Но попросить не получалось. Я открывал рот, а слова не шли: ни японские, ни английские, никакие. Так что Ран беспрепятственно нес меня по коридору, а над нами пропылавили одна за другой флуоресцентные лампы. Наконец мы добрались до офицерских квартир. До двери, за которой совсем недавно я беззаботно провел весь вечер за выпивкой. А еще в тот день я разговаривал на плацу с Кроуфордом. Это был наш с ним последний разговор. Я вспомнил слова капитана, звучавшие в его голосе горечь и презрение.
Он всего лишь выполнял свою работу. Делал все, от него зависящее, чтобы закончить эту проклятую войну. Еще один хороший человек, доведенный до отчаянья: его предала страна, ради которой он был готов на все.
Дверь была не заперта. Ран некоторое время возился с ручкой, наконец, вошел в комнату и уложил меня на кровать Кудо. Те несколько секунд, пока Ран закрывал дверь и пытался прийти в себя, я просто лежал, уткнувшись носом в одеяло и вдыхая запах лейтенанта. Запах был приятный, терпкий и умиротворяющий. Потом я сел, прижался спиной к стене и подтянул колени к груди.
Ран подошел и сел рядом, внимательно меня разглядывая. Но я уставился в пространство перед собой и не реагировал.
- Хидака, скажи что-ибудь, - хрипло попросил он.
Я открыл рот, подумал над теми словами, что пришли в голову, отбросил их и снова закрыл рот.
Кровать просела и заскрипела, когда Ран придвинулся ко мне вплотную. Провел холодными пальцами по щеке. Я вздохнул и закрыл глаза. Он взял мое лицо в ладони, повернул к себе. Его руки успокаивали, отгоняли жар.
- Поговори со мной, - прошептал он.
Я снова открыл рот, но только отчаянно икнул. Всхлипнул и снова заплакал. Плакал, и плакал, и плакал. Как же мне надоело без конца реветь, надоело быть слабаком. Но что я мог сделать?
- Он застрелился, - еле слышно прошептал я.
Ран облегченно вздохнул. Ему, похоже, было все равно, что я говорю, главное, что он снова меня понимал. Он обнял меня и крепко прижал к себе. Я вцепился в его рубашку и спрятал лицо у него на груди. Он прислонился к стене и стал гладить меня по голове.
- Я уже думал, что потерял тебя, - бормотал он мне в волосы. – Думал, что ты сошел с ума... как Свонни.
Вспомнив Свонни, я заплакал еще горше. Несчастный мой приятель, человек, которого я уже начал считать другом. Как это все несправедливо. Может, Свонни прав? Почему мне все сходит с рук? Разве я не любил Оми? Ран стал моим спасением, единственным, что удерживало меня от безумия. Но разве это справедливо? Какое у меня право любить и быть любимым? Втихаря, тайком от всех? Какое у меня право на утешение, которого нет у других? Я почувствовал себя виноватым за то, что полюбил Рана. Виноватым и одиноким.
Я шумно вдохнул и попытался выпрямиться. Заглянул ему в глаза, и на несколько секунд все замерло, только мы, не отрываясь, смотрели друг другу в душу. Так глубоко, что голова кружилась.
- Прости меня, Кен, - прошептал он и провел большим пальцем по моей щеке в напрасной попытке вытереть слезы. – Я хочу уберечь тебя, но меня никогда нет рядом в нужный момент. От меня никакой пользы. Сначала Цукиёно, теперь это...
- Ты ни в чем не виноват, - отозвался я. - Если бы не ты... Если бы тебя не было рядом, если бы ты не заботился обо мне, меня бы тоже уже не было. Я бы сошел с ума в день смерти Оми.
Он на секунду закрыл глаза, сдерживая всхлип, взял мое лицо в ладони и внезапно поцеловал. Поцеловал с жадностью и страстью, с рвущимся стоном, со слезами, как будто у него не было сил сдержаться. Поцелуй получился неожиданным и неуклюжим. Далеко не самым нежным, скорее отчаянным. Ран снова и снова целовал мои дрожащие, распухшие губы, потом оставил дорожку поцелуев по щеке, и крепко обнял, с трудом переводя дыхание.
- Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Не хочу тебя терять. Только не тебя. Ни за что! Ни за что! – заявил он, до боли сжимая меня в объятиях. Ох, как же хорошо было чувствовать его рядом, как спокойно становилось от этой близости. Я прижался к нему, вдыхая уже ставший родным запах, и затих. Но чувство вины не проходило.
- Я этого не заслуживаю, – пробормотал я. – Это же я во всем виноват. Из-за меня погиб Оми, из-за меня обвинили Кроуфорда. И все потому, что я не бросил косоглазого не дороге. Не смог оставить его умирать.
- Если бы ты смог, меня бы сейчас с тобой не было, - мягко ответил Ран.
- Мне бы тогда это и не понадобилось, - грустно отозвался я.
Он напрягся, и я понял, как жестоко это прозвучало. Но это была правда. Если бы ничего не случилось, мне не нужна была бы сейчас помощь Рана, его защита и поддержка. Я бы поглядывал на него издали, восхищался, но довольствовался малым. И не было бы так больно. И я не чувствовал бы себя таким слабым.
Я еще крече вцепился в него:
- Прости, Ран. Я не хотел тебя обидеть. Не бросай меня, пожалуйста. Не оставляй одного. Ты очень мне нужен. Останься со мной... навсегда.
Он расслабился, прислонился к стене и практически усадил меня к себе на колени. Я обнял его, прижался к груди и постарался дышать с ним в одно дыхание. Хорошо...
- Я останусь... столько, сколько смогу, - ответил он, целуя меня в макушку.
Не скажу, что такой ответ меня устроил, но я знал, как важно не давать пустых обещаний. Я зажмурился, пригрелся и стал ждать. Не важно, чего, главное, что я оказался в самом лучшем месте на свете.
Наверное, я задремал. И пришел в себя от звука открывающейся двери. Я попытался оттолкнуть Рана, но он не отпускал.
- Кудо, - яростно прошептал я.
Ран взглянул на меня и слабо улыбнулся.
- Все нормально, не волнуйся.
И я успокоился. Только следил, как открылась дверь, как вошел лейтенант и повернулся к нам. У него было очень усталое лицо, под глазами залегли тени, а одежда была заляпана кровью. Наверное, они переносили тело. Я не знал, кто эти "они", и не хотел об этом думать.
Ёдзи даже бровью не повел, увидев нас. Только осмотрел с ног до головы и хмыкнул. Закрыл глаза и покачал головой.
- Я так и думал, - пробурчал он, отворачиваясь. - Ран, когда же ты перестанешь наступать на те же грабли?
Ран ничего не ответил, прижался затылком к стене и крепче меня обнял. Я не поднял глаз на лейтенанта. И не стал вникать, что могли значить его слова.
Когда первая неловкость прошла, Кудо буквально рухнул на стул.
- Твою мать... - пробормотал он. – Я позвонил штабным, доложил. Они даже не попытались изобразить сочувствие. Подумаешь, еще один офицер пошел в расход. Черт... Просто в голове не укладывается. Вроде, он только что был здесь, мы разговаривали, и вдруг – раз... и всё. Брэд, ну зачем? Не так все было и плохо. Всегда есть выход.
Он взглянул на меня, и я чуть отодвинулся от Рана. Не хотелось выставлять напоказ наши отношения. Неудобно.
- Ты в норме, рядовой?
- Э... Наверное. То есть, да, сэр. Я в порядке. Простите, сэр.
- К черту извинения. Я бы и сам обделался, если бы первым его нашел. Да еще эта музыка... И никого. Господи... Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Прими таблетку и иди спать. Завтра я сделаю официальное объявление на общем сборе. А сейчас проваливайте оба. И без глупостей, - с нажимом добавил он.
Мы поняли, что он имел в виду. Отвечать было не обязательно. Мы оторвались друг от друга, немного неуклюже поднялись и молча вышли из комнаты. Лейтенант не возражал.
Пожалуй, этот путь к баракам был самым длинным в моей жизни.
После утреннего объявления над базой словно нависло темное облако. Слухи поползли еще с вечера: какие-то нелепые предположения и обвинения. И все равно официальное заявление прозвучало, как гром среди ясного неба. Когда выяснились подбробности, оказалось, что Кроуфорда действительно отстранили от должности и собирались еще проводить расследование по поводу взрыва. Капитана уже сочли виновным в халатности, без суда и следствия, и теперь ему грозил трибунал и позорная демобилизация. Он не смог с этим смириться, не пережил удара в спину - обвинений от страны, которую любил и которой служил верой и правдой. Его намерения всегда были самыми благородными, и смерть стала его последним заявлением, окончательным доказательством его невиновности. Он предпочел умереть офицером, а не жить с ложными обвинениями. Решил умереть с честью.
Разумеется, штабных такой расклад не устраивал. Они сочли самоубийство Брэдли Кроуфорда подтверждением его вины: он признавал справедливость обвинения, но побоялся суда и публичного позора.
Какого позора? Он не сделал ничего постыдного. Просто оказал помощь раненому. Связь между этим событием и взрывом так и не была доказана.
Снова потянулись дни рутинных тренировок. Все как-то притихли. Время от времени приезжали чиновники, задавали одни и те же вопросы и уезжали. Кудо временно назначили командующим базой. Он принял это без особого энтузиазма. Мы с Раном трижды в неделю ездили в Санг Чо-на давать уроки, но разнообразия это не добавляло. Мои чувства притупились, словно все эмоции выплеснулись в тот вечер, и теперь я просто плыл по течению.
Кошмары стали еще хуже. Я вновь и вновь просыпался, пытаясь спастись от окружающих меня мертвецов. Мне снился малыш, снился Кроуфорд, снился человек, которого выкинули из вертолета в мой первый вылет. И повсюду было полно крови, я чувствовал ее запах даже во сне. Я барахтался и сражался с душами умерших и с собственной совестью. Не могу передать, как это было жутко. А вынырнув из кошмара, я снова говорил по-японски.
Фудзимия пытался помочь мне, но в темноте спящего барака я отталкивал его. Не хотелось ни до чего дотрагиваться, когда я просыпался. Иногда я был даже не в состоянии думать, и только бормотал что-то бессвязное. Наверное, это больше всего пугало Рана. Он начинал трясти меня и требовать, чтобы я говорил по-английски. Но мне было все равно. Когда он прикасался ко мне, я только громче кричал на японском, и, в конце концов, он от меня отстал.
Думаю, остальным обитателям барака я тоже доставил немало хлопот: сколько раз я будил их своими криками. Но никто ничего не говорил. Наверное, все надеялись, что я вот-вот окончательно свихнусь, и меня увезут с базы.
Когда же Свонни попытался покончить с собой и был отправлен в госпиталь на севере, я понял, что больше так нельзя. Я не хотел сойти с ума, как он, и не мог больше мучить Рана. Я видел, с каким отчаяньем он на меня смотрит, не в силах помочь, как волнуется и почти ничего не ест. Как он переживает за меня. Даже если у меня не было сил взять себя в руки, надо было постараться ради него.
Я начал принимать таблетки.
И они подействовали. Я снова смог спать, перестал задыхаться, снова наслаждался прикосновениями Рана. Дела пошли на лад. На базе все успокоились. Нам прислали нового командира. Не могу сказать, что мы с ним были на короткой ноге, после смерти Кроуфорда я предпочитал ни с кем близко не сходиться. Я даже не запомнил его имени, только фамилию, да и то не уверен, действительно ли это его настоящая фамилия. Во всяком случае, мы называли его капитан Ботан.
И он был полной противоположностью Кроуфорду. Он был жизнерадостным и разговорчивым. Часто заходил в бараки, чтобы поболтать с солдатами о жизни и прочей ерунде. Он даже внешне сильно отличался. Кроуфорд был высоким и худым, а Ботан – крепким и приземистым, атлетического сложения. У него было квадратное лицо и густые брови. Трудно было найти человека, менее похожего на предыдущего капитана, но, наверное, этого командование и добивалось.
Через пару недель после смерти Кроуфорда нас с Раном вызвали в кабинет Кудо. Никто не вспоминал о той ночи, даже словом не обмолвился. А теперь я занервничал. К счастью, в кабинете уже ждали Макс и Джей, и я вздохнул с облегчением: вряд ли речь пойдет о наших с Раном отношениях.
- Вольно, - отмахнулся Кудо, когда мы выстроились перед его столом. – Кажется, последний раз вы здесь собирались, когда началась вся эта катавасия, - добавил он задумчиво.
Мы переглянулись, и Шульдих смущенно передернул плечами.
Кудо достал папку с бумагами, небрежно их перелистал, вздохнул и подался вперед, сложив руки на столе.
- Ладно, дело в следующем. Есть новое задание. Но прежде, чем я сообщу подробности, я хочу знать, согласны ли вы участвовать. – Он внимательно осмотрел нас и остановился на мне. – Хидака, ты готов к полетам?
Вопрос поставил меня в тупик. Я закрыл глаза и задумался. Господи, как же мне хотелось летать. Что угодно, лишь бы выбраться с этой проклятой базы на волю. Руки тянулись к штурвалу. Кажется, я соскучился даже по пулеметным очередям.
- Да, сэр. Я готов.
Кудо по-прежнему смотрел на меня:
- Это ты сейчас так говоришь... А там, в небе, все может сложиться по-другому. Я не хочу, чтобы ты съехал с катушек во время задания. Бывало и такое. Сейчас с тобой все в порядке, но когда возвращаешься к службе, многое меняется. Я должен быть уверен, что ты действительно готов к полетам.
Я подумал еще секунду:
- Я готов, сэр. Я пилот и буду летать.
- Все равно пройди медосмотр перед вылетом, а пока поверю тебе на слово. Значит, с этим разобрались. Как я понимаю, остальные тоже не имеют возражений. Тогда к делу. Примерно три месяца назад несколько наших подразделений смогли прорваться через линию фронта и оттяпали довольно приличный кусок вражеской земли. С тех пор они вели партизанскую войну против Вьетконга, удерживали позиции и старались зачистить территорию. К сожалению, предприятие оказалось безнадежным. Примерно месяц назад мы "официально" согласились вывести войска из этой зоны, если северовьетнамское руководство предоставит нам коридор для вывода наших людей. И получили согласие. Но это теория, а на практике все сложилось по-другому. Отряд Зеленых беретов тайно остался в тылу врага, чтобы уничтожать базы ветконговцев. Армия не признает существование отряда, потому что это может плохо отразиться на мирных переговорах. Но мы продолжаем поддерживать этих ребят. Поскольку баз в этом районе у нас нет, нет и линий снабжения. Парни мокнут и голодают, и с каждым днем становятся все мокрее и злее.
- Мы должны вывезти их оттуда, сэр? – с любопытством встрял Шульдих.
Кудо покачал головой:
- Нет. Наоборот – доставить им продовольствие и боеприпасы. Кто-то же должен их снабжать. Это задание по официальным каналам не проходит, - сказал он жестко, не отводя взгляда. – О нём нельзя рассказывать, его просто нет. Вылет будет ночной. Отправитесь с наступлением сумерек и вернетесь к полудню. Доставить припасы гораздо важнее, чем вернуться живыми. Неприятно об этом говорить, но что правда, то правда. Риск очень велик. Полетите без поддержки, только два вертолета. Над вьетконговской территорией. Садиться будете вслепую. Скажу откровенно, вряд ли вам четверым доведется еще когда-нибудь оказаться всем вместе в моем кабинете. Но отменить задание нельзя. У этих ребят на вас вся надежда.
Нам дали прочитать распечатки с заданием. Их нельзя было забирать с собой. На следующий день нам обещали назначить вторых пилотов и еще раз проинструктировать вместе с ними. Нас отпустили, и мы вышли из кабинета, взволнованно переглядываясь. С каждой минутой задание нравилось мне все меньше и меньше.
По пути в барак никто так ничего и не сказал. Да и нельзя было.
На другой день мы с Раном проводили в Санг Чо-на очередное занятие. Надо было объявить ученикам, что до следующей недели уроков не будет. Оставалось надеяться, что они поймут наши объяснения.
По дороге в деревню водитель оглянулся и подмигнул нам:
- Знаете, что заведение Вилли Нг починили? Я слышал, он открылся в прошлую пятницу. На вашем месте я бы зашел пропустить стаканчик, раньше девяти вас не заберут, так что есть удачная возможность... оттянуться. Ну, вы понимаете, о чем я, - захихикал он.
Я кисло улыбнулся и успел заметить, как Ран посмотрел на меня, прежде чем снова уставиться на дорогу. Интересно, что это значило.
Урок выдался невероятно длинным и скучным. Некоторое разнообразие внесли проститутки, которые подтвердили, что Вилли открылся, и пригласили зайти и проверить лично... "Моя любить тебя долго". Всю жизнь мечтал.
После урока Ран связался с базой, чтобы уточнить, действительно ли нас заберут так поздно. Действительно. Мы застряли в Санг Чо-на часов на семь.
- Черт подери! – возмутился я. – А как же наш инструктаж?
- Как получится, так и получится, - тихо отозвался Ран. Он сидел у радио, опустив голову, как будто смертельно устал. Руки сложены на коленях, волосы закрывают глаза.
Я подошел, шаркая ногами по цементному полу, и положи руку ему на спину у самой шеи. Он вздохнул и промычал что-то утвердительное. Я пробежал пальцами по шее, пытаясь снять его напряжение.
- Тебя что-то тревожит?
- А тебя? - спросил он. – Как ты? Я уже ничего не понимаю.
Я не ожидал такого заявления и отступил назад.
- Ты о чем?
Он покачал головой и повернулся ко мне.
- Я и сам не знаю. Не могу определить, ты здесь, или уже за гранью, или... Бог знает что. Тебе было так плохо, и я ничем не мог помочь. А теперь... Не понимаю, лучше тебе или хуже. Чувствую себя таким бесполезным.
Я растерянно посмотрел на него и опустил глаза.
- Со мной все в порядке.
Не хотелось, чтобы он узнал об успокоительном. Мне казалось, что, принимая лекарства, я предаю Рана. Но... иногда одной любви недостаточно.
- А задание? Ты готов к нему? - он взял меня за руку и переплел наши пальцы.
- Конечно, - усмехнулся я. – Я же пилот, полеты – моя работа.
Он покачал головой и, кажется, начал злиться:
- Ты что, не слушал, что говорил Кудо? Есть все шансы, что нас подстрелят. Мы можем погибнуть или попасть в плен. Ты можешь умереть, я могу умереть, Фарфарелло и Шульдих могут умереть. Скажу тебе правду, Хидака: мне ужасно страшно. Страшно, что на этом все и закончится. Страшно, что я потеряю тебя, так и не узнав. Даже не успев обнять тебя так, как хочется.
У меня несколько секунд ушло на то, чтобы понять, что говорит Ран, что именно пытается до меня донести. А когда понял, у меня подвело живот, и я снова уставился на Фудзимию широко раскрытыми глазами. Он был прав. Кто-то из нас, или мы оба могли умереть. И я мог потерять Рана, так и занявшись с ним любовью.
- Ран... – я замолчал, не зная, что добавить.
Он встал и погладил меня по щеке. Его глаза казались просто бездонными, а взгляд был ласковым и немного грустным. Ран поцеловал меня.
- Ты пойдешь со мной? - неуверенно спросил он.
Не надо было уточнять, о чем он. Я и сам знал. Ни секунды не раздумывая, я кивнул.
- Куда угодно, - ответил я шепотом.
Мы заперли класс, поднялись по склону и пошли в деревню.
При виде заново отстроенного, начищенного и блестящего фасада "Американского бара" Вилли Нг у меня бешено забилось сердце. Сразу вспомнилось, как это заведение выглядело во время моего последнего посещения, а эти события я никак не хотел вспоминать.
Ран заметил мое волнение и истолковал его по-своему. Он остановился и поднял голову к небу.
- Если не хочешь... – он искоса посмотрел на меня, и я заметил затаившуюся в глазах обиду.
Я улыбнулся и покачал головой.
- Не в этом дело. Просто вспомнил, как я был здесь в последний раз. Пойдем внутрь, а то вот-вот дождь начнется.
Я вошел в бар вслед за Раном. Посетителей почти не было, только у барной стойки сидело несколько пожилых крестьян со стаканами. Вилли встретил нас с распростертыми объятьями.
- О! Солдаты, солдаты! Добро пожаловать к Вилли Нг! Садитесь, я наливать вам виски, да? Пейте и, может... А? - хихикнул он. Мне по-прежнему казалось, что усы у него накладные.
Ран мельком взглянул на него и достал из кармана бумажник.
- Одна комната, без шлюхи. Не беспокоить.
Вилли умолк на полуслове и часто заморгал.
- А... Так? Конечно. Так, так. Вы хотеть комната, значит, комната. Почему нет? А может, девушку? У меня новая девушка, молодая девушка. Очень хорошо сосать, - глупо хихикал Вилли, возвращаясь за барную стойку. Он наклонился под прилавок и снова выпрямился уже с ключом в руке. – Не надо девушку? Точно? Так, так, двадцать доллар. Последняя комната, конец коридора. Зачем вам комната? Не понимать. Может, девушку?
- Не надо, - мрачно отрезал Ран, передал Вилли купюру и забрал ключ. Даже не оглянувшись на меня, он начал подниматься по лестнице. Мне еще никогда в жизни не было так неловко. Я поспешил за Раном, стараясь не смотреть по сторонам, - это было выше моих сил.
Комнату я помню в мельчайших деталях. Она была буквально пропитана грязью и похотью. В таких местах стараешься ни до чего не дотрагиваться, а всё, к чему случайно прикасаешься, кажется неприятно липким, словно в комнате нет ничего чистого. Но выбирать не приходилось. Кровать была придвинута изголовьем к дальней стене, а сбоку от нее было прорублено единственное окно. Из него сочился бледный свет какого-то болезненного оттенка. Я сообразил, что в окне не стекло, а кусок пластика. Рядом с дверью стоял шаткий столик с кувшином воды. Кровать оказалась старой, железной, с одним матрасом. Матрас был покрыт простыней в пятнах, о происхождении которых я предпочитал не думать. Сверху была накинута еще одна простыня, немногим чище.
Но, как я уже говорил, все это было неважно.
За мной щелкнула, закрываясь, дверь, и я повернулся к Рану. Наши взгляды встретились, и произошло что-то странное: мы оба ужасно смутились, Ран даже слегка покраснел. Он подошел ко мне и протянул руку. Я взял ее, сокращая расстояние между нами, коснулся его лица, провел по щеке дрожащими пальцами.
- Ты как? – тихо спросил я.
Он улыбнулся, положил руку мне на бедро и потянул к себе
- А ты?
Мы некоторое время смотрели друг на друга, растерянно улыбаясь от неловкости.
- Ты уверен?
Я поднес его руку к губам, поцеловал пальцы, зажмурился и потерся о них щекой.
- Уверен.
Он сильнее прижал меня к себе, улыбнулся, глядя с нежностью.
- Господи, как же я тебя хочу, - прошептал он, когда я снова поцеловал его руку.
- Так возьми меня. Для этого я здесь, - ответил я, поднимая на него взгляд.
Он поцеловал меня. Осторожно, едва касаясь губами, ловя мое дыхание. Обнял мое лицо ладонями и поцеловал настойчивей, спрашивая согласия. И получил его. Когда я ответил на поцелуй, по всему телу прокатилась горячая волна, и сладко заныло в животе. Чем сильнее билось сердце, тем плотнее я прижимался к Рану, тем крепче обнимал, вцепившись в его куртку. Я разжал губы, впуская его язык, начиная знакомую игру, и почувствовал, как его руки скользнули по шее, потянули куртку с плеч. Я понял намек и отпустил Рана, сбрасывая ненужную одежду. И сам начал его раздевать.
Вскоре мы уже жадно целовались, забыв про смущение. Ран по-прежнему держал мое лицо в ладонях, а я запустил руки ему под футболку. Не мог удержаться. Очень нравилось чувствовать под пальцами его кожу, такую гладкую и нежную, теплую и прохладную одновременно. Ни на секунду не прекращая ласку, я рисовал круги по его спине и забирался все глубже под ткань.
Тяжело дыша, мы двигались в слышном лишь нам ритме.
- Боже мой... Кен... - прошептал Ран и наклонился к моей шее. Я застонал и впился ногтями в его спину, когда он прижался губами к чувствительному месту под ухом.
- М-м?.. – тихо отозвался я.
Он выпрямился, переводя дыхание, и заглянул мне в глаза.
- Я хочу прикасаться к тебе, хочу рассмотреть тебя. Давай не будем торопиться. Время есть, - предложил он.
Я кивнул и снова поцеловал его.
- И это хорошо.
Ран взял меня за руку и подвел к кровати. Мы некоторое время скептически ее разглядывали.
- Всё лучше, чем на полу, - подытожил я.
Ран покосился на меня и усмехнулся.
- Это точно. Мне бы хотелось, чтобы все было... более интимно. Как-то иначе. Прости, Кен, – вздохнул он.
Я покачал головой и дотронулся до его щеки.
- Самое главное, что я с тобой. Где – не важно. Здесь не так уж плохо.
В подтверждение своих слов я сел на край кровати, откинулся назад и призывно ему улыбнулся.
Ран секунду смотрел на меня со странным выражением, а потом сел рядом, провел рукой по моей груди, очерчивая контуры мышц. Чуть задел пальцами уже затвердевшие соски. Я шумно выдохнул и закрыл глаза. От одного его прикосновения я уже был на седьмом небе. Как в сказке.
Потом его руки скользнули под футболку, и я сел, чтобы помочь ее стащить. От его ласк по коже расходился жар, а сердце буквально танцевало от восторга. Он поцеловал меня в губы, глубже затягивая в водоворот ощущений, и я, не открывая глаз, на ощупь принялся искать край его футболки. Хотелось скорее почувствовать рядом его обнаженное тело. Все остальное было уже неважно.
Наконец я добился своего и открыл глаза, чтобы насладиться зрелищем. Ран сидел совсем близко и смотрел на меня с нескрываемой нежностью. Я ухватил его номерные жетоны и со смехом потянул. Медленно лег на спину, чуть поежившись от прикосновения холодной простыни, и увлек его за собой. Он наклонился, пристально глядя мне в глаза, и снова поцеловал. Провел языком по губам, встретился с моим языком. У меня не хватит слов, чтобы описать эту близость. Весь мир исчез, остались только он и я в этой крошечной комнате.
Руки искали, находили, дразнили и ласкали. Вздохи и стоны умоляли о пощаде или продолжении сладкой пытки. Мы с удовольствием изучали друг друга. Губы Рана скользили по моему телу от шеи вниз, по груди, медленно смыкались на соске. Я стонал и зарывался пальцами в его волосы. А он спускался все ниже, пока не добрался до пупка – похоже, это было одно из его любимых развлечений. Я захихикал: от его дыхания и прикосновений стало щекотно.
Он остановился, прижавшись щекой к моему животу, еще раз поцеловал и вздохнул.
- Вот бы так и остаться навсегда, - прошептал он.
Я не нашел, что ответить, только бережно перебирал шелковистые пряди его волос. Некоторое время мы лежали молча, довольные тем, что мы вместе.
Наконец он поднялся, потянул меня за руку, и мы оба встали. Взглянули друг на друга, понимая, что будет дальше. Я закрыл глаза, потянулся к нему за поцелуем, и тут же почувствовал на губах его губы. Я знал, чего ожидать, но все равно вздрогнул, когда он взялся за пояс моих брюк, принялся расстегивать пуговицу, а затем и молнию. Я застонал, почувствовав прикосновение к члену, и последовал примеру Рана – потянулся к его брюкам.
Мы раздевали друг друга медленно, словно знакомясь и ухаживая, готовые исполнить любую прихоть. А когда мы легли на кровать и крепко обнялись, не желая расстаться даже на секунду, мне показалось, что можно умереть от счастья. Я так давно мечтал о том внимании и заботе, которую дарил мне Ран. Так давно чувствовал себя одиноким и всеми забытым: семьей, другом, любовником. И вот, наконец, я оказался нужным и желанным. Даже любимым, хотя он и не мог сказать это вслух.
Как же он был мне дорог.
Я раздвинул ноги, чтобы ему было удобнее, и изогнулся, поднимая бедра. Он тихо застонал, когда наши члены соприкоснулись, и подхватил мое движение, плотнее прижимаясь животом к животу. У меня дыхание перехватило от этих ощущений, от того, как мы двигались навстречу друг другу, то быстрее, то медленнее. Все тело горело, на коже выступил пот, а мне хотелось большего, и я только шире разводил ноги. Мы оба задыхались и целовались, как сумасшедшие, ловя не успевшие сорваться с губ стоны.
- Ран... мм... еще! Господи... пожалуйста! – шептал я, обнимая еще крепче, прижимаясь еще теснее. Я хотел чувствовать его всем телом, каждой клеточкой.
Он ничего не ответил, поцеловал меня в шею у самой ключицы, поднялся и сел на пятки. Я отчаянно покраснел под его взлядом, представив, как выгляжу: выставляюсь напоказ самым бесстыдным образом.
Какие у него изящные пальцы... И как они умели доводить меня до исступления. Он начал ласкать мой член, гладил, дразнил, водил пальцами по головке, собирая начавшую выделяться жидкость. А я только дрожал и стонал в предвкушении оргазма. Но я понимал, что так просто все не кончится, и от этой мысли удовольствие становилось еще острее.
Когда его пальцы проникли между ягодиц, у меня мороз прошел вдоль позвоночника. На крик уже не было сил, я лишь извивался, комкая простыню. Как же давно... Как давно у меня ничего подобного не было. Да о чем я? Касе никогда не доставлял мне столько удовольствия. Никогда не был таким терпеливым и внимательным. Ран подготавливал меня необыкновенно нежно и тщательно. Когда его палец скользнул внутрь, у меня кровь зашумера в ушах, и я не мог больше сдерживаться. Господи, как это было хорошо! Прикосновения внутри были такими же бережными: ласкали, обещали, растягивали.
- А-а-а... мм... ох, Ран... - захлебывался я, ничего не соображая.
Когда добавился второй палец, я широко раскрыл глаза и с хрипом выдохнул. Теперь к удовольствию добавилась боль. Удивительная, чувственная, ни с чем не сравнимая. Я закусил губу, чтобы не кричать, и попытался унять дрожь. Чем глубже он проникал, тем сильнее у меня кружилась голова, в глазах темнело, я начал всхлипывать. И тут он нашел то, что искал.
- Ран! – вскрикнул я, запрокидывая голову. Мышцы непроизвольно сжались вокруг его пальцев.
Словно желая меня помучить, он тут же убрал пальцы, подразнил и оставил ни с чем. Я застонал от ощущения пустоты и с трудом приподнялся. Хотел увидеть его глаза, прижаться к нему. Он сидел у меня между ног, так что я просто придвинулся ближе и обнял его за шею, чтобы удобнее было целовать. Слабость, ощущавшаяся во всем теле, мешала, и поцелуй вышел неуклюжим. Но Ран, похоже, не возражал. Я наклонился ниже, стал целовать и облизывать его шею.
- Давай теперь я, - шепнул я и, не отрывая пальцев от его кожи, стал опускать руку все ниже и ниже. Он был не так возбужден, как я. Конечно, ведь я еще ничего для него не сделал. Это надо было исправить. Я взял его член в руку и начал осторожно ласкать.
Его прерывистый вздох придал мне смелости, и я продолжил ласку. Ран крепко обнял меня и уронил голову мне на плечо, так что я чувствовал его дыхание. Он чуть прикусывал мою кожу, царапал ногтями спину. Приятно было знать, что я могу довести его до такого состояния.
Внезапно он вздрогнул и замер.
- Нет... – прошептал он. – Подожди, еще не... мм... Кен, подожди, еще рано.
Я понял его и остановился. Разжал руку, погладил по животу. Он вздохнул, от неудовлетворенности и облегчения одновременно, и опрокинул меня на кровать.
- Эй! Толкаться невежливо, - засмеялся я.
- О вежливости-то я и не подумал, - ответил он, улыбаясь и целуя меня.
Мы немного повозились, целуясь, царапась и щекочась, а потом я обнял его ногами за талию и использовал весь свой вес, чтобы перевернуть нас и оказаться на Ране верхом.
- Я выиграл! – объявил я.
Он посмотрел на меня затуманенным взглядом и усмехнулся:
- Уверен?
Я кивнул и наклонился, чтобы поцеловать его. Он открыл рот, и я целовал его так долго и страстно, что до сих пор помню вкус его губ. Оторвавшись от Рана, я самодовольно улыбнулся:
- Абсолютно.
- А я – нет, - хрипло отозвался он и положил руки мне на бедра. – Ты оказался именно там, где мне и хотелось.
- Значит, мы оба выиграли, - согласился я и потерся о его живот.
Меня захлестнула очередная волна возбуждения. Я с радостью подчинился, когда его руки начали подталкивать меня, и подвинулся так, что почувствовал прикосновение его члена между ягодиц. Я поежился, зная, что будет дальше. Хотел этого и боялся. Больше всего на свете хотел заняться любовью с Раном, но боялся того, что... Я отбросил эту мысль и приподнялся, помогая ему, выполняя просьбу. Раздвинул ноги шире, чтобы открыть ему доступ, и замер.
Его руки сильнее сжались на моих бедрах, подсказывая, что время пришло. Ни он, ни я не могли больше ждать. Да и не хотели.
Я начал медленно опускаться, впервые отдаваясь ему. Почувствовав, как его член проникает внутрь, я застонал, зажмурился и облизал губы. Боль, жгучая, нарастающая, разливалась по всему телу, а он продолжал двигаться, проталкивась сквозь кольцо туго сжатых мышц. Я дрожал всем телом, всхлипывал и даже вскрикивал. Господи, как же давно... Медленно, осторожно я опускался ниже, а он все глубже и глубже проникал в меня, растягивал, казалось, даже раздвигал кости.
От боли слезы наворачивались на глаза. Но Ран держал крепко.
- Не торопись, Кен, - прошептал он, останавливая мое движение. Я взглянул на него и поразился, сколько нескрываемого наслаждения отражалось на эго лице. Брови сведены, с приоткрытых губ срываются стоны. Какой же он красивый! И это из-за меня. Мне захотелось доставить ему еще больше удовольствия, и я продвинулся еще немного, сильнее насаживаясь на его член. Понял, что больше не в состоянии терпеть, стиснул зубы и одним движением опустился вниз до упора.
Мы вскрикнули одновременно. Я – резко и хрипло, он – протяжно и с придыханием, на мгновение замерев от обилия ощущений.
Через секунду ко мне вернулась способность дышать, и я жадно глотнул воздуха. Глубоко... Как же глубоко он в меня проник. И остановился, касаясь простаты, заставляя забыть обо всем от удовольствия.
Дрожащие руки потянулись ко мне, обнимая, лаская. Ран приподнялся и сел, а я скрестил ноги у него за спиной и устроился у него не коленях. Пальцы перебирали пряди волос, губы тянулись за поцелуями, тела пульсировали в унисон, переполненные ощущениями.
Некоторое время мы просто сидели, слившись воедино, чувствуя друг друга, наслаждаясь прикосновением. Всё замерло, мы стали единым целым. Слезы текли по щекам. И не только у меня. Мы пытались губами ловить соленые капли. Это не помогало, но нам было все равно. Ведь это были слезы не боли или сожаления, а слезы счастья, любви и радости.
Потом он начал двигаться медленными, осторожными толчками. Я охнул, сжимаясь в комок, и снова застонал. Мы начали выстаивать новый ритм. Сперва неуклюже, потому что мне не сразу удалось под него подстроиться. Но вскоре мы уже плавно покачивались вместе, как на качелях, и при каждом движении он касался самого чувствительного места, а у меня голова шла кругом, все прыгало и плясало перед глазами. До чего же это было хорошо. Удивительно, невероятно хорошо. Никогда в жизни я не испытывал такого блаженства.
У меня это был не первый раз. Разумеется, нет. Мы с Касе были любовниками во всех смыслах слова. Но с Касе... Близость с ним никогда не была особенно приятной. Иногда все происходило настолько быстро и стремительно, что было по-настоящему больно. Конечно, Касе делал это не специально, он вовсе не хотел причинять мне боль. Он просто не задумывался об этом. Да я и не жаловался. Я понимал, что ему это приятно, и готов был потерпеть ради него. Я не знал, что может быть иначе.
Но то, что я испытал в объятиях Рана, было ни с чем не сравнимо: чистое наслаждение. Его прикосновения, движения внутри меня, хоть и бывали порой болезненными, сливались в один непрекращающийся поток удовольствия. Ран был терпеливым и заботливым, нежным и чутким.
Когда мы занимались с ним любовью, мне казалось, что я очутился в каком-то другом мире. Кольцо его рук защищало меня, отгораживало от реальности. Все отступило на задний план, исчезло, остались только мы и то, что он со мной делал. Стоны и всхлипы, крики и шепот. Нет, никогда до этого я по-настоящему не занимался любовью.
Мы оба уже были на грани, и нам вдруг захотелось большего. Я умолял взять меня глубже, сильнее, еще, еще, еще! Вдруг оказалось, что я уже лежу на спине, а он стоит на коленях между моих ног и входит в меня снова и снова, раз за разом, а я двигаю бедрами ему навстречу, вверх и вниз, быстрее, быстрее. И с каждым движением я кричу, кричу его имя, кричу: да, пожалуйста! И он вторит мне, задыхаясь, и ищет губами мои губы, чтобы сдержать крики.
А затем вдруг всё закончилось. Внутренности скрутились в тугую пружину, а перед глазами словно зажглась сигнальная лампа. И еще одного толчка, точно попавшего в цель, хватило, чтобы я перешел последний рубеж. Я кончил, содрогаясь всем телом и залив нас обоих спермой.
- А-а-а! Ран... мм... боже мой!..
Я сжал мышцы, увлекая Рана за грань, которую уже пересек, и он не заставил себя долго ждать. Выдохнув мое имя, он кончил, наполняя меня горячей жидкостью. Сперма потекла наружу, когда он вышел из меня. Снова быть отдельно от него отказалось так странно. Руки и ноги у меня дрожали, я попытался пошевелиться, но не смог. Сил ни на что не осталось. Только и удалось, что прошептать его имя, обнять и прижать его голову к груди.
Мы так и лежали молча, медленно приходя в себя, наслаждаясь теплом друг друга. Я закрыл глаза и подумал, что неплохо было бы вздремнуть.
И когда я уже начал засыпать, он потерся щекой о мою грудь, осторожно поцеловал и прошептал слова, которые мне не полагалось слышать. Но я все же услышал.
1 Прекрати!
2 Отпусти, сволочь! Нет! Отстань от меня!
3 Нет... Пожалуйста... Пожалуйста, не надо...
4 Ран... милый... Я... я люблю тебя и всегда буду любить.
