Конец... или начало?

.

.

Бета: Tione Jade 

ГЛАВА 1

 

С трудом просыпаюсь… Яркий свет режет глаза. Жуткий стук в висках... тошнота... Страшно! Каждый удар сердца отдается острой болью в голове. Мне случалось плохо себя чувствовать и прежде, но ничего подобного со мной не бывало. Сначала я испугался, что вот-вот умру. Потом мне стало страшно, что останусь в живых. Мучение, которое я испытывал, не могло продолжаться бесконечно. Стараясь дышать ровно, я тихо застонал. Мне надо встать… Что происходит? Вдруг обрывки воспоминаний вихрем завертелись в голове, медленно складываясь в более или менее ясную картину.

Вчера было Рождество… Тихий, светлый семейный праздник. Семейный… Это значит, что справлять его надо было в кругу семьи, а не идти в бар и впервые напиться до беспамятства… Семья… Слово, которое заставляет пережить эту боль снова. Семья. Которой у меня больше нет… Остались лишь осколки… Я и то хрупкое создание, балансирующее на грани жизни и смерти… Тот ангел, существование которого поддерживает во мне желание жить… Она и есть моя семья. Я помню каждое наше Рождество, что мы проводили вместе… Все ее улыбки, каждый жест, наивный, немного застенчивый взгляд больших небесно-голубых глаз… Я помню тот день, когда ничего этого не стало… Семьи… Любви… Жизни. Я помню ту слепую ярость, гнев и… пустоту. Я запомнил все. И я запер все свои чувства настолько глубоко, что иногда начинаю сомневаться, а есть ли они у меня… Единственный лучик надежды в моем сердце… Единственная, для кого я все еще продолжаю существовать… Айя…

– Айя! – тихий, робкий голос за дверью привел меня в чувство.

Я буквально подскочил на постели и...

И это была большая ошибка. БОЛЬШАЯ.

Вся боль и тошнота, которые я испытывал прежде, обрушились на меня теперь в десятикратном размере. С хриплым стоном я свалился обратно на подушку, опрометчиво забыв о том, что это движение может вызвать новые неприятные ощущения. Мне было так плохо, что хуже некуда. Какие уж тут рациональные рассуждения! Оставалось только лежать и ждать: либо в голове у меня прояснится, либо я умру. Одно из двух…

Неуверенный, еле слышный стук в дверь. Мне совершенно не хотелось, чтобы кто-то видел меня в таком разбитом состоянии, когда все эмоции отражаются на лице, а из потрескавшихся губ вырывается сиплое дыхание. Я хотел крикнуть, чтоб меня оставили в покое, но получился звук, больше похожий на предсмертный хрип. Я сам испугался своего голоса… Что уж там говорить об Оми.

– Тебе плохо? – он ворвался в мою комнату и замер, на его лице застыло сочувственное выражение. Вот чего не люблю, так это когда меня жалеют. Видимо, все мои мысли действительно были написаны крупным шрифтом на моем лбу, потому что он постарался состроить будничную гримасу, но из глаз выражение беспокойства не пропало. Ну и на том спасибо.

– Айя-кун… – он явно растерялся. – Принести тебе воды?

Тут я понял, КАК мне хочется пить…

– Да! Пожалуйста…

Оми развернулся и помчался на кухню.

Мне всегда казалось, что у него есть шанс. Есть шанс начать жизнь сначала… Он заслуживает это. Он заслуживает большего, чем постоянные сражения, убийства, кровь, выживание… Думает, я не знаю о том, как иногда по ночам он тихо стонет в подушку от безысходности и одиночества, страха за будущее, боли в настоящем. Я сам чувствую подобные эмоции, мы все их чувствуем. Оми не умеет их скрывать, Кен не пытается, Йоджи научился сдерживать. А я даже не хочу в них разбираться, просто отодвигаю в самый дальний и укромный уголок сознания, понимая, что когда-нибудь их накопится слишком много, они поглотят меня, и я уже не смогу контролировать свои мысли и поступки… С таким прошлым, с таким настоящим и с полным отсутствием будущего тяжело сохранять душевное равновесие. Душевное? Разве у меня есть душа? Нельзя сохранять равновесие того, чего нет. Сколько времени пройдет, прежде чем остальные Вайсс поймут, что мы делаем… Год, два? Не слишком много… Их уже терзают сомнения. А что случится, когда наступит озарение?

Я помню себя в тот момент. Тогда построенный мной мирок рухнул, похоронив под развалинами все… Душу, чувства… Душу, израненную прошлым, чувства, оставшиеся от этого прошлого. Я думал, что очищаю мир от грязи и зла. Смешно. Так, что хочется плакать. Зло… Как отличить добро от зла? Границы размыты, все настолько запуталось, что разница едва ощутима. Я был пешкой в чужой игре. Я ей остался…

Да, пока мы находимся в бессрочном отпуске, Критикер дали нам передышку, только у меня не проходит ощущение, что нас контролируют. Мания преследования? Не знаю, мы им нужны. Мы все сейчас выполняем чужую волю, и большинство думает, что во имя справедливости. Я не буду их разубеждать, но я найду выход из этой ситуации. Я должен перестать рисковать их жизнями из-за какой-то семейной распри. Такатори досадили всем нам, но это не смывает чужую кровь с наших рук. Я принял решение…

Тихое покашливание отвлекло меня. Оми молча протягивает мне стакан воды. Руки у него дрожат, а взгляд он старательно отводит в сторону. Я чувствую – что-то случилось.

– Оми?.. – возвращаю ему опустошенный стакан. Мне все еще хочется пить, но хоть в горле не першит, и тошнота немного ослабла.

– Еще чего-нибудь? – он пытается не смотреть мне в глаза.

– Что случилось, Оми? – более настойчиво интересуюсь я, добавляя в голос немного жесткости.

– Все хорошо, нет, правда… – он непроизвольно пятится к двери. Сжав зубы, чтобы не застонать в голос, совершаю резкий рывок и хватаю его за руку. Но равновесие удержать не удается, мы вместе летим на кровать. Последнее, что я вижу, погружаясь во тьму – это лазурные, широко распахнутые, испуганные глаза.

– Ран… Пожалуйста… очнись…

Маленькие горячие ладошки на моем лице подрагивают от беззвучных рыданий. Мой голос предательски срывается, но мне уже все равно.

– Что… это было? – открываю сначала один глаз, затем, поняв, что мне уже не так дьявольски больно, как недавно, приоткрываю второй.

– Ты ударился головой, когда упал. Прости, прости меня! Я не хотел тебе говорить…. С утра… Тебе плохо было, а мы не знали, как… ты упал.. он..

С каждым словом его речь становилась все более бессвязной, хрупкие плечи подрагивали, а руки вцепились мне в футболку так, что костяшки пальцев побелели. Поддавшись внезапному порыву, я осторожно обнял его, почувствовав при этом то человеческое тепло, которое мне почти удалось забыть. Он лишь судорожно вздохнул, пытаясь унять дрожь.

– Мне так неловко Айя…

Его дыхание обжигает мою шею…

– Теперь ты расскажешь мне, что случилось?…

– Йоджи, ты знаешь, он вчера несколько перенервничал…

– Перенервничал?

– Ну, он… сорвался. После твоего ухода он набросился на Кена, а потом наорал на меня и ушел… Все было бы нормально, если бы… если бы он вернулся. Уже три… Я волнуюсь. Кен не выходил из своей комнаты с вечера, закрылся и не отзывается. Айя, скажи, что происходит? Почему с нами… Все не так. Мы стали отдаляться друг от друга, я больше не чувствую себя в безопасности даже дома. Особенно дома. Я уже не знаю, что будет дальше. Мне уже восемнадцать…

Он резко отстранился и, наклонив голову, пробормотал:

– Я прошу прощения… Извини, наверное, на меня так действует Рождество…

– Которое ты провел в одиночестве, – закончил я за него. – Я обещаю, этого больше не повторится. Посмотри на меня, – я осторожно убрал отросшую челку с его глаз. – Надо начинать исправлять те ошибки, которые мы успели совершить, пока не стало слишком поздно. Сейчас я умоюсь и поеду искать Кудо.

– Тебе же плохо…

– Угу, птичья болезнь – недоперепил. Со мной все хорошо, сам виноват. А ты тут поешь, наверняка ведь не позавтракал…

Я осторожно поднялся и поплелся в ванну, оставив ошарашенного Оми сидеть на кровати. Пусть привыкает. Нельзя держать все внутри, надо давать выход эмоциям, но не позволять им взять верх. Я опустил голову под кран с холодной водой. Стало немного легче. Потом я направился в комнату Хидаки. Окончательно пришел в себя, чувствуя, как холодные капли стекают за шиворот.

– Кен, – тихо позвал я. Оми он мог не открыть, но не мне. Дверь распахнулась, впуская меня в темное, захламленное помещение. Тут было много всего, и Кен дорожил каждой вещью. Я всегда говорил, что это глупо, а он в ответ улыбался, открыто и безмятежно. Обезоруживающе. Это у него защитная реакция такая на внешние раздражители, такие, как я. Как жизнь. Как смерть… Сейчас он стоял передо мной, опустив голову и опираясь о косяк. Поза – полная безнадежности и смирения… Того, чего в нем никогда раньше не наблюдалось.

– Все когда-нибудь заканчивается, правда, Айя? Мне ли об этом не знать. Как давно ты понял, что мы живем иллюзиями? А когда ты собирался рассказать об этом нам?

Я всмотрелся в его лицо и в ужасе отшатнулся. Дело было даже не в знатном фонаре ручной работы у него под глазом, а в самом выражении. Я как будто заглянул в зеркало. Никаких эмоций, ни следа от прежнего Сибиряка, даже не верится, что он еще вчера так беззаботно смеялся. Да что же это за эпидемия осознания действительности, обрушившаяся на Вайсс? Откуда все озарения? Я не знаю… Наверное, пришло время… Я закрываю за собой дверь и сверлю Кена взглядом. Он отвечает на не озвученный вопрос.

– Йоджи. Ушел. Он сказал, что не сможет больше терпеть этот бред. Не сможет опять заходить в нашу комнату «для миссий» и слушать бессмысленную болтовню этой пустой куклы. Не сможет опять притворяться, не сможет терпеть визг пускающих слюни школьниц. Он больше не в состоянии переносить этот удушливый аромат безвкусных, ярких букетов. И не может жить, подчиняясь фанатику-отморозку.

Он мотнул головой, пытаясь скрыть заблестевшие глаза. Как бессмысленно. По-моему, даже Оми заметил эти странные, ни на что не похожие отношения, развивавшиеся между Кеном и Кудо. Йоджи то не отпускал его от себя, доходило до смешного – они мусор вместе ходили выбрасывать, то холодно отталкивал...

Я не вмешивался. Каждый должен сам справиться со своими демонами, в этом мире каждый сам за себя. Первый усвоенный мной урок говорил, что нельзя никому доверять, нельзя ни от кого зависеть, надо во всем надеяться только на самого себя. Сначала было трудно, потом я привык. Теперь уже не могу жить иначе. Стало ли мне от этого легче? Вряд ли. Был ли у меня выбор? Сомневаюсь. К чему это привело? Вокруг меня ломаются жизни. Я изуродовал свою душу, попутно унося другие. Пора пересмотреть позиции, выплыть из этого болота.

– Я иду искать Йоджи. Возможно, я знаю, где его можно найти… Одолжи мне свой мотоцикл.

– Бери, – бесцветным голосом проговорил он. – Это конец… дальше нет ничего… как развлечение…

Я выходил из комнаты, но тут какое-то слово в его нечленораздельном бормотании резануло слух. Я напрягся, пытаясь воспроизвести в памяти его монолог. Вот оно! Erschlagen*! Кен не знает немецкого… Как, впрочем, и я. Но это слово я пойму на любом языке. Убить. Догадка пронзила меня. Чертов телепат из Шварц роется у нас в головах, наводя беспорядок… Кого ты обманываешь, Ран? Какой беспорядок? Он просто заставляет нас видеть правду, выводя таким образом из равновесия… Что может быть лучше противника, разбитого морально? Тут холодок пробежал у меня по спине. Йоджи! Неужели…

«Все может быть… Правда, котик? Ай-ай-ай, как не хорошо. Нажрался вчера до состояния не стояния, а утром обнаружил, что кого-то не хватает?»

«Шульдих!»

«Как только догадался…»

«Где он?»

«Кто? Такой блондинистый, зеленоглазый, высокий, с проволокой в часах, стонущий где-то над ухом? Понятия не имею!»

Мои худшие опасения подтвердились. Он. У Шварц.

«Игры закончились, Айя. Теперь сформулирован четкий приказ – уничтожить Вайсс. Мне даже обидно, мы не успели как следует развлечься!»

«Зачем ты мне это сказал?»

«Это ничего не изменит, только немного порадует меня. Как, наверное, хреново, когда знаешь, что случится, и не можешь это предотвратить!»

«Где Йоджи?»

«Хочешь его вернуть? Я могу дать тебе шанс, это будет забавно! Подъезжай к старому заброшенному складу… Помнишь, то милое местечко у побережья, где мы в очередной раз надрали ваши очаровательные задницы? Вижу, что помнишь… Хе-хе, поторопись»

Я ему не поверил. Это наверняка какая-то ловушка, но я все же поеду. Это лучше, чем бездействовать. Я запрыгнул на байк.

– Айя… Позволь мне поехать с тобой.

Кен выбежал на крыльцо, на ходу застегивая куртку.

– Нет. Прости…

Я сорвался с места и помчался, так ни разу не обернувшись.

Кен смотрел Айе вслед, пока тот не скрылся за поворотом. План уже созрел в его голове…

 

 

Erschlagen – убить (нем.)