Глава 1. Охота начинается.

Тщеславный, тщеславный человек. Я усмехаюсь своему отражению, приводя волосы в порядок – в относительный порядок – пока они не выглядят удовлетворительно. Делаю шаг назад, окидывая взглядом фигуру в зеркале. Пиджак и слаксы были отвергнуты, хотя желтая бандана и солнечные очки остались. Вместо обычного прикида на мне тугие джинсы и облегающая футболка, заправленная под пояс, сверху накинут белый пиджак, доходящий до середины бедер. Пиджак расстегнут. Разумеется, он на мне только с декоративной целью, на улице восемьдесят-с-чем-то градусов. Выгляжу я потрясающе.

Отворачиваюсь и смеюсь холодным, довольным смехом. От этого резкого звука другие люди начинают морщиться – я это делаю нарочно. Я и сам уже не помню, как звучал мой настоящий смех. Я перестал смеяться по-настоящему давным-давно, когда присоединился к Шварц. Я много от чего отказался, когда выбрал… о, минутку. У меня не было выбора.

Ch'. Легко отодвигаю в сторону укол горечи. У меня нет сожалений по поводу этой жизни и того, что я делаю. Играть с людскими умами намного веселее, чем сидеть в уголке, по крайней мере, так я наслаждаюсь собой, балансируя между здравомыслием и съездом с катушек. Моя ухмылка становится шире, когда я размышляю над своим последним «заданием». То еще заданьице. Это будет чистое наслаждение. Перед мысленным взором предстает образ моей цели – Фудзимии Рана, или «Айи», но как только я вхожу в комнату к Наги, картинка рассеивается. На столь близкой дистанции мысли парнишки заглушают те, которые просачиваются ко мне от работников этого захолустного офиса и смешиваются с моими.

Его мысли окрашены облегчением. Радостью… Ах, он опасался, что это Кроуфорд. Очевидно, он только что закончил работу, которую я ему дал. Моя ухмылка расползается еще больше, глаза устремляются на него. Кроуфорд, когда сваливал на меня мою долю бумажной работы, прекрасно знал, что я собираюсь спихнуть ее всю на телекинетика, но ему плевать. А зачем мне обременять себя столь скучными делами, если Наги может проделать все это гораздо быстрее? Такова моя логика. Он не возражал, когда я вывалил бумаги на его стол, усмехнулся и отвесил ему легкий подзатыльник. Он знает, что со *мной* лучше не связываться.

Он растянулся на кушетке, читая что-то на своем компьютере. Пересекаю комнату, поглядывая на дверь. Скукота. Неужели у парня нет никакого вкуса? Если у него появляется свободное время, он должен сбегать из дома и заниматься чем-нибудь поинтереснее, чем копаться в компьютерных кодах. Думаю, мальчишке промыли мозги. По крайней мере, этот текст займет его, и он не будет путаться у меня и Кроуфорда под ногами. Он ожидает, что я начну донимать его, и немного удивлен, когда я этого не делаю. Он хочет вернуться к чтению. Парнишка работает над запоминанием последовательности кодов и угрохал на это дело весь последний час. Для него это сухая работа, и у него болит голова. Бедный малыш Наги.

Хотя, некоторое замешательство в мыслях он сдержать не может. Ему кажется странным, что я так одет, и я знаю, что он за мной наблюдает.

– Куда ты собрался? – наконец задает он вопрос, который вот уже несколько секунд вертится у него на языке.

Останавливаюсь, положа руку на дверную ручку, адресуя ему знойную улыбочку и приподнимая бровь: 

– Какой ты любопытный, маленький бишонен. – Услышав кличку, он хмурится. Он ненавидит, когда я его так называю. Дурачок. К этому моменту он уже должен знать, что если ему что-то не нравится, я буду делать именно так. – Не беспокой меня, когда я работаю.

В его мыслях возникает снисходительное:

– /Ты понятия не имеешь, что такое работа, Шульдих/. 

Я знаю, что это не предназначалось для моих ушей, но все равно слышу. Он все понимает, когда моя улыбка становится шире. Моя ментальная хватка тянется вперед, врывается в его мозг и разрушает те последовательности, которые он так тщательно запоминал. Приглушенный крик боли срывается с губ юноши, он хватается за голову, пряча лицо в книге и утыкаясь в диванную подушку.

Я смеюсь, издевательский смех звенит в комнате. Он съеживается от этого звука.

– Я не виноват, что моя работа – это сплошное веселье, бишонен, – делаю ручкой на прощанье и покидаю комнату, оставляя позади себя старающегося собрать мысли воедино Наги. Я-то знаю, что у него ничего не выйдет. Слишком хорошо я их перепутал, и, когда он возвращается к первой странице и начинает заново, я слышу его злые мысли:

– /Однажды, Шульдих, ты напросишься. И кто *тогда* будет смеяться?/

Моя улыбочка лишь становится шире. Какой забавный мальчишка.

~ ~ ~

Прислонясь к уличному фонарю, стою на противоположной стороне улицы от Конеко. Предыдущие три дня я присматривался к этому месту – два дня ушло, чтобы выбрать себе цель и еще один – чтобы составить график. Это будет сплошное удовольствие. Конечно, придется поработать. Покопавшись как следует в разуме Фудзимии и понаблюдав за ним, я уже знаю, что он будет упорно сопротивляться. Меня это не беспокоит, но вот разрушать его личность мне никак нельзя. Вайсс должны оставаться функционирующей организацией на случай, если они нам понадобятся, а моя задача – вывести их из равновесия и остановить, если они сделают ход раньше, чем нужно нам. Я уже знаю, что именно Айя будет подталкивать их к преждевременной конфронтации, что делает мой выбор цели еще более разумным.

Существуют сотни способов поиграть с этим мужчиной, но я избрал наиболее любимый свой вариант. Я решительно настроен заполучить Фудзимию в свою постель – и сугубо добровольно. Таким образом, меня ждет масса веселья, а его – сущий ад.

Сдвигаю солнечные очки поверх банданы и засовываю руки в карманы белого пиджака. Вероятно, мое отличное настроение можно приписать на счет утреннего развлечения с Наги. Ничто не доставляет столько радости, как испоганить плоды чьих-то тяжелых трудов и заставить делать всю работу снова. Опять же, может быть мое хорошее настроение вызвано тем, что моя ничего не подозревающая мишень только что покинула магазин. Прошлой ночью я заглянул в мозги их мелкого – Оми? – и выяснил, кто где будет сегодня и когда у Мистера Ледышки перерыв.

Он ставит корзину на подставку около магазина и перекладывает в ней цветы, чтобы они не перепутались друг с другом. Девчонки в магазине разозлили его. Ухмыляясь про себя, я копаюсь у него в мыслях. Очевидно, видеть так много счастливых и полных жизни девочек это болезненное напоминание о его сестре, лежащей в госпитале. Бедный Айя. Хихикаю.

На секунду он приостанавливается, радуясь возможности оказаться подальше от шумного магазина, потом некоторое время возится с цветами на подставке. Улавливаю ход его мыслей: /Они вянут. Тупые прохожие. Нельзя трогать бутоны. Это убивает их. Это же очевидно, они такие крохотные, а никто не понимает/, – я довольно встряхиваю головой. Ах, до чего же хорошо он играет роль флориста.

Он проверяет почву и решает, что сейчас польет цветы и уйдет на перерыв. Я приободряюсь. Вижу, как он исчезает в магазине, и отхожу от столба. Не стоит ему видеть меня, пока я сам этого не пожелаю. Мне не нужно, чтобы он отходил слишком далеко от остальных котят, всего лишь чуть подальше, чтобы застать его одного, поэтому, когда в его мыслях я улавливаю, что он выходит через заднюю дверь, я расплываюсь в усмешке. Отлично.

По улице мчатся машины, но мне плевать. Пересекаю улицу, слыша визг тормозов и гудки. Водители высовываются из окон и выкрикивают проклятья в мой адрес, но я их игнорирую, усмешка играет на моих губах. Пусть орут сколько влезет. Они остановились, а это единственное, что имеет значение. В этом-то и есть разница между вами и мной, думаю я, просеивая их мысли. *Я* бы не остановился.

~ ~ ~

Мне приходится ждать появления Аи всего несколько секунд. Он выходит через заднюю дверь маленького цветочного магазина, плотно прикрывая ее за собой. Сейчас, когда он вдали от толпы, вдали от своих товарищей по команде, я слышу его тихий вздох и вижу, как немного расслабляются его плечи. На минуту он прислоняется спиной к двери и смотрит в небо.

Я все еще держусь в стороне, рассматривая его. Уникальные пламенно-рыжие волосы обрамляют его лицо, красиво оттеняя твердые фиолетовые глаза. Кто бы мог предположить, что рыжий и фиолетовый так чудно смотрятся вместе, пока не увидит его. Но до чего же у него бледная кожа. Этот парень вообще когда-нибудь выходит на солнце? Вероятно, нет. Не то чтобы меня это заботило. Его бледность только увеличивает его мужскую красоту. Улыбаюсь в предвкушении. Боже, какой очаровательный образец я выбрал в качестве своей новой игрушки.

Он оборачивается, чтобы уйти, и видит меня. Я всего в четырех футах от него, мои нефритовые глаза холодны как всегда, в их глубине поблескивает снисходительное удовольствие, в моей усмешке триумф и издевка. Он замирает, в его мыслях мерцает всплеск удивления, который отражается на лице, пока твердая маска не опускается на место. Сердитые глаза суживаются.

– Шульдих…

– Польщен, что ты помнишь мое имя, – я кладу ладонь на бедро и смотрю на него. Он бросает быстрый взгляд в сторону, задаваясь вопросом, привел ли я кого-нибудь с собой. Интересно, он имеет в виду кого-то конкретного, ну-ка посмотрим. А, он запомнил, что я люблю работать с Фарфарелло. – Он болтается на цепи где-то там, – отвечаю я на его мысли.

На секунду это выбивает его из колеи, пока он не вспоминает, что я могу читать мысли, и бросает на меня яростный взгляд:

– Не лезь ко мне в голову!

– Это почему? – самодовольно отзываюсь я, склоняя голову набок. – Это свободная территория.

– Что ты здесь делаешь? – вопрошает он.

– Стою, как мне кажется, – отвечаю я, наслаждаясь резкой вспышкой раздражения на свою подколку. Делаю шаг к нему. – Ах, смотри-ка, теперь я иду.

Он не отступает, его мысли устремляются к катане, оставшейся внутри. Меч в цветочном магазине. Интересное местечко для хранения такой вещи.

– Даже не думай, – предупреждаю я, останавливаясь в двух футах от него. – Кроме того, я здесь не для того, чтобы драться.

– Тогда зачем ты здесь? – он знает, что я дожидался его. С трудом удерживаюсь, чтобы моя улыбочка не расползлась *еще* шире. – Если не для драки, тогда зачем?

– Скажи мне, Айя-кун, – для пущего пренебрежения, я добавляю суффикс, – тебя когда-нибудь целовали?

Вспышка гнева от оскорбления немедленно гаснет, когда до него доходит вопрос. Он понятия не имеет, как на него ответить. Такого вопроса от меня он совсем не ждал. Я так и знал. Приятно быть правым. – Что? – тупо переспрашивает он, но я уже получил ответ. Уловил его посреди замешательства. Нет. Я так и думал. Еще одно очко в мою пользу. В своих собственных играх я всегда выигрываю.

Протягиваю руку, ухватываю его за подбородок и, сцепившись с ним взглядами, подтаскиваю его поближе к себе. Его глаза чуть-чуть расширяются, потом снова прищуриваются, и он вскидывает руку для удара. Я легко перехватываю его запястье, болезненно выкручиваю и крепко удерживаю, едва не ломая. Он слегка морщится от боли, хотя и пытается это скрыть. Это предупреждение для него – не сопротивляться. Его вторая рука свободна, но я знаю, что он не посмеет ею воспользоваться – тогда я сломаю ему запястье. Полные ненависти глаза впиваются в меня.

– Я предоставляю тебе выбор, Айя-кун. Можешь любезно подыграть мне прямо теперь или попозже.

– О чем ты? – рявкает он.

Гнев окрашивает его щеки. Ухмыляюсь, глядя на него сверху вниз.

– Ты хотя бы представляешь, какой ты хорошенький, когда злишься? – дразню я.

Смесь ярости и унижения поднимается в нем.

– Отвяжись от меня, Шульдих!

– Ты не в том положении, чтобы отдавать приказы, маленький Айя-кун, – он прищуривается. Я решаю, что пора приоткрыть завесу тайны. – Знаешь, почему я здесь? – он не отвечает, просто продолжает сверлить меня взглядом, от всей души желая, чтобы я исчез. Ch'. – Я решил, что хочу тебя, Айя-кун, – сообщаю я, ухмыляясь. – Я выбрал тебя в качестве своей новой постельной игрушки.

Мои слова не сразу до него доходят.

– Ты *что*?

Я смеюсь. Он пытается осознать смысл моих поступков. Отпускаю его подбородок, проводя пальцами вдоль его щеки. Он отдергивает голову, его рука взлетает для удара, но я лишь сильнее стискиваю запястье. Айя шипит, закрывая глаза от боли, и я вновь любуюсь им. Ахх… И как я его раньше не замечал? Такая лапочка. Его глаза вновь открываются, и наши взгляды сталкиваются, его – ничего не выражающий и закрытый, мой – настойчивый. Ах, он снова прячется за маской, возможно, бессознательно.

Ну, хватит смотреть. Я хочу попробовать. Отпускаю его запястье. Другой рукой он машинально растирает пострадавший сустав, и тут я делаю свой ход. Одной рукой хватаю его за рубашку, толкая к стене. Он спотыкается, теряя от рывка равновесие. Наклоняюсь и накрываю его рот своим. Он застывает. Даже не застывает, а *каменеет*. Покусываю его губы, стараясь открыть их, и тут он приходит в себя. Вскидывает руки, чтобы толкнуть меня в грудь и лицо. Руку на своей груди я игнорирую, а ту, которая нацелена мне в лицо – легко перехватываю, и вот, наконец, мне удается приоткрыть его рот.

– /Зачем драться, Айя? Тебе это не принесет ничего хорошего/.

Он борется еще несколько секунд, а я уже исследую сладкие глубины его рта. Боги, на вкус он так *хорош*. Отпускаю его рубашку, мои пальцы скользят по ткани, нащупывая сосок. Когда я его нахожу, Айя издает приглушенный протестующий звук. Его мысли в полнейшем раздрае, он обмякает подо мной. Спустя некоторое время я немного отодвигаюсь, мне нужен воздух так же сильно, как и ему, наши лица разделяет лишь несколько дюймов. Через мгновение он придет в себя и будет в ярости, но сейчас я наслаждаюсь видом встрепанного Айи. Его губы припухли от моих поцелуев, лицо затуманенное и отсутствующее. Я копаюсь в его мозгу, хихикая про себя над царящим там беспорядком.

– Так как, Айя, – шепчу я ему на ушко, покусывая мочку, – хорошо было?

При воспоминании о случившемся – и с кем – в нем вскипает гнев. Кулак врезается в мою грудь, а я в ответ не слишком нежно кусаю его мочку.

– Кисама! – рявкает он, отталкивая меня прочь.

Делаю шаг назад, одаряя его довольной ухмылкой: 

– Тебе *понравилось*. – Он пытается ударить меня еще раз. С моей скоростью совсем не трудно поймать его руку, столь же быстро я наклоняюсь, и наши лица снова сближаются. Он издает придушенный удивленный звук, рефлекторно отступает – и наталкивается на стену. – Ну так что, в следующий раз ты будешь сотрудничать?

– Ублюдок! Держи свои грязные руки подальше от меня! Ты и твои мерзкие игры…

– Это не игра, – уверенно обрываю я, слегка покусывая кончик его носа. – Это развлечение. Оттай немного и наслаждайся, – он бормочет проклятие и снова думает про свой меч, затем о своих товарищах по команде – они в магазине, так близко, но так далеко. Я смеюсь, в насмешливом удивлении приподнимая бровь. – Так ты, оказывается, эксгибиционист? – поддразниваю я. Его маска опускается на место. Ого, кажется, он заметил, что гнев против меня не срабатывает. Он отступает, потому что не знает, что еще можно сделать, не знает, как отвечать мне. – Saa… От меня не убежишь, Айя, – я не позволю ему сбежать.

Вновь завладеваю его губами, на этот раз более настойчиво, вынуждая его открыть рот, и вторгаюсь туда языком. Айя напрягается, но не борется, и я чувствую, как постепенно он расслабляется. Ch'. Только вообразить – двадцать лет и его еще ни разу не целовали. И девственник, никак не меньше. Критикер должно быть вытащили этого парня из шкафа, спрятанного подальше от дневного света. Забираюсь руками под его рубашку, поглаживая кожу. Когда я чувствую, что он начинает отвечать на поцелуй, я отодвигаюсь. Ах, прогресс. Прогресс – это хорошо.

Громкие мысли врываются в мой мозг, почти столь же громкие, как у Айи. Кто-то поблизости, и судя по тону мыслей, это долговязый Кудо. Вновь гляжу на Айю, который, похоже, разрывается между яростью и ошеломлением, и ухмыляюсь. Красивый. Глажу его по щеке, приподнимая ему голову, чтобы заглянуть в глаза. – Значит, до следующего раза, – заявляю я и устремляюсь прочь. На некотором расстоянии останавливаюсь, прячась за мусорным контейнером, и смотрю, как из магазина, насвистывая, появляется Кудо.

Он останавливается, видя Айю. Что-то говорит, но на таком расстоянии не разобрать. Не имеет значения. Я могу подслушать его мысли. Кудо протягивает руку, чтобы прикоснуться к Айе и тот моментально ее отбивает. Потом резко разворачивается и как ураган несется в магазин, оставляя позади ничего не понимающего товарища по команде. Я слышу, как громко захлопывается дверь, и хохочу.

Беги, беги, малыш Айя, сколько хочешь. Ты знаешь, что тебе понравилось.

Разворачиваюсь и ухожу, не переставая смеяться. А теперь я голоден.

Глава 3. Победа.

Когда Кроуфорд заходит в комнату, я лежу на спине, распростершись на кушетке, одна нога свисает вниз, ботинок другой упирается в стену. Руки заложены за голову. Да, поза странная, но удобная. Мои глаза устремляются к боссу, и я приветствую его легкой усмешкой.

– Разве тебе еще не пора в постель? – спокойно интересуется Кроуфорд, устраиваясь за компьютером.

– А я боюсь постельных клопов, – легко парирую я, подпуская чуточку снисходительности в голосе. – Слышал, они кусачие.

Воцаряется молчание, лишь слышится легкое пощелкивание клавиш – Кроуфорд работает. Разрешаю себе понежиться в ментальной тишине, которую обеспечивает его присутствие. Несколько минут мы оба молчим, затем Кроуфорд озвучивает свой вопрос:

– Как продвигаются дела с Вайсс? – он завершает свою работу, закрывает страницу и поворачивается лицом ко мне.

Моя ухмылка расплывается шире, когда я припоминаю события в клубе.

– Очень даже неплохо, – отвечаю я, выделяя тоном последнее слово.

Кроуфорд поднимается, собирая свои вещи. Выключает монитор. Проходя мимо, он бросает на меня быстрый взгляд, в золотисто-карих глазах легкое удовольствие. Ага, Кроуфорд что-то знает.

– Продолжай в том же духе, – спокойно советует он, покидая комнату. Запущенная мной в его мысли лапа возвращается ни с чем. Что бы Кроуфорд не знал, он держит это при себе, там, куда мне не пробраться.

Ну и ладно. Я не позволю, чтобы его секреты портили мне настроение. Мысленно разыскиваю Айю. Какая прелесть! Малыш Рыжик буквально источает унижение и гнев. Он был ранен на миссии и Цукиено только что приступил к обработке его раны. Похоже, цветочные мальчики обнаружили-таки метку, оставленную мной на его груди.

– /Привет, Айя-кун, правда же, она очень тебе идет?/ – посылаю я ему.

– /Катись в задницу, Шульдих, / – рявкает он в ответ.

– /Мне не *настолько* скучно. Кроме того…/ – мой тон становится страстным. – /Зачем делать работу самому, когда для этого есть ты?/

– /Убирайся из моей головы!/ – в его мыслях явственно читается угроза.

– /И прямиком в твою задницу,/ – откликаюсь я, посылая картинку.

Какая очаровательная реакция. Судя по разрозненным и испуганным мыслям остальных котят, Айя этого не ожидал и отпрыгнул в сторону от рук своих друзей и в результате оказался на полу. Его мысленная ругань и проклятья просто бальзам на душу.

– /Сладких сновидений, Айя-кун,/ – и я его покидаю.

Привлеченный моим хохотом, в комнату заглядывает Наги. Ерошит ладонью темные волосы: 

– И чем ты *сейчас* занят, Шульдих?

Одариваю его самоуверенной улыбочкой: 

– Всего лишь играю, бишонен.

– А ты можешь не играть, когда другие люди пытаются поспать?

– Какой стыд, прекрасный сон малыша Наги нарушен.

– Сон нужен не только мне, Шульдих.

Вскидываю бровь, моя улыбочка становится шире и превращается в ухмылку. Ох-хо.

– А знаешь, Наги… – говорю я, соскальзывая с кушетки и двигаясь к нему. Он остается около двери. Знает, что лучше не уходить, когда я с ним разговариваю. Протягиваю руку, беру его за подбородок, приподнимая его. – Есть куда более интересные занятия, чем сон.

– Не трогай меня, Шульдих, – безэмоционально произносит он, но я вижу предупреждающий намек в его глазах – он без колебаний применит против меня свою силу.

– Я же не делаю тебе больно, верно? – фыркаю я. – А кроме того, – шепчу ему на ушко, слегка прикусывая его. – Я сейчас не на тебя охочусь, – он поднимает взгляд, по его лицу ничего нельзя прочесть. Я знаю, он не может сдержать любопытство. Не могу противиться искушению. – Вот подумываю, не соблазнить ли мне кого-нибудь с кроличьим хвостиком и милым зонтиком…

– Кисама! – выпаливает он, и в тот же миг я врезаюсь в противоположную стену. Наги убегает прочь, дверь за ним с грохотом захлопывается, мой резкий смех следует за ним по пятам.

~ ~ ~

Я подхожу к комнате, приостанавливаюсь у двери и изучаю обстановку в комнате. Девчонка лежит на белой кровати, лицо ее расслабленно, глаза закрыты, будто она спит. Шарахаюсь от ее мыслей. Мне там не нравится. Там так холодно и темно. Однажды я попытался углубиться и поискать остатки ее сознания, так потом еле вырвался.

Мои глаза прикованы к мужчине, сидящему в кресле рядом с ее кроватью, спиной ко мне. Делаю шаг вперед, прикрываю дверь и ооочень тихо запираю ее за собой. Он замечает мое присутствие только после того, как я крепко обхватываю его руками, вжимаясь лицом в его шею сзади. Он испуганно подпрыгивает, пытается поднять руки, но не может – я крепко прижимаю их.

– Добрый вечер, Айя-кун, – хрипловато приветствую его, дыша ему в ухо.

Гнев вспыхивает в нем, он резко отдергивает голову: 

– Отойди от меня, ублюдок!

– Хмм… – притворяюсь, что обдумываю предложение, покусывая его мочку. – Нет. Что-то не хочется, – он извивается в моей хватке, стараясь вырваться, панические воспоминания о прошлой встрече вспыхивают в его мыслях вместе с жарким смущением. Кончиком языка я касаюсь чувствительной кожи у него за ушком.

– Не трогай меня! – он снова пытается поднять руки, но я крепко прижимаю его к креслу. Он даже не может ими пошевелить.

– Ты ранишь мои чувства, – с усмешкой сообщаю я.

– Я раню не только чувства, как только освобожу руки.

– /А почему ты думаешь, что к тому моменту ты все еще будешь сопротивляться?/ – губами прослеживаю линию его подбородка. Его руки зажаты бедрами, а мои как раз около его боков и я легонько щекочу его. Он извивается, изрыгая проклятья и пытаясь уклониться. – /Кажется, прошлой ночью ты получил удовольствие./

– Шульдих… – мрачно начинает он.

Я не даю ему закончить.

– /Дергаешься, как нервная девственница. О, а ведь верно/, – неожиданно разворачиваюсь, усаживаюсь к нему на колени и обвиваю руками его шею еще до того, как он понимает, что случилось. – Ты же и есть нервная девственница.

Завладеваю его губами. Его руки теперь свободны и он яростно отталкивает меня. Может быть, он позабыл, что я держусь за его шею. Я позволяю уронить себя спиной назад, утягивая его за собой, и как только мы падаем на пол, перекатываюсь, теперь он подо мной в ловушке. Все это время я не прекращал поцелуй, и пока он ошеломлен стремительными перемещениями, силой открываю его рот. Переплетаю свои пальцы с его и вздергиваю его руки над головой, прижимая их к полу.

Он бьется подо мной, не слишком довольный такой позицией.

– /Круто, Айя-кун./

Вжимаюсь в него бедрами, добиваясь реакции. Он подо мной резко захлебывается воздухом, но все еще пытается отодвинуться. Опускаюсь к его горлу, прокладывая вниз дорожку поцелуев и вылизывая его ключицу. Слышу тихий протестующий полувсхлип, полустон. Поднимаю голову и триумфально усмехаюсь, чувствуя возрастающую подо мной твердость. Наши глаза встречаются, мои довольные и затуманенные страстью, его – сузившиеся от гнева вперемежку с желанием.

– /От эмоций ты можешь убежать, Айя, / – говорю я, наклоняя голову набок. – /Но вот от желания…/ – я подчеркиваю свои слова, прижимаясь к его эрекции своей и наслаждаясь придушенным звуком, который он при этом издает. – /… нет. Этого ты отрицать не можешь./

– Я могу попробовать, – выплевывает он.

Смеюсь.

– /Уймись, Айя. Мы здесь не на работе. Я не Шварц, ты не Вайсс. Мы – просто пара сексуальных парней, ищущих с кем бы трахнуться./

– *Я* этого не ищу.

– /Какая жалость, потому что трах тебя сам нашел,/ – освобождаю одну из его рук, тянусь вниз и забираюсь ему под брюки и белье. У него хорошая реакция, как только его рука оказывается на свободе, кулак устремляется к моей голове – но еще раньше я добираюсь до его плоти. Ход его мыслей прерывается, и вместо того, чтобы ударить, он крепко вцепляется в воротник моей рубашки. Почувствовав мою хватку, он дергается, пытаясь вырваться. Мне плевать, почему он это делает, мне просто чертовски нравится, когда он так трепещет подо мной. – /Подыграй мне, Айя-кун. Это ничего не изменит. В следующий раз, когда мы встретимся по работе, я буду по-прежнему стараться поджарить тебе мозги, а ты – развалить меня на две половинки. А сегодня у нас выходной. Наслаждайся./

– Пошел в задницу, – рычит он.

– Точно, – мурлычу я, моя рука двигается в ритме, который должен свести рыжика с ума. С его губ, несмотря на попытки подавить его, срывается тихий стон. Я продолжаю свою работу, наблюдая за его реакцией, освобождаю его вторую руку и опускаю свою ладонь вниз. Пуговицы-кнопки на его рубашке легко поддаются под моими опытными пальцами, и я прикасаюсь к его шелковистой гладкой плоти, пощипывая и играя его сосками.

– Ш-Шульдих! – задыхается он. – Не делай этого!

Ch'. Хотя его тело практически предлагает мне себя, его разум все еще противится. Я не возьму его, пока он не произнесет это вслух – не попросит взять его. Опускаюсь к его животу, покрывая поцелуями теплую плоть, погружаю язык в его пупок, другая моя рука скользит к талии и ниже, стягивая с него брюки. Сажусь верхом на его колени, теперь обе мои руки могут свободно работать над его брюками. Айя приподнимается на локтях и хватает меня за волосы.

Ой!

Вскидываю бровь, оглядывая его. Щеки его пылают, глаза расширены. Он пытается взять под контроль свое учащенное дыхание:

– Оставь меня в покое! Я не собираюсь участвовать в твоих мерзких играх.

– Твои голова и тело ведут спор, Айя, – сообщаю я, усаживаясь покрепче, в то время, как он пытается спихнуть меня. Игнорирую крепкую хватку в своих волосах и резким движением сдергиваю вниз его одежду. Вторая рука тоже вцепляется в мои волосы и зверски дергает, пытаясь стащить меня.

Твою мать, больно!

Перехватываю его запястья и выдаю нехорошую улыбочку. – А вот за это, – сообщаю я, – теперь не жди от меня пощады.

– С каких пор ты вообще… – начинает он язвительно-снисходительным тоном.

Он не успевает закончить фразу, я опускаю голову, вбирая его на всю длину в рот. Он издает хриплый вскрик и сгибается пополам, вцепляясь в мои плечи. Мысленно я смеюсь, слыша его отрывистое дыхание. Какой бы контроль над собой он не обрел, какой бы шанс повернуть дело в свою пользу у него не оставался – все это только что испарилось. Я хватаю его бедра, удерживая их неподвижно, и двигаю ртом вверх и вниз, мой язык блуждает по его коже, чтобы достичь желаемого результата, как я проделывал со многими другими.

Айя стонет, пытаясь вывернуться из моей хватки – на этот раз не для того, чтобы освободиться, а чтобы заставить меня ускорить движения. Чего я не делаю.

Скоро появляются признаки неминуемой развязки. И прямо перед тем, как он мог бы кончить, я отстраняюсь. Айя тихо протестует. Приподнимаюсь, удерживая его руки по бокам, в то время как он безуспешно извивается. Глаза его крепко зажмурены, потому что он чувствует на своем лице мое дыхание. Он не хочет смотреть на меня. Не хочет видеть играющую на моих губах триумфальную ухмылку.

Я получу его и получу прямо сейчас. И чем дольше я подожду, тем больше приобрету.

Наклоняюсь и целую его. Он охотно отвечает, и мы тонем во вкусе друг друга. И вновь я отодвигаюсь. Губы его сжимаются, глаза медленно открываются. Он знает, чего я жду. Глаза наши встречаются, мои – безо всякого выражения, и его – затуманенные и обиженные. Он пытается освободить руки, но я не отпускаю, перехватываю оба его запястья одной рукой, а освободившейся ладонью провожу вдоль его бедра, избегая прикосновения к той области, где они нужнее всего.

Он кусает губы, немного выгибаясь вперед. Я негромко посмеиваюсь.

– Без меня ты не получишь облегчения, Айя-кун, – спокойно сообщаю я. – А я не уйду, пока не получу того, чего хочу.

– Зачем ты это делаешь? – шепчет он.

– Мне нужен новый партнер по сексу. Тебе нужно с кем-то переспать. Все просто, а? – он слегка вздрагивает от насмешливого тона. Ясно как божий день, кто здесь победитель, но он все еще сопротивляется. Мои пальцы легко сдвигаются чуть ближе, и он скулит. – Скажи это, Айя, – командую я. – Скажи мне взять тебя, и я так и сделаю.

Он трясет головой, зубы его с такой силой вонзаются в губу, что показывается кровь. А я вновь смеюсь.

– Все еще отказываемся. Неужто сможешь против меня долго продержаться? – наклоняюсь вперед и слизываю кровь, ловя его взгляд.

Напряженный момент тишины воцаряется между нами. Айя крепко зажмуривается, признавая поражение: 

– Шульдих… пожалуйста.

– Не закрывай глазки, – упрекаю я, снова касаясь его эрекции и легко пробегая по ней пальцами. Он извивается и скулит. Ах, только вспомнить, каким он был несколько дней назад, и сравнить с этим видом… Я искренне восхищаюсь собой.

Он открывает глаза и произносит: – Шульдих, пожалуйста.

– Пожалуйста, что? – услужливо подсказываю я, наши лица так близки, что дыхание смешивается.

– …Возьми меня…

Ах, победа так сладка. Я накрываю его рот своим. Сегодня ночью еще один девственник расстанется со своей девственностью.

Глава 5. Усталость.

Прошло три недели. Я держу слово – не домогаюсь Айю на миссиях, только в свободное время. Прихожу к нему почти каждую ночь, а иногда и днем, мешая ему работать. Его товарищи по команде не понимают, чего я припираюсь, поскольку лезу я ко всем одинаково. Хидака забавный просто потому, что наивен, Цукиено – потому, что он всего лишь ребенок, Кудо – потому, что он так похож на меня, а Айя … Айя – потому, что он такой чертовски сексуальный, когда злится.

Три недели, а Айя все еще борется со мной. Каждый раз к моему приходу он собирается с духом и энергией, чтобы попытаться выставить меня. Честно говоря, жалкое зрелище, хотя и забавное. Стоит мне только затащить его в кровать и вытряхнуть из одежды, как он перестает сопротивляться. Страсть между нами он отрицать не может. Как и то, что он моя секс-игрушка.

Наги уже знает, что происходит, и Фарфарелло тоже. Наги на эту тему по большей части помалкивает, хотя в его голове раздражение, что я регулярно сплю с убийцей из Вайсс, смешивается с облегчением, что я не занялся Тот. Понятия не имею, с чего он решил, что она меня может заинтересовать – она такая противная – и какое ему вообще до нее дело. Он-то ее не любит. Ему нравится кое-кто, но я не забирался в его мысли достаточно глубоко, чтобы узнать, кто именно. Пока меня это не интересует. Когда мне понадобится поиздеваться над ним, я докопаюсь.

Фарфарелло отнесся к моему выбору одобрительно. Недавно я ему все объяснил про содомию, а он всегда поддерживает то, что грешно и заставляет Бога рыдать. Он и его Бог. Я закатываю глаза, выпрямляясь в кресле. Нет никакого Бога, а если и есть, то какое ему дело до одного маленького психопата? Мир полон идиотов вроде Фарфарелло. Если выходки Фарфарелло заставляют Бога плакать, то и деяния других тоже, а значит, Бог должен ничего не делать, только рыдать. Если это правда, то кому нужен плакса-Бог?

Заметив мою взвинченность, Кроуфорд обращает на меня Взгляд. В ответ я ухмыляюсь. Ну что поделать, мне скучно. Он инструктирует нас перед сегодняшней миссией. Его видение предсказывает, что там покажутся Вайсс. Я доволен. Айя такой сексуальный, когда от него еще пахнет резней и кровью. Сколько раз я брал его, когда его меч еще лежал поблизости, ожидающий очистки, когда руки и одежда его блестели от жизненных жидкостей ночной мишени. В первый раз, когда я взял его таким, он реагировал весьма агрессивно. Думаю, что для него держать себя и свое оружие в чистоте очень важно, типа нужно смыть с себя кровь другого человека и чувство вины, чтобы приблизиться к столь желанной мести за сестру. Я тихонько хихикаю.

– Шульдих, поскольку ты находишь все это столь развлекательным, почему бы тебе не подвести итог сказанного? – голос Кроуфорда вонзается в меня, вырывая из приятной мечтательности.

– /Он опять не слушал/, – вздыхает Наги.

– /Можно подумать, ты много слушал?/ – парирую я, чувствуя отстраненность в его мыслях и шустро добывая оттуда только что произнесенную речь Кроуфорда. – /Вероятно, мечтал о своей пассии./

Он посылает в мою сторону убийственный взгляд, отрезая свои мысли стеной так быстро и резко, что меня выбрасывает прочь. Ой! Быть вышвырнутым из чьего-то разума – не самое приятное ощущение. Все равно, что быть ужаленным пчелой. Но я лишь ухмыляюсь еще шире, маскируя резкую, но быстро проходящую боль. Кроуфорд ждет со спокойным и терпеливым выражением лица. Хладнокровен и собран, как всегда. Когда-нибудь я попытаюсь взломать его холодность тем же образом, каким сломал Айину. Несколько раз мы с ним переспали. Секс был хорош, но мы оба потеряли интерес.

Похоже, сегодня мой мозг зациклен на сексе, размышляю я, водружая ноги на стол. Кроуфорд многозначительно взирает на них. Ему не нужно ничего говорить. Вполне достаточно замаскированного неодобрения. Убираю ноги и закатываю глаза.

– Очередная простая миссия. Мы заходим и уничтожаем документы, в то время как Вайсс разбираются с мишенью. Наги и Фарфарелло будут присматривать за Вайсс, чтобы нацелить их в нужном направлении, а ты и я будем все крушить, – встречаю взгляд Кроуфорда. – Как делать нечего.

Рот Кроуфорда подергивается в заменяющей ему ухмылку гримасе. Я заметил, что так он ухмыляется, когда знает что-то важное для нас, но не собирается делиться. Мысленно тянусь к нему и стучусь в его ментальные щиты:

– /Как грубо утаивать что-то от своих любимых подчиненных./

– /Очень скоро ты все сам узнаешь. А теперь – пошел вон из моих мыслей!/

Я запускаю пальцы в волосы, мысленно издавая насмешливо-досадливый вздох: 

– /Нельзя внутрь, нельзя рядом, а дальше ты пожелаешь, чтобы я даже и думать забыл про твой разум/.

– /Так и должно быть./

– /В жизни ничего не происходит так, как должно быть, верно?/ – я еще раз пробую пробиться за его щиты, потом отступаю. Фарфарелло ножом вычертил план на столешнице, а сейчас порезал себе руку, чтобы кровь заполнила бороздки. С отвлеченным интересом наблюдаю за ним, на миг позволяя его мыслям проплыть сквозь мои, потом мне становится скучно и я закрываюсь.

– Выходим через пять минут, – сообщает Кроуфорд и покидает комнату.

Наги слегка хмурится в мою сторону, встает и уходит, Фарфарелло следует за ним. Он понял, что я обыскал его мозг, чтобы ответить на вопрос Кроуфорда. Господи, некоторые так трясутся над своими мозгами. Наги и Кроуфорду повезло – они знают, как ставить щиты. Но кое-кто этого не знает…

Откидываюсь на спинку кресла, посылая телепатию на поиски Айи. Вайсс уже на позиции. Мы же прибудем тогда, когда они пройдут сквозь внешнюю охрану.

– /Тук, тук, Айя-кун,/ – шепчу я.

– /Чего тебе надо?/ – он нервничает.

– /О, кусочек того, кусочек этого, возможно, тебя – обнаженного и на все согласного подо мной…/.

– /Убирайся из моих мозгов!/

– /А ты заставь меня/.

Гневные проклятия и угрозы в мой адрес: 

– /Не лезь ко мне, когда я на миссии/.

– /Так значит, потом будет можно? Как мило с твоей стороны дать мне разрешение/.

– /Раньше тебе никогда не требовалось разрешение,/ – его мысли разбегаются, он вступает в схватку, сосредотачиваясь на работе. Его глазами я вижу мужчину, с которым он сражается. Погружаюсь глубже в его сознание, растворяясь в нем. В его мозгу вспыхивает сигнал тревоги. Он *чувствует* разницу при моем присутствии. Я ласкаю его мозг. Мужчина падает мертвым и в тот же момент Айя спотыкается и приваливается к стене, стараясь собраться с мыслями – которые я спокойно разбрасываю в разные стороны.

– /Как бы ты чувствовал себя, Айя, если я оказался рядом и трахнул бы тебя прямо там?/ – мурлычу я мысленно. Я никогда раньше не делал с ним этого на миссии. По-моему, это очень забавно, чувствовать пробегающую дрожь от его реакции на мои слова, а уж находиться внутри него – чистое наслаждение. – /Я мог бы уволочь тебя в один из темных уголков и взять тебя…/ – посылаю ему небольшие картинки-вспышки: вот я медленно снимаю с нас одежду, прижимаю его спиной к окружающей поместье стене, куда не достает свет тусклых фонарей. От этих образов дрожь пронизывает нас обоих.

– /Я мог бы кусать тебя, целовать тебя, прикасаться к тебе…/

Когда он ухитряется настолько собраться с мыслями, что может говорить, его слова звучат отрывочно и с просительной интонацией – сомневаюсь, что он это осознает:

– /Я же на миссии!/

Сам факт, что это все, что он произносит в ответ, вместо того, чтобы обозвать меня ублюдком, хентайщиком и бог знает кем еще, приятен и забавен. Похоже, против самого предложения он не возражает. Возможно, он слабеет. Моя улыбочка становится шире.

– /Я так понимаю, что не будь ты на миссии, мне было бы можно позабавиться с тобой?/

– /Я этого не говорил!/

– Шульдих, – голос Кроуфорда. Я не хочу обращать на него внимания. Хочу остаться здесь, в мыслях Айи, в его теле. Никогда раньше чужой разум так идеально мне не подходил. Это опьяняет, полностью сливаться с кем-то еще, даже если он всего лишь простая секс-игрушка. – Шульдих.

Внезапно меня опаляет боль – смесь боли и шума. Кто-то, кто всегда держал свой разум закрытым, только что открыл ворота, а мой ум не запрограммирован принимать ментальные образы. Приспосабливаться к Фарфарелло было тяжело из-за его ментального состояния, с Наги было неудобно просто потому, что это свежий мозг. А сейчас мысли садиста-мужчины проносятся сквозь меня. Должно быть, я мысленно заорал – вслух я лишь вздохнул – потому что Айя встревожился, поняв, что что-то не так.

– /Шульдих?/

Со всей доступной мне скоростью покидаю его мозг, оставляю его. В столь уязвимом состоянии я не могу блокировать это новое присутствие, не могу отчетливо его слышать и не могу идентифицировать. И лишь когда я полностью выпутываюсь из Айи, то понимаю, что это мозг Кроуфорда – и как только это происходит, он вновь намертво закрывается. Его глаза холодно меня рассматривают, а я непонимающе пялюсь на него в ответ.

– Наги уже две минуты пытается привлечь твое внимание, – невыразительным, ровным тоном информирует Кроуфорд.

Я все еще стараюсь привести свои мысли в порядок. Кроуфорд, единственный человек, на которого я всегда мог рассчитывать в плане ментальной тишины, открыл для меня свой мозг. Я выбит из колеи и нервничаю. Бросаю на Наги быстрый взгляд. Он стоит в дверном проеме, его лицо ничего не выдает, но мысли в смятении. Заглянув туда, вижу себя его глазами несколько минут назад: на лице – смесь экстаза и вожделения, глаза прикованы к точке на стене. Он никогда раньше не видел меня в таком состоянии и не понимает, почему я не услышал его.

Не услышал, потому что не хотел.

Надежно оградив свои мысли, грациозно поднимаюсь на ноги и позволяю ухмылке заиграть на губах. – С каких это пор я обращаю внимание на малыша? – лениво и насмешливо вопрошаю я.

– Мы уходим, – не отвечая на вопрос, Кроуфорд разворачивается и покидает комнату. Наги еще секунду глазеет на меня, а потом послушно следует за ним. Полагаю, Фарфарелло уже внизу, в машине, и ждет нас. Направляюсь следом за своими товарищами по команде и присоединяюсь к маленькой процессии.

~ ~ ~

Я прогуливаюсь вниз по улице, в том направлении, куда ушел Айя. Покинув усадьбу Руджими – дом мишени – он не вернулся в цветочный магазинчик со своими товарищами. Я наблюдал за ним все это время и видел, как он быстро извинился и ушел. Его мысли были – и остаются – в раздрае. Что-то беспокоит мою маленькую игрушку.

Я нахожу его в парке, он сидит на скамейке и смотрит в небо. Его глаза… очень странные. В этих аметистовых глазах необычный огонек, граничащий со страхом и ненавистью, скрытый за почти пустым взглядом. Выступаю из тени на тропинку перед ним и приваливаюсь к дереву.

– Ну что с тобой *опять* не так? – спрашиваю я, приглядываясь. Похоже, Айя из-за чего-то пребывает в паршивом настроении. Это нарушает мои планы на вечер, которые заключаются в следующем: Найти Айю, Трахнуть Айю, и, конечно же, Уйти от Айи. Однако в моих планах предполагался Айя в его нормальном спокойном состоянии, или, возможно, не слишком согласный Айя, каким он был перед миссией, а не этот тип, что сидит передо мной. Он отрывается от созерцания звезд и начинает с особенным вниманием, порожденным отвращением и ужасом, рассматривать свои руки.

– Тот человек, которого мы убили сегодня, – тихо произносит он, – у него были дети.

– Масса людей имеют детей, – легко откликаюсь я. – Это результат гетеросексуальных отношений.

– Ты не понимаешь, – руки Айи сжимаются в кулаки, он поднимает лицо, губы сжаты в тонкую болезненную линию, глаза полны горя. Я пристально гляжу на него и чувствую, как что-то во мне вздрагивает. Saa... Чтобы это не было, это не к добру. Думаю, надо дать ему выговориться, не прерывая остроумными комментариями, и слегка киваю, поощряя продолжать. – У него были сын и дочь… Они видели его смерть. А сын…, – Айя замолкает, и вновь упирается взглядом в свои руки. – К тому времени, как Руджими был мертв, здание рухнуло от взрыва, устроенного Оми. Обломком мальчика убило. Девочку утащил слуга, сразу после смерти ее брата. Эта девочка навсегда запомнит меня, Шульдих. Она всегда будет думать обо мне, как об убийце её отца, и вероятно, будет считать, что я виновен в смерти ее брата. Она будет вспоминать меня, как я – Такатори.

Ах… теперь понятно. События сегодняшней ночи – пронзительное напоминание Айе о его прошлом и той разрушительной роли, которую сыграл Такатори. Айя всем телом и душой ненавидит Такатори. Вообразить, что кто-то будет думать о нем так же, для него сущий ад.

Совершенно не представляю, что сказать. Во мне борются два противоположных побуждения: утешить его или свалить отсюда, ибо, скорее всего, секса от него сегодня не дождешься. А секс – это единственная причина, по которой я прихожу, верно?...

Отлепляюсь от дерева и шагаю к нему. Сажусь перед ним на корточки, спокойно, без издевки, вглядываюсь в него: 

– Брось это, Айя.

– Не могу! – взрывается он.

Я беру его ладони в свои и сжимаю. Кровь с его перчаток пачкает мои руки.

– Просто брось. Забудь, что случилось сегодня, забудь свою ненависть к Такатори. – Он старается выдернуть руки, но я не отпускаю. Он не может оторвать от меня глаз, наши взгляды сцепились. – Если все время расковыривать рану, Айя, она никогда не заживет.

– Тебе-то откуда знать? – ядовито вопрошает он – теперь его очередь издеваться. – Был ли у тебя когда-нибудь тот, за кого бы ты с радостью отдал жизнь – и не смог защитить?

Трудно описать, как сильно жалит эта реплика. Я не знаю, что больнее: то, что он считает меня неспособным на заботу о ком-нибудь, или острое напоминания о веселой улыбке моей сестры и ее звонком голосе. Словно обжегшись, я отдергиваю руки и легко поднимаюсь. Думаю, он чувствует мой гнев, потому что смотрит на меня с опаской. Хватаю его за подбородок, приподнимая голову, и склоняюсь к нему. В его глазах что-то вспыхивает. Он думает, что сейчас я причиню ему боль.

Чертовски верно, я собираюсь причинить ему боль.

Но глядя в эти фиолетовые глаза, чувствуя бурлящую внутри него боль, я ощущаю, как мой гнев немного затухает. Мысленно цепляюсь за него. Я хочу оставаться злым. Хочу сделать ему больно за то, что он сказал мне такое, когда я всего лишь старался помочь.

Какого черта я вообще хочу помочь Айе? Он – моя секс-игрушка. И поглядите, что получаешь за помощь!

Гнев проходит, хотя боль остается. Моя хватка ослабевает, я отпускаю его и делаю шаг назад, засовывая руки в карманы пиджака, моя поза вновь расслаблена.

– У меня была сестра, – наконец объясняю я.

Айя поражен. Он хлопает глазами, уставясь на меня: 

– Правда?

– Ага, – наполовину отворачиваюсь. И почему я это ему рассказываю? Только Кроуфорд и те, кто меня тренировали, знают о моем прошлом, причем Кроуфорд знает только потому, что его ознакомили со всей касающейся меня информацией. – Ее убили – всю мою семью убили – когда они не захотели отдавать меня в Шварц, – Вся горечь и боль, которые я так тщательно похоронил и запечатал, того и гляди вырвутся наружу. Мне надо забыть об этом. Мне нужен секс. С некоторым трудом прилепляю на лицо ленивую ухмылку. – Хотя, нет смысла переживать из-за таких вещей.

– Почему ты работаешь на них? – теперь Айя поднялся, он стоит рядом со мной. Черт. Он чувствует мою боль. А я не хочу, чтобы он ее чувствовал.

Оборачиваюсь к нему и провожу пальцами вдоль его щеки.

– Не теперь, – упрекаю я, широко усмехаясь. – Я пришел сюда не просто так.

Не уверен, чего я ожидал от него после этих слов, но его реакция удивляет меня. Он слегка кивает, позволяя мне наклониться и поцеловать его. На этот раз никакой борьбы – он с самого начала отвечает, стягивая с рук окровавленные перчатки, пока мы целуемся. Я забираю их и запихиваю себе в карманы. Теперь уже его руки прикасаются ко мне, его пальцы путешествуют по моей груди и животу. Не знаю, удивляться мне или радоваться, что он так полон энтузиазма. Мы все еще на людях. Конечно, поблизости никого нет, полночь все-таки, но… Ch', хватит на сегодня думать. Запускаю пальцы в его волосы, придерживая за затылок, другой рукой поглаживаю кожу у его пояса.

Стрекот мотоцикла прерывает нас. Патрульные полицейские приглядывают за порядком. На секунду мне становится интересно, что они подумают, застукав меня и Айю в таком виде, затем прихожу к выводу, что Айе это вероятно не понравится. Айя тоже слышит их и отшатывается прочь. Мысленно обыскиваю окрестности в поисках места, куда податься, и останавливаюсь на ближайшем мотеле. Хватаю его под руку и мы уходим прочь, ни один из нас не лидирует, и не следует за другим. Мы идем молча, и даже ментальный фон Айи теперь относительно спокоен.

Похоже, мы оба решили, что с нас хватит мыслей на сегодня.

Глава 7. Разбитые Цепи

Наги с Фарфарелло по-прежнему ничего не знают.

Прошло три дня с тех пор, как я порвал с Айей. Я даже близко не подхожу ни к нему, ни к Вайсс. В последнее время я пристрастился к выпивке, просто потому, что каждый раз, как я выхожу из штаб-квартиры, ноги автоматически несут меня к Конеко или квартире Айи. А поскольку мне туда не надо, как только я осознаю, что делаю, то разворачиваюсь на 180 градусов и нацеливаюсь на ближайший магазин. На мою удачу, ближайший магазин всегда оказывается клубом или баром. Кроуфорд ничего не говорит по поводу возвращения моего прежнего пристрастия к алкоголю. Наги тоже молчит, но я вижу неодобрение в его хмуром взгляде, когда выхожу на поиски выпивки. Фарфарелло ничего не заметил, а если и заметил, ему пофиг, что я делаю.

Фарфарелло… Наконец-то я выяснил, кем так увлекся Наги. Это было интересное открытие, целых три дня я развлекался тем, что думал об этом или донимал их – когда достаточно трезвел. Доставать Наги страшно весело. Я сообщил ему, что Фарфарелло не совсем точно понимает, что такое любовь и привязанность. Псих знает, что своими легкими прикосновениями Наги вызывает в нем смешанные чувства, что содомия – это хорошо, поскольку является грехом, и что кровь Наги на вкус сладкая. Он испытывает к малышу некоторое собственническое чувство, но это единственная хорошая сторона в их отношениях. Я много раз указывал Наги на это обстоятельство, смакуя боль в глубине его глаз каждый раз, как я бросал ему это в лицо.

По крайней мере, это отвлекает меня от копания в собственных проблемах. А моя проблема состоит в том, что я отказываюсь признать, что мои чувства к Айе, это больше чем просто похоть. Возможно, другая проблема в том, что мы враги. Следовательно, Айя – это слабость, которую я не могу себе позволить. Однако чувств Айи я отрицать не могу. Я слышу их непосредственно из его мыслей. Он мне позволяет слышать их. Его чувства ко мне, его любовь и желание столь же сильны, как чувства к сестре. И я могу признаться, но только себе, что меня это пугает .

Никто не любит Шульдиха. Никто не любит виновного.

И только прекрасный рыжик, которого я соблазнил, осмеливается на это.

И снова я на крыше, разглядываю город. Я решил, что это хорошее место. Кроуфорд сюда не заходит, в этом-то и разница. Я ненавижу его за то, что он позволил мне ввязаться в этот бардак. Вероятно, он с удовольствием припоминает ту ночь, когда приказал мне убить Айю, а я не смог. Чертов ублюдочный садист. Наверняка с нетерпением ждет битвы между Вайсс и Шварц, из которой мы выйдем победителями, а Вайсс умрут.

Я задаюсь вопросом, каково это – видеть изломанное тело Айи на земле? Я не могу сдержать любопытства, но это ужасное, тошнотворное любопытство. Стоит мне лишь представить себя с пистолетом около айиного виска – и я чувствую эхо поразившей меня в ту ночь боли. Мертвый Айя, на руках своих товарищей… Мои глаза закрываются, и я глубоко вдыхаю.

– Шульдих, – это Наги. Дежа вю. Интересно, он здесь опять чтобы послать меня к Кроуфорду? Приоткрываю глаза, так что они превращаются в зеленые щелочки. Он стоит рядом. Его щиты стали лучше – со смесью раздражения и гордости замечаю я. Кажется, парень способен научиться не только компьютерной фигне. Он смотрит на меня, а затем прислоняется к парапету рядом со мной и обращает взгляд на город.

В кои веки я не в настроении дразнить его. В моем мозгу возникают несколько вариантов того, что я могу сказать – грубых или просто провоцирующих – но я отметаю их утомленным ментальным жестом. Может, когда-нибудь в другой раз. Изучаю его юное лицо. На одной щеке у него повязка.

– Брился и порезался? – тягуче вопрошаю я.

Как ни удивительно, его рот дергается в зарождающейся улыбке. Я редко вижу его улыбающимся.

– Нет, – отвечает он. – Это от Фарфарелло, – ах, вместо любовных укусов у нас тут любовные порезы. Одно это может заставить схватить ближайшего человека и трахнуть его. Я довольно хмыкаю. Он косится на меня. – Ты в порядке, Шульдих? – тихо спрашивает он.

– В смысле – не завидно ли мне, что мое лицо не изрезано? – мягко интересуюсь я.

– Нет, – он прищелкивает пальцами. – Ты, кажется, стал более… тихим.

– Любопытный маленький бишонен, – приподнимаю бровь и потягиваюсь, вытягивая руки над головой. Если я выгнусь чуточку сильнее, моя спина щелкнет…

– Ты больше не спишь с Айей.

На долю секунды я замираю на месте, затем прогибаюсь еще дальше. Чувствую, как позвонок в нижнем отделе спины издает приятный щелчок. И ощущаю, как тают его щиты. Да и зачем ему их поддерживать? Возможно, до него дошло, что я не собираюсь сейчас встревать в его отношения с Фарфарелло. Он заметил мою заминку и всматривается в меня. Я лениво возвращаю взгляд, мои глаза как всегда холодны и насмешливы, не выдают ни намека на мои мысли.

Он оставляет попытки прочитать что-нибудь по моему лицу и отворачивается, склоняясь над оградой и глядя на толпу внизу. Я же снова рассматриваю здания. Он больше ничего не говорит, его мысли бесцельно дрейфуют. А мои опять сворачивают к одному конкретному рыжику.

Пора выпить. Отворачиваюсь от ограды, но стоит мне отойти шагов на пять, как Наги окликает:

– Шульдих…? – Услышав, что я остановился, он продолжает. Нерешительно, мысленно приготовившись получить от меня ментальный шлепок, спрашивает: – Ты сказал, что Фарфарелло не понимает любви.

– Нет, не понимает, – просто отвечаю я. – Ты смущаешь его.

– Ах… – он все еще стоит спиной ко мне. Я жду, не последует ли что-нибудь еще, и он меня не подводит. – Думаешь, я просто теряю время? – в этих словах чувствуется оттенок горечи. Прихожу к выводу, что кто-то сказал ему это, и вылавливаю из его мыслей, что это был Кроуфорд.

– Нет, – это звучит почти резко, и он удивленно подпрыгивает, затем оборачивается и смотрит на меня расширившимися глазами. Я почти уверен, что не скажи ему Кроуфорд этого, то мой ответ был бы другим. Я достаточно зол на Кроуфорда, за то, что он со мной сделал, и не позволю ему причинить боль еще одному члену нашей команды. Выражение лица Наги удивляет меня – он выглядит почти уязвимым – и у меня случается внезапное озарение:

Фарфарелло не увлечение Наги. Он – его любовь.

Заставляю себя заговорить, но слова оставляют на языке какое-то странное ощущение. Такие вещи не стоит говорить на трезвую голову или в здравом уме.

– Нет. В конце концов, он поймет. Он не глуп, – мне приходится отвернуться. – Все зависит от того, как долго ты сможешь ждать, – беспечно пожимаю плечами.

А как долго *Я* смогу ждать? У меня остался всего один день, прежде чем Шварц и Вайс сойдутся в поединке. Кроуфорд это уже предвидел, уже отметил на календаре на нашей кухне, тупой американец. Аккуратно и тщательно выделил дату, даже в кружочек обвел. Я бы счел это забавным, если бы этот кружок не отмечал день смерти мужчины, который смог пробиться сквозь мои внешние щиты и проникнуть ко мне в душу.

Один день – и Айя умрет.

Мне нужно выпить. Я ухожу, и на этот раз Наги меня не останавливает.

~ ~ ~

Я смотрю на танцоров на сцене просто потому, что больше, в общем-то, смотреть не на что. Это не мой привычный тип клуба. Я забрел сюда, потому что он находится между нашей штаб-квартирой и квартирой Айи – на полпути между его убежищем и моим. Толпа, похоже, состоит в основном из тех, кто пришел сюда потанцевать и найти партнера по койке. Обычно окружающая меня толпа несколько грубее. Ну, хоть звуковая система хороша, да и выпивка неплохая. Единственный раздражающий фактор – освещение, сначала белый свет, затем включается другой цвет, затем снова белый, затем цветной, и так снова и снова. На нервы действует. Я пью уже третий стаканчик и уже достиг того состояния, когда возникает теплое щекочущее чувство и голоса в голове становятся неотчетливыми. Где-то между четвертым и шестым я опьянею, и чтобы услышать мысли мне нужно будет постараться, а к седьмому я достигну истинной свободы – голоса пропадут совсем, и мне больше не придется думать о *нем*.

Ко мне приближается женщина, ее сверкающий наряд весь в разрезах, сквозь которые виднеется загорелое тело. Она усмехается мне, накрашенные помадой цвета мокко губы слегка приоткрываются и демонстрируют идеальные белые зубки.

– Тебе одиноко, незнакомец? – спрашивает она, ее глаза цвета морской волны оглядывают меня с ног о головы.

Я ухмыляюсь: 

– Я никогда не бываю один.

Она усаживается на соседний стул, от этого движения разрезы на ее бедре еще больше расходятся.

– Никому не бывает одиноко в таком месте, – она подмигивает и залезает себе в лиф, извлекая зажатую между грудей пачку сигарет. Предлагает одну, не сводя с меня взгляда. В ее глазах светится обещание наслаждений плоти.

Принимаю сигарету. Не успеваю заметить, откуда она добывает зажигалку, потому что в этот момент бармен снова наполняет мой стакан, но оборачиваюсь вовремя, чтобы она зажгла мою сигарету. Затем она зажигает свою, и бармен подталкивает к ней пепельницу, одобрительно оглядев женщину, прежде чем вернуться к работе.

Она вздыхает, выдыхая небольшое облачко дыма, и бросает взгляд на часики.

– Он опаздывает, – бормочет она. Поскольку я уже достаточно набрался и с трудом улавливаю ее мысли, то вопросительно приподнимаю бровь. Она улыбается мне проказливой легкой улыбкой. – Скоро придет мой хороший друг и приведет с собой приятеля. Похоже, последние несколько дней дела у приятеля идут не слишком хорошо, – она пожимает плечиком. – А я здесь для того, чтобы всёёёё изменить к лучшему, – последние два слова она напевает хрипловатым мелодичным голосом, ее рот слегка подрагивает, так что я точно понимаю, как именно она собирается все изменить.

Негромко хмыкаю и качаю головой, выдыхая клуб дыма и делая глоток. Свет теперь голубой, так что краски как бы выключены. Её бронзовая кожа кажется пепельной, а мои оранжевые волосы – черными. Делаю еще одну затяжку, чувствуя, как пропитываюсь никотиновым дымом. Ах, никотин и крепкие напитки… Чего еще можно пожелать?

– Меня зовут Атита – представляется она, протягивая руку.

Прежде, чем я пожимаю ее, раздается чей-то голос: 

– Атита! Эй!

Я знаю этот голос.

Мы оба оборачиваемся. Атита улыбается, соскальзывая со стула и еще больше демонстрируя при этом ножки. Она обнимает Кудо. А кто там позади Кудо? Кто же еще? Айя глядит в сторону отсутствующим взглядом, как будто мысленно он где-то в другом месте. Кудо указывает на него рукой, улыбаясь Атите: 

– Атита, этой мой хороший друг Айя.

– Добрый вечер, Айя, – приветствует она радушным и теплым голосом. Волна собственнической ревности вздымается во мне. Атита поворачивается ко мне, и Кудо следует за ее взглядом. Свет переключается на белый. – А это…

– Шульдих, – обрывает ее долговязый плейбой резким и удивленным тоном. Я не смотрю на него. Мои глаза прикованы к стоящему позади него рыжику. Услышав мое имя, Айя подпрыгивает, будто ужаленный, и поворачивается ко мне. Фиолетовые глаза распахиваются. Атита переводит взгляд с меня на Кудо, затем на Айю. Медленно хлопает ресницами, глядя то на меня, то на Айю. – Что ты здесь делаешь? – требовательно спрашивает Кудо.

– Ухожу, – коротко отвечаю я и соскальзываю со стула. Бросаю плату за мою выпивку на стойку, до невозможности благодарный, что я слишком набрался, чтобы слышать мысли Айи. Прохожу мимо застывшей троицы, направляясь к двери. Чужие руки задевают меня, в случайных касаниях таится подспудное вожделение. По какой-то причине от этих прикосновений мне становится тошно. Может быть, это просто выпивка. Ага, скорее всего.

Чья-то рука крепко хватает меня за локоть. Не глядя, отмахиваюсь от этой нежелательной пиявки. Не получается, поэтому я поворачиваюсь, чтобы стряхнуть её силой. И замираю, когда вижу, кто в меня вцепился.

– Пусти, Айя, – решительно приказываю я, голодным взглядом охватывая его лицо. Произведение искусства. Я помню его холодным и закрытым. А теперь в глубине его глаз притаилась боль. Искушение рвануть его ближе и завладеть этим сладким ртом почти непреодолимо. Я приподнимаю его подбородок и притягиваю его к себе. Он не сопротивляется, и наши глаза встречаются. – Один день, Вайсс. До конца остался один день, – это предупреждение, это объяснение, это все, чего я не могу ему сказать. Отпускаю его и отталкиваю прочь.

Он смотрит мне вслед.

~ ~ ~

Наги прислушался к моему совету и держится к Фарфарелло ближе, чем раньше. Прямо сейчас они передо мной, выглядывают из-за балюстрады, созерцая представление внизу. Я делаю шаг вперед, чтобы посмотреть вместе с ними. Мы находим зрелище интересным по разным причинам – Наги, потому что Вайсс могут пострадать. Фарфарелло, потому что там внизу умирают люди, а я – потому что белые охотники легко расправляются с охранниками.

Единственное, на что годятся охранники – это заполнять мешки для трупов. Чем больше мешков мы запасем, тем больше охранников в них отправим.

Кроуфорд держится позади, спокойно выжидая, когда настанет время нам появиться на сцене. Он очень ясно объяснил нам свои намерения. Сегодня ночью Эсцет падут. Вайсс здесь из-за них, а мы, как предполагается, должны защищать их старые шкуры. Какая жалость, что мы больше не желаем им служить. А они даже не подозревают о нашем предательстве. В конце концов, наши контракты были фактически подписаны кровью. Хотя лично я полагаю, что кровь уже устарела, что весьма неудачно для них.

Последний охранник разрублен точно направленным ударом катаны Айи. Вайсс озираются по сторонам, пытаясь определить, в какую из двух дверей надо идти. Я лениво посылаю вперед свою силу, прикасаясь к их умам, в то время как мы с коллегами растворяемся в тени и исчезаем из вида.

– /Выбирайте, котятки. Это как в сказке «Леди или Тигр». Одна дверь выведет вас, в конце концов, к вашей леди, то бишь Эсцет. А другая приведет к нам, вашему тигру. Так какую дверь мы выберем, хмм?/

– /Держись подальше от наших мозгов!/ – раздраженно огрызается Хидака. Звон его багнаков разносится по комнате, когда он убирает в ножны жуткие когти. – Которую? – вслух спрашивает он, не подозревая, что мы их слышим.

– Разделяться нам нельзя, – размышляет Цукиено. – потому что, кого бы мы ни встретили, двоих будет недостаточно, чтобы победить их.

– Так что, подбросим монетку, а? – бормочет Кудо.

– /Одна дверь – налево, / – нашептываю я Айе, так тихо и слабо, что он не может понять, я это или его инстинкт. Я просачиваюсь глубже, очень осторожно, так, что бы он не почувствовал вторжения . – /Одна – направо. Подбросим монетку. Какую выбрать?/ – через его глаза я вижу, как он пристально разглядывает поочередно обе двери. Вайсс смотрят на него и ждут. Я подталкиваю мысли Айи, чтобы он посмотрел налево. Эта дверь ведет к Эсцет.

– Налево, – командует он.

Я выбираюсь из его мозга и делаю шаг вперед, чтобы посмотреть, как они исчезают за дверью, затем поворачиваюсь к остальным, на секунду встречаясь глазами с Кроуфордом, и ухмыляюсь: 

– Готово.

– Пошли, – он поворачивается и неторопливо шагает прочь. Я следую за ним, а Фарфарелло и Наги замыкают шествие. Должно быть, мы являем собой пугающее зрелище. Очки Кроуфорда сверкают каждый раз, как мы проходим под лампой верхнего света, а его губы изгибает та самая улыбочка, которая всегда означает неприятности. Мои глаза как всегда насмешливы и холодны, широкий рот растянут в снисходительной усмешке. Наги столь же нечитабелен, как обычно, кажется, что воздух вокруг него потрескивает – он собирает вокруг себя свой дар. Фарфарелло выглядит как Фарфарелло, его золотистый глаз горит жаждой убийства, ножи тщательно запрятаны под одеждой. Мы все облачены в безупречно белые костюмы. Шварц одетые Вайсс… Забавно.

Дверь перед нами распахивается и за ней обнаруживается член Эсцет. Глаза у него дикие и злые. На другом конце комнаты тяжело раненый Хидака стоит на коленях возле валяющихся тел двух других.

– Вот вы где! – вопит последний старикан с яростью и облегчением в голосе. – Где вас носило?

– Мы пришли, – спокойно отвечает Кроуфорд, и тот отступает в сторону, чтобы дать ему дорогу. Мы следуем за ним. Хидака чуть отступает и приваливается к стене, слишком израненный, чтобы драться. Воцаряется тишина, плотная и напряженная. Последний из Эсцет убегает. Спустя несколько долгих секунд Фарфарелло следует за ним, чтобы закончить работу Вайсс. Наги задвигает свое беспокойство за здоровье ирландца в сторону, когда мы встречаем своих противников. За исключением Хидаки, у трех остальных лишь незначительные раны: у парнишки пара порезов, у Кудо, похоже, пулевое ранение в плечо, а Айя бережет щиколотку.

Пришло время финальной схватки. Пока Эсцет не будут окончательно мертвы, мы будем драться с Вайсс и стараться их убить. Разбиваемся на привычные пары, и я не уверен, хорошо это или плохо. Мне не придется драться с Айей, а вот Кроуфорду – да.

Мы с Наги делаем первый ход. Наги впечатывает Цукиено спиной в стену, а я стремительным броском кидаюсь вперед и оказываюсь напротив Кудо. Айя сталкивается в Кроуфордом, исчезая из моего поля зрения. Кудо пытается нанести удар, от которого я с легкостью уворачиваюсь, и проволока, не нанеся вреда, свистит возле моего лица. От его оружия не так уж много прока, когда у оппонента скорость, вроде моей. Я бью его локтем в лицо, наслаждаясь издаваемым им болезненным и удивленным рычанием. Его смерть будет легкой. Мое колено с силой врезается ему в живот. Он сгибается пополам, задыхаясь, и тяжело наваливаясь на мою ногу.

Я улавливаю его мысли, но слишком поздно. Проволока впивается во внутреннюю поверхность моего бедра. Черт, больно-то как! Хватаю его за волосы. Изворачиваюсь и падаю на колени, наваливаясь на него сверху. Кажется, я чувствую, как у него трещит пара ребер, и он вопит от боли. Кровь рекой льется вниз по моим некогда белым брюкам. Перехватываю его запястье и крушу часы, дергая его руку так, что проволочная петля вокруг моей ноги слабеет. Он сверкает глазами, а я ухмыляюсь, и уже открываю рот, чтобы поиздеваться над ним.

Айя вскрикивает, судя по звуку, он ранен. Мы с Кудо оба резко поворачиваем головы в том направлении. Рыжик на полу, лицо его искажено болью. Одной рукой он держится за щиколотку, и я читаю в его мыслях, что Кроуфорд нанес ему сильнейший удар ногой. Другая его рука стиснута в кулак на полу. Она пуста. Его меч в руках Кроуфорда. Американец поднимает катану над головой и все для меня замедляется.

– Айя! – испуганно вопит Хидака, ему эхом вторят два других Вайсса. Наги оборачивается посмотреть.

– /Фарфарелло, ты еще не закончил?/ – отчаянно спрашиваю я.

– /Он мертв. Теперь Бог рыдает,/ – радостно объявляет тот, мысленно заливаясь маниакальным смехом.

Меч по дуге устремляется вниз.

– Кроуфорд!! – и внезапно все, что я вижу – это расплескивающаяся повсюду кровь, красная и теплая. – "NEIN!!!"