Imprisoned Freedom

Прелюдия

 

Я лежу в постели, вытянувшись поверх простыней, легкое покрывало укрывает меня и лежащего рядом мужчину, и смотрю в потолок. Не могу заснуть. В голове царит слишком большой беспорядок. Я ищу что-нибудь, чтобы занять время, и перед мысленным взором всплывает лицо Кроуфорда. Ах, Кроуфорд… интересный предмет для изучения. Очень сложно уловить ход его мыслей, понять, что творится внутри его головы. Это немного досадно для такого как я, для которого все люди – как на ладони, и для развлечения я могу копаться в их мозгах, быть свидетелем их жизни и памяти, в курсе их самых сокровенных секретов, самых потаенных желаний. Поток мыслей скользит через мой мозг, как шелк, богатый и бархатистый, сладкий, как мед, и захватывающий. Чужие мысли вплетаются в мои собственные размышления, сливаясь со мной, пока уже не становится трудно разобрать, где верх и где низ…

Может быть, исходящее от него молчание и есть та причина, по которой я остаюсь рядом. Приятно иметь такую завесу спокойствия посреди всей этой дикой какофонии в моих мыслях. Я никогда не говорил ему этого и никогда не скажу, поскольку я не из тех, кто признает столь тривиальные вещи, но это и не нужно. Он знает. Я вижу это знание в его карих глазах. Я нужен ему только из-за моего таланта, мной можно пользоваться для выполнения работы. Мне плевать на такое к себе отношение. Он нужен мне как зона тишины, где я могу укрыться, когда чувствую, как слабеет моя связь с реальностью. Порой я задаюсь вопросом, сколько я еще смогу продержаться, как долго смогу контролировать себя, прежде чем голосам удастся сожрать меня изнутри. Пустота Кроуфорда помогает уменьшить боль. Ему все равно, что я пользуюсь им таким образом. Ни один из нас не заговаривает на эту тему.

У Кроуфорда есть чувство юмора. Его трудно заметить, и как мне кажется, я единственный, кто разглядел его. Возможно потому, что от его юмора большинство людей кричали бы и плакали, а не смеялись. Вам не хотелось бы оказаться под прицелом такого юмора. Я это понимаю, потому что в некотором роде мы с Кроуфордом похожи. Мы оба одинаково не считаемся с ценностью человеческой жизни. Нам не важно, виновен или нет данный человек – случай решает, будет ли этот неудачник жить или умрет.

Это – самое очевидное сходство. Такое же заметное, как и наше различие… У Кроуфорда есть чувство долга. Его не слишком заботят люди, на которых мы работаем, для него самое важное – выполнить задание отлично и вовремя. Он перфекционист, привык раздавать приказы, которые неукоснительно выполняются. Наги будет их выполнять, потому что не знает ничего другого. Во многих отношениях Наги – всего лишь слабый ребенок, слепо следующий за Кроуфордом. Американец умело им манипулирует, чтобы держать в узде. Я не вмешиваюсь. Забавно наблюдать, как Кроуфорд обводит такого могущественного парня вокруг пальца. Наги полностью в его распоряжении, ему можно приказать что угодно.

Фарфарелло повинуется Кроуфорду по своим собственным причинам – ради мести Богу, которую он непрерывно ищет. Я перестал верить в Бога давным-давно, а Кроуфорд, вероятно, и вовсе никогда не верил. Фарфарелло выполняет приказы Кроуфорда просто потому, что с его точки зрения это быстрейший способ добиться желанной мести. Время от времени ирландец срывается с поводка, и тогда в дело вступаю я. Держать Фарфарелло под контролем – моя работа. Термин «работа» не совсем подходит, потому что под этим словом обычно подразумевается тяжелый труд и стрессы. А я с удовольствием провожу время с Фарфарелло. У него очень свежий ум, мысли запутаны, но все еще носят оттенок наивной невинности, который даже я не смог изменить.

Моя роль проста – я следую за Кроуфордом, когда мне хочется, и не следую, когда не хочется. Если Кроуфорд поручает мне неинтересное задание, я его не принимаю. Я знаю, что этот аспект моей личности его раздражает, но у меня очень мало этики в работе. Ch'. То, за что я берусь, я выполняю хорошо, а только это его и должно волновать. Я знаю, больше всего его злит, что я – весьма эффективное оружие, которое иногда восстает против его приказов. Бунтовать весело. Никогда не знаешь, какой будет его реакция. В этот раз реакция была проста – он спокойно отложил папку, которую первоначально предложил мне и кратко сформулировал: – Вайсс должны быть заняты, – ах, Вайсс. Он знает, как привлечь мое внимание. По ленивой улыбке, искривившей мои губы, он понял, что теперь я слушаю, и спокойным тоном объяснил, что я должен вывести Вайсс из равновесия. Как я это сделаю, ему плевать, главное – выполнить работу. Он закончил свою речь и терпеливо стал ждать ответа.

Так вот, если и есть кто-либо, с кем интереснее играть, чем с Кроуфордом, то это Вайсс. Открываются такие широкие возможности… Милый невинный белокурый мальчик, взращенный тьмой, которым так легко можно управлять и портить его. Забавный добряк-брюнет со взрывным темпераментом, которого легко можно подтолкнуть к разрушению и которым столь же легко управлять, как и первым. Ленивый плейбой, самый старший член группы, с вызывающей внешностью и наглухо запечатанным сердцем, с ним играть сложнее, чем с первыми двумя, но для такого как я это не проблема. И последний, тихоня-рыжик, с каменной маской, скрывающей внутренний, никогда не прекращающийся хаос, те, кто пытались достучаться до него, отступили, беспомощно пожимая плечами. Недоступный.

Недоступен-то недоступен, но нет ничего невозможного. После разговора с Кроуфордом, я стал к ним присматриваться, особенно к рыжему. Разумеется, я видел его и раньше, но мне никогда не приходило в голову тратить на него время. Конечно, он холоден, элегантен, и без видимых усилий удерживает свою маску. Теперь я стал наблюдать и просматривать его мысли. Чтобы другие о нем не думали, у него есть эмоции и чувства – и ни малейшего понятия, как с ними разобраться. Когда он встречает что-то смущающее или болезненное, он отступает подальше. Я смотрел, как он ведет себя в группе, и выяснил кое-что очень интересное. Они считают, что эмоциональный Хидака Кен совершенно наивен в области секса, любви и всего такого, но с рыжиком ему не тягаться. Тот не знает ничего абсолютно. Настолько сфокусирован на совершенно иных вещах, вроде работы, что практически никогда не может выкроить время для веселья. Очаровательно.

И вот я задался вопросом, на что это будет похоже – смотреть, как спадет маска, которой он так гордится, видеть его наконец-то без нее, обнаженным, любоваться выражением его лица, когда нахлынет поток эмоций. Я хочу, чтобы он потерял контроль. А учитывая мою особенную склонность к соблазнению… Думаю, я превосходно подхожу для предложенной Кроуфордом работы. Как бы между делом я сообщил американцу, что позабочусь о Вайсс. Даже сейчас его ответ отпечатан у меня в мозгу, и я понимаю, что он должно быть всё давным-давно предвидел, как и то затруднительное положение, в котором я оказался. Он посоветовал мне действовать, но постараться не слишком веселиться. Я ведь говорил, что у него есть чувство юмора, и оказаться самому под его воздействием мне совершенно не нравится. Он *знал,* что все так случится, и, тем не менее, без малейших колебаний позволил событиям развиваться. Хотел посмотреть, как я буду реагировать, когда я попадусь в ту самую ловушку, которую расставил для своей жертвы.

Потому что именно это и случилось. Я понял это вчера, когда осознал, что не могу убить его. Я смотрел на него, спящего, на умиротворенное выражение его лица. Ловушка, расставленная для Фудзимии, поймала и меня, и есть у меня такое чувство, что освободиться мне не удастся. И я даже не уверен, хочу ли освободиться.

Твою мать.

Глава 1. Охота начинается.

 

Тщеславный, тщеславный человек. Я усмехаюсь своему отражению, приводя волосы в порядок – в относительный порядок – пока они не выглядят удовлетворительно. Делаю шаг назад, окидывая взглядом фигуру в зеркале. Пиджак и слаксы были отвергнуты, хотя желтая бандана и солнечные очки остались. Вместо обычного прикида на мне тугие джинсы и облегающая футболка, заправленная под пояс, сверху накинут белый пиджак, доходящий до середины бедер. Пиджак расстегнут. Разумеется, он на мне только с декоративной целью, на улице восемьдесят-с-чем-то градусов. Выгляжу я потрясающе.

Отворачиваюсь и смеюсь холодным, довольным смехом. От этого резкого звука другие люди начинают морщиться – я это делаю нарочно. Я и сам уже не помню, как звучал мой настоящий смех. Я перестал смеяться по-настоящему давным-давно, когда присоединился к Шварц. Я много от чего отказался, когда выбрал… о, минутку. У меня не было выбора.

Ch'. Легко отодвигаю в сторону укол горечи. У меня нет сожалений по поводу этой жизни и того, что я делаю. Играть с людскими умами намного веселее, чем сидеть в уголке, по крайней мере, так я наслаждаюсь собой, балансируя между здравомыслием и съездом с катушек. Моя ухмылка становится шире, когда я размышляю над своим последним «заданием». То еще заданьице. Это будет чистое наслаждение. Перед мысленным взором предстает образ моей цели – Фудзимии Рана, или «Айи», но как только я вхожу в комнату к Наги, картинка рассеивается. На столь близкой дистанции мысли парнишки заглушают те, которые просачиваются ко мне от работников этого захолустного офиса и смешиваются с моими.

Его мысли окрашены облегчением. Радостью… Ах, он опасался, что это Кроуфорд. Очевидно, он только что закончил работу, которую я ему дал. Моя ухмылка расползается еще больше, глаза устремляются на него. Кроуфорд, когда сваливал на меня мою долю бумажной работы, прекрасно знал, что я собираюсь спихнуть ее всю на телекинетика, но ему плевать. А зачем мне обременять себя столь скучными делами, если Наги может проделать все это гораздо быстрее? Такова моя логика. Он не возражал, когда я вывалил бумаги на его стол, усмехнулся и отвесил ему легкий подзатыльник. Он знает, что со *мной* лучше не связываться.

Он растянулся на кушетке, читая что-то на своем компьютере. Пересекаю комнату, поглядывая на дверь. Скукота. Неужели у парня нет никакого вкуса? Если у него появляется свободное время, он должен сбегать из дома и заниматься чем-нибудь поинтереснее, чем копаться в компьютерных кодах. Думаю, мальчишке промыли мозги. По крайней мере, этот текст займет его, и он не будет путаться у меня и Кроуфорда под ногами. Он ожидает, что я начну донимать его, и немного удивлен, когда я этого не делаю. Он хочет вернуться к чтению. Парнишка работает над запоминанием последовательности кодов и угрохал на это дело весь последний час. Для него это сухая работа, и у него болит голова. Бедный малыш Наги.

Хотя, некоторое замешательство в мыслях он сдержать не может. Ему кажется странным, что я так одет, и я знаю, что он за мной наблюдает.

– Куда ты собрался? – наконец задает он вопрос, который вот уже несколько секунд вертится у него на языке.

Останавливаюсь, положа руку на дверную ручку, адресуя ему знойную улыбочку и приподнимая бровь: 

– Какой ты любопытный, маленький бишонен. – Услышав кличку, он хмурится. Он ненавидит, когда я его так называю. Дурачок. К этому моменту он уже должен знать, что если ему что-то не нравится, я буду делать именно так. – Не беспокой меня, когда я работаю.

В его мыслях возникает снисходительное:

– /Ты понятия не имеешь, что такое работа, Шульдих/. 

Я знаю, что это не предназначалось для моих ушей, но все равно слышу. Он все понимает, когда моя улыбка становится шире. Моя ментальная хватка тянется вперед, врывается в его мозг и разрушает те последовательности, которые он так тщательно запоминал. Приглушенный крик боли срывается с губ юноши, он хватается за голову, пряча лицо в книге и утыкаясь в диванную подушку.

Я смеюсь, издевательский смех звенит в комнате. Он съеживается от этого звука.

– Я не виноват, что моя работа – это сплошное веселье, бишонен, – делаю ручкой на прощанье и покидаю комнату, оставляя позади себя старающегося собрать мысли воедино Наги. Я-то знаю, что у него ничего не выйдет. Слишком хорошо я их перепутал, и, когда он возвращается к первой странице и начинает заново, я слышу его злые мысли:

– /Однажды, Шульдих, ты напросишься. И кто *тогда* будет смеяться?/

Моя улыбочка лишь становится шире. Какой забавный мальчишка.

 

~ ~ ~

 

Прислонясь к уличному фонарю, стою на противоположной стороне улицы от Конеко. Предыдущие три дня я присматривался к этому месту – два дня ушло, чтобы выбрать себе цель и еще один – чтобы составить график. Это будет сплошное удовольствие. Конечно, придется поработать. Покопавшись как следует в разуме Фудзимии и понаблюдав за ним, я уже знаю, что он будет упорно сопротивляться. Меня это не беспокоит, но вот разрушать его личность мне никак нельзя. Вайсс должны оставаться функционирующей организацией на случай, если они нам понадобятся, а моя задача – вывести их из равновесия и остановить, если они сделают ход раньше, чем нужно нам. Я уже знаю, что именно Айя будет подталкивать их к преждевременной конфронтации, что делает мой выбор цели еще более разумным.

Существуют сотни способов поиграть с этим мужчиной, но я избрал наиболее любимый свой вариант. Я решительно настроен заполучить Фудзимию в свою постель – и сугубо добровольно. Таким образом, меня ждет масса веселья, а его – сущий ад.

Сдвигаю солнечные очки поверх банданы и засовываю руки в карманы белого пиджака. Вероятно, мое отличное настроение можно приписать на счет утреннего развлечения с Наги. Ничто не доставляет столько радости, как испоганить плоды чьих-то тяжелых трудов и заставить делать всю работу снова. Опять же, может быть мое хорошее настроение вызвано тем, что моя ничего не подозревающая мишень только что покинула магазин. Прошлой ночью я заглянул в мозги их мелкого – Оми? – и выяснил, кто где будет сегодня и когда у Мистера Ледышки перерыв.

Он ставит корзину на подставку около магазина и перекладывает в ней цветы, чтобы они не перепутались друг с другом. Девчонки в магазине разозлили его. Ухмыляясь про себя, я копаюсь у него в мыслях. Очевидно, видеть так много счастливых и полных жизни девочек это болезненное напоминание о его сестре, лежащей в госпитале. Бедный Айя. Хихикаю.

На секунду он приостанавливается, радуясь возможности оказаться подальше от шумного магазина, потом некоторое время возится с цветами на подставке. Улавливаю ход его мыслей: /Они вянут. Тупые прохожие. Нельзя трогать бутоны. Это убивает их. Это же очевидно, они такие крохотные, а никто не понимает/, – я довольно встряхиваю головой. Ах, до чего же хорошо он играет роль флориста.

Он проверяет почву и решает, что сейчас польет цветы и уйдет на перерыв. Я приободряюсь. Вижу, как он исчезает в магазине, и отхожу от столба. Не стоит ему видеть меня, пока я сам этого не пожелаю. Мне не нужно, чтобы он отходил слишком далеко от остальных котят, всего лишь чуть подальше, чтобы застать его одного, поэтому, когда в его мыслях я улавливаю, что он выходит через заднюю дверь, я расплываюсь в усмешке. Отлично.

По улице мчатся машины, но мне плевать. Пересекаю улицу, слыша визг тормозов и гудки. Водители высовываются из окон и выкрикивают проклятья в мой адрес, но я их игнорирую, усмешка играет на моих губах. Пусть орут сколько влезет. Они остановились, а это единственное, что имеет значение. В этом-то и есть разница между вами и мной, думаю я, просеивая их мысли. *Я* бы не остановился.

 

~ ~ ~

 

Мне приходится ждать появления Аи всего несколько секунд. Он выходит через заднюю дверь маленького цветочного магазина, плотно прикрывая ее за собой. Сейчас, когда он вдали от толпы, вдали от своих товарищей по команде, я слышу его тихий вздох и вижу, как немного расслабляются его плечи. На минуту он прислоняется спиной к двери и смотрит в небо.

Я все еще держусь в стороне, рассматривая его. Уникальные пламенно-рыжие волосы обрамляют его лицо, красиво оттеняя твердые фиолетовые глаза. Кто бы мог предположить, что рыжий и фиолетовый так чудно смотрятся вместе, пока не увидит его. Но до чего же у него бледная кожа. Этот парень вообще когда-нибудь выходит на солнце? Вероятно, нет. Не то чтобы меня это заботило. Его бледность только увеличивает его мужскую красоту. Улыбаюсь в предвкушении. Боже, какой очаровательный образец я выбрал в качестве своей новой игрушки.

Он оборачивается, чтобы уйти, и видит меня. Я всего в четырех футах от него, мои нефритовые глаза холодны как всегда, в их глубине поблескивает снисходительное удовольствие, в моей усмешке триумф и издевка. Он замирает, в его мыслях мерцает всплеск удивления, который отражается на лице, пока твердая маска не опускается на место. Сердитые глаза суживаются.

– Шульдих…

– Польщен, что ты помнишь мое имя, – я кладу ладонь на бедро и смотрю на него. Он бросает быстрый взгляд в сторону, задаваясь вопросом, привел ли я кого-нибудь с собой. Интересно, он имеет в виду кого-то конкретного, ну-ка посмотрим. А, он запомнил, что я люблю работать с Фарфарелло. – Он болтается на цепи где-то там, – отвечаю я на его мысли.

На секунду это выбивает его из колеи, пока он не вспоминает, что я могу читать мысли, и бросает на меня яростный взгляд:

– Не лезь ко мне в голову!

– Это почему? – самодовольно отзываюсь я, склоняя голову набок. – Это свободная территория.

– Что ты здесь делаешь? – вопрошает он.

– Стою, как мне кажется, – отвечаю я, наслаждаясь резкой вспышкой раздражения на свою подколку. Делаю шаг к нему. – Ах, смотри-ка, теперь я иду.

Он не отступает, его мысли устремляются к катане, оставшейся внутри. Меч в цветочном магазине. Интересное местечко для хранения такой вещи.

– Даже не думай, – предупреждаю я, останавливаясь в двух футах от него. – Кроме того, я здесь не для того, чтобы драться.

– Тогда зачем ты здесь? – он знает, что я дожидался его. С трудом удерживаюсь, чтобы моя улыбочка не расползлась *еще* шире. – Если не для драки, тогда зачем?

– Скажи мне, Айя-кун, – для пущего пренебрежения, я добавляю суффикс, – тебя когда-нибудь целовали?

Вспышка гнева от оскорбления немедленно гаснет, когда до него доходит вопрос. Он понятия не имеет, как на него ответить. Такого вопроса от меня он совсем не ждал. Я так и знал. Приятно быть правым. – Что? – тупо переспрашивает он, но я уже получил ответ. Уловил его посреди замешательства. Нет. Я так и думал. Еще одно очко в мою пользу. В своих собственных играх я всегда выигрываю.

Протягиваю руку, ухватываю его за подбородок и, сцепившись с ним взглядами, подтаскиваю его поближе к себе. Его глаза чуть-чуть расширяются, потом снова прищуриваются, и он вскидывает руку для удара. Я легко перехватываю его запястье, болезненно выкручиваю и крепко удерживаю, едва не ломая. Он слегка морщится от боли, хотя и пытается это скрыть. Это предупреждение для него – не сопротивляться. Его вторая рука свободна, но я знаю, что он не посмеет ею воспользоваться – тогда я сломаю ему запястье. Полные ненависти глаза впиваются в меня.

– Я предоставляю тебе выбор, Айя-кун. Можешь любезно подыграть мне прямо теперь или попозже.

– О чем ты? – рявкает он.

Гнев окрашивает его щеки. Ухмыляюсь, глядя на него сверху вниз.

– Ты хотя бы представляешь, какой ты хорошенький, когда злишься? – дразню я.

Смесь ярости и унижения поднимается в нем.

– Отвяжись от меня, Шульдих!

– Ты не в том положении, чтобы отдавать приказы, маленький Айя-кун, – он прищуривается. Я решаю, что пора приоткрыть завесу тайны. – Знаешь, почему я здесь? – он не отвечает, просто продолжает сверлить меня взглядом, от всей души желая, чтобы я исчез. Ch'. – Я решил, что хочу тебя, Айя-кун, – сообщаю я, ухмыляясь. – Я выбрал тебя в качестве своей новой постельной игрушки.

Мои слова не сразу до него доходят.

– Ты *что*?

Я смеюсь. Он пытается осознать смысл моих поступков. Отпускаю его подбородок, проводя пальцами вдоль его щеки. Он отдергивает голову, его рука взлетает для удара, но я лишь сильнее стискиваю запястье. Айя шипит, закрывая глаза от боли, и я вновь любуюсь им. Ахх… И как я его раньше не замечал? Такая лапочка. Его глаза вновь открываются, и наши взгляды сталкиваются, его – ничего не выражающий и закрытый, мой – настойчивый. Ах, он снова прячется за маской, возможно, бессознательно.

Ну, хватит смотреть. Я хочу попробовать. Отпускаю его запястье. Другой рукой он машинально растирает пострадавший сустав, и тут я делаю свой ход. Одной рукой хватаю его за рубашку, толкая к стене. Он спотыкается, теряя от рывка равновесие. Наклоняюсь и накрываю его рот своим. Он застывает. Даже не застывает, а *каменеет*. Покусываю его губы, стараясь открыть их, и тут он приходит в себя. Вскидывает руки, чтобы толкнуть меня в грудь и лицо. Руку на своей груди я игнорирую, а ту, которая нацелена мне в лицо – легко перехватываю, и вот, наконец, мне удается приоткрыть его рот.

– /Зачем драться, Айя? Тебе это не принесет ничего хорошего/.

Он борется еще несколько секунд, а я уже исследую сладкие глубины его рта. Боги, на вкус он так *хорош*. Отпускаю его рубашку, мои пальцы скользят по ткани, нащупывая сосок. Когда я его нахожу, Айя издает приглушенный протестующий звук. Его мысли в полнейшем раздрае, он обмякает подо мной. Спустя некоторое время я немного отодвигаюсь, мне нужен воздух так же сильно, как и ему, наши лица разделяет лишь несколько дюймов. Через мгновение он придет в себя и будет в ярости, но сейчас я наслаждаюсь видом встрепанного Айи. Его губы припухли от моих поцелуев, лицо затуманенное и отсутствующее. Я копаюсь в его мозгу, хихикая про себя над царящим там беспорядком.

– Так как, Айя, – шепчу я ему на ушко, покусывая мочку, – хорошо было?

При воспоминании о случившемся – и с кем – в нем вскипает гнев. Кулак врезается в мою грудь, а я в ответ не слишком нежно кусаю его мочку.

– Кисама! – рявкает он, отталкивая меня прочь.

Делаю шаг назад, одаряя его довольной ухмылкой: 

– Тебе *понравилось*. – Он пытается ударить меня еще раз. С моей скоростью совсем не трудно поймать его руку, столь же быстро я наклоняюсь, и наши лица снова сближаются. Он издает придушенный удивленный звук, рефлекторно отступает – и наталкивается на стену. – Ну так что, в следующий раз ты будешь сотрудничать?

– Ублюдок! Держи свои грязные руки подальше от меня! Ты и твои мерзкие игры…

– Это не игра, – уверенно обрываю я, слегка покусывая кончик его носа. – Это развлечение. Оттай немного и наслаждайся, – он бормочет проклятие и снова думает про свой меч, затем о своих товарищах по команде – они в магазине, так близко, но так далеко. Я смеюсь, в насмешливом удивлении приподнимая бровь. – Так ты, оказывается, эксгибиционист? – поддразниваю я. Его маска опускается на место. Ого, кажется, он заметил, что гнев против меня не срабатывает. Он отступает, потому что не знает, что еще можно сделать, не знает, как отвечать мне. – Saa… От меня не убежишь, Айя, – я не позволю ему сбежать.

Вновь завладеваю его губами, на этот раз более настойчиво, вынуждая его открыть рот, и вторгаюсь туда языком. Айя напрягается, но не борется, и я чувствую, как постепенно он расслабляется. Ch'. Только вообразить – двадцать лет и его еще ни разу не целовали. И девственник, никак не меньше. Критикер должно быть вытащили этого парня из шкафа, спрятанного подальше от дневного света. Забираюсь руками под его рубашку, поглаживая кожу. Когда я чувствую, что он начинает отвечать на поцелуй, я отодвигаюсь. Ах, прогресс. Прогресс – это хорошо.

Громкие мысли врываются в мой мозг, почти столь же громкие, как у Айи. Кто-то поблизости, и судя по тону мыслей, это долговязый Кудо. Вновь гляжу на Айю, который, похоже, разрывается между яростью и ошеломлением, и ухмыляюсь. Красивый. Глажу его по щеке, приподнимая ему голову, чтобы заглянуть в глаза. – Значит, до следующего раза, – заявляю я и устремляюсь прочь. На некотором расстоянии останавливаюсь, прячась за мусорным контейнером, и смотрю, как из магазина, насвистывая, появляется Кудо.

Он останавливается, видя Айю. Что-то говорит, но на таком расстоянии не разобрать. Не имеет значения. Я могу подслушать его мысли. Кудо протягивает руку, чтобы прикоснуться к Айе и тот моментально ее отбивает. Потом резко разворачивается и как ураган несется в магазин, оставляя позади ничего не понимающего товарища по команде. Я слышу, как громко захлопывается дверь, и хохочу.

Беги, беги, малыш Айя, сколько хочешь. Ты знаешь, что тебе понравилось.

Разворачиваюсь и ухожу, не переставая смеяться. А теперь я голоден.

Глава 2. Встреча в клубе.

 

Бог ты мой, а котята действительно популярны! Количество обезумевших девчонок зашкаливает. Я дожидался именно этого момента. Шагаю по тротуару по направлению к Конеко, поверхностно сканируя внутреннее помещение магазина и надеясь среди пустоголовых баб обнаружить четырех своих оппонентов. Хидака стремится вырваться наружу и поиграть в футбол, Цукиено с головой погрузился в цветочные аранжировки, Кудо хочет покурить, а – вот он где! – голова Айи занята больничными счетами за лечение сестры. Я превосходно выбрал время – остальные трое заняты.

Заглядываю в магазин. Ближе всех ко мне находится Цукиено. Он отворачивается от толпы фанаток, его юное лицо светло и невинно. Рот открывается, чтобы произнести приветствие, но когда до него доходит, кто перед ним, слова умирают на губах. Некоторые покупательницы оглядывают меня с ног до головы, мой вид приходится им по вкусу. Ну еще бы.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает парнишка, его губы все еще улыбаются, чтобы не насторожить девочек, но глаза темнеют от гнева и подозрительности.

Одаряю его самоуверенной улыбочкой и пробираюсь через толпу по направлению к своей жертве.

– Цветы покупаю, – бросаю я через плечо, – что же еще. – Теперь и Кудо с Хидакой заметили меня. Не заметил только Айя.

Какой невнимательный маленький рыжик.

Кладу руки на прилавок и наклоняюсь, чтобы оказаться поближе к его склоненной голове.

– Saa… Айя-кун, – негромко произношу я. Он каменеет, узнав мой голос, в его мозгу вспыхивают воспоминания о том, что произошло вчера позади магазина. – Ты помнишь. Какая жалость. А я-то надеялся освежить твою память.

Он вскидывает голову, глаза опасно суживаются.

– Чего тебе надо? – рычит он.

– Я покупаю цветочки, – усмехаюсь я, окидывая его взглядом с головы до ног. – И другие вещи, – добавляю с многозначительным видом.

Горячее унижение и гнев – вот вкус Айи сегодня. Его губы сжимаются в жесткую линию, и я не могу оторвать от них глаз. Вчера он был так приятен на вкус. Я хочу снова попробовать его. Хотя, на этот раз я собираюсь попробовать больше, чем рот. У него мелькает мысль, почему за цветами я не обратился к одному из его товарищей по команде. Перекидываю волосы через плечо.

– Они заняты, Айя-кун. Их пришлось бы ждать. Если хочешь, чтобы я ошивался в магазине – пожалуйста, – пожимаю плечами и наполовину отворачиваюсь. – А вот если *ты* подберешь для меня букет, я уберусь прочь гораздо быстрее.

Он взвешивает все «за» и «против».

– Какие именно? – наконец выпаливает он, выходя из-за прилавка.

Я изображаю глубокую задумчивость, бормоча про себя и проводя пальцем по губам. Засовываю кончик указательного пальца в рот, покусываю и посасываю, якобы обдумывая, все это время не сводя горячего взгляда с лица Айи. Как-то раз Айя видел, как Йоджи делал так, повествуя о сексе с женщинами. Копирую жест блондина – я застукал его за этим занятием, когда выбирал свою жертву. Смешанные реакции Айи так забавны. Он смущен, злится, что жест адресован ему, а еще он слегка польщен и возбужден. Последние две реакции вполне предсказуемы – любой, кто настолько долго отрезан от общества, не может не чувствовать себя польщенным, когда к нему проявляют столь сильный интерес, хотя он очень старается не показывать этого.

Я не слишком надеялся вызвать возбуждение, и мне приятно. Он повелся на меня, а мне того и надо. Когда собираешься соблазнить натурала или девственника, между поцелуями и сексом всего несколько шагов, а может быть, всего один? Если я сделаю все правильно, сначала придет секс. Соблазнение потребует дополнительно один-два шага. Пройдя этот путь, я успешно избавлю Айю от девственности, моя работа над ним будет завершена и настанет время заняться следующим, кто возбудит мой интерес.

Короткие отношения, но они продлятся дольше, чем большинство предыдущих. Кроме того, я здесь только ради секса. Меня совершенно не заботит, какой ущерб я нанесу, и насколько он будет выбит из колеи, когда я закончу. На это будет забавно посмотреть, но на его ментальное состояние мне плевать.

Айя выдыхает воздух, застрявший в горле, когда я начал посасывать палец, и твердо переспрашивает:

– Какого сорта?

– Почему бы тебе самому не предложить? Что-нибудь с приятным запахом, что будет хорошо смотреться в моей спальне. Думаю, что-нибудь… красное, – усмехаюсь ему и опускаю руку. Я стою спиной к остальному магазину, никто не видит, что я делаю. А я скольжу пальцами вниз по подбородку, по горлу, к груди. Его глаза следят за моими движениями. Я вижу, как он смотрит на меня, ухмылка ширится по мере того, как мои пальцы достигают пояса и там останавливаются, играя с тканью.

– /Что-то вроде тебя/.

Как только он осознает, что уставился на меня, то вскидывает глаза, сердито встречая мой взор. Он ненавидит то, что я делаю с ним, потому что не понимает. Он не знает, что думать, как реагировать, что делать. Не важно. В течение одного-двух дней я планирую заполучить рыжика в свою постель, где обучу его массе интересных вещей.

Пока он подбирает ближайшие цветы, я таскаюсь за ним по пятам. Судя по маленькой этикетке, это немецкие ирисы. Вполне уместно. Они не красные, скорее голубовато-пурпурного цвета, но мне все равно. Я не собираюсь оставлять их себе. Он заворачивает их, и мы направляемся к кассе. Он называет цену, я вручаю крупную купюру, чтобы пришлось выдавать много сдачи, и смотрю, как он работает. Он знает, что я наблюдаю, и от этого чувствует себя неуютно.

Наконец, он протягивает деньги. Усмехаясь, я поднимаю ладонь вверх. Он отдает сдачу, при этом его рука касается моей. Забираю деньги и цветы, отворачиваюсь от кассы. Три пары сузившихся глаз впиваются в меня. Они всего лишь Вайсс, ничего не значащая мелочь. Я направляюсь к двери, проводя пальцами вдоль ряда цветов и трогая бутоны.

– Пожалуйста, не трогайте растения, – говорит Цукиено тоном, который другие могут счесть упреком, но я слышу предупреждение. – Это им вредит.

– А так? – я сворачиваю головку ближайшей розы и подношу ее к носу, вдыхая аромат, и устремляю глаза на мальчишку. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга, я – с довольным видом, а он – потому что не хочет показаться слабее. Смеюсь над ним. Дурачок. Единственные два человека, которые не выполняют моих требований – это Кроуфорд и Такатори, Кроуфорд, потому что он мой босс, а Такатори – потому что предполагается, что мы на него работаем. И даже они поддаются мне время от времени – из-за моего дара.

Швыряю цветок розы и букет ирисов в мусорный бак около выхода, мой резкий, довольный смех следует за мной по пятам.

Я всегда все контролирую и всегда получаю то, что хочу.

 

~ ~ ~

 

Я дрейфую сквозь толпу, рассеянно прихлебывая невнятный напиток. Минуту назад я стащил его у кого-то. Он этого даже не заметил, пьяный ублюдок. Мои глаза сканируют танцующих людей, но то и дело возвращаются к двум мужчинам, сидящим у барной стойки. Один из них – Кудо, одетый в типично клубном стиле – в поблескивающий прозрачный топ и обтягивающие-преобтягивающие брюки. Его сопровождает ужасно раздраженный на вид Айя. Ах, чего бы я не отдал, лишь бы узнать, как Кудо ухитрился вытащить с собой на миссию Айю в такое место. Сама миссия меня не слишком занимает, я покопался в мозгах Цукиено где-то полчаса назад. Думаете, Критикер позаботились обучить своего тактика охранять мозг от вторжения? Ничего подобного.

Не то чтобы меня это волновало. Это – ошибка Критикер, да и вообще Шварц эта миссия не касается. Айя и его товарищ по команде охотятся на наркобарона, который в любом случае мешает Такатори.

Нет, мои мысли куда больше заняты сидящим возле бара рыжим. На нем обтягивающая черная рубашка с высоким воротом и без рукавов, со вставками из темной газовой ткани, через которую просвечивает шелковистая гладкая кожа. Его брюки сделаны из того же материала и они почти такие же обтягивающие, как у Кудо. Поверх рубашки свободно наброшен на плечи черный плащ до пола, и под ним нет-нет, да и мелькают обнаженные руки. В его волосах поблескивают сверкающие прядки, добавляющие симпатичный штрих. В таком месте, это не самый крутяк, но и подозрений не вызывает. Кроме того, я полагаю, что любой член его команды мог помочь ему с одеждой.

Черный – это определенно айин цвет.

Господи, я завожусь от одного взгляда на него. Ставлю свой стакан на чей-то столик и собираюсь прогуляться в толпе, подальше от бара, чтобы они меня не заметили, но достаточно близко, чтобы можно было за ними наблюдать. Как и Айя, я недостаточно стильно одет для этого заведения. Мне, как и ему, нет нужды напяливать на себя клубные одежки, чтоб привлечь к себе внимание или похвастать побрякушками.

Поверхностно сканирую их мысли. Айя про себя ругается последними словами, от души желая, чтобы нужный им человек поскорее объявился, чтобы они могли его убить и свалить отсюда. Я-то знаю, что эта миссия не настолько проста, хотя, по моим параметрам, и не слишком сложная. Им надо убедиться, что файлы уничтожены. Хм. Очевидно, Айя всего лишь прикрывает своего напарника. Йоджи оценивающим взглядом рассматривает женщин.

Пожираю глазами Айю. Не желаю дольше ждать. Да, терпение у меня есть, но в таких случаях оно мне не нужно. Я знаю, что могу заполучить его в любое время, как только захочу. Нужно только подготовить сцену. Анализирую окружающую его толпу. Дамочка неподалеку собирается уходить, балансируя несколькими высокими, до краев полными стаканами. Наношу ей мысленно резкий удар. Она вскрикивает и спотыкается.

Точно в цель, дорогуша. Благодарю.

Половина коктейля выплеснулось на ужасно удивленного, застывшего и сейчас еще более разозленного Айю. Девчонка отчаянно пытается извиниться. Айя смотрит на нее фирменным Взглядом Фудзимии, пока Кудо старается успокоить обоих. Я направляюсь к туалету, зная, что скоро у меня появится компания.

Там всего четыре кабинки, все пустые. Замечательно. Захожу в одну из них, оставляю дверь открытой и жду. Очень скоро появляется Айя, бурча себе под нос что-то насчет тупых пьяниц. Он подходит к раковине, спиной ко мне. Двигаюсь позади него и запираю дверь. Услышав щелчок замка, Айя поднимает глаза, наши взгляды встречаются в зеркале.

Он рывком поворачивается.

– Шульдих! Что ты здесь делаешь? – его рука дергается к поясу, где под плащом спрятана катана.

На этот раз он вооружен. Для столь талантливого человека, как я, это не проблема. Окидываю его жарким взглядом, а потом снова заглядываю ему в глаза, облизывая губы: 

– Боже мой, Айя-кун, до чего же ты очаровательно выглядишь сегодня.

Он слегка краснеет и сверкает глазами, выхватывая меч и направляя его на меня: 

– Подойдешь ближе и я убью тебя.

Легко отмахиваюсь. 

– Ага, ага, знаю. Ши-не и все такое, – безо всякого предупреждения, бросаюсь вперед. Вот я на конце его клинка, а в следующий миг я позади, без труда выкручиваю оружие из его руки. Он удивленно и гневно восклицает и бьет локтем назад, целя мне в живот. Перехватываю руку, отшвыриваю меч в другой конец туалета. Он громыхает о грязный кафельный пол. – Это нам не понадобится.

– Не прикасайся ко мне, – угрожает он.

– Или что, Айя-кун? – я разворачиваю его, крепко сжимая обе его руки. Он вскидывает колено вверх, целя мне в пах, но я отвожу удар, наши ноги сталкиваются. Прижимаю его спиной к раковине, наклоняюсь и завладеваю его ртом. Со вчерашнего дня я только и ждал возможности снова поцеловать его. Его вкус пьянит. Он сопротивляется, но я настойчив, и насильно открываю его рот своим.

Вчерашние поцелуи познакомили его с этим ощущением. На этот раз я более агрессивен, стараюсь выпить его дыхание и возбудить его. Большими пальцами провожу вдоль его груди, играя с сосками. Он извивается подо мной, пытаясь вырваться, но бежать некуда.

Мой рот скользит вниз к его подбородку, покусывая и целуя кожу. Он пытается перевести дух. Вклиниваю ногу между его ног, и приподнимаю колено, медленно поглаживая его взад-вперед по промежности. Только ему удается отдышаться, как тут же вновь задыхается. Покусываю его ушко, и ухмыляюсь, чувствуя, как отзывается его тело на стимуляцию. Вновь возвращаюсь к его рту, вынуждая повторить предыдущий поцелуй. Он отвечает, понуждаемый внезапным требованием собственного тела, наши языки трутся друг о друга. Отпускаю руки и глажу его кожу сквозь облегающую рубашку, мои ладони спускаются ниже, к интересующему меня объекту – его растущей эрекции.

Между делом задаюсь вопросом, а была ли у него вообще когда-нибудь эрекция.

Он подпрыгивает, когда я прикасаюсь к нему там, и снова принимается вырываться.

– Нет… – выдыхает он прежде, чем я успеваю заткнуть его рот своим. Одной рукой провожу вдоль его пояса, дразня кожу, а другой расстегиваю пуговицу и молнию. Бледные руки толкают меня в грудь, пытаясь остановить, заставить уйти. Но я же слышу его мысли. Он хочет, чтобы я остановился, хочет, чтобы продолжал, ему это нравится, он ненавидит нас обоих именно потому, что ему это нравится, он на миссии, я – его враг…

Все мысли испаряются, когда я беру его в руку. Он издает полукрик, полустон, пальцы судорожно цепляются за мою рубашку, глаза закрываются. Моя усмешка становится шире, я работаю рукой над его плотью, другая ладонь с некоторым трудом протискивается под его рубашку и она натягивается еще туже. Дразню его соски, пощипывая и потягивая их.

– Ш-Шульдих! – снова пытается Айя. – Остановись!

– На самом деле ты не хочешь, чтобы я останавливался, а?

– Д-да! – снова стонет он, когда я провожу большим пальцем по кончику его члена, повторяю это движение снова и снова, а затем нажимаю.

– По-моему, твое тело с тобой не согласно, – сообщаю я, смеясь и замедляя свои движения. Он не может издать ни звука, вместо этого его руки еще крепче вцепляются в мою одежду. Айя пытается сохранять контроль, но проигрывает, я вижу, как трещит по швам маска, которую он судорожно пытается удержать на месте. Наклоняюсь и захватываю его рот. Он отвечает с почти отчаянной поспешностью. Я тяну его плоть, слегка царапая ногтями, большой палец нажимает сильнее. Все устремляется к головке. Я сглатываю его крик в поцелуе, когда он кончает, вполне вероятно, впервые в своей жизни.

Он обмякает в моих руках. Я отпускаю его рот. Глаза Айи открыты и затуманены. Когда у него в голове проясняется, в них возникает водоворот эмоций – гнев, поражение, хлесткое унижение. Спускаю пониже воротник его рубашки, он слишком измучен, чтобы сопротивляться мне сейчас, и оставляю на его коже засос. Делаю шаг назад, наши взгляды сталкиваются, триумфальная, насмешливая улыбочка играет на моих губах.

– Побыстрее приводи себя в порядок, Вайсс. Уверен, твой напарник тебя уже заждался.

– К-кисама!

Смеясь, отворачиваюсь. Открываю замок и выхожу, но перед этим запираю дверь изнутри, чтобы предоставить рыжему немного уединения. В этом заведении полно извращенцев, кто-нибудь может попытаться воспользоваться тем, что он сейчас уязвим и выбит из колеи. Я не могу этого допустить.

В конце концов, он только что стал моей новой собственностью.

Поднимаю руку. Немножко его семени осталось на моих пальцах. Рассеянно обсасываю их, пробуя его на вкус. Ах, уже скоро, рыжик Айя. Скоро я попробую не только это, и ты целиком станешь моим.

Глава 3. Победа.

 

Когда Кроуфорд заходит в комнату, я лежу на спине, распростершись на кушетке, одна нога свисает вниз, ботинок другой упирается в стену. Руки заложены за голову. Да, поза странная, но удобная. Мои глаза устремляются к боссу, и я приветствую его легкой усмешкой.

– Разве тебе еще не пора в постель? – спокойно интересуется Кроуфорд, устраиваясь за компьютером.

– А я боюсь постельных клопов, – легко парирую я, подпуская чуточку снисходительности в голосе. – Слышал, они кусачие.

Воцаряется молчание, лишь слышится легкое пощелкивание клавиш – Кроуфорд работает. Разрешаю себе понежиться в ментальной тишине, которую обеспечивает его присутствие. Несколько минут мы оба молчим, затем Кроуфорд озвучивает свой вопрос:

– Как продвигаются дела с Вайсс? – он завершает свою работу, закрывает страницу и поворачивается лицом ко мне.

Моя ухмылка расплывается шире, когда я припоминаю события в клубе.

– Очень даже неплохо, – отвечаю я, выделяя тоном последнее слово.

Кроуфорд поднимается, собирая свои вещи. Выключает монитор. Проходя мимо, он бросает на меня быстрый взгляд, в золотисто-карих глазах легкое удовольствие. Ага, Кроуфорд что-то знает.

– Продолжай в том же духе, – спокойно советует он, покидая комнату. Запущенная мной в его мысли лапа возвращается ни с чем. Что бы Кроуфорд не знал, он держит это при себе, там, куда мне не пробраться.

Ну и ладно. Я не позволю, чтобы его секреты портили мне настроение. Мысленно разыскиваю Айю. Какая прелесть! Малыш Рыжик буквально источает унижение и гнев. Он был ранен на миссии и Цукиено только что приступил к обработке его раны. Похоже, цветочные мальчики обнаружили-таки метку, оставленную мной на его груди.

– /Привет, Айя-кун, правда же, она очень тебе идет?/ – посылаю я ему.

– /Катись в задницу, Шульдих, / – рявкает он в ответ.

– /Мне не *настолько* скучно. Кроме того…/ – мой тон становится страстным. – /Зачем делать работу самому, когда для этого есть ты?/

– /Убирайся из моей головы!/ – в его мыслях явственно читается угроза.

– /И прямиком в твою задницу,/ – откликаюсь я, посылая картинку.

Какая очаровательная реакция. Судя по разрозненным и испуганным мыслям остальных котят, Айя этого не ожидал и отпрыгнул в сторону от рук своих друзей и в результате оказался на полу. Его мысленная ругань и проклятья просто бальзам на душу.

– /Сладких сновидений, Айя-кун,/ – и я его покидаю.

Привлеченный моим хохотом, в комнату заглядывает Наги. Ерошит ладонью темные волосы: 

– И чем ты *сейчас* занят, Шульдих?

Одариваю его самоуверенной улыбочкой: 

– Всего лишь играю, бишонен.

– А ты можешь не играть, когда другие люди пытаются поспать?

– Какой стыд, прекрасный сон малыша Наги нарушен.

– Сон нужен не только мне, Шульдих.

Вскидываю бровь, моя улыбочка становится шире и превращается в ухмылку. Ох-хо.

– А знаешь, Наги… – говорю я, соскальзывая с кушетки и двигаясь к нему. Он остается около двери. Знает, что лучше не уходить, когда я с ним разговариваю. Протягиваю руку, беру его за подбородок, приподнимая его. – Есть куда более интересные занятия, чем сон.

– Не трогай меня, Шульдих, – безэмоционально произносит он, но я вижу предупреждающий намек в его глазах – он без колебаний применит против меня свою силу.

– Я же не делаю тебе больно, верно? – фыркаю я. – А кроме того, – шепчу ему на ушко, слегка прикусывая его. – Я сейчас не на тебя охочусь, – он поднимает взгляд, по его лицу ничего нельзя прочесть. Я знаю, он не может сдержать любопытство. Не могу противиться искушению. – Вот подумываю, не соблазнить ли мне кого-нибудь с кроличьим хвостиком и милым зонтиком…

– Кисама! – выпаливает он, и в тот же миг я врезаюсь в противоположную стену. Наги убегает прочь, дверь за ним с грохотом захлопывается, мой резкий смех следует за ним по пятам.

 

~ ~ ~

 

Я подхожу к комнате, приостанавливаюсь у двери и изучаю обстановку в комнате. Девчонка лежит на белой кровати, лицо ее расслабленно, глаза закрыты, будто она спит. Шарахаюсь от ее мыслей. Мне там не нравится. Там так холодно и темно. Однажды я попытался углубиться и поискать остатки ее сознания, так потом еле вырвался.

Мои глаза прикованы к мужчине, сидящему в кресле рядом с ее кроватью, спиной ко мне. Делаю шаг вперед, прикрываю дверь и ооочень тихо запираю ее за собой. Он замечает мое присутствие только после того, как я крепко обхватываю его руками, вжимаясь лицом в его шею сзади. Он испуганно подпрыгивает, пытается поднять руки, но не может – я крепко прижимаю их.

– Добрый вечер, Айя-кун, – хрипловато приветствую его, дыша ему в ухо.

Гнев вспыхивает в нем, он резко отдергивает голову: 

– Отойди от меня, ублюдок!

– Хмм… – притворяюсь, что обдумываю предложение, покусывая его мочку. – Нет. Что-то не хочется, – он извивается в моей хватке, стараясь вырваться, панические воспоминания о прошлой встрече вспыхивают в его мыслях вместе с жарким смущением. Кончиком языка я касаюсь чувствительной кожи у него за ушком.

– Не трогай меня! – он снова пытается поднять руки, но я крепко прижимаю его к креслу. Он даже не может ими пошевелить.

– Ты ранишь мои чувства, – с усмешкой сообщаю я.

– Я раню не только чувства, как только освобожу руки.

– /А почему ты думаешь, что к тому моменту ты все еще будешь сопротивляться?/ – губами прослеживаю линию его подбородка. Его руки зажаты бедрами, а мои как раз около его боков и я легонько щекочу его. Он извивается, изрыгая проклятья и пытаясь уклониться. – /Кажется, прошлой ночью ты получил удовольствие./

– Шульдих… – мрачно начинает он.

Я не даю ему закончить.

– /Дергаешься, как нервная девственница. О, а ведь верно/, – неожиданно разворачиваюсь, усаживаюсь к нему на колени и обвиваю руками его шею еще до того, как он понимает, что случилось. – Ты же и есть нервная девственница.

Завладеваю его губами. Его руки теперь свободны и он яростно отталкивает меня. Может быть, он позабыл, что я держусь за его шею. Я позволяю уронить себя спиной назад, утягивая его за собой, и как только мы падаем на пол, перекатываюсь, теперь он подо мной в ловушке. Все это время я не прекращал поцелуй, и пока он ошеломлен стремительными перемещениями, силой открываю его рот. Переплетаю свои пальцы с его и вздергиваю его руки над головой, прижимая их к полу.

Он бьется подо мной, не слишком довольный такой позицией.

– /Круто, Айя-кун./

Вжимаюсь в него бедрами, добиваясь реакции. Он подо мной резко захлебывается воздухом, но все еще пытается отодвинуться. Опускаюсь к его горлу, прокладывая вниз дорожку поцелуев и вылизывая его ключицу. Слышу тихий протестующий полувсхлип, полустон. Поднимаю голову и триумфально усмехаюсь, чувствуя возрастающую подо мной твердость. Наши глаза встречаются, мои довольные и затуманенные страстью, его – сузившиеся от гнева вперемежку с желанием.

– /От эмоций ты можешь убежать, Айя, / – говорю я, наклоняя голову набок. – /Но вот от желания…/ – я подчеркиваю свои слова, прижимаясь к его эрекции своей и наслаждаясь придушенным звуком, который он при этом издает. – /… нет. Этого ты отрицать не можешь./

– Я могу попробовать, – выплевывает он.

Смеюсь.

– /Уймись, Айя. Мы здесь не на работе. Я не Шварц, ты не Вайсс. Мы – просто пара сексуальных парней, ищущих с кем бы трахнуться./

– *Я* этого не ищу.

– /Какая жалость, потому что трах тебя сам нашел,/ – освобождаю одну из его рук, тянусь вниз и забираюсь ему под брюки и белье. У него хорошая реакция, как только его рука оказывается на свободе, кулак устремляется к моей голове – но еще раньше я добираюсь до его плоти. Ход его мыслей прерывается, и вместо того, чтобы ударить, он крепко вцепляется в воротник моей рубашки. Почувствовав мою хватку, он дергается, пытаясь вырваться. Мне плевать, почему он это делает, мне просто чертовски нравится, когда он так трепещет подо мной. – /Подыграй мне, Айя-кун. Это ничего не изменит. В следующий раз, когда мы встретимся по работе, я буду по-прежнему стараться поджарить тебе мозги, а ты – развалить меня на две половинки. А сегодня у нас выходной. Наслаждайся./

– Пошел в задницу, – рычит он.

– Точно, – мурлычу я, моя рука двигается в ритме, который должен свести рыжика с ума. С его губ, несмотря на попытки подавить его, срывается тихий стон. Я продолжаю свою работу, наблюдая за его реакцией, освобождаю его вторую руку и опускаю свою ладонь вниз. Пуговицы-кнопки на его рубашке легко поддаются под моими опытными пальцами, и я прикасаюсь к его шелковистой гладкой плоти, пощипывая и играя его сосками.

– Ш-Шульдих! – задыхается он. – Не делай этого!

Ch'. Хотя его тело практически предлагает мне себя, его разум все еще противится. Я не возьму его, пока он не произнесет это вслух – не попросит взять его. Опускаюсь к его животу, покрывая поцелуями теплую плоть, погружаю язык в его пупок, другая моя рука скользит к талии и ниже, стягивая с него брюки. Сажусь верхом на его колени, теперь обе мои руки могут свободно работать над его брюками. Айя приподнимается на локтях и хватает меня за волосы.

Ой!

Вскидываю бровь, оглядывая его. Щеки его пылают, глаза расширены. Он пытается взять под контроль свое учащенное дыхание:

– Оставь меня в покое! Я не собираюсь участвовать в твоих мерзких играх.

– Твои голова и тело ведут спор, Айя, – сообщаю я, усаживаясь покрепче, в то время, как он пытается спихнуть меня. Игнорирую крепкую хватку в своих волосах и резким движением сдергиваю вниз его одежду. Вторая рука тоже вцепляется в мои волосы и зверски дергает, пытаясь стащить меня.

Твою мать, больно!

Перехватываю его запястья и выдаю нехорошую улыбочку. – А вот за это, – сообщаю я, – теперь не жди от меня пощады.

– С каких пор ты вообще… – начинает он язвительно-снисходительным тоном.

Он не успевает закончить фразу, я опускаю голову, вбирая его на всю длину в рот. Он издает хриплый вскрик и сгибается пополам, вцепляясь в мои плечи. Мысленно я смеюсь, слыша его отрывистое дыхание. Какой бы контроль над собой он не обрел, какой бы шанс повернуть дело в свою пользу у него не оставался – все это только что испарилось. Я хватаю его бедра, удерживая их неподвижно, и двигаю ртом вверх и вниз, мой язык блуждает по его коже, чтобы достичь желаемого результата, как я проделывал со многими другими.

Айя стонет, пытаясь вывернуться из моей хватки – на этот раз не для того, чтобы освободиться, а чтобы заставить меня ускорить движения. Чего я не делаю.

Скоро появляются признаки неминуемой развязки. И прямо перед тем, как он мог бы кончить, я отстраняюсь. Айя тихо протестует. Приподнимаюсь, удерживая его руки по бокам, в то время как он безуспешно извивается. Глаза его крепко зажмурены, потому что он чувствует на своем лице мое дыхание. Он не хочет смотреть на меня. Не хочет видеть играющую на моих губах триумфальную ухмылку.

Я получу его и получу прямо сейчас. И чем дольше я подожду, тем больше приобрету.

Наклоняюсь и целую его. Он охотно отвечает, и мы тонем во вкусе друг друга. И вновь я отодвигаюсь. Губы его сжимаются, глаза медленно открываются. Он знает, чего я жду. Глаза наши встречаются, мои – безо всякого выражения, и его – затуманенные и обиженные. Он пытается освободить руки, но я не отпускаю, перехватываю оба его запястья одной рукой, а освободившейся ладонью провожу вдоль его бедра, избегая прикосновения к той области, где они нужнее всего.

Он кусает губы, немного выгибаясь вперед. Я негромко посмеиваюсь.

– Без меня ты не получишь облегчения, Айя-кун, – спокойно сообщаю я. – А я не уйду, пока не получу того, чего хочу.

– Зачем ты это делаешь? – шепчет он.

– Мне нужен новый партнер по сексу. Тебе нужно с кем-то переспать. Все просто, а? – он слегка вздрагивает от насмешливого тона. Ясно как божий день, кто здесь победитель, но он все еще сопротивляется. Мои пальцы легко сдвигаются чуть ближе, и он скулит. – Скажи это, Айя, – командую я. – Скажи мне взять тебя, и я так и сделаю.

Он трясет головой, зубы его с такой силой вонзаются в губу, что показывается кровь. А я вновь смеюсь.

– Все еще отказываемся. Неужто сможешь против меня долго продержаться? – наклоняюсь вперед и слизываю кровь, ловя его взгляд.

Напряженный момент тишины воцаряется между нами. Айя крепко зажмуривается, признавая поражение: 

– Шульдих… пожалуйста.

– Не закрывай глазки, – упрекаю я, снова касаясь его эрекции и легко пробегая по ней пальцами. Он извивается и скулит. Ах, только вспомнить, каким он был несколько дней назад, и сравнить с этим видом… Я искренне восхищаюсь собой.

Он открывает глаза и произносит: – Шульдих, пожалуйста.

– Пожалуйста, что? – услужливо подсказываю я, наши лица так близки, что дыхание смешивается.

– …Возьми меня…

Ах, победа так сладка. Я накрываю его рот своим. Сегодня ночью еще один девственник расстанется со своей девственностью.

Глава 4. Танец.

 

Под кроватью его сестры аккуратно сложены стопки простыней. Хватаю ближайшую и резко встряхнув, расправляю. Айя сидит, прижавшись спиной к торцу кровати, лицо его покрыто легким румянцем, дыхание учащенное. Ах, как он прекрасен. Кое-как расстилаю простыню. Я это делаю не ради того, чтобы ковер оставался чистым. Еще меньше меня волнует, что подумают медсестры, когда придут сюда и обнаружат улики того, чем мы собираемся заняться прямо сейчас. Единственная причина – не желаю ободрать задницу о ковер во время секса.

Сидя на корточках, оборачиваюсь к Айе и облизываю губы в предвкушении. Время ожидания закончено. Я хочу его прямо сейчас. Будто чувствуя мои мысли, он вжимается в кровать позади себя. Он этого хочет, но не от врага. Это его пугает – пугает, что будет больно, пугает, что ему это может понравиться, пугает, что нас могут обнаружить. Нервный, нервный девственник. Я подбираюсь к нему и хватаю за запястье. Он колеблется, сопротивляется, затем, когда я тяну настойчивее, позволяет подтащить себя вперед.

Прижимаю его к себе, ловлю его губы и усмехаюсь про себя, когда они почти немедленно приоткрываются. Мой язык погружается внутрь, пробуя, запоминая внутреннюю поверхность его рта, побуждая отвечать. Он неохотно подчиняется. Отпускаю его запястья и снимаю с него рубашку, поглаживая кожу пальцами. Одновременно, подталкиваю его назад, пока он не оказывается сидящим на простыне. Теперь уже его язык играет с моим, в глубине его рта мы ведем войну, плоть сталкивается с плотью, пока это не начинает напоминать тот самый танец, в котором вот-вот примут участие наши тела.

Когда мы останавливаемся, чтобы передохнуть, он уже обнажен по пояс. Его рука касается моей рубашки, длинные пальцы неуверенно-вопросительно проводят по пуговицам. Хватаю и подвожу к своей груди другую его ладонь, так что наши руки вместе накрывают пуговицы. Он повинуется молчаливому приказу, руки его трясутся, но достаточно проворно справляются с пуговицами и сдвигают одежду с плеч. Поглаживающие мою обнаженную кожу пальцы уже не холодные, они теплые от кипящей в крови страсти. Забираю у него свою рубашку, нетерпеливо отшвыриваю ее в сторону и прижимаю ладони к его шелковистой коже. Мои пальцы смыкаются вокруг соска, я тяну и пощипываю, вызывая маленькие вспышки наслаждения. У него перехватывает дыхание, его руки блуждают по моей обнаженной коже. Когда я наклоняюсь вперед и беру другой сосок в рот, ему остается удовольствоваться исследованием моей спины. Легко подразниваю комочек плоти и ухмыляюсь, когда чувствую, как он твердеет. Айя извивается, а я продолжаю безжалостно играть с ним.

– Шульдих, – умоляюще выдыхает он, его ногти легонько царапают мои лопатки. Губы мои двигаются вверх, язык прокладывает дорожку вдоль его восхитительной груди, мои пальцы скользят вниз. Коленом подталкиваю его назад, так что он оказывается лежащим на простыне. С ленивой грацией нависаю над ним, обхватывая ногами, и ложусь сверху, грудью к груди. Кожа к коже… очаровательно. Начинаю двигаться, моя закрытая одеждой эрекция скользит вдоль его обнаженной, глубоко в моем горле зарождается стон восхищения, он издает придушенный крик, его глаза распахиваются. Я хочу увидеть его полностью лишенным контроля, без маски, прикованным ко мне.

Завладеваю его губами в иссушающем душу, перехватывающем дыхание поцелуе, охотясь за сладкими тайнами его рта. Он сразу же отвечает, борясь за доминирование. Потихоньку я поддаюсь, заманивая его в собственный рот. Он следует за мной, на новой территории его смелость слегка слабеет, но его робкий язычок исследует ее. Поощряю его, слегка покачиваясь поверх него, посылая поток страсти и желания напрямик через наше естество. На секунду его пальцы впиваются в меня, а потом сползают мне на грудь. Ногти подразнивают мой сосок, так меня этим удивив, что я слегка подпрыгиваю. Он чувствует небольшую заминку в моих движениях и продолжает играть с соском. Я издаю стон, чувствуя, как искрящееся наслаждение от его ласк разливается пожаром и прямиком устремляется к моему паху.

Отпускаю его рот и резко присасываюсь к горлу, оставляя там красную отметину в пару той, которая уже начинает бледнеть на его ключице. Наши пальцы продолжают дразнить плоть друг друга, а я не перестаю покачиваться взад-вперед в ритме нашего прерывистого дыхания, прижимаясь к нему. Теперь он тоже двигается со мной, объединяя наши усилия, и мы оба стонем от вспыхивающих ощущений. Ara~! Покладистый в сексе Айя – это очень, очень хороший Айя.

Ну, довольно. На мне слишком много одежды. Избавляюсь от нее, игнорируя его протесты, расстегиваю штаны и ногой отпихиваю их в сторону. Айя, кажется, улавливает намек и до конца спускает собственные брюки. Его руки трясутся так сильно, что ему приходится помогать, зажимая его рот грубым, требовательным поцелуем, в то время как мы избавляем его от брюк и белья. После небольшого упражнения на гибкость с его стороны, одежда летит в сторону.

Наконец мы оба обнажены. Голодным взглядом блуждаю по его фигуре. Совершенство, абсолютное совершенство. Бледная, шелковистая кожа, длинные грациозные руки и ноги. Фиолетовые глаза разглядывают мое голое тело и эрекцию, и я слышу нотки беспокойства, смешанного с предвкушением.

– /Слишком большой… Как?.../ – щеки его вспыхивают, он отводит глаза и упирается взглядом в простыни, на которых лежит.

Я хохочу: 

– Ты растянешься, Айя.

Он бросает на меня умеренно злобный взор за то, что я заглянул в его мозг и издеваюсь над ним, но когда я подползаю к нему, его лицо разглаживается. Вынуждаю его встать на четвереньки, и он послушно занимает позицию. Прижимаюсь к нему сзади, одной рукой обхватываю его грудь, другой – талию, накрывая пальцами его эрекцию. Похоже, наши тела превосходно подходят друг к другу.

Ха! Мое тело ко всем превосходно подходит, когда я с ними трахаюсь.

Я тихонько покачиваюсь вместе с ним, моя эрекция прижимается к его заднице. Он делает резкий вдох, поддаваясь навстречу нарастающему наслаждению. Мы двигаемся взад вперед, мои зубы оставляют след вдоль его спины, наше покачивание перерастает в единое плавное движение, мы оба дышим громко и отрывисто, все разумные мысли вытеснены желанием и страстью. Кажется, время застывает, а мы всё продолжаем свой танец, пока я не начинаю терять связь с реальностью, а вместо нее возникает примитивное желание схватить и трахнуть.

Я вполне готов. Отпускаю Айю и трясущимися руками тянусь к своим брюкам. Он протестует против моего отсутствия.

– Скоро, – заверяю я, роясь в карманах. Где же…? А! Мои пальцы смыкаются на маленьком флаконе, выхватывают его и отвинчивают крышечку. Снова придвигаюсь к Айе и начинаю смазывать пальцы. Густой аромат мускуса и корицы разливается в воздухе по мере того как лубрикант щедро покрывает пальцы. Волосы Айи падают ему на лицо и чтобы разглядеть, что я делаю, ему приходится наклонить голову. Запечатлеваю быстрый поцелуй на основании его спины, провожу пальцами вниз по расщелине, а затем погружаю внутрь.

Он напрягается, шипит, спина напрягается.

– /Больно…/

– /Будет намного лучше,/ – мне не нужно, чтобы он зажимался и выталкивал меня. Он не знаком с этой неизбежной болью – так же как и я, когда меня брали в прошлом. Разумеется, добровольно я снизу никогда не оказывался, но прямо сейчас думать об этом не хочется. Свободной рукой обхватываю его, поглаживая его эрекцию, чтобы отвлечь. Боль и удовольствие противостоят друг другу, но едва ли этого достаточно. Добавляю второй палец, развожу их и поворачиваю, растягивая его. Он издает тихий болезненный стон.

– Шульдих… Это *больно*…

Не отвечаю. Я слишком занят поиском кое-чего.

Сейчас… Где же оно?

Решаю рискнуть и поворачиваю пальцы вверх, не спуская глаз с лица Айи и наблюдая за его реакцией. Сейчас или последует вопль, или… его глаза широко распахиваются, рот приоткрывается в молчаливом крике, все тело изгибается дугой от этого прикосновения.

Похоже, я нашел нужную точку. Ха.

Добавляю третий палец, за наслаждением он этого почти не замечает. Оставляю его член и смазываю свой собственный, слегка поеживаясь от соприкосновения прохладного масла с плотью. Занимаю удобную для входа позицию. Айя тихо умоляет, требуя довершить начатое. Извлекаю пальцы, с удовольствием слыша издаваемый им разочарованный звук. Секунду я колеблюсь, удерживая его бедра неподвижно, охватывая его взглядом.

Маленького девственника Вайсс больше нет.

Он весь мой.

Толкаюсь внутрь. Он вцепляется в простыню, пытаясь устоять, хотя все его тело требует уйти от проникновения. Похоже, он больше не может держаться, и я усиливаю хватку на его бедрах. Я помню, как это ощущалось в первый раз, когда мной овладели. Будто меня разрывали пополам, и именно так он себя сейчас и чувствует. Одной рукой я работаю над его эрекцией, пытаясь побороть боль. Это не слишком помогает, сам знаю, но мне удалось наконец войти полностью.

Мы оба замираем, Айя быстро и рвано дышит. Его тело медленно приспосабливается ко мне, но его мозг кричит от боли. Он такой восхитительно тугой, такой заманчиво теплый. На миг я закрываю глаза, легкая улыбка изгибает мои губы. Чудесно. Хочу поддаться порыву и взять его прямо сейчас, но это напрочь разрушит всю мою тяжелую работу. Медленно. Осторожно. Уфф.

Он готов настолько, насколько может. Мысленно представляю ту специальную точку, и выхожу из него. Слышу, как он скрипит зубами, стараясь не кричать от боли. Направляю себя под нужным углом. Это затмит всю боль. Вталкиваюсь внутрь.

– О, *Боже*! – пораженно вскрикивает он.

Снова и снова я погружаюсь в него, все глубже, каждый раз с неизменной точностью задевая его точку удовольствия. Меня пьянят два наслаждения – физическое, от секса, и ментальное, от тихих вскриков и просьб стройного партнера подо мной. Мы растворяемся в едином ритме. Я смотрю, как падают капли моего пота на его спину и стекают вниз, мои руки работают над его эрекцией, подводя все ближе к наслаждению. Мой рот приникает к его спине, пробуя кожу на вкус. Соленая от пота, его и моего, но в этом есть нечто восхитительное.

Не знаю, как долго мы продолжаем этот танец, но финал близок. Айя кончает первым, все его тело напрягается и он изливается на простыню. Я отстаю лишь на несколько рывков, после оргазма разрешаю себе лишнюю минуту замереть поверх него. Наконец, я освобождаюсь и опускаюсь на простыни. Он падает вниз, не в силах больше держаться, но тщательно избегает лечь на грязное пятно.

Я вытягиваю руку, вытаскиваю еще одну простыню, не беспокоя себя разворачиванием, и просто кладу поверх пятна. Ложусь и притягиваю его поближе, грудью прижимаясь к его спине. Подкладываю руку вместо подушки себе под голову, а другой – приобнимаю его за грудь. Мы лежим в молчании. Айя старается привести мысли в порядок после шока и сексуального порыва, но он для этого слишком измучен.

– Ну что, не так плохо, а? – интересуюсь я, тихонько посмеиваясь ему на ухо. Он явно слишком устал, чтобы отвечать вслух, хотя и бормочет что-то неопределенно-грубое мысленно, зная, что я услышу. Впрочем, ответ на свой вопрос я слышу. Ему понравилось. Я так и знал. Наблюдаю, как он отбывает в страну сновидений, и пока он еще не слишком далеко и может меня слышать, шепчу ему на ушко: – Надеюсь, твоей сестренке шоу понравилось.

И вот он уже спит. Некоторое время я лежу подле него. Эта ночь прошла хорошо.

 

~ ~ ~

 

Устраиваю Айю в кресле и отступаю на шаг, оглядывая комнату. Он все еще спит, настолько утомлен, что даже не проснулся, когда я поднимал его с пола. Теперь он полностью одет и сидит в кресле возле кровати сестры. Еще раньше я вылил на простыню забытый Айей напиток, стоявший на столике возле постели сестры. Затем я просто выбрасываю эту простыню в ведро с водой проходящей мимо уборщицы, когда она смотрит в другую сторону.

Комната в порядке. Не осталось никаких видимых следов недавнего секса.

Посматриваю на дремлющего Айю. Я не хочу, чтобы он считал это всего лишь сном, так что оставил ему небольшое напоминание о реальности случившегося – на нем надета моя рубашка.

Наклоняюсь и целую его в лоб.

– Забавно получилось. Прощай, – поворачиваюсь и покидаю комнату, кивая входящему санитару, мои губы изгибает ухмылка. Обожаю, когда мне дают такую приятную работу.

Глава 5. Усталость.

 

Прошло три недели. Я держу слово – не домогаюсь Айю на миссиях, только в свободное время. Прихожу к нему почти каждую ночь, а иногда и днем, мешая ему работать. Его товарищи по команде не понимают, чего я припираюсь, поскольку лезу я ко всем одинаково. Хидака забавный просто потому, что наивен, Цукиено – потому, что он всего лишь ребенок, Кудо – потому, что он так похож на меня, а Айя … Айя – потому, что он такой чертовски сексуальный, когда злится.

Три недели, а Айя все еще борется со мной. Каждый раз к моему приходу он собирается с духом и энергией, чтобы попытаться выставить меня. Честно говоря, жалкое зрелище, хотя и забавное. Стоит мне только затащить его в кровать и вытряхнуть из одежды, как он перестает сопротивляться. Страсть между нами он отрицать не может. Как и то, что он моя секс-игрушка.

Наги уже знает, что происходит, и Фарфарелло тоже. Наги на эту тему по большей части помалкивает, хотя в его голове раздражение, что я регулярно сплю с убийцей из Вайсс, смешивается с облегчением, что я не занялся Тот. Понятия не имею, с чего он решил, что она меня может заинтересовать – она такая противная – и какое ему вообще до нее дело. Он-то ее не любит. Ему нравится кое-кто, но я не забирался в его мысли достаточно глубоко, чтобы узнать, кто именно. Пока меня это не интересует. Когда мне понадобится поиздеваться над ним, я докопаюсь.

Фарфарелло отнесся к моему выбору одобрительно. Недавно я ему все объяснил про содомию, а он всегда поддерживает то, что грешно и заставляет Бога рыдать. Он и его Бог. Я закатываю глаза, выпрямляясь в кресле. Нет никакого Бога, а если и есть, то какое ему дело до одного маленького психопата? Мир полон идиотов вроде Фарфарелло. Если выходки Фарфарелло заставляют Бога плакать, то и деяния других тоже, а значит, Бог должен ничего не делать, только рыдать. Если это правда, то кому нужен плакса-Бог?

Заметив мою взвинченность, Кроуфорд обращает на меня Взгляд. В ответ я ухмыляюсь. Ну что поделать, мне скучно. Он инструктирует нас перед сегодняшней миссией. Его видение предсказывает, что там покажутся Вайсс. Я доволен. Айя такой сексуальный, когда от него еще пахнет резней и кровью. Сколько раз я брал его, когда его меч еще лежал поблизости, ожидающий очистки, когда руки и одежда его блестели от жизненных жидкостей ночной мишени. В первый раз, когда я взял его таким, он реагировал весьма агрессивно. Думаю, что для него держать себя и свое оружие в чистоте очень важно, типа нужно смыть с себя кровь другого человека и чувство вины, чтобы приблизиться к столь желанной мести за сестру. Я тихонько хихикаю.

– Шульдих, поскольку ты находишь все это столь развлекательным, почему бы тебе не подвести итог сказанного? – голос Кроуфорда вонзается в меня, вырывая из приятной мечтательности.

– /Он опять не слушал/, – вздыхает Наги.

– /Можно подумать, ты много слушал?/ – парирую я, чувствуя отстраненность в его мыслях и шустро добывая оттуда только что произнесенную речь Кроуфорда. – /Вероятно, мечтал о своей пассии./

Он посылает в мою сторону убийственный взгляд, отрезая свои мысли стеной так быстро и резко, что меня выбрасывает прочь. Ой! Быть вышвырнутым из чьего-то разума – не самое приятное ощущение. Все равно, что быть ужаленным пчелой. Но я лишь ухмыляюсь еще шире, маскируя резкую, но быстро проходящую боль. Кроуфорд ждет со спокойным и терпеливым выражением лица. Хладнокровен и собран, как всегда. Когда-нибудь я попытаюсь взломать его холодность тем же образом, каким сломал Айину. Несколько раз мы с ним переспали. Секс был хорош, но мы оба потеряли интерес.

Похоже, сегодня мой мозг зациклен на сексе, размышляю я, водружая ноги на стол. Кроуфорд многозначительно взирает на них. Ему не нужно ничего говорить. Вполне достаточно замаскированного неодобрения. Убираю ноги и закатываю глаза.

– Очередная простая миссия. Мы заходим и уничтожаем документы, в то время как Вайсс разбираются с мишенью. Наги и Фарфарелло будут присматривать за Вайсс, чтобы нацелить их в нужном направлении, а ты и я будем все крушить, – встречаю взгляд Кроуфорда. – Как делать нечего.

Рот Кроуфорда подергивается в заменяющей ему ухмылку гримасе. Я заметил, что так он ухмыляется, когда знает что-то важное для нас, но не собирается делиться. Мысленно тянусь к нему и стучусь в его ментальные щиты:

– /Как грубо утаивать что-то от своих любимых подчиненных./

– /Очень скоро ты все сам узнаешь. А теперь – пошел вон из моих мыслей!/

Я запускаю пальцы в волосы, мысленно издавая насмешливо-досадливый вздох: 

– /Нельзя внутрь, нельзя рядом, а дальше ты пожелаешь, чтобы я даже и думать забыл про твой разум/.

– /Так и должно быть./

– /В жизни ничего не происходит так, как должно быть, верно?/ – я еще раз пробую пробиться за его щиты, потом отступаю. Фарфарелло ножом вычертил план на столешнице, а сейчас порезал себе руку, чтобы кровь заполнила бороздки. С отвлеченным интересом наблюдаю за ним, на миг позволяя его мыслям проплыть сквозь мои, потом мне становится скучно и я закрываюсь.

– Выходим через пять минут, – сообщает Кроуфорд и покидает комнату.

Наги слегка хмурится в мою сторону, встает и уходит, Фарфарелло следует за ним. Он понял, что я обыскал его мозг, чтобы ответить на вопрос Кроуфорда. Господи, некоторые так трясутся над своими мозгами. Наги и Кроуфорду повезло – они знают, как ставить щиты. Но кое-кто этого не знает…

Откидываюсь на спинку кресла, посылая телепатию на поиски Айи. Вайсс уже на позиции. Мы же прибудем тогда, когда они пройдут сквозь внешнюю охрану.

– /Тук, тук, Айя-кун,/ – шепчу я.

– /Чего тебе надо?/ – он нервничает.

– /О, кусочек того, кусочек этого, возможно, тебя – обнаженного и на все согласного подо мной…/.

– /Убирайся из моих мозгов!/

– /А ты заставь меня/.

Гневные проклятия и угрозы в мой адрес: 

– /Не лезь ко мне, когда я на миссии/.

– /Так значит, потом будет можно? Как мило с твоей стороны дать мне разрешение/.

– /Раньше тебе никогда не требовалось разрешение,/ – его мысли разбегаются, он вступает в схватку, сосредотачиваясь на работе. Его глазами я вижу мужчину, с которым он сражается. Погружаюсь глубже в его сознание, растворяясь в нем. В его мозгу вспыхивает сигнал тревоги. Он *чувствует* разницу при моем присутствии. Я ласкаю его мозг. Мужчина падает мертвым и в тот же момент Айя спотыкается и приваливается к стене, стараясь собраться с мыслями – которые я спокойно разбрасываю в разные стороны.

– /Как бы ты чувствовал себя, Айя, если я оказался рядом и трахнул бы тебя прямо там?/ – мурлычу я мысленно. Я никогда раньше не делал с ним этого на миссии. По-моему, это очень забавно, чувствовать пробегающую дрожь от его реакции на мои слова, а уж находиться внутри него – чистое наслаждение. – /Я мог бы уволочь тебя в один из темных уголков и взять тебя…/ – посылаю ему небольшие картинки-вспышки: вот я медленно снимаю с нас одежду, прижимаю его спиной к окружающей поместье стене, куда не достает свет тусклых фонарей. От этих образов дрожь пронизывает нас обоих.

– /Я мог бы кусать тебя, целовать тебя, прикасаться к тебе…/

Когда он ухитряется настолько собраться с мыслями, что может говорить, его слова звучат отрывочно и с просительной интонацией – сомневаюсь, что он это осознает:

– /Я же на миссии!/

Сам факт, что это все, что он произносит в ответ, вместо того, чтобы обозвать меня ублюдком, хентайщиком и бог знает кем еще, приятен и забавен. Похоже, против самого предложения он не возражает. Возможно, он слабеет. Моя улыбочка становится шире.

– /Я так понимаю, что не будь ты на миссии, мне было бы можно позабавиться с тобой?/

– /Я этого не говорил!/

– Шульдих, – голос Кроуфорда. Я не хочу обращать на него внимания. Хочу остаться здесь, в мыслях Айи, в его теле. Никогда раньше чужой разум так идеально мне не подходил. Это опьяняет, полностью сливаться с кем-то еще, даже если он всего лишь простая секс-игрушка. – Шульдих.

Внезапно меня опаляет боль – смесь боли и шума. Кто-то, кто всегда держал свой разум закрытым, только что открыл ворота, а мой ум не запрограммирован принимать ментальные образы. Приспосабливаться к Фарфарелло было тяжело из-за его ментального состояния, с Наги было неудобно просто потому, что это свежий мозг. А сейчас мысли садиста-мужчины проносятся сквозь меня. Должно быть, я мысленно заорал – вслух я лишь вздохнул – потому что Айя встревожился, поняв, что что-то не так.

– /Шульдих?/

Со всей доступной мне скоростью покидаю его мозг, оставляю его. В столь уязвимом состоянии я не могу блокировать это новое присутствие, не могу отчетливо его слышать и не могу идентифицировать. И лишь когда я полностью выпутываюсь из Айи, то понимаю, что это мозг Кроуфорда – и как только это происходит, он вновь намертво закрывается. Его глаза холодно меня рассматривают, а я непонимающе пялюсь на него в ответ.

– Наги уже две минуты пытается привлечь твое внимание, – невыразительным, ровным тоном информирует Кроуфорд.

Я все еще стараюсь привести свои мысли в порядок. Кроуфорд, единственный человек, на которого я всегда мог рассчитывать в плане ментальной тишины, открыл для меня свой мозг. Я выбит из колеи и нервничаю. Бросаю на Наги быстрый взгляд. Он стоит в дверном проеме, его лицо ничего не выдает, но мысли в смятении. Заглянув туда, вижу себя его глазами несколько минут назад: на лице – смесь экстаза и вожделения, глаза прикованы к точке на стене. Он никогда раньше не видел меня в таком состоянии и не понимает, почему я не услышал его.

Не услышал, потому что не хотел.

Надежно оградив свои мысли, грациозно поднимаюсь на ноги и позволяю ухмылке заиграть на губах. – С каких это пор я обращаю внимание на малыша? – лениво и насмешливо вопрошаю я.

– Мы уходим, – не отвечая на вопрос, Кроуфорд разворачивается и покидает комнату. Наги еще секунду глазеет на меня, а потом послушно следует за ним. Полагаю, Фарфарелло уже внизу, в машине, и ждет нас. Направляюсь следом за своими товарищами по команде и присоединяюсь к маленькой процессии.

 

~ ~ ~

 

Я прогуливаюсь вниз по улице, в том направлении, куда ушел Айя. Покинув усадьбу Руджими – дом мишени – он не вернулся в цветочный магазинчик со своими товарищами. Я наблюдал за ним все это время и видел, как он быстро извинился и ушел. Его мысли были – и остаются – в раздрае. Что-то беспокоит мою маленькую игрушку.

Я нахожу его в парке, он сидит на скамейке и смотрит в небо. Его глаза… очень странные. В этих аметистовых глазах необычный огонек, граничащий со страхом и ненавистью, скрытый за почти пустым взглядом. Выступаю из тени на тропинку перед ним и приваливаюсь к дереву.

– Ну что с тобой *опять* не так? – спрашиваю я, приглядываясь. Похоже, Айя из-за чего-то пребывает в паршивом настроении. Это нарушает мои планы на вечер, которые заключаются в следующем: Найти Айю, Трахнуть Айю, и, конечно же, Уйти от Айи. Однако в моих планах предполагался Айя в его нормальном спокойном состоянии, или, возможно, не слишком согласный Айя, каким он был перед миссией, а не этот тип, что сидит передо мной. Он отрывается от созерцания звезд и начинает с особенным вниманием, порожденным отвращением и ужасом, рассматривать свои руки.

– Тот человек, которого мы убили сегодня, – тихо произносит он, – у него были дети.

– Масса людей имеют детей, – легко откликаюсь я. – Это результат гетеросексуальных отношений.

– Ты не понимаешь, – руки Айи сжимаются в кулаки, он поднимает лицо, губы сжаты в тонкую болезненную линию, глаза полны горя. Я пристально гляжу на него и чувствую, как что-то во мне вздрагивает. Saa... Чтобы это не было, это не к добру. Думаю, надо дать ему выговориться, не прерывая остроумными комментариями, и слегка киваю, поощряя продолжать. – У него были сын и дочь… Они видели его смерть. А сын…, – Айя замолкает, и вновь упирается взглядом в свои руки. – К тому времени, как Руджими был мертв, здание рухнуло от взрыва, устроенного Оми. Обломком мальчика убило. Девочку утащил слуга, сразу после смерти ее брата. Эта девочка навсегда запомнит меня, Шульдих. Она всегда будет думать обо мне, как об убийце её отца, и вероятно, будет считать, что я виновен в смерти ее брата. Она будет вспоминать меня, как я – Такатори.

Ах… теперь понятно. События сегодняшней ночи – пронзительное напоминание Айе о его прошлом и той разрушительной роли, которую сыграл Такатори. Айя всем телом и душой ненавидит Такатори. Вообразить, что кто-то будет думать о нем так же, для него сущий ад.

Совершенно не представляю, что сказать. Во мне борются два противоположных побуждения: утешить его или свалить отсюда, ибо, скорее всего, секса от него сегодня не дождешься. А секс – это единственная причина, по которой я прихожу, верно?...

Отлепляюсь от дерева и шагаю к нему. Сажусь перед ним на корточки, спокойно, без издевки, вглядываюсь в него: 

– Брось это, Айя.

– Не могу! – взрывается он.

Я беру его ладони в свои и сжимаю. Кровь с его перчаток пачкает мои руки.

– Просто брось. Забудь, что случилось сегодня, забудь свою ненависть к Такатори. – Он старается выдернуть руки, но я не отпускаю. Он не может оторвать от меня глаз, наши взгляды сцепились. – Если все время расковыривать рану, Айя, она никогда не заживет.

– Тебе-то откуда знать? – ядовито вопрошает он – теперь его очередь издеваться. – Был ли у тебя когда-нибудь тот, за кого бы ты с радостью отдал жизнь – и не смог защитить?

Трудно описать, как сильно жалит эта реплика. Я не знаю, что больнее: то, что он считает меня неспособным на заботу о ком-нибудь, или острое напоминания о веселой улыбке моей сестры и ее звонком голосе. Словно обжегшись, я отдергиваю руки и легко поднимаюсь. Думаю, он чувствует мой гнев, потому что смотрит на меня с опаской. Хватаю его за подбородок, приподнимая голову, и склоняюсь к нему. В его глазах что-то вспыхивает. Он думает, что сейчас я причиню ему боль.

Чертовски верно, я собираюсь причинить ему боль.

Но глядя в эти фиолетовые глаза, чувствуя бурлящую внутри него боль, я ощущаю, как мой гнев немного затухает. Мысленно цепляюсь за него. Я хочу оставаться злым. Хочу сделать ему больно за то, что он сказал мне такое, когда я всего лишь старался помочь.

Какого черта я вообще хочу помочь Айе? Он – моя секс-игрушка. И поглядите, что получаешь за помощь!

Гнев проходит, хотя боль остается. Моя хватка ослабевает, я отпускаю его и делаю шаг назад, засовывая руки в карманы пиджака, моя поза вновь расслаблена.

– У меня была сестра, – наконец объясняю я.

Айя поражен. Он хлопает глазами, уставясь на меня: 

– Правда?

– Ага, – наполовину отворачиваюсь. И почему я это ему рассказываю? Только Кроуфорд и те, кто меня тренировали, знают о моем прошлом, причем Кроуфорд знает только потому, что его ознакомили со всей касающейся меня информацией. – Ее убили – всю мою семью убили – когда они не захотели отдавать меня в Шварц, – Вся горечь и боль, которые я так тщательно похоронил и запечатал, того и гляди вырвутся наружу. Мне надо забыть об этом. Мне нужен секс. С некоторым трудом прилепляю на лицо ленивую ухмылку. – Хотя, нет смысла переживать из-за таких вещей.

– Почему ты работаешь на них? – теперь Айя поднялся, он стоит рядом со мной. Черт. Он чувствует мою боль. А я не хочу, чтобы он ее чувствовал.

Оборачиваюсь к нему и провожу пальцами вдоль его щеки.

– Не теперь, – упрекаю я, широко усмехаясь. – Я пришел сюда не просто так.

Не уверен, чего я ожидал от него после этих слов, но его реакция удивляет меня. Он слегка кивает, позволяя мне наклониться и поцеловать его. На этот раз никакой борьбы – он с самого начала отвечает, стягивая с рук окровавленные перчатки, пока мы целуемся. Я забираю их и запихиваю себе в карманы. Теперь уже его руки прикасаются ко мне, его пальцы путешествуют по моей груди и животу. Не знаю, удивляться мне или радоваться, что он так полон энтузиазма. Мы все еще на людях. Конечно, поблизости никого нет, полночь все-таки, но… Ch', хватит на сегодня думать. Запускаю пальцы в его волосы, придерживая за затылок, другой рукой поглаживаю кожу у его пояса.

Стрекот мотоцикла прерывает нас. Патрульные полицейские приглядывают за порядком. На секунду мне становится интересно, что они подумают, застукав меня и Айю в таком виде, затем прихожу к выводу, что Айе это вероятно не понравится. Айя тоже слышит их и отшатывается прочь. Мысленно обыскиваю окрестности в поисках места, куда податься, и останавливаюсь на ближайшем мотеле. Хватаю его под руку и мы уходим прочь, ни один из нас не лидирует, и не следует за другим. Мы идем молча, и даже ментальный фон Айи теперь относительно спокоен.

Похоже, мы оба решили, что с нас хватит мыслей на сегодня.

Глава 6. Испытание, окончившееся неудачей

 

Ахх… Сегодня вечером у меня отличнейшее настроение. Я не совсем уверен, что же именно произошло между мной и Айе прошлой ночью, но что бы это ни было, секс был лучше, чем когда-либо. Послеоргазменная вялость меня еще не покинула, я бреду по нашей штаб-квартире, двигаясь медленнее и ленивее, чем обычно, полуприкрыв глаза, в которых больше спокойствия и удовлетворения, чем насмешки. По некоторым причинам сегодня я не в настроении что-нибудь делать – неохота подкалывать Наги или Кроуфорда, играть с Фарфарелло, искать мозг очередной жертвы, ничего. Не уверен, чего я хочу, но уверен, что тут же узнаю, когда найду это.

Ноги приводят меня к лестнице, ведущей на крышу, и поскольку делать все равно больше нечего, я поднимаюсь наверх. Ветер уже не столь свиреп, и я подхожу к краю, чтобы оглядеться. Возможно, у меня просто спад. У Шварц уже давненько не было серьезных заданий. Кроуфорд предупредил нас, что финальная битва уже близко. Хотя и не упомянул, что это финальная битва с Вайсс. Я уже давно это заметил и сказал ему. А он всего лишь слегка изогнул губы в призраке улыбки, которая крайне редко расцветает на его лице.

Я задаюсь вопросом, не имеет ли это отношения к Эсцет. Кроуфорд, похоже, изменил свое мнение о них. Перемены были постепенными, и он никогда их открыто не демонстрировал, только некоторые мелочи, в которых, вероятно, даже сам себе не отдавал отчета. Я заметил не сразу, но как только заметил, уже гораздо легче улавливал их – легчайшую усмешку на его лице вслед их представителям, небрежное безразличие, с которым он читал их новые послания, легкую неприязнь, с которой он произносил их имена. Наги ничего не заметил, но, скорее всего, даже если он и узнает, ему будет все равно. Как я уже говорил, он принадлежит Кроуфорду. И последует за Кроуфордом. В конце концов, именно Кроуфорд спас его и дал ему собственный – пусть даже не совсем обычный – дом. У нашего американского лидера на Наги есть права, которых нет у Эсцет.

Я мог бы сдать Кроуфорда, когда в наших взаимоотношениях со Старейшинами появилась трещина. Может, и сдам когда-нибудь. В конце концов, мы все принадлежим Эсцет. До самой смерти мы принадлежим им, и вероятно, в последующей за ней тьме. Если вообще есть бытие после того, как мы покидаем наши тела. Я в этом сомневаюсь.

Что-то я отвлекся. Так почему же я не сдал Кроуфорда?

Вероятно потому, что у него есть права и на меня, как на Наги. Связывающие нас обязательства совсем разные. Не могу в точности описать, что удерживает вместе нас с Кроуфордом. Он – моя тишина. Я – его эффективное оружие. Мы используем друг друга. Мы нужны друг другу. Это все, что я могу сказать.

А вот с Фарфарелло Кроуфорда ничего не связывает. Преданность ирландца принадлежит любому, кто позволит ему как можно сильнее причинить боль Господу. Время от времени я задаюсь вопросом: может ли Фарфарелло прикончить нас всех самым жутким образом и жить себе дальше. Скорее всего, да. Иногда мне становится интересно. Возможно, он тоже чувствует тот узел, который держит нас вместе.

Saa, что-то я слишком много думаю. Обычно я не могу слышать собственные мысли без фона из чужих, но сегодня, похоже, ментальное пространство немного спокойнее и тише, чем обычно. Хорошо ли это? Странно и почти неудобно полностью распоряжаться собственным мозгом. Пора найти что-нибудь, чтобы занять время. И только я решаю уйти, как ощущаю рядом пульсацию другого мозга. Это Наги, и он идет ко мне.

Когда он выходит на крышу, я оборачиваюсь от ограждения, мои губы автоматически кривятся в усмешке. На секунду задумываюсь, когда же это выражение исчезло с моего лица.

– Шульдих, Кроуфорд послал меня за тобой.

– Правда приятно быть мальчиком на побегушках? – лениво поддразниваю я. Отталкиваюсь от перил и прохожу мимо него. По пути я на секунду опускаю руку на его плечо и, наклонившись, говорю ему на ухо: – Как хорошо знать, что ты годишься не только для швыряния кирпичей усилием мысли, но и для чего-то другого.

Он смотрит на мою руку, в глазах его ничего не прочесть, мозг плотно закрыт, на случай, если я решу покопаться в его мыслях.

– Ты бы лучше поторопился, Шульдих, – говорит он, поднимая взгляд к моему лицу. – Думаю, ты захочешь выслушать то, что скажет Кроуфорд.

Ах, так малыш знает? Любопытство мое достигает пика. Я ментально тянусь к нему, осторожно поглаживая его мозг и проверяя барьеры. Почувствовав это, он выпрямляется, и его глаза сужаются.

– Гораздо быстрее ты получишь информацию, если пойдешь к Кроуфорду, вместо того, чтобы стараться выудить ее из меня.

– Зато так куда веселее, – хрипло бормочу я, улыбка моя становится шире. Он смотрит на меня таким взглядом, который ясно говорит, что через две секунды он отшвырнет меня прочь. Смеюсь, убираю руку и топаю к лестнице. – Продолжай карьеру посыльного, бишонен. В следующий раз тебя пошлют сообщить Фарфарелло, что Бога на самом деле нет.

– Нет, есть только Дьявол, – спокойно парирует он через плечо, и, судя по обвинительному тону, точно знает, кто именно является Дьяволом.

Значит Шульдих у нас теперь Teufel? Откидываю голову назад, так что волосы падают на плечи, и громко хохочу над его словами. Уже не первый раз меня называют Дьяволом. И даже не Кроуфорд назвал меня так первым. Меня звали этим именем всю жизнь. Но я не Дьявол. Всего лишь виновный. Уже отсмеявшись, я подхожу к кабинету Кроуфорд. Его дверь открыта, сам он сидит за столом.

– Ты уже закончил кудахтать? – спокойно вопрошает он, не поднимая глаз от бумаг.

Я ухмыляюсь: 

– Это зависит.

– Появилось дополнительное задание к твоей миссии, – он берет небольшую кипу бумаг, выравнивает краешек к краешку на столе. – Как думаешь, справишься с ним?

Что-то в том, как он это произносит – может быть, его насмешливый тон – немедленно привлекает мой интерес.

– Когда это я не мог с чем-нибудь справиться?

– Оука, – спокойно отвечает он.

Я преувеличенно громко и наигранно-оскорбленно вздыхаю.

– Ты жестокий человек, Кроуфорд, – он игнорирует мою выходку и вообще меня еще некоторое время. Я жду, нетерпение мое растет, а он копается на своем столе. – Просто чтобы ты знал, Кроуфорд, у меня есть занятия поинтереснее, чем торчать здесь и любоваться, как ты прибираешь рабочее место, – с некоторым оттенком раздражения замечаю я. Он продолжает игнорировать меня, и я уже открываю рот для следующего комментария.

Он меня опережает.

– Айю нужно убить, – этот неожиданный ответ меня так поражает, что я так и стою с открытым ртом, пытаясь понять и усвоить только что сказанное. Не дожидаясь моего ответа, он продолжает: – Ты ведь бегаешь к нему почти каждую ночь, верно? – его взгляд впивается в меня, и я киваю. – Как только увидишь его следующий раз – убей. Близится финальная битва, и его смерть станет для нас преимуществом. Все понятно?

Приказ рикошетом скачет по моему мозгу. Убить Айю. Убить Айю. Убить Айю. Я ухмыляюсь, пряча внутреннее замешательство, возникающее при этой мысли: 

– Конечно.

Жестом он отпускает меня, и я покидаю комнату. Так… сегодня убить Айю, а завтра найти себе новую постельную игрушку. Обычная жизнь.

 

~ ~ ~

 

Чтобы быть совершенно честным, Айя прекрасен. В нем сочетаются разные типы красоты – грациозная красота его движений, эстетическая красота его тела, красота добровольно отдающегося Айи во время секса и безмятежная красота спящего Айи. Я лежу рядом с ним, приподнявшись на локте и положив голову на ладонь. Сегодня все было как прошлой ночью, ни малейшего сопротивления со стороны Айи. Полагаю, он полностью смирился с нашей ночной жизнью, хотя иногда мне становится интересно, что же он думает во время секса. Уже довольно давно я решил не лезть в его мысли в такие моменты, а он, похоже, пришел к тому же выводу и не пытается держать меня на расстоянии, теперь он полностью фокусируется на том, что мы делаем, и не отвлекается на личные мысли.

Сегодня ночью случилась странная вещь – когда я пришел, он пил кофе и вторая чашка дожидалась меня. Пахло хорошо, и я взял ее. Я даже не осознавал, как много времени мы провели просто сидя рядышком и попивая кофе. Напрасная трата времени. Когда до меня дошло, что уже прошел час, я отставил свою давно уже опустевшую чашку и повернулся к нему, приготовившись что-то сказать, но он уже предугадал события и поцеловал меня. Сам спровоцировал сегодняшний раунд секса.

Я встряхиваю головой, отгоняя от себя эти мысли. Сегодня Айя умрет. Интересно, как бы он отреагировал, если бы знал об этом? Разозлился бы или именно этого ожидал? Быстро обрываю ход своих мыслей по причине, которую сам не до конца понимаю, возвращаясь к более безопасной – и более важной – теме. Сколько мне потребуется времени, чтобы найти себе столь же подходящую постельную игрушку?

В небе, в обрамлении окна его комнаты, светит полная луна. Лунный свет вливается внутрь, призрачным сиянием танцуя по нашей коже. Я ждал достаточно. Выскальзываю из постели и приступаю к поискам своей одежды. Ну, хотя бы уйду вовремя на этот раз. Прошлой ночью я должно быть основательно устал, потому что уснул подле него и до рассвета никто из нас не проснулся. Помню удивление на его лице, когда он проснулся и понял, что я все еще с ним. Он совсем не разозлился, но по какой-то причине я поднял щиты для защиты. Сам не понимаю, отчего у меня возникло такое тревожное чувство, стоило только подумать о том, чтобы прочесть его мысли в тот момент. А, ладно. Не имеет значения.

Полностью одевшись, я вынимаю из кармана пиджака пистолет и возвращаюсь к кровати. Смотрю на него, спящего, и проверяю, заряжен ли пистолет. Я уже проверял перед уходом, но всегда есть вероятность, что пуля выскочит сама по себе. Полностью заряжен. Навожу на цель и приставляю к его голове. Как только мой палец опускается на курок, Айя переворачивается.

Вместо того, чтобы инстинктивно выпалить, я отпрыгиваю от кровати, будто меня окатили кипятком. Он проснулся?

Нет. Мысленно заставляю себя встряхнуться и отчитываю сам себя за такую реакцию. Он все еще спит. Возвращаюсь к кровати и тихонько подношу пистолет к его виску. Палец начинает жать на курок, а мой взгляд медленно опускается к его лицу.

– Шульдих… – шепчет он во сне.

Я застываю. Не могу заставить себя выстрелить. Мои глаза встревожено перебегают с его лица на мою руку. Она трясется. Черт побери! Стреляй! Стреляй! А пока я стараюсь мысленно приказать себе выстрелить, мой взгляд снова устремляется к его лицу. Убить Айю? Я…я не могу! Почему? Почему одна мысль о том, чтобы застрелить его вызывает такой тошнотворное и гадкое чувство, скручивающееся в моей груди? Это *больно*!

Стремительно разворачиваюсь и на всех парах мчусь к двери. Кроме инстинктивного порыва убраться прочь из этого дома как можно дальше, мои мысли лихорадочно носятся взад-вперед в моей голове.

Янемогуубитьегоянемогуубитьегопочемуянемогуубитьего? Он же Вайсс! Он моя шлюха!

И вот я на улице, в безопасности ночи. Захлопываю дверь за собой и приваливаюсь к ней спиной, уставясь в небо. Мое дыхание звучит для меня чужим – отрывисто и неровно. На фоне черно-синего неба сияют звезды, своей яркостью издеваясь надо мной. Какого хрена со мной происходит? Почему я его не убил? Что остановило меня от того, чтобы нажать курок? Я угробил бессчетное количество народу, так почему же не смог пристрелить его?

– Ты не смог.

Я подпрыгиваю и немедленно проклинаю себя за такую реакцию. Оборачиваюсь и вижу Кроуфорда. С легкой улыбкой на губах он полирует стекла очков полой рубашки. Спокойные карие глаза впиваются в меня, этот взгляд почти больно выдерживать. И все же, я заставляю себя не отводить глаза.

– Не нашел времени, – безбожно вру я.

– Ты лжешь, Шульдих, – он придвигается ближе, его улыбка слегка твердеет. В глубине его глаз притаился насмешливый огонек. Где-то внутри он заливается смехом надо мной, и я чувствую, как напрягаюсь в ответ на издевку. – Ты лжешь себе и мне. Когда я давал тебе это задание, я знал, что случится именно так, – каждое его слово кажется мне ударом. – Ты не можешь убить его. Совсем недавно, прикажи я, ты смог бы это сделать, а сейчас не можешь. Ты расставил отличную сеть для Фудзимии, но сам в нее угодил, и даже крепче чем он.

Горячий порыв гнева подхватывает меня.

– Ты находишь это забавным? – злобно сверкая глазами, ору я и врезаю кулаком по стене позади себя.

– Чрезвычайно, – спокойно отвечает он.

– Пошел ты, Кроуфорд, – рычу я, отталкиваясь от двери и проходя мимо. Стараясь не задеть его. Я не хочу к нему прикасаться. Я так зол на него, на себя и на Айю, что я или задохнусь, или убью кого-нибудь. Скрипя зубами, мчусь прочь, в темноту.

Я уже говорил, что у Кроуфорда есть чувство юмора. Это – яркое тому подтверждение.

Ненавижу этого мужика! И без того достаточно паршиво узнать, что я не могу убить Айю. Айя – это ничего не значащий, бессильный человечишка. Трахни его сегодня, брось на следующий день. Ничтожество. И тем не менее, я чувствую, как разрастается в моей груди эхо недавней боли. Поднимаю руку к больному месту, прижимаю пальцы к коже, как будто рассчитываю обнаружить там рану. Никакой раны, лишь быстро бьется сердце. Так не должно было случиться. Я должен был сохранять контроль. Айя должен быть просто игрушкой, в которую играют и которую ломают, если взбредет в голову. Он был нужен мне лишь для секса, как и я для него. Мне нельзя погружаться в это еще глубже.

Интрижку с Айей нужно прекратить.

 

~ ~ ~

 

Айя зол на меня. Я вижу, как гнев вспыхивает в его фиолетовых глазах, и слышу, как боль и обида пронизывают его мысли. Он не понимает, почему я с ним порвал. Ch'. Я встречаю взгляд его сузившихся глаз, мой ответный взор тверд и насмешлив, я стою, лениво привалившись к стене. Красивое зрелище – видеть, как гнев окрашивает румянцем его смертельно бледную кожу. Хотя я не собираюсь думать о том, как соблазнительно он выглядит. Не собираюсь давать парню в руки единственный ключ к моему уничтожению. Если он обнаружит, что я не могу его убить, то он сам все закончит и попытается убить меня, с моей нежелательной слабостью.

– Почему ты так разочарован, Айя-кун? – я растягиваю слова, отвернувшись и вскидывая руку в прощальном жесте. – Иди и найди себе постельную игрушку, если решишь, что не любишь спать один.

Он хватает меня за плечо, я бросаю взгляд назад, и вижу, как сверкают его глаза, как на некогда столь закрытом каменном лице явственно проступает боль. Похоже, мой план сломать его маску сработал, хотя прямо сейчас мне ненавистно видеть это. Я не отдавал себе отчета, что будет так тяжело, так больно прощаться.

– В отличие от тебя, Шульдих, я не держу постельных игрушек, – решительно заявляет он. – Не стоит мне этого говорить.

– Ну и отлично. Мальчик для развлечений. Так лучше? – ухмыляюсь я. Он бросается вперед, пытаясь ударить меня. Я легко перехватываю его запястье, поворачиваюсь лицом к нему и шепчу на ушко: – Я уверен, Кудо с удовольствием проведет немного свободного времени в твоей постели, – Ой. Этот мысленный образ причиняет боль.

– Я не *хочу* Йоджи, – рявкает он, пытаясь вырваться из захвата.

– А что тогда ты хочешь? – спрашиваю я, приподнимая бровь, моя ухмылка становится понимающей и довольной.

– /Чтобы ты остался и Айя-чан проснулась. Тогда мир был бы совершенен,/ – вероятно, он даже не осознает, что эта мысль мелькает у него в мозгу в ответ на мой вопрос. Я не подаю вида, что слышал, как он объединил меня и свою сестру в одном предложении. Странный холодок пробегает вниз по моей спине. Айя протягивает ко мне свободную руку, касаясь пальцами моей кожи. – Думаю, я ненавижу тебя за это, Шульдих, – тихо говорит он. – Ты можешь получить все, что захочешь, и поэтому тебе плевать вообще на всё. Я ничего не делаю наполовину, Шульдих. Я знал, на что иду, в тот день, когда по своей воле последовал за тобой, – он имеет в виду ту ночь после миссии. Я вижу это в его глазах. Та ночь переменила все в наших отношениях.

Мое лицо становится непроницаемым. Nein...

Я слышу это в его мыслях, ощущаю, как сильны его чувства ко мне. Каким-то образом, за эти несколько недель он стал испытывать ко мне те же чувства, которые я недавно обнаружил в себе.

Так не должно было случиться. Паника вздымается в моей груди. Бежать отсюда!

– Я польщен, Айя-кун, – говорю я, взлохмачивая ему волосы, как ребенку, и отпуская его. Разворачиваюсь и покидаю его квартиру. Он не пытается остановить меня. Я закрываюсь от его мыслей. Не желаю их слышать. Торопливо сбегаю вниз по ступенькам, каждый шаг отдаляет меня от маленькой квартиры, которую я знаю так же хорошо, как штаб-квартиру Шварц, от постели, где мы много раз сливались воедино, и от него, единственного человека, который поймал меня так крепко, что быть с ним – это единственный способ быть свободным. Хм. Концепция свободы в тюрьме... Ненавижу.

Я пинком распахиваю дверь первого этажа и захлопываю ее позади себя, судорожно втягивая в легкие свежий утренний воздух. Поднимаю руку, чтобы убрать с лица волосы, и понимаю, что она трясется. С отстраненным интересом подношу ее к глазам и рассматриваю.

– Шульдих.

Наги. А я и не услышал его мыслей за своим внутренним разбродом. Смотрю на него, старательно сохраняя маску на своем лице. Несколько секунд он молчит и глядит на меня.

– Чего тебе, бишонен? – спрашиваю я, но, похоже, мне не удается выдержать обычно беспечного тона. Получается резко и зло.

– Кроуфорд послал меня за тобой, – он поворачивается и идет прочь.

– Вечный посыльный, – бурчу я, слабо пытаясь собрать себя воедино. Еще некоторое время я стою возле дома. Не хочется мне снова видеть Кроуфорда, особенно после его глупого трюка. Но я разворачиваюсь и следую за Наги.

Глава 7. Разбитые Цепи

 

Наги с Фарфарелло по-прежнему ничего не знают.

Прошло три дня с тех пор, как я порвал с Айей. Я даже близко не подхожу ни к нему, ни к Вайсс. В последнее время я пристрастился к выпивке, просто потому, что каждый раз, как я выхожу из штаб-квартиры, ноги автоматически несут меня к Конеко или квартире Айи. А поскольку мне туда не надо, как только я осознаю, что делаю, то разворачиваюсь на 180 градусов и нацеливаюсь на ближайший магазин. На мою удачу, ближайший магазин всегда оказывается клубом или баром. Кроуфорд ничего не говорит по поводу возвращения моего прежнего пристрастия к алкоголю. Наги тоже молчит, но я вижу неодобрение в его хмуром взгляде, когда выхожу на поиски выпивки. Фарфарелло ничего не заметил, а если и заметил, ему пофиг, что я делаю.

Фарфарелло… Наконец-то я выяснил, кем так увлекся Наги. Это было интересное открытие, целых три дня я развлекался тем, что думал об этом или донимал их – когда достаточно трезвел. Доставать Наги страшно весело. Я сообщил ему, что Фарфарелло не совсем точно понимает, что такое любовь и привязанность. Псих знает, что своими легкими прикосновениями Наги вызывает в нем смешанные чувства, что содомия – это хорошо, поскольку является грехом, и что кровь Наги на вкус сладкая. Он испытывает к малышу некоторое собственническое чувство, но это единственная хорошая сторона в их отношениях. Я много раз указывал Наги на это обстоятельство, смакуя боль в глубине его глаз каждый раз, как я бросал ему это в лицо.

По крайней мере, это отвлекает меня от копания в собственных проблемах. А моя проблема состоит в том, что я отказываюсь признать, что мои чувства к Айе, это больше чем просто похоть. Возможно, другая проблема в том, что мы враги. Следовательно, Айя – это слабость, которую я не могу себе позволить. Однако чувств Айи я отрицать не могу. Я слышу их непосредственно из его мыслей. Он мне позволяет слышать их. Его чувства ко мне, его любовь и желание столь же сильны, как чувства к сестре. И я могу признаться, но только себе, что меня это пугает .

Никто не любит Шульдиха. Никто не любит виновного.

И только прекрасный рыжик, которого я соблазнил, осмеливается на это.

И снова я на крыше, разглядываю город. Я решил, что это хорошее место. Кроуфорд сюда не заходит, в этом-то и разница. Я ненавижу его за то, что он позволил мне ввязаться в этот бардак. Вероятно, он с удовольствием припоминает ту ночь, когда приказал мне убить Айю, а я не смог. Чертов ублюдочный садист. Наверняка с нетерпением ждет битвы между Вайсс и Шварц, из которой мы выйдем победителями, а Вайсс умрут.

Я задаюсь вопросом, каково это – видеть изломанное тело Айи на земле? Я не могу сдержать любопытства, но это ужасное, тошнотворное любопытство. Стоит мне лишь представить себя с пистолетом около айиного виска – и я чувствую эхо поразившей меня в ту ночь боли. Мертвый Айя, на руках своих товарищей… Мои глаза закрываются, и я глубоко вдыхаю.

– Шульдих, – это Наги. Дежа вю. Интересно, он здесь опять чтобы послать меня к Кроуфорду? Приоткрываю глаза, так что они превращаются в зеленые щелочки. Он стоит рядом. Его щиты стали лучше – со смесью раздражения и гордости замечаю я. Кажется, парень способен научиться не только компьютерной фигне. Он смотрит на меня, а затем прислоняется к парапету рядом со мной и обращает взгляд на город.

В кои веки я не в настроении дразнить его. В моем мозгу возникают несколько вариантов того, что я могу сказать – грубых или просто провоцирующих – но я отметаю их утомленным ментальным жестом. Может, когда-нибудь в другой раз. Изучаю его юное лицо. На одной щеке у него повязка.

– Брился и порезался? – тягуче вопрошаю я.

Как ни удивительно, его рот дергается в зарождающейся улыбке. Я редко вижу его улыбающимся.

– Нет, – отвечает он. – Это от Фарфарелло, – ах, вместо любовных укусов у нас тут любовные порезы. Одно это может заставить схватить ближайшего человека и трахнуть его. Я довольно хмыкаю. Он косится на меня. – Ты в порядке, Шульдих? – тихо спрашивает он.

– В смысле – не завидно ли мне, что мое лицо не изрезано? – мягко интересуюсь я.

– Нет, – он прищелкивает пальцами. – Ты, кажется, стал более… тихим.

– Любопытный маленький бишонен, – приподнимаю бровь и потягиваюсь, вытягивая руки над головой. Если я выгнусь чуточку сильнее, моя спина щелкнет…

– Ты больше не спишь с Айей.

На долю секунды я замираю на месте, затем прогибаюсь еще дальше. Чувствую, как позвонок в нижнем отделе спины издает приятный щелчок. И ощущаю, как тают его щиты. Да и зачем ему их поддерживать? Возможно, до него дошло, что я не собираюсь сейчас встревать в его отношения с Фарфарелло. Он заметил мою заминку и всматривается в меня. Я лениво возвращаю взгляд, мои глаза как всегда холодны и насмешливы, не выдают ни намека на мои мысли.

Он оставляет попытки прочитать что-нибудь по моему лицу и отворачивается, склоняясь над оградой и глядя на толпу внизу. Я же снова рассматриваю здания. Он больше ничего не говорит, его мысли бесцельно дрейфуют. А мои опять сворачивают к одному конкретному рыжику.

Пора выпить. Отворачиваюсь от ограды, но стоит мне отойти шагов на пять, как Наги окликает:

– Шульдих…? – Услышав, что я остановился, он продолжает. Нерешительно, мысленно приготовившись получить от меня ментальный шлепок, спрашивает: – Ты сказал, что Фарфарелло не понимает любви.

– Нет, не понимает, – просто отвечаю я. – Ты смущаешь его.

– Ах… – он все еще стоит спиной ко мне. Я жду, не последует ли что-нибудь еще, и он меня не подводит. – Думаешь, я просто теряю время? – в этих словах чувствуется оттенок горечи. Прихожу к выводу, что кто-то сказал ему это, и вылавливаю из его мыслей, что это был Кроуфорд.

– Нет, – это звучит почти резко, и он удивленно подпрыгивает, затем оборачивается и смотрит на меня расширившимися глазами. Я почти уверен, что не скажи ему Кроуфорд этого, то мой ответ был бы другим. Я достаточно зол на Кроуфорда, за то, что он со мной сделал, и не позволю ему причинить боль еще одному члену нашей команды. Выражение лица Наги удивляет меня – он выглядит почти уязвимым – и у меня случается внезапное озарение:

Фарфарелло не увлечение Наги. Он – его любовь.

Заставляю себя заговорить, но слова оставляют на языке какое-то странное ощущение. Такие вещи не стоит говорить на трезвую голову или в здравом уме.

– Нет. В конце концов, он поймет. Он не глуп, – мне приходится отвернуться. – Все зависит от того, как долго ты сможешь ждать, – беспечно пожимаю плечами.

А как долго *Я* смогу ждать? У меня остался всего один день, прежде чем Шварц и Вайс сойдутся в поединке. Кроуфорд это уже предвидел, уже отметил на календаре на нашей кухне, тупой американец. Аккуратно и тщательно выделил дату, даже в кружочек обвел. Я бы счел это забавным, если бы этот кружок не отмечал день смерти мужчины, который смог пробиться сквозь мои внешние щиты и проникнуть ко мне в душу.

Один день – и Айя умрет.

Мне нужно выпить. Я ухожу, и на этот раз Наги меня не останавливает.

 

~ ~ ~

 

Я смотрю на танцоров на сцене просто потому, что больше, в общем-то, смотреть не на что. Это не мой привычный тип клуба. Я забрел сюда, потому что он находится между нашей штаб-квартирой и квартирой Айи – на полпути между его убежищем и моим. Толпа, похоже, состоит в основном из тех, кто пришел сюда потанцевать и найти партнера по койке. Обычно окружающая меня толпа несколько грубее. Ну, хоть звуковая система хороша, да и выпивка неплохая. Единственный раздражающий фактор – освещение, сначала белый свет, затем включается другой цвет, затем снова белый, затем цветной, и так снова и снова. На нервы действует. Я пью уже третий стаканчик и уже достиг того состояния, когда возникает теплое щекочущее чувство и голоса в голове становятся неотчетливыми. Где-то между четвертым и шестым я опьянею, и чтобы услышать мысли мне нужно будет постараться, а к седьмому я достигну истинной свободы – голоса пропадут совсем, и мне больше не придется думать о *нем*.

Ко мне приближается женщина, ее сверкающий наряд весь в разрезах, сквозь которые виднеется загорелое тело. Она усмехается мне, накрашенные помадой цвета мокко губы слегка приоткрываются и демонстрируют идеальные белые зубки.

– Тебе одиноко, незнакомец? – спрашивает она, ее глаза цвета морской волны оглядывают меня с ног о головы.

Я ухмыляюсь: 

– Я никогда не бываю один.

Она усаживается на соседний стул, от этого движения разрезы на ее бедре еще больше расходятся.

– Никому не бывает одиноко в таком месте, – она подмигивает и залезает себе в лиф, извлекая зажатую между грудей пачку сигарет. Предлагает одну, не сводя с меня взгляда. В ее глазах светится обещание наслаждений плоти.

Принимаю сигарету. Не успеваю заметить, откуда она добывает зажигалку, потому что в этот момент бармен снова наполняет мой стакан, но оборачиваюсь вовремя, чтобы она зажгла мою сигарету. Затем она зажигает свою, и бармен подталкивает к ней пепельницу, одобрительно оглядев женщину, прежде чем вернуться к работе.

Она вздыхает, выдыхая небольшое облачко дыма, и бросает взгляд на часики.

– Он опаздывает, – бормочет она. Поскольку я уже достаточно набрался и с трудом улавливаю ее мысли, то вопросительно приподнимаю бровь. Она улыбается мне проказливой легкой улыбкой. – Скоро придет мой хороший друг и приведет с собой приятеля. Похоже, последние несколько дней дела у приятеля идут не слишком хорошо, – она пожимает плечиком. – А я здесь для того, чтобы всёёёё изменить к лучшему, – последние два слова она напевает хрипловатым мелодичным голосом, ее рот слегка подрагивает, так что я точно понимаю, как именно она собирается все изменить.

Негромко хмыкаю и качаю головой, выдыхая клуб дыма и делая глоток. Свет теперь голубой, так что краски как бы выключены. Её бронзовая кожа кажется пепельной, а мои оранжевые волосы – черными. Делаю еще одну затяжку, чувствуя, как пропитываюсь никотиновым дымом. Ах, никотин и крепкие напитки… Чего еще можно пожелать?

– Меня зовут Атита – представляется она, протягивая руку.

Прежде, чем я пожимаю ее, раздается чей-то голос: 

– Атита! Эй!

Я знаю этот голос.

Мы оба оборачиваемся. Атита улыбается, соскальзывая со стула и еще больше демонстрируя при этом ножки. Она обнимает Кудо. А кто там позади Кудо? Кто же еще? Айя глядит в сторону отсутствующим взглядом, как будто мысленно он где-то в другом месте. Кудо указывает на него рукой, улыбаясь Атите: 

– Атита, этой мой хороший друг Айя.

– Добрый вечер, Айя, – приветствует она радушным и теплым голосом. Волна собственнической ревности вздымается во мне. Атита поворачивается ко мне, и Кудо следует за ее взглядом. Свет переключается на белый. – А это…

– Шульдих, – обрывает ее долговязый плейбой резким и удивленным тоном. Я не смотрю на него. Мои глаза прикованы к стоящему позади него рыжику. Услышав мое имя, Айя подпрыгивает, будто ужаленный, и поворачивается ко мне. Фиолетовые глаза распахиваются. Атита переводит взгляд с меня на Кудо, затем на Айю. Медленно хлопает ресницами, глядя то на меня, то на Айю. – Что ты здесь делаешь? – требовательно спрашивает Кудо.

– Ухожу, – коротко отвечаю я и соскальзываю со стула. Бросаю плату за мою выпивку на стойку, до невозможности благодарный, что я слишком набрался, чтобы слышать мысли Айи. Прохожу мимо застывшей троицы, направляясь к двери. Чужие руки задевают меня, в случайных касаниях таится подспудное вожделение. По какой-то причине от этих прикосновений мне становится тошно. Может быть, это просто выпивка. Ага, скорее всего.

Чья-то рука крепко хватает меня за локоть. Не глядя, отмахиваюсь от этой нежелательной пиявки. Не получается, поэтому я поворачиваюсь, чтобы стряхнуть её силой. И замираю, когда вижу, кто в меня вцепился.

– Пусти, Айя, – решительно приказываю я, голодным взглядом охватывая его лицо. Произведение искусства. Я помню его холодным и закрытым. А теперь в глубине его глаз притаилась боль. Искушение рвануть его ближе и завладеть этим сладким ртом почти непреодолимо. Я приподнимаю его подбородок и притягиваю его к себе. Он не сопротивляется, и наши глаза встречаются. – Один день, Вайсс. До конца остался один день, – это предупреждение, это объяснение, это все, чего я не могу ему сказать. Отпускаю его и отталкиваю прочь.

Он смотрит мне вслед.

 

~ ~ ~

 

Наги прислушался к моему совету и держится к Фарфарелло ближе, чем раньше. Прямо сейчас они передо мной, выглядывают из-за балюстрады, созерцая представление внизу. Я делаю шаг вперед, чтобы посмотреть вместе с ними. Мы находим зрелище интересным по разным причинам – Наги, потому что Вайсс могут пострадать. Фарфарелло, потому что там внизу умирают люди, а я – потому что белые охотники легко расправляются с охранниками.

Единственное, на что годятся охранники – это заполнять мешки для трупов. Чем больше мешков мы запасем, тем больше охранников в них отправим.

Кроуфорд держится позади, спокойно выжидая, когда настанет время нам появиться на сцене. Он очень ясно объяснил нам свои намерения. Сегодня ночью Эсцет падут. Вайсс здесь из-за них, а мы, как предполагается, должны защищать их старые шкуры. Какая жалость, что мы больше не желаем им служить. А они даже не подозревают о нашем предательстве. В конце концов, наши контракты были фактически подписаны кровью. Хотя лично я полагаю, что кровь уже устарела, что весьма неудачно для них.

Последний охранник разрублен точно направленным ударом катаны Айи. Вайсс озираются по сторонам, пытаясь определить, в какую из двух дверей надо идти. Я лениво посылаю вперед свою силу, прикасаясь к их умам, в то время как мы с коллегами растворяемся в тени и исчезаем из вида.

– /Выбирайте, котятки. Это как в сказке «Леди или Тигр». Одна дверь выведет вас, в конце концов, к вашей леди, то бишь Эсцет. А другая приведет к нам, вашему тигру. Так какую дверь мы выберем, хмм?/

– /Держись подальше от наших мозгов!/ – раздраженно огрызается Хидака. Звон его багнаков разносится по комнате, когда он убирает в ножны жуткие когти. – Которую? – вслух спрашивает он, не подозревая, что мы их слышим.

– Разделяться нам нельзя, – размышляет Цукиено. – потому что, кого бы мы ни встретили, двоих будет недостаточно, чтобы победить их.

– Так что, подбросим монетку, а? – бормочет Кудо.

– /Одна дверь – налево, / – нашептываю я Айе, так тихо и слабо, что он не может понять, я это или его инстинкт. Я просачиваюсь глубже, очень осторожно, так, что бы он не почувствовал вторжения . – /Одна – направо. Подбросим монетку. Какую выбрать?/ – через его глаза я вижу, как он пристально разглядывает поочередно обе двери. Вайсс смотрят на него и ждут. Я подталкиваю мысли Айи, чтобы он посмотрел налево. Эта дверь ведет к Эсцет.

– Налево, – командует он.

Я выбираюсь из его мозга и делаю шаг вперед, чтобы посмотреть, как они исчезают за дверью, затем поворачиваюсь к остальным, на секунду встречаясь глазами с Кроуфордом, и ухмыляюсь: 

– Готово.

– Пошли, – он поворачивается и неторопливо шагает прочь. Я следую за ним, а Фарфарелло и Наги замыкают шествие. Должно быть, мы являем собой пугающее зрелище. Очки Кроуфорда сверкают каждый раз, как мы проходим под лампой верхнего света, а его губы изгибает та самая улыбочка, которая всегда означает неприятности. Мои глаза как всегда насмешливы и холодны, широкий рот растянут в снисходительной усмешке. Наги столь же нечитабелен, как обычно, кажется, что воздух вокруг него потрескивает – он собирает вокруг себя свой дар. Фарфарелло выглядит как Фарфарелло, его золотистый глаз горит жаждой убийства, ножи тщательно запрятаны под одеждой. Мы все облачены в безупречно белые костюмы. Шварц одетые Вайсс… Забавно.

Дверь перед нами распахивается и за ней обнаруживается член Эсцет. Глаза у него дикие и злые. На другом конце комнаты тяжело раненый Хидака стоит на коленях возле валяющихся тел двух других.

– Вот вы где! – вопит последний старикан с яростью и облегчением в голосе. – Где вас носило?

– Мы пришли, – спокойно отвечает Кроуфорд, и тот отступает в сторону, чтобы дать ему дорогу. Мы следуем за ним. Хидака чуть отступает и приваливается к стене, слишком израненный, чтобы драться. Воцаряется тишина, плотная и напряженная. Последний из Эсцет убегает. Спустя несколько долгих секунд Фарфарелло следует за ним, чтобы закончить работу Вайсс. Наги задвигает свое беспокойство за здоровье ирландца в сторону, когда мы встречаем своих противников. За исключением Хидаки, у трех остальных лишь незначительные раны: у парнишки пара порезов, у Кудо, похоже, пулевое ранение в плечо, а Айя бережет щиколотку.

Пришло время финальной схватки. Пока Эсцет не будут окончательно мертвы, мы будем драться с Вайсс и стараться их убить. Разбиваемся на привычные пары, и я не уверен, хорошо это или плохо. Мне не придется драться с Айей, а вот Кроуфорду – да.

Мы с Наги делаем первый ход. Наги впечатывает Цукиено спиной в стену, а я стремительным броском кидаюсь вперед и оказываюсь напротив Кудо. Айя сталкивается в Кроуфордом, исчезая из моего поля зрения. Кудо пытается нанести удар, от которого я с легкостью уворачиваюсь, и проволока, не нанеся вреда, свистит возле моего лица. От его оружия не так уж много прока, когда у оппонента скорость, вроде моей. Я бью его локтем в лицо, наслаждаясь издаваемым им болезненным и удивленным рычанием. Его смерть будет легкой. Мое колено с силой врезается ему в живот. Он сгибается пополам, задыхаясь, и тяжело наваливаясь на мою ногу.

Я улавливаю его мысли, но слишком поздно. Проволока впивается во внутреннюю поверхность моего бедра. Черт, больно-то как! Хватаю его за волосы. Изворачиваюсь и падаю на колени, наваливаясь на него сверху. Кажется, я чувствую, как у него трещит пара ребер, и он вопит от боли. Кровь рекой льется вниз по моим некогда белым брюкам. Перехватываю его запястье и крушу часы, дергая его руку так, что проволочная петля вокруг моей ноги слабеет. Он сверкает глазами, а я ухмыляюсь, и уже открываю рот, чтобы поиздеваться над ним.

Айя вскрикивает, судя по звуку, он ранен. Мы с Кудо оба резко поворачиваем головы в том направлении. Рыжик на полу, лицо его искажено болью. Одной рукой он держится за щиколотку, и я читаю в его мыслях, что Кроуфорд нанес ему сильнейший удар ногой. Другая его рука стиснута в кулак на полу. Она пуста. Его меч в руках Кроуфорда. Американец поднимает катану над головой и все для меня замедляется.

– Айя! – испуганно вопит Хидака, ему эхом вторят два других Вайсса. Наги оборачивается посмотреть.

– /Фарфарелло, ты еще не закончил?/ – отчаянно спрашиваю я.

– /Он мертв. Теперь Бог рыдает,/ – радостно объявляет тот, мысленно заливаясь маниакальным смехом.

Меч по дуге устремляется вниз.

– Кроуфорд!! – и внезапно все, что я вижу – это расплескивающаяся повсюду кровь, красная и теплая. – "NEIN!!!"

 

Финал

 

Попискивание датчика сердечной деятельности внезапно сменяется высоким воющим звуком. Я смотрю на бегущую поперек монитора линию, затем с тяжким вздохом отворачиваюсь. Поднимаю руку, массируя лоб. Последний раз я слышал такой сигнал, когда умерла моя сестра. Я очень, очень сильно не люблю этот звук.

– Шульдих, – Кроуфорд стоит в дверном проеме, держа в руках две чашки кофе.

– Чего тебе? – интересуюсь я, направляясь к нему. Он протягивает одну чашку, я беру ее, подношу к губам и с удовольствием делаю первый глоток. После того дерьма, которое подают в этой больнице, этот кофе просто божественен. Взгляд Кроуфорда скользит мимо меня к кровати. Там горит единственный огонек, тревожный сигнал отключился, и медсестрам уже известно, что чьё-то сердце остановилось.

– Еще слишком рано.

В ответ я пожимаю плечами.

– Мне плевать. Со временем будет не так больно, – я рассматриваю его, слегка прикрыв глаза. – Я по-прежнему считаю, что ты этим наслаждался, – поднимаю руку и касаюсь покрывающих мою грудь повязок. Теперь я выгляжу как Фарфарелло, обмотанный бинтами от подмышек до пояса.

Он слегка улыбается – не усмехается, а улыбается. На его лице это выглядит неестественно – поначалу. Я смотрю на него. Заменив очки контактными линзами, он выглядит совершенно по-другому, намного лучше.

– Возможно, – отвечает он.

Этот ответ ловит меня врасплох и я заливаюсь смехом. Кроуфорд забирает мою чашку.

– Что это ты делаешь? – строго вопрошает ровный, холодный голос. Мы с Кроуфордом оборачиваемся. Глаза Кроуфорда довольно поблескивают. Я пристально гляжу на человека, стоящего позади американца. В меня впивается взгляд фиолетовых глаз. Кроуфорд, похоже, понимает намек и тихо смывается. – Марш обратно в кровать, – рявкает на меня Айя, входя в комнату. Только присмотревшись, можно заметить, что он слегка хромает.

– Хорошо, хорошо, Айя-кун…

– В кровать!

Закатываю глаза и сажусь на постель, моя усмешка становится немного шире.

– Так лучше, сестра Айя? – спрашиваю я. Он кивает. Ловлю его за запястье и тащу к себе, пока он не оказывается сидящим на моих коленях.

– Нет, твои раны… – начинает протестовать он, но я обрываю его поцелуем. Его рот поддается, и мой язык скользит внутрь. Мы начинаем ленивую оральную войну, языки бросают друг другу чувственный вызов. У меня вкус кофе, у него – сладкой тьмы. Его руки касаются моих бинтов. На них выступили небольшие кровавые пятна, когда я поднимался с постели – почти любое движение беспокоит нанесенную мечом рану, полученную мной, когда я влетел между Айей и Кроуфордом. Айя считает, что мне еще рано покидать больницу. Думаю, раз уж он так хочет, я могу и остаться. Это уже третья моя попытка смыться из больницы. Один раз меня остановила сила Наги, другой – медсестры, а сейчас – Айя. Что удивительно, никто из них не подозревал, что я намеревался сбежать. Черт, я здесь уже полторы недели.

Откидываюсь назад, пока не оказываюсь лежащим на постели, и Айя укладывается рядышком. Я страшно соскучился по ощущению его рядом со мной, по тому, как идеально он мне подходит. Он издает легкий удовлетворенный вздох.

– Ты же знаешь, это ничего не меняет, – напоминаю я. – Ты по-прежнему всего лишь секс-игрушка.

– Меня это устраивает, – бормочет он в ответ. Я чувствую его дыхание на шее, едва ощутимое, но теплое, чувствую его сердцебиение там, где соприкасаются наши тела.

Слегка усмехаясь, интересуюсь:

– Тебя не беспокоит, что твои товарищи по команде идут сюда? – не знаю, как они реагировали на то, что я спас Айю, – я потерял сознание от боли и силы удара. Как бы то ни было, сейчас я ощущаю их внутри здания.

– Нет, – тихо отвечает он, уже почти заснув. – Они могут думать все, что пожелают, – я чувствую, как погружается в сон его мозг. Притягиваю его ближе, на секунду прижимаясь губами к его макушке. Эсцет пали. В существовании Шварц более нет нужды, но если мы останемся вместе, нам уже не придется противостоять Вайсс. Надо мной и Айей больше не висит угроза поубивать друг друга, но мы все еще тесно скованы вместе.

Я решил, что больше не возражаю против цепей. В них будет куда больше свободы, чем я могу пожелать.

С этой мыслью я засыпаю, собственнически прижимая к себе Айю.