Stinging tears are wasted time and
My own needs are cast aside
Weiss Kreuz, «EstE»
Наги нужен Фарфарелло, чтобы чувствовать грань, за которой начинается безумие.
Фарфарелло нужен Шульдих, чтобы перекричать Бога, которому больно.
Шульдиху нужен Кроуфорд, чтобы заставить умолкнуть нестройный хор голосов.
Брэду Кроуфорду не нужен никто.
* * *
Он – лидер. Он должен обеспечивать работоспособность команды.
Это значит, что он должен следить:
– чтобы Наги вовремя ел, спал и делал уроки и помнил, что он нормальный японский мальчик;
– чтобы Фарфарелло не перерезал себе вены в стремлении напакостить Господу;
– чтобы Шульдих не сошел с ума от гула чужих мыслей в голове.
Поэтому каждый вечер он просматривает тетрадки Наги и выгоняет его из-за компьютера.
Каждый вечер он затягивает на Фарфарелло смирительную рубашку и осматривает комнату в поисках колюще-режущих предметов.
Каждый вечер он садится над книгой под торшером, дожидаясь Шульдиха с еженощной прогулки по барам.
* * *
Немец входит, чуть покачиваясь – больше от усталости, чем от алкоголя. Косо улыбается. Кроуфорд ненавидит эту полубезумную, злую улыбку. Ненавидит больной блеск в расфокусированных глазах телепата. Ненавидит болезненный укол страха в груди – вдруг случилось? Вдруг немец вот такой же расхлябанной, шаткой походкой пересек грань?
Но улыбка гаснет, и гаснут глаза, и остается усталость, которой не место на лице двадцатилетнего. Шульдих падает на диван, блуждающий взгляд замирает в одной точке. Кроуфорд закрепляет на странице закладку-зажим, встает и сжимает кончиками пальцев его влажные, с прилипшими прядями, виски.
Кость под пальцами тонкая, хрупкая. Ее легко пробить. Рыжие волосы, жесткие, пахнущие ночной пылью и клубами, щекочут ладони. Шульдих тихо постанывает, прикусывая губы. Кроуфорд думает о том, зачем телепат каждый вечер стремится в толпу.
«Чтобы забыться, – шепчет голос без эмоций у него в голове. – Наги режется в игрушки. Фарфарелло режет вены. Я слушаю голоса».
Кроуфорд не понимает. Ему никогда не приходило в голову делать что-то подобное. Он может понять Наги, погружающегося в придуманные миры-действия. Понять Фарфарелло он не пытается – искаженная логика изломанной психики видится ему цельным произведением абстрактного искусства, в котором бессмысленно искать смысл. Но то, что делает Шульдих, ему чуждо и странно – и все же он раз за разом пытается понять. И его пальцы вжимаются в виски немца, будто хотят выцарапать из-под тонких косточек ответ.
* * *
Бывают другие дни. Бывают другие вечера.
Блеск глаз иной, и по-другому шатка походка, и блуждающая на распухших губах улыбка незнакома Кроуфорду.
Рыжие волосы пахнут иначе. Потом и цветами. Алкоголем и сексом.
Немец встряхивает ими, проходя мимо, и взмахивает руками, и будто случайно натыкается на перила лестницы, цепляется за них, поднимаясь к себе.
Кроуфорд пожимает плечами и дочитывает главу до конца. Потом выключает торшер и идет в свою спальню. В воздухе висит едва ощутимый запах Шульдиха-вернувшегося-от-Фудзимии.
* * *
Да, он знает. Он знал задолго до того, как это началось. Он видел.
Он понял, когда Шульдих впервые прошел мимо него, прикрывая волосами искусанные губы, высоко подняв воротник плаща.
Он убедился, когда во время миссии они наткнулись на котят, и выбитая катана звенела по полу, а он играл с гневным Фудзимией, и вдруг через его плечо увидел – Шульдих, не обращая внимания на струнные петли, стоял как вкопанный, не отводил взгляда, и были в этом взгляде страх и мольба, обращенная то ли к Кроуфорду, то ли к Богу...
Почему он позволяет?
А почему бы и нет? Это не мешает их работе. Котята никогда не были им серьезной помехой. Заборчик, который можно перепрыгнуть с разбегу. Так что – чем бы немец не тешился, лишь бы пива не просил...
Так мог бы сказать Кроуфорд, если бы кто-нибудь решился его спросить. И если бы он посчитал спросившего достойным ответа.
Так он ответил бы Шульдиху, если тот задал бы вопрос. Но немец не спрашивал.
На самом деле он просто не мог, до сих пор не мог понять, что делает Фудзимия с Шульдихом. Сводит его с ума или помогает сохранить рассудок.
И, не зная ответа, предпочитал не рисковать. Телепат был необходим команде. Сумасшедший телепат становился бесполезен. Во втором Фарфарелло они не нуждались.
* * *
Брэд Кроуфорд не заводил постоянных любовников. При специфике его работы это было бы крайне неразумно.
Брэд Кроуфорд не пользовался услугами проституток. Даже самые дорогие из них вызывали у него брезгливость.
Брэд Кроуфорд не понимал механизма знакомства «на одну ночь». Во-первых, он был начисто лишен способностей к флирту. Во-вторых, несмотря на экзотично-привлекательную для японцев внешность гайджина, было в нем что-то, советовавшее «не подходить».
В общем, единственным сексуальным партнером Брэда Кроуфорда на протяжении довольно продолжительного периода времени была его правая рука.
Именно этим он объяснял недавно замеченную за собой неадекватную реакцию на присутствие Шульдиха. И то, что по вечерам вместо книги он мог бы с тем же успехом держать в руках яойную мангу – буквы на странице плыли, обращаясь в совокупляющиеся фигуры; а потом, закрыв дверь спальни, он едва успевал стянуть с себя одежду, прежде чем схватиться за болезненно напряженный член. Этим – и тем, что рыжий немец, единственный из трех людей, которых Кроуфорд за неимением другого слова называл близкими, подходил под определение его возможного сексуального партнера.
* * *
Можно предположить, что оракулу понятие «неожиданность» известно только в теории. На самом деле это не так. Будущее изменчиво, и каждый раз, заглядывая в него дальше, чем на пару секунд, Кроуфорд видит множество путей развития. Ему остается выбрать тот, что его максимально устраивает, и сделать все возможное, чтобы обстоятельства сложились благоприятно для формирования именно этой матрицы будущего. Но оракул всего лишь человек; возможности которого не безграничны, и то, что выходит за их пределы, ему остается лишь предполагать, оставив расположение на совести того, кому делает больно Фарфарелло. Поэтому Кроуфорд всегда оставляет в своих планах место для фактора неожиданности.
Но есть события, которые остаются неизменными при всех раскладах. Кроуфорд называет их «узлы». Всматриваясь в путаницу будущего, именно их он ищет и на них опирается, строя свои планы.
Один из таких узлов – проигрыш и гибель Эсцет, а Шварц останутся живы, что само по себе означает победу, одну из череды жизненно необходимых побед в их бесконечной игре со смертью. Этот узел Кроуфорд видел уже давно, и сейчас перебирает ведущие к нему нити, решая, какая же из них принесет ему большую выгоду.
Но есть и другой узел, чуть дальше, который тревожит его, который ему непонятен. Раз за разом он видит, как Шульдих склоняется над ним, снимая очки, и пелена рыжих волос скрывает мир, и тонкие губы изгибаются в улыбке, нежнее которой он не видел никогда, и прижимаются к его губам... Множество тонких, похожих одна на другую нитей бегут от этого узла, но он не может их разглядеть.
А Шульдих проходит по вечерам мимо и пахнет сексом, алкоголем и цветами.
