1.

Голова Шульдиха разламывается от боли. Он связан, запястья и щиколотки горят – пот разъедает содранную металлическими браслетами кожу. Он один. Первого, кто сунулся, он убил – разорвал мозг на клочки, то, что осталось даже не могло напомнить своему хозяину, что нужно дышать. Больше никого не посылали. И не пошлют. Шульдих знает, что умрет здесь.

Он никак не может решить – боится он или нет. Живи быстро, умри молодым и пусть от тебя останется симпатичный труп – да. Но. Ему только четырнадцать. Жизнь должна бы стать лучше, верно?

Дверь открывается. Он наносит стремительный ментальный удар стоящему там человеку, высокому, темноволосому, облаченному в белый, выделяющийся в полумраке, костюм. Чего хотят эти люди он не знает, но подозревает, что смерть лучше.

Атака не дает никакого эффекта. Шульдих слишком ослаб.

Мужчина делает несколько шагов вперед – и придвигает стакан с водой, до этого момента стоящий вне досягаемости. Поддерживает голову Шульдиха и дает ему напиться через соломинку, пока стакан не пустеет.

– Мне не сообщили о твоем прибытии, – говорит он. Голос у него глубокий, холодный и успокаивающий. – Прости, что ты так долго был один.

 

2.

Фарфарелло раскачивается взад-вперед в углу белой комнаты – белая комната, белая, туго стягивающая тело, смирительная рубашка, белые волосы, белый снег, белая кровь – нет, кровь красная. Красное пятно там, где он прокусил себе губу, и кровь стекает на его стянутую тканью руку. Кровь – это различие, напоминание, что перемены возможны. Он не всегда будет здесь, одинокий, пачкающий кровью белые стены, белый пол, белую…

Его бросили сюда после того, как он выколол себе глаз. Он пытался объяснить смысл осквернения святыни, восстания против злобного Бога, но они не слушали. Теперь его кормят через щель в двери. Неделями он не видел человеческого лица. Это – часть божьего плана по его усмирению, но его нельзя усмирить.

Дверь бесшумно открывается на хорошо смазанных петлях. Стоящая в проеме фигура залита бьющим сзади светом и на секунду Фарфарелло кажется, что это Бог снизошел до битвы, он встает – он готов…

Но это всего лишь человек.

– Идем со мной, – говорит он. – У нас общие цели. Мы развяжем войну с небесами.

Фарфарелло не задает вопросов.

Смирительная рубашка снята, и он выходит вслед за мужчиной наружу. Он задумывается, способен ли Люцифер творить чудеса.

 

 

3.

Наги шесть. Отец оставил его в этой аллее три дня назад. С тех пор ему перепало четыре конфеты, пончик и миска лапши – то, что ему давали люди и то, что удалось откопать в мусорном бачке, к которому он прислонился.

Еще он обзавелся синяками, царапинами и порезами от брошенных в него булыжников, банок и досок. Через несколько часов детишки опять вернутся из школы. Он хочет уйти отсюда, но нельзя. Если он уйдет, отец не будет знать, где его искать

Над ним нависает тень. Он поднимает глаза и видит мужчину, давшего ему лапшу, это он загораживает солнце.

– Пойдем с нами, – говорит он.

С нами? Позади него Наги видит еще двоих.

Тот, который с ярко-оранжевыми волосами, улыбается ему, сверкая зубами: 

– Не волнуйся, пацан. Мы оставим записку твоему папаше.

 

 

4.

Кроуфорд сидит на пляже. Ступни омывают волны. Один ботинок утонул при падении башни. Пиджак он потерял. Очки тоже. В белье набился песок.

Все кончено. Все, над чем он работал, пропало. Его команды больше нет. Возможно, они погибли. Скорее всего. А даже если и нет, с чего бы им возвращаться к нему. Он их подвел.

Он смотрит на море. Вода прибывает, волны медленно захлестывают его щиколотки. Наивысшая точка прилива – почти у верхушки скалы, к которой он прислонился, намного выше его головы. Он не видит никакого смысла двигаться.

С берега еле слышно доносятся голоса.

– … бестолочь, я же сказал – он не умер.

– Да, Шульдих, ты всеведущ и всемогущ, мы поняли. Можешь уже заткнуться.

– Ну, большое тебе гребанное спасибо. Наконец-то ты это признал. Эй, Фарф, у тебя бинты есть? А то он какой-то побитый.

И вот они все здесь, Шульдих плюхается рядом с ним на колени; Наги сверкает на него глазами и требует вытащить ноги из воды, он выглядит как идиот; Фарфарелло разматывает со своей руки бинт и перевязывает сочащийся кровью порез на плече Кроуфорда. Вряд ли бинты чистые, но он вытаскивает из воды ноги и позволяет им делать, что они хотят.

Когда они помогают ему подняться на ноги, он шатается и едва не падает. Позволяет себе опереться – совсем чуточку – на обхватившую его талию руку Шульдиха.

Они бредут по пляжу прочь от разрушенной башни. Он понятия не имеет, куда они идут.