И было у отца Такатори три сына: умный, красивый и какой получился.

Старший, Кроуфорд, был умный и помогал папаше своему приумножать капиталы.

Средний, Ёжик, был красивый, и своим видом помогал формировать положительный имидж компании перед иностранными партнерами.

А младший, Шульдих, ничего не делал – недосуг ему было. То ворон считал, то гадал на сакуре. Так и говорил: “Погадай мне, Сакура, на трефового вальта”, – и Сакура гадала.

Надумал старик Такатори сыновей женить. Выгнал в чисто поле и велел пускать стрелы. Мол, куды воткнется, там и судьба ждет.

Ничего не сказали на это братья. Кроуфорд умный был, Ёжик не понял, а Шульдиху влом.

Пустил Кроуфорд стрелу – улетела стрела в синие небеса.

Пустил красавец-Ёжик стрелу – сгинула стрела в пучине морской.

Чуть не убился Шульдих, но выстрелил кое-как – улетела стрела неведомо куда.

– Да что ж такое, – расстроился старик Такатори. – Одни расходы. А ну марш стрелы искать! Да без жен не возвращайтесь. Наследства лишу. А как вернетесь – ведите сразу ко мне, на допрос с пристрастием.

Ох и страшен был дед, боялись его все.

И отправились братья в путь-дорожку. А пуще всех Шульдих убивался – так ему не хотелось с печи слезать. Ему и жениться-то не хотелось, если уж совсем начистоту. Не было у него таких наклонностей.

Долго ли, коротко ли, прибрел Шульдих на болото. Видит – сидит посреди трясины жаба огроменная и таращится.

– Чего ты таращишься, чудище окаянное? – спросил отважный Шульдих.

Ничего ему жабища не ответила. Во-первых, жабы не разговаривают, а во-вторых – сложно говорить, если у вас во рту катана.

Присмотрелся Шульдих:

– Лягушка-лягушка, а почему у тебя глаза фиолетовые и коса красная?

Выплюнула жаба катану и квакнула человеческим голосом:

– А то, что я разговаривать умею, тебя не смущает?

– Не-е, – зевнул Шульдих. – У нас у папеньки в саду яблоня говорящая растет, куда тебе до нее.

– Чую я, не только яблони там растут. А ты чьих будешь?

– Такатори я, младший.

Сверкнула жаба глазищами и аж подпрыгнула:

– Возьми меня с собой, добрый молодец! Я тебе еще пригожусь!

– На что ты мне, земноводное? Разве что на ужин тебя сготовить?

– Совсем ты книжек не читал. А поцелуй меня и узнаешь.

– Тьфу ты, погань этакая. Я даже девок не целую, а тебя вдруг начну. Обойдешься.

– Ну и зря, – обиделась жаба. – Еще пожалеешь.

И пошли они дальше. Грустит Шульдих – ни стрелы, ни жены, в сумке жаба пыхтит, за спиной катана больно колотит.

А ночью чудо вдруг случилось невиданное. Ударилась жаба оземь и обернулась прекрасным молодцем, вовсе без одежд.

Обомлел Шульдих, сидит у костра, глазам не верит:

– Так ты не девка, стало быть?

– Окстись, какая я тебе девка. Но зовут меня Ая. Судьба твоя и любовь навек. Поцелуешь теперь?

Обрадовался Шульдих, схватил Аю и уволок в палатку.

А наутро новая беда – проснулся Шульдих, голый и довольный, пошарил рядом, глядь – а на груди у него снова жаба сидит и смотрит грустно.

Испугался Шульлдих:

– Ая! А ну давай обратно! Мы еще не закончили.

Грустит Ая и квакает печально:

– Не могу я. Заколдован. Только ночью и перекидываюсь.

– Э, нет, так не пойдет, – нахмурился Шульдих. – Я уже на тебе решил жениться. Пошли, знаю тут ведьму одну, она поможет.

Обрадовался Ая и принялся мух ловить на завтрак.

Долго ли, коротко ли, пришли они к ведьме.

– Сакура!!! – заколотил Шульдих в двери. – Открывай! А то худо будет.

Открыла Сакура, увидала Аю да и побелела вся с лица.

Зашипел Ая, раздулся и заквакал:

– Твоя ведьма меня и заколдовала!

Рассердился Шульдих, вытащил катану да как рубанет по ближайшей березе.

Не выдержал Ая, шлепнул мокрой лапой по загривку:

– А ну положь на место инструмент, дурень. За него деньги плочены.

– Не виноватая я, – запричитала Сакура. – Он на мне жениться не захотел! А я, может, замуж хочу! Мне шестнадцать, а я всё в девках хожу! Ыыы!!!

– Да кто ж тебя, ведьму такую, замуж возьмет? Разве что Кащей с соседнего болота.

Утерла Сакура нос, спрашивает:

– Да? А телефончик не подскажешь?

– Аю мне расколдуй сперва.

Дунула, плюнула Сакура, щелкнула когтями – обернулся Ая человеком, краше прежнего.

Не выдержал Шульдих, кинулся лобызать сахарные уста.

– Пойдем к папеньке, просить благословления, – только и смог сказать. Покивал Ая, взял за руку и пошли они прочь от ведьминой избушки.

– Эй! – закричала Сакура. – Срам-то прикрой, бесстыдник!

Опомнился Шульдих, оглядел Аю, и давай с себя рубаху сдирать.

Сжалилась Сакура:

– Не суетись, разлучник. Вот вам сарафан и штаны басурманские. Как раз подойдут. Эх, судьба моя горькая, увели парня...

Обрядил Шульдих Аю, навесил катану на пояс, погрозил Сакуре кулаком на прощание и двинулся восвояси.

Долго, а совсем не коротко, добирались они до дворца Такатори. То сарафан жмет, то штаны натирают, как тут не остановиться передохнуть?

Чуть не забыли снова Аю прикрыть, уже перед самыми дверями спохватились.

Заходят они во дворец, глядь – а там уже средний братец, Ёжик, разгуливает, невестой хвастается, а зовут невесту Василиса Премудрая. А если без церемоний, по-девичьи – Аска.

Посмотрел старик Такатори, одобрительно крякнул:

– Премудрая – это хорошо. Будет уравновешивать. Приданое-то есть?

– Есть, батя, не сумневайтесь, – отвечает Василиса. – Три сундука компромата.

– Ёжик-то какую гангрену за себя взял! – зашептал Шульдих Ае. – Как есть, будет папашу в кулаке держать!

Оглядела Аска Шульдиха, скривила нос:

– Ты еще кто? Это моя сказка.

– Молчи, женщина, – ответил Шульдих с достоинством. – В твоей сказке тебя давно убили. Радуйся, что жива.

Призадумалась Аска, а потом спрашивает:

– Кто ж ты тогда? Старший умный, Ёжик мой красивый, а ты какой?

– А мне хоть разорвись. Правда, Ая?

Ничего не ответил Ая, а только вгляделся пристально в Такатори, да как прыгнет на него, как прижмет катану к горлу и зашипит злобно:

– Такатори, так тебя растак! Ты почто у папаши моего свечной заводик отжал, рожа твоя поганая? А потом в долговую тюрьму упрятал, а меня в штрафные отряды, с нечистью воевать? Думал, не найду?

Перепугался Такатори, хрипит:

– Думал, Змей Горыныч давно тебя сожрал.

– Я сам его сожрал да убег. Если б не ведьма, давно бы тут был.

Заволновался Шульдих, запереживал:

– Батя, вы как хотите, а только окромя него мне не нужен никто. Жениться хочу. Не лишайте счастья.

Видит Такатори – плохо дело, махнул рукой:

– Да и черт с вами. Бери сына и полцартва впридачу, только убери железяку свою. Папашу твоего завтра выпущу.

– Сегодня.

– Тогда сам за ним иди, – злится Такатори. Уж больно не хочется ему с полцарством расставаться, да что поделать.

И забрал Ая себе несметные богатства, и освободил папашу своего, и принял предложение руки и сердца от милого друга.

Подсчитал Такатори убытки, пригорюнился, вздохнул тяжко:

– Всё, всё, что нажито непосильным трудом... может, хоть старший чем порадует?

А Кроуфорд и не ездил никуда, потому что умный был.

Вышел он из угла своего, поправил очки:

– Не горюйте, батя. Схемка есть одна, затейливая, сам придумал, пока вы братьев за женами гоняли. Всё назад вернем и приумножим десятикратно.

Прослезился Такатори:

– Родимый, спаситель ты мой! А что же жениться, не надумал?

– Погожу пока, – отвечает Кроуфорд, а сам на Аю поглядывает. – Сперва царство себе завоюю.

– И то хлеб, – покивал старик. – А я, грешным делом, думал вы все у меня пидорасы. А теперь вижу – нет, только один.

– Истину глаголите, батя, – отвечает Кроуфорд и бочком-бочком к Ае подбирается.

Подобрался, смотрит жарко и очками сверкает:

– У меня к вам, молодой человек, деловое предложение. Вам, с вашими полцарствами, без управляющего никак нельзя. А у меня и опыт, и резюме, и рекомендации.

Призадумался Ая, скользнул глазами:

– Интересный вы мужчина. А не смущает ли вас собственный брат в одной опочивальне?

– Отродясь не смущал, – ответил Кроуфорд. – Да и не братья мы вовсе, сирота он приблудная, батя усыновил из жалости.

Посмотрел Ая на Шульдиха, посмотрел на Кроуфорда и решил, что один хорошо, а два – еще лучше.

И сыграли они свадьбу развеселую, и стали жить-поживать, да добра наживать.

И я там был, мед-пиво пил, но в опочивальню меня всё равно не пустили.

А Сакуру таки выдали замуж за Кащея. Но это уже совсем другая история.