– Так значит, это и есть твоя историческая родина? – Шульдих крутил головой и восхищенно разглядывал небоскребы, расцвеченные тысячами огней. Они шли по вечернему городу в самом сердце Америки, где рыжий еще ни разу не был.

– Да, – сдержанно кивнул Кроуфорд. Ему было приятно, что Шульдиху нравится. – Но родился я не здесь, конечно.

Шульдих хихикнул.

– Ты меня убиваешь! Я думал, ты родился в одном из этих деловых центров, сразу в костюме, галстуке и очках.

– С бигмаком в зубах и бейсбольной битой наперевес? – невозмутимо предположил Кроуфорд.

– Да! – восхитился Шульдих. – И еще индейка. Ну или что там у вас?

– Ты полагаешь, на этом американская культура себя исчерпывает? – Кроуфорд посмотрел на часы и потянул Шульдиха за рукав. – Пойдем, заглянем в одно местечко.

В полутемном баре было полно посетителей, под потолком клубился сигаретный дым, а на маленькой сцене пианист играл что-то неспешное. Они пробрались к барной стойке, заняли места и осмотрелись.

– Ну ничего так, – подытожил Шульдих. – Миленько! Пиво есть?

– Здесь только виски. По крайней мере, так было несколько лет назад. Зато самого лучшего качества.

Шульдих загрустил. От виски он засыпал на месте.

– Тогда можно просто воды, – попросил он бармена.

Тем временем на сцену вышел неприметный человек, бережно неся на вытянутых руках начищенный до блеска саксофон. Публика в зале мигом притихла и как по команде развернулась в его сторону. Человек поднес инструмент к губам и в зал полились первые звуки.

Играл он потрясающе. Легко перебирая пальцами клавиши, он стоял на сцене, один, в круге света и рассказывал о городах и странствиях, о ночных дорогах и случайных попутчиках, о любви, надеждах и разбитых мечтах, о теплом ветре с гор и бесконечной свободе.

Когда он закончил, в зале еще некоторое время висела звенящая тишина, в которой таяли последние звуки. Потом раздались первые хлопки и настоящие аплодисменты.

Шульдих отмер и посмотрел на Кроуфорда в немом восторге.

– Теперь понимаешь? – спросил тот.

Шульдих кивнул. Он задумался, потом решительно встал и полез на сцену, о чем-то поговорил с музыкантом, тот покачал головой. Шульдих продолжал настаивать, предлагать деньги, музыкант снова покачал головой, сходил за кулисы и вынес Шульдиху еще один саксофон, не такой блестящий.

Рыжий довольно покивал и вернулся к стойке, гордо неся добычу перед собой.

– Ты же не умеешь играть, – недоверчиво.

Шульдих скосил на него хитрый глаз, прокашлялся и громко заявил:

– Господа! И дамы! Сейчас будет номер специально для моего... э... напарника! Выступает... – он замялся, – а, неважно!

Первая попытка извлечь из инструмента что-то приличное с треском провалилась – Шульдих жутко сфальшивил, публика в зале скривилась и начала переглядываться.

– Момент! – бодро попросил Шульдих, прокашлялся и попробовал еще раз. Неожиданно дело пошло, звуки начали складываться в простую, очень известную мелодию, живо напомнившею Кроуфорду о его детстве. Он сидел совсем близко и видел, как Шульдих нервничает, как еле заметно дрожат его пальцы, как он изо всех сил старается не пропускать ноты и играть складно. Постепенно он успокоился, перестали прыгать руки, мелодия полилась легко и свободно.

Шульдих полуприкрыл глаза и больше не думал о публике, а просто рассказывал уже свою историю.

А о чем она была на самом деле, понимал только тот, кому предназначалось.

Доиграв последнюю тему, он выдохнул и довольно посмотрел в зал. У него получилось, и люди, сидящие за столиками, признали это, наградив новоявленного музыканта аплодисментами.

Кроуфорд отсалютовал ему стаканом с виски, отпил, и многообещающе посмотрел из-под очков. Шульдиха обдало жаром, он положил саксофон на стойку и наклонился к самому лицу, так, чтобы волосы касались.

– С днем рождения, – сказал он, довольно отмечая, как у Кроуфорда от удивления приподнялись брови. – Ты думал, я забыл?

– Есть немного, – сознался Кроуфорд. – Я и сам только вчера вспомнил.

– Потому и привел меня сюда? – догадался Шульдих. – Ну а я не забыл. И, как видишь, подготовился.

– Вижу, – кивнул Кроуфорд. – Спасибо. Пойдем, за такое ты достоин самой лучшей награды.

Они вышли на улицу, с удовольствием ощущая прохладу после душного зала, и Шульдих не утерпел и повис у него на шее, целуя и крепко обнимая. Кроуфорд ответил, провел ладонью по волосам, мягко отстранил от себя и предложил продолжить мероприятие где-нибудь в укромном месте. Шульдих охотно согласился и взял его за руку.

Они шли по темной улице, как всегда, вместе, и Кроуфорд думал, хватит ли ему двух месяцев, чтобы освоить губную гармошку.