Глава 9: «Объясни мне, что же хочет это второе я?»
Утро пятницы было прекрасно уже тем, что в субботу будет выходной. Я сбежал вниз по лестнице, и едва порадовался, что Судзуки-сенсей не маячит за порогом, как наткнулся на Кроуфорда. Широко зевнув, он пожелал мне доброго утра, чмокнул в щеку и повлек в сторону школы.
– Ты чего, переутомился? – решил на всякий случай спросить я. – Забыл, мы вообще-то притворяемся.
– А может, я репетирую? – без энтузиазма отозвался Брэд. – Не знаю, в курсе ли ты, но Судзуки-сенсей провел соцопрос среди твоих соседей на предмет моего наличия у тебя или твоего отсутствия по ночам. И все эти честнейшие люди сошлись в показаниях: ты, оказывается, целомудренней монаха-отшельника.
Я фыркнул, сдувая челку с глаз. Стоило признать, что играли мы не совсем убедительно, даже если считать моменты, когда нам удавалось увлечься… Считается, у близких людей какой-то особый язык тел. Хотелось бы мне им овладеть без этой пресловутой близости.
– Прикажешь мне шабаш устроить? – спросил я, перекладывая дипломат из одной руки в другую; все-таки он не очень удобный. – С кучей бьющихся под кайфом девственниц, жертвоприношениями и пьяной оргией?
– Максималист ты, Ран, – вздохнул Кроуфорд. – Переночуй несколько раз вне дома, но и не у сестры…
– А где тогда? В мотеле?
– Да хотя бы. Или заведи себе настоящую подружку, – странно он себя вел: если бы его так тяготил наш фарс, то с чего было проявлять инициативу? Тем более, такую, какая была в раздевалке…
– Подружки, Брэд, имеют неприятную особенность задавать вопросы. Если ты мне одолжишь денег на сведение шрамов со всего тела… – судя по взгляду, моё предложение его не прельстило.
– А ты не раздевайся перед ней при свете, – предложил он, подумав.
Я живо представил себе, как для начала оборудую окна спальни глухими черными шторами, а при малейшей попытке включить свет падаю с кровати и профессиональным перекатом забиваюсь под кровать.
– А ещё лучше – слепая девушка, – развил идею Кроуфорд. – Или с очень сильной близорукостью. Но есть опасность, что она найдет шрамы наощупь…
– И напрочь лишенная тактильной чувствительности, – завершил я образ нежной дивы. – Нет, Брэд, ты меня больше устраиваешь в качестве постоянной пассии.
– Какая честь, – устало восхитился он, и я решил спросить: – Ты что такой невыспавшийся?
– Бессонница, – он зевнул. – Будущее хочет видеться, но почему-то не может. Дурное предчувствие. Я поэтому вчера был у Кондо-куна. Но он тоже ничего не видит.
Беседа завяла. Мы молча дошли до школы, столкнувшись у ворот с малолетним пророком.
– Здрасьте, – буркнул он и попробовал прошмыгнуть мимо, но был остановлен Кроуфордом.
– Кондо-кун, я советовал тебе остаться дома на сегодня.
– А что мне там делать? Скучно. И просто так прогуливать одному – тоже, – отмахнулся этот уникум и, обогнав нас, зашел в школу.
Когда мы с Брэдом вместе вошли в учительскую, нас встретили дружным возгласом:
– О! Вы наконец-то помирились!
– А мы и не ссорились, – пожал я плечами и прошел к своему столу.
– Тогда неясно, почему вы только сегодня вместе пришли в школу, – Ито-сенсей холодно усмехнулась. – Нелогично.
Кроуфорд, шелестя новым халатом, тихо подошел ко мне и мягко опустил руки на плечи. Осторожно и тщательно разминая мне мышцы, он проговорил:
– Скорее, у нас возникли некоторые разногласия, которые мы уже уладили. Верно, Ран?
– Да, – не думал, что у меня будет настолько уставать спина на этой работе.
В комнате воцарилась умиротворенная тишина. Учителя морально готовились к занятиям, Брэд продолжал от душевной щедрости массировать мне плечи, а я бессовестно млел под его руками. Блаженство было нарушено не звонком за десять минут до начала занятий, а ворвавшимся в учительскую Шульдихом.
– Приветствую, дамы и господа, у нас горе! – прям Гермес, вестник богов. – Новая воля сверху, – а я угадал…
– П-позвольте, – из-за его спины в комнату пробрался Судзуки-сенсей, сразу увидел нашу с Брэдом скульптурную композицию «А у нас медовый месяц» и сник.
– Что там наш Танака понапридумывал? – спросил Сакурагава-сенсей, пока другие наши коллеги строили жуткие, но нежизнеспособные версии грядущих ужасов.
– Ничего фатального, нам с вами велено объединиться попарно и сделать для учеников пару занятий в клубах, чтобы показать взаимосвязь наук.
– А, ну, это не смертельно: физкультура с биологией, математика с ИЗО и так далее, – с сожалением успокоила всех Ито-сенсей.
– А вот вам, наверное, придется разделиться, – ядовито процедил Судзуки-сенсей, с ненавистью глядя на продолжающего свое черное дело Брэда.
– С какой стати? – отозвался он, нажимая на особенно болезненное место так, что я еле удержался от благодарного вздоха.
– А как можно связать историю Средних веков и химию?
– Элементарно, – я задрал голову, чтобы посмотреть на Кроуфорда, поэтому закончили мы с ним хором: – Алхимия!
– Философский камень, приворотные зелья, эликсир бессмертия, – почти промурлыкал Шульдих, проходя мимо. – Брэд, я сегодня убегу сразу после уроков, у меня свидание.
– Страж ли я телепату моему? Если что, я тебя потом убью, – отозвался оракул и хлопнул меня по плечам. – Свободен!
~*~
Последний шестой урок Фудзимия вел в классе Иноэ, но, пойманный в коридоре директором, уже опаздывал на семь минут. Являться не вовремя куда бы то ни было Ран не любил, поэтому быстро шел к кабинету и предсказуемо резко отреагировал, когда дверь кладовки распахнулась, его быстро втянули внутрь и зажали рот.
– Абиссинец, это я, – сообщил его затылку Кроуфорд. – У нас проблемы.
Он отпустил Рана и отступил на шаг. Фудзимия фыркнул и отряхнул рукава пиджака.
– Что случилось? Мой воздыхатель переключился на тебя?
– Нет, круг проблем немного шире. Сюда явились мои бывшие соученики и очень хотят разлучить с семьей наши юные дарования. В частности, Исида-куна они уже усыпили, положили в своей машине, и им осталось найти Иноэ-тян и Кондо-куна, – сказал Кроуфорд. – При сопротивлении или попытке защитить детей они будут убивать.
Он был собран, серьезен – как тогда, на миссиях, когда его ухмылку хотелось перечеркнуть клинком пополам. Сейчас, в уже замызганном белом халате и с взъерошенной шевелюрой, он мог бы казаться смешным, если бы не незримая сталь силы и воли, облёкшая его.
– Ясно. Иноэ-тян на этом этаже, я должен был вести у неё урок. Сколько их? – Ран положил дипломат на полку и раскрыл его.
– Трое минимум, я больше не видел. Мой дар поможет одному мне. Шульдих был бы полезнее, но он уже ушел. У тебя есть оружие?
– Да, – Фудзимия положил рядом с дипломатом два длинных ножа. – Почему ты меня предупредил?
– Не хочу, чтобы ты умер в своей постели.
Ран хмыкнул, но промолчал. Время вопросов придет позже.
– Я ищу Кондо-куна, ты – Иноэ-тян, – распределил обязанности оракул, скидывая халат и доставая их карманов брюк кастет и удавку. И всё же предусмотрел…
– Куда трупы будем убирать? – спросил Фудзимия, проверяя, насколько удобно прятать ножи в рукава пиджака.
– Это уже забота Шульдиха, я его вызвал. Ему двадцать минут езды до школы.
И они расходятся в разные стороны, выйдя из кладовки.
Сердце начинает биться в другом ритме, иное замечают глаза, походка становится бесшумнее и легче. Дети не удивляются и не начинают гомонить, когда учитель, вместо того, чтобы вести занятие, уводит их одноклассницу. А девочка молчит и быстро, послушно следует за ним. Она, конечно, прочла его мысли, и она отнюдь не глупа, чтобы мешать защищать себя тому, кто позволил опять проснуться Абиссинцу.
Человек с глазами цвета камня, дарующего равновесие, спокоен. Он знает, что способен оградить этого ребенка от тех, кто хочет отнять её у семьи. И враги появляются, когда приходит время, но слишком рано – как всегда.
Быстрые, сильные. Паранормы. Они должны умереть от его руки. И пусть его нынешнее оружие нельзя сравнить с катаной, навык убийцы управляет каждым движением.
Давит на виски, мешает видеть, гул нарастает в ушах. Телепатическое воздействие?
– Нет! – злой, звонкий девичий крик – и всё пропадает, голова легка, а ребенок, страшно бледнея, дрожит струной у стены – держит врага?
Тот, кто ближе, удивлен – его и надо убрать первым. Удар – блок – прыжок – удар – разворот, и паранорм первым не удерживает темп, его убивает холодная ярость Абиссинца и сталь, вонзившаяся в основание черепа.
Второй как-то проще, не получается понять, что он умеет вообще. Просто очень хороший боец? Тогда все просто и привычно. Когда приходит время стали, остается мало мыслей, а жесты легки. Этот противник слишком долго танцует, быть может, тянет время? Выматывает? Ждет подмоги? Не важно, если острие находит сердце. Не…
…Ещё трое. «Оракул просчитался». Двое справа, подходят сразу, один стоит в коридоре слева, не торопится.
Стонет девочка за спиной – похоже, ещё телепат – и Абиссинец как-то быстро ловит на нож одного из подошедших и не видит, как другой успевает нацелить на него пистолет и…
Он оседает на пол, не успев выстрелить, а с лестницы выходит Кроуфорд с дымящимся пистолетом, на котором навинчен глушитель. За его спиной маячит мальчишка. Живые. Оба. Почему так тепло от строгих светлых глаз?
– Ложись! – оракул кричит, дико меняясь в лице, и Абиссинец кувырком уходит с возможной линии огня – коридора, где так тихо стоял ещё один враг.
А огонь есть, он буквален. Шквал пламени проносится по воздуху где-то на уровне колен, лицо опаляет жаром – и исчезает. Рядом дрожит, сжавшись в комок, девчонка – ох, да каким же чудом он утянул её за собой? Абиссинец встает, помогая ей подняться, и она кидается на шею подбежавшего мальчишки.
А мужчина с ножом в руке идет в полутемный коридор, ему нужно убедиться, что враг мёртв.
– Всё в порядке, – это телепат. Другой телепат, рыжий. Тот, кто был врагом. Тот, кто знакомо и мерзко скалится в лицо. – Абиссинец, ты…
– Ран! – оклик со спины.
Отвернуться от Шульдиха. Замереть, на миг прикрыть глаза и наклониться, чтобы вытереть ножи об одежду мертвого пирокинетика. И медленно разогнуться, встречая спокойный взгляд Кроуфорда.
– Ты спас мне жизнь, Брэд, – немного удивленно и уже с улыбкой.
– Сочтемся, – усмешка в ответ, от которой закашливается телепат. – Ты же обещал мне ужин в качестве моральной компенсации?
~*~
Пока устраняли следы короткой схватки, пока успокаивали детей и приводили в чувство Исиду, пока пророк тихо давал Шульдиху указания напоследок – они почти не говорили друг с другом. Что-то повисло между. Нечто, не мешающее улыбаться и смотреть, касаться плеча или запястья, но липко склеивающее губы.
– Я всё понял, – прервал затянувшуюся речь напарника телепат. – Иди, Фудзимия тебе ужин должен. Домой можешь не возвращаться. Голодным, по крайней мере.
Кроуфорд натянуто улыбается в спину отвернувшегося наглеца, но следует совету. Ран, стоит Брэду подойти, подхватывает со ступеней дипломат и открыто смотрит в глаза.
– Идем ко мне? – он сопровождает вопрос приглашающим жестом, и оракул кивком принимает приглашение.
Они идут и молчат, бок о бок, так, что задевают друг друга плечами. Оба знают, что новое встаёт между ними, не отсекая, нет, но давая повод для слишком многих размышлений. Под синим небом, в красно-золотой тиши осени просто отпустить мысли на волю, чтобы те сплелись с такими же – и уже не расстались, перепутавшись.
Ран отпирает дверь подъезда и пропускает спутника впереди себя; безмолвие не тяготит, но звенит между ними почти истошно.
– Фудзимия-сан! – так нелепо, так обыденно – это соседка этажом ниже догнала их и теперь смотрит на Рана с уважением и смущением и тараторит: – Здравствуйте, простите, вы вчера так интересно рассказывали, не могли бы вы…
– Нет, юная госпожа, – Кроуфорд стоит на середине лестницы: вызывающе высокий, беспардонно самоуверенный, строгий… привлекательный? – Сегодня у Фудзимии-сенсея частное занятие.
Он смотрит на неё поверх оправы так, что девушка не краснеет, а бледнеет, и, тихо извиняясь, прошмыгивает мимо него к себе на этаж. А они поднимаются выше.
– Не стыдно детей пугать? – спрашивает Ран, пропуская его в прихожую.
– Даже не собирался, – улыбка гостя кажется слегка удивленной. – Всего лишь хотел сообщить положение дел.
– Тебе это удалось, – с ноткой смирения вздыхает Фудзимия, разуваясь. – Осталось составить развернутый план, да?
Он ироничен потому, что слегка растерян. Он считает, что сейчас начнет происходить нечто лишнее, необязательное, разрушающее обыденность.
– Ран! – оклик вынуждает обернуться – и угодить в объятья, отдать рот поцелуям, подставить шею под жаркие губы.
Пророк уже всё решил – или всегда вмешивающийся дар сделал это вместо него? Безразлично, потому что нет сил, нет возможности отпустить того, кто улыбается сейчас, прикрыв веки, пока он легко касается губами четко очерченных скул.
– В нас, – выдыхает красивый. – Проснулась тяга к экспериментам? – и уже сам обнимает, тесно и крепко, жадно целует в ответ.
Ран вслепую тянет их обоих в гостиную, они почти спотыкаются о невысокий порожек, но двойные объятия сберегут от любой опасности, и Кроуфорда счастливо подсекает под колени кресло.
– Непреодолимая тяга, – Брэду хочется говорить, поэтому он будет нести нечто невнятное, лишь бы не переводить молча дыхание после поцелуев, не ощущать возбуждения упавшего на него Рана, не сказать…
– Веселый, – с непередаваемой иронией, с непроизносимым чувством в глазах шепчет Фудзимия, проводит пальцами по тонким тёмным бровям Брэда и нехотя поднимается.
– В душ, – улыбается он на невысказанное возмущение. – Не надо меня провожать. Ты тоже займись делом. Кровать поищи, например.
Он уходит, а Кроуфорд, смеясь, выбирается из кресла и идет выбирать между кухней и спальней более привлекательное помещение. Да, он когда-то хотел любить человека умного, практичного и ироничного – получай, пророк, желание исполнено.
Роняя себя на широкую постель, он понимает, что длиннокосый идеал – не тот, кого просто забыть, отдать, отпустить. «Невозможно», – мелькает в голове последняя связная последовательная мысль. Потому что в дверях стоит он в небрежно запахнутом халате и смотрит так, что в глазах мутнеет.
– Ран, – он подымается рывком и резко притягивает к себе любовника, который без замаха швыряет в изголовье кровати что-то косметическое.
И оба перестают отвлекаться. Сглатывая под жадным взглядом, Фудзимия расстегивает на Брэде рубашку, пока тот нетерпеливо сдирает халат с его влажного тела. Когда одежда слетает на пол, а ноги начинают подкашиваться от неги ласк и сладости соприкосновений, Кроуфорд толкает Рана на простыни и падает следом.
Алый блеск волос отражается в стеклах очков, и любовники тянутся друг к другу одновременно: один – чтобы приласкать яркие пряди, почувствовать их гладкость губами, другой – чтобы лишить Брэда последней границы меж ними. Оправа со стуком ложится рядом с будильником, а оракул сминает поцелуем манящие губы.
От погребающего под собою жаркого желания не получается спастись – только поддаться, царапать плечи в ответ на уксусы, нетерпеливо ластиться, втираться возбужденной плотью в любовника, который пытает медленной лаской.
Брэд мягко облизывает тёмные соски, сжимает губами, кусает – и добивается ответного всхлипа. И Рана будто срывает: он просит наслаждения, выкрикивая его имя, бесстыдно раздвигает ноги, подаваясь навстречу ласкам, что становятся всё откровеннее. Любовник глухо стонет, когда сильные пальцы обхватывают член и начинают ласкать по всей длине. Руки бесстыжи и откровенны, им так сладко отдаваться, но ещё лучше – ласкать в ответ.
– Хвааатит… – в ответ на протяжную мольбу Брэд встает на колени меж раскинутых ног Рана.
Восхищение красотой и вожделение сплелись в нём так тесно, что тяжко отвести глаза хоть на миг. Он быстро нашаривает принесенный из ванны крем, выдавливает на ладонь и стискивает зубы – настолько покорен сейчас его несгибаемый любовник и потому стократ более желанен. Брэд пытается быть аккуратным, но что выходит – он не знает, да и к чему, если Ран стонет настолько счастливо?
Длинные ноги оплетают талию, и любовник подается навстречу проникновению, губы беспорядочно шепчут что-то неуловимо нежное, нужное, важное, руки притягивают всё ближе. Хочется навсегда остаться в этой жажде, надо утолить вожделение, подарить наслаждение друг другу. Теснота тела сводит с ума, от губ любовника не оторваться, не разорвать переплетенных пальцев рук.
Ран рвано стонет в ответ на ускоряющиеся толчки; Брэд впивается в зацелованную шею возлюбленного, тот изгибается навстречу и содрогается, что-то хрипло шепча, и радостно принимает в себя блаженство любимого.
Жадно целуя друг друга после, они оба удивительно схожи в невысказанной мысли: никогда прежде желание не возвращалось так остро и так быстро.
~*~
Ровно в восемь утра я проснулся, посмотрел одним глазом на будильник, ужаснулся и решил спать дальше. Потянувшись, я понял, что под рукой Кроуфорда особо не повертишься, но смирился с ситуацией и уронил голову на подушку. Ровно через пять минут раздался звонок в дверь. Звук не умолкал, поэтому Брэд был неизбежно разбужен со мной за компанию.
– Убью, – прошипели мы хором и посмотрели друг на друга.
– Отвратительное утро, – заметил Брэд, зевая в кулак.
– Согласен. Это наш коллега. В прошлый раз он пытался принести еду, – сказал я, садясь на кровати и пытаясь нащупать тапочки. – Я не взял, злой был.
– Сейчас тут злой я, поэтому он быстро умрет, а ты заберешь еду, – зевал он душераздирающе и заразительно. Да, он же второй день не высыпается…
Я покивал, соглашаясь, и, встав, решил поискать штаны. То ли их не было в ближайших окрестностях, то ли меня слишком отвлекал настырный звон, но, когда поиски не увенчались успехом, я попросту сдернул с Кроуфорда одеяло и обмотался им.
И тут мы, наконец, посмотрели друг на друга. Не знаю как я, но он выглядел… наверное, счастливым, умиротворенным. А ещё – красивым. Таким, что мне захотелось размотаться обратно, присоединиться к нему и провести ещё несколько экспериментов над собой и над ним. Долгих таких, требующих регулярного подтверждения методики. И, судя по блеску его глаз, мысли наши совпадали.
– Что застыл? – он первым разбил воцарившееся молчание. – Вспомнил, что провел ночь с мужчиной?
Эта язва смотрел мне в глаза и ухмылялся. Не дождавшись моих воплей возмущения, он зажмурился и медленно, со вкусом потянулся. Ах, мерзавец…
– Нет, – я дождался, пока он откроет глаза, и нарочито смерил его придирчивым взглядом. – Увидел, какие у тебя волосатые ноги и впал в ужас от своего дурного вкуса.
– Да? – он приподнял левую нижнюю конечность и повертел влево-вправо узкой ступней. – Ладно, если ты покрасишься в розовый, я их побрею, – милостиво проронил он.
Представив себе нашу неземную прелесть после таких экспериментов, я вздрогнул в такт особо пронзительной трели звонка и пошел открывать.
– Доброе утро, – пролепетал Судзуки-сенсей, по-поросячьи розовея при видя замотанного в одеяло меня.
В руках у него был пакет с едой, в который была воткнута оранжевая роза тон в тон масти Шульдиха.
– Доброе, – протянул я, раздумывая, не спустить ли мне его с лестницы для разминки.
– Судзуки-сенсей, – раздалось у меня над плечом. Потом Брэд встал рядом со мной и обнял за пояс. – Чем мы с Раном обязаны счастьем видеть вас в законный выходной?
Коллега молча открывал рот, густо краснея. В некотором непонимании я посмотрел на Кроуфорда и понял: одеяло было одно, а простыню он решил не трогать – мудрый шаг, в какой-то степени. Зато очки надел.
И теперь Сузуки-сенсей обалдевал при виде почти двух метров мужской красы. Бедняга.
– Кроуфорд-сенсей, – наконец выдавил историк, вытянул из пакета розу и протянул её вперёд. – Я хотел бы вручить вам этот цветок, достойный вашей красоты.
Брэд молча свалил в темноту коридора, я тихо закрыл дверь. Мы переглянулись.
– Он что, решил переключиться на меня? – решил уточнить он.
– Ага, – я кивнул, скрывая восторг.
– Нееет!!! – и воплю его души вторил мой почти дьявольский смех.
Конец.