по жаре пиво -
по тебе тоска.
небо так красиво
в момент броска
© Кицунэ-сан
Черная иномарка, похожая в профиль на сытого морского котика, тихо урча, мчалась по блестящей после дождя автостраде, унося в ночь четырех пассажиров. Встречные огни машин вычерчивали лица короткими всплесками света.
Водитель сосредоточенно следил за дорогой, напряженно вглядываясь в изрезанную фонарями темноту. Импозантный молодой человек рядом с ним казался отрешенным. Это впечатление усиливал отраженный свет фар, разбиваясь о стекла его очков.
Сзади нервничал, и оттого непрестанно курил, мусоля в пальцах дорогие сигары, хозяин авто – типичный представитель западного делового мира, разменявший пятый десяток. Его фигура уже обрела, навязанную офисным образом жизни, некоторую грузность, но лицо еще сохраняло резкость черт, а в уголках неулыбчивого рта залегли жесткие складки мимических морщин.
Рядом с ним, небрежно откинувшись на сиденье, закинув ногу на ногу, смотрел в окно молодой человек, всем своим видом отличавшийся от попутчиков, нарушавший мирную картину выезда делового человека в сопровождении секретаря и водителя. И хотя оружие ясно прорисовалось под небрежно носимым деловым костюмом, на телохранителя он тоже не походил. Но он им был. Несмотря на небрежность рассыпанных по плечам нестерпимо рыжих прядей, и тонкую усмешку, и притворную расслабленность взгляда.
Машина, как волк, рыскала по автострадам, кружила на развязках, взлетала на эстакады и скрывалась в туннелях, как будто нарочно усложняя путь.
Находившиеся в ней люди молчали, когда это молчание нарушил рыжеволосый, взламывая мутную тишину миндальной иронией интонаций:
- Кроуфорд, наш друг намерен дать водителю указание свернуть.
Сидевший рядом с водителем раздраженно нахмурился – бодигард на заднем сиденье поймал его отражение в зеркале. Поправил напарника, перезадавая вопрос:
- Мистер Квайл, вы действительно собирались совершить этот необдуманный поступок?
Мужчина резко смял окурок в пепельнице, окинув жестким, острым взгляд на широкую спину собеседника, и вместо ответа, приказал водителю:
- Свернешь на пятое шоссе, поедем через промышленную зону.
Водитель кивнул, переводя машину в другой ряд. Хороший водитель, вышколенный. Знает хозяина.
- Это не благоразумно, мистер Квайл, - с нажимом повторил Брэд Кроуфорд, пророк РКц, в течение двух недель разрабатывавший нынешний маршрут. Сегодня мистеру Квайлу необходимо было лететь в Японию, и сегодня с 78% вероятностью от ста абсолютных – предстояло погибнуть. Только один маршрут выводил на предельно чистые 10% жизни, маршрут, разработанный тщательным перебором поворотов дороги и судьбы, которую формировал противник. Телепат усмехнулся, и эта усмешка, возвращенная зеркалом заднего вида, не осталась незамеченной Кроуфордом. «Ну, - красноречивее любых слов, говорила она, - это тебе не простых смертных холодом поливать. Пробуй, я посмотрю». Будет паршиво, если из-за внезапного решения Квайла их сегодня пристрелят, как собак, но вряд ли Брэду удастся настоять на своем. Этот мистер Квайл крепкий орешек, иначе бы он никогда не стал тем, кого охраняют люди РЦк. Нажим пророка увяз в превосходящем молчании «объекта» и пророку пришлось продолжить: - Изменение плана не входило в условия нашей договоренности. В этом случае я не могу гарантировать вашу безопасность, мистер Квайл.
Автомобиль свернул и теперь раскалывал ночь на прямой узкой дороге, по одной стороне которой тянулся серый, безнадежно глухой забор промышленного комплекса. Телепату ужасно не нравился этот забор. Нервировал. Раздражал. Он прислушивался к происходящему внутри и снаружи, и одновременно беспокойно высматривал– когда же кончится, или хотя бы прервется этот чертов забор.
- Значит, мы рискнем, - арктически холодно произнес мистер Квайл, наблюдая мягкий платиновый блеск дорогих часов: - Если мой самолет поднимется в воздух позже определенного времени, я опоздаю на эту встречу, и тогда ваша работа не будет иметь никакого смысла.
«Как и его жизнь» - не размыкая губ, напрямую Кроуфорду, прокомментировал телепат – «Он боится, Брэд» И не удержался от легкого ехидства: «Надеюсь, тебя это утешит, Брэдли». Кроуфорд проиграл решению этого человека, и теперь они ничего не могут гарантировать, а только сделать все зависящее и надеяться, что этого будет достаточно.
Поворот, слева два узких проулка. Заборы, и здания с окнами только на верхних этажах. Глухие стены. Промзона. За двадцать метров до второго переулка телепат «почуял».
-Брэд! – окликнул быстро, тревожно, предупреждая, доставая ствол и «объекту»: - пригнитесь.
Но – почти поздно. Сбоку ударили, слепя и выставляя, безжалостно яркие фары притаившегося джипа. Чужая машина взрычала, стартуя, а пули гулко ударили по кузову авто. Расплющились о бока, пошло первыми трещинами бронированное стекло. Грязно выругавшись, Шульдих открыл дверь, вываливаясь на дорогу из испуганно вильнувшей машины. Асфальт жестоко принял его, разрывая ткань костюма, обдирая кожу бедра. Еще катясь по глянцевому шоссе, сомкнув руки на рукояти пистолета – начал стрелять по колесам преследователей. Первые две пули толстые шины проглотили без особого ущерба. Два – выстрела мимо – царапнули с визгом бампер. Две, три пули – когда, наконец, массивную тушу джипа занесло, разворачивая поперек. Внедорожник перескочил поребрик , выскочив на узкую пешеходную часть, с противным скрежетом сминаемого металла ткнулся в стену.
Те, что остались в нем больше не стреляли по машине. Они развернули дула, и у Шульдиха холодно заныло внизу живота. Сейчас или – две? три? минуты спустя – его убьют.
Раненый тюлень, панически взвизгнув шинами, снова набирал скорость, удаляясь.
Шульдих распластался, плавно выжимая курок, целясь в неясные тени, не спешившие покидать искалеченное авто, ощерившиеся вороненой сталью полуавтоматов.
Они поливали его свинцом, наугад, «не видя» - телепат работал, в секунды сбивая определение себя яростным и опытным убийцам противника. Они поливали его свинцом – а он выжал курок, как награду принимая сдавленный крик из недр джипа. И новый шквал, откатился, и застонал, рефлекторно зажимая рану ладонью. По касательной, по боку… Зло выстрелил, не глядя…. Щелчок. Сухой щелчок. Просто кончилась обойма. В него попадут не сейчас, но залитый багровой болью разум устанет сбивать прицелы стрелкам… Некогда сменить обойму. А по ребрам тепло растекается кровь.
Это долго думать, но быстро - умирать. На мокром асфальте, на разделительной полосе. Посекундный отсчет – тарификация жизни.
Миссия выполнима? Да.
Когда стекло джипа брызнуло, разлетаясь осколками – Брэд? Шульдих не видел, как пророк выбросился, сгруппировавшись удачней, из притормозившей, перед тем как уйти, машины. Не видел заслоненного внедорожником Кроуфорда, успевшего только кинуть водителю: - «дальше – чисто», перед тем как - выпрыгнуть на ходу. Не видел, как тот бежал назад – выигрышные сто пятьдесят метров. И не рассчитывал, в принципе. А теперь, отвлекая огонь на себя, Брэд дарил ему спасительные секунды, минуты.
Шульдих подобрался. Саднящая поверх ребер рана? Ерунда, царапина. Надо уйти из сектора обстрела, передислоцироваться под огнем прикрытия.
Короткими перебежками, на ходу выбрасывая расстрелянную, и вставляя новую, обойму. «Пятеро. Трое активны. Один мертв, один без сознания» - предупреждение вместо «спасибо». И в перехлест стреляет, не пытаясь брать противника под контроль, но закрывая в «слепую зону восприятия» себя и Кроуфорда.
Еще двое. Чей свинец щедро дарит сметь? Не важно.
«Теперь у тебя кончились патроны?»
Еще один. Обратный отсчет.
Щульдих работает из-за левого плеча Брэда, расширяя зону обстрела… Клинит пистолет – чертовски не вовремя. Когда случайно-прицельная короткая очередь опрокидывает Кроуфорда назад.
Все-таки сдохнуть? Нет, не теперь!
Так нельзя, но Шульдих бьет заткнувшийся ствол об асфальт, и целится, не пригибаясь – яркая ярость, и сбившийся на плечо галстук. Выстрел – один…. И из-за искалеченной машины падает мужчина, затянутый в черное городское «профи». «Третий глаз» - смотрит в упор вывернутым зрачком пулевого отверстия.
Ха! – Шульдих выдыхает коротко и зло. Последняя пуля – теперь неторопливо – четко, в голову так и не пришедшему в себя после столкновения водителю.
Брэд? Безупречно белая рубашка – и что-то пошлое из рекламы про «альпийский снег», - залита черно-глянцевой в темноте – кровью. Но на самом деле она алая, ужасно алая, невыносимо. Так всегда – по артериям, по легким.
Шульдих садится рядом с ним на корточки, едва касаясь пальцами груди – какая свежая влага. Скользкая кровь. Пророк тихо застонал, приподымаясь.
- Мы должны уходить, Брэд! Вставай, ну же, вставай… Ты можешь идти?
Кроуфорд с усилием кивает. Телепат подставляет плечо: «держись, нам надо выбираться».
По мокрому асфальту, мимо серых стен – шаги так гулки. И этот кашель, захлебывающийся на излете. На губах Кроуфорда пенится кровь.
- Ну, еще немного, давай. Давай же! Я же не вытащу тебя, Кроуфорд, сукин ты сын…
- Заткнись, - трудно сплюнул.
И Шульдих заткнулся. На висках пот. Тяжелое, просаживающееся с каждым шагом так откровенно, тело бывшего боксера. Его боль – добровольно принимаемая в вены. Усталость до апатичности…
И кажущийся бесконечным коридор заборов и стен. Но – скат, лазейка, выход с прямой. Надо только немного подтянутся, перевалится через бетонный хребет забора. Телепат перемахнул бы. Даже подраненный. Но…
Нужно тащить, и не смотреть, как вздулись вены на лбу пророка, и не думать – что будет, если сейчас кровь хлынет густым потоком из горла, из груди… и эти вены опадут, совсем растают под восковой кожей… и…
Нельзя думать. Можно только тащить, перехватывая – тянуть, а потом позволить ему грузно упасть по ту сторону забора.
Все. Приехали.
Кроуфорд рвано дышит, слабым присвистом пропуская воздух сквозь стиснутые зубы. Шульдих проводит пальцами, пряди прилипли – и пот… такой холодный. Он готов возразить на ожидаемое «уходи». Он придумал десяток убедительных «нет», но нет никакого «уходи».
Есть ночь, и двор, и пахнет дождем.
И остро - кровью.
Кроуфорд потерял сознание, и не слышит сбивчивого:
- подожди, я сейчас, я вернусь, обязательно. Подожди. Слышишь?
Нет.
Он бежал, и воздух обжигал легкие рваным дыханием. Дробь шагов - эхом по пустым улицам.
Поскользнулся, упал, больно ушиб колено. Выматерился емко, поднимаясь. Зыбкий свет одинокого фонаря, длинные узкие тени.
А впереди - огни оживленного шоссе. Доковылял. Редкие машины с тихим шуршанием проносились мимо, равнодушные к его отчаянным стоп-сигналам.
Желто-красный реанимобиль уверенно, как крейсер на марше, шел по трассе. И – пройдет, так же уверено - мимо.
Телепат дернулся вперед, как дикого жеребца, останавливая экипаж раскинутыми руками. Зло скрежеща экстренным торможением машина остановилась в сантиметрах от Шульдиха. Только сейчас боец понял, что до сих пор сжимает, так, что побелели костяшки пальцев, опустошенный пистолет. Значит, он все это время, пока тащил на себе Кроуфорда, когда бежал, задыхаясь, пока стопил авто – не выпускал из руки ставшее бесполезным оружие. Он рассмеялся, привычно сканируя сознание медицинских работников. Это слишком рискованно, брать под контроль – прямо сейчас.
Да и зачем?
Шульдих рывком распахнул дверь, беря под прицел бригаду скорой. Коротко приказал:
- Поехали! Там человек и ему нужна ваша помощь.
- Вы с ума сошли, - не потерял самообладания врач: - Вы не понимаете, что делаете. Вас арестуют.
- Обязательно, - весело согласился телепат: - а теперь направо.
Теми же улицами, но на колесах путь, занявший четверть часа проделали в пять минут.
Уже на подъездах к месту, Шульдих предупредил, спокойно, и это спокойствие пугало больше веселья или окрика:
- Его жизнь это ваша жизнь, доктор. Ферштейн?
И первым выпрыгнул из машины. Кроуфорд еще дышал, но пугающая, землистая серость его лица… Врач и санитары засуетились. Шульдих сел в изголовье, с тревогой наблюдая за ними:
- я могу помочь?
- Отойдите, - теперь здесь командовал врач, а боец РКц подчинялся. Отошел,
тревожно наблюдая, как устанавливают капельницу, как чужая, переработанная в плазму, кровь, мешаясь с физраствором, течет в почти полые вены пророка.
Носилки, погрузка, безвольно упавшая рука мазанула по земле, и на секунду телепату показалось, что напарник уже мертв. Нет, конечно, показалось. Мотнул головой и полез следом, убрал в наплечную кобуру ненужное, годное только для блефа, оружие.
Шульдих назвал адрес ближайшей подконтрольной Организации клиники. Врач покачал головой:
- Не довезем.
- Тогда?
- До ближайшей.
Санитар переговаривался со станцией, запрашивая наличие мест в окрестных хирургиях. А Шульдих сжимал и разжимал пальцы, стискивая кулаки – до побелевших костяшек пальцев.
«Чертов сукин сын. Кроуфорд, ублюдок, мать твою, мы скоро приедем. И не вздумай помереть, даже не думай.»
- У нас раненные полицейские, срочно подготовьте операционную, - договаривался с невидимым диспетчером санитар. Доктор недоуменно посмотрел на подчиненного, потом перевел взгляд на телепата.
- Все верно, - мягко пояснил тот, - мы показали вам документы, доктор. Нас с напарником ранили на задании, я все объяснил вашему сотруднику. Вы забыли?
Лицо врача просветлело, разглаживаясь:
- Ну, да, конечно. Я замотался. У вас на одежде кровь, вы ранены…
- Несерьезно, док. Это подождет до клиники.
- Мы скоро приедем.
Шульдих кивнул:
- Вот и замечательно.
Водитель врубил спец.сигнал, прибавляя скорость. Это так почетно и важно – спасти жизнь полицейского.
Одно удовольствие управлять этими милыми, неагрессивными людьми, слегка меняя точку зрения на факты, подспудно вселяя уверенность, что, конечно, они даже видели жетоны… и глуша ненужные вопросы – почему тогда экипажи патрульных не сопровождают сейчас реанимобиль, высвобождая трассу. Конечно, пистолет у полицейского агента был разряжен и он вовсе не хотел пугать врачей-муниципалов. Он, в сущности, очень хороший парень, этот рыжий коп. И его напарник – чуть старше заканчивающего колледж сына врача. Им обязательно надо помочь…
Больничные коридоры всегда пахнут лекарствами и химической, стерильной чистотой. Пластик регистратуры, каталка по коридору, отрывистые реплики одетого в зеленое персонала хирургического отделения. Аппараты и препараты. Шульдих сопровождал Кроуфорда до самых дверей, убирая из чужих голов даже тени ненужных мыслей, и пожелал напоследок, когда сероглазый медбрат мягко, но настойчиво оттеснил его:
- и только попробуй сдохнуть…
А потом – часы, вымеренные нервными шагами по серому линолеуму клиники.
Пальцы и нервы. Его вызывали в перевязочную, латая распоротую, обожженную пулей, рану. Он был благодарен этой пульсирующей на ребрах, отвлекающей боли. Укол морфия телепат запретил, предпочитая мягкой полудреме болезненную ясность сознания. Рассвет упал на крыши, а спать не хотелось. Только кожа неприятно ощущалась пластмассой на скулах. Но это все – такая ерунда.
Под утро увидел мельком, как перевозили из операционной пророка. Морг налево, а каталка направо. Значит, жив.
- К нему можно?
- Не сейчас.
И опять минуты ожидания, напряженная спина, обрыдший холл и холодный дерматин дивана, на котором так нервничали и надеялись до него. Так напрасно надеялись – не раз.
Сигареты на лестничных пролетах. Волосы спутались – пальцами не расчесать. Нужные звонки из таксофонной будки. Сигареты и анальгин.
В полдень – только чай в кабинете медсестры.
А после обеда ему сказали буднично:
- Ваш напарник вне опасности. Он пришел в себя. Вы можете его увидеть.
Шульдих улыбнулся, невольно – искренне.
Прошел в палату. Косой свет пробивался сквозь развернутые жалюзи, высвечивая медленный танец пылинок.
Немец остановился, едва попадая в угол обзора Кроуфорда. Глупое - «как ты?», встало комом в горле.
- У тебя блестят глаза и ты здесь, - экономя силы, с паузами констатировал пророк.
- Заткнись, - оборвал его Шульдих, но не зло, а почти весело: - Я зашел убедиться, что ты, к сожалению, снова выжил. Увы, мне опять не повезло. Ладно, придется еще немного потерпеть твое общество. Ну, так я пойду?
- Пойди.
И он пошел, руки в карманы, мимо офисных зданий – легко и свободно. Под ногами раскаленный асфальт. Жаркое лето. По жаре, лучше всего – пиво...
