Просили сделать все по-тихому, и Шульдих не стал брать служебную тачку. Рассчитывал, что сил на «телестоп» всегда хватит, ведь параллельных сложных задач у него не было. Надо было всего лишь найти одного испуганного, загнанного паранорма. Клара еще не покинула Германию — может, понимала, что у Розенкройц и в других странах отделения, и тамошние ребята станут искать ее на своем поле, а она не будет знать ни языка, ни местности. Она и здесь-то была дезориентирована и с трудом соображала, что делать, лабораторная крыска, случайно вырвавшаяся на волю.

 

Если бы не шлем, ее нашли бы в два счета, потому что способностей Клары не хватило бы, чтобы прикрыть сознание и от слабого телепата. С другой стороны, если бы она не стащила шлем, ее бы, может, и искать не стали, смогли бы списать втихую. А кража актуальной разработки — дело уже другого уровня. Герхард обосрался по-крупному, это Шульдих понял сразу, как переступил порог его кабинета, еще не узнав всех деталей, и сразу решил, что не полезет таскать за него каштаны из огня. Пусть Герхард как руководитель огребает, а дело Шульдиха маленькое, он даже не штатный участник проекта. Лучше надо было следить за лабораториями. Но постепенно он размяк, прислушался к уговорам, стал подумывать, что можно бы и согласиться, не все же время сидеть в четырех стенах, и, когда Герхард посулил очередную мелкую подачку взамен, заявил:

— Соавторство в проекте — и я весь твой.

Герхард даже онемел на секунду от такой наглости, а потом запротестовал:

— Ты что, охренел? Совесть имей все-таки, твоих идей там ноль!

— Да не вопрос, — лениво улыбнулся Шульдих, — идей у меня ноль и моя работа ничего не стоит, только почему-то никто другой ее сделать не может. Отправляйся сам и ищи свой лабораторный образец, я против что ли?

— Слушай, ну ни о чем сложном я тебя не прошу, услуга на три марки…

— Три марки я тебе готов одолжить, — серьезно ответил Шульдих, подымаясь. — Найми на них кого-нибудь, кто согласится.

Но куда бы Герхард делся.

 

С тех пор шли уже третьи сутки. Сначала Клару Шульдих вообще не слышал, искал другими методами, а недавно поймал странную волну со знакомыми метками и заподозрил, что шлем начинает фонить при длительном использовании без передышки — вот вечно так, всегда найдется деталь, которую не учли при испытаниях.

 

Теперь оба они были в Аахене, источник волны не двигался и оставался пустяк — локализовать цель. Шульдих оперся спиной на стену, сидя на корточках, и уткнулся головой в колени. Темнело, улицу продувало насквозь. Он не спал и не прекращал телепатической слежки почти три дня, и теперь ледяной озноб не отпускал, как Шульдих ни натягивал капюшон ветровки. Он повозился в рюкзачке, вытащил шоколадную пасту и принялся есть прямо из банки.

 

Погоня приближалась. Позавчера Клара мельком почувствовала укол телепатического поиска, очень далеко. Чужой ищущий разум сразу исчез, и она понадеялась, что шлем не выдаст ее. Но потом «они» вернулись, и теперь ощущались все ближе, о боже. Черная карета выехала с кладбища. Черная карета въехала в город. Кларе хотелось бежать, но она не представляла, куда. Стоит выйти, как окажешься среди людей, а от них и их обычной жизни Клара отвыкла, не знала, как держаться естественно, пугалась и начинала делать ошибки, слишком много времени она провела в одиночном боксе в Розенкройц. И теперь попробовала затаиться, переждать погоню.

 

Банка из-под пасты опустела. Приятно было бы кинуть ее в окно магазина, взбодриться, но Шульдих подошел к урне и аккуратно опустил тару туда. У него был еще впереди захват и обратный путь, стоило поберечь силы, а не тратить их, заметая следы мелких правонарушений.

 

Черный человек поднимался по лестнице. Беглянка замерла в панике.

 

— Клара, это я, — мягко произнес он, услышав какой-то звук через дверь.

— Я знаю, — напряженно ответила Клара. Она помнила Шульдиха еще по ученическим временам.

— Открой, не бойся. Все будет хорошо.

 

Ничего не бывает хорошо. Клара сжала кухонный нож в руках. В замке что-то заскрежетало.

 

Открыл он быстро, метнулся в сторону, уклоняясь от ножа, и прижал Клару к стене. Она попыталась надавить на его волю, заставить отпустить.

— Детка, ты себя переоцениваешь, — засмеялся Шульдих, легко сняв с нее шлем, который тут же упаковал в рюкзак. — И не стоило воровать ценные приборы.

— Если он такой ценный, зачем тебе его возвращать нашим? Забери его и отпусти меня.

Больше она не сопротивлялась, стояла посреди прихожей, устало опустив руки.

 

— Кругом сплошные авантюристы, — нахмурился Шульдих. Интересненько, не приходили ли ей в голову и другие внезапные идеи. Например, продать шлем кому-нибудь на сторону. Он пошарил в ее голове, но мыслей о сговоре не нашел. А под конец Клара подняла на него серые, очень светлые глаза, и сквозь них ясно проступило воспоминание: Клара и Лилит лежат на кроватях после отбоя и болтают. «Он такой переменчивый. И хорошо умеет отчуждать свои чувства, быть вне их. Конечно, это обязательный навык, но не всем он так легко дается».

 

Шульдих задержал дыхание. Давно погибшая Лилит говорила о нем сквозь прозрачную, непроницаемую толщу времени…

Он выдохнул. Теперь это не значит ничего. Неважно.

 

— Одевайся и выходим.

Как же он устал.

— На кухне мед, — Клара взглянула исподлобья. — Поешь на дорогу?

Предложение соблазняло, но Шульдих, поколебавшись, все же покачал головой. Ладно, он взрослый человек, может сам себе купить меда.

 

— Не отвози меня туда, пожалуйста! Ты не представляешь, что… что они со мной делали…

— Слушай, давай без драм, ок? Все будет хорошо, ты уже не ребенок, в карцер тебя никто не посадит.

Шульдих протянул руку, и Клара отступила, схватившись за косяк двери:

— Не надо! Не хочу туда, пожалуйста!

Выругавшись сквозь зубы, он дал «кувалду». Рот Клары приоткрылся, глаза потеряли выражение, тяжкий безболезненный удар как будто раздавил все ее мысли и намерения. Шульдих пошарил на вешалке, накинул девушке куртку на плечи и подтолкнул к выходу. Ноги она, слава богу, переставляла сама.

До Розенкройц добрались без приключений.

 

Герхард изнервничался за эти дни и встретил ворохом упреков.

— Когда ты в следующий раз не уследишь за ценным оборудованием, найдешь кого-нибудь более расторопного, — проворчал Шульдих. — Как же я заебался. Ты мне кое-что обещал. Когда проснусь, хочу видеть это на бумаге с печатью. А для полного расчета еще можешь залить мне бочку шоколада внутривенно, только не буди.

— Могу клизмой, — угрюмо предложил Герхард.

— Свинья, — с чувством припечатал Шульдих.

 

Проспал он больше полусуток. Проснулся, когда солнце уже перевалило полдень.

Герхард, завидев его, кивнул, пропустил в кабинет и заявил напрямик:

— Слушай, я очень благодарен и готов всячески способствовать, но соавторство тебе подарить не могу, и не жди.

Шульдих выругался про себя. Надо было вчера упереться и стребовать плату вперед, но он поделикатничал.

— Но я могу предложить кое-что другое. Биргит думала взять эмпата или телепата с хорошим распознаванием. У нее в клинике деньги очень хорошие, ты знаешь. И старшим сотрудником станешь очень быстро, не то, что здесь…

Предложение, наверное, стоило обдумать. Дорогая частная клиника, которой распоряжалась Биргит, была одним из метастазов «Розенкройц» во внешний мир, и считалось, что там больше денег и меньше проблем, чем у сотрудников главного комплекса.

 

— Давай ты начнешь с того, что здесь впишешь меня в штат простым сотрудником. Здесь. Сейчас.

Герхард потянулся за бумагой:

— Это без проблем.

— Только не думай, что так просто отделаешься, — предупредил Шульдих.

— Ладно-ладно... Ну что ж, раз ты теперь плотно в деле, то — я тут набросал идейки насчет того эффекта, о котором ты говорил, вот сейчас проверкой и займешься.

 

Поздним вечером, возвращаясь к себе, он наткнулся на телекинетиков, отмечавших удачную защиту. Подошел потрепаться, ему протянули бутылку пива. В конце коридора провезли что-то, и Курт заметил:

— О, еще одно тело списали.

— Это с 24-L, — добавил какой-то щуплый паренек, чье имя Шульдих сразу забыл.

— Да? — он мысленно проводил каталку. Вскоре распрощался с компанией и на обратном пути зашел в комнату с холодильниками. Вытащил нужную полку. На ней лежало серое, холодное тело Клары. Веки были закрыты.

 

Вот черт. Шульдих постоял молча, кривясь в болезненной гримасе. Тело трупа было пустым, сознание ушло.

 

За дверью мелькнул чей-то силуэт и пропал.

Прислушавшись, Шульдих поймал знакомую волну и двинулся следом.

 

— Общаешься с трупами? — спросил Фарфарелло, кривясь, когда Шульдих догнал его. Тот не стал отвечать, и они в молчании добрели до комнатки Фарфарелло.

— Ночные гости, — буркнул он, впуская друга внутрь.

— Хороший гость — ночной гость.

Фарфарелло повалился на кровать прямо в одежде и, глядя снизу вверх, сообщил:

— Ты отлучался куда-то.

Шульдих пожал плечами, стащив рубашку.

— Подвинься. И разденься, не люблю джинсу в постели.

Фарфарелло заворочался, стягивая одежду. Швырнул ее куда-то в центр комнаты, потом натянул на них обоих одеяло. Шульдих прижался к его плечу и вдохновенно сказал:

— Одна грешная душа вырвалась из ада. Но проклятые не должны покидать преисподнюю. Так что я отправился за ней следом, изловил и вернул.

Он легко погружался в мир фантазий Фарфарелло, примерял их на себя и отыгрывал, как пьесу, с приятным сознанием, что в любой момент может выйти из этих декораций. А берсерк обречен оставаться внутри.

 

Фарфарелло прерывисто вздохнул.

Что-то он там думал, но узнавать подробности не тянуло, Шульдих установил поверхностный контакт.

— Ты вспоминаешь свою мертвую подружку, — вдруг сказал Фарфарелло.

— Нет, я вспоминаю ее не мертвой… Вот ты нашел время поговорить, — с досадой пробормотал Шульдих. Он устал и хотел спать.

— Меня ты тоже будешь вспоминать?

— Что?..

— Я же не выйду отсюда.

 

Он констатировал это без всяких чувств, и Шульдиху пришло в голову, что, пожалуй, так и есть. Это у него были перспективы и, если повезет, даже возможность выбирать, с кем работать. А Фарфарелло вряд ли что-то светит. Вот о чем надо было торговаться с Герхардом… нет, чепуха, Герхард тут ничего бы не сделал. Шульдих с раздражением поднялся. Он был не против помочь другим, если помощь ничего не стоила, но корпеть над чужими проблемами, чувствовать себя обязанным и, тем более, виноватым, не выносил. Он оделся и вышел, а Фарфарелло молча смотрел вслед, даже не рассердился, и от этого в душе копошилось мерзкое ощущение стыда.

 

Добравшись до своего этажа, он наткнулся на Маришку. Та слонялась по коридору с тоскливым видом, и, увидев соседа, явно обрадовалась:

— Не одолжишь сахарку?

Шульдих кивнул. Дело знакомое, на сладком они все сидели из-за псионических нагрузок, в лавочке на внутреннем дворе почти только сладости и продавались. Но в два часа ночи лавочка была прочно закрыта, оставалось только стрелять друг у друга. Шульдих отворил дверь, открыл тумбочку, заслоняя ее спиной от Маришки, и оглядел свои запасы. В глубине лежала пара плиток шоколада, несколько конфет, кисловатый джем, на самом видном месте — банка сахара.

 

Он достал банку и щедро отсыпал сахарного песка в стакан. Так делали все, когда бывал выбор, и в то же время все травили байки про людей, хранящих сахар для «стрелков», а дорогие конфеты для себя. Собрался и Шульдих, но стоило открыть рот, как Маришка его опередила:

— На этом месте должен быть анекдот номер семьдесят три.

Они посмеялись.

 

— Знаешь кого-нибудь из команды Биргит Клюге?

— Нет, а что?

— Да ничего, собственно.

— Но я бы сама там поработала, — Маришка тряхнула стакан, накрыв сверху ладонью. — Помнишь, как на средней ступени мы изворачивались, чтобы раздобыть лишнего сладкого?

 

Оба заулыбались. Здорово было сознавать, что они сдали основной цикл экзаменов и теперь почти самостоятельные люди, со своими деньгами, с правом запирать дверь в комнату, с возможностью выходить за пропускной пункт. Прошли на высшую ступень.

 

В отличие от многих других. В отличие от Фарфарелло. Шульдих никогда не примерял на себя боксы экспериментального блока, «виварий», как их цинично называли. Знал, что сам он хорош, и у него все будет в порядке. А у кого не будет — те просто плохо старались; но задумываться о них он не хотел.

 

— Говорят, на восьмом всегда можно было отсосать за шоколадку.

— Или к охране подкатить… мне соседки рассказывали.

— А сама ты, конечно, никогда, — хмыкнул Шульдих. Они уже сидели рядом, соприкасаясь коленями.

— Как и ты, коллега.

Он и правда никогда, у него было что предложить кроме секса.

Но и против секса он ничего не имел и, едва Маришка положила руку ему на бедро, придвинулся еще ближе.

 

Когда они уже перебрались в постель, раздался стук в дверь.

— Эй, ты там? — спросил из коридора Карлхайнц. — Черный день. Есть грязная черная одежда? Пошли стирать.

— Я сплю уже, — сердито отозвался Шульдих. — Черный день, блин.

Маришка беззвучно захохотала, извиваясь под ним. Сосед ушел, пнув дверь на прощанье.

 

Вскоре и Маришка выскользнула наружу, вполне довольная: Шульдих мог бы, конечно, и на шоколад расщедриться, наверняка у него был — но, с другой стороны, додал натурой, грех жаловаться.

 

Ничего себе, одолжил сахарку, вяло подумал Шульдих, засыпая.

 

Следующий день обещал быть вполне рутинным, ребята все еще возились над отладкой шлема, Шульдих включился в дело. А потом ему пришел вызов к герру Кёлеру. Ладони сразу взмокли. Вот он, черный день. Это тебе не Герхард, который в иерархии Розенкройц стоял ненамного выше самого Шульдиха. Большое начальство. А большому начальству плохо попадаться на глаза.

 

Герхард и фрау Ольсен, ведавшая содержанием подопытных, уже сидели в кабинете, и одного взгляда хватило, чтобы понять: ничего приятного они не услышат. Когда вошел Шульдих, герр Кёлер переключился на него. Выспросил, как Шульдих узнал о краже, и тот рассказал в самых казенных выражениях, глядя собеседнику куда-то в район плеча.

— Вам не пришло в голову известить руководство?

— Мой начальник — герр Штомпке, — ровно ответил Шульдих. — Я не думал, что надо что-то докладывать через его голову.

— Достойная лояльность, — процедил Кёлер. — Почему вы отправились пешком, если вам нечего было скрывать?

— Мне нравится ездить на попутках.

 

Начальственные брови взметнулись вверх. Кажется, Шульдих опять повел себя слишком вольно. Он закусил губу, стараясь удержаться от дерзостей.

— Как вы взяли след, если эманации подопытной глушились?

— По отпечаткам в чужих впечатлениях.

— Это довольно… трудоемко, — медленно произнес Кёлер. — У вас не было головокружения и…

Он замолчал.

— Я делал моции Хоффмана.

— Гм.

 

Кёлер побарабанил пальцами по столу, затем перевел взгляд на Герхарда:

— Итак, герр Штомпке. Выговор. И жду подробной объяснительной.

Шульдих постарался не отрываться от созерцания плинтуса.

— Фрау Ольсен. Выговор и инспекция вашего блока.

Час от часу не легче.

— Герр Шульдих.

Он подобрался, приготовившись выслушать свой приговор.

 

— Отличная работа.

 

Шульдих, едва не открыв рот от удивления, наконец поднял глаза и встретился со взглядом Кёлера, пронизывающим и непроницаемым. Остальные прямо на него не смотрели, но уловить их неприязнь было нетрудно.

— Вы свободны.

 

Он ретировался побыстрее. Рабочий день уже прошел, в лаборатории можно было не возвращаться. Шульдих отправился к себе. Пытался читать учебник, но быстро понял, что слишком взвинчен. У него хватало ума сообразить, что неожиданная милость начальства ничего хорошего не сулит: Кёлер о нем завтра и не вспомнит, а проекту, и значит, всем его сотрудникам, легко могут грозить лишние проверки и урезание финансирования. И с Герхардом отношения будут испорчены, тот, может быть, уже думает, что Шульдих его заложил. Но все равно похвала радовала, и в то же время неприятно было, что его можно взять на такую дешевую приманку. Он мерил шагами спальню — выходило шага по четыре в каждую сторону — потом решил размяться снаружи. Ноги сами принесли его в лаборатории, навстречу риску столкнуться со своими и нарваться на неприятный разговор.

 

Он развернулся и добрел до кафе. Буфетчица уже ушла, но за столами можно было сидеть хоть всю ночь, взяв кофе из автомата. В углу кто-то сидел.

 

Кресло повернулось, и герр Кёлер собственной персоной вновь уставился на Шульдиха своим пронизывающим взглядом.

 

По отпечаткам в чужих мозгах. Бешеной собаке семь верст не крюк, вот что первое Кёлер подумал, услышав, как мальчик спокойно об этом говорит, будто так и надо. Моции Хоффмана! Жить быстро, умереть молодым! Может, будь Кёлер лет на тридцать моложе, он бы растолковал мальчишке, что к чему. Как телепат телепату. А сейчас эта самоубийственная интенсивность вызывала только мысли о том, как можно ее использовать. Удачный случай отделаться от Рут: сам он никогда не взялся бы за ее безумное поручение, но и совсем отказывать ей не хотел.

 

Герр Кёлер махнул рукой, подзывая к себе. Шульдих сглотнул, пробираясь к его столу.

— Не ожидал вас тут увидеть.

— Я вас здесь не подстерегал, не беспокойтесь, — буркнул Кёлер. — Но раз уж вы мне попались, воспользуюсь случаем.

— Да? — настороженно спросил Шульдих.

— Прекратите валять дурака.

— Простите?

— Вы нарочно занижаете оценки по стрельбе и единоборствам. Неужели думаете, никто не сообразит?

— Нет, что вы…

Кёлер отмахнулся:

— Не держите других за идиотов. Не хотите попасть в полевую группу. Ну и зря. Даже если вы останетесь на кабинетной работе, полезно иметь запасные возможности. Вы еще можете пересдать дополнительные предметы, и я вам это советую.

— Спасибо, я постараюсь, — пробормотал Шульдих.

— Не постараетесь, — спокойно сказал Кёлер. — Что ж, дело ваше, хуже сделаете только себе. Тогда сразу перейду ко второму пункту.

 

Шульдих слушал, и в голове вертелось: Фигаро тут, Фигаро там. Всем он нужен. Ему захотелось снова испытать азарт поиска, поработать с более сложным объектом.

— Правда любите на попутках? — Кёлер наверняка читал его. Шульдих засмеялся неопределенно и сменил тему:

— На самом деле вы переоцениваете мои навыки в боевке. Если они нужны будут в деле, просто позвольте мне взять напарника. Берсерка.

 

А говорят, что телепаты не способны к привязанностям, с удовольствием подумал Кёлер. Сам он полностью оправдывал это мнение, и потому коллекционировал случаи, опровергавшие его.