Не то чтобы он все это спланировал, но когда подворачивается такой шанс, то за него хватаешься обеими руками.
– Тебе это не сойдет с рук.
Клише-ответ, точно по расписанию. Шульдих скорчил рожицу:
– Сойдет. Сам знаешь, что сойдет. Ты даже не особенно трепыхаешься, потому как твой комплекс вины утверждает, что ты заслуживаешь наказания – на твоем месте, я бы углядел здесь подвох.
Айя не оценил комментарий, что и выразил, ударив коленом вверх, а потом с силой припечатав ногу Шульдиха каблуком.
– Ты…! – Шульдих тут же отпустил руки Айи и метнулся вперед, его кулак впечатался в бледную кожу, оставив быстро темнеющий синяк.
Сила удара толкнула Айю к стене, но он снова выпрямился и кинулся было на Шульдиха – только чтобы неловко замереть на месте. Между ними возник пистолет Шульдиха, и взгляд голубых глаз весьма доходчиво заявлял, что он без малейших колебаний им воспользуется.
– Давай попробуем снова, – предложил Шульдих, неприятная усмешка изогнула его губы. – Только на этот раз будем четко отдавать себе отчет в том, что здесь произойдет.
– Ничего здесь не произойдет, – рявкнул Айя, потирая вспухающий на щеке синяк тыльной стороной ладони. – Стоит мне только закричать…
– Стоит тебе только закричать – и все медсестры на этом этаже оторвутся, наконец, от мыльной оперы, пойдут проверить, что случилось, и обнаружат того симпатичного молодого человека, который часто навещает свою сестру, в весьма компрометирующей позе, – глаза Шульдиха блестели. – Этого будет достаточно, чтобы изгнать тебя из больницы на веки вечные.
– Я бы никогда… – зашипел Айя, окидывая взглядом пустую комнату, находящуюся совсем близко от комнаты сестры, – ...не опустился до… – он замолчал, разглядывая Шульдиха и пистолет.
– Еще как опустишься, – нежно поправил Шульдих, проследив ход его мыслей до логического завершения. Его улыбочка стала злее. – Я же говорил тебе, «Айя», ты хочешь быть наказанным. Хотя, это немного странно – особенно для тебя. Ты что, снова якшался с Балинезом?
Склонность Айи к самобичеванию являлась для Шульдиха удовольствием, развлечением и бесконечным источником забав. Бездонный колодец гнева, отчаяния и боли под коркой ледяной сдержанности и мрачной решимости. Шульдих частенько доставал Айю, разбивая эту корку, пробивая в ней брешь и укрепляя в нем склонность к самоуничтожению. Было в этом нечто извращенно-интимное – но к сексуальности это никогда не имело отношения.
Разглядывая Айю и отмечая, как багровеет оставленная им отметина по мере того как мрачнеет Айя, Шульдих уже понял, чем все закончится, и его взгляд опустился на пистолет между ними.
– Нет.
– Ты это не серьезно, – мягко рассмеявшись, заявил Шульдих. – Ты не хочешь этого хотеть, но не слишком хорошо умеешь лгать даже самому себе.
Айя сделал шаг назад, рукой пытаясь нашарить оружие, которого не было. Он никогда не брал с собой катану на эти маленькие экскурсии в сомнения и чувство вины, несмотря на частые столкновения с Шульдихом.
– Вот видишь?
– Нет, – повторил Айя, отступая назад и натыкаясь на стену позади себя.
Пистолет поднялся, а улыбка Шульдиха осталась неизменной. Для Айи признать, что он хотел этого, нуждался в этом, означало сделать следующий шаг от самонаказания и своеобразного освобождения на следующий виток спирали ненависти к себе. Это было бы так забавно, но после Шульдиху уже не с кем будет играть… да и Кроуфорд не обрадуется.
– Пистолет-то у меня, – Шульдих пожал плечом, предоставляя мужчине крохотную возможность сохранить свои порядком развеянные иллюзии. – Делай, как сказано.
Их предыдущие столкновения были совсем иными, быстрый обмен ударами и оскорблениями – почти обезличенными, при всей способности Шульдиха отслеживать внутренние запутанные потребности Айи.
Пистолет… пистолет – это ключ, и Шульдих собирался им воспользоваться. Если Айя собирается перенести их отношения на новый уровень, Шульдих позаботится, чтобы ему было на чем фиксироваться. Намного легче сохранять контроль, когда единственный человек, кто может почесать этот постоянный, болезненный зуд – это он сам…
И хоть Шульдих этого не планировал, но тот день, когда телепат откажется от бесплатного, пусть и извращенного, секса, будет днем, когда его похоронят.
… и Айя уже никогда не сможет смотреть на пистолет так же как прежде.
Металл скользит по коже под воротник, дуло упирается чуть ниже уха, пальцы вплетаются в волосы…
Да, Айя никогда не сможет смотреть на пистолет так же как прежде – и он вернется. Он всегда возвращается, и в следующий раз Шульдих будет наготове.