Я сижу на скамейке у офисного здания и жду, потягивая чай, купленный в кофейне напротив. Сейчас конец рабочего дня, и из здания непрерывным потоком тянутся люди.

Я задумываюсь. Каково это было бы – жить нормальной жизнью? Каждый день ходить на работу, выполнять скучные деловые задачи, возвращаться домой к мужу или жене с детьми и забывать о работе на какое-то время?

Даже работа в цветочном магазине не была похожа на такую жизнь. Даже когда я увлекался букетом или бездумно ездил, развозя заказы, реальное положение вещей всегда оставалось в мыслях. Я никогда не мог забыть то, что происходило после захода солнца, когда мы шли выполнять нашу настоящую работу.

Эта мысль едва не заставила меня уйти. Будет ли это честно по отношению к нему? Сейчас, когда он вот так работает в офисе и возвращается домой к жене? Будет ли честно рассказывать ему, что он тоже ходил теми мрачными путями, по которым я продолжаю идти и сейчас? Есть ли способ сказать ему то, что должен, и не объяснять при этом все?

Может, это и нечестно, но я здесь, и я не могу уйти.

Я наблюдаю за тем, как все больше и больше людей уходят, и гадаю, куда они идут и чем будут заниматься вечером. Закажут еду на дом и будут бездумно смотреть телевизор? Пригласят невесту на ужин в дорогой ресторан? Съедят приготовленный женой ужин и помогут детям с домашним заданием? Почему-то я не могу представить себя в таких ситуациях.

Прежде чем мои мысли успевают развиться в этом направлении, его лицо мелькает в толпе. Он не узнает меня, и я удивляюсь тому, как это больно. Было бы так просто позволить ему уйти, он никогда ничего не заподозрит. Он может продолжать жить вот так, без моего вторжения и вмешательства.

Но я не могу. Я просто не могу позволить ему уйти, пока не скажу правду. Не скажу то, что должен был сказать уже так давно.

У меня есть пара секунд, чтобы рассмотреть его, пока он приближается. Его путь проходит как раз мимо скамейки, на которой я сижу и жду. Его волосы немного отросли, но все равно еще короткие. Теперь они темнее, своего настоящего цвета, и это меня радует.

Небольшая улыбка появляется на моих губах, когда я вижу его в солнечных очках – так это ему подходит. Конечно, это практично – солнце садится за моей спиной, а он идет лицом к нему. Но все равно, что-то в том, как они смотрятся на его лице, возвращает меня к тем давно ушедшим дням.

Я встаю, когда он подходит к скамейке. – Прошу прощения, – успеваю сказать и запинаюсь. Йоджи смотрит на меня поверх очков, как всегда делал, и ждет, что я продолжу.

Я больше ничего не говорю, и он спрашивает, нахмурившись. – Я вас знаю?

Да? Нет?

– Знали, – кажется, это самый подходящий вариант ответа.

Его глаза распахиваются от удивления и неожиданности.

– Я знаю вас, – добавляю я.

В его выражении мелькает что-то вроде гнева, смешанного с шоком, но, похоже, это просто такая реакция. – Мне нужно сказать вам нечто очень важное, но я не могу сделать это здесь, – я не могу, только не на оживленной улице, заполненной корпоративными бездельниками.

– Есть кофейня... – начинает он. Я качаю головой. – В более уединенном месте. Мой отель совсем рядом.

Он согласно кивает, и я показываю дорогу. По пути он молчит, и я рад. Думаю, попытки объяснить что-то поколебали бы мою решимость.

Отель приличный, дорогой, рассчитан на бизнесменов. Я выбрал его из-за расположения, зная, что захочу поговорить с Йоджи наедине. Комната маленькая, но красиво обставлена в западном стиле. Порт выхода в Интернет, стол, удобное кресло и кофеварка кажутся более важными, чем некоторые модные штучки, что я видел в других отелях.

Йоджи снимает очки и пиджак, оставаясь в бледно-сиреневой рубашке, галстуке того же цвета и светло-серых брюках. Он выглядит замечательно. Йоджи и в деловом костюме будет выглядеть невероятно модно. Хотя я все равно замечаю, что он выглядит старше без очков. Выглядит уставшим. В его зеленых глазах проскальзывают грусть и тоска. Я хотел бы заменить этот взгляд на другой – нежный, теплый, какой всегда доставался мне, даже когда я продолжал гнать его прочь, когда был слишком слеп или упрям, чтобы понять истинное значение этого взгляда.

Он садится в кресло и смотрит на меня, поэтому я усаживаюсь на край кровати, ближе к нему. – Йоджи, – начинаю я.

– Йоджи, – перебивает он. – Так меня звали.

– Кудо Йоджи, – сообщаю я. – Для меня ты всегда будешь Йоджи.

– Я рад, – он улыбается. – Я бы хотел, чтобы меня снова так звали, – несмотря на улыбку, у него уставший, печальный голос, словно он сдался.

– Это можно устроить, – шепчу я, внезапно лишаясь смелости сказать то, что собирался. Йоджи смотрит на меня удивленно и непонимающе. И немного нетерпеливо. Конечно, ведь я не просто так его сюда позвал.

Я никогда не говорил ничего подобного. Я даже не знаю, как это сделать, как сказать это, чтобы не выглядеть персонажем из романтических историй, которые, вроде бы, так нравятся некоторым женщинам.

– Я знаю, что ты меня не помнишь. Знаю, что это покажется странным, особенно если такое скажет абсолютно незнакомый человек, но я должен сказать это тебе. Давным-давно должен был сказать, но был слишком слеп, чтобы это увидеть и понять. Это показалось бы странным, если бы ты вспомнил, как плохо я с тобой обращался, но я люблю тебя. Думаю, что всегда любил. Я люблю тебя, Йоджи, – вот. Я выпалил это быстрее, чем хотел бы, но я это сделал.

Йоджи смотрит на меня, и калейдоскоп чувств мелькает в его глазах. Шок, нежность, гнев. Предательство. – Тогда почему? Почему тебя не было там, когда я очнулся? – спрашивает он.

– Я хотел, чтобы ты был счастлив, – звучит жалко даже для меня.

– И ты подумал, что я буду счастлив без тебя?

– Да, – я вздыхаю. – Я постоянно отталкивал тебя. А, вероятно, когда ты больше всего во мне нуждался, я поставил между нами стену.

– Мы были вместе? – спрашивает Йоджи.

– Нет, – когда он вопросительно смотрит на меня, я продолжаю. – У нас был секс. И больше ничего. Просто компания на ночь. Я вряд ли назвал бы это «были вместе».

– И что, ты меня любишь? – он хмурится.

– Да. Но тогда я этого не понимал. Я говорил тебе, что не способен любить. Я именно так и думал. Пока я не потерял тебя, я не понял, что для меня значили наши.. отношения. Что ты для меня значил.

– Но почему ты не нашел меня раньше? – спрашивает он.

– Я только недавно все понял, – отвечаю я, пристыженный.

– Я хотел чего-то большего, – в его глазах появляется понимание.

– Да. Поначалу. Сначала ты пытался приблизиться ко мне, хотя я и сопротивлялся этому. В конце концов, ты смирился и давал мне то, чего, как я думал, мне хотелось. Тело, ничего больше. Думаю, ты все равно продолжал хотеть большего, но понял, что я не могу тебе этого предложить.

– А сейчас ты это предлагаешь?

– Да, – шепчу я. – Да. Я хотел бы стереть все то, что я тогда говорил, каждый раз, когда я отталкивал тебя. Стереть каждую нашу ссору, каждый свой отказ и все моменты, когда я не обращал на тебя внимания. Каждый тоскливый взгляд твоих глаз. Но я не могу. Я могу только попросить прощения и сказать, что я на самом деле чувствую.

Йоджи вздыхает и встает, направляясь на балкон, где немедленно закуривает. Я замечаю, что у него дрожат руки. Понимаю, что они и у меня дрожат. Он оглядывается, и я присоединяюсь к нему, выходя на балкон.

– И ты оставил меня в той больнице, потому что.., – вопрос повисает в воздухе.

– Потому что верил, что ты для меня ничего не значишь. Потому что верил, что ты сможешь начать новую жизнь и обрести счастье, – я пытаюсь оправдать свои поступки.

– Я для тебя ничего не значил, но ты хотел, чтобы я был счастлив. Как-то не сходится, правда?

Я не могу с этим спорить.

– Более того, – продолжает Йоджи, – ты хотел, чтобы я был счастлив, и думал, что если я не буду знать, кто я, это поможет?

– Можешь не верить, но да. Ты хотел забыть, стереть свое прошлое. А когда это произошло, то казалось, что я должен все так и оставить, принять это как дар небес и позволить тебе начать с начала, – говорю я.

– Знаешь, что это дало мне? – спрашивает Йоджи с горьким смешком. Не ожидая, что я отвечу, он продолжает. – Это дало мне бесперспективную работу, которую я ненавижу. Дало жену, которую я не люблю, и которая не любит меня. У нее роман с одним из докторов в той больнице, где она работает. Это дало мне жизнь без друзей, без знакомых – ничего, кроме пустоты и вопросов.

– Мне жаль, – шепчу я. Оми, нет, Мамору говорил, что Йоджи не был счастлив. Я даже не подозревал, насколько он был несчастным.

Йоджи фыркает. – Легко тебе теперь говорить.

– Мне действительно жаль. Прости меня за все. Не только за то, что оставил тебя в больнице, но и за то, что было до того, – мне вдруг так захотелось иметь волшебную палочку, чтобы взмахнуть ею и заставить его поверить мне.

– Так что теперь? – спрашивает он, гася окурок в пепельнице. – Ты говоришь, что любишь меня. Я тебя совершенно не помню. Что нам теперь делать?

– Я не знаю, – вздыхаю я. Мне необходимо было сказать ему, и вот я сказал. Я даже не думал о том, что будет после моего признания. Нет, никакой сказочной концовки. Никаких бросаний всех и вся и побегов, чтобы жить счастливо в каких-нибудь тропиках. Никаких неожиданных поцелуев или срываний одежды друг с друга с последующим падением в постель. Есть только вопросительный взгляд.

– Зачем говорить мне это сейчас? Ты же знаешь, что я тебя не помню.

– Я надеялся.., – я замолкаю. – Нет, забудь, это глупо.

– Говори, – почти приказывает он, хватая меня за руку и удерживая, когда я пытаюсь вернуться в комнату.

– Я надеялся, что не будет слишком поздно, – вздыхаю я. – Но я опоздал: ты женат, и у тебя новая жизнь.

– Новая жизнь, которую я ненавижу, и жена, которая любит другого мужчину, – поправляет Йоджи.

– Значит, возможно, я не опоздал, – я с надеждой поднимаю на него глаза.

– Может быть. Чего ты хочешь от меня?

– Того, что ты согласен дать мне, – все так просто. Это должен быть его выбор, и я дам Йоджи то, что он попросит, неважно, много или мало это окажется. Я не смог сделать это тогда, но могу сейчас, хоть сейчас и может оказаться слишком поздно.

– Ты меня даже не знаешь, – говорит он. – Ты не знаешь, тот ли я вообще человек, каким был. Черт, даже я этого не знаю.

На этот раз он позволяет мне вернуться в комнату. Я удрученно опускаюсь на кровать. Я не продумал этот момент. Все было просто импульсивной потребностью. Как только я понял, что люблю Йоджи, мне нужно было ему это сказать. Даже если уже поздно, даже если он меня не помнит.

– Прости, – говорю я. – Я не должен был приходить.

– Ну, я бы так не торопился с выводами, – отвечает Йоджи, следуя за мной в комнату и садясь рядом на кровать. – Ты – первый человек из моего прошлого, которого я встретил. Теперь ты не можешь уйти. Ты не представляешь, сколько у меня к тебе вопросов. К тому же, ты сказал, что мы были любовниками или, по меньшей мере, друзьями по койке. И ты говоришь, что любил меня все это время, не понимая этого. Так что ты не просто какой-то знакомый, а кто-то, кто был важной частью моего прошлого. Я рад, что ты здесь, я рад, что ты сказал мне правду. Меня все еще беспокоит то, что ты не сказал этого раньше, но мне приятно знать это сейчас.

– Но ты не настолько этому рад, как был бы, если бы вспомнил.

– Нет, но ты можешь мне рассказать, как бы я был рад и почему, – его взгляд просто умоляющий.

– Придется объяснять очень многое, – говорю я. – Я не уверен, захочешь ли ты действительно знать все.

– Ладно, начни хотя бы со своего имени, – предлагает Йоджи.

Конечно. Без воспоминаний я для него просто безымянный незнакомец, признающийся в любви. – Айя.

– Айя? – переспрашивает он. – Как получилось, что тебя назвали Айей?

– Вообще-то, – я немного улыбаюсь. – Ты дал мне это имя.

– Странно как-то.

Я качаю головой. – Нет, не так. Ты так назвал меня, когда мы впервые встретились, и это было до того, как мы впервые переспали.

– Откуда мы знали друг друга?

– Мы жили в одном доме и работали вместе.

– Чем мы занимались?

– Мы были флористами.

– Флористами? Я был флористом? Не то чтобы я любил свою нынешнюю работу, но я надеялся на что-то более солидное.

– Нет ничего такого плохого в том, чтобы быть флористом, – защищаюсь я. – У икебаны огромная история..

Он перебивает меня взмахом руки, таким типичным для Йоджи жестом. – Что я делал до этого?

– Ты был частным детективом, – сообщаю я. – Что было до этого, я не знаю. Хотя думаю, что ты занялся расследованиями сразу после школы.

– Не думал, что работа частного детектива настолько опасна, – говорит Йоджи.

– Что ты имеешь в виду? – хмурюсь я.

– Ты видел меня без одежды, – Йоджи не спрашивает. – Я имею в виду, что я знаю, с каким риском может столкнуться частный детектив, но у меня как-то слишком много шрамов. И я точно не получил бы их, работая флористом. И с чего бы вдруг мне менять работу? Разве что, если расследования были слишком опасными, мне могло надоесть получать шрамы. Но даже если так, какого черта я делал на развалинах Академии Коа?

– Это все очень сложно, – повторяю я.

– Объясни, – взгляд у Йоджи такой выразительный и требовательный.

Я втравил себя в это дело, и выхода нет. – Ты уверен, что хочешь знать?

– Это мое прошлое, да, я хотел бы узнать правду.

– Мы были убийцами, – тихо говорю я. – Я до сих пор им являюсь.

– И мы работали в цветочном магазине, чтобы скоротать время? – хмурится Йоджи.

– В качестве прикрытия, да, – отвечаю я.

Он обдумывает услышанное. – Значит, мы убивали людей за деньги, верно?

– Все было немного сложнее. Мы работали на организацию и, в основном, убирали людей, которых общество никогда бы не хватилось, – объясняю я.

– Значит, мы оказывали обществу услугу, – Йоджи откидывает пряди волос с лица, и это движение почти такое же, каким он когда-то убирал свои длинные волосы.

У него прежние манеры. Незаметные жесты, взгляд поверх очков. Он курит те же сигареты, ту же марку. Говорит все теми же фразами. Я постоянно забываю, что он – не тот же самый Йоджи.

– Убийцы, наркодельцы, владельцы борделей, работорговцы, продажные политики и иже с ними. Я не говорю, что это правильно, но в целом это было оправдано, – конечно, были и моменты, когда мы все сомневались в своих действиях.

– Благородное дело, – фыркает Йоджи.

– Ну, это громко сказано, – говорю я. – Но там было еще кое-что, кроме того, что мы все верили в то, что делали.

– Кое-что?

– Ты не хотел больше этим заниматься.

– Ох, классно, значит, я был в своем уме? – снова фыркает Йоджи.

Я моргаю. Он прав. Какой разумный человек не скажет: «Я не хочу больше убивать»? Я всегда думал, что это Йоджи разваливался на части, сходил с ума от стресса, но возможно, что у него была самая рациональная, самая человеческая реакция. Желание избавиться от убийств, желание сбежать от этой боли, забыть все, что её причиняло.

Я медленно киваю. – Теперь ты понимаешь, почему я не сказал тебе правду, когда ты очнулся в больнице.

– Да, думаю, что понимаю, – вздыхает Йоджи. – Мне нужна еще одна сигарета.

Я киваю и иду за ним на балкон. Не зная, что еще сказать, я показываю на его сигареты. – Ты куришь те же сигареты, что и раньше.

– Правда? – он удивлен. – После рентгена грудной клетки мне сказали, что я регулярно курил, да и у меня было какое-то гнетущее чувство, которое я не мог объяснить. Как только мне сказали об этом, я почти сразу начал курить, и это чувство прошло. Я перепробовал много разных марок, но эти понравились больше всех.

– Ты только их и курил, сколько я тебя знаю, – сообщаю я.

– Так может, я не так уж сильно изменился, – почти мечтательно произносит он.

– Ты до сих пор спишь как можно дольше и как можно чаще? – спрашиваю я.

– По выходным меня ни за что не вытащить из постели раньше полудня, – улыбается он.

– У тебя страсть к стильной, но откровенной одежде. Ты носишь темные очки постоянно, даже в помещениях. Ты быстро ездишь и любишь спортивные машины. Любишь выпить. Потанцевать. Клубы и бары – твои любимые места. У тебя хорошее чувство юмора, хотя сам юмор иногда мрачноват и граничит с сарказмом.

На все это он кивает. – Да, похоже на меня.

– Может, у тебя и нет воспоминаний, но мне кажется, ты почти тот же человек, – говорю я. – Та же личность, те же привычки.

– Только без знаний о том, кто я на самом деле, – Йоджи снова взъерошивает волосы рукой.

– С этим я тебе помогу, – уверяю я. – Если хочешь.

– Конечно, думаю, я был бы рад. Я хочу знать, кем я был, – кивает Йоджи.

– А мы? – с надеждой спрашиваю я.

Йоджи пожимает плечами. – На это трудно ответить. Ты, возможно, значил для меня очень много в прошлом, но тебе следует понять, что я тебя не помню. Ты для меня – незнакомец.

Это причиняет больше боли, чем следовало бы, а ведь это правда.

– Но ты говоришь, что любишь меня, и это уже больше того, что у меня сейчас есть. Может, я тебя и не знаю, но, возможно, со временем… – Йоджи вопросительно поднимает руки. – Кто знает.

– А как же твоя жена? – спрашиваю я.

– Как я и сказал, ты сейчас предлагаешь мне больше, чем она когда-нибудь смогла бы. До того, как мы встретились, она была влюблена в женатого мужчину. Она старалась его забыть, и я был замечательной возможностью. Она думала, что возьмет потерявшего память и попробует сделать из него мужчину своей мечты. Конечно, ничего не вышло. Я очнулся, ничего не помня, и мне было некуда идти, я был благодарен ей за предложение к ней переехать. Тогда это казалось лучшим выходом. Но она быстро поняла, что не сможет сделать из меня свой идеал. Несмотря на недостаток воспоминаний, я не поддавался и не делал то, что она хотела, не вел себя так, как хотелось ей. Она не могла заставить меня бросить курить, перестать флиртовать, и все такое. Я сводил ее с ума.

– Тогда зачем ты женился на ней? – хмурюсь я.

– В тот момент это казалось хорошей идеей, – ухмыляется Йоджи, явно задавая себе тот же вопрос.

– Мы совсем недолго были вместе, и я думаю, она все еще надеялась изменить меня, к тому же, она мне нравилась. Мне действительно казалось, что других вариантов нет, я никого не знал, и идти мне было некуда. Ее семья помогла мне с работой, и я был так ей благодарен за все, что она для меня сделала, что согласился.

– Когда стало ясно, что я не превращусь в мужчину ее мечты, отношения стали натянутыми. И как раз в это время умерла жена того мужчины, которого она любила. Вскоре после этого она уже спала с доктором Хамадой. А когда я узнал, что она мне изменяет, пропал смысл хранить ей верность.

– Я жду, что она уйдет от меня, но она не уходит. Думаю, она считает себя виноватой, не хочет оставлять меня в подвешенном состоянии. Но если я уйду от нее, она сможет выйти замуж за своего доктора, а я буду волен делать все, что захочу.

Как мне убедить его, что я – это то, чего он хочет?

– Итак, я спрашиваю снова – чего ты хочешь от меня? – Йоджи смотрит на меня. – Ты сказал мне все, что я хотел, но мне нужен твой ответ.

– В идеале, я хочу, чтобы мы попытались снова. На этот раз я не буду тебе противиться, я хочу, чтобы между нами было что-то настоящее. Но я понимаю, что это слишком много, учитывая, что ты меня не помнишь, и я не так хорошо знаю тебя, – честно говорю я.

– И как ты себе это представляешь? – спрашивает Йоджи.

– В последнее время я жил в Нью-Йорке, – говорю я. – Мы могли бы вернуться туда. Я не хочу оставаться в Японии. Я пойму, если ты не захочешь возвращаться к старой работе, мы найдем тебе что-то другое. Но, я не буду тебе лгать, риск будет всегда. Тебе придется, как минимум, научиться самообороне.

– Ну, если ты думаешь, что я бы сидел, как домохозяйка, и ждал бы ночи напролет, волнуясь, вернешься ли ты домой и вернешься ли целым, ты ошибаешься, – заявляет Йоджи. – Хотя, я не уверен, что смог бы.. делать это.

Это. Убивать. Я могу понять нежелание Йоджи.

– Иногда я получаю предложения-заказы, больше похожие на наблюдение или сбор информации. Я никогда на них не соглашаюсь, потому что это не сделать в одиночку. Мы могли бы заниматься этим вместе, – предлагаю я, и варианты возможностей роятся в голове. – А потом я мог бы доделывать все один.

Йоджи кивает задумчиво. – Это явно круче офисной работы.

– Это больше похоже на твою старую работу детектива, я думаю, тебе понравится, – говорю я. – Остальному я могу научить тебя сам. Как у тебя с физической подготовкой?

– Погоди, – перебивает Йоджи, качая головой, и возвращается в комнату. – Мы говорим, словно действительно этим занимаемся. Я не уверен, что мы уже все решили.

– О, – я стараюсь, чтобы голос был не слишком грустным.

– Какая у тебя фамилия, Айя? – спрашивает Йоджи.

Я мотаю головой. – Тебе лучше ее не знать, пока мы не решили, что ты точно уедешь со мной.

– Ладно, я понимаю. А моя семья, где они?

– Я не знаю. Ты никогда мне не рассказывал.

– Мы были знакомы и годами работали вместе. Мы трахались достаточно долгий период времени, и ты ничего не знаешь о моей семье? – он хмурится.

– Мы вчетвером – у нас было еще двое коллег – не говорили о таких вещах. У всех нас было мрачное прошлое, о котором не хотелось говорить. Мы многого друг о друге не знали. Это было неписаным правилом – не спрашивать, пока кто-то сам не захочет рассказать, – объясняю я.

– Значит, ты можешь рассказать мне о моем прошлом, помочь собрать воспоминания по кусочкам, но есть еще множество вещей, которых ты обо мне не знаешь, – вздыхает Йоджи и садится на кровать. Я киваю. – Мне жаль. Но я тебе обещаю, что расскажу все, что знаю.

Йоджи кивает. – Хорошо. Как я стал наемным убийцей?

– У тебя была напарница, когда ты был частным детективом. Между вами было нечто большее, чем просто рабочие отношения. Во время расследования ее убили, а тебя тяжело ранили. Организация, на которую мы работали, спасла тебе жизнь и наняла тебя.

Кажется, Йоджи недоволен таким ответом. – Я делал это из мести?

– Нет. Хотя мы в конечном итоге ликвидировали тех, кто был виноват в ее смерти. Я думаю, ты видел в этом свой единственный шанс в то время, а один раз взявшись, очень трудно прекратить. Это еще одна причина, по которой я оставил тебя, потерявшего память. Чтобы у тебя был шанс прожить нормальную жизнь без всего этого.

– И какая получилась жизнь, – бормочет он. – Я был счастлив?

Я вздыхаю. К чему такие вопросы? – Не очень. И точно не в конце. Тебя трудно было понять временами. Ты казался беззаботным, но я не думаю, что ты когда-либо был счастлив.

Йоджи раздумывает над этим довольно долго. – Если я не был счастлив, зачем мне к этому возвращаться? Хотя я и сейчас не счастлив.

– Я бы хотел быть причиной твоего счастья, если позволишь, – шепчу я.

Он услышал. Через пару секунд он спрашивает. – А как все сложилось между нами?

– Ты почти каждый вечер ходил по барам или клубам, обычно – в поисках компании на ночь. Большинство из них были женщины, но ты не скрывал, что и мужчины у тебя были тоже. Однажды вечером, после миссии, я пришел к тебе до того, как ты успел уйти. Я сыграл на твоей репутации, и ты меня не разочаровал. После этого я иногда приходил к тебе, а потом и ты начал проявлять инициативу. Все началось как простое плотское удовольствие, ничего больше. Каким-то образом это превратилось в отношения, от которых оставалось только название. Единственное, что у нас было – это то, что мы спали только друг с другом. Ты хотел, чтобы это стало чем-то большим. Старался уговорить меня остаться на ночь, пытался делать что-то вместе за стенами спальни. В то время я не мог позволить, чтобы это начало что-то для меня значить, и продолжал отказываться. Мы часто ругались, но обычно всё кончалось хорошим сексом, и я не обращал на это внимания. Но тебя, несмотря на хороший секс, это доставало. Мы расходились несколько раз и снова оказывались вместе. Пока, наконец, не разошлись насовсем. И поэтому тоже я не искал встречи с тобой, когда ты все забыл. К тому времени между нами все было кончено, и уже прошло некоторое время.

– Тогда почему именно сейчас? – спрашивает Йоджи.

– Потому, что я понял, каким был дураком. Я понял, что любил тебя все это время, но не видел этого.

– Почему? – снова повторяет Йоджи. – Почему ты тогда этого не понимал?

– Я не думал, что способен любить. Не думал, что достоин любить и быть любимым. Я не мог позволить себе эмоции. Поэтому я полностью закрылся от всех. От тебя и от себя.

– А что изменилось? – Йоджи смотрит на меня с любопытством.

Вот на этот вопрос действительно трудно ответить. – Я думаю, это было сочетание того, что я окончательно потерял тебя и, наконец, задумался об этом, – я не смог сдержать дрожь, пробежавшую по моему телу. – Это было понимание, насколько мне тебя не хватает. Твоего присутствия. Мелочей. Того, как ты обнимал меня, когда мне было холодно. Того, как ты улыбался после секса. Мне не хватало запаха твоего одеколона, даже твоих чертовых сигарет. Я понял, что не скучал бы так по тебе, если бы это все действительно ничего не значило. Я думал, что навсегда отрезал себя от чувств, от эмоций. Но думать о тебе было так больно, боль была настоящей. Она заставила меня понять, что я никогда не мог полностью избавиться от чувств, а когда я признал это, то понял, что на самом деле любил тебя.

Йоджи смотрит на меня с чем-то вроде сочувствия во взгляде. – А зачем тебе отгораживаться от своих чувств? Ладно, мои собственные были не сахар последние несколько лет, но они – это твоя основа. Так ты знаешь, что ты живой. Они делают тебя человеком. Я могу не быть счастлив в своей жизни, но я никогда не хотел бы перестать чувствовать.

– Я думал, так будет проще, – тихо говорю я.

– И было проще? – спрашивает Йоджи.

– Нет, – мне это ясно. – Нет, думаю, на самом деле не было.

– А что насчет меня?

– Ты уж точно никогда не отказывался от эмоций. Я тогда думал, что это глупо с твоей стороны – так открываться чувствам. А в конце, когда у тебя начались большие проблемы, я думал, что чувства – это слабость, раз они могут так разрушить человека. Сейчас я понимаю, что в том могла быть и моя вина. Я причинил тебе боль, и я никогда себе этого не прощу, Йоджи. Я не мог ответить тебе взаимностью, и этот отказ навредил тебе. Я не имею права просить прощения теперь, но вот я здесь.

– Я любил тебя, – говорит он.

– Любил. Я не уверен, что я понимал это тогда. Я знал, что ты что-то испытываешь, но не думаю, что был способен понять, что именно. А теперь – да, я точно могу сказать, что ты меня любил. Даже в самом конце, после того, как между нами все закончилось, после того, как я оттолкнул тебя и обидел так сильно, когда ты смотрел на меня, в твоих глазах все еще было что-то, – я не могу не вспоминать наши взгляды в Академии, в самом конце всего. Момент, который я хотел бы изменить. Я хотел бы вытащить Йоджи оттуда, и чтобы он все помнил, чтобы все было по-другому.

Йоджи смотрит отстраненно. – Я любил тебя тогда, когда знал тебя. Я любил тебя до самого конца, так ты говоришь. Я верю тебе, не знаю почему, но нутром чую, что ты говоришь правду. Сейчас ты говоришь, что любишь меня и, возможно, всегда любил. Это гораздо лучше, чем мой неудавшийся брак, пусть даже я тебя не помню. И ты достаточно честен, чтобы сказать, что оттолкнул меня, причинил мне боль. Как мне доверять тебе теперь? Как поверить, что сейчас ты не обидишь меня снова? Что не оттолкнешь опять?

– Не знаю, – говорю я. – К тому же ты меня не знаешь. Все, на что я могу надеяться – это что я предлагаю тебе нечто лучшее, чем то, что у тебя есть сейчас.

– Думаю, так и есть, – говорит Йоджи. – Я не могу обещать, что полюблю тебя снова. Но, учитывая обстоятельства, глупо было бы не попытаться. Меня здесь ничего не держит. Ты единственный человек, встретившийся мне, кто знает прошлого меня. У меня столько вопросов, и я уверен, что у тебя есть что рассказать. Я ненавижу свою работу, мой брак – катастрофа. У меня нет повода оставаться здесь.

– У тебя нет и причин идти со мной.

– Верно. Кроме того, что ты знаешь меня, а я надеюсь узнать от тебя, кем я был.

Мы смотрим друг на друга и ощущаем полное взаимопонимание. Он искал шанс сбежать от сегодняшней жизни, и этим шансом стал я – причиной прекратить и забыть это жалкое существование. Может, я не идеальный вариант, но лучше у него сейчас нет, и, наверное, никогда не будет. Он ничего не обещает, никаких гарантий, что у нас все получится, мы, по сути, незнакомцы. Можно только надеяться на это.

А если нет, я отпущу его. Позволю начать все с начала, с ясным представлением о том, кто он такой, не так, как в прошлый раз. Конечно, я никогда не смогу освободить его от Критикер и всего дерьма, в котором мы по жизни замешаны. Но это все равно кажется мне лучшим вариантом действий. Я сказал Оми, Мамору, что вернусь ради Йоджи. Я не говорил ему, что собираюсь сделать. Он не обрадуется, узнав обо всем, но к тому моменту я надеюсь быть далеко отсюда.

Вместе с Йоджи.

Нам нужно покинуть Японию, – говорю я. – Чем быстрее, тем лучше.

Йоджи моргает, потом трясет головой, улыбаясь. – Заткнись на секунду, Айя.

Я в шоке смотрю на него, как он встает с кровати и подходит ближе. Йоджи никогда не сказал бы мне заткнуться. Но я могу позволить ему это сейчас, потому что он не знает, не понимает, что чего-то не может, не должен делать.

Прежде чем я осознаю его действия, он вторгается в мое личное пространство и наклоняется, прикасаясь своими губами к моим. Как только это происходит, мысли покидают меня и инстинкты берут верх. Я таю в поцелуе, как изголодавшийся человек, изголодавшийся по чувствам, привязанности, ощущениям.

Любви.

Поцелуй электризует. Никогда за все взлеты и падения наших отношений с Йоджи я не испытывал ничего подобного. Чистый огонь между нами настолько ошеломителен, что я рискую стать кучкой пепла у ног Йоджи. Жар пронизывает мое тело, пробуждая каждый нерв, член твердеет мгновенно, а сердце бьется, заставляя меня понять, насколько я на самом деле жив.

Я едва замечаю, как мы прижимаемся друг к другу, сталкиваясь бедрами почти до синяков, запутываясь руками в волосах и стараясь притянуть головы еще ближе, поглотить друг друга. Только Йоджи реален в этот момент. Рот Йоджи у моего рта, его пальцы – на моей коже, долгие линии его тела, прижатые к моим, его сердце, бьющееся в прильнувшей ко мне груди, гремящее под татуировкой, гремящее так же сильно, как мое.

Он отодвигается на миллиметры, только чтобы можно было говорить, его губы касаются моих, когда он спрашивает. – Ты когда-нибудь, – он переводит дыхание. – Ты когда-нибудь чувствовал что-то подобное?

Он тоже почувствовал это. Этот электрический разряд, потрясший все мое существо, задел и его тоже. Я не верю своему голосу, поэтому просто молча трясу головой – нет, никогда я ничего подобного не испытывал.

Йоджи целует меня снова, словно пробуя, не было ли это эффектом на один раз. Нет. Я теряюсь в поцелуе, забывая все остальное – звуки улицы и все свои мысли, вертевшиеся в голове. Есть только здесь и сейчас. Только я и Йоджи.

Я выхожу из этого транса только благодаря ощущению, что падаю. Мы как-то прошли несколько шагов от балконной двери, где я стоял, до постели. Наверно, Йоджи поймал край кровати под колени и упал, утягивая меня за собой.

Он усаживается, а я оказываюсь верхом на его бедрах. Это вполне подходящий расклад, и мы снова целуемся, еще даже не устроившись на кровати.

Я развязываю его галстук, пока его руки скользят под мой свитер, тянут его вверх. Я отпускаю его на секунду, и он стягивает с меня и свитер, и рубашку под ним. Сняв их, он принимается за нижние пуговицы своей рубашки, я сдергиваю его галстук и отбрасываю в сторону, чтобы разделаться с последними пуговицами его рубашки и распахнуть ее. Он стягивает ее и кидает на пол, к другой одежде, а потом приближает меня для еще одного сводящего с ума поцелуя.

Я не знаю, что делает их такими особенными. То, что я так долго с ним не был? Вообще с кем-либо? Если я долго не был с ним – его тело помнит меня, даже если разум забыл? Или это мое признание в любви?

Это даёт мне надежду на то, что Йоджи каким-то образом все еще любит меня. Он ничего не помнит, но, возможно, я есть где-то у него в подсознании, и это пробуждает его старые чувства ко мне? Или я слишком размечтался?

Я перестаю думать, когда искусный язык начинает двигаться по моей шее. Йоджи находит одну точку за моим ухом, и я издаю стон. Может, я могу надеяться на это, ведь каким-то образом он безошибочно направился прямо к одной из моих самых чувствительных точек. Он оставляет там свою метку, и я позволяю это, я буду гордиться этой меткой.

Я начинаю расстегивать свои штаны, он замечает и отталкивает мои руки, заменяя их своими. Я позволяю ему расстегнуть пуговицу и молнию, слезаю с его колен на секунду, и он спускает штаны и белье на бедра. Я стряхиваю их совсем и, все еще стоя, тянусь к его штанам. Быстро расстегиваю их, он тоже встает, чтобы быстрее от них избавиться.

Даже нося деловой костюм, Йоджи предпочитает, чтобы брюки были узкими. Не то чтобы я жаловался на то, как они подчеркивают его бедра, длинные ноги и прекрасную задницу. Штаны падают, и он остается в боксерах.

Это что-то новое. Я никогда раньше не видел его в боксерах, но должен сказать, они на нем хорошо смотрятся. Обтягивают там, где надо. Я хочу посмотреть на него сзади, я уверен, что в них его задница выглядит классно, но сейчас мне больше хочется их снять. Я тяну их вниз, а он заканчивает начатое.

Йоджи останавливается, чтобы вытащить бумажник из сброшенных штанов, и садится на постель, шаря в нем. Я сажусь так же, как и раньше, устраиваясь снова у него на коленях. Он вынимает из бумажника пару презервативов и несколько пакетиков смазки. Я поднимаю брови.

– Я не врал, когда говорил, что не изменял жене, пока не убедился, что она изменяет мне, – говорит он, пожимая плечами и кидая бумажник в кучу одежды. – Как только я узнал, что она это делает, меня ничего не сдерживало.

Я снова улыбаюсь тому, как мало Йоджи изменился. Все еще активен, всегда думает о сексе, и все так же строго придерживается своих принципов. Даже когда я отталкивал его, когда между нами все испортилось, он был мне верен.

Конечно, когда мы официально все прекратили, он быстро нашел кого-то нового. Но.. это же Йоджи, я должен был ожидать чего-то такого. На самом деле, я и ожидал. Чего я НЕ ожидал – так этого того, насколько это будет больно.

Йоджи снова отвлекает меня от мрачных мыслей своим поцелуем. Я позволяю себе потеряться в нем, чтобы мир сузился до нас с Йоджи, и наших соприкасающихся губ.

Я тихо постанываю, когда его рука находит мой член, и тянусь к его члену в ответ. Ахаю от знакомого ощущения в своей руке. Столько времени прошло, а это все равно ощущается так же, словно последний раз был вчера. Он стонет, когда я начинаю ласкать его, двигаясь в том ритме, который, я знаю, ему всегда нравился.

Его руки спускаются ниже, лаская мои яички, обхватывая их, заставляя меня вздыхать от удовольствия. Так много времени прошло с тех пор, когда чьи-то, не мои, руки касались моей кожи. Руки возвращаются, а потом ныряют глубже, и я вскрикиваю, когда умелые пальцы обводят вход в мое тело. На мгновение руки исчезают, пока Йоджи нашаривает на постели свои маленькие пакетики.

Палец возвращается, теперь он скользкий и проникает в меня очень легко. Никаких вопросов, вступлений, словно Йоджи и так знает, как все было между нами. Что только так я мог передать ему весь контроль и расслабиться, хотя бы на время. Я жажду этого, мне это нужно сейчас как никогда. За последние годы я стал еще более щепетильным в том, чтобы все в моей жизни подчинялось порядку, и чтобы в ней не было бесполезных вещей вроде чувств, отвлекающих меня, потому что я понял, как больно будет раскрываться. Теперь я хотел открыться, впустить в себя всё. И Йоджи давал мне такую возможность.

Он поднимает меня со своих колен и полностью укладывает на постель. Его руки соскальзывают с меня в процессе, и оказывается, что я издаю какой-то недовольный звук. Он устраивает меня на подушках и сползает вниз по моему телу.

Жар. Прекрасный влажный жар окружает мой член. Меня полностью проглатывают и сосут. Мои бедра начинают дергаться сами по себе, и через секунду в меня возвращается палец, продвигаясь глубже.

Перед глазами белеет, и, наверное, я кричу, когда Йоджи находит внутри меня эту точку. Когда я снова могу соображать, то бросаю взгляд вниз и вижу очень довольного собой Йоджи, смотрящего на меня. У меня все еще стоит, и я крайне удивлен, что не кончил.

– Йоджи, – бормочу я.

Он ухмыляется и наклоняется, собираясь снова взять в рот мой член.

– Йоджи, подожди, – говорю я, и он поднимает голову. – Я уже давно…

Он мягко проводит по мне пальцем. – Но ты же заботился о себе, я думаю.

– Конечно. Но после тебя у меня никого не было, – шепчу я.

Он пораженно смотрит на меня. – Так долго.

Я согласно киваю.

– Ничего, – он хитро улыбается. – Тогда это все для тебя, наслаждайся. Обо мне позаботимся позже.

Прежде чем я успеваю что-то еще сказать, рот Йоджи опять находит мой член, а палец скользит в меня. Все, что я чувствую – двойной напор удовольствия, блаженство, подаренное умелым ртом Йоджи, и вспышки ощущений от его пальца, задевающего тот небольшой центр.

Оргазм накрывает меня внезапно, от него перед глазами мелькают какие-то точки, и я выкрикиваю имя Йоджи. Думаю, я продержался минуты две.

Йоджи поднимает голову и с довольным лицом наблюдает за мной. Он облизывает губы, ловя ускользнувшие капли, и я готов застонать от одного этого вида. Палец, однако, остается во мне, и к нему медленно присоединяется второй.

Я тоже хочу прикоснуться к нему, но не могу собрать сил, чтобы хоть чем-то шевельнуть сейчас. Особенно, когда эти два пальца начинают двигаться во мне, растягивая и открывая.

Его удивительно медленные и нежные движения, успокоившиеся после той гонки, от которой я кончил. Они все еще задевают мою простату, но уже не так часто и без давления. Это приятно, но ни к чему не подталкивает. Он продолжает свои медленные движения, смотря мне в глаза.

Он все еще так похож на того Йоджи, такой уверенный в себе и совершенно не стесняющийся лежать обнаженным. Его расслабленные, чувственные движения, на лице – румянец, губы опухли от поцелуев. Мир Йоджи всегда сводился к сексу, но для него это было таким же убежищем, как и для меня.

Стараниями Йоджи у меня снова встает. Сочетание непрекращающегося удовольствия и захватывающее знание того, что это – Йоджи. Это его пальцы внутри, его рука гладит мои бедра, Йоджи здесь, со мной в постели, Йоджи, живой и настоящий, пусть и без воспоминаний.

Он двигается вверх по моему телу, целуя все по пути – головку члена, бедра, живот, грудь, соски, а потом прижимается к губам для еще одного сводящего с ума поцелуя.

Я вплетаю пальцы в его волосы, скучая по длинным прядям, в которых я запутывался раньше. Они мягкие, как всегда были, и слегка начинают виться. Потом я обнимаю талию Йоджи ногами и поднимаю бедра, прижимаясь пахом к нему. И скорее ощущаю, чем слышу его стон.

Он наклоняет голову и шепчет. – Надеюсь, ты готов, потому что я больше не могу ждать. – Я готов, – говорю я.

– Хорошо, – отвечает он, слезает с меня и берет презерватив. Разобравшись с ним, он усаживается и облокачивается на спинку кровати. Я быстро сажусь верхом, радуясь, что он позволяет мне вести, понимая, как давно у меня никого не было. Это еще одна черта Йоджи: он всегда так внимателен. Его репутация основывалась не только на количестве тех, с кем он переспал, но и на том, что он очень умелый, внимательный и щедрый любовник.

От прикосновения головки члена Йоджи ко входу в мое тело меня пробивает дрожь. Это потрясающе – чувствовать это снова, так знакомо. Я начинаю опускаться вниз, но не успеваю продвинуться далеко, как мое тело зажимается. Слишком давно я не принимал в себя ничего больше пальца, да и это было редко.

Йоджи берется за мой член и медленно ласкает его, целуя мою шею, отвлекая меня, заставляя забыть о боли и сосредоточиться на удовольствии. Он проводит большим пальцем по головке, и мое тело поддается. Я опускаюсь до конца.

Это все еще больно, но уже не так сильно. Это не сравнимо с тем, как больно мне было в разные моменты от физических ран и от тех, из-за которых я отгородился от всех чувств. Да, я отгородился от счастья и любви, но это помогало мне избегать боли.

Рука Йоджи все еще ласкает мой член, другая – лежит у меня на бедре. Йоджи неподвижен, он ждет меня, за что я ему благодарен. У меня уходит какое-то время, чтобы привыкнуть к этой наполненности.

Я наклоняюсь и целую Йоджи снова, удовольствие распространяется по телу. Начинаю медленно двигаться, держась за плечи Йоджи для равновесия и опоры. Его рука держит мое бедро, а вторая продолжает свои движения.

Я не знаю, сколько это длится, может, дни, может, секунды. Блаженство переполняет меня так, как никогда не было раньше. Я забываю обо всем, обо всем, что случилось за последние годы, нет ничего, кроме нас с Йоджи. И он – действительно Йоджи, он так мало изменился, что я не могу думать о нем иначе.

Мы все время целуемся, прерываясь на какие-то секунды. Вскрики и стоны приглушаются поцелуями, но я чувствую каждый звук Йоджи, как и он – каждый мой звук.

Поцелуй прекращается надолго, когда Йоджи с криком кончает, запрокинув голову и закрыв глаза, с абсолютным блаженством на лице. Не хватает только волос. Мне всегда нравилось, как они разлетаются, когда он откидывает голову.

Я чувствую, как Йоджи пульсирует во мне. Я хотел бы, чтоб все было по-другому, чтобы я мог позволить ему наполнить меня собой, пометить, заявить на меня свои права. Но и этого ощущения достаточно, чтобы толкнуть меня за грань, и я кончаю вслед за ним.

Утомленный во всех смыслах больше, чем я мог себе представить, я падаю вперед, утыкаясь в плечо Йоджи, вдыхая его запах.

– Эй, – с беспокойством в голосе говорит он секунду спустя и осторожно отодвигает меня. – Что не так?

Я не понимаю, о чем он говорит, пока он не проводит пальцем по моей щеке, и я чувствую влагу, скользящую по его пальцу. Я плачу и не знаю, когда начал. Плачу второй раз за последние дни. Плачу сейчас, в объятиях Йоджи, после того, как мы занимались любовью, хотя не позволял себе плакать столько раз раньше.

Я хочу ненавидеть себя за это, ненавидеть, словно я обманул Айю и родителей, словно не оплакал их как следует, не пролив тогда ни слезинки. Но я все равно почти слышу ее голос, говорящий мне, что она мной гордится за то, что я, наконец, показал свои чувства.

– Мне тебя не хватало, – шепчу я Йоджи, хотя это едва ли описывает все то, что я чувствую.

– Знаешь, мне тебя тоже не хватало, – искренне говорит он. – Я не знал, чего именно мне недоставало, но теперь знаю – тебя. Это как с сигаретами, которых мне недоставало, когда я очнулся в больнице. Мне так давно тебя не хватало.

Хотя мне хочется разозлиться на него за сравнение с сигаретами, я понимаю, что он хочет сказать. Тоска, томление – вот, что он чувствовал. Что я чувствовал, не понимая этого. Теперь, разобравшись с этим, я не сдамся. Почему-то я знаю, что он не сдастся тоже.

Он обнимает меня, гладит по волосам. Слезы прекращаются, облегчение, освобождение, покой текут сквозь меня только потому, что я здесь, рядом с Йоджи, в его руках.

– Ты что-то говорил про скорый отъезд из Японии? – спрашивает Йоджи через какое-то время.

Я отодвигаюсь и смотрю на него. Мне удается улыбнуться, говоря. – Как это похоже на тебя, Йоджи. Все что нужно, чтобы тебя убедить – хороший секс.

– Нет, – возражает он, но тоже улыбается. – Меня не это убедило. И секс не был хорошим. Он был фантастическим. Лучшим в моей жизни. Ну, из того, что я помню. Но не в этом дело. Это был поцелуй. Все было решено с первого поцелуя. Никогда не испытывал ничего подобного.

Я киваю, абсолютно его понимая. В доказательство он снова целует меня, и меня уносит теми же ощущениями, теми же чувствами. Он отстраняется и кивает с улыбкой. – Понял? Я такого никогда не испытывал. Ни с женой, ни с кем другим. Если этого недостаточно, чтобы меня убедить – ничего не будет достаточно.

Слезы снова текут по лицу, но улыбка остается. Я не опоздал. Я сумел восстановить важную часть своей жизни и исправить ту катастрофу, в которую превратилась жизнь Йоджи.

Отодвигаясь и видя в его глазах тепло и привязанность, тот самый взгляд, которым он всегда на меня смотрел и который я уже не ожидал увидеть, я понимаю, что все образуется. С памятью или без, мы с Йоджи справимся. И не только справимся, а создадим нечто лучшее, чем то, что у нас было раньше.

 

Эпилог

 

– Так, значит, здесь ты жил? – спрашивает Йоджи.

– Последнее время. Я много переезжал, но всегда возвращался в Нью-Йорк. Хорошее место для работы, – говорю я, следуя за ним по своей маленькой, пустой квартире.

– Понятно.

– Все по-спартански из-за постоянных переездов, – я пытаюсь оправдать недостаток личных вещей в квартире. – Ну и потому, что я такой.

– Ну, хоть балкон есть, – отвечает он. – Не нужно будет выходить, чтобы покурить.

– Вид не из лучших, но в этом городе вид дорого стоит, – сообщаю я, не зная, что еще сказать, как еще объяснить отсутствие вещей и ощущения, что здесь вообще кто-то жил.

– Мне нравится камин, – говорит он, словно ища очевидные преимущества. – Нам надо взять одеяла с кровати и расстелить их на полу, зажечь огонь…

Йоджи не договаривает, но я знаю, что он умолчал. Заняться любовью.

Мы много этим занимаемся в последнее время.

Из Японии мы уехали почти через три недели.

Когда Йоджи заявил, что едет со мной, я начал объяснять, почему нам нужно уехать быстро: я хотел смыться до того, как Мамору вмешается во все больше, чем уже вмешался. Но Йоджи нужно было закончить дела.

Иногда я забываю, каким честным Йоджи всегда был. Особенно, когда дело касалось женщин.

Он остался у меня той первой ночью. Остался, хотя я всегда отказывал ему в этом. Так что когда я попросил его остаться, а он с улыбкой согласился, я почувствовал, будто что-то встало на свое место, и всё было правильно. Не было совпадением и то, что в ту ночь я спал лучше, чем когда-либо в жизни. Что я всегда спал лучше в объятиях Йоджи.

Он позвонил на работу на следующее утро, сказать, что увольняется, потом пошел к жене. У нее была ночная смена. Он сказал, что она удивилась, увидев его утром дома, одетого в тот же костюм, что и вчера. Он сказал ей правду, почти правду, что его нашел кто-то из его прошлого, кто любил его и кого любил он. Он первым предложил развод, и она сразу согласилась. Они все сделали быстро и тихо, однако на некоторые детали и документы все равно понадобилось время. Им пришлось продать квартиру, потом решить, как делить деньги. Йоджи, а он называет себя этим именем, сказал, что когда он в последний раз видел жену, через день после того, как развод вступил в силу, у нее уже было новое обручальное кольцо.

В это же время со мной связался Мамору. Это было неизбежно. Как я ни пытался, я не смог не сказать ему правды. Он слишком хорошо умел ее из меня выманивать. Я сказал, что виделся с Йоджи, и Мамору заставил меня признаться, что я увезу его с собой.

Мы поторговались друг с другом, но в итоге я должен был выполнить три задания для Мамору до отъезда, и я уезжал с условием, что он может когда-нибудь позвонить мне снова. Мамору отпускал Йоджи, доверяя мне заботу о нем. И веря, что я останусь на связи, не буду игнорировать его звонки, как раньше. Это было неприятное соглашение, но мы оба хотели его заключить, хоть оно никому и не нравилось.

Йоджи не нравилось, что я выполняю задания, но это было тем, что он должен был принять и привыкнуть. Само собой, он переехал ко мне в отель на следующий день и сидел и ждал меня, когда я работал. Волновался. Боялся, что что-то случится, и он потеряет того, кого только что нашел. Но я всегда возвращался. В первый раз – с синяками, во второй – с длинным, но легким порезом, который он перевязал, а в третий раз – невредимым.

Теперь, в Нью-Йорке, все немного изменится. Я подготовлю Йоджи, хотя бы научу самообороне, и сменю, по большей части, профиль своих заданий на те, в которых он мог бы участвовать. Я буду брать и свои привычные задания. Но не так часто.

Мне пришлось рассказать Йоджи всё, конечно. Дни перед отъездом из Японии Йоджи проводил, улаживая дела с разводом и заканчивая проекты на работе, чтобы увольняться, не бросая их. А по ночам мы занимались любовью и разговаривали.

Я рассказал Йоджи все детали, всё – от дня нашей встречи до обстоятельств того, как мне пришлось оставить его в Академии. От каждой миссии до мелочей наших с ним отношений. Попутно я рассказал Йоджи все, что знал о нем – мелкие детали, привычки, то, что он говорил мне о своем прошлом. Доверившись, я рассказал ему и свою историю. Йоджи иногда вставлял вопросы, а я изо всех сил старался ответить.

Йоджи был благодарен, но в конце он сказал.

– Я рад, что ты рассказал мне. Я рад, что знаю. Есть вещи, которые я хотел бы помнить. И есть многое, чего я рад не помнить.

Мы все так и оставили. Неважно, что Йоджи не вспомнил. Нам было хорошо друг с другом, и отношения сложились гораздо проще, чем когда-то в прошлом. Не потому, что Йоджи изменился, а потому, что изменился я. Потому что я, наконец, признал несколько важных истин.

И все было взаимно. За несколько дней до отъезда Йоджи сказал мне эти три слова. Меня потрясло, насколько важно для меня было услышать их. Как я был счастлив, хотя думал, что уже никогда не буду счастлив в своей жизни. Когда он сказал мне, я заплакал и позволил обнимать себя, пока не успокоился. Эти слова так много для меня значили. Йоджи любил меня все время, по крайней мере тогда, в прошлом, точно. Я не позволял себе видеть это, принять это и уж точно не мог позволить себе ответить взаимностью. Я знал, что это так, но слова никогда не звучали. Я сбежал бы. Так что услышать их сейчас – словно собрать осколки в целое, и я понял, что могу жить дальше.

Я продолжаю говорить ему эти слова, зная, как это ему помогает, и он поступает так же, зная, что это и мне помогает тоже.

– Думаю, нам понадобится еще один шкаф, – кричит Йоджи из спальни.

Я понимаю, что все еще стою посреди гостиной, глубоко задумавшись и уставившись в пустой камин.

– Ты всегда любил тряпки, – ласково отвечаю я, присоединяясь к Йоджи. Он открыл два чемодана и пытается разложить одежду и другие вещи в моей, нет, нашей маленькой спальне.

– Ничего не могу с собой поделать, – говорит Йоджи. – Я должен хорошо выглядеть.

Я улыбаюсь. Он действительно не сильно изменился, несмотря на амнезию, всё те же привычки и повадки. Я очень этому рад. – Разберемся завтра.

– О? – он улыбается. – А что ты запланировал на этот вечер?

– Ты говорил что-то об одеялах перед камином? – улыбаюсь я в ответ.

Йоджи ухмыляется: 

– Хорошо, разводи огонь. Я возьму одеяла и приду.

Я быстро целую его и иду.