Четверо
Он очнулся от чувства сильнейшей тревоги, от каменной обреченности, от злого отчаянья. Приходящее извне грубо вбивалось в голову, и чем сильнее Шульдих стремился избавиться от чужого самоощущения, тем мощнее и яростней оно погребало в себе. Он хотел заорать от бешенства, но получилось лишь захрипеть. Кто-то тотчас приподнял его за плечи, дал опереться о себя.
– Шульдих, вот, держи, – точно, Кроуфорд, кто кроме него.
Тревога рассредоточилась, но не истаяла. Кажется, волновались о нём. Шульдих, глотая воду из сунутой в руки бутылки, пытался вычленить это ощущение, когда понял, выдохнул сквозь зубы.
– Кроуфорд, хватит нервничать, не знаю, о ком уж ты так печешься.
– Ты меня читаешь?
Он ожидал вспышку негодования, а получил лишь отблеск удивления.
– О тебе он беспокоится. И о Ране, – раздался невыразительный голос Рё.
Отчаяние было его, он что-то узнал или вспомнил. Вспомнил?
– Твоя память… – Шульдих не договорил и закашлялся.
– Вернулась. Воз и маленькая тележка, на дюжину меня хватит, – сколько же было в ответе тоски.
Не той, заунывной, обыденной, что читалась в нём прежде, до амнезии, а пронзительно-острой. И ни следа желания забыть. Виски заломило, Шульдих заскрипел зубами, мучительно хотелось вырубиться, даже если придется размозжить себе череп.
– Что с тобой?
От ненавистного голоса его встряхнуло. Шульдих не знал, с чего вдруг нахлынула такая иссушающая злоба. Это же Фудзимия, нет, Ран. Он открыл глаза, встретил его искренний участливый взгляд и захлебнулся не сумевшими вырваться словами.
– Осторожно! – Ёдзи попытался остановить рванувшегося к Рану Шульдиха, но только сбил с траектории, тот не дотянулся до горла, вцепился в руку.
В глазах плыл кровавый туман жажды убийства, почему у него нет когтей, клыков, чтобы разорвать ему грудь, перегрызть шею, черт, да он же почти не сопротивляется. Какие твари смеют мешать? Кто?! Вцепились, оттащили, нет, они ничего не стоят, пыль под ногами, их кровь – к его, ненавистной.
– Шульдих! – голова мотнулась от пощёчины.
Морок спал, он с ужасом смотрел на Кроуфорда. Тот прижимал его к земле, источая пронзительную тревогу.
– Что случилось? Ты не можешь закрыться? – он наверняка помнил, как единственный раз Шульдиха наказали, внушив невозможность произвольно блокировать потоки чужих мыслей.
– Это настолько страшно? – опять этот голос, от которого хотелось крушить всё вокруг.
Стойте, он же мог уничтожить их всех. И этого, невозможно близкого, проклятого предателя, и тех двоих за его спиной, одно усилие, совсем небольшое…
– Сам погляди! – это было легко.
Так почему же нахлынуло еще сильнее, и Кроуфорд мучительно застонал, схватился за голову, заорали те двое, а самому дыхания не хватило даже на жалкий писк. Ненависть, жажда убийства, обреченность, теплая привязанность, сожаление, любовь…
Шульдих выгнулся дугой, забился, как в припадке, хватаясь за единственное, что не даст сойти с ума, завыл в отчаянии, что не может владеть этим чувством единолично. Скрючился на жухлой траве, дрожащими пальцами дотянулся до колена Кроуфорда и затих.
– Что это? – Ран с трудом переводил дыхание.
– Это он настоящий. Твой заклятый враг, между прочим, – смех Ёдзи скрежетом отдался в ушах.
– Шульдих, хватит, – шептал Кроуфорд. – Что ты делаешь, тебе самому плохо, убери это.
Ран поднялся с земли и, пошатываясь, подошел к стоящей неподалеку машине: похитители пригнали сюда автомобиль Ёдзи. Двери были распахнуты, он заглянул внутрь.
– До рассвета два часа, – произнес он, ни к кому не обращаясь.
Обернулся. Шульдих лежал головой на коленях Кроуфорда, тот гладил его по спутанным волосам и тихо, монотонно просил прекратить, убрать, перестать.
– Твои очки, – Ран осторожно надел их на Кроуфорда, вздрогнул, почувствовав отголоском, как дужка защемила волосы. Не ему, Брэду. – Это Шульдих сделал?
– Что именно? – отозвался лежащий навзничь Ёдзи. – На сей раз – что?
Нахлынуло, закружило, впилось в голову шипами: человек, повергающий землю в прах одним мановением руки, надменный красавец, опускающий меч на покорно склоненную шею, экстатически орущий дикарь, подносящий факел к горе искалеченных тел. И венцом всему тень рыцаря, навечно закованного в доспех, скорбного и ненавидящего.
– Нет! – Кроуфорд с трудом удержал дернувшегося Шульдиха. – Я не хочу!
– Верю, – так же прохладно произнёс Ёдзи.
Нахлынуло равнодушное, серое отчаяние, былая злоба билась, рвалась на волю, но гасла, раздавленная тяжестью багрового неба, проглядывающего через густые, хищно переплетающиеся ветви огромных деревьев.
– Не один, так другой, даже я сгожусь, было дело, – протянул Ёдзи, кутаясь в тоску, как в обрывки рубашки.
Сектанты не смыли с них масляных узоров, которые теперь пятнали потеками руки и лица, небрежно натянули одежду и бросили неизвестно где. В отсветах неестественного зарева гнилыми зубами скалились горы. Никому не удавалось задержать взгляд хоть на чем-то, кроме друг друга, всё кругом, тёмное, ломающееся хищными углами, казалось пугающе ненастоящим, мираж, декорация. Когда занавес? Страшно, страшно…
– Страшно, – повторил вслух за всеми Ран.
Он поднял с земли длинную ветку, поломал о колено, сложил куски горкой. Сходил к машине, выгреб с заднего сидения пачку бумаг, комкая по одной, рассовал между веток. Ёдзи молча кинул ему зажигалку, Ран поймал её, не оборачиваясь. Затрещали листы, повалил плотный дым, пар от влажной древесины. Звуки и запахи для всех, общие, не полученные по невидимой цепи, приковавшей их друг к другу волею фортуны и сверх меры буйного телепата.
– Юко говорила о красной нити судьбы, – проговорил Брэд, легко касаясь лба Шульдиха кончиками пальцев.
– Скорее, это провода, раз мы начали чувствовать друг друга, – хмыкнул Ран, устраиваясь у костра. – Идите сюда.
Ёдзи неохотно оторвал затылок от земли, приблизился в пять широких шагов, сел рядом. Кроуфорд подошел, придерживая Шульдиха за талию, неторопливо опустился напротив щурящегося в костер Рана. Тени переплетались за их спинами, огонь плевался искрами, оседающими густым пеплом в волосах. Шульдих заторможено откинулся головой на колени Брэда и замер, дыша тихо и часто.
– Ты можешь разорвать связь? – спросил тот, касаясь его плеча.
«Нет», – прозвучало эхо мысли. – Я ненавижу вас. Вас так много…
– Врешь ведь.
– Да? Так мне же положено, Ёдзи. Покажи нам, что там еще было, раз вспомнил, – голос понизился до шепота, слова сочились змеиным ядом, тускнели жесткие волосы под рукой Кроуфорда, наливались огнем глаза. – Расскажи.
Он потянул память, не дожидаясь слов. Образы, болезненно яркие, чудовищные, натуралистичные замелькали, сплетаясь в единую ткань.
– Это – я? – тихо спросил Ран.
Черный камень во лбу и зияющие темным глазницы. Или он – влюбленный в родную сестру коронованный альбинос, в чьих жилах колдовство, а разум выпивает меч, что чернее самых гнусных помыслов? Был – будет? – еще и мальчик без возраста, последний из зачатых мужчиной и женщиной, тот, кто мог погасить мириады звезд поворотом кольца, но не знал смысла слова «добродетель». Еще нелюдь с шестипалой черной рукой, глаза его горели багрянцем. Он, обреченный на мучительную жизнь и нелёгкую смерть, он, держащий в руках меч, он…
– Кто же ещё? Кто способен на такое безумие, попрание морали, здравого смысла и отрицание инстинкта самосохранения? – протянул Шульдих. – Есть варианты?
– Ты сам, – выдохнул Кроуфорд и положил ему ладонь на лоб.
Ждать не пришлось, образы захватили всех разом. Тревога, злая тоска беспомощности, отчаяние любви, которую не вырвать из сердца и разума. Лица женские, прекрасные лица, светлая маска с живыми глазами, не стыдящимися слез.
– Ты был женщиной, Кроуфорд? – лающий смех сотряс Шульдиха. – И всегда было одно и то же, да Ёдзи?
Брэд вздохнул.
– Я чувствую, ты придаешь значение прошлому, но не понимаю почему. Что ты хочешь узнать? – он наклонился над Шульдихом.
– Правду! Кроуфорд, один раз, для разнообразия. Прямой ответ на мой вопрос. Можешь?
– Разумеется. Спрашивай.
– Так просто?
– Спрашивай!
– Почему он, а не я?
С такой яростью в глазах больше бы пристало хватать собеседника за воротник, трясти, выплевывать слова в лицо, но Шульдих спокойно, даже ленно поднял руку и провел пальцами по щеке Брэда; щетина приятно кололась. Тот перехватил ладонь, сжал до легкой боли.
– Понятия не имею, – просто ответил Кроуфорд.
«Правда», – почувствовали все. И тотчас опьянели от эха испытанного Шульдихом восторга.
– Хорошо, – выдохнул он.
– Я знаю, почему, – Ран поднял голову и посмотрел на Кроуфорда через костер.
– Потому что ты чем-то лучше? – Шульдих хотел встать, но болезненно зашипел – Брэд намотал на запястье прядь его волос.
– Нет. Потому что я предложил авантюру, а вы её поддержали. И меня наказали сильнее всех.
Слова звучали просто, но непонятно. Остальные уже открыли рты, чтобы начать расспрашивать, перебивая друг друга, Ёдзи хлопнул Рана по плечу, привлекая внимание. Зло сощурился Шульдих, вспомнив, насколько шире стали его возможности – и потянул новообретенную память Фудзимии на себя.
Образы оглушили. Плыли, путаясь, видения бесконечно давнего прошлого, похожие на сюрреалистический сон. Пытаясь стать понятными, они рвали сознание, извращали восприятие в корне: цвет, звук, осязание. Когда-то где-то были они, они могли очень много, делали всё вместе. А потом, потом…
– Мы сделали что-то, и нас сослали, – прошептал Ран.
– Лучше бы на галеры, – проронил Ёдзи, сгорбившись.
Поднимался ветер, легкий шелест ветвей начал напоминать горестные прохладные стоны, горькие и обреченные.
– По ком плачет баньши?
– По нас поздновато.
– Это всё из-за тебя, да?!
Ветер раздувал костер к небу, сжимался кольцом на горле.
– Хватит, – отрезал Кроуфорд. – Мы те четверо. Значит, на что-то должны быть способны.
– И что? Идти в церковь, молиться о спасении мира? – шевельнулся под тяжелой рукой Шульдих. – Как те психи на улицах? Вериги, самобичевание, что там еще положено…
– Клятва молчания. Обет целомудрия, монашество в пустыне, где из жратвы одни сушеные акриды и дикий мёд, – проявил эрудицию Ёдзи. – Кому молиться? Или ты не понял, кем мы были?
Искры-галактики, торжество, восторг. Что-то сверкает, растет и ширится, пусть не получалось вспомнить конкретно и осознать, оно было прекрасно. И всё это сотворили они вместе. Потом – мутилось в головах, – потом – ниоткуда выросла боль, – они всего лишь решили сделать что-то хорошее…
– Например, можно молиться самим себе, – Ран с усилием расправил плечи. – Хватит рассиживаться.
– Теперь ты у нас главный? – осклабился Шульдих, поднимаясь на ноги.
– Нет, – Рана передернуло, когда они посмотрели друг другу в глаза. – Главный Ёдзи. Или Брэд. Иначе мы с тобой друг друга поубиваем.
– Боишься?
– Тебя? – Ран тоже встал.
Таким он был, когда его звали Абиссинцем? Самозабвение в ненависти, впереди находилась цель, а время, люди, расстояние не имели значения.
– Кроуфорд? – лениво окликнул Ёдзи. – Ты хочешь…
– Я могу.
Он поднялся на ноги, схватил Шульдиха за плечо, тот обернулся в гневе.
– Защищаешь его?
– Обоих, – безапелляционное утверждение.
Легко возвратились прежние привычки, зазвенела в голосе сталь. Кем бы ни был он раньше, что бы ни разбудили в них обрядом, Кроуфорд оставался человеком, умеющим подчинять. Ёдзи посмотрел на него, поморщился, злясь на себя, и быстро встал.
– Поехали отсюда.
– Куда? – тут же спросил Шульдих.
– Завершать дела. К профессору Нейсмиту, который слишком увлекся историей.
Уже естественно, неторопливо потянулись его воспоминания к остальным. Минуту спустя пришла отдача: злость Шульдиха, желание справедливости Рана, легкое удивление Кроуфорда.
Разве получалось раньше людям быть ближе? Каждый слышал оттенки шорохов ночного леса не только своими ушами, но и чужими. Пластик дверных ручек ощущался одним гладким, другим – холодным, третий настолько углубился в себя, что не обратил внимания на температуру.
Ёдзи сел за руль, включил радио и поморщился ноткам паники в голосе очередного диктора. Человечество…
– Они сходят с ума от страха, – Ран сел рядом.
– Зачем их спасать? – едко отозвался Шульдих.
– Чтобы не умереть вместе с ними? – Кроуфорд смотрел в темноту над головой Рана. – У нас нет гарантий, что мы уцелеем, когда всё рухнет.
И смолк, даже вместо мыслей от него шло теплое спокойствие и уверенность в собственной правоте. Близорукий, он размывал видимое остальным, и тем казалось, что реальность плывет, растворяется раньше предсказанного срока. Острое сожаление скользнуло от Ёдзи к Шульдиху, Рану, замкнулось и принялось биться между ними.
– Ещё ничего не закончилось, – Ран успокаивающе сжал его руку.
– Зря ты молчал, – и Шульдих погладил напряженное плечо.
Теплое чувство, легкая зависть и бесконечное любование красотой человеческих характеров и отношений. Чуждый подобному восприятию, вздрогнул Ран, мечтательно улыбнулся Кроуфорд, длинно присвистнул Шульдих, скрывая восхищение. Непривычно было ощущать себя объектом такого пристального внимания и восторга. Ран словно в завороженный провел ладонью по щеке Ёдзи, пропустил меж пальцев прядь волос, отчего у всех перехватило дыхание.
– Поедем уже, – мягко напомнил Брэд.
Встряхнувшись, Ёдзи отогнал чувственный морок, машина тронулась.
– Ты когда-нибудь ревнуешь? – Шульдих, наклонившись, заглянул в глаза Кроуфорду.
– Кого к кому? – отозвался тот. – «Кого из вас к кому я должен ревновать?» – раздалось мысленное.
Он не знал ответа, и так многого, оказывается, не разглядел в прошлом. Невероятно давно – привязанность Шульдиха, которой тот не давал имени, затем – Рана, грани его характера, привлекательность силы и огненный дух. Кроуфорд впервые с момента предсказания конца света перестал биться в далекое будущее. Ловил настоящее и что-нибудь близкое. Сиюминутные видения охватывали всех четверых, получалось знать, что сладко сощурится Ёдзи, когда Шульдих пригладит его встрепанные волосы, что пятью секундами позже Ран коротко зевнет, и его захочется увидеть спящим в своей постели. Вот-вот…
– Кроуфорд! – он только улыбнулся в ответ.
Закашлялся Ран, Ёдзи многозначительно хмыкнул, Шульдих попытался изобразить злость, но его усилия уходили впустую. Ему было невероятно сложно, даже хуже, чем прочим, сживаться со связью. Телепаты не лгут, но держат правду при себе, не замыкаются, но ревностно хранят право на личную тайну. Шульдиха чуть не вывернуло наизнанку от ужаса, когда он понял, что теперь-то Кроуфорд знает… Что именно – подсказали мысли Ёдзи. Шульдих был готов аплодировать себе: так виртуозно и долго считать одно чувство другим надо суметь. Негодование разбилось о понимание эмоций остальных. Оказывается, Кроуфорд… И Ёдзи… А Ран, кто бы мог подумать?!
– Я бы… – начал тот, и был прерван насмешливым:
– Никогда?
Ёдзи говорил о том, что понял далеко не сегодня. Ран не умел забывать, отворачиваться, отступать. Проклятие или свойство натуры? Ёдзи вспоминал, и проходила мимо них череда жизней, мгновений, лиц. Тот, кто стал Раном, умирал бесконечно, приносил себя в жертву идеалам и любил до конца, сопровождаемый безответным чувством того, кто шел рядом. Кто сидел за рулем и вглядывался во взрезанную фарами темноту.
Кроуфорд притянул голову Шульдиха себе на плечо, и тот погрузился в расслабленную дремоту. Незаметно они выехали на дорогу, Кроуфорд увидел указатель за минуту до того, как он появился в поле зрения, поэтому Ёдзи не особо вглядывался в стрелки. Машина мягко скользила по асфальту, четверо молчали, погрузившись в себя, отчего связь крепла всё больше.
Каждый из них словно раздвоился. Все обыденные желания, привычки, цели подернулись мутью, личное оседало, позволяя вырваться на свет общему. Желание жить. Естественное для европейцев, признаваемое Ёдзи, слегка презираемое в себе Раном, оно спаивало их в одно. Куда они могли подеваться из рушащегося мира, что станется с ними, когда придет конец света?
Автомобиль набирал скорость. Каждый смутно надеялся, что у Нейсмита найдутся ответы. Может, всё обратимо? Может, получится избежать предсказанного?
– И разойтись на все четыре стороны, – сонно пробормотал Шульдих, высказывая смутное желание всех.
– Правильно. Чтобы потом поодиночке терзаться кошмарами и сходить с ума, желая и боясь встретиться, – Кроуфорд осторожно убрал прядь волос с его пылающего лба.
– Ран бы свихнулся последним, как обычно, убил бы до того нас, а потом зарезался сам, – добавил Ёдзи.
– Покажите мне автора сценария, – пробормотал Фудзимия. – Он исписался.
– Причем давно, – согласился Шульдих и, распахнув глаза, приник к окну. – Смотрите! Смотрите же!
Там, где дорога смыкалась с лесом, земля бесшумно расступалась, выпуская на свет блестящих крылатых тварей, которые тут же взмывали в небо и терялись в вышине. Получалось, что они ехали в разноцветном сиянии, которое вызвало бы восторг, если бы не было настолько чуждым.
– Профессор нас заждался, – Ёдзи прибавил скорости.
У дома Нейсмита их встретила стая белоснежных собак с алыми глазами. Они разевали пасти, капая синеватой слюной на траву. Ран потрепал одну по холке и нажал кнопку у калитки. Профессор открыл после первого звонка и даже позвал в дом. Говорить с ним не хотелось, да и не пришлось, он рассказывал сам, взахлеб, извиняясь и запинаясь через фразу.
Всё было просто для людей, желающих выжить любой ценой. Если одни понадеялись на смутное предсказание и неясные обряды, то другие верили только в силу крови. Пусть друг друга группы не одобряли, но сторонники мирного пути не собирались доносить на идейных противников в полицию, тем более что там работали как первые, так и вторые.
– А если бы у вас не получилось нас объединить? – спросил Ёдзи, уже зная ответ заранее.
– Значит, завтра бы вас убили, – спокойно сознался Нейсмит.
– Что нам делать дальше? – спросил его Шульдих с неприятной улыбкой.
– Не знаю, – как ни боялся он смерти, но был честен.
– Идемте, – Кроуфорд встал.
Ни он, ни Ран за всё время судорожного рассказа профессора не проронили ни слова, смотрели в окна. В саду под фонарем бесновались причудливые и жуткие создания, напоминающие порождения фантазии Босха.
На выходе их поджидала всё та же свора молчаливых псов. Существа проводили их до машины, не обращая внимания на трепещущего Нейсмита. Когда автомобиль тронулся, чуждые твари ринулись следом, догнали и побежали рядом, по обеим сторонам дороги.
Ёдзи невозмутимо давил на газ, Ран откинулся на сиденье. Шульдих перебирал пальцы Кроуфорда, погруженного в дымку будущего. Образы мелькали слишком быстро, и уловить смысл удавалось только Брэду.
– Ты не видишь, что мы должны сделать? – спросил Ран.
– Нет. Знаю, что завтра мы отчитаемся перед мистером Келли.
– Скучно, – пожаловался Шульдих и поёжился: красноглазые псы наводили на него тоску.
Ран развернул смятый листок, что сунул ему в руки профессор, когда они стояли на пороге. Рифмованные строчки, переписанные от руки, твердили всё о тех же четверых, которым нужно быть вместе.
– У них тоже было пророчество, – пробормотал он, дочитав. – Наверное, страшно, когда ты знаешь виновников Апокалипсиса.
– Из нас хреновая четверка всадников, – заметил Ёдзи. – Что, едем в Инвернесс, отсыпаемся – и на баррикады?
– Да, – Шульдих широко зевнул. – Боя не выйдет, мы уже всё знаем. – Так, финальный штрих. Убогое завершение таких потрясающих приключений! Погони, трупы, покушения, – он зевнул. – Разбудите, когда будем на месте.
~ * ~
Кроуфорд стоял на стене Уркухарта и смотрел, как Ран нацеливает фотоаппарат на вынырнувшее из вод озера чудовище. Оно было серым, блестящим от воды, длину было не разобрать, потому что виднелась только голова с шеей. Туристы ахали и шумно завидовали Рану, а ополоумевший от впечатлений смотритель, не скрываясь, достал из-за пазухи фляжку виски и хлебал из горлышка.
Утром Брэд встретился с мистером Келли, продемонстрировал ему план работ, проект реконструкции, рассказал, в какие сроки смогут уложиться строители и во сколько всё обойдется. Еще раньше осчастливленный Ёдзи и Раном наниматель согласился со всем и сразу, подписал контракт с фирмой Кроуфорда на правах ответственного лица от группы заказчиков. Он позвонил Рану, предлагая отметить завершение всех дел, тот же сообщил, что Шульдих уже звал и их, и Ёдзи к себе – по привычке.
Вспомнив о привычках, Кроуфорд поехал к замку. Просто так, для удовольствия. Чтобы посмотреть на место не профессиональным взглядом, от которого он научился абстрагироваться на третьем году работы. На берегу он встретил Рана с фотоаппаратом наперевес, который заявил, что если не раздобудет фотографию чудовища, чтобы пугать Шульдиха, не простит себе этого до конца дней. Брэд пожелал ему удачной фотоохоты и поднялся к замку, где смотритель привычно собрался пустить его туда, куда нет хода туристам. Кроуфорд продемонстрировал ему входной билет и присоединился к экскурсии, где звонкоголосая девица рассказывала о славной истории Шотландии.
Когда к той же группе подошли Ёдзи с Шульдихом, он не удивился. Не потому, что предвидел, а потому, что они могли себе, наконец, позволить узнать это место с другой стороны, как и всю Шотландию. Жаль, времени не было.
– Победу празднуем у меня! – повторил приглашение Шульдих, когда они спустились к ошалевшему от недавнего зрелища Рану. – Где начали, там и закончим. К тому же, у меня очень уютно.
Небо пылало синим и алым, блики отражались в воде, слова опять заканчивались. Всё случалось слишком быстро, не оставалось времени привыкнуть к себе, к новым связям, которые оказались вечными. Приязнь, привязанность, любовь вились между ними и стягивали четверых в одно.
– Едем?
~ * ~
Они были вместе, смотрели друг на друга, думали, желали, вспоминали. Невыносимо. Эта нежность, щедрая до такой степени, что становилось больно, плескалась кругом, путалась с собственными мыслями, разобрать не получалось – и кому первому пришла в голову идея отметить закрытие дела сектантов?! По бокалу вина – и Ёдзи откровенно мечтал, чтобы Ран глядел ему в глаза, а не на Кроуфорда, еще хотел целовать светлую кожу шеи и спутывать рыжие волосы. Его, это же он – рыжий? Шульдих растворялся в них, цеплялся за шлейф собственных желаний, где Кроуфорд смотрел только на него, но со страстью, с искренним желанием. Чтобы тоже хотел вплетать пальцы в его волосы, видеть нагим и открытым, чувствовать под собой. Это же Ёдзи, Ёдзи…
Шульдих сглотнул, встал, на негнущихся ногах подошел к окну, распахнул его настежь.
– Закрой, – на его пальцы легла ладонь Кроуфорда, у которого тоже блестели глаза, который вспоминал что-то томное, приятное, где был Ран, его объятия, слитные движения тел.
И еще он не отнимал ладони, и Шульдих чувствовал жар чужого разума как свой, вспоминая забытое насильно: сны и мечты, светлые, откровенные, мучительные. Вздрогнул Кроуфорд за спиной, что-то прошипел сквозь зубы Ёдзи, со стоном выдохнул Ран.
– Это ты?
Шульдих не понял, чьи руки прижали его к стене. Холодно, жестко телу, зато воздух жарок – не продохнуть. Чья страсть? Полно, да есть ли разница, когда чувства – от каждого, когда и сам готов раствориться в них.
– Вы, всё – ваше, я же не могу не чувствовать, что вы хотите? – кто-то целовал шею, кто-то гладил по бедру, кто-то сильно и властно вжимал в себя, кто?
– Ты тоже, – он распахнул глаза, увидел – Ран, это он гладил его по плечам, когда успел расстегнуть рубашку? – Ты тоже хочешь нас.
– На четверых, – это у Ёдзи были такие ласковые, умелые руки, он сиял зелеными глазами поверх плеча Рана. – Всё на всех.
– Всё – будет, – отрывисто обещал Кроуфорд, прижимаясь сзади. – Пусть ты и свел нас с ума своей телепатией.
Гнев, оправдания, возражения ушли в поцелуй, и стало всё равно, чьи руки, чьи губы, кто раздевал, кого он тянул следом за собой в постель, кто с досадой шептал, что двуспальная кровать узка для четверых.
Первым разделся, кажется, Ёдзи, гибкий, золотой, в тонких нитевидных шрамах – пули щадили его. Его широкие плечи зачаровано гладил Ран, чью рубашку расстегивал Кроуфорд. Шульдих прижимался к Ёдзи сзади, льнул, гладил, где мог дотянуться, и его руки сталкивались с руками Фудзимии, исполосованного шрамами, такого неистово красивого в глазах Кроуфорда.
Шульдих сел на постель, опрокинул на неё Ёдзи и потянулся поцеловать, вспомнить полупьяную ночь, которая была всего месяц назад – вечность. Тот выгнулся, простонал в рот, обхватил руками, потянул ближе к себе, пока опустившийся ему между ног Ран обдавал возбужденную плоть жарким дыханием, а потом прикоснулся, и острое чувственное наслаждение пробило навылет всех четверых. Кроуфорд, отдышавшись, раздевался быстро и как-то судорожно, только очки положил на стол осторожно. В его сознании плескалась страшная и завораживающая в своей истинности мысль, от которой у Шульдиха сладко закололо в груди. Легко и радостно улыбался Ран, Ёдзи жмурился и повторял, оглушая всех: «Конечно, как же иначе, конечно…»
Ран застонал, когда почувствовал, как Брэд, опустившись позади него, сжал его плечи, легкий нажим острых ногтей не отрезвил, а разрушил еще одну грань. Ёдзи уже изнемогал под его губами, под ласками Шульдиха. Ран откинулся назад, прижался спиной к груди Брэда, поерзал на его коленях, но одежда мешала, он выбрался из объятий, разделся до конца и упал на кровать. Ёдзи зацеловывал шею Шульдиха, шептал на ухо откровенное, безумное, очевидное, а тот судорожно вздыхал, губы исказило улыбкой счастливой и порочной.
Матрас просел в изголовье, Брэд растянулся рядом, погладил по бедру Рана и коснулся губ Шульдиха. Тот всхлипнул от волны ощущений и впечатлений, и когда Ёдзи склонился над ним и долгим, жарким движением вобрал возбужденную плоть невыносимо глубоко, забился в оргазме.
Шульдих приходил в себя под поцелуями Брэда, в его плечо впивался пальцами Ёдзи. Он откинул голову назад, зелень глаз сияла сквозь золото ресниц, тело выгибалось под уверенными жесткими толчками.
– Ран, Ран, – от возбуждения в его голосе на Шульдиха опять накатило, и еще Ёдзи беспорядочно цеплялся за него, обнимал, и опять подавался назад, принимая в себя.
Короткий гортанный стон, и Ёдзи тоже кончил, уткнулся лбом в плечо Шульдиха. Ран коротко толкнулся ещё раз, длинно выдохнул и слепо нашарил руку Брэда, притягивая его к себе.
Шульдих смотрел, как они целовались, и задыхался в потоках изливаемой ими нежности, понимая, наконец, что всё это – общее, что чувство, распирающее грудь изнутри – общее. Той недавней ночью он своим капризом связал всех, он давал им эту феерию ощущений и эмоций, это ослепляющее знание объединяющей любви. Вот чего ему не хватало, такого желал Ёдзи, дождался Ран, высмеивал после видений Брэд, чтобы тут же принять и стать жертвой счастья.
Таяла дымка наслаждения, переплетенные в неге сознания прояснились, и яркостью отчетливого воспоминания накрыло всех: их прокляли за то, что они поделились с людьми любовью.
~ * ~
– Итак, мы испробовали еще один способ объединения, но результата я что-то не вижу! – возмущался Шульдих, разглядывая в небе огромный глаз, мерцающий флуоресцентным зеленым.
– Значит, имелось в виду не такое объединение, – Кроуфорд мелкими глотками пил кофе, уютно устроившись в кресле. На подлокотнике сидел Ран и доедал омлет.
– Давайте мыслить традиционно, – взмахнул кружкой Ёдзи, чуть не забрызгав Шульдиха чаем. – Существует дух, душа и тело. Дух синонимичен разуму.
– Тело опустим, потому что уже было, – покачал головой Ран.
Ёдзи мечтательно улыбнулся.
– Ты! – укоризненно покосился на него Шульдих. – Перестань, пожалуйста, если не хочешь второго прихода. Ах, да, ты же хочешь…
– Он уже не может, – сухо проронил Кроуфорд. – Вернемся к теме.
– Мы хотим, – начал Ран, – чтобы…
В кармане загудел телефон, он поморщился, но ответил.
– Здравствуйте, мистер Криптон. Да, расследование завершено. Да, отчет отправлю в ближайшие часы. Хочу вам напомнить, что по завершении дела я считаюсь находящимся в отпуске, – Ран скрипнул зубами. – Нет, мистер Криптон, это вы ошибаетесь. Я намереваюсь лететь в Токио к сестре. Если вы считаете, что можете мне помешать её увидеть, советую вам поднять моё личное дело, там упомянут момент моей биографии, который всё вам прояснит.
Шульдих молча поаплодировал его речи.
– Ты остановился на «мы хотим, чтобы», – напомнил он.
– Да. Мы хотим, чтобы не было конца света, который, между прочим, из-за нас и случается – жаль, профессор не знает причин. То есть, существует объединяющее нас желание. Желание, – он поморщился, помотал головой. – Брэд, слышишь – желание! Та женщина, она умела выполнять желания?!
Женщина в тенях, где бабочки бились в их сетях, где Кроуфорд впервые предстал другим, где получилось поверить в неведомое – на минуту, на час.
– Юко! Ран, ты прав, совершенно прав, нам нужна она. Она ведьма, она сможет исполнить желание, и черт с ней, с платой! – Кроуфорд вскочил и принялся мерить шагами комнату.
– Нет, не получится, – покачал головой Шульдих. – В том месте теперь только мальчик. Ёдзи был там перед вылетом из Токио.
– А мне писала сестра. Этот парень говорил Ае, что он помощник в магазине, а хозяйка в отъезде.
– Ну и что? – раздельно произнес Брэд. – Пока стоит магазин, желания будут исполняться, так говорила Юко, когда была трезва. Я пошел звонить Келли, Шульдих. У нас с тобой отпуск по семейным обстоятельствам.
~ * ~
– Мы вообще долетим? – раз шестой спрашивал Шульдих, когда они ехали в аэропорт.
– Должны, – неизменно отвечал Кроуфорд, которому надоело чувствовать источаемое им неверие.
Ран молчал, смотрел в окно, он только что сказал Криптону, что улетает в Японию и может не вернуться. Кажется, тот ему не поверил. Но по-настоящему Рана волновал грядущий разговор с сестрой, которой предстояло сказать, куда он идет и что последствия визита в магазин желаний могут быть совершенно непредсказуемыми.
Ёдзи смотрел в окно, водил пальцем по стеклу. Он еще не справился с обрушившейся на него памятью тысячелетий, недавно он просил Шульдиха заблокировать хотя бы часть, тот лишь беспомощно развел руками.
В аэропорту никаких накладок не было, несмотря на топологические аномалии рейсы не отменяли: поправки в курс легко вносили по приборам, самолеты исчезали и падали не чаще обычного. Когда они садились в самолет, Кроуфорд уже знал, что в Англию они никогда не вернутся, как и то, что Лайза сдержит слово и оставит себе его кота. Ран покрепче сжал тубус, где лежала катана – глаза людям на таможне успешно отвел Шульдих, который сейчас вместе с Ёдзи строил версии, что с них могут потребовать в магазине на небанальную просьбу подсказать способ спасения мира.
Они сели лицом друг к другу, билеты заказывал Кроуфорд, он опять знал, как будет лучше. Стюардесса была улыбчива, Ёдзи только проводил её тоскливым взглядом, его терзали наихудшие предчувствия, правда, не имеющие ничего общего с тем тошнотным ужасом, что преследовал его перед покушением.
– Брэд, Юко-сан уже нет в магазине, – Ран первый раз решил тоже высказать сомнение. – Мне писала сестра, и Ёдзи говорит, что не видели её, был только мальчик.
– Ватануки-кун – хороший ученик, даже если сам так не считает. Он помнит, что Юко предлагала дать мне то, чего я лишён, и сколько раз я отказывался.
– А что она предлагала тебе?
– Память. При последней встрече – любовь. Я решил подождать. – Ран только хмыкнул, глядя на его тонкую многозначительную улыбку.
– Хотите, помогу уснуть? – предложил Шульдих, которому тоже надоело нервничать за исход дела. – Лететь долго.
– Давай, – кивнул Кроуфорд.
Шульдих сначала положил ладонь на лоб Ёдзи, и когда тот умиротворенно прикрыл глаза, коснулся Брэда и Рана.
– Для тебя – самые лучшие квесты во сне, – шепнул он последнему. – Как и ему.
Потом он сам откинулся на спинку кресла и уснул, зацепившись за сон Кроуфорда, который видел себя на пустынном горном плато; пусть не будет один.
~ * ~
Самолет прилетел вовремя, аэропорт шумел по-прежнему, таможенникам на досмотре всё так же было легко отвести глаза.
– До Миямаэ можем доехать на такси, дальше придется пешком, – сказал Кроуфорд.
– Погодите, мне нужно позвонить сестре.
Ран набрал номер и не двигался с места, считая гудки. Ая не брала трубку. Он позвонил на городской, в магазин, затем опять на мобильный. С лица постепенно стекали эмоции, остался холод.
– Мне нужно увидеться с сестрой. Я обещал не исчезать. Мы не знаем, что там от нас потребуют. Ая должна знать, куда я иду.
Такое не переспорить, да и не нужно. Долг перед собой не то, чем он мог бы поступиться, отговаривать – бессмысленно и опасно, потому что можно навсегда потерять уважение. Каждый понял его сам и по-своему, поморщился Шульдих, пожал плечами Ёдзи, Кроуфорд коротко кивнул и сказал: – Езжай к ней, мы подождем.
– Спасибо, – за понимание, наверное.
Он бы ушел, не оглядываясь, может, провалился бы в пространственную или временную аномалию, может, вернулся бы, освобожденный от обещания.
– Здравствуй, брат.
– Ая!
Они смотрели друг на друга, молчали. Она улыбнулась первой, неуверенно, тревожно.
– Мне сказали, ты прилетаешь сегодня. Позвонили и сказали.
– Я рад, – Ран поджал губы. – Ая, я прилетел не к тебе. Мне очень нужно побывать в том месте, о котором ты мне писала, в магазине. Я не знаю, что попросят у меня в качестве платы. Если я не вернусь…
– Значит, так было надо, – кивнула она. – Если у тебя будет возможность, приезжай. Нет – звони, или пиши, или бей в барабаны. Как там ещё передавали сообщения?
– По-разному, – он наклонился, обнял её. – Всего хорошего тебе, Ая.
– Пусть твое желание исполнится, Ран, – она улыбнулась. – Не считай это проклятием.
Ая привстала на цыпочки, поцеловала его в щёку и ушла, легко ступая. Не оглянулась, не прибавила шага, не согнула спины.
– Твоя сестра, – Кроуфорд положил ему ладонь на плечо и больше ничего не добавил.
Они тоже пошли к выходу из аэропорта, Ёдзи первым дошел до стоянки такси и даже успел поторговаться о цене до Миямаэ. Водитель деревянно улыбался и кивал, Шульдих шептал, что если есть желание, можно покататься вообще бесплатно.
Наконец они сели и замолчали, съеденные дорогой. Самое гнусное время – ожидание перед последним рывком. Проклятое цветное небо, мираж огненного ливня на горизонте – Ёдзи отводил глаза, Шульдих шипел сквозь зубы, что водитель чокнутый, что держать его на грани надоело, что они врежутся и черт с ним, с миром.
– Остановите! Приехали! – приказ Кроуфорда пробился через нахлынувшую муть.
И началось кружение по Миямаэ, перекрестки ложились под ноги, пыльные дороги свивались бесконечной лентой. Кроуфорд шел с закрытыми глазами, Дар искал за него, но показывал пустоту. Шульдих скользил бездумным взглядом по заборам, за которыми люди думали сонными мыслями, мечтали дожить до внуков, до покупки машины, до поцелуя первой красавицы группы. Ёдзи вытащил из кармана компас, взглянул на стрелку и сунул обратно – направления не было.
Один Ран шагал легко. С взлохмаченными ветром волосами, с тубусом на плече, из которого он так и не достал катану, он выглядел очень юным, незнакомо бесшабашным и готовым к любым поворотам. Шульдих покосился на него и подстроился под шаг, коснулся запястья, потянулся к мыслям и заразился чувством свободы, ему казалось, он открыт всем ветрам. Ёдзи перестал смотреть себе под ноги, задрал глаза к небу и улыбнулся легко и спокойно, увидел, заметил, прочувствовал – было время цветения сакуры.
– Пусть это будет здесь, – не открывая глаз, Кроуфорд повернулся лицом к забору и положил на него обе руки, будто открывал ворота.
– Пусть будет. Здравствуйте, господа, вы долго шли, – худой юноша приветственно взмахнул потухшей трубкой.
Вошли, и над ними окончательно сомкнулась тишина. Медленно плыли над травой лепестки сакуры, стелился в ноги дым из разожженной трубки, ученик ведьмы разливал саке на четверых.
– Вы пришли вовремя, – проговорил он. – Через сутки мир начал бы пересекаться с другими. В тех мирах много недоброго. И красивого хватает, если книги не врут. Вы должны сказать, чего хотите, иначе я не смогу вам помочь.
Четверо переглянулись. Покачал головой Ёдзи, скептически поморщился Шульдих, Ран ловил на ладонь лепесток сакуры.
– Я хочу, чтобы ты исполнил моё желание, Ватануки-кун, – сказал Кроуфорд.
– Нет, не так. Пусть вам задолжала Юко-сан, а я остался вместо неё – этого мало.
– Наше, – выдохнул Ран, взяв лепесток из воздуха пальцами. – Наше желание. Мы хотим, чтобы предсказанный нам конец света не случился.
– Правильно, – кивнул Ватануки.
Встал, обошел четверых кругом, задетые полами его кимоно лепестки взмывали вверх и растворялись в небе.
– Конца света не будет, если не будет вас.
– Нам нужно умереть? – спросил Ёдзи. – У нас получится, репетировали неоднократно.
– Умереть, – кивнул Ватануки. – Или уйти из круга миров, который вы истрепали своими бесконечными перерождениями. Отправиться путешествовать по другим кругам, навсегда порвав с этим.
– Уходить сложнее, – шепнул Ран.
– Конечно, поэтому сильные поступают только так, – Ватануки кивнул на поднос, где стояли нетронутые чоко с саке. – Мне нужна плата. Ваше взаимопонимание. Если постараетесь, научитесь чувствовать друг друга сами, без обрядов.
Ран улыбнулся Кроуфорду, тот коснулся плеча Шульдиха, который подмигнул Ёдзи.
– Мы везучие, – сказал кто-то из них.
Ушло, разорвалось, исчезло без следа навязанное чувство единства.
– Правильно, – Ватануки улыбнулся. – Значит, вам пора.
Лепестки вокруг дерева медленно закручивало смерчем, в котором зарождалась чернильная пустота.
– Идите! – указал Ватануки. – Идите же! Вы не найдете себе пристанища, пока какой-нибудь мир не примет вас. Идите! – возглас стал криком, крик превратился в гром, смерч затягивал в себя вишневый цвет, срывал траву, ломал ветки деревьев.
Четверых неумолимо втягивало в черную дыру, они схватились за руки, что-то кричали ему, друг другу, голоса терялись за воем ураганного ветра. Они уходили вместе.
– Прощайте! – поднял руку Ватануки.
Чернота вспухла и провалилась в себя, лепестки упали в траву, ветер стих, всё исчезло. Над Токио в ультрамариновом небе сияло солнце.
– Двое поверили другим двоим, – запели в доме Мару и Моро. – Двое и двое, двое на двое – это четверо.
– Хороший расклад, – Ватануки сел на веранду и выпустил в воздух колечко дыма.