* * *
Это Акагава познакомил Юки с Элисон.
Они ждали у большого серого здания. Потом Акагава сказал: «Это Элисон» и откашлялся.
– Как тебя зовут? – спросила девушка у Юки.
Юки понравилось, что она спрашивает у него самого, а не у Акагавы, как другие. И не понравилось, как девушка, сев перед ним на корточки, тут же достала из его кармана шапку, которую Юки запихнул поглубже, чтобы быть как Акагава, а потом застегнула молнию куртки, которую Юки расстегнул, чтобы быть как Акагава.
Но Акагава подмигнул, пока Элисон не видит, и Юки понял – нужно потерпеть.
– Милый Юки, – сказала Элисон теплым грудным голосом и поцеловала в щеку. Губы у нее были мягкие. От нее пахло печеньем и чем-то еще, название чему Юки давно забыл.
Элисон взяла Юки за руку с одной стороны, Акагава с другой, и они пошли по улице.
Они шли не спеша, как самая обычная семья, которая гуляет воскресным днем. Юки мог говорить, о чем вздумается. Акагава молчал и смотрел на Элисон, которая молчала и смотрела на Юки.
Еще Юки хотел съесть три порции мороженого – доказать Элисон, что ему никакой холод не страшен. Но вместо мороженого Акагава купил горячих гамбургеров, и Элисон вытерла всем руки влажными салфетками. На упаковке был нарисован цветок – белые лепестки, желтое сердечко.
Ромашка. Любит – не любит.
Руки потом пахли ромашкой, и гамбургер тоже. Но Юки терпел, потому что Элисон поделилась с ним своей порцией. А Акагава испачкал куртку кетчупом, и Элисон на прощание положила в карман Юки упаковку тех самых салфеток.
– Позаботься об Акагаве, – сказала она, и ей даже в голову не пришло потрепать Юки по волосам, как маленького.
– Ты ей понравился, – сказал потом Акагава.
– Вот еще, – ответил Юки.
– А она тебе понравилась?
– Вот еще, – повторил Юки.
Элисон ему очень, очень понравилась.
* * *
– Акагава уже старый, – тихо сказал Юки. – Он скоро умрет. И тогда на тебе женюсь я.
Элисон, наверно, улыбнулась – в полумраке не разглядеть. Она пришла пожелать спокойной ночи, но в комнате все уже спали, кроме Юки. Он здесь был самый старший и сам укладывал малышей.
– А сколько ему лет? – так же шепотом спросила Элисон.
Юки не знал. Он точно не знал, сколько лет и ему самому.
– Ему-то? Сто восемь, – уверенно сказал Юки. Это было самое большое число, до которого он мог досчитать.
– Ну, мне примерно столько же.
Слушать голос Элисон в темноте – все равно что держать кошку в руках. Она ласкается, но может в любой момент сбежать.
– Но ты же не умрешь? – Юки похолодел при одной мысли об этом. Он даже приподнялся на локте, хотя все равно не мог видеть Элисон.
– Ну, что ты. Никогда. Обещаю.
Юки снова лег и натянул одеяло до подбородка. В комнате было холодно.
Он не заметил, как уснул.
Он пообещал себе, что женится на Элисон, даже если от нее не останется ничего, кроме голоса в темноте.
* * *
– Акагава – юкин, а Элисон – всехняя! – спорил маленький Джоуи.
Он почти плакал. Элисон все утро провела у девочек, потом ушла в прачечную. Ей некогда было посмотреть, какую высокую башню выстроил Джоуи из потертых кубиков.
Акагава и Юки сидели на лестнице, всхлипы Джоуи были слышны даже здесь. В банде «Сироты» все всегда было общим, но у Юки есть Акагава, а вот Элисон – всехняя.
Раньше Юки был помладше и тоже злился, когда Элисон не замечала его. И он, обиженный, сидел на крыльце вместе с Акагавой. Тот курил, а за спиной, в доме, смеялись, дрались, делили пиццу на всех. Потом Элисон выходила на крыльцо, приносила большую коробку с остывшими ломтями.
Но это было давно, когда Юки был младше.
И не было Джоуи.
И Хью.
И Пита.
И Линды.
И Майка.
Элисон заботилась обо всех, Элисон любила всех. Но в глубине души Юки был уверен, что его – чуточку больше, чем других. Он знал это и потому больше не злился, когда Элисон его не замечала.
И если Элисон должна разбирать кубики с маленьким Джоуи, он поймет.
Юки поднялся, Акагава его не остановил.
– Акагава – юкин, а Элисон – всехняя, – продолжал ныть Джоуи, размазывая сопли по лицу.
– Не всехняя, наша, – поправил его Юки и взял за руку, чтобы отвести к умывальнику.
Он оглянулся на Акагаву – думал, тот кивнет, да, Элисон – наша – но Акагава не оглянулся в ответ.
