~1~
– Эй, любезный, вы меня заливаете!
Утро добрым не бывает, считал Шульдих, и сегодняшнее утро еще больше укрепило его в справедливости этой народной мудрости.
Новая квартира, просторная, светлая, со свежим ремонтом, в центре, пять минут до метро, недорого, казалась идеальной. Шульдих с восторгом подмахнул контракт о найме, ни минуты ни задумываясь о том, почему хозяин, потрепанный субъект с бегающими глазками, так поспешно согласился на все его условия и в рекордные сроки подготовил все документы. И даже три черные кошки, подвернувшаяся нога и рояль, чуть не упавший с третьего этажа не свернули его с пути к намеченной цели.
Потому что если Шульдих что-то вбил себе в башку, остановить его могло только прямое попадание боевой торпеды, и то ненадолго. Он хотел жить в этой квартире и точка.
Первый звоночек прозвенел когда Шульдих, обходя свои новые владения, обнаружил, что одно из окон его прекрасной гостиной в зелено-бежевых тонах выходит прямо на стену соседнего дома. За окном оказался маленький балкончик. Что на нем предполагалось делать по замыслу архитекторов было совершенно непонятно – он нависал над темным, в густых тенях переулке, буквально упираясь в оштукатуренную стену дома напротив.
Шульдих немного потоптался, растерянно глядя по сторонам. Солнце скользнуло в переулок, освещая соседние балкончики, такие же маленькие и неприметные, но над Шульдихом по-прежнему нависала тень. Он поднял голову и выругался – в довершение композиции прямо над ним возвышался балкон соседнего дома, с той разницей, что по его краям торчали какие-то зеленые листочки.
Очевидно, там обитала ветхая старушка, любящая бегонии и герань. У нее непременно окажется маленькая, но очень противная собачка, которая будет громко лаять по утрам и мешать честным людям спать.
Шульдих загрустил. У его идеальной квартиры начинали появляться недостатки. Хорошо хоть из остальных окон вид получше, подумал он, плотно затворяя за собой балконную дверь. И это была сущая правда: остальные окна выходили на широкую, залитую светом площадь старинной архитектуры, которая помнила еще римских легионеров.
А плохо было то, что больше в квартире балконов не оказалось.
~2~
Знакомство со старушкой состоялось на следующий день, ближе к вечеру, когда Шульдих после бесцельного блуждания по городу вернулся в свой новый дом и решил полюбоваться на заходящее солнце.
Закат в его обиталище можно было разглядеть только с одной точки – стоя на единственном балконе напротив гераней и пуделя и повернув голову влево. Там, в конце извилистого переулка, где почти смыкались стены, многократно отражаясь в стеклах алело низкое солнце.
Шульдих заворожено наблюдал за игрой цвета, когда неожиданно заморосил мелкий дождик.
Дождик. На синем небе. Шульдих недовольно покрутил головой, лирическое настроение мгновенно исчезло. Он поднял голову. Так и есть – водопад из мелких брызг лился аккурат с балкона сверху. Его соседка упоенно, от души, не жалея водных ресурсов планеты, поливала свои грядки.
– Эй! – крикнул Шульдих. – А можно... – он поперхнулся словами, потому что вместо седой макушки с каким-нибудь старомодным бантом, над балконом возникла чья-то очкастая голова. Шульдих разглядел черную макушку, короткую стрижку, белую рубашку и галстук.
Благообразная старушка из его грез ехидно захихикала, подхватила пуделя, сделала ручкой и исчезла.
Незнакомец живо напомнил Шульдиху о работе, о клиентах-занудах, незаконченных проектах и офисных склоках. Он передернулся и неприязненно уставился на очки. Надо сказать, довольно дорогие. В таких вещах Шульдих разбирался очень хорошо. Но дизайн он бы поменял, да. К такому типу лица больше подойдет... тьфу! Всё, ни слова о работе. Он в отпуске.
– Эй, любезный, вы меня заливаете! – громко сообщил он балкону.
Незнакомец продолжал поливать цветы, равнодушно глядя прямо перед собой.
– Эй! – надрывался Шульдих. – Але! Я тут! Можно не лить мне на голову?
Незнакомец подцепил пальцами зеленый лист и принялся пристально его разглядывать с обратной стороны, не обращая на Шульдиха никакого внимания.
Он не только слепой, он еще и глухой, подумал Шульдих.
Сверху спланировал засохший листок и приземлился прямо на рыжую макушку.
– Это наглость, – сообщил Шульдих стенке напротив, тряхнул головой и отправил лист лететь дальше.
Незнакомец, наконец, соизволил оторваться от своего занятия и впервые посмотрел на Шульдиха. Взгляд был не различим за стеклами очков, но Шульдих сразу умолк и поежился. Ему стало неуютно, захотелось уйти, но сосед опередил его, так же молча скрывшись в своей квартире.
Через пять минут Шульдих понял, что все еще стоит на балконе и смотрит вверх, будто надеясь, что сосед передумает и вернется с ним поговорить.
– Ну и цаца, – отмер он и встряхнулся. – Повезло же мне.
Он еще не представлял, насколько.
~3~
Шульдих любил города, а их он по долгу службы повидал немало. В мегаполисах он чувствовал себя как рыба в воде. Приезжая в очередной город, он закидывал вещи в номер и спешил на улицу, знакомиться. Ему нравилось бродить по широким проспектам и площадям, шум и суета не мешали ему, а наоборот – наполняли силой и энергией. Пары часов прогулки ему хватало, чтобы понять и город и живущих в нем людей, поймать его настроение и увидеть то, что скрыто от несведущих глаз.
Шульдих любил города, а города любили его, безошибочно опознавая в нем своего истинного обитателя.
Этот город Шульдиху понравился сразу. В нем оптимально сочетались старина и хайтек – как раз так, как он любит. Шульдих часами бродил по старинным кварталам, потом перебирался в деловой центр, разглядывал спешащие по своим делам толпы и тихо радовался, что сейчас он по другую сторону баррикад. В голове теснились образы и обрывки слов. Он знал, что еще немного и нужно будет сесть и вывести все на бумагу. Это не работа, уговаривал себя Шульдих, понимая, что бессовестно врет. Это я так, для себя.
Споря сам с собой он дошел до уже знакомого квартала и двинулся в свой новый временный дом. А вот и парадный вход соседнего, так же, как и его, выходящий на площадь. Шульдих вдруг остановился, осененный идеей. Он подошел к подъезду и застыл возле дверей, изучая список жильцов, потом повернулся, отступил на три метра, критически оглядывая строение и шевеля губами. Усмехнулся и снова приблизился к стене, на которой в аккуратной рамке за стеклом были выписаны фамилии и номера квартир. Под номером двадцать три значился некий Б.Кроуфорд. Прекрасно. Врага надо знать не только в лицо, но и желательно по имени. Еще хорошо бы номер счета, состояние налоговой декларации и краткую биографию, но это можно выяснить чуть позже.
У себя в квартире Шульдих первым делом вышел на балкон, увидел там свежую лужу и мусор, и окончательно перестал сомневаться. Он вернулся в комнату, выдрал лист бумаги из своего блокнота “я ничего не собираюсь в нем делать, но пусть будет на всякий случай” и вывел:
“Уважаемый господин Б.Кроуфорд! (какого черта? я его не уважаю, кто он вообще такой) Не будете ли вы столь любезны (отвратительно!) перестать уже поливать меня, а также сыпать мне на голову всякий хлам. С уважением, (ты еще напиши – с пламенным приветом) ваш сосед этажом ниже, Ш.”
Шульдих перечитал послание, скривился, и быстро, не давая себе времени передумать, вышел на улицу и закинул свернутый вчетверо листок в почтовый ящик этого Б.Кроуфорда, расположенный прямо там же, у дверей его подъезда.
Война объявлена, следующий ход за противником. Ждем.
Шульдих не спеша выпил кофе в маленьком уличном кафе, полюбовался на старинную лепнину домов, окружающих площадь, и вернулся в свою квартиру. На входе он не удержался и проверил почтовый ящик, убедился, что там чисто и с удивлением понял, что уже ждет ответа от этого ботаника. Не хватало еще бегать и проверять каждые полчаса, а потом грустить у окошка, усмехнулся Шульдих и решительно захлопнул за собой входную дверь.
Он устал, город утомил его, наполнив собой до краев, поэтому Шульдих не стал размышлять над тем, чем бы ему заняться дальше, а просто упал на диван в гостиной, и уснул, едва успев скинуть на пол ботинки.
~4~
Война с соседями – тяжелое, изнурительное мероприятие. В ответ на ваш идеально продуманный план кампании соседи выдвинут свой, не менее идеальный. Единожды ввязавшись в битву, вы рискуете не вылезти из нее никогда. Победителей здесь не бывает, а все участники боевых действий обречены работать на лекарства до конца дней своих.
Шульдих не собирался тратить на это всю жизнь, он хотел спокойно провести отпуск и навсегда покинуть этот уголок вселенной.
Утро он проспал. Впрочем, ранний подъем и не входил в его планы. Отдых, такой желанный и долгожданный, лениво растекался по телу, заставляя блаженно жмуриться и с радостью осознавать, что сегодня спешить никуда не нужно. Можно проваляться в постели до вечера, можно пойти побродить по улицам, а можно взять путеводитель и поехать осматривать достопримечательности.
Пожалуй, это мысль. Шульдих лениво потянулся и подумал, как же это здорово – ничего не делать. Он знал, что это состояние скоро ему надоест, но до той поры собирался насладиться им на всю катушку.
Он встал, принял душ, закутался в халат и вышел на балкончик подышать свежим воздухом. И увидел под ногами конвертик.
“Уважаемый господин Ш. Я нахожусь у себя дома и буду делать то, что захочу, не выходя за рамки закона. Цветы я поливаю каждый день в 9.00 утра и 21.00 вечера. Вам совершенно не обязательно в это время выходить наружу, если вы такой чувствительный. Б.К.”
Вот зараза, восхитился Шульдих. Нет, вы только посмотрите! Он у себя дома! А я что, не у себя? Он осмотрелся – так и есть: перила мокрые, на полу лужицы и какие-то больные, скрюченные листья, которые, видимо, сосед заботливо отрезает у своих зеленых друзей. Нет, с этим надо что-то делать.
Шульдих вернулся в гостиную, выдрал еще один лист из многострадально блокнота “на всякий случай” и вывел:
“Глубокоуважаемый господин Б.Кроуфорд! (чтоб тебе околеть) Меня угнетает вид моего загаженного балкона. Он весь завален мусором, который прилетает от вас. По-вашему это нормально – мусорить на головы соседям? Шульдих.”
Одевшись, он вышел на улицу, чтобы купить в газетном киоске путеводитель, где-нибудь позавтракать и начать культурную программу. По пути он уже привычно закинул письмо в ящик Кроуфорда.
Война продолжалась. Противники разворачивали полки в ровные шеренги и вяло обменивались пробными ударами, изучая друг друга.
Через полдня и три музея, совершенно вымотанный Шульдих вполз в свою квартиру с пакетом еды из китайского ресторана и банкой растворимого кофе. Сгрузив еду на кухню, он направился было в душ, раздеваясь на ходу, но вдруг чисто интуитивно развернулся на полпути и вышел на балкон. Ответ дожидался его, аккуратно свернутый, и присыпанный какой-то растительной (хотелось бы верить) трухой, и был до безобразия лаконичен:
“Так возьмите веник и уберитесь. Кстати, у вас очень нелепое имя.”
Первый выстрел попал в цель. Шульдиха перекосило, он сжал кулаки и немедленно сел писать ответ этому гаду.
“Я убираю только то, что намусорил сам. (и то не всегда) Убирать за вами я не собираюсь. И меня не устраивает ваш график полива, потому что утром я люблю выходить на балкон просто так, а вечером чтобы посмотреть на закат.
Что касается моего имени, то у вас его вообще нет.”
Шульдих натянул обратно футболку и выскочил обратно на улицу, несмотря на довольно прохладный вечер. Он быстро закинул письмо в ящик и побежал к себе, мечтая на ходу о горячем душе, еде и кофе.
Чуть позже, чистый, благоухающий цветочным гелем и довольный, Шульдих не утерпел и подошел к окну взглянуть на балкон. Ответ дожидался его на привычном месте. Шульдих отчего-то хихикнул и посмотрел наверх. В окнах соседа горел ровный свет, а самого его видно не было. Наверное, обдумывает, как бы мне еще напакостить, решил Шульдих, даже не подозревая, насколько близок к истине. Он развернул бумажку.
“Съезжайте. Или просто спите по утрам подольше. Я уверен, это вас не затруднит, я что-то не видел вас спешащим на работу. Брэд Кроуфорд.”
И не увидишь, хмыкнул Шульдих. Нет, но каков нахал, а? Съезжайте! Да я только въехал.
Съезжать Шульдих не хотел категорически, несмотря на то, что с квартирой, он, кажется, не угадал. Он мог бы снять самый дорогой номер в лучшем отеле, но сознательно выбрал частный сектор, чтобы пожить среди обычных граждан и понять, что у них в головах. Это очень важно для человека его профессии – понимать, чего хотят люди. Чем живут, о чем беспокоятся, чего боятся. Находясь в отеле, Шульдих всегда чувствовал невидимый барьер между собой и миром, и это очень ему мешало. Поэтому в своем первом за три года отпуске он решил совместить приятное с полезным – отдохнуть и заодно разведать новую территорию.
И никакой Б.К., он Брэд, он же Кроуфорд, он же зануда сверху не сдвинет его с места.
Но все-таки, почему такой резкий отпор и полное нежелание идти на компромисс? Может, тут так принято обращаться с соседями?
Шульдих решил, что обдумает этот интересный вопрос завтра. Пожалуй, этот Б. Кроуфорд может стать интересным объектом для изучения привычек людей его типа.
Определив себе фронт работ, Шульдих довольно улыбнулся, допил кофе и отправился спать.
В окнах напротив и чуть выше все также горел свет. Там встали и на всякий случай проверили почту, после чего тоже пошли спать.
На улице давно стемнело, город переливался огнями, на пустом балконе тихо перекатывались сухие листья.
~5~
На следующий день Шульдих без лишних угрызений совести атаковал консьержку, словоохотливую даму средних лет, обрушив на бедную женщину всю мощь своего обаяния и красноречия.
Когда Шульдих включал боевой модус, противник падал к его ногам, выкладывая все без утайки, а после долго мечтательно улыбался, вспоминая обаятельного молодого человека с синими глазами, даже не подозревая, что тот ловко вытянул из него все секреты.
Это уникальное качество помогло Шульдиху в свое время пролезть почти на самую верхушку потребительской пирамиды. Почти – потому что выше лезть он просто не захотел. Хлопотно и ненужно.
Дама оказалась большой любительницей посплетничать, разговорить ее не составило особого труда, а вот притормозить словесный водопад и вежливо раскланяться – уже сложнее. Шульдих заверил, что непременно заглянет выпить чашечку эспрессо, и вышел на улицу. Ему было необходимо пройтись и все обдумать.
Добытые сведения не радовали. До Шульдиха в квартире успели смениться пятеро постояльцев, все разной степени состава и национальности. Пара молодоженов, надумавших провести здесь свой медовый месяц, сбежала через две недели, ничем не объясняя свой отъезд. Тихий студент Академии нетрадиционных отношений продержался три недели. Шумное семейство мигрантов со Среднего Востока гудело и сотрясало весь дом целую неделю, после чего спешно покидало вещи и исчезло в неизвестном направлении, бормоча молитвы на родном языке. Нахальная девица, которая никогда не здоровалась, продержалась дольше всех – два месяца, но в конце концов исчезла и она. Еще одна семейная пара с двумя малолетними детьми прожила чуть больше месяца и тоже канула в историю.
Шульдих вспомнил, что напротив номера его квартиры в списке жильцов – пятьдесят два – до сих пор не подписано его имя и похолодел.
Кроуфорд выживал всех, кто осмеливался в ней поселиться.
Как ему это удавалось не знал никто, все постояльцы хранили глухое молчание и старались поскорее исчезнуть из нехорошей квартиры. Ее владелец терпел убытки, рвал на себе остатки волос и ходил к Кроуфорду разъяснять ситуацию. Со встречи он вернулся в состоянии крайней задумчивости и больше вылазок в логово врага не предпринимал.
Так вот почему он обрадовался Шульдиху как родному и быстро подписал с ним контракт о найме, запросив существенно меньше, чем принято за такие апартаменты!
А Шульдих попался. Что для профессионала его уровня совершенно непростительно. Видимо, подействовала черная магия Кроуфорда, решил Шульдих. По-другому он объяснить свой промах не мог. Нехорошая квартира блокировала все его удивительные способности видеть людей насквозь и чуять подвох.
Чем больше Шульдих размышлял обо этой истории, тем больше им овладевал охотничий азарт и желание непременно во всем разобраться. От былого сонно-расслабленного состояния не осталось и следа. Он чувствовал, как знакомо шумит в висках, а по всем телу как будто бегают пузырьки – так было всякий раз, когда он сталкивался с очередной неразрешимой проблемой. Съезжать он и не подумает.
А Кроуфорда он непременно разъяснит.
Война войной, а обед по расписанию. Шульдих оглядел гомонящее кафе, вытащил блокнот, с которым уже не расставался, вырвал лист и принялся писать ответ:
“Я в отпуске. А почему вы выгоняете всех жильцов? Потому что они недостаточно восхищаются вашими маргаритками?”
Он расплатился по счету, пересек площадь, кинул послание в ящик и отправился бродить дальше. Этот город вдохновлял его и Шульдих чувствовал, что сегодня надо где-нибудь присесть и попробовать оформить впечатления графически или в словах. А может и все сразу.
Можно сбежать от работы, усмехнулся он, но работу из себя не выкинуть никак.
~6~
Он вернулся домой уже в сумерках, окрыленный и усталый, с целым блокнотом набросков будущих проектов, словечками и фразами, подсмотренными и подслушанными на улицах, напившийся городом до ушей, и страшно этим довольный.
И совершенно не удивился, увидев на балконе знакомый конверт – сколько же их у Кроуфорда? – он уже ждал этого ответа.
“Я и вас выгоню. И это не маргаритки. P.S. Сегодня я видел вас сидящим на мосту. Вы что-то писали в своем блокноте. Вы поэт? Люди вашей профессии такие рассеянные и легко могут попасть в неприятную ситуацию. Например, упасть с какой-нибудь железобетонной конструкции прямо в реку.”
Шульдих начинал понимать причины столь поспешного бегства других постояльцев. Господин Б.Кроуфорд виртуозно владел искусством парой фраз довести собеседника до белого каления. Более чувствительная натура на месте Шульдиха непременно бы разрыдалась, испугалась и убежала, но Б.Кроуфорд еще не знал, с кем связался.
“Спорим, не выгоните? (нет, какая зараза, а?) P.S. Я отвечу, что я делал на мосту, но сначала вы мне объясните, почему вы бродите по улицам в рабочее время? И я не поэт. И я умею плавать, если что. (только недолго, хе, но об этом промолчим) Так что придумайте что-нибудь еще.”
Бегать туда-сюда по лестнице Шульдиху надоело. Он направился на кухню, вытряхнул из медной солонки соль, засунул внутрь скрученное трубочкой послание, снова вышел на балкон и, недолго думая, зашвырнул ответ прямо на балкон соседу.
Реакции он добился потрясающей. Стеклянная дверь мгновенно отлетела в сторону и на неуспевшего ничего понять Шульдиха вылился водопад холодной воды, пополам с листиками, лепестками и прочими отходами растительной жизнедеятельности.
Нет, нехорошая квартира положительно блокировала все его мозги. Вот буквально всю голову, по периметру.
Шульдих ошалело покрутился на месте, брызгая во все стороны, выплюнул листочек, медленно сосчитал до пяти и миролюбиво поднял руки:
– Эй, это всего лишь ответ! Мне надоело бегать к твоему подъезду по пять раз за вечер.
Кроуфорд неподвижно стоял на своем балконе с ведром в руках и смотрел на Шульдиха. В свете уличных фонарей он выглядел угрожающе и... красиво, надо признать. Шульдих машинально провел пятерней по волосам, пытаясь привести себя в порядок. Сосед при ближайшем рассмотрении оказался молодым, атлетически сложенным мужчиной привлекательной наружности. Очки не только не портили его, но наоборот, как будто добавляли шарма. Одет он был в простую домашнюю футболку, а что там у него ниже, Шульдих разглядеть не мог и привстал на цыпочки.
Нет, так тоже не видно.
Ах да, о чем это мы?
– Письмо, – терпеливо пояснил Шульдих и вытащил из уха еще один лист. – Прочитай ответ. Я написал.
Кроуфорд на мгновение исчез, потом снова возник, держа в руках солонку. Он недоверчиво покрутил ее в руке и вытащил послание.
– Я думал, ты мне стекла бьешь, – сообщил он.
– Зачем? – поразился Шульдих (хотя следовало бы – за холодный душ). – Но если обольешь меня еще раз – непременно начну.
Кроуфорд недобро ухмыльнулся и исчез у себя.
Ну и пожалуйста, обиделся Шульдих и тоже вернулся в дом. Горячий душ и чашка крепкого кофе должны помочь залечить душевную травму от первого раунда боевых действий. Его передовой отряд столкнулся с превосходящими силами противника, получил по ушам и отполз зализывать раны.
Проиграть сражение не значит проиграть войну, напомнил себе Шульдих и выплыл на балкон в чем был – банном халате на голое тело и чашкой. Ответ лежал на привычном месте, с той разницей, что теперь он тоже был упакован в солонку. Кроуфорда не было.
Шульдих разочарованно вздохнул и почувствовал, как у него стынут коленки.
Трудно соблазнять того, кто не пришел на свидание.
“Выгоню. P.S. Моя работа не предполагает бесконечного сидения в офисе. Плавать вы умеете, а летать – вряд ли.”
Через пять минут медная солонка, совершив в воздухе пируэт, упала на соседний балкон.
“Не выгоните! P.S. Не поверите, моя тоже. На мосту я работал, хоть сейчас и в отпуске. Откуда вы знаете, что я не умею летать?”
Шульдих заварил себе еще кофе и подождал ответа.
“Выгоню. P.S. Рад за вас. Труд облагораживает и делает из человека менеджера среднего звена. Мне все равно, даже если вы окажетесь вампиром-оборотнем.”
Шульдих засмеялся. Переписка доставляла ему удовольствие.
“Не выгоните! После вашего оздоровительного душа с неповторимым запахом трав, мелкий дождик из вашей леечки мне не страшен. P.S. Я менеджер не-среднего звена. Вампиры и оборотни – разные вещи.”
“Ваша трудовая биография меня не волнует. Вампиры и оборотни – тем более. Вы что, и правда считаете, что мне интересно читать ваши послания?”
“Конечно! Вечер длинный и скучный. Люди вашей профессии склонны к одиночеству, суициду и немотивированной агрессии.”
“Скучно тому, кто не умеет ничем себя занять. Спокойной ночи.”
“Расскажете завтра, чем? Спокойной ночи!”
“Нет, конечно.”
“Я буду ждать!”
Шульдих действительно прождал целых десять минут, но солонка больше не прилетела, свет у Кроуфорда погас, и, похоже, он действительно отправился спать. Шульдих посмотрел на часы и присвистнул – два ночи. А он и не заметил.
Нет, съезжать отсюда он точно никуда не собирается.
~7~
Днем Шульдих удобно устроился на скамейке у реки. На той стороне набережной кипела жизнь, там высились небоскребы делового центра, гудели машины и сновали люди, а здесь было относительно тихо, спокойно и малолюдно. Он откинулся на спинку и блаженно прикрыл глаза. Город жил своей жизнью, задавая сумасшедший ритм его обитателям, и Шульдих чувствовал этот ритм каждой клеточкой, впитывал в себя и довольно улыбался.
И пусть весь мир подождет, подумал он. Жаль, что уже занято. Ничего, придумаем не хуже.
– Добрый день, – раздалось убийственно-вежливое.
Шульдих приоткрыл один глаз. Рядом стоял Кроуфорд, собственной персоной, в деловом костюме, очках, плаще и непомерном самомнении.
– Можно, я присяду? – он сел, не дожидаясь ответа. – Не помешаю?
– Уже, – скривился Шульдих, чувствуя, как разрывается контакт. – Как поживаете? – попытался начать он светскую беседу.
– Спасибо, – сдержанно ответил сосед, поправляя очки. – А вы как? Ничего не болит?
– Не дождешься, – оскалился Шульдих. – Я здоров, полон сил и творческого энтузиазма.
– Это похвально, – скользнула по губам змеиная улыбка. – Но вы же знаете, как в этом мире все непостоянно. Сегодня здоров, а завтра лежишь в гипсе, всеми позабытый. Или того хуже.
– В гробу? – иронично закончил Шульдих. – Только после вас. Мама учила меня уступать дорогу старшим.
– Ваша матушка мудрая женщина, – сверкнул очками Кроуфорд. – Видимо, вы оказались не таким достойным сыном, раз она вас в чем-то обвинила еще при рождении.
Шульдих недоуменно моргнул и тут же понял.
– А, это... – протянул он. – Я виноват в том, что из-за беременности мама упустила работу своей мечты и мы не уехали в Америку, а остались в Европе. Позже оказалось, что так даже лучше, все долго каялись, но менять имя не захотел уже я. И оно мне нравится. В отличие от моего брата и сестры, которые всю жизнь страдают от своих, а менять лень.
– Мне даже страшно предположить, как их зовут.
– Навуходоносор и Мария-Антуанетта.
На лице Кроуфорда отразилось что-то похожее на удивление.
– Ваши родители историки?
– Нет, копирайтеры. Семейный бизнес. А почему вы всех их выжили? – резко сменил тему Шульдих, внимательно глядя Кроуфорду в стекла очков. – Что они вам сделали?
Лицо Кроуфорда приняло каменное выражение. Шульидих физически ощутил, как тот мгновенно закрылся.
– Я не собираюсь это обсуждать, – отрезал он. – Всего доброго.
– Эй! – попытался остановить его Шульдих. – Да что у вас там случилось? – прокричал он в удаляющуюся спину. Напрасно – Кроуфорд не обернулся и уж тем более не потрудился объяснить причины своего странного поведения.
Поразительно, сказал Шульдих самому себе. Как ты вообще пролез в первые замы с такими навыками совращения клиента? И почему на Кроуфорде на работали привычные, отточенные годами и собственными шишками приемы?
Может быть потому, что у него была своя уникальная система защиты? Кто он вообще такой?
Размышляя обо всем сразу, он поднялся и медленно пошел в сторону дома. После каждой встречи с соседом у него почему-то пробуждался аппетит, словно тот забирал весь внутренний энергоресурс.
Может он сам того, оборотень-вампир? – озадачился Шульдих. Тут, в Европе, этим не сильно кого удивишь. Надо проработать и эту версию. Но сначала поесть.
Позже, вечером, Шульдих обошел свою квартиру, внимательно вглядываясь в каждую мелочь, силясь понять, в чем же здесь тайна. Квартира как квартира – две комнаты, кухня, ванная, прихожая. Чисто, просторно, уютно, свежий ремонт. Ага! Вот оно! Уж не совершались ли здесь кровавые убийства? Или страшные темные ритуалы с привлечением древних демонов? А свежая покраска призвана скрыть последствия сатанинских оргий?
Окрыленный догадкой, Шульдих вскочил со стула, и резво обежал комнаты еще раз, внимательно вглядываясь в детали побелки-покраски. В одном месте он обнаружил небрежно приклеенные обои – их бумажный край отслоился и неплотно прилегал к стене. Шульдих осторожно потянул и оторвал довольно приличный кусок. И уставился в стену, полуоткрыв рот. В одном он оказался прав – свежий ремонт действительно скрывал следы былых постояльцев. Но что именно хотели сказать авторы посланий на стене, Шульдих, как не силился, понять не мог.
В самом вверху красовалось сердце, пронзенное стрелой, и полная глубины надпись “Любовь зла! Но козлов на всех не хватит.”
Ниже, черным маркером неизвестный изобразил пентаграмму, украсив ее магической символикой. Довольно безграмотно, отметил Шульдих.
Еще ниже шел какой-то непонятный столбик цифр с комментариями:
“55,3 обожекакжить дальше
53,8 яумру здесь а никто не узнает
51,2 дабудь оновсе проклято! ненавижу!
48,4 ядевочка и яхочутуфли
46,3 силы наисходе вижу свет
42! 42! 42! ааа все, это конец”
Шульдих почесал в затылке. Очевидно, здесь кто-то умирал в агонии. Неужели это подстроил Кроуфорд?
Дальше шли какие-то непонятные арабские письмена, довершал картину криво изображенный паровозик.
Но больше всего впечатляла размашистая надпись по диагонали красным цветом:
“Помогите!!! Мне осталось три дня! Они идут за мной!”
Совершенно сбитый с толку Шульдих вышел подышать вечерним воздухом и задумчиво уставился на соседний балкон.
Что тут творилось? И какую роль сыграл в этом Кроуфорд? И что угрожает самому Шульдиху? И в чем, черт возьми, причина всей этой чехарды с постояльцами?
Уличный фонарь отлично освещал не сколько сам балкон Кроуфорда, сколько его подвесные лотки с цветами. Шульдих машинально отметил, что среди зеленых листьев вдруг повылазили ярко-оранжевые бутоны. Не сегодня-завтра распустятся и заколосятся. Может, они ядовитые? – тут же родилась в голове новая идея. И Кроуфорд специально их выращивает, чтобы яд сыпался прямо на головы неугодивших ему жильцов?
Осененный новой мыслью, Шульдих не сразу заметил, как медленно, словно нехотя, выдвигаются болты на креплениях одного из ящиков, а сам ящик плавно едет вниз, грозя приземлиться прямо на рыжую макушку.
– Эй! – заорал он, размахивая руками. – Кроуфорд! Выходи! Оно падает!
За окнами соседа вспыхнул свет, двери распахнулись и Кроуфорд, в уже знакомой футболке, в мгновение ока подлетел к самому краю, перегнулся и успел подхватить лоток в самом начале свободного полета.
– Уфф, – выдохнул Шульдих, проводя рукой по лбу. – Напугал меня твой ящик.
Кроуфорд осмотрел крепления, положил ящик к себе на пол, поправил очки и перевел взгляд на Шульдиха.
– А я смотрю – гвозди торчат, и оно как поплывет! И вниз! А я тут! Разобьется же, думаю! И все, пропали твои фуксии. – Шульдих никак не мог успокоиться и нервно поправлял себе волосы.
– Это не фуксии, – наконец отмер Кроуфорд и вдруг улыбнулся самыми краешками губ. – Спасибо.
Шульдих осекся на полуслове и молча уставился на соседа. Сейчас, без делового костюма и своей маски плохого парня, тот выглядел особенно уютно и казался ближе во всех смыслах. Еще бы очки снял...
– А что это? – так же с улыбкой спросил Шульдих. Он вдруг как-то разом успокоился.
– Бархатцы. Мне нравится оранжевый цвет, – пояснил сосед, глядя совсем не на цветы. – Спокойно ночи.
– Э... вас так же, – невпопад ответил Шульдих, глядя, как закрываются двери соседнего балкона.
Почему в его присутствии я так резко тупею? Шульдих успел немного потерзаться этой мыслью перед сном, забыв о кровавых тайнах собственной квартиры, но потом усталость от бурного отдыха сморила и его.
~8~
Утром Шульдих проснулся непривычно рано. Спать не хотелось совсем, хотелось петь, приплясывать и делать глупости. Последнее, отметил про себя Шульдих, удавалось ему в этой квартире особенно легко. Он почистил зубы, расчесал волосы и оделся понаряднее. Понаряднее в понимании Шульдиха означали белая рубашка и зеленый френч, который в сочетании с ярко-оранжевой шевелюрой повергал зрителя в состояние молчаливого изумления и легкой цветовой контузии.
Потом Шульдих некоторое время посомневался. Устав от этого занятия, он махнул рукой, посмотрел на часы и вышел на балкон.
Утреннее солнце било в окна напротив, подсвечивая золотым и без того золотые шары на балконе у Кроуфорда. Сам Кроуфорд, необыкновенно довольный, аккуратно поливал своих зеленых друзей из маленькой леечки, стараясь не моросить соседям на головы. Ветер шевелил его волосы, сдувал галстук, забирался под белую рубашку, и если бы Шульдих не видел его раньше в домашней футболке, подумал бы, что он так и спит, не переодеваясь.
Любоваться соседом можно бесконечно долго, но долго молчать Шульдих не умел. А когда он нервничал – молчание не давалось ему совсем.
Он неуверенно поднял руку и помахал, засунув вторую в карман брюк, стараясь принять непринужденный вид.
– Эй! – привычно окликнул он соседа. – Кроуфорд! А я все про тебя знаю!
Кроуфорд еле заметно усмехнулся и поправил очки.
– Неужели? – иронично осведомился он, не прерывая своего занятия.
– Да! – уже увереннее прокричал Шульдих. – Хочешь, расскажу? Спускайся, тут есть классное кафе на площади.
Кроуфорд немного помолчал, что-то прикидывая. Шульдих напряженно ждал.
– Лучше днем, – медленно ответил сосед. – И не на площади, а за углом, у поворота на набережную. Там тоже есть кафе.
– Знаю! – обрадовался Шульдих. – Я там уже был. Значит, в три часа?
– Пойдет, – согласился Кроуфорд. Он закончил полив, еще немного полюбовался на свой цветник, кивнул Шульдиху и ушел.
Кто же кого пригласил на свидание, размышлял Шульдих, взволнованно бегая по квартире, решая вечный вопрос “что надеть?”. А, неважно. Он ведь обязательно спросит, что я о нем знаю, и у меня есть шесть часов, чтобы придумать убедительную версию.
Ближе к трем, нарядный и благоухающий, Шульдих сидел в кафе и пил уже третью чашку капучино. Он так ничего и не придумал и решил импровизировать. Кто же вы такой, господин Б.Кроуфорд? Чем вам насолили несчастные постояльцы?
А почему, собственно, ему насолили? Может, они насолили кому-то еще? Пораженный догадкой, Шульлих нетерпеливо заерзал и невидяще уставился в окно. Точно! Как он сразу не догадался! Все эти люди – преступники, сумевшие уйти от правосудия. А Кроуфорд – такой народный мститель. Расправляется с ними и восстанавливает справедливость. Как Зорро! Мысль о соседе, одетым во все черное, в маске, со шпагой и на верном коне заставила сердце стучать чаще, дыхание сорваться, а давление подскочить.
Кроуфорд вошел ровно в три, снял свой плащ, аккуратно расправил и повесил на вешалку, потом расстегнул пиджак и присел напротив.
– Слушаю, – ровно сообщил он и вдруг снял очки.
Шульдих поперхнулся сливками, заворожено уставясь в темно-карие глаза.
– Э... – выдавил он, – кхм... сейчас. Так! Ты – секретный агент тайной организации. Твоя миссия – защита обиженных и угнетенных. Ты убиваешь тех, кого тебе велят твои хозяева и иногда для кого-нибудь для души. Под покровом ночи ты караешь отступников, а трупы топишь в реке. В шкафу у тебя – какой-нибудь огнестрел, ну, например, “беретта”, и непременно осиновые колья, здесь без этого никуда. Да и сам ты не человек, тебя вытащили из древней усыпальницы, почистили и приставили к делу. Такой Ван Хельсинг двадцать первого века. У тебя свои не только на этом свете, но и на том. В рай тебя не пустят по идейным соображениям, а в ад – потому что им выгоднее держать тебя здесь. Уфф, – перевел дыхание Шульдих. – Я угадал?
Кроуфорд надел очки обратно, потом снял, потом ослабил узел галстука и прокашлялся.
– Знаешь, – медленно начал он, – после такого мне ничего не остается как утопить тебя в реке, за компанию к тем несчастным.
– Но я никому не скажу! – поторопился заверить Шульдих, глуша нарастающую панику. – Честно-честно.
– Можно ли верить потомку копирайтеров? – задумчиво вопросил Кроуфорд. – У тебя очень буйная фантазия.
– Работа такая, – ухмыльнулся Шульдих.
Повисла пауза. Кроуфорд взял очки и принялся протирать их салфеткой. Шульдих кусал губы и смотрел ему куда-то в район шеи.
– Я занимаюсь биржевыми сделками, – вдруг начал он и Шульдих замер, понимая что настал момент истины. – Работаю в крупной компании. Подумываю открыть свою. Много путешествую и выбираю место, где осесть. В этой квартире я живу год. Первые три месяца все было тихо.
Впервые Кроуфорд почуял неладное, когда снизу послышались крики, а в цветочный горшок у него на балконе попала пробка от шампанского и разбила. Молодожены, въехавшие в квартиру этажом ниже в соседнем доме, бурно отпраздновали начало своего медового месяца и продолжали делать это каждый день. Распивать шампанское они выходили исключительно на балкон. На вежливы просьбы соседей сбавить обороты не реагировали. Кроуфорд заменил керамические горшки железными ящиками, вытерпел две недели и принял меры.
– Какие? – Шульдих весь подался вперед, нетерпеливо ерзая от любопытства.
– Кинул им письмо в ящик. Написал, что до них в этой квартире муж убил жену из ревности и теперь ее призрак живет в зеркале на стене в прихожей.
– И они поверили в такую чушь? – поразился Шульдих.
– Как видишь, – пожал плечами Кроуфорд.
Через два дня новоявленных супругов как ветром сдуло, но вскоре на их место заселился тихий и очень мирный с виду молодой человек. И все было хорошо, пока к нему не начали захаживать приятели. Вся компания училась в творческом заведении, и для выполнения курсовиков нуждалась в активной стимуляции воображения.
Зарядившись как следует творческой энергией, будущие гении искусства почему-то упорно пытались залезть на балкон к Кроуфорду. Они вставали на цыпочки на перила и тянулись вверх, пытаясь ухватиться за край. Пару таких гениев, ростом повыше, Кроуфорд отцепил от козырька совершенно в невменяемом состоянии и сдал в ближайший госпиталь. Потом ему это надоело. Из квартиры постоянно тянуло какой-то дрянью, студенты висели, а дежурить круглосуточно Кроуфорд не собирался.
– Ии? – нетерпеливо протянул Шульдих.
– Узнал номер и позвонил его родителям, – просто ответил Кроуфорд. – Увезли на перевоспитание.
Шумных пакистанцев выжить оказалось проще простого. Не спавший семь ночей Кроуфорд, залез в сеть, распечатал изображение какого-то древнего демона, предвещавшего апокалипсис, и швырнул вниз, пожертвовав единственными садовыми ножницами в качестве утяжелителя.
Уже завтра в квартире никого не было. Кроуфорд взял на работе три дня за свой счет и наконец-то выспался.
Бойкую девицу, неопределенного рода занятий, он терпел довольно долго. Девица не пила, не курила, не пела до утра, и казалась идеальной соседкой. У нее была привычка рыдать у открытого окна, но не чаще раза в неделю. Как оказалось, девица худела и оплакивала свою тоску по шоколадным конфетам, сливочным десертам и свежим бубликам.
Какое-то время все шло довольно мирно – девица рыдала, Кроуфорд поливал, и никто друг другу не мешал, пока дама не похудела настолько, что начала водить кавалеров. А кавалеры пить дешевое пиво. А бутылки забрасывать Кроуфорду на балкон.
– И что ты сделал? – живо спросил Шульдих.
Кроуфорд тонко улыбнулся.
– Неважно. Но к бутылкам они теперь относятся бережно. Это их главный источник дохода.
– Ты страшный человек! – восхитился Шульдих.
– Почту за комплимент, – снова улыбнулся Кроуфорд и демонически сверкнул очками.
Милое семейство из мамы, папы и двух чудесных детишек казалось идеальным вариантом для совместного существования. Но всё сгубили соседские отношения.
– Не понял? – не понял Шульдих.
Соседские. Каждое утро начиналось с просьбы одолжить соли, сахару, спичек, пару яиц детишкам на завтрак, пару гвоздей, пассатижи, молоток и так далее. Каждый вечер отец семейства окуривал Кроуфорда ядовитым дымом, заводил пространные разговоры и настойчиво зазывал на рюмку чая. Дети прыгали под балконом и клянчили цветочек поиграть. Все вместе клянчили внимания и непосредственного участия Кроуфорда в их беспокойной жизни.
Избавляться от соседей пришлось уже проверенным способом – раскрывая темное прошлое нехорошей квартиры. Жуткий рассказ, который обнаружил отец семейства в почтовом ящике, описывал последовательно исчезновение всех жильцов нехорошей квартиры, которых больше никто никогда не видел. Самое интересное, что все в этом рассказе было правдой.
– Вот и все, – подвел Кроуфорд итоги. – Как видишь, никаких всемирных заговоров и восставших из ада.
Шульдих откинулся на спинку стула и пораженно поцокал языком.
– А ты не пробовал поменять квартиру?
– Нет. Она меня устраивает. Поэтому я предпочитаю менять соседей.
– И меня поменяешь?
– Посмотрим, как будешь себя вести. Творческие люди меня настораживают.
Шульдих хотел было возмутиться, но тут про них наконец вспомнила официантка и подошла принять заказ.
– Кофе, черный, без сахара, – сказал Кроуфорд, снова повернулся к Шульдиху и тот понял, что настала его очередь.
– Творческие люди бывают разные, – назидательно сообщил он. – Я занимаюсь рекламой.
– Надо же! – оживился Кроуфорд. – Значит, это ты регулярно впаривашь мне разную дрянь?
– Не дрянь, – обиделся Шульдих. – Вот скажи, например, почему ты носишь эти часы?
– Потому что это качество, проверенное временем, – как по писаному, ответил Кроуфорд. – Это всем известно.
– Не-ет! – злорадно протянул Шульдих. – Это потому что я так сказал. Это мой слоган, я его придумал. А часы эти, хоть и отличные, были до недавних пор никому неизвестны. Это мы нашли их и раскрутили.
– Я бы не купил их, если бы они мне не понравились, – упрямо возразил Кроуфорд.
– Правильно, – кивнул Шульдих. – Вот я и сделал, чтобы они тебе понравились. Мы продумывали пиар-кампанию как раз для людей твоего уровня достатка и образа жизни. Сработало на все сто.
Кроуфорд усмехнулся. Он принял из рук официантки свой кофе, отпил глоточек, поставил чашку на стол и продолжил:
– Ну а если они были бы мне не нужны? Если бы у меня уже были часы?
– А если бы они были тебе не нужны, – довольно продолжил Шульдих, – ты бы все равно их запомнил. И потом, через год, два, пять, когда старые потерялись или сломались, ты бы купил эти.
– Потрясающе. – Они сидели напротив и смотрели друг на друга не отрываясь.
– Но ты все равно не можешь заставить меня купить то, чего я не хочу, – Кроуфорд снял очки, глаза его блестели азартом, челка слегка растрепалась, и Шульдих с трудом сдерживал себя, чтобы не протянуть руку и не поправить. – Например, капучино, – неожиданно закончил Кроуфорд и Шульдих невольно перевел взгляд на свою кружку. – Я его терпеть не могу.
– Да? – удивился Шульдих. – Почему? Это же вкусно.
– Это ужасно. Это надругательство над самой идеей кофе. Кофе должен быть черный, несладкий, молотый, и уж тем более без сливок и молочной пены. Заставь меня добровольно выпить чашку этой дряни и я тебе поверю.
Шульдих рассмеялся. С Кроуфордом как на действующем вулкане – постоянно трясет и не знаешь, чего ожидать дальше. Он расстегнул пуговицу на рубашке, откинул назад волосы и приложил ладони к пылающим щекам. Все-таки зря они сели на солнечной стороне.
– Могу, – уверенно заявил он. – Я могу продать что угодно кому угодно. Однажды я выгодно пристроил партию лыж в Центральную Африку.
– И кто из нас после этого страшный человек? Ты их запугал?
– Я их убедил. Хотя случай нетривиальный, да. – Шульдих замолчал, о чем-то размышляя. – Обычно все гораздо проще. Вот ты, например, на своей бирже. Как ты узнаешь, что покупать, а что продавать? – неожиданно спросил он.
Кроуфорд перестал улыбаться. Он немного помедлил и скупо ответил:
– Чувствую.
– Вот! – обрадовался Шульдих. – Значит, ты понимаешь! Я сам всегда как будто знаю, что нужно клиенту. Вот он сидит, мнется, сам не может объяснить, чего хочет. А я как будто вижу, понимаю без слов.
– Мысли читаешь? – усмехнулся Кроуфорд.
– Да если бы, – засмеялся Шульдих. – Не отказался бы. Просто чувствую, чего хотят люди.
Кроуфорд задумчиво посмотрел на него, подозвал официантку и попросил счет.
– Пройдемся? – вдруг предложил он. – Тут рядом неплохой парк.
Сердце у Шульдиха пропустило удар и запрыгало, как заяц по весне. Он так быстро вскочил со стула, что зацепился ногой за стол и рухнул вниз. Не больно, но до безумия нелепо. Пока Шульдих лежал на полу и размышлял, есть ли у него теперь шансы, сильные руки потащили его вверх, поставили на ноги, поправили рубашку, осторожно пригладили волосы и человеческий голос спросил, все ли у него в порядке.
– И как ты пролез в первые замы с такими нервами? – участливо поинтересовался Кроуфорд. – Ничего не болит? Может, к врачу, полечимся?
– Не дождешься, – оскалился Шульдих. – Я буду жить вечно напротив, пить, курить и петь тебе серенады.
– Я не возражаю, – спокойно ответил Кроуфорд, все еще прижимая его к себе. Шульдих неохотно отстранился, и пошел к выходу, ощущая всей ушибленной спиной, что Кроуфорд идет следом.
Первое свидание можно было считать удачным.
~P.S.~
“ ...чтобы обсудить перспективы совместного сотрудничества. Объединив таланты, мы захватим мир.
P.S. Капучино я тебе сварю, хотя искренне не понимаю, что ты в нем находишь. Брэд.”
Послание, прилетевшее в солонке вечером того же дня, заставило Шульдиха подскочить на месте и срочно бежать перетряхивать немногочисленный отпускной гардероб. Он летал по квартире, чувствуя, как гудят усталые после долгой прогулки ноги и улыбался. Заодно научу тебя говорить по-человечески, думал он, а мир мы захватим, о да. Но не раньше чем я выиграю спор.
Боевые действия закончились за полным примирением сторон. Впрочем, мирный договор на взаимовыгодных условиях еще только предстояло подписать.
Но в этом и заключается вся прелесть, не правда ли?
Конец.
