Шульдих наливает себе полный стакан томатного сока. Когда «Шварц» ещё жили вместе, Кроуфорд часто называл его «томатным наркоманом». «Помидорчатым» всегда с ухмылкой поправлял немец, доставая из ящика с овощами ещё парочку спелых красных плодов. Оракул фыркал и закатывал глаза.
Телепат неторопливо сооружает несколько бутербродов и, только по привычке рисуясь, запускает ножом в деревянную «доску для напоминаний», висящую над кухонной плитой. Остриё входит на сантиметр внутрь и натыкается на бетонную стену. Нож дрожит. Интересно, через сколько минут он упадет?
Уложив нехитрый ужин на тарелку и водрузив туда же стакан, Шульдих выходит из кухни, щелкая по дороге выключателем.
В его небольшой квартире царят сумерки. Свет ещё не совсем потемневшего неба сливается с лучами первых фонарей. Кажется, что воздух окрашен этим светом, и бледную субстанцию можно пощупать пальцами.
Телепат опускается на разложенный диван. Так, чтобы сидеть лицом к огромному, на полстены, зеркалу. Он ставит на колени тарелку и ухмыляется своему отражению. Из зазеркалья на него смотрит далеко не самый красивый парень на свете. Белеющее в темноте лицо, обрамленное всклокоченными, серо-рыжими волосами. Большой рот, как-то особо жалко искривленный. Тени под воспаленными глазами.
– Урод, – тихо говорит Шульдих, – я ненавижу тебя.
Слова с шелестом разбиваются о гладкую стеклянную поверхность.
Телепат терпеть не может зеркала. Из них рождаются все его проблемы и комплексы. Да и вообще… эти посеребренные стекляшки всегда врут, искажая настоящее. Шульдих ненавидит ложь.
Еще несколько минут он смотрит в глаза отражению. Больные глаза, уставшего от жизни человека, бесконечно одинокого и столь же бесконечно потерянного.
Отворачивается и опускает тарелку на пол. Вытягивает ноги, опираясь спиной на подушку, и, отхлебывая сок, на темнеющий прямоугольник неба в окне.
Жидкость в стакане очень похожа на кровь. В сгущающихся сумерках и не отличишь.
«Я дьявол, – думает Шульдих, – пьющий кровь невинных младенцев.»
Он ехидно фыркает и закрывает глаза, позволяя мыслям города течь сквозь сознание. Дьяволом его называл Кроуфорд. Рыжим дьяволом с чертовски хрупкой душой. Это уже в насмешку.
Телепат усмехается, рассматривая эту мысль-воспоминание со всех сторон. Невольно всплывает вопрос: почему всё самое лучшее в его жизни так или иначе связано с «Шварц»? А конкретнее, с Кроуфордом?
Загадка.
Сложная и простая одновременно.
Шульдих чувствует, что ответ плавает где-то совсем рядом. Стоит только протянуть руку и…
Но ему лень шевелиться.
Он думает о прошлом. Он уверен, что многое бы отдал, чтобы вернуться назад. Как хорошо было тогда…
Чёрт! Ему всего двадцать пять лет, а он уже тоскует о прошлом…
В реальность его возвращает трель телефона.
Телепат неприязненно морщится. Он ненавидит этот звук. Больше всего на свете. Даже больше зеркал. И почему он не выкинул эту звонилку?
Всё равно, за то время, что он живет здесь, ЕМУ никто не звонил. Только ошибались номером.
Меньше всего Шульдиху сейчас хочется объяснять очередному придурку, что это не морг и не библиотека и что Катрин съехала ещё год назад.
Но он всё-таки снимает трубку, мысленно пошутив насчет «гражданского долга».
– Да?
– Шульдих? – До боли знакомый голос на том конце провода острой иглой впивается в ухо.
– Кроуфорд? – После продолжительной паузы, наконец, выдавливает телепат.
– Да. Это я. Знаешь… у меня есть одна идея. Что если нам снова стать одной командой? Что скажешь?
Шульдих думает о том, что было бы, если бы он не снял трубку.
Он бросает взгляд на своё отражение.
Впервые в жизни ему нравится улыбка парня из зазеркалья.
– Шульдих?…
– Скажу, что это хорошая идея, Кроуфорд.
Конец
