ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХИЖИНА ДЯДИ БРЭДА

Простейший сюрреалистический акт
состоит в том, чтобы выйти на улицу,
держа в руках по револьверу и,
сколько удастся, стрелять в толпу.
Андре Бретон

 

Участок между трассами 35 и 27, Джексон – Охлахома-сити, штат Техас

 

Я, не отрываясь, смотрел на колесо. Просто не мог отвести взгляда. Оно крутилось и крутилось, не желая останавливаться, будто символ вечного круга жизни великого Сиддхартхи Гаутамы.

Шульдих легко вспрыгнул на ноги из положения по-турецки, в котором сидел последние пять минут на обожженном жарким солнцем Техаса асфальте. Подошел ко мне. Скрестил на груди длинные тощие руки.

– Пойдем, посмотрим, что ли? – неуверенно предположил он. – В конце концов, там просто трупы. Разве мы не видели трупов?

Я не ответил. Я был занят – не отрываясь на посторонние мелочи, смотрел на колесо. В воздухе отчетливо пахло жженой резиной.

– Может, у них есть документы, – продолжал накручивать себя брат. – Может, они одолжат их нам… на какое-то время. Я хочу переночевать в мотеле. Слышишь, Вождь, я хочу спать на мягкой кровати. Я хочу чувствовать свежие простыни. Я хочу в душ и еще я хочу – о да, я хочу воспользоваться зубной пастой!

С этими словами Шульдих решительно шагнул вперед, и на мгновение спина рыжего шестнадцатилетнего парня с прической хиппи заслонила от меня зрелище крутящегося колеса. Этих секунд мне хватило – чтобы закрыть глаза и перебороть горький вкус подступающей к горлу тошноты.

– Да, конечно. Нужно посмотреть. Может, они еще живы.

– Это вряд ли, – скептически заметил Шульдих. – От машины почти ничего не осталось. Думаю, они умерли моментально. Должно быть, уже болтают по-светски со Святым Петром… Ох, дьявол!...

– Фак! – я наклонился к ребенку и посмотрел в огромные темные глаза. С подтянутыми к вискам уголками. – Ты еще кто?

Мои слова не произвели никакого впечатления на обладателя глаз. Малыш лет десяти смотрел на меня с выражением абсолютного спокойствия на лице. По нежной детской щеке наискосок тянулась свежая царапина, украшая лицо боевой раскраской индейцев – тонкие струйки стекали до подбородка и капали на белоснежную рубашку с небольшим черным галстуком.

Зачем, спрашивается, напяливать на такое дите галстук?

– Эй, ты в порядке? – рискнул спросить я, вставая на колени. Сквозь джинсовую ткань кожу обожгло асфальтовым жаром. Резиной запахло еще сильнее. Шульдих принялся огибать машину, заглядывая в окна с отвращением на лице.

Взгляд малыша изменился – он будто пытался что-то сообразить. Потом нахмурился – чистый белый лоб прорезала недетская складка – и кивнул.

– Отлично, – сказать, что я почувствовал облегчение – значило не сказать ничего. В одной из книг по юриспруденции в библиотеке покойной матери я читал, что за убийство ребенка младше десяти лет единственная санкция – электрический стул. – Как тебя зовут?

– Наги, – разлепил пересохшие губы ребенок. Он говорил на настоящем английском, без малейшего акцента. – Меня зовут Наги.

– Это твои родители? – кивнул я на перевернутый автомобиль. Всмятку. Если уж нам было суждено погибнуть – то сегодня Дьявол ошибся адресом.

– Не знаю, – сообщил ребенок и недоуменно посмотрел на плечо, куда легла кружившаяся до этого в воздухе черная частичка копоти.

– Он япошка, – сообщил Шульдих. – Только посмотри на него. Не знаю, как остальные, лиц не рассматривал… Странно, номера вроде американские. Синий с белым… Мичиган, что ли? Не помнишь, Вождь?

– Так какого черта вы неслись на такой скорости, да еще и на повороте?! – от души рявкнул я. В глазах ребенка появилось осмысленное выражение, но тут же угасло.

– Не знаю, – сказал он тихо и пугающе спокойно. Я резко встал. Повернулся к Шульдиху. Брат курил длинные сигары и выпускал в залитое золотистой синевой небо Техаса клубы желтоватого дыма.

Я точно такие не покупал.

– Нашел в бардачке, – сказал Шульдих в ответ на мой сердитый взгляд, блаженно улыбаясь. – И вот это.

Он небрежно швырнул на покореженный капот водительские удостоверения и бумажники. Мельком проглядев, я понял – удача снова повернулась к нам лицом.

– Сегодня ночуем в отеле, – сообщил я, прибирая карточки. Не доверять же их, в самом деле, моему непутевому братцу. Глядеть, что именно стало с водителем и пассажирами неудачно вписавшегося в поворот темно-синего «БМВ», честно говоря, не хотелось. Достаточно тошноты. Я повернулся и зашагал к нашей Игрушке. Которая, кстати, практически не пострадала в столкновении, исключая пару царапин на блестящем красном капоте, напоминающих следы драконовой лапы.

– Вождь, подожди! – Шульдих остался стоять на месте и задумчиво дымить сигаретой. – Что будем с ним делать?

Я обернулся, притормаживая. Думать о ребенке не хотелось. Красивый малыш стоял, как кукла, непонимающе рассматривая накренившийся вбок автомобиль и мертвые тела, раскинутые по сиденьям. Судя по всему, его мало волновало случившееся – или же это был шок. Другого объяснения я не видел.

– Берем с собой, – решил я. – Мы не можем бросить его здесь.

Шульдих кивнул – и стряхнул пепел рядом с разбитой машиной. Прямо на раскаленный, пышущий жаром асфальт.

– Пойдем, мелкий. Поедешь с дядей Шульдихом и дядей Брэдом. Не вздумай назвать его Вождем, это могу делать только я, – брат взял ребенка за руку. Он всегда умел ладить с детьми. Я лучше ладил со взрослыми. – А будешь хныкать и проситься в туалет – высадим на дороге.

– Не буду, – серьезно сказал мальчик, позволяя отвести себя к Игрушке. Он уселся на заднем сиденье – расслабленно прямой и очень спокойный. Я очень надеялся, что это пройдет.

– Сдадим его в полицейский участок, – устало сказал я, заводя Игрушку. – Или высадим в городе, там ему будет легче.

– Не имею возражений, – Шульдих наклонился, чтобы взять следующую банку "Сильвер Буллит". Пятую или седьмую за день, точно не помню. Ну что ж, это лучше, чем ехать рядом с братом, который ловит кайф и блуждает из стороны в сторону блестящими зрачками.

Или с братом, взгляд которого застыл и превратился в подобие осколков зеленого стекла. Треснутого стекла, за которым – пустота. А по упрямому подбородку – стекает тонкая струйка крови…

– Пристегнитесь к клавиатуре, – усмехнулся живой и здоровый, и даже – вполне вменяемый Шульдих. – Компания Микрософт прощается с вами и желает вам приятного пролета!

Я бросил в его сторону подозрительный взгляд, заставивший брата скорчить суровую гримасу трезвого человека, и тронул Игрушку с места. С машиной действительно было все в порядке. Со мной – не уверен.

День начался дерьмово.

Вся последняя неделя была дерьмовой.

И, вполне может быть, именно сегодня штата Техас для меня окажется слишком много.

 

Участок между трассами 35 и 27, Джексон – Охлахома-сити, штат Техас

 

Окончательно умотавшись, я остановил Игрушку, кивком приказал Шульдиху выйти и поменялся с ним местами.

Тонкие пальцы брата уверенно легли на руль, я бросил настороженный взгляд в зеркало – Наги сидел спокойно, пялясь на проносившиеся мимо пейзажи – бесконечные пространства штата Техас, пыльного и грязного, невыносимого летом в своей жаре. Все попытки разговорить парня оказались делом нереальным, и, в конце концов, я уступил, позволив ему вот так вот просто сидеть со сцепленными на коленях руками и заговорщически молчать.

Везет мне. Пора открывать собственную психушку. Первые кандидатуры на роль пациентов уже есть, вот только, боюсь, за них никто не заплатит.

Что ж. Пока что у нас есть деньги – кредитка Слоуни и вытащенные из разбитой машины бумажники. И еще у нас есть водительские права – по ним мы люди, с которыми можно иметь дело. Это если, конечно, не присматриваться. Даже удивительно, какие у погибших в машине ребят заурядные лица, по ним можно было бы пройти в любой ночной клуб, а подсунуть их первому попавшемуся полицейскому – просто милое дело.

Я уплыл в глубокий сон, как только закрыл глаза воспаленными веками. Мне снилось прошлое – полутемное помещение «Памелы», освещенные керосиновым фонарем блестящие от полировки столики – я всегда заставлял Шульдиха вылизывать их тряпкой до тех пор, пока они не начнут искриться от любого упавшего луча света. Барная стойка, совсем утонувшая в темноте, где я забыл ключи зажигания. И две темные в отсветах фигуры, почти лежащие на ней, – тонкий, порядком исхудавший из-за нежелания есть что-либо кроме «амброзии» Шульдих прижат крупногабаритной фигурой Стиви Робертса. Широкая задница последнего движется так мерно, как будто он всего лишь делает обычные утренние отжимания. Толчки заставляют Шульдиха тихонько постанывать, безуспешно скользя ладонями по полировке. Стивен перехватывает его руки и прижимает тонкие запястья к столу. Задница начинает двигаться быстрее, Шульдих резко вскрикивает, прогибается и оседает на стол.

Стиви переворачивает брата лицом к себе и целует. И я вижу – остекленевший, мало что соображающий взгляд, тонкую струйку слюны, сбегающую из уголка вспухших губ, блестящее от пота, загорелое на жарком солнце Флориды тело с нежно-коричневыми сосками. Шульдих издает неожиданно сладкий звук – будто мурлыкает. Худые, но с четко прорисованными мускулами, руки обхватывают плечи главаря банды местных отморозков.

Который достает из-за пазухи аккуратно свернутый бумажный пакетик и бросает на стол. А за ним – почти бросается Шульдих.

До сих пор не могу точно сказать, почему я ушел. Просто повернулся и вышел – стараясь ступать так тихо, чтобы не было слышно ни звука.

Если бы Слоуни узнал, он мог бы отдать Шульдиха в психушку. Действительно мог бы.

Но я до сих пор не простил себе, что оставил все как есть. Возможно, не сделай я этого – и сейчас бы мне не приходилось так безнадежно врать и выкручиваться. И это – вдобавок к тому вранью, которое я каждый раз плету в мотелях и придорожных кафе, чтобы получить еду и сон.

Я понимаю, что уже не сплю, а терзаюсь бесполезными сожалениями, и медленно открываю глаза. В них врываются быстро мелькающие кадры – это за окном Игрушки мелькают желтые холмы, местность здесь неровная, а над ними – летит, стремительно и угрожающе, синее летнее небо, дышащее жарой. Дорога петляет между холмов, должно быть, мы выехали из прерий и… черт, твою мать!

– Шульдих, кретин чертов, сбрасывай скорость! – заорал я, едва подавив желание схватиться за руль – тогда бы точно аварии не избежать. Брат повернул ко мне лицо – и я с ужасом увидел куски зеленого стекла в глазах.

Дикий оскал – такого я не наблюдал очень давно, с того самого момента… Давно, в общем.

– Послушай меня, – я не мог понять, это точно я говорю или кто-то другой за меня – спокойным, отстраненным от общей ситуации голосом. – Положи, пожалуйста, руку на рычаг… да, вот так. И сбрасывай скорость. Сбрасывай скорость. Сбрасывай. Скорость. Твою мать!..

Игрушка притормозила мягко, как прыгнувшая на зазевавшегося голубя кошка. Ягуар – хрен знает какой модели. Никогда не разбирался в этих крутых тачках. Пора бы уже начинать. Потом машину занесло, и мы после пары кругов остановились на ровном месте, уткнувшись капотом в обочину.

Шульдих откинул голову на спинку сиденья и хрипло засмеялся, прикрыв глаза длинными девичьими ресницами.

– Он что-нибудь принимал? – обернулся я к Наги. Мальчик стирал со лба пот, выступивший от жары. Взрослый галстук съехал набок, рубашка изрядно помялась, но лицо оставалось спокойным.

– Да. Желтую таблетку, – осведомил меня мальчик, снова скрещивая на коленях руки. Я бросил взгляд туда, где на костяшках пальцев виднелись белые следы – так он судорожно вцепился в спинку кресла, когда нас вертело в сумасшедшем урагане.

Сумасшедшем урагане по имени – Шульдих.

Я повернулся и с размаху дал брату пощечину. Хотелось ударить сильнее – но я знал, что сейчас это бесполезно. Нет ничего бесполезнее насилия. Это очень скоро заметил Слоуни, воспитывая нас с братом при помощи длинного армейского ремня. Уж легче убить сразу – или не убивать вообще.

– Вождь, ну чего ты? – Шульдих повернулся ко мне. Поморгал – глаза от этого не стали осмысленнее. – Я бы не врезался. Во-первых, не во что. Разве что перевернулись бы. Во-вторых, я же профессионал. Программа «Детки» делает только профессионалов, ты сам говорил…

Я подавил желание выругаться.

– Обещай мне никогда этого не делать, – вместо этого сухо сказал я. В последнее время сухой, давящий на мозги тон, который я когда-то так ненавидел у школьных учителей и у моей матери в том числе, стал навязчивой идеей. – Нас могли заметить. А что, если бы попался полицейский патруль?

– Я не думал, – огорченно сказал Шульдих. – Извини. Правда, не подумал. Нас могли бы легко опознать – не каждый может вести машину так быстро и точно. Я – идиот, да?

– Мы скрываемся, помнишь?- я открыл дверцу. – И вылезай. Тебе надо поспать.

И снова сам удивился – на этот раз своему ласковому тону.

Впрочем, чего удивляться. За один только поступок я был готов простить Шульдиху многое, если не все. За попытку защитить мою жизнь в абсолютно дерьмовой ситуации. На самом деле таких поступков было гораздо больше – Шульдих как никто другой умел быть благородным в самых неподходящих ситуациях. Но все-таки – он защищал меня.

Единственный из всех.       

А это хоть чего-то да стоит, верно?

 

Лаки, штат Техас

 

Уже издали можно было заметить название городка на деревянном столбе – «Добро пожаловать в Лаки». Нет, ну надо же, до чего только не доходит человеческая фантазия! Назвать свой город именно так – именно в таком мерзком и жарком месте. Действительно, повезло им, ничего не скажешь.

Совсем прямо как нам.

– Гостиница, – мечтательно сказал Шульдих. Он устроился на красном кожаном сиденье с ногами и листал журнал комиксов про Супермена, не обращая внимания на то, как ветер треплет и вырывает из рук страницы. Наги, тем временем, задумчиво уплетал нежные шоколадные конфеты с кокосовой начинкой, купленные мною в придорожном вагончике-лавке. Из огромной блестящей коробки. Я думал, именно такие конфеты нравятся детям.

Возможно, я был не прав, и задумчивому малышу с поджившим, но все еще очень заметным порезом на щеке нравится что-то совсем другое.

– Мотель, – поправил я.

Шульдих скривился:

– Ненавижу беленые стены. Они слишком тонкие. За ними вечно кто-то кончает.

– Я серьезно. Зачем рисковать?

– И еще там воняет, – Шульдих с сонным выражением лица потер уголки глаз. – Вождь, давай отдохнем как люди?

– Мы не люди, забыл? Мы – «Детки», – я завел зажигание. Нужно было проскользнуть на слишком примечательном Ягуаре с откинутым верхом по улицам, найти местных, которые не поленились бы объяснить, где расположен ближайший мотель. А потом – а потом рухнуть на кровать, с хрустом завернуться в пахнущие хлоркой простыни и заснуть, ничего не слыша и ничего не видя.

Так, будто меня уже нет.

Я точно знал, что мы увидим – немудрено, местные отели уже были изучены нами досконально. Третьесортный кабельный канал и фильм ужаса на экране телевизора в холле. Кафельные души, то и дело обдающие тебя то кипятком, то ледяной водой. Написанные на больших белых листах просьбы не бросать окурки и презервативы в унитазы. Если повезет – электрический вентилятор с жужжащим пропеллером над головой. Жалюзи, пропускающие лунный и солнечный свет длинными, словно нарезанными в виде лапшы, полосками.

Мотель назывался «Закаты Миссисипи». Правда, ни я, ни Шульдих так и не поняли, при чем здесь Миссисипи. А может, «Мотылек» или «Зеленая миля», или что-нибудь вроде этого. Обычное дурацкое название. В любом случае, так было лучше, чем спать в автомобиле, когда наутро ломит спину, и – тут брат был прав – очень хочется иметь в своем распоряжении хотя бы простенький умывальник или кафельную тюремную камеру с бегущей сверху водой. Непредсказуемой, как гремучая змея родом из штата Луизианна, через который мы проезжали в прошлый месяц.

– «Детки»? А что это? – спросил Наги неожиданно. Так неожиданно, что я вздрогнул.

– Без разницы, – осведомил его я. – Сегодня ты будешь ночевать в полицейском участке. Завтра за тебя возьмется Департамент по сиротам или как его там. А послезавтра начнешь новую жизнь где-нибудь в интернате, созданном службой соцзащиты детей.

Наги упрямо поджал губы. Действительно поджал – непонятно взрослым движением – и перестал со мной разговаривать. Однако детская ладошка в моей руке не дрогнула. Я оглянулся на Шульдиха – брат сидел в кресле, уставившись в телевизор, и выглядел очень даже нормальным человеком.

Мотельщик, на нормального человека не похожий, а похожий на героя Тони Перкинса из «Психо», парень в темной обтягивающей футболке с надписью «Бог умер – сказал Ницше», требовательно протянул руку. В которую я, тщательно глядя куда угодно, только не на реакцию, сунул добытые нами водительские удостоверения.

– Мистер… – замялся мотельщик. Я подавил фырканье – либо он думает, что я поверю, будто он не умеет читать, либо отказывает в этой способности нам.

– Кроуфорд, – сказал я сухим тоном, подцепленным у мамочки, школьной учительницы, как какую-то болезнь. – Мистер Кроуфорд. И мистер Светковски. И еще один «мистер» – Наги Наоэ.

– Это я, – сказал Наги. Я не уловил ни тени взрослых ноток в голосе малыша. Да и ладонь уж слишком доверчиво лежала в моей руке. Сияющие глаза и пухлые губки. Из этого мальчика вырастет порядочная сволочь, умеющая лицемерить. Например, политик. Все политики – известные лицемеры.

Я наклонился поправить галстук на шее Наги. Не то, чтобы мне действительно хотелось произвести нужное впечатление на мотельщика, скорее, я поддался порыву – не люблю, когда одежда выглядит неопрятной. Карьере бармена это только помешает – тот, кто стоит за стойкой, должен выгодно отличаться от тех, кто под этой стойкой лежит.

– Он что, китаец? – поинтересовался парень. Надо же, какой любопытный. Я выпрямился.

– Нет, японец – американского происхождения.

– Что делает маленький японец в компании двух совершеннолетних белокожих парней? – прищурился парень. – Я не очень-то…

– Мы везем его к дяде, – поспешил оборвать его я, прежде чем будет сказано непоправимое. – В Лас-Вегас.

– В Вегас? – парень нахмурился. Под его глазами я видел темные круги – отчетливые следы вчерашней попойки. Да и само лицо выглядело помятым – должно быть, соображалось ему с трудом. Поэтому я цинично усмехнулся:

– Именно, приятель. Вы знаете Сюичи Наоэ? Правда, его больше знают как Сюичи-сама или Большой Босс. Он его дядя. А моя мачеха – его сестра. Вот думаю, может, он и нас к себе пристроит. Крупье, скажем. Всяко лучше, чем со скуки сдохнуть. Мы из Флориды

– Везет, – скривился парень. – Я даже колледж не закончил, так что надежд на карьеру – никаких... Может, подкинете ему мое резюме? Ладно, шучу, заходите. Хотя нет, постойте. А чего это с вашим приятелем?

У меня нехорошо засосало под ложечкой. Я обернулся – Шульдих почти лежал в кресле, тупо уставившись в экран. Глаза снова помутнели до бутылочного стекла, он сально улыбался – так, как мог бы улыбаться девушке, на которую у него встает, а никак не на расчлененку.

– Боже, кажется, припадок, – я в упор глянул на мотельщика. – Эпилепсия. Первая стадия. У вас есть врач? Требуется срочно сделать укол… м-м…глюканола.       

– Откуда? У меня тут что, клиника? – сердито сказал парень. Он смотрел на Шульдиха – и выражение лица у него было самое что ни есть брезгливое. – Эй, а он в кресло не нагадит?

– Не уверен, – ехидно фыркнул я. И посерьезнел: – Думаю, мы справимся сами. Все необходимое у меня с собой. Где наша комната? Дело срочное, если не остановим сразу, так он и помереть может…

– Номер «89», семейный, с двумя комнатами, – заметно побледнев, парень кинул мне ключ. – И уводите его скорей, ради Бога. Нам еще только шума не хватало…

Когда мотельщик повернулся к нам спинкой, на его футболке красными буквами оказалось написано: «Ницще умер – сказал Бог».

В номере я уложил Шульдиха на кровать. Брат, раскидав ноги и руки по сторонам, заснул моментально – скорее всего, проснется он уже нормальным человеком, только башка будет трещать. Ничего, покурит – успокоится. Блин, вот невезуха, а я уж думал, что действие «амброзии» прошло. Он же был вполне вменяем!...

С тех пор, как я употреблял «амброзию» сам, прошло слишком много времени, и я успел забыть про откат.

– Собирайся, – кинул я малышу, отводя злые глаза от полутрупа, распростертого на кровати.

– Куда? – уточнил Наги. На что я хмыкнул:

– Не твое дело.

Кивнув, Наги остался стоять на месте. Я и забыл, что ему нечего собирать – все, что было у малыша, похоже, осталось внутри разбитой машины, медленно плавящейся от жары на обочине. Подавив зародыш непонятной жалости, я взял ребенка за руку и повел вниз. Усадил в машину на заднее сиденье – решил не рисковать, лишних неприятностей не хотелось.

– Пристегнись, – сказал мне Наги, пока я возился с зажиганием.

– Что? – я поднял голову. – Ты не обалдел, мелкий?

– Те тоже не слушали, – вредно заметил Наги. – А теперь они – трупы. Никто не слушает умного человека.

– Сколько тебе лет, умный ты наш? – изумился я. – Семь? Девять? Десять? Самый возраст давать указания взрослым.

– Старше, чем ты думаешь, – Наги поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. Белая рубашка пестрела совершенно новой, недавно отхваченной грязью. Я пристально оглядел его.

– А выглядишь мелким.

– Другие тоже так думают, – отозвался Наги спокойно. – Предпочитаю не афишировать. Так у меня есть преимущество. Никто не относится ко мне всерьез, и мне многое позволено. Например, при мне не стесняются открывать рот.

Я не постеснялся и открыл рот – но только пожал плечами. В конце концов, мне всего лишь нужно докинуть пацана до участка.

– Вылезай, приехали, – найти полицейский участок не составило большого труда. Однако, Наги не сдвинулся с места, что заставило меня обернуться и нехорошо прищуриться:

– Ты меня слышал?

– Да, дядя Брэд, не раздражайся, – Наги нахмурился. И мне снова стало жутковато. – Я не пойду туда. По крайней мере, один.

– Что это значит? –уточнил я. Ситуация действительно начинала порядком меня раздражать. А малыш – как ни странно – вызывать энную степень восхищения.

– Это значит, – Наги сделал паузу и подался вперед. В больших, темных и слегка раскосых глазах весело запрыгали отблески дневного света. В первый раз с момента аварии мальчик выглядел совсем как живой. Но все равно – было в нем что-то отталкивающе-пугающее, как у зомби из дурацкого фильма, который Шульдих пытался посмотреть в холле мотеля. – Что тебе придется меня туда тащить. Самому. А как я погляжу, у вас есть причины держаться от таких мест подальше.

– Тогда я высажу тебя на улице, – холодно проговорил я, разворачиваясь лицом к рулю.

– Не высадишь, – судя по отражению в зеркале дальнего виденья, отблесков в глазах не стало меньше.– Как только я окажусь в деп… депар… короче, я все о вас расскажу. Об аварии. О желтой таблетке. О подозрительном поведении. О том, что водительские удостоверения – не ваши. Назову имена. Как ты думаешь, они поверят маленькому невинному ребенку? Портье, вон, и тот усомнился. А, дядя Брэд? Кстати, я запомнил номер, – явно издеваясь, проговорил мелкий.

Я почувствовал, как меня пробирает легкий озноб. Проклятые японцы! Нация уродов! Вот так взять – и подсунуть мне это чудовище!

– Ты себя называешь «невинным»? Да по сравнению с тобой Шульдих – просто ангел! – я хмыкнул. – Ты, вообще, кто такой?

– Не знаю, – мальчик сморщил губы. Так, будто вот-вот заплачет. Я не поверил ни на секунду. – И рад бы… но не помню. Не помню ничего, что было до аварии. Единственное, в чем я могу быть уверен, – мне нельзя в полицию.

–Да? Ну, круто, конечно. И куда ты предлагаешь себя деть?

– Еду с вами, разумеется. В качестве подопечного. Считай, как приемные родители – вы меня устраиваете. Ладно, так уж и быть, ты будешь – папой, – устало сказал Наги и откинулся на сиденье. Прикрыл глаза, и меня слегка отпустило.

Но все равно – на обратном пути я чувствовал себя предельно взвинченным. Надо признать, меня здорово пугал мой вновь обретенный спутник.

Меня пугало то, что Шульдих умудрился где-то достать и запихать в рот эту гадость.

Меня пугало то, что я, похоже, уже на пределе. Моя голова напоминала свалку разрозненных запчастей, и каждую из мыслей почему-то казалось необходимым додумать – до победного конца. Иначе можно было что-нибудь упустить, а это – грозило обернуться катастрофой для нас всех. Включая нашего вновь обретенного Наги.

Еще меня пугали новости, озоновые дыры, бешеные собаки, состояние экономики Штатов, промокшие от пота подмышки, отсутствие запаски в багажнике и стоявшие на каждом углу полицейские машины.

В этот день мы с Наги больше не сказали друг другу ни слова.

 

Лаки, штат Техас

 

Переночевав под звуки проезжающих где-то совсем рядом поездов, мы заплатили за номер и перед отъездом позавтракали в застекленном кафетерии вместе с нервным молодым священником и тремя водителями-дальнобойщиками.

Салат, рецепт которого отсутствует в природе, – и буженина с горчим кофе. Сладкий пирог с вишней на десерт.

Я счел нужным потратить немного денег на удовольствия прежде, чем снова начать экономить.

По телевизору на стойке шел ковбойский вестерн – терракотовые пейзажи и голубоглазые ковбои. Шульдих одним глазом пялился на фильм, другим – в путеводитель. Вид у него был сонный и – после нашей утренней ссоры – расстроенный. Один рукав летнего свитера крупной вязки с широкой горловиной сполз, из-под него торчало голое плечо и серая лямка майки.

Наги сидел молча – с залепленной пластырем щекой, все в той же уже далеко не белой рубашке и пузырящихся на коленях брюках – и прихлебывал из кружки с нарисованными котятами горячий чай. Слава Богу, он не потребовал себе кофе. Малыш и без того казался слишком уж взрослым для своих лет, но когда он молчал, на это можно было забить.

А вот на отсутствие галстука и торчащую из грязного воротника шею – вряд ли. На такое не способен даже я.

– Пойдем, – я поднялся. – Нужно купить тебе шмотки. Раз уж ты теперь с нами, придется о тебе позаботиться. Хотя не уверен, что я готов пойти на это…

– Я останусь, – сказал Шульдих рассеянно. – Хочу посмотреть, как лапочка в шляпе прикончит гада в джинсах. Кровищи, наверное, будет!

Я бросил на него подозрительный взгляд, и брат возмущенно фыркнул:

– У меня ничего нет. Я чист, Вождь. Можешь обыскать.

– Никуда не уходи, – я подцепил отставившего кружку Наги и направился к выходу – туда, где под навесом на стоянке нежила капот на глянцевом солнышке наша ослепительная Игрушка.

Маленький городок Лаки напоминал множество других маленьких городков на американских просторах, через которые мы проезжали за этот месяц. Как и во всех них, здесь был свой Северный Проспект с гастрономическим магазином на углу пересечения с Главной улицей, где, в свою очередь, красовался вальяжный Городской Банк. Дома из бледно-розового кирпича и засаженные тополями ровные квадратные улицы. Зоологический музей с выставленным в витрине фальшивым скелетом архаической формы жизни. Ничуть не похожий на оригинал памятник Линкольну.

Пыль, ветер и сушь.

Была и прачечная. Я стирал вещи Наги, пока мальчик, завернутый в одолженное хозяйкой махровое полотенце, молча глазел на предложенный журнал с голоногими красавицами. Я тем временем поддерживал светский диалог с милой улыбчивой блондинкой, стоявшей у кассы и жующей жвачку под мирное гудение стиральных машин. Она спрашивала меня, кто мы, куда мы едем, она знает всех в городке, потому что здесь всего две прачечных, но нас не видела ни разу, и где это ваш малыш умудрился так поцарапаться, вы купили неправильный пластырь, нужно было брать антисептический, кажется, у меня есть в аптечке, подождите, сейчас принесу… хотя нет, лучше идемте со мной, поможете мне подержать… ну… м-м…

– Дверь, – поспешил добавить я. – Она у вас слишком тяжелая.

– Ага, – согласилась девушка, говорившая с характерным техасским акцентом. Потом аккуратно выплюнула жвачку на подставленную ладошку и приклеила ее к кассе. И мы пошли трахаться в подсобку среди швабр, запасных кассовых аппаратов и длинных скрученных в змеиные клубки кабельных шнуров.

Когда я вернулся, Наги наградил меня таким презрительным взглядом, что я счел своим долгом возмутиться:

– Что ты понимаешь, мелкий!

– Больше, чем ты, – Наги поморщился. Сложил журнал и отложил его в сторону. – И больше, чем он.

Мальчик кивнул на нашего соседа, как раз вытряхивающего в стиральную машину корзину, наполненную бельем. Я прищурился – точно, священник, которого мы видели в кафетерии и, кажется, в холле мотеля. Без рясы, но со стоячим воротничком белой рубашки и черной полоской на нем. Мир тесен. Здравствуй, брат, ты тоже не в курсе, куда хочешь приехать? Ну, тогда давай за нами – по дороге в местный Ад. Мы ориентируемся по путеводителю фирмы «Драйвер», а это, знаешь ли, высший класс и крупнейший производитель на рынке путеводителей… Хотя, если говорить по правде, в Аду ничуть не лучше, чем здесь. Или в Бердслее. Или в Лепингвилле. Или где-нибудь в Аризоне. Или еще в каком-нибудь Богом забытом месте.

– И что в нем такого? – поинтересовался я, доставая сигаретную пачку и вытряхивая из нее на ладонь белый цилиндрик.

– А то, что он только что запихнул туда целуй уйму детского белья, – равнодушно сказал Наги, скрестив ноги.

– Это запрещено местными законами? – «изумился» я. Сигарета уютно грела ладонь, в теле после отличного секса (моя бэби-герл уже успела забыть про меня, воркуя с зашедшей поболтать чернокожей подружкой) образовалась сладкая усталость, больше смахивающая на истому.

– Нет, но в мотеле он был перед нами. И снял всего один номер, – Наги тоже посмотрел на сигарету. – Докуришься до рака.

– Мы тоже сняли всего один номер, – машинально съехидничал я, решив проигнорировать наглые инсинуации. – Правда, семейный.

– Он на меня пялился! – Наги сердито дернул щекой с пластырем. – Одежда скоро высохнет?

– Скоро, – я еще раз посмотрел на священника. Какое нервное, еще совсем молодое лицо. Темные круги под глазами, как будто бы свидетельствующие о бессонной ночи. Странно, я не помню никакого ребенка, кажется, он был один. Если только невидимки – не реальность.

– Ты уверен?

– Вполне. Если он еще раз так посмотрит – я его убью, – пообещал Наги. Я подавил смешок, представив, как он пытается допрыгнуть до лица высокой, даже долговязой фигуры.

– Это не наше дело, не так ли? Но если он еще раз так на тебя посмотрит, скажи мне. На всякий случай, – сухо заявил я и вышел. На улицу. Курить к тому времени уже хотелось неимоверно. Поэтому я молча курил, пялясь на вывеску «Конные экскурсии всего за несколько долларов – по всему Мексиканскому Лесу», иногда отвлекаясь на проезжающие мимо школьные автобусы.

В магазине готовой одежды нас ждало жуткое разочарование. Карточка Слоуни оказалась заблокирована – его благородства хватило ровно на месяц, и мне пришлось самому заплатить за пару новеньких строгих рубашек (Наги отказался выбирать что-нибудь из детского фасона даже в целях конспирации), синие джинсы и, на всякий случай, дутую куртку с меховым воротником. Причем платить пришлось наличными. После чего наличных осталось как-то уж совсем по-жалкому мало.

– Нам придется задержаться, – сказал я, посчитав оставшуюся мелочь на скамейке в парке, пока сидящий рядом Наги, почему-то ставший сонным и довольным, как новорожденный щенок, откусывал куски от усыпанного сахарной крошкой ванильного мороженого. В любви к мороженому он ничуть не отличался о других детей. Которые совершенно не думают, что мороженое, скорее всего, их совсем не любит…

Поймав себя на странных фантазиях о том, как большое мороженое откусывает руку Наги, я поднялся, дернул мальчика за воротник чистой, только что постиранной рубашки.

– Идем. Надо обрадовать Шульдиха. Кажется, мы поторчим здесь еще недельку. Ты рад?

– Мне все равно, – просветил меня мальчик. – Здесь – или где-нибудь еще – какая, в общем-то, разница?

Вот так-то, Брэд. Главное не в Аду, небесный штат Нью-Йорк. Хотя там, наверное, собрались довольно приличные люди. Гениальные ученые и прекрасные женщины, имевшие двух-трех любовников, кроме своего мужа, талантливые киноактеры, великие писатели, знаменитые киллеры и крупные финансовые воротилы.

Тогда как в Рай (думаю, это где-то возле небесной Флориды), скорее всего, попадают – только старые попы и дряхлые калеки.

– Ну, как твой лапочка в шляпе? – поинтересовался я весело, когда мы нашли Шульдиха в том же кафетерии с пятой кружкой кофе в руках. – Застрелил он гада в джинсах? Или они помирились и потрахались в маленьком загородном мотеле?

– Прикончил прямо в седле. Одной пулей в руку, второй, контрольной, что ли, – в лоб. А потом ушел в закат с главной героиней, – пожаловался Шульдих. – Почему все всегда уходят в закат или из него выходят? Это так романтично, что даже банально. Ты захватил мне новые джинсы?

– У нас нет денег, – устало сказал я, садясь напротив на неудобный стул и ища глазами официанта.

– Мог бы захватить в прачечной, – ехидно заметил Шульдих. – Бесплатно.

– Пора бы уже усечь – бесплатный сыр бывает в мышеловках, – сказал я в ответ не менее ехидно. А Наги ничего не сказал. Он только сел рядом со мной и серьезно уставился на ползающую по стакану муху. В чистых шмотках он выглядел гораздо более свежим – и не таким уж устрашающим.

Обычный малыш. Только со странностями.

Да мы здесь все – со странностями.

– Задержимся на пару недель, – признался я. – Нам нужны деньги, чтобы хотя бы добраться до границы Мексики. Думаю, устроимся куда-нибудь и поработаем. Например, здесь, в кафетерии…

– Или уборщиками, – добавил Шульдих. – Не валяй дурака. Нас могут в любой момент заметить.

– Послушай, Шульдих… – я замолчал, потому что зеленые глаза уставились на меня с ненормальным блеском. Резким – до иллюзорной боли в кончиках пальцев.

– Нас ищет правительство, – жестко сказал брат. – Мы не можем останавливаться. Доедем до Мексики – там посмотрим.

– Уау, Мексика! – вдруг выдал Наги тоном очень капризного ребенка. – Дядя Брэд, я смогу покататься там на лошади?

– Да хоть на двух сразу, – в сердцах сплюнул я. – А питаться чем предлагаешь – воздухом?

– Думаю, мы можем не есть, – Шульдих скривил губы. – Программа «Детки» обеспечит функционирование организма на какое-то время. А там… ну… посмотрим…

– Смотреть надо сегодня, – сказал я уже спокойнее, хотя внутри меня горькой волной поднималось сожаление. Однако, упущенного не воротишь, и, честно говоря, я сам во всем виноват. – Тебя и так пополам переломить можно, худой, как доска.

– Только с виду, сам знаешь, – Шульдих оглянулся по сторонам и снизил голос до заговорщического шепота. – Мы должны как можно скорее найти Проводника. Это наш единственный шанс добраться до Базы. Ты сказал, мы встретим его по дороге. Прошло почти два месяца…

– Месяц и полторы недели, если быть точнее, – я потер рукой переносицу. Ситуация осложнялась. Безумие прогрессировало и витало в воздухе – приходилось признать очевидное: брат в любой момент мог сорваться.

Если, конечно, то, что он устроил вчера, не называется – срыв.

Да что там говорить, я и сам был готов сорваться. Проглотить наркоту – еще куда ни шло. А вот полностью провалить миссию по благополучному доставлению нас обоих в место, где мы урвем свой кусочек неба под солнцем – если хотите, назовите его Базой – оно куда как страшнее.

– Дядя Шульдих, дядя Брэд. Вы что, это серьезно? – спросил Наги, изумленно поглядывая на нас обоих. Я фыркнул:

– Ты знал, с кем связываешься.

– С разъездным цирком на колесах, – пожал плечами Наги. – Мне нравится. С вами хотя бы не скучно.

– Кто бы говорил, – я поднялся. – Вот что. Мне нужен перерыв. Может, я и «Детка», но не железный робот же. Завтра поедем дальше. Все согласны?

– Ты – Вождь, ты и веди, – Шульдих посмотрел на меня. Сияющими глазами, в которых поселилось местное жаркое солнце. – А я, пожалуй, в киношку сгоняю. Мы тут с официантом перетерли – сегодня «Звездных воинов» показывают. В качестве акции перед Фестивалем фантастики, бесплатно. Наги, ты со мной?

– Если дядя Брэд не возражает, – сказала хитрая мелкая скотина. Я пожал плечами, предвкушая долгое валяние на кровати в номере в полном одиночестве:

– Ну, если бесплатно…

 

Участок между трассами 20 и 27, Джексон – Санта-Фе, штат Техас

 

Честное слово, он бросился под колеса сам, хотя, вот убейте, не понимаю, как такое могло случиться. Я отлично вожу машину и не имею привычки сбивать людей по вторникам и четвергам.

– Блин, нам везет, – побледневшими губами сказал Шульдих. – Вождь, ты уверен, что вообще умеешь водить? Сперва узкоглазые, теперь этот… одноглазый.

– Заткнись, – выдал я ценное указание, наклонился и внимательно осмотрел голову раненого, на всякий случай, не прикасаясь. К счастью, судя по движению губ, тип еще дышал – несмотря на то, что белесые, словно седые волосы, прилипшие к лицу длинными неаккуратными лохмами, казались розовыми от крови.

– Судя по шрамам, ветеран войны, – хохотнул Шульдих, так и не выходя из машины. Он перегнулся через ветровое стекло и наблюдал за моими действиями с сонным взглядом одуревшей от жары ящерицы. Наги же вышел – и торчал возле открытой дверцы, пошатываясь и помаргивая заспанными глазами.

– Привет, дядя Брэд, – серьезно кивнул он. – О, новая жертва? Ты времени даром не теряешь…

– Заткнись, – сказал я и ему. Отвел с лица худого, что твоя доска, человека мокрые от крови и пота пряди. И обнаружил перед собой совсем не мужчину – молодого парня, наверное, даже моложе Шульдиха. Совершенно явно несовершеннолетнего и, судя по всему, недавно избитого – под скулой виднелся синяк, также наблюдались багровые отметины на шее и расцарапанная щека, а след на торчащем из отворотов кожаной жилетки плече напоминал не больше, ни меньше, как сигаретный ожог.

– «Дестини включает радио», – хмыкнул Шульдих. Мы смотрели этот фильм в Алабаме, через которую проезжали – не припомню, когда это было. Пару недель назад, а может, вечность. Тогда Шульдих только и делал, что трепался о Детках, поэтому я был вынужден сводить его в кино и таким образом переключить внимание хоть ненадолго. Я посмотрел в сторону Игрушки. Оба моих спутника были абсолютно спокойны и, видимо, чего-то от меня ждали. Шульдих даже намекнул, чего именно:

– Давай, Вождь, рули процессом. Мы его закопаем, или сбросим в кювет, или положим в багажник, а потом разрежем на куски в номере мотеля и вынесем в чемоданах?

– У нас нет чемоданов, – заметил Наги деловито. – Можно просто оставить в багажнике. От Ягуара все равно придется избавляться, он слишком заметный.

– А полиция? – вредно спросил Шульдих, ожесточенно дымя остатками сигары

– А по барабану, – ответил юный поклонник лаконичного стиля речи. – Дядя Брэд, он дышит?

– Не уверен, – я озабоченно приподнял тело, безвольно свесившее голову. Кровь продолжала вытекать из нее, вокруг меня сразу же образовалась лужа красного цвета. Одежда, ясно дело, стала выглядеть так, будто я облил ее томатным соком. Поморщившись, я вспомнил про армейскую куртку из багажника – ладно, сойдет, за неимением лучшего… Нехорошее подозрение, кольнувшее меня в районе подмышки, заставило еще раз перевернуть бессознательного парня. Тело не отреагировало на бесцеремонное вмешательство – голова запрокинулась, сухие губы были сжаты, через них вырывалось еле слышное дыхание.

Волна облегчения заставила меня глубоко вдохнуть странно пахнущий ржавчиной воздух. Так глубоко, будто я только что родился. Ну вот что, нечего гнать пургу. Я невиновен. Не здесь и не сейчас. Он не бросался под колеса – потому что, судя по пятну засохшей, свернувшейся черной крови, этот тип с прической Горца пролежал здесь как минимум часа два.

Как максимум – с полуночи. Удивительно, что он еще жив. Может, рана открывалась не сразу? Я рассеянно обернулся. Справа и слева нас окружали те самые прерии, которые некогда служили последним ложем для сотен индейцев и ковбоев. Это были славные времена – смертельные схватки между настоящими мужчинами, правда, плачевно завершившие единственно имеющуюся у нас историю.

А дальше – резервации для местного населения, новые потоки эмигрантов, Декларация независимости, Север против Юга, бесконечные поправки к Конституции, Форд и мафиозное Чикаго, Великая Депрессия (мафия, как ни удивительно, выжила), «Звездные войны», растоптанные всходы культуры – ничего такого, от чего порой не хотелось бы плакать любому школьному учителю. И что самое забавное – схватка продолжается до сих пор. Схватка за выживание, конкуренция всех со всеми, потому что в этой стране, по большому счету, всем на всех плевать.

И лично я не считаю это чем-то ненормальным. Римляне были такими же. Они начинали как скопище бандитов под предводительством убийцы собственного брата. Но их – история запомнила надолго.

– Откуда он, черт побери, взялся? – озабоченно поинтересовался Шульдих, приземляясь рядом на корточки. Кажется, до него, наконец, дошла вся плачевность ситуации. – Может, у него инфаркт?

– У него открытая рана на голове. И он без сознания, – объяснил я. Шульдих пожал голыми плечами:

– Нужно остановить кровь. Он же тут весь тротуар перепачкает!

– Какая свежая мысль! – восхитился я. – Тащи аптечку. Вроде я видел там стрептоцид и бинт.

Наги прислонился виском к раскаленной дверце Игрушки. Устало прикрыл глаза, явно борясь со сном. Он выглядел трогательно замученным – хотел бы я знать, почему. Кажется, это я сидел за рулем, не доверяя вести машину ни одному из двух обалдуев.

И денег у нас по-прежнему оставалось критически мало.

Матерясь одними губами, Шульдих обматывал голову раненого бинтами. Кровь текла у него между пальцев.

Новорожденная мумия лежала тихо и не рыпалась.

– Что дальше? – спросил меня брат, покончив с процессом перевязки.

Я поднял на него взгляд. Боюсь, слегка раздраженный. Шульдих сделал движение плечами.

– Да я и не предлагаю. Но оставлять его на дороге – тоже как-то… Неоказание помощи карается по закону, верно?

– Мы сделали все, что могли, – я поднялся. – Давай отнесем его на обочину.

– Я за него помолюсь, – неожиданно пообещал Наги. – Но только брать его с собой действительно не стоит. Он опасен. Я прав, дядя Брэд?

Шульдих снова пожал плечами. Мельком оглядев нахохлившегося малыша, уже вступившего в легкую перепалку с братом по поводу японских и американских богов, я решительно склонился над жертвой, прикидывая, с какой стороны лучше взяться…

…и был вынужден остаться в таком положении. Потому что сильная рука с моментально прорисовавшимися мускулами крепко перехватила мое запястье с цепкостью вполне здорового человека.

– Парень, да в тебе же пары ведер крови не хватает! Ты чего? – ошарашено проговорил я. Шульдих добавил:

– Да, не двигался бы ты лучше…

А жертва откинула с глаз длинную лохматую прядь с концом свисающего на лицо бинта. Глаз оказался только один – второй был прикрыт, словно от усталости. Затем жертва исключительно вежливо сказала:

– Это ничего. Бывает. Спасибо за помощь. Не подбросите меня до Аризоны?

Шульдих заржал, давясь дымом. В его смехе отчетливо слышались истеричные нотки. Я был не в лучшем состоянии, раз ляпнул:

– А почему именно до Аризоны?

– А почему бы нет? – парень сфокусировал на мне кошачий зрачок карего… нет, даже, скорее, янтарного, глаза. – У меня там есть место, где можно отсидеться.

– Тебе нужно убежище? – брат снова опустился на корточки рядом с нами. Заинтересованно фыркнул. – Ты что-то натворил? На тебя похоже.

– Видите ли… Мне жаль, но, кажется, я убил Бога, – серьезно и даже с философскими нотками ответил парень. Я понял, что ни под каким соусом не пущу в машину этого типа. Шульдих и так полностью с катушек съехавший, такого соседства его прохудившаяся крыша не переживет. Не хочу до конца своих дней носить погребенному под ее остатками брату вязаные носочки в психушку.

– Извини, мы не едем в Аризону, – я перекинул жесткую от количества мускулов руку через плечо и помог жертве перебраться на обочину. Потом вернулся в Игрушку. Парень остался сидеть прямо в пыли, рассеянно хлопая единственным глазом. Второй – закрытый – производил странное впечатление. И вообще, на фоне окружающего пейзажа тип здорово напоминал индейца с длинными непричесанными прядями, бившимися на жарком ветру, с полученными в битве шрамами и перевязанной головой. Еще я обратил внимание на костяшки пальцев – окончательно сбитые, они представляли собой кровавую кашицу.

Наги прав – окровавленный, явно с кем-то серьезно подравшийся, еще не пришедший в себя, после жуткой кровопотери – этот тип все равно казался опасным. И странно бодрым. Достаточно бодрым, чтобы выкинуть что-нибудь этакое.

Я кивком головы приказал остальным вернуться в машину. Странно, но никто не стал протестовать – по крайней мере, вслух. Поэтому, видимо, из чувства противоречия, стала протестовать моя совесть. У меня почему-то сложилось четкое ощущение, что оставить парня здесь – значит, обречь его на долгие мучения… Вот интересное, какие? В полицейском участке не так уж страшно, а патруль я видел километров пятнадцать назад.

А взять его с собой – означало крупные неприятности. От парня ими просто пахло. Или это у него такой странный одеколон?

– Вождь, а вдруг он – Проводник? – тихо и задумчиво предположил Шулдих. – Ты сказал, мы встретим его по дороге. Самое время, не кажется?

– Если бы это был Проводник, нам бы оставили Знак, вроде же говорил, – я закрыл и открыл глаза – и включил зажигание. – Поехали.

Игрушка фыркнула, совсем как Шульдих, когда он сердится, жалобно скрипнула чем-то внутри капота…

И осталась стоять на месте.

 

Трасса 35, Остин – Оклахома-сити, штат Техас

 

Темно-серый в сумерках асфальт и редкие придорожные щиты. Слева – голая сушь прерий. Справа – ничуть не лучше.

Силы кончились на двадцатом километре. К тому же вокруг быстро темнело и зверски хотелось спать. Я продолжал идти, опустив голову и тупо наблюдая, как мои ноги в еще прилично выглядевших, но, боюсь, отвратительно пахнущих кроссовках упрямо делают шаг за шагом по раскаленной за день трассе.

Периодически мою спину освещало ослепительное сияние фар, и тогда я оборачивался, щурился и пытался голосовать. Естественно, автомобили проносились мимо. Ни один из жителей города, призывно мерцающего желтоватым электрическим заревом километрах в пятидесяти от меня, не собирался подбирать на дороге встрепанного черноволосого парня в армейской куртке поверх белой майки и заметно потрепанных вареных джинсах.

Если честно, я и сам бы себя не подобрал. Я же не идиот – такой и убить может, и ограбит – не задумается, и вообще, вон у него нож из кармана торчит. И плевать, что в основном, я использую его как открывашку для бутылок с Шульдиховским пойлом.

Я оставил брату бутылку текилы из бара под передним сиденьем (не знаю, кто был последним хозяином Игрушки, да и знать не хочу, мне что, своих проблем мало?). Пусть подавится – если хочет, даже вдвоем с Джеем – так представился сбитый нами парень, пришедший в себя быстро, как кошка. А от алкоголизма я вылечу Шульдиха позже – когда, наконец, попаду в тихое и спокойное место, пригодное для жизни.

Там, где никогда не смотрят новости.

А Наги я оставил бутерброды и два термоса – с холодным молоком и горячим шоколадом. И банку шипучки. Я уже знал, что малыш любит ванильное мороженое, но достать его посреди трассы не представлялось возможным.

Теперь я жалел, что не взял текилу с собой. Все было бы бодрее, и не так бы мерзко сосало под ложечкой от чувства полного одиночества. Особенно теперь – когда стемнело окончательно, и вокруг начало происходить что-то совсем уж странное.

Это было похоже на самый настоящий нервный срыв. И окружающая обстановка не добавляла спокойствия: темный воздух ложился пластами на реальность вокруг, и каждый пласт по мере удаления становился все более темным и нереальным. В конце концов, я остался уверен только в небольшом кусочке реальности в трех метрах вокруг меня.

Все остальное – жило и дышало автономно от моего местонахождения и способности мыслить. Прерии наполнились призраками индейцев с голыми мускулистыми и лоснящимися от пота ляжками. Тротуар тяжко стонал под моими ногами, помятый колесами сотен машин, проехавших за день по этой трассе. От него струйками почти видимого тумана исходили запахи пота, крови, бензина, машинного масла, жженой резины, сломанных костей и мочи. В голове крутилась навязчивая мелодия из «Джипперс Скрипперс», и чтобы не сойти с ума от накатившей щемящей тоски, я попытался сообразить, что стану делать, когда окажусь в безопасности.

Для начала придется заработать деньги. Много денег. Мне кажется, или туман действительно стал гуще? Шульдиху нужен курс лечения – придется найти хорошего психиатра, можно обратиться в Ассоциацию Американских Психотерапевтов. Мне тоже не мешало бы проконсультироваться – видимо, с утра я по ошибке съел супчик из галлюциногенных мухоморов по рецепту викингов в той забегаловке с подозрительно розовыми шторками на окнах. Это действительно индеец или я уже брежу? Потом Наги Наоэ. Его нужно отдать в младшую школу и каким-то образом разобраться с опекой. Боже, я что, действительно собираюсь усыновить подкинутого инопланетянами мутанта?

Мухоморы, однозначно. Значит, денег понадобиться еще больше.

Что касается меня – я всегда хотел стать юристом. Несмотря на довольно успешную карьеру бармена и нелегального продавца оружия. Впрочем, последнему тоже нужно разбираться в законодательстве, верно? Даже смешно – о каком колледже может идти речь, когда я даже не доучился в старшей школе? Мне всегда говорили, что я усваиваю все на лету – но это вряд ли поможет.

На одной обучаемости далеко не уедешь, а мои единственные умения в этой жизни – протирать стаканы, глотать книги из городской библиотеки, поддерживать светский треп с любой захаживающей в бар категорией населения, делать бутерброды, драться со Стиви Робертсом, считать деньги, разбираться в классификаторах стоимости оружия и немного из него стрелять. С такими умениями мои шансы оказаться среди образованной элиты, в общем-то, невелики. Скорее, я должен закончить дни в одной из придорожных забегаловок с припадочным братом на руках, который тронулся умом на почве миссии и секретных организациях вроде Деток. Или оказаться в одной из банд типа банды Стива, которые гоняют на мотоциклах и в упор расстреливают беззащитных шерифов…

Последнее – если повезет, конечно.

«Детки, говоришь?» – оформилась у меня в голове абсолютно посторонняя фраза. Мысли о будущем разом вылетели у меня из головы, хотя я уже представил себя в кожаной куртке на шикарном байке. С пистолетом в руках.

Машинально подняв голову, я наткнулся взглядом на чью-то спину. Почему-то наличие на трассе еще одного блуждающего по ночам человека ничуть меня не удивило. И не испугало. Посмотрев на пару с братом великое множество триллеров, я понял только одну вещь: единственное, чего стоит бояться, – это окружающие люди.

Потустороннее – скорее забавно, чем страшно. Шульдих рассуждал так же – боюсь, увидев мертвеца в доисторическом цилиндре, он бы только радостно заорал: «Дедушка!!!».

Человек бесшумно шагал между вполне осязаемых струек пахнущего людьми и машинами дыма – я так понял, это были миазмы накопившихся за день в асфальте эмоций. Если, конечно, асфальт бы их испытывал. Струйки дыма вырывались маленькими гейзерами из микроскопических трещинок, а человек даже не замечал их, занятый чем-то совершенно другим. Эта хищная крадущаяся походка заставила меня нахмуриться – я помнил нечто подобное, но не мог сообразить, откуда?

Где я уже мог наблюдать эту худую, словно болтающуюся на двух жилках, нервную шею, колючие пряди, торчащие из-под бейсболки? Рук я не видел – он держал их прижатыми к груди.

Я ускорил шаг. Реальность вокруг меня корежило, будто она умирала в страшных судорогах. Но меня на удивление мало волновало происходящее – я слышал ветер в ушах и почему-то мечтал догнать идущего впереди человека, схватить за тощее, но широкое плечо и развернуть лицом к себе.

Возможно, вместо лица я увижу – только беспощадную пустоту.

Возможно, я увижу себя – только старого и покрытого следами глубокой задумчивости прожитых лет. Это же триллер. Здесь возможно все.

Но, скорее всего, я не успею ничего увидеть. Только мелькнет жутковатый оскал, зашипят струйки дыма, и кусок холодной стали навсегда оборвет тонкую нить моей мечты о спокойном безопасном месте и хорошем будущем среднестатистического американца. Я не вижу его рук, не так ли? Это может означать только одно – что в них он сжимает оружие. И если от Джея, нашего нового знакомого, уже назвавшегося «падшим ангелом», явного и стопроцентного психа, пахло неприятностями – от идущего в трех шагах от меня высокого худощавого мужчины пахло только одним.

Смертью. С некоторых пор я научился распознавать ее запах. Надеюсь, мое тело найдут раньше, чем его успеют обгрызть койоты. Хотя вряд ли. Койоты здесь быстрые…

«Не суди по себе», – мужчина обернулся так неожиданно, что на секунду в моих глазах мелькнула темная недоуменная вспышка. А потом – я успокоился, увидев усталые, глубоко посаженные глаза. Каре-золотистого оттенка, опущенные уголками вниз, как у старой собаки. С подозрительно широкими зрачками, будто человек любил выпить рюмку-другую абсента перед сном. С темным ободком бессонных ночей вокруг глаз и тяжелыми воспаленными веками. В правом глазу бешено билась красным лопнувшая жилка, и это здорово смахивало на белого кролика из сказки про чудаковатую девочку Алису.

Собственно, ничего, кроме глаз, я не успел разглядеть – я просто смотрел в их золотистую коньячную глубину и медленно проникался мыслью о том, что у меня, должно быть, никогда уже не будет таких добрых, словно вбирающих в себя всю твою глубинную суть, очаровательных в своей невменяемости глаз. Мои собственные – скорее как оружие скрытого ношения, когда с виду – браслет браслетом, обычная побрякушка, а внутри скрывается – надежно обмазанный ядом колючий шип. Этакая мерзость. Шульдих пару раз обмолвился, что иногда его пугает выражение моих глаз – будто периодически внутри меня скапливалось столько ледяной горечи, что она уже не умещалась на дне спокойных омутов…

«Ты меня не убьешь?» – признаться, меня здорово интересовал этот вопрос. Глаза глазами, а жить мне хотелось как никогда. Две стеклянных емкости с коньяком напротив даже не моргнули, но я уже знал ответ.

«Нет. Я уже мертв и не могу убить тебя. Но я возьму тебя с собой. В Ад».

«Слишком напыщенно даже для призрака. Это – название того городка?», – развеселился я. Призрак все-таки моргнул.

«Ты умрешь сам. По собственному желанию. Подумай, зачем бы тебе оставаться в живых?» – ласково пожурил меня мягкий, как бархатная тряпочка, голос внутри черепной коробки. Как червячок, живущий в давно умершем и выбеленном землей скелете.

Всхлипнув, я согнулся, обхватив плечи дрожащими руками.

Кадры в моей голове сменялись с бешеной скоростью, подтверждая правоту его слов. Я ненавидел сам себя – за собственную трусость по отношению к единственной девушке, которую я когда-то любил. Я всегда знал… знал, но так ни разу и не сделал ничего, чтобы изменить ситуацию. За собственное предательство по отношению у Шульдиху – я же бросил его, практически наедине – с наркотиками и Стиви Робертсом, державшем руку на криминальном пульсе нашего маленького городка. Как если бы прошел мимо с брезгливой физиономией. Я предал практически всех – и отчима, я же обещал ему, что не проболтаюсь о палаче из Хантсвилла? И, кстати, я продавал контрабандное оружие– кто знает, скольких людей убили из проданных мною милых вещиц? Сколько жизней висит на моей совести, хотя я никогда не увижу этих лиц, даже на фотокарточках с надгробий? Не для охоты же их, в самом деле, покупали, эти чертовы игрушки. А заодно – все остальное… убийство полицейского… сокрытие с места аварии… кровь… снова кровь… да много чего можно припомнить!…

Похоже, за всю свою жизнь я не сделал ни одного правильного выбора. Моя жизнь – всего лишь грязная лужа, в которой я вывалялся с головы до ног.

Я опустился на колени – через джинсы я чувствовал, до чего горяч нагретый прошедшим днем асфальт, как много всего глухо ворочается там, под землей, где спят мертвые люди и бодрствуют убитые Боги. Меня душили слезы – я вспоминал мамины плечи, когда она накидывала на них блузку. Роскошные белые плечи – покрытые синяками. Раньше мне не хватало мозгов сложить два и два. Эти синяки – и кривую усмешку бывшего палача из Хантсвилла.

Мама говорила, мне нужен отец. Сейчас я вспомнил. Настоящий мужчина, который смог бы сделать из меня свое подобие. Не скажу, что у Слоуни совсем не получилось. Жаль, что я не убил и его. Впрочем, никогда ведь не поздно вернуться?

Это было как – моментальный луч прозрачного солнечного хрусталя, прорезавшего острием полную всхлипов тяжелую клочковатую темноту.

Как если бы долго хотеть пить, умирать от жажды или утреннего сушняка – а потом сделать первый глоток свежего, только что выжатого апельсинового сока.

Действительно. Вернуться – никогда не поздно. Мы в любой момент сможем сдаться – так чего, спрашивается, спешить?

Умереть?

Еще успеется.

Я поднял голову и торжествующе ухмыльнулся. Батут под моими ногами спружинил – и откинул меня назад, к чистому и ясному небу. Лицо призрака (теперь я видел его слишком хорошо) стало расплываться на клочки проржавевшего, покрывшегося трухой и пеплом сна. Кладбище забытых воспоминаний – его сторож покидал меня, бросал одного посреди ночной дороге, где отчетливо слышался вой голодного койота, прямо как в старые добрые индейские времена. И правильно делал – мертвое мертвым, а живые – всегда хотят жить.

В конце концов, главное – удачно приземлиться, не так ли?

Призрак ушел, а я остался стоять посреди дороги наедине с первой умной за долгое время мыслью: пока под ногами – не твердая земля, а натянутый кусок ненадежной резины, нужно прыгать – как можно выше, как можно дальше, изворачиваясь и приземляясь на ноги. Потому что когда-нибудь все это кончится – и останется только гордость за то, что ты выдержал сам и помог выдержать остальным. Шульдиху, Наги и даже этому лохматому типу с психикой завсегдатая кладбища забытых воспоминаний.

«Джей… падший ангел…береги его…» – шепнул голос откуда-то совсем уж издалека. Мне было наплевать.

«Все будет хорошо», – подумал я и вновь очутился в реальности. Темной, с первой полоской рассвета над горизонтом, но – без надрывных злых шепотков со всех сторон. Безлюдной, но – без той пустоты, которая чуть не вывернула меня наизнанку. Тошнотворной до горького коньячного привкуса на языке, но – черт возьми, не безнадежной!

Передо мной лежала трасса, а я чувствовал себя бодрым и полным сил. Где-то вдали уже не столько зловеще, сколько устало ухали совы. Светать еще не начало, и город все так же призывно мерцал заревом электрических огней, как шлюха – дешевой блядской косметикой. Оставалось всего ничего. Километров пятьдесят. Не больше.

Машину я поймал на следующем повороте. Это был серебристый спортивный додж с открытым верхом и двумя дверьми. Сидящий за рулем гоночной красавицы, пахнущий спиртным и марихуаной парень сразу показался мне очень располагающим к себе.

Наверное, потому что был явно и стопроцентно – живым.

 

Трасса 35, Остин – Оклахома-сити, штат Техас

 

Ближе к городу в темноте запахло горелой травой – наверняка, где-то полыхал обычный летний пожар, странно, что я не видел зарева. Сухой ветер, сменивший дневную жаркую и липкую влажность, отнюдь не добавлял облегчения. Меньше всего на свете я бы хотел жить в Техасе – климат здесь резкий, без дождей, местные платят бешеные бабки за обычную воду. Однако, южная беззвездная темнота порядком успокаивала – по крайней мере, можно было надеяться, что по ночам Боги, как и люди, спокойно спят. Хотя мне, наверное, попался особенный.

Он знал обо мне все. И я не мог отделаться от мысли, что заслужил это. Что мне, наверное, нужно было остаться там, на обочине, стоя на коленях перед ликом Судьбы.

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил парень, который вел машину, и повернулся ко мне лицом. Свет фар проезжающего навстречу автомобиля на секунду обозначил для меня заостренные черты, подтянутый к вискам разрез глаз, бескровную кожу лица, тускло блеснувший на пальце платиновый перстень. Вот, собственно, и все, что я сумел разглядеть – а затем черные сливки ночи сгустились так, что можно было потеряться в них окончательно. Я в который раз за сутки подавил вспышку неожиданного раздражения – после Наги я здорово недолюбливаю японскую расу.

– Брэд, – холодно проинформировал я. И осторожно уточнил: – А ты – японец?

– Надеюсь, это не проблема? Не хотелось бы нарваться на расиста, – не отрывая взгляда от дороги, парень протянул мне руку. – Фудзимия Ран. Ран – имя. Фудзимия – фамилия. Назовешь наоборот – ничего страшного.

Я пожал протянутую мне руку. Если честно, мне было глубоко плевать, как его зовут. Меня преследовали говорящие без акцента японцы, это факт. Но сейчас было куда как важнее прийти в себя после той странной истории на шоссе.

Призрак в бейсболке. Хозяин кладбища забытых воспоминаний. Если бы я точно не знал, что мысли читать – невозможно, можно подумать, что он прочитал их и выволок наружу то, что я предпочел бы забыть. Это как искусственные роды. Или как сунуть два пальца в рот.

У нас у всех есть нечто, что мы когда-то предпочли забыть. Вернее, похоронить под толстым слоем грунта с надежным секьюрити в виде инстинкта самосохранения. Потом – новые впечатления, много новых впечатлений, и вот уже никто не помнит точного места могилы.

А теперь представьте, что однажды какой-то отчаянный террорист устроит взрыв прямо в том месте, и огромные комки грунта, казалось бы, такого надежного, разлетятся в стороны. Нет, даже представлять не собираюсь. За меня уже все сделали.

Призрак на шоссе с добрыми карими глазами цвета коньяка сделал все, чтобы я покончил с собой там, у него на глазах, упираясь коленками в ожженный солнцем асфальт. Невероятно, но, кажется, факт. Возможно, это действительно был сошедший на грешную коричневую землю Техаса Бог? Нет, я не достоин такой чести. Если бы все было так просто, в наших церквях не осталось бы исповедующихся прихожан.

Он не учел только одного – батут имеет свойство пружинить. Человеческая психика состоит из стопроцентного каучука. Она восстанавливается – всегда восстанавливается, просто – у некоторых быстрее, у некоторых медленнее. А некоторые настолько привыкли никогда толком не приземляться, что начали получать какой-то непонятный кайф от этих безумных прыжков.

Постепенно я успокоился. И даже обратил внимание на водителя, вот уже пятнадцать минут пытающегося что-то у меня спросить.

– Из Аризоны, – ответил я, некстати вспомнив лохматое чудо, подобранное нами под колесами Игрушки. «Джей… падший ангел… береги его»… Вот сам бы и берег, если уж он тебе так дорог. Я мрачно дернул уголками губ.

– А что ты забыл в Аризоне? – скучающе удивился Ран. Я нахмурился, впервые толком разглядывая водителя. В темноте сделать это было трудновато, но мне сразу стало ясно – во всем облике парня сквозила легкая неадекватность. Волосы цвета черной в темном воздухе запекшейся крови. Сладковатый запах марихуаны от футболки.

Наверняка – сидящие в желудке амфетамины, отполированные сверху алкоголем. Дорогущая гоночная машина и случайный попутчик, виноватый только в том, что никак не может скончаться от естественных причин.

Так происходят дорожные аварии и наполняются смыслом утренние полицейские сводки в программе новостей. Если бы не было таких вот мальчиков – Америка давно бы умерла от скуки возле своих телевизоров.

– Был я в Аризоне. Дыра дырой, хуже – космическая дыра. Дыра космического масштаба, – продолжало нести парня. Он яростно цеплялся за руль и гнал с огромной скоростью. Подумав, я решил, что лучше бы за рулем сидел джедай – но вместо джедая я видел перед собой тощего парня в черной футболке с фосфорической надписью: «Мертвый бобер – счастливый бобер». И еще – дорогие золотые часы, небрежно обхватившие запястье. Часы мне понравились.

– Ран, сбавь скорость, – попросил я по-хорошему.

– Зачем? – ухмыльнулся японец. – Если не ехать вперед на всей скорости – можно и опоздать. Так думаете вы. А мы считаем, что черепаха доползет вернее. Но вот тут как раз и возникает проблема…

– Тем не менее, сбавь, – повторил я, будучи не уверен, что меня слышат. Ран пожал плечами:

– И не подумаю, – он вдавил ногой педаль до самого отказа. Взревев, спортивный зверь рванулся вперед, отчаянно сминая асфальт шинами, а меня отбросило на спинку сиденья. Наверное, то же самое чувствует космонавт при взлете или человек в падающем лифте. Я не мог пошевелиться, в лицо ожесточенно колотился ветер, в голове мелькала шальная мысль о том, сколько же сейчас выжимает скорости эта невстебенная тачка и в какую копеечку она влетела Рановскому папаше.

Судя по золотым часам, дорогому перстню и гребаной самоуверенности, вряд ли он угнал ее со стоянки богатого отеля. К тому же, совершенно неизвестно, есть ли в этом Богом забытом городке, непонятно сверкающем электрическим сиянием над темным горизонтом мира, богатые отели. Черт, да я названия-то его не знаю!...

А вот богатые японцы – точно есть. В конце концов, это же Техас – пристанище крупных землевладельцев и нефтяных магнатов. Почему бы здесь не быть и богатеньким японцам? И почему бы у богатеньких японцев не может быть избалованных, любящих скорость деток? Как же мне осточертели психи, готовые глотать что попало, бросаться под колеса и гнать на огромной скорости, когда я сижу на сиденье рядом!

Эй, в этом мире остался хоть один нормальный человек? Себя я с некоторых пор уже не считаю…

– Высади меня! – потребовал я, захлебываясь сухим резким ветром. Сердце как-то нервно дергалось. Вообще-то, я недолюбливаю еще и призраков на ночных шоссе… но я не собираюсь остывать на этом асфальте кровавой кашицей!

Ран крепче вцепился в руль и хищно улыбнулся. Я не думал, что японцы умеют хищно улыбаться – они всегда казались мне довольно мирной расой. Хотя, если взять среднестатистического самурая и накачать его дискотечной кислотой…

– Главное – не останавливаться, – твердо сказал японец. – Никогда. Ни за что. Так меня учил отец. Он учил, что сила – в последовательности. Если ты начал что-то делать – доделай это до конца. Если начал заниматься кендо – стань чемпионом. Если ты поступил в колледж – получай одни «А», вылези из шкуры, а сделай это. Если ты начал исследовать Дно – доберись до материка, куда не ступала нога человека. Если ты едешь по дороге, которая – твоя жизнь, – жми с максимальной скоростью и не останавливайся. Даже если перед тобой человек. Если он не дурак, то отойдет сам, потому что с психами не связываются. Сейчас увидишь…

– С дороги, придурок! – крикнул я полицейскому, который лениво махал нам рукой с зажатой в ней радаром, но моя отчаянная попытка сохранить ему жизнь прошла незаметно для всех участников преступления.

Взвизгнули шины, дорожная пыль встала столбом, заслонив место действия. Я услышал только глухой удар о капот и понял, что мне продолжает невероятно везти.

Как утопленнику. Эта трасса всерьез вознамерилась стать моей могилой.

Ран продолжал улыбаться и смотреть вперед. Тело полицейского осталось довольно далеко, километров за десять, когда я, наконец, дождался хоть какой-то реакции.

– Почему он не ушел с дороги? – Ран повернул ко мне голову, и я с нарастающей тревогой убедился в полном отсутствии на его красивом лице выражения хоть какой-нибудь осмысленности. Парень сорвался на крик:

– Почему? Он? Не ушел с дороги?

– Он на службе, идиот! Был. Теперь уже, наверное, нет, – прорвало меня. Я затрясся, желая только одного – чтобы мне дали в руки автомат и позволили пачками расстреливать молодых безмозглых слюнтяев, ни во что не ставящих ни свою, ни чужие жизни. Мне зверски, до дрожи в коленях и нехорошего подсасывания под ложечкой, хотелось добить его – хотя бы так, хотя бы словами.

Потому что убивать имели право – мы, которых жизнь сама выбросила на обочину. А он – он имел полное право разъезжать в дорогих машинах, курить травку и наслаждаться мыслью о предстоящем богатстве. Ему не полагалось знать о насильственной смерти и всяких там штуках. Экстрима захотелось? Настоящего экстрима, а не того, что показывают в залитом кровавой кашей из вражеских мозгов боевике?

Тогда – видишь адские огни на повороте?

Видишь рекламный щит, зубасто рыгающий тебе в лицо: «Купи хуйню – помоги детям»?

Видишь далекое безмолвное и хищное зарево города и лицемерно подмигивающий указатель: «МакКини– 10 км»?

Смотри, скотина узкоглазая, не смей отворачиваться! Это – бесконечная трасса в наш маленький ад, мой дружок! И такие, как ты, изнеженные папочкиными бабками и шлюшками, здесь – чужаки. А чужаков никто никогда не любит, увы, – закон природы.

– Ты дерьмо, – с ехидной злобой оскалился я. – Жалкое вонючее дерьмо. Это ты должен лежать там с выпущенными кишками. Черт, они должно быть, до сих пор на наших колесах!

И тогда Ран сделал то, чего я боялся – он бросил руль и закрыл лицо ладонями с длинными дрожащими пальцами.

Бросил руль. На полной скорости – не меньше двухсот в час. Нет, вы видели камикадзе?

Я вцепился в сиденье, чувствуя резкое онемение в ногах – и хотите верьте, хотите нет, перед моими глазами мелькнули кадры моего детства – вот я стою с накачанным под завязку наркотой братом перед сурово выговаривающим что-то Слоуни, вот Эйприл в развевающейся юбочке а-ля-Мерлин Монро и совершенно подростковых полосатых гольфиках, вот она же – обнаженная и загадочно улыбающаяся, вот мама – высокая и строгая, с красивым разрезом карих глаз и несерьезной прической …

Не зря я восхищался гоночной машиной Рана. Выписав несколько широких кругов в лучших традициях каскадерской практики, она соскользнула с дороги плавно, как пантера, мягко съехала в канаву и там застыла, жалобно подмигивая включившимися фарами. Резкие потоки воздуха обвивали мое лицо. Меня сперва резко отбросило назад, я ударился обо что-то макушкой, а потом новым толчком мое онемевшее от ужаса тело кинуло вперед.

Наверное, кто-то из нас задел магнитолу, потому что окружающую тишину вдруг разорвал громкий приятный голос Фрэнка Синатры. И когда я открыл глаза и подождал, пока они привыкнут к темноте, то обнаружил, что лежу на Ране.

У которого по подбородку стекает струйка крови из прикушенной губы, а из огромных, пугающе темных глаз тревожными сигналами бьют лучи задавленной паники.

– Ты как, в норме? – да, я в курсе, что такие вопросы в голливудских фильмах задают главным героям после того, как им прострелили грудь в трех местах и долго били по голове чем-нибудь тяжелым. После чего герои обычно встают и улыбаются знаменитой улыбкой «вместе мы победим кариес!».

Ран героем не был. Да и от золотой молодежи осталось одно воспоминание. Потерянный и какой-то жалкий, он немигающе смотрел на меня, а потом тихо сказал:

– Я никогда не убивал людей.

– Ну, все бывает в первый раз, верно? – облегченно улыбнулся я. Смертельная опасность миновала, и теперь мне хотелось смеяться – звонко, от всей души, как еще никогда в жизни. Не знаю, за что Бог любит таких подонков, как я…

Или он их просто терпит? В любом случае, я опять остался жив. Уже второй раз за ночь. Кажется, где-то на небе сейчас происходит ангельская пьянка.

Я осторожно отвел упавшую на глаза темную прядь. Ран был похож на зажатого актера, который никак не может расслабиться на сцене. К тому же его заметно трясло. Мне было нужно как-то успокоить парня, привести в чувство, сказать, что не все так плохо и могло быть еще хуже…

Главное – добраться до города. Шульдих и Наги, наверное, уже проклинают день, когда согласились ехать куда-то под моим предводительством. Шульдих, должно быть, вспоминает все свои любимые словечки из матерного лексикона, которые начал коллекционировать еще в младших классах. Я не мог их подставить. Мне нужно было добраться до города – любой ценой.

– Он ведь действительно не ушел с дороги, так? Хотя мог бы. Вставай… Нет, погоди… Черт!

Свет фар накрыл нас обоих так неожиданно, что Ран зажмурился и приоткрыл рот – совсем как изумленный младенец, которого только что оторвали от материнской груди. Каким-то звериных нюхом я уже знал – там, наверху, патрульная машина. Поэтому процедил сквозь зубы традиционное:

– Фак! – и, не медля ни секунды, закинул тощие ноги в дорогих, украшенных сто и одной потертостью, причем – руками модельеров, джинсах себе на плечи.

– Подонок, – зло сказал Ран и больше ничего не сказал. Мы упоенно целовались все время, пока свет, как нарочно, застыл на наших телах, заставляя спину покрыться липким безнадежным потом. Потом чей-то голос процедил: «Пидоры сраные!», кто-то смачно сплюнул, столп света скользнул в сторону и патрульная машина исчезла в той же тьме, которая когда-нибудь, если верить заманчивым обещаниям библейских пророков, поглотит и Нью-Йорк, и Лос-Анджелес, и все маленькие, ничем не примечательные городишки в забытых Богом уголках нашей великой страны. Где умеют так замечательно грешить. Под звездно-полосатым флагом. Это же все-таки демократия. Никогда не забывайте – несмотря на все, я – патриот.

Ран лежал подо мной тихо и, кажется, даже не дышал. Мы молча слушали шум удаляющейся машины, а потом я перевел взгляд на бледное лицо.

– Ну? – совершенно спокойно бросил мне в лицо парень, шумно выдохнув скопившийся в легких воздух.

– Что? – я начинал понимать, но не мог точно сказать – нравится мне эта идея или нет. Единственное, о чем я знал, вернее, ощущал, – это то, что под натянутой джинсовой тканью у Рана стоит – стоит так, будто он сейчас кончит, только потрется об меня еще раз. Как будто у него уже не хватало сил держать себя в руках дальше. Скорее всего, что-то из разряда амфитаминовых. Это можно понять.

Но я-то вроде вполне трезв. Только очень зол.

Тишина, характерная для ночных прерий. И мы – только двое во всем окружающем мире. И еще – Фрэнк Синатра. И вой какого-то одинокого, вероятно, оголодавшего койота. Вполне возможно, что призраки на шоссе уже спят. И личные мертвецы – тоже. Все спят – кроме нас двоих. И я еще не решил, что буду делать с этим дальше.

– Мне не слабо, – деловито объявил сын бизнесмена. Я подумал. Потом подумал еще. Потом спросил:

– А ты раньше когда-нибудь?...

– Нет, – загадочно улыбнулся этот мудак, и я с удовлетворенной злостью отметил, что он снова не в себе. Как будто авария протрезвила его только на какие-то считанные минуты. – Но все бывает в первый раз, верно?

Я перестал бороться с приступом злобы. Адреналин зашкаливал – казалось, ничто на свете не могло побороть этой внезапной первобытной агрессии – если бы мне дали оружие, пожалуй, я мог бы и убить. Кого, за что и нафига – еще не знаю. Оправдание всегда находится, его даже не приходится придумывать – оно появляется само собой, потому что вся жизнь – это всего лишь бесконечные прыжки на батуте.

И пусть завтра он протрезвеет окончательно, и вспомнит, и тогда, очень может быть, сам пойдет и повеситься на папочкином галстуке, – мне плевать. Он заслужил это.

Я заслужил это. Я же не пошел и не повесился. Да у меня и галстука-то нет. Пока что.

Осторожно положив руку на его ногу, я провел ею от неожиданно небольших беззащитных ступней с маленькими узкими пальцами, обнаруженных под кроссовками, до почему-то показавшейся мне трогательно плоской молодой задницы. На какой-то момент я застыл, не зная, что мне делать с моей рукой дальше – хотелось сжать пальцы изо всех сил, или рывком сдернуть висящий по-модному на бедрах ремень, или просто от души шлепнуть по упругой коже… Ран дернул ногой на моем плече.

– Ты что, разучился? Не тормози, а? – хрипло проговорил он, вызывающе глядя мне в глаза и словно пытаясь загипнотизировать. Злость снова всколыхнулась, как неожиданно раздувает свой капюшон побеспокоенная ядовитая кобра.

– Ублюдок! – я мигом раскаялся в минутной слабости. И выбрал второй вариант – от резкого рывка отлетела пуговица, Ран поморщился, снова закусив губу, вздрогнул обнажившейся кожей. Черт, да у него же весь подбородок в крови, в теплой и соленой крови, и член такой горячий, как будто его разогревали специально для меня, а все остальное холодное, и губы тоже, только пахнут крепким виски, сивушные масла – сильный запах, такой от мятной жвачки не выветрится. Папочка будет рад, что его сын – алкоголик, наркоман и убийца. И еще – «сраный пидор». И я, кажется, тоже, смотри-ка, как он меня хочет, так нервно дергается, губы полуоткрыты, на висках испарина. Наверное, я начну медленно, если смогу сдержаться, чересчур медленно, пусть попросит сам, он так славно стонет, как девчонка, у него отлично получится…

Мы оба заслужили это.

Я вел машину до самого МакКини, пока затраханный юный убийца отключился на переднем сиденье рядом, положив голову мне на колени и мешая дотянутся до коробки передач. Джинсы все так же висели у него на бедрах, поскольку пуговица приказала долго жить, я прекрасно видел уходящую в них узкую полоску между ягодицами. Но поправлять не стал. Таким он нравился мне еще больше.

Изящная, как красивая женщина вроде стервозной Вивьен Ли, «итальянка» почти летела, едва прикасаясь колесами к асфальту, а над нами – летело темно-синее небо. Понемногу начинало рассветать. Меня переполняло облегчение – и все-таки, я остался жив!

Это, безусловно, было чудесно.

Более того, я чувствовал себя по-настоящему удовлетворенным. Исчезли напряжение и беспокойство, растворилась в тягучей истоме глупая обида на мир. Эта ночь продемонстрировала его отношение ко мне как нельзя лучше – теперь я точно знал, что могу погибнуть в любой момент. Вероятно, мне следовало умереть уже давно, к этому неоднократно все и шло. Но почему-то, по какой-то странной причине, я все еще хотел жить. Иногда жить бывает даже приятно – об этом свидетельствовал сытый блеск моих глаз в зеркале дальнего виденья, различимый даже в кромешной тьме. И еще я улыбался.

Может быть, Ран не так уж не прав. Возможно, все это – просто часть грандиозной интриги, цель которой – вынудить нас мчаться без тормозов по дороге, ведущей к безумию. Мы почти доехали – Шульдих повернут на Детках, Джей убил Бога, а у мелкого – мания величия и типа амнезия. У меня и у самого есть небольшое личное безумие – я называю его – Старина Флэтчер. Но об этом – предпочитаю не распространятся.

Машину я оставил под навесом, как только добрался до первой попавшейся автостоянки, предварительно подняв верх над салоном. Я даже заплатил зевающему охраннику и еще раз бросил взгляд внутрь. Ран спал, и на его безмятежном лице не было ни тени, ни какой-либо черточки, которая бы портила его красоту. Разве что пара-другая красных припухлостей на шее – не помню, чтобы я бывал так несдержан, когда спал с девушками. Волосы в свете фонарей на автостоянке оказались выкрашенными в кислотный красный цвет. Тонкое гибкое тело, в меру широкие плечи и уже начинающие быть видными мускулы. До меня дошло, что ему, наверное, лет семнадцать, не больше, и документов у него на машину, скорее всего, нет. Должно быть, взял у папочки «покататься».

Покатался, ничего не скажешь. Чертов камикадзе. Пожалуй, не стану плакать, если никогда его больше не увижу. Мне как-то и Шульдиха с остальными хватает.

Подумав, я снова открыл дверцу. Нашел под сиденьем его футболку и натянул на себя, с отвращением запихав сморщенную и темную от крови Джея майку в синий мусорный бачок. Футболка была странной, без рукавов, зато – со стоячим воротничком и дурацкой надписью – «Мертвый бобер – счастливый бобер». Хотелось бы знать, кого они тут называют бобром… Плечи у меня пошире, но уж лучше нечто обтягивающее, чем нечто, заляпанное кровью, верно. Куртку я оставил Рану – как ни странно, по утрам в Техасе бывает холодно. Откопал среди всякого мусора в бардачке кожаный бумажник и мобильный телефон – дорогую игрушку – и сунул в свой карман.

Последний раз всмотрелся в лицо спящего, ежась от неожиданной утренней прохлады, покалывающей голые плечи, и покачал головой. Мне повезло. Если уж трахать мальчика – то вот такого, кислотного и глупого. Судя по поступкам – очень глупого.

Хорошо, я понимаю, почему полицейский не ушел с дороги, когда на него мчалась легкая стремительная «итальянка» на офигительной скорости. Это же Америка, наши полицейские – самые надежные ребята в мире. Вопрос в другом – почему же ты, гребаный японец, не остановился?

Ты вообще-то умеешь останавливаться?

– Ну? – грубо сказал мне огромный дядька, напоминающий Фредди Крюгера в мешковатом, небрежно висящем джинсовом комбинезоне, с пятнами масла на коже. И капитана Крюка за компанию – вместо его руки торчала культя с неровно зажившими шрамами. Крюгер культи не стеснялся, наоборот – словно выставлял ее напоказ. Как если бы здесь было чем гордиться.

– Вьетнам, – обрезал дядька, и я перевел взгляд на его лицо. Рембо. Только постаревший. – Вот, помниться, мы с парнями шли как-то по джунглям. И тут на нас косоглазые как наваляться. Они всегда это стадом делали. И дыра.

Черный колодец с воняющими дохляками. Меня обменяли – наши захватили какую-то шишку с русским акцентом. Они отпустили всех, кто выжил. Это был мой день рождения. Такой подарок сделала моя страна. Я до сих пор чувствую эту вонь. Чуешь?

– Нет, только масло, – почти не соврал я. В конце концов, мне повезло, что в ремонтной мастерской был хоть один человек, даже такой пьяный, как этот. Что ж, стало быть, будет меньше вопросов. – А ваша рука, сэр? Она...

– Руку я потерял в девяностом, – дядька бессмысленно посмотрел на культю, которая дернулась так, будто пыталась почесать нос. – Отрезало на фрезеровочном станке. Это не мешает мне зарабатывать бабки. Когда трахаешься с жизнью, главное – всегда быть сверху. Допустишь ошибку – и она тебя подомнет. Так-то, пацан. Ты похож на человека, который только что кого-то убил. Надеюсь, ты догадался его ограбить? Чем платить будешь?

Я вздохнул, вынимая только что украденный бумажник, – и приготовился врать.

С капитаном Крюком мне повезло. Он не только не стал требовать водительские права, но и действительно не задавал вопросов – просто согласился принять оплату наличными, вытащенными из бумажника Рана, довез меня до Игрушки на своем замызганном фургончике и в течение получаса копался в моторе, бросая в воздух поражающий изысканностью мат. Он даже не обратил внимания на то, что творилось в салоне.

А я все эти полчаса – смотрел на два полутрупа, спящих полуголыми в обнимку друг с другом и бутылкой из-под текилы (Наги все еще дрых на переднем сиденье, будто знал, что ему не стоит просыпаться). И мучительно соображал – почему это я – такой идиот, что готов взять с собой и второе тело, не приходящееся мне ни родственником, ни другом.

Просто парень, бросившийся под колеса.

Такой же случайный знакомый, как Ран. Только – не кислотный мальчик, не привыкший к смерти и приходящим после нее мукам совести, а – готовый в любой момент подохнуть, бродячий пес, как и мы. Так почему же, черт меня подери, мне не оставить эту разящую неприятностями псину валяться на дороге – и пусть уже «ангела» наконец приберет к рукам какое-нибудь древнее божество, вроде священных быков Египта?

Неужели только потому, что мой восемнадцатилетний брат так трогательно спрятал лицо у него в ложбинке между шеей и подбородком, а изрядно потрепанный и окровавленный ангел с крепко сомкнутыми ресницами и расстегнутой ширинкой джинсов – так бережно сжимает его талию мускулистыми руками, сплошь покрытыми шрамами ?....

 

МакКини, штат Техас

 

Город с ирландским названием МакКини встретил нас пивным фестивалем. Повсюду на улицах, между веселых домов с алюминиевыми желтыми козырьками и выставленными у входов диванами, на которых валялись собаки и дети, висели транспаранты и гремела танцевальная музыка. Девушки щеголяли в пушистых летних свитерах и коротких, чуть более обтягивающих, чем это считается приличным, юбках. Такие любила носить и Эйприл – в конце концов, во Флориде, откуда я родом, тоже случаются всякого рода фестивали. В остальное время молодежь предпочитает джинсы и футболки. По дороге я купил для Наги украшенные бисером мокасины – малыш был без ума от индейцев, наверное, в Японии такого добра не водится.

Мотель назывался «Бук-хаус», и он ничем не отличался от других таких же мотелей в других таких же городках.

Мы перекусили внизу картофельными оладьями, политыми сверху кукурузным соусом, с овощным гарниром. Шульдих заявил, что после того, как мы доедем до Мексики, нам всем придется садиться на диету. Потом мы поднялись наверх, в снятый нами номер, и я потребовал, чтобы нас с Джеем оставили в комнате одних.

– А теперь давай-ка разберемся, – я в упор посмотрел на сидящего напротив парня, который кивнул и серьезно уставился на меня. Большим, вечно расширенным, странным и по кошачьи немигающим зрачком единственного глаза.

Псих. Причем стопроцентный. Или просто – очень нестандартный человек. Это если, конечно, не делать поспешных выводов.

– Я готов, Брэд. Задавай вопросы, – кивнул он. Я заколебался:

– Твой Бог, он…

– Не умер, а жаль, – философски заметил Джей. – Впрочем, я так и думал. Боги не умирают. Только если их забыть. А Он сделал так, что теперь я его не забуду. Никогда. У меня не хватит душевных сил.

– Как ты узнал, что он не мертв? – вздохнув, я опустился в кресло. Легче не стало, но усталые ноги отказывались дольше держать тело в вертикальном положении.

– Я слышал Его, – Джей на секунду опустил ресницы – длинные, но бесцветные, будто выгоревшие навсегда на солнце. – Он не знает, что я его слышу. Но Он так часто делал это со мной… что теперь я слышу. К тому же Он слишком громко кричит – по-другому не умеет.

– Делал с тобой – что? – уточнил я. Не то, чтобы мне хотелось это знать, но мозаика из кусочков информации и воспоминаний прошедшей ночи никак не хотела складываться в единую картинку. Наверное, так же чувствовала себя агент Скалли, когда обнаружила, что ее напарник – не полный идиот, которому место – в психиатрической клинике для людей с пограничным состоянием рассудка.

– Много чего, – Джей пожал плечами и признался: – Он может и не прикасаться, просто говорить с тобой. С твоим сердцем. Он действует прямо через него, словно входит в черный вход, и тогда сердце начинает болеть. Его голос выжигает как огненный меч. Будь осторожен, Брэд. Если когда-нибудь Он услышит тебя, то выжжет дотла. И тогда твое сердце не успокоится никогда…

Я смотрел в спокойное лицо ангела, слушал рассудительные слова и никак не мог понять – почему мой мозг упорно пытается найти рациональное звено во всей этой чепухе?

Неужели только потому, что я все еще помнил растворившееся в жарком колючем ветре: «Джей… падший ангел… береги его».

А теперь Джей советует быть осторожнее мне. Именно этим я и собирался заняться. Мне очень не хотелось думать, что я сошел с ума или съехал с катушек – тогда, на трассе. Найти бы хоть подобие объяснения – и жить сразу стало бы проще…

– Однажды Он остановил мое сердце, – подумав, добавил «ангел». – Я почти умер. Балансировал на самой грани. А Он – стоял и смотрел с легкой брезгливостью, как будто я – полудохлая рыба или мышь из мышеловки, которой переломило хребет. Вот такая у Него любовь. Как-то странно, правда?

Не то слово. Я хотел спросить, что еще делал с ним этот странный Бог, но, кинув взгляд на след сигаретного ожога, резко передумал. А вместо этого спросил:

– Как ты убил его?

– Я подошел к нему со спины и ударил ножом, – просто ответил Джей. – Раз или пять. Может, пятнадцать. Не больше двадцати. Не могу сказать точно.

– И твой Бог не заметил, как ты подходил? – недоверчиво прищурился я. – Не может быть, чтобы он не заметил. Если он такой сильный.

– Он был занят. Молитвой, – Джей померцал в мою сторону кошачьим зрачком. – Он ничего не замечает, когда молится.

– Интересно. Кому же он молится, если он – Бог? – удивился я. И сердито нахмурился – кажется, я зря позволяю втягивать себя в эту дурацкую игру. Как будто я и впрямь верю в падших ангелов и злых Богов.

Но я же видел призрак на шоссе? Видел же?...

– Самому себе, – предположил Джей «логично». – Или Другим.

– Так их еще и много? – меня слегка отпустило. Это уже слишком. Так я и впрямь перестану удивляться – даже если вдруг встречу самого Будду.

– Я слышал двух, – всерьез принял мои слова Джей. – Они ответили на молитву и долго спорили с Богом. Я чуть не оглох. Бог сказал им, что никогда не вернется, и изгнал из своего сердца. А потом он пришел ко мне и сделал это, – Джей неожиданно рывком распахнул отвороты кожаного жилета, и я, оцепенев, увидел длинный, словно зазубренный шрам, двумя кривыми росчерками «украшающий» безволосую грудь.

Крест. Действительно, если бы я был Богом, то не мог бы придумать отметины лучше.

Значит, кресты против него не действуют. Ну и правильно, он же не вампир. Этот вариант отметаем сразу. Если только какая-нибудь старая, языческая магия… Я помотал головой и сосредоточился.

– Он сказал, что это поможет уйти от слишком пристального Их внимания, – сказал Джей бесстрастно, застегивая жилетку обратно. – Он был прав. С тех пор я действительно ничего о Них не слышал. Может быть, Он оказался сильнее и убил Их? Не знаю, а врать не стану.

– Тебе было больно? – тихо спросил я, озабоченно хмуря лоб, будто это действительно помогало хоть что-нибудь понять.

– Нет, – сказал Джей. – Мне не было больно. Не помню, как это называется, но мне никогда не бывает больно. Только иногда бывает страшно – вдруг он заиграется, и я умру. Как маленький ребенок – Он никогда не знает, когда нужно останавливаться.

– Погоди, – я заинтересованно окинул взглядом худую невысокую фигурку, сидящую по-турецки в кресле.

Многочисленные шрамы… конечно, это многое объясняет. Возможно, и призраку найдется разумное объяснение? – Я читал. Ты не можешь совсем не чувствовать, просто твоя кровь движется медленнее остальных. И ощущения приходят более слабыми – сперва ты упадешь, рассадишь до кости коленку, а потом, часа через два, ушиб начнет слегка болеть?

– Или так: сперва ты не поймешь, что ранен, а через два часа – рухнешь в обморок от кровопотери прямо посредине дороги, – Джей оглянулся на вошедшего в номер Шульдиха. Брат с дебильной счастливой улыбкой поставил на стол перед нами поднос с двумя кружками дымящегося кофе и тарелкой намазанных малиновым вареньем тостов.

– Стащил на кухне, – радостно объявил он. – Нет ничего, чем бы не заплатили за красивые глазки… Осторожнее, обожжешься!

– Это ничего, – ответил Джей, пригубив из своей кружки горячий кипяток. – Это мне даже понравиться. Я люблю ощущать хоть что-нибудь.

– Да, но лечить обожженное горло придется на мои деньги, – сварливо возразил я, отбирая у Джея кружку и ставя ее ближе к работающему на полную катушку вентилятору. – А у меня и так недобаланс…

– Давай кого-нибудь ограбим, как Бонни и Клайд, – жизнерадостно предложил Шульдих, садясь на подлокотник рядом с Джем. Я ревнивым взглядом проследил, как мускулистая рука ангела обвивается вокруг талии моего брата.

Однозначно, прошедшая ночь не прошла ни для кого даром. И о чем я только думаю? Они же оба – несовершеннолетние!...

Впрочем, кто бы говорил, верно? Отогнав воспоминание о красных волосах явно несовершеннолетнего Рана и его опухших губах цвета перебродившей вишни, я строго посмотрел на брата.

– Шульдих, а не мог бы ты свалить от…

– О Господи! – недовольно сказал брат, а Джей негромко усмехнулся. – И когда ты прекратишь делать это?

– Что именно? – полюбопытствовал я. Шульдих вскочил на ноги и вредно заявил:

– Пинать всех вокруг, когда сам запутался и ничего не понимаешь, – с этими словами Шульдих вышел, громко хлопнув дверью. Я с облегчением вздохнул – следовало сосредоточиться, тем более, что Джей мигом посерьезнел и теперь молча глотал кофе с неестественно прямой спиной и опущенным в кружку единственным глазом. Интересно, а глаз ему тоже Бог того?... Тьфу, надо же, какая мерзость!

– Откуда он вообще взялся-то? – вырвалось у меня.

Джей все так же молча отставил кружку и принялся выкладывать. Все таким же спокойно-равнодушным тоном.

– Он появился в нашем доме, когда я был совсем еще маленьким. Мы часто проводили время вместе, когда моих родителей не было дома, – Он приходил через окно, играл со мной, учил меня разным фокусам, а иногда просто баюкал на руках и пел. У Него красивый голос. Потом он убил для меня бабочку – когда я хотел взглянуть на нее поближе. А затем я захотел увидеть, как выглядят девочки, потому что моя подруга из соседнего двора сказала, что мы чем-то отличаемся друг от друга. Я спросил у Него, а Он ничего не сказал, а на следующий день взял меня на руки и отнес в какое-то помещение… я был еще совсем крохой и не очень хорошо запомнил.

Там было темно, но свет лился из щелей и освещал маленькую спящую девочку. Еще меньше меня. Она была похожа на куклу – белый, как пенки с молока, чистый лоб, огромные голубые глаза, в которых не было страха – только любопытство, маленький носик. Как фарфоровая кукла. Я спросил, почему она не двигается, а он сказал, что она мертва, что Бог убил ее, потому что она совершила грех, уже будучи рождена на свет вне брака и любви, что убивать грешников – не грешно, и что я могу играть с ней сколько угодно, пока не придет время возвращаться домой, когда у родителей кончится смена на заводе…

Я подошел ближе и потрогал лоб куклы – она была холодной, как лед. Мертва? Мне это ни о чем не говорило.

Почему-то вдруг стало противно. Мне не хотелось играть с ней, и я попросил, чтобы Он отвел меня домой прямо сейчас. А Он подхватил меня на руки, смеясь, закружил по воздуху, а потом крепко прижал к себе и сказал, что еще рано, что Он еще не научил меня новой игре, которая должна мне понравиться – не сейчас, а когда я подрасту.

И когда Он положил меня на холодный пол, я почему-то словно оцепенел и не мог сдвинуться с места. Только иногда косился глазами на спящую куклу – почему-то мне все казалось, что сейчас она не спит, что смотрит, что ей тоже любопытно, и тогда я потянулся к ней рукой, чтобы помочь, чтобы подвинуть ближе, а она взяла и упала – и я увидел черные слипшиеся волосы и такую же черную дыру на затылке. Я не знал, что это, но Бог нахмурился: «Посмотри, что ты наделал! Ты ее сломал, такую отличную игрушку. Мне придется тебя наказать». Я думал, что Он отшлепает меня, как это делал отец, хоть убейте, я не мог понять, зачем, если я ничего не чувствую.

Но Он просто позвал меня. Громко. Как умеет. И тогда я впервые узнал, что такое боль, что чувствуют люди, когда их разрывает на кусочки. Это было не похоже на неприятные покалывания, когда отец меня шлепал. Кажется, я вырубился, а очнулся уже позже, в своей кроватке, не понимая, кто и что меня окружает, и не приснилось ли мне все это – и темное помещение, и мертвая девочка, и злой Бог, и вся эта безысходная боль, и ощущение прикосновения чужих губ к моему покрытому испариной лбу, когда меня отпустило…

– Прекрати! – не выдержал я. Меня мутило, как будто память никак не желала выпускать наружу что-то, связанное с такой же глухой темнотой. – Давай без подробностей.

– Как хочешь, Брэд, – Джей покладисто кивнул. – Он приходил ко мне и после. Наверное, у моих родителей не было денег, чтобы оплачивать услуги домашних нянь. Однажды, когда я проснулся, они уже были мертвы, а рядом со мной лежал окровавленный нож. Тогда Он исчез, но вернулся позже. Он сказал мне, что это я убил их, что они умерли потому, что не должны были видеть Бога здесь, где растет Его маленький ангел. Но я знал правду… все время, пока мы были в бегах – я уж не знаю, от кого Он скрывался, от земного ли правосудия или от Других Богов, – все это время, я знал, кто на самом деле виноват в их смерти.

И я ждал. Я знал, что Он не всесилен. Однажды в Аризоне мне приснилась мама, и я выбежал из дома в слезах. Там индейские резервации, а рядом – есть церковь, старая, похожая на скелет, только в ней мне было хорошо и безопасно, а Он долго искал меня, будто что-то мешало просто увидеть как обычно. А когда нашел, остановил мое сердце. Но вскоре будто одумался – прижал меня, задыхающегося, с посиневшими губами, к себе и сказал, что прощает меня, что я – Его падший ангел, но Он верит в меня и подарит мне свою силу, когда это будет возможно. С тех пор я часто думал об этом. О церкви. О силе, которую он решил мне подарить против моего желания. О родителях. О том, что, судя по книгам, все Боги жестоки, о мертвой девочке и мертвой бабочке. О том, что когда Он молиться, он словно бы перестает слышать – сидит бледный, с закрытыми глазами и шевелит губами, будто с кем-то разговаривает. Я выбрал момент, когда мы сняли номер в полностью пустом мотеле. И тогда я убил его – вышел из душа, едва не поскользнувшись мокрыми ступнями на полу, подошел сзади и ударил ножом.

Дальше я помню плохо, мне пришлось бороться с охватившим меня нежеланием что-либо делать, с болью и Его слабеющим с каждым ударом голосом внутри сердца. Не знаю, хватит ли меня на подобное еще раз. Когда пелена спала с моих глаз, я увидел кровавую кашу, в которую превратилось его лицо. Костяшки моих пальцев саднили. Я был ранен, но еще не знал этого. Потом мне пришлось убить мотельщика – чтобы остаться в живых самому. Ему хватило одного удара, впрочем, он – явно был грешником. Я долго выбирался из города, делая шаг за шагом в полной темноте. Мне было страшно и противно – я понимал, что на горячую пылкую любовь моего Бога могу ответить только одним. Ты умеешь ненавидеть, Брэд?

– Было дело, – пробормотал я, не желая вспоминать. – Было дело…

– Тогда ты поймешь, – Джей отставил кофе. Провел по бледным губам бледным же языком. – Я не стал Богом, хотя мог бы. И я понимаю, что втравил вас в неприятности. Если Он уже знает, я не ручаюсь за то, что будет через час. Ты ведь хотел избавиться от меня, Брэд? Так вот, лучше сделать это сейчас, пока я не стал представлять для вас смертельную опасность.

Я глубоко вдохнул воздух. Просто втянул его ноздрями, как хищный зверь. Точно, я собирался избавиться от него сразу же, как только разберусь что к чему. И я сделал бы это, несмотря даже на то, что после рассказа Джея во мне глухой волной поднялось тихое бешенство – я ненавижу, когда мне не оставляют выбора. Каждый раз, когда я принимал условия игры, навязанные мне жизнью, я понимал, что снова «оказываюсь снизу», что я – такая же пешка в этой дурацкой игре, как и те, кто спокойно спит в своих уютных домах и не думает о том, что они будут есть завтра и где переночуют.

Но сейчас я был вынужден – и мне показалось, Джей действительно не стал бы таить на меня обиду

А вот Шульдих стал бы. Сегодня утром он заявил мне, что верит Джею – так, как если бы он был взаправду ангелом. «Он не причинит никакого вреда. Это не чушь, а интуиция», – твердил брат, а глаза говорили об одном – что кому-то придется плохо, решись он возражать. Я даже испугался – а вдруг снова случится приступ, и мне придется лицезреть вялого Шульдиха, смотрящего в никуда с изумленным выражением лица. Но, несмотря даже на это, я был согласен рискнуть – очень похоже, мы имеем дело с чем-то большим, чем полиция или мотельщик, которого надо убедить в нашем общем совершеннолетии путем долгого качественного вранья.

Мы имеем дело – с опасным маньяком, вдобавок, обладающим каким-то непонятным методом здорово пудрить другим людям мозги. Судя по рассказу Джея, он уже прикончил немало человек, а теперь – ищет своего «маленького падшего ангела» и, пожалуй, сомнет каждого, кто попадется на его пути. Потустороннее – ну уж это вряд ли. Искусное шарлатанство, игра на нервах и, возможно (нехотя я допустил и такой вариант), некие экстрасенсорные способности.

Вступать с таким крутым чуваком в открытую борьбу – это вам не в шашки в поддавки сыграть. Здесь, боюсь, и поддаваться не придется…

– Мне жаль, Джей, – сказал я решительно. Одноглазый парень безмятежно пожал плечами:

– Я понимаю. Все в порядке. Мы с Шульдихом… – не договорив, он махнул рукой и снова уткнулся глазом в кружку. Я почувствовал раздражение. Нужно было собраться с мыслями, найти брата и как-то мирным способом, без разгрома гостиницы, истерик, безумных приступов и очередных убийств (может, хватит с нас уже, а?), уговорить отказаться от нелепой затеи взять Джея в Проводники.

Никакой он не Проводник. Так, жертва обстоятельств, как и мы. Вот только Шульдих, похоже, уверен в обратном. Даже неожиданную поломку Игрушечки он расценил как долгожданный Знак. Тогда как я был уверен – красный Ягуар просто израсходовал свой автомобильный ресурс, и теперь единственным шансом спасти его от гибели стали ежегодные амортизационные отчисления на ремонт.

– Уходи, как только допьешь кофе. Я объясню ему, – поднявшись, я с трудом ступил на пол (ноги заныли так, будто хотели отвалиться и где-нибудь полежать в уголке) и вышел из комнаты, оставив Джея дохлебывать остывшую, безвкусную для него жидкость.

Наги сидел в большой комнате и пялился в телевизор на очередное ток-шоу. Не отрываясь от просмотра, он кивнул на мой вопрос:

– Шульдих ушел за куревом. Сказал, что скоро вернется, если ему не приспичит прогуляться.

Вот так. Значит, сейчас он может быть где угодно. Я нахмурился – видимо, брат всерьез на меня дуется. Неужели одна ночь секса способна так проехаться по мозгам? Я думал, это только у девушек бывает…

По крайней мере, теперь я знал, что делать дальше. Вытурить Джея из номера пока брат не вернулся и заявить ему, что тот ушел самовольно. Подготовиться к немедленному отъезду – куда угодно, только не в Аризону. Заставить Наги почистить зубы, что-то я не припомню, чтобы сегодня он этим занимался. И если эта тварь еще раз появиться здесь – вежливо объяснить, что нечего, мол, приставать к занятым людям, а ваш ангелочек давно уже летает под другим небом…

– Брэд, новости, – тихо сказал Наги. Я сел рядом – и мальчик инстинктивно прислонился к моему плечу своим – худеньким и острым. От него исходили волны живого человеческого тепла, и на секунду мне стало не так тошно.

Первой новостью местного канала оказалось сообщение о контракте, заключенным городом и неким японским бизнесменом, который выкупил контрольный пакет акций местной нефтедобывающей компании.

Я смотрел на невысокого крепкого японца, пожимавшего руку мэру, но мой взгляд то и дело соскальзывал на паренька, безучастно стоящего за спиной отца. Красные волосы, растрепанные местным сухим ветром, прикрытые глаза, бледная кожа и загадочная полуулыбка. Ран оказался страстным, будто всего-то и требовалось – развести его на секс, а остальное он уже сделал сам. В жизни не видел, чтобы кто-нибудь заводился так с пол-оборота, должно быть, в МакКини и впрямь продается толковая наркота.

Значит, я был прав, и такие тачки бывают только у сыновей очень богатых родителей. Что ж, наверное, это справедливо.

Не успел я порадоваться за Рана, как дикторша тут же огорошила меня очередным известием: о том, что буквально два часа назад на пересечении Двадцать четвертой улицы и Росс-авеню произошло убийство молодой девушки по имени Фанни Брайс. Подозреваемый схвачен на месте преступления и, безусловно, является убийцей, поскольку был перепачкан свежей кровью жертвы. При приезжем преступнике оказалось водительское удостоверение на имя Стефана Цветковски, два пакетика запрещенного законами штата Техас наркотика, известного как «амброзия», и порция марихуаны. Личность подозреваемого сейчас устанавливается в убойном отделе полиции МакКини, куда журналистов не пустили в виду презумпции невиновности. Хотя о какой уж невиновности может идти речь?

Экран показывал уводимого полицейскими рыжего парня, даже не пытавшегося сопротивляться, хрупкая ладонь Наги все крепче сжималась на моей руке, а я лихорадочно соображал с застывшим на экране взглядом – пока в моих глазах вместо картинки не начали мелькать отдельные ряды пикселей.

Значит, Бог нашел нас. И он не собирается показывать свою так называемую Силу в полном объеме, видимо опасаясь пресловутых Других. Но он достаточно умен, чтобы задержать нас в МакКини на какое-то время. Разумеется, они разберутся и выпустят Шульдиха за неимением доказательств, вопреки всему, я продолжал упрямо верить в судебную систему Соединенных Штатов. Это же мы когда-то написали «Декларацию прав человека». Но, возможно, будет слишком поздно. И ладно бы, опасности подвергались только мы с Джем, нам обоим, похоже, не привыкать. На моих руках – малолетний пацан, а Шульдих достаточно бесшабашен, чтобы вляпаться в неприятности даже сидя в тюрьме.

Все мои планы летели к черту. И я точно знал, кто был в этом виноват. Не Джей, нет, как я уже говорил, он был – всего лишь жертвой, чье виктимное поведение незаметно сменилось агрессией.

Священник.

Я отчетливо помнил тонкую шею – ее можно было обхватив и чуть-чуть крутануть в сторону, и тогда никакая Сила не помогла бы ему не умереть. Нужно будет подсказать этот вариант Джею.

Первый раз я видел его в мотеле в заштатном городишке под названием Лаки, где он снимал номер на двоих.

Второй – в прачечной, где Наги заподозрил его в откровенной педофилии. Как показал практика, не так уж он и ошибался, хотя Джея язык не поворачивался назвать ребенком.

И, наконец, третий раз – на шоссе 35, глубокой ночью, где он в своей дурацкой бейсболке, не прикоснувшись ни разу, чуть не вывернул меня кишками наружу и не заставил блевать моими же собственными воспоминаниями.

Сказать, что я просто разозлился – не значило сказать ничего. Я был – в тихом, хладнокровном бешенстве.

Как тогда, когда убивал шерифа Горна.

И с каждым разом это состояние нравилось мне все больше.

 

МакКини, штат Техас

 

Я оторвал голову от местной прессы, полной сообщений о потерявшихся собачках и школьном конкурсе красоты, – сквозь солнцезащитные очки меня изучали внимательные глаза. Даже не знаю, почему я решил, что они внимательные – должно быть, потому, что Ран смотрел на меня так, будто увидел впервые. А еще – слишком долго, будто он заново оценивал события той ночи двухдневной давности.

Мне и самому было о чем с тех пор подумать, пока официант за стойкой порядком нервничал, наблюдая, как я раз за разом заказываю себе кофейную бурду, стоившую под стать качеству – то есть, почти ничего. При этом он еще умудрялся смотреть на экран небольшого телевизора, где вперемешку с рекламой жвачки и лосьона после бритья «Олд Спайс» рассказывали о последних событиях чемпионата по футболу. Пока на экране Ромарио выводил бразильцев в финал, а комментаторы в перерывах обсуждали, как Марадонну дисквалифицировали из-за допинга, на другом конце стойки копились грязные тарелки с остатками жареного картофеля и чашки из-под кофе.

Больше в баре не было никого, кроме пожилой женщины, которая сидела одна за столиком, ела клубничное мороженое и читала какую-то книгу.

Меня слабо интересовал футбол. Гораздо больше меня интересовало то, что мир, похоже, полон паранормального. Наконец-то я нашел в себе силы с этим смириться. Мир полон мутантов. Вчера я видел, как Наги Наоэ передвинул с одного края стола на другой чашку кофе, не прикасаясь к ней и пальцем, когда думал, что я не наблюдаю за ним. Объяснить такое с точки зрения здравого смысла – невозможно. Мир полон странных вещей. Двое суток назад на ночном шоссе меня едва не расплющило молотом собственных воспоминаний. Джей – падший ангел и чуть было не убил

Бога, который имел неосторожность купиться на его красивые янтарные глаза…. глаз?

Здесь в ходу иные законы, понятные лишь посвященным. Мир полон моральных уродов, вроде меня. Потому что при виде трезвого и очень серьезного Рана в тугих джинсах, белой рубашке с короткими рукавами поверх оранжевой футболки, меня вдруг охватило странное ощущение. Это ведь я грязно трахал его на откидных сиденьях роскошного автомобиля. Одна из странных вещей, которых полон мир. Когда дело касается таких штук, привычная логика не срабатывает, а разум только беспомощно поднимает руки.

– Ты хотел меня видеть? – как ни удивительно, Ран казался совершенно другим. Даже голос у него изменился, став слишком спокойным для человека, которому есть над чем подумать.

Определенно, в трезвом состоянии он нравился мне больше.

– Присаживайся, – я подвинулся в сторону, освобождая проход ко второму стулу. Не рискнув заказать ни одно из блюд в местной забегаловке (пару минут назад бармен на моих глазах придавил таракана ногой в могучем кроссовке), я хлебал уже третью чашку кофе и чувствовал себя так, будто глаза вот-вот вылезут из орбит, а сердце устанет непрерывно колотиться о ребра.

– Ты… – Ран замолчал, непонятно смотря в мою сторону черными очками, и я понял:

– Брэд. Парень, с которым …

– Я помню, – прервал меня Ран.– Все, кроме имени. Продолжим?

Кивнув, я нахмурился. У меня создалось такое впечатление, что парня не волнуют события той ночи.

– Лучше начнем сначала, – я сделал глоток и отодвинул чашку под подозрительным взглядом официанта. Моя мать, школьная учительница, всегда говорила, что никогда не мешает повторить собеседнику свою мысль дважды – так больше уверенности, что дойдет. – Ты – потомок небезызвестной в Японии фамилии потомственных банкиров. Еще у тебя есть мать, сестра, и все вы живете в Японии, а сюда твой отец приезжает заколачивать бабки. Верно?

– Ты умеешь читать газеты, – подтвердил Ран, сцепляя на столе руки в самой непринужденной позе.

– Далее. Позавчера ты ехал по шоссе 35 в состоянии наркотического и алкогольного опьянения. Там ты подобрал попутчика – парня, назвавшегося Брэдом. Который стал свидетелем того, как ты сбил на полной скорости полицейского. Ты в курсе, что в штате Техас убийство полицейского при исполнении карается смертной казнью? А дальше вы с этим парнем, твоим попутчиком, переспали прямо в той же машине, буквально пару милями дальше от места убийства. Как ты считаешь, это нормально?

– Не намного ненормальнее, чем шантаж, – откровенно выразился Ран. Значит, до него все-таки дошло, а я уже было начал сомневаться в чьей-то вменяемости. Я приподнял брови – ну надо же, никакой истерики, сухой деловой тон, должно быть именно так его папочка разговаривает с подчиненными. Честно говоря, после наших приключений я ожидал несколько другой реакции. Тогда он вел себя как сумасшедший самой опасной разновидности – «маньяк идейный».

Я повторил все, что говорил по телефону и замолчал, ожидая реакции.

Молодой японец зачем-то вытащил из пластмассовой салфетницы украшенную цветочками бумажку. Скомкал ее длинными пальцами и бросил на стол перед собой. Он производил впечатление человека, за спиной которого – надежный тыл. Что-то вроде аэродрома, куда можно без особых жертв приземлить бумажные самолетики легкомыслия.

Такие – всегда имеют запасной парашют. Хорошо бы и мне обзавестись чем-то подобным.

– У тебя действительно серьезные неприятности? – спросил Ран напрямик. Я пожал плечами и так же честно ответил:

– Действительно. И будет лучше, если ты…

– Хорошо, я согласен на твои условия, – Ран щелчком отбросил комочек бумаги в мою сторону. – И кстати, спасибо, что не поехал в полицию. То утро в машине я вряд ли когда-нибудь забуду. Впредь буду осторожнее.

– Меньше левого базара, мальчик из элиты, – намекнул я. – Давай к делу.

Ран, не отвечая, лениво покопался в нагрудном кармане рубашки и положил на стол перед собой два аккуратных картонных кусочка. У него была вполне американская манера выражаться, должно быть, он не в первый раз раскатывает по Штатам на отцовских машинах.

Мир полон космополитов. Что не удивительно в наш век повальной глобализации. Мы разъезжаем на немецких автомобилях, работаем на японских компьютерах, пьем шотландский виски, пользуемся бразильскими медикаментами и скрываемся от итальянских папарацци. Так чего уж теперь удивляться?

– Здесь две визитки. Это адрес одного хорошего парня, который вполне способен помочь уладить твою небольшую проблему. Вот еще один адрес. Пойдешь по нему и спросишь мистера Накамура. Это его казино – «Морская звезда». Там полно всякого отребья. Ты скажешь охране, что ты от меня. Тебя проведут к хозяину, не спрашивай, почему. Он – опасный тип: однажды жизнь повернулась к нему задом, и с тех пор он ее имеет. У него есть проблемы с законом и деньги, последние ему некуда девать. Если он поверит, что тебя послал я, и не убьет сразу, то, скорее всего, спросит, каким образом он может оказать мне услугу. Тогда-то ты и скажешь ему то, что говорил только что мне. Этого хватит?

– Пока что это все, – я продолжал смотреть на Рана и постепенно начинал понимать: никто из нас не застрахован от паранормального.

Всему можно придумать объяснение. Некоторые виды наркотиков вызывают повышенное сексуальное влечение. Злость и адреналин могут толкнуть на изнасилование.

Тарелки над Лонг-Айлендом были всего лишь силами наших ВВС. Телекинез – мистификация изощренного и зловредного разума. Наги Наоэ – обычный ребенок, как и все дети – талантливый манипулятор. И если подумать хорошенько, вероятность того, что два дня назад в моей тарелке супа были галлюциногенные грибы, имеет на несколько десятков процентов больше, чем то, что я действительно встретил на шоссе призрака или телепата. Я уж не говорю о Старине Флэтчере.

Но теперь творилось что-то совсем уж необъяснимое. Секс – не выдумка. И жизнь – не выдумка. Нет никакого смысла продолжать считать девственность добродетелью в наш далеко не пуританский век. Каждый второй американский подросток имел в своей жизни хоть один гомосексуальный контакт, но, будь я проклят, если мне не хотелось заняться этим еще раз именно с ним. Жаркая штучка.

– Если мне понадобиться что-нибудь еще, я свяжусь с тобой снова, – сориентировался я. Грех винить судьбу – мне просто повезло, что я стащил телефон именно у Рана. С его связями мне и остальным вполне могла сойти с рук наша маленькая стычка с так называемым Богом. Кем бы этот тип ни был.

В больнице, куда я позвонил, мне сказали, что сержант Тип отделался парой переломов и сейчас находится вне опасности. Когда я набирал номер пейджера Рана, обнаруженный в записной книжке его мобильного телефона, я очень надеялся, что он не догадался проделать то же самое. Иначе бы весь мой план оказался там же, где сейчас нахожусь я. А именно – в самой дерьмовой заднице.

– Договорились, – Ран встал, поправил темные очки и неожиданно улыбнулся. Задумчивой неясной улыбкой, какая обычно бывает у японцев:

– Тебе идет эта футболка. Забавная, хотя, на мой вкус, чересчур обтягивающая. Где брал?

– Отхватил по дешевке, – сморозил я, чувствуя облегчение. Значит, он не догадался позвонить и ничего не знает о сержанте Типе. – А бумажник – за психологическую консультацию. О том, что убивать – глупо. По крайней мере, бесплатно.

– Некоторых – и бесплатно можно, – не согласился Ран и вышел из кафе. Официант нервно дернулся и посмотрел в мою сторону. Я демонстративно допил бурду в чашке, бросил на столик мелочь и тоже поднялся.

Надеюсь, он не имел в виду меня. Впрочем, чтобы уловить в голосе проклятого японца ехидство, особого музыкального слуха не требовалось.

Иногда, прыгая на батуте, можно увидеть кусочек неба.

 

МакКини, штат Техас

 

Честно говоря, я недолго думал о красноволосом парне и о том, что, возможно, он просто меня надул.

Мне было некогда об этом думать – я и так потратил на размышления два дня, теперь – пришла пора активно действовать. Рано или поздно этот тип с глазами цвета коньяка хорошей выдержки и в безвкусной бейсболке должен что-нибудь предпринять. Ведь не ради же интереса он стал убивать на улицах? Предупредив Джея и Наги, чтобы не вздумали высовываться, я в тот же день направился по указанным на визитках Рана адресам.

Первый адрес привел меня прямиком к адвокатской конторе некоего Говарда Теллера, в зеленом доме с американским флагом на одном из балконов. Хозяин конторы был человеком понимающим – он выслушал меня и долго звонил по телефону, отрывочно оперируя юридическими терминами. Половину из которых я уже знал. Каждый раз, въезжая в новый штат, я останавливался возле центральной библиотеки в первом же от границы городе и, пока Шульдих дрых в машине, шел собирать информацию. В конце концов, неплохо знать, в какие неприятности можно влипнуть.

Вот, например, в Калифорнии нельзя держать в качестве домашних животных улиток, ленивцев и слонов. В Берлингейме запрещается плевать на всей территории города, за исключением бейсбольных площадок. В Лафайете плевать на землю закон не запрещает при условии, что никого нет на расстоянии в пять футов. В штате Джорджия запрещено клеить на автомобили стикеры непристойного содержания. В штате Пенсильвания состояние пожарных шлангов обязано подвергнуться осмотру за час до начала пожара. Закон города Бельведер звучит буквально так: "Собака не должна появляться в общественном месте без хозяина на поводке".

А в Техасе разрешено выносить смертные приговоры преступникам, которым на момент совершения преступления исполнилось восемнадцать лет. Для того, чтобы тебя посадили на электрический стул, требуется совсем немного – убить полицейского или пожарного, захватить заложников, ограбить ночью дом, поджечь что-нибудь или изнасиловать одинокую старушку. Или просто – убить кого-нибудь за приличные бабки. Всего делов-то.

Плотный, крепкий, с блестящей лысиной и грубоватым добродушным лицом, мистер Г. Теллер положил трубку и посмотрел на меня так, будто размышлял о чем-то важном.

– Ну, мистер, вы его вытащите? – спросил я. Сейчас мне не помешал бы человек, который встанет на мою сторону. Так сказать, союзник. Пусть даже для этого мне придется позвонить отцу Рана и рассказать, чем занимается его балбес в свободное от учебы время.

– Не могу гарантировать, но приложу все усилия, – заявил адвокат. – Его взяли на месте преступления с наркотиком в кармане. Ваш приятель не мог выбрать более удачного способа испортить себе жизнь. Но я попробую. В судебной системе штата Техас – достаточно дырок для того, чтобы он мог бить себя в грудь и кричать о своей невиновности. К счастью, он не стал сопротивляться при аресте.

– А почему это вы станете мне помогать? – осторожно поинтересовался я. Чистенькая и много говорящая о заработной плате хозяина атмосфера кабинета угнетала своей добропорядочностью. Как будто бы я уже отвык от того, как, по идее, должны жить и работать все нормальные люди.

– Не то, чтобы я вам не доверяю, но хотелось бы понять. Я ведь не смогу вам заплатить.

– Вам не нужно объясняться, молодой человек, это вполне закономерное желание, – мистер Тэллер поднялся, подошел к стене и отодвинул зеленую драпировку. Стену украшал ковер, на котором висело штук пять образцов холодного оружия, среди них – катана, судя по всему, вполне боевая и даже заточенная.

– Посмотрите на эти вещи, мистер Кроуфорд. Чтобы приобрести их, я работал не один год. Особенно мне дорога эта вещь – ее привез мистер Фудзимия, в качестве подарка, японцы весьма щепетильны в таких вопросах. Семья вашего знакомого Рана небезызвестна в наших краях, многие иностранцы вкладывают деньги в здешние скважины и честно платят штату налоги. Видите ли, в нашем мире можно либо быть пешкой в чьих-то играх, либо – свободным человеком. А свободу гарантируют только деньги. Их можно презирать – но для этого нужно, как минимум, иметь. Большие деньги есть там, где есть большие связи. Сейчас я свободен настолько, что могу позволить потратить немного на собственное удовольствие. Вы меня понимаете?

– Вполне, – усмехнулся я. – Когда-нибудь Фудзимия-младший станет тем, кто будет привозить вам такие подарки. Поэтому вы уже сейчас стараетесь его приручить. В том числе, выполняя некоторые просьбы.

– Именно, – мистер Тэллер еще раз любовно осмотрел коллекцию и задернул драпировку. Я представляю, сколько денег он тратит на охрану и сигнализацию. – Многие ошибочно полагают, что свобода – это когда ты ни от кого не зависишь. На самом деле, свобода – это когда все зависят от тебя. А для этого приходится быть полезным. Один-два раза, а потом они приходят сами, и вот уже просто не могут без тебя обойтись. И тогда – можно начинать диктовать свои условия. Вы кажетесь мне достаточно сообразительным, чтобы понять такую простую вещь. Простите, какой колледж вы заканчивали?

– Самый лучший, – сказал я, вспоминая полутемное помещение «Памелы» и отполированную почти до блеска барную стойку. И – ночную трассу, когда ветер звенит в ушах, Ягуар мягко преодолевает холмы и повороты, из магнитолы льется какая-нибудь мелодия и почему-то хочется смеяться.

Распрощавшись с мистером Тэллером, сторонником обычного американского практицизма, придуманный еще Бенджамен Франклин, который начинал как мальчик-курьер, а закончил – Президентом США, я отправился по второму адресу. Пивной фестиваль уже прошел, и ветер обрывал остатки транспарантов, цепляя их за деревья и нося за собой всюду бумажные, причудливо скрученные клочки.

Казино «Морская звезда» произвело на меня удручающее впечатление. Для начала там стояло два огромных охранника, которые одним своим видом сдерживали стремящуюся влиться внутрь пестро-аляповатую толпу. «Радости третьего тысячелетия», «Потрать деньги на классные развлечения», «Проверь свои силы в рулетке» – это были лишь немногие лозунги, отнюдь не отличавшиеся изысканностью стиля. В принципе, мне было плевать, чем занимается местная элита, я обогнул хвост очереди, проигнорировал двух хорошеньких рыжих девчушек в люрексе и бусах, положивших на меня глаз, и нырнул, как и говорил Ран, в замусоренный, усыпанный пластиковыми бутылками переулок.

Навстречу мне скрипнула железная дверь. Лицо показавшегося человека было ничуть не эстетичнее, чем первобытные физиономии у центрального входа.

– Фудзимия, – сказал я как пароль, щелчком выбрасывая сигарету. Кивнув, бугай открыл передо мной дверь. В полутьме коридора я вдруг оказался словно посреди толпы но, приглядевшись, понял, что это – всего лишь огромные плакаты с изображением накачанных мужчин и девиц, развешанные по стенам.

Не без труда пробравшись через сломанный турникет, какие стоят в подземке, я попал в тускло освещенное помещение, где вместо одной стены было огромное окно. Сквозь стекло наблюдался зал казино и яркая, как стая бешеных попугаев, толпа вокруг рулеток и «одноглазых бандитов».

Поразмыслив, я понял, что стекло вряд ли видно из зала, поскольку увлеченные игрой посетители даже не смотрели в ту сторону. Сладковатый запах, витающий в воздухе, говорил о том, что недавно здесь курили марихуану. Именно от таких мест предостерегают своих детей все нормальные матери.

Раздавшийся за спиной шорох заставил меня вздрогнуть и обернуться. В комнате, освещенной одной-единственной лампочкой, я был не один – на мягком с виду кожаном диванчике устроилась парочка гангстерского вида – человек в стильном черном костюме отчаянно, будто в последний раз, лобызался с сидящей у него на коленях девицей с ворохом разноцветных перьев на шее.

На другом таком же диванчике сидел мужчина лет сорока, и, судя по оттопырившимся подмышкам, имел в запасе не только дар красноречия для того, чтобы убедить несогласных. Он дымил сигаретой, стряхивая в мраморную пепельницу на подлокотнике, и не обращал на происходящее вокруг никакого внимания.

Третий кожаный диванчик оставался свободным. Я развалился на нем, а девушка, на секунду оторвавшись от губ своего американского партнера, цинично улыбнулась в мою сторону и подмигнула густо накрашенным глазом с красивым японским разрезом. Я безмятежно подмигнул в ответ, даже не надеясь, что меня пристрелят из ревности.

Это было бы слишком просто. Если кто меня и убьет, скорее всего, это будет случайная машина, не вписавшаяся в поворот. Впрочем, подмигивал я не то, чтобы серьезно. Во-первых, в девушке не было ничего особенного, что отличало бы ее от сотен таких же, а во-вторых – на вид ей было не менее сорока с хвостиком. Не хотел бы оказаться с ней в одной постели.

Я закрыл глаза и подумал о Ране. А когда открыл, то был вынужден вжаться в диванчик с твердым намерением не шевелиться в течение ближайших пары вечностей.

Мертвец в ковбойской шляпе устроился прямо рядом со стеклом и, казалось, был всерьез заинтересован в том, что происходило внизу. Но, уловив мой взгляд, обернулся – я вздрогнул, встретившись с привычной голубизной мертвых глаз. Холодных, хотя когда-то они прямо-таки лучились добродушием. Держу пари, при жизни этот человек умел все – ломать и убивать, уничтожать одним взглядом и лезть к своей цели по свежим трупам. И, тем не менее, в данной ситуации он был жертвой. Впрочем, как и все мы.

Жертвой хмурой тетеньки по имени Смерть. Как утверждают производители футболок, мертвый бобер – счастливый бобер.

Старина Флэтчер кивнул мне, как старому приятелю, и снова уставился вниз. С колотящимся сердцем я оторвал от мертвеца взгляд – и обвел им помещение. Где нас было всего четверо – не считать же и впрямь пятым безумный проект моего подсознания. К которому я с некоторых пор начал уже привыкать. В конце концов, у каждого из нас – свой пунктик. Вон, Шульдих до сих пор грезит о солдатах из секретных лабораторий Пентагона…

Итак, кто-то из нас четверых. Но кто?...

Японовидная девица со стажем опытной шлюхи, притворяющаяся нимфеткой.

Тип, лихо тискающий ее на диване, образчик «гангстерское Чикаго 50-х». Было в нем что-то неуловимо итальянское.

Мужчина средних лет с физиономией Кевина Костнера в «Телохранителе». В том моменте, когда Уитни Хьюстон приставляет к его горлу катану.

И я – двадцатидвухлетний парень в джинсах и обтягивающей футболке с дурацкой надписью и с темными от хронического недосыпа кругами под глазами. Страдающий перманентными галлюцинациями.

Кто именно? Я произнес этот вопрос одними губами, но мертвец только покачал головой, чему-то бесшумно усмехаясь. В этот момент дверь открылась, ганстероватого вида парень, скинув с колен обиженно пискнувшую девицу, встал и спокойной походкой двинулся к ней. Из щели лился красноватый свет – я так понял, это и была берлога самого Накамуры, местного босса, вероятно – какого-нибудь якудзу и знакомого Рана.

Прищурившись, я проводил гангстера взглядом.

Рука типа нырнула в карман. Это движение было слишком вальяжным, слишком ленивым для человека, весьма неплохо управлявшегося с грудью дамочки минутой назад. И либо мне привиделось, либо его спина действительно была напряжена несколько больше, чем он хотел это показать. Да и зрачки бегали из стороны в сторону чаще обычного – такие рефлексы людям очень трудно контролировать, я бы на его месте непременно одел очки.

Я сорвался с места буквально секунду спустя после того, как дверь кабинета вновь захлопнулась. И с удовольствием отметил, как позади меня вспыхнуло, расползаясь, странное сияние. Как будто сверкнула молния.

Это могло означать только одно – я был прав. Старина Флэтч, славный парень родом откуда-то из этих краев, опять не подвел меня. И в ту секунду, когда я уже схватился за ручку двери, меня остановили – парень с физиономией Кевина Костнера приставил к моей голове холодное, как лед, дуло пистолета, и процедил сквозь зубы голосом, отдающим металлом:

– Руки за голову. Теперь – становись на колени.

Я предпочел послушаться. По спине бежали крупные отчетливые мурашки, откуда-то некстати накатил приступ легкого удушья. Вонзающаяся в районе шейных позвонков пуля – удовольствие сомнительного плана. Но ощущение тревоги все-таки заставило губы разомкнуться вопреки настойчивым предупреждениям инстинкта самосохранения.

– Мистер, у него в кармане револьвер. Вы можете мне не верить, но что мешает проверить?

– Ты когда-нибудь думал о смерти? – ехидно спросили меня сзади. Я медленно кивнул – еще как думал, хотя и не в такой ситуации. Еще я успел услышать характерный свист и, полуобернувшись, увидеть мелькнувшую над моей головой сталь. А потом меня приняла в свои объятия черная дыра – одна из тех, в которых пропадают наши звездолеты в фантастических фильмах.

Джип двигался плавно, повизгивая тормозами на поворотах. Квартал за окнами сменялся кварталом, это все еще был МакКини, не такой уж и законопослушный городок, как показалось мне с первого взгляда, а головная боль почти разорвала мою несчастную черепушку пополам. Простонав что-то неразборчивое, я с трудом повернул голову …

…и натолкнулся на неприятную улыбку сидящего рядом со мной типа. Средних лет. Средней наружности. С узкими, растянутыми к вискам глазами. В дорогом белом костюме, пахнущем дорогим одеколоном. Костюм мне понравился – белоснежный и холодный, он навевал мысли о внутренней чистоте. По которой я подразумеваю отсутствие всякого мусора вроде совести и принципов.

– Назови свое имя, – сказал японец сухим бесцветным голосом. Его улыбка с точностью напоминала последнюю улыбку Рана – только японцы умеют улыбаться так, как будто на самом деле они этого не делают. С непонятно спокойными непроницаемыми глазами. Если передо мной не был сам мистер Накамура, якудза и Большой Босс, то я – не был тем, кто вот уже два месяца вполне успешно борется за свое выживания в наших славных Штатах.

А с такими людьми, как подсказывал мне инстинкт самосохранения, следовало вести себя исключительно вежливо. И не настаивать на ответной вежливости.

– Брэд Кроуфорд, – я с усилием приподнялся, достигая более-менее вертикального положения. – Меня направил к вам Ран Фудзимия…

– Это мне не интересно, – оборвал меня японец голосом, которого хотелось слушаться. Было в нем что-то этакое, будто обладатель голоса привык к жестокости и даже получал от нее некоторое удовольствие. И это я тоже взял на заметку – мало ли что понадобиться в этой жизни. – Как ты узнал, что Сол Джендер собирается меня убить?

Положим, я это тоже знал, но вот ты? Где вы познакомились?

– Я не знаком ни с каким Солом Джендером, – сказал я и облизал пересохшие губы. В голове завывало почище, чем в водопроводных трубах в ветреный денек. – Мне просто показалось, что он вел себя неестественно.

– Конкретнее, – Накамура сдвинул к переносице тонкие брови. Джип, словно по мысленному приказу, остановился, и меня чуть не вырвало – должно быть, удар по голове действительно был слишком сильным. Я объяснил – и про спину, и про бегающие зрачки, и про деланную вальяжность движений. Накамура слушал меня, не перебивая, а потом уточнил:

– Не стоит врать мне.

– Я понимаю, сэр. Это – все. Я не имею привычки таскать за пазухой булыжники, это непрактично, – устало сказал я, вспоминая синие щеки Флэтчера и его пустые глаза.

Нет уж. Это – мое личное безумие, и мне совершенно не хочется, чтобы о нем знал кто-нибудь, кроме меня. Ни Шульдих, ни остальные. Даже призрак с трассы 35. Это же все-таки тайна.

– Сол Джинджер втирался в мое доверие уже давно, – заметил Большой Босс, словно раздумывая вслух. – Он ни разу не выдал себя. Мне пришли сведенья совсем из другого источника. У тебя отличная интуиция. Это интересно, но у меня нет времени. Тебя прислал Фудзимия-младший? Что понадобилось ему на этот раз?

– Мне нужна пушка и куртка. Знаете, такая, со множеством карманов, вроде армейской, – выдавил я из себя и закашлялся. И был немало удивлен, когда услышал негромкий смех – при этом уголки губ Накамуры почти не сдвинулись с места, как будто в последний раз этот человек смеялся очень и очень давно.

– Всего лишь? – наконец, спросил он. – В прошлый раз Ран потребовал гораздо больше. Это нетрудно. Джеферсон, подойдите.

Под строгим взглядом якудзы охранник отдал мне свою куртку. Армейского типа, почти такую же, как та, что я оставил в машине Рана. Которая оказалась чуть широковата мне в плечах, но, в целом, вполне меня устроила.

Вероятно, потому, что у нее были такие замечательные внутренние карманы.

– Смотри сюда, – сказал затем Джеф приятным баритоном, не без сожаления вручая мне пушку. – «Walther P88 Compact», совсем еще малыш, ему всего-то годков пять. Даже копы до сих пор пользуются P5, а эти – для военных спецподразделений. Преимущества – пока копы снимают свои пушки с предохранителей, ты успеешь выстрелить несколько раз, к тому же эта – абсолютно чистая, ни одна баллистическая экспертиза не найдет, к чему придраться. Емкость – пятнадцать патронов. По сравнению с обычными армейскими пистолетами – меньшего размера. Не буду уточнять, сколько стоит, тебе повезло, приятель. И запомни, – телохранитель посмотрел на меня так, будто только что взял меня на заметку, отложил в своей памяти и занес в черный список.

– Эта штука – все равно как наркотик. Чувствуешь себя всемогущим. На самом деле требуется много везения, чтобы остаться в живых. Как только получаешь оружие – смерть начинает охотиться за тобой. Будешь наглеть – и кто-то получит шанс как следует пнуть твой труп. Как стрелять, в курсе?

– Да, – холодное прикосновение металла приятно порадовало кожу рук. Все лучше, чем такое же ощущение в районе шейных позвонков. Джеф кивнул и занял свое место в машине. Джип вздрогнул, будто собрался немедленно сорваться с места. Напоследок Накамура повернул голову и поднял на меня свои странные, будто выцветшие черные глаза.

– Будешь завоевывать мир, не уничтожай всех несогласных. Тебе понадобятся рабы, – медленно произнес он.

– С чего вы взяли, что я собираюсь завоевывать мир? – полюбопытствовал я сквозь мелькающие в глазах искры. Собственный голос показался мне сдавленным и незнакомым.

– Посмотри на себя. У тебя – взгляд убийцы. Мне нравятся такие люди, – якудза, не прощаясь, поднял черное стекло. Я сказал свое «спасибо» самым вежливым тоном, на который только был способен, а потом долго тихо матерился на ближайшей скамейке, ощупывая затылок. Голова раскалывалась так, что хотелось лечь и не двигаться. С этой мыслью я кое-как добрался до мотеля «Бук-хаус» и без сил рухнул на кровать, совершенно не обратив внимания на отсутствие в номере кого-либо, кроме меня самого

Меня разбудил телефонный звонок. Чертыхнувшись, я вытащил телефон из кармана джинсов и рявкнул:

– Чего надо?

– Мистер Кроуфорд? – осведомились на том конце голосом адвоката. – Мне кажется, проблема с обвинением вашего друга в убийстве решена.

– Вы его вытащили? – обрадовался я, забыв про головную боль, отдающуюся последними отголосками где-то в мозжечке. – Ну, слушайте, вы так оперативно справились! Я обязательно передам Фудзимии…

– Боюсь, вы меня не совсем поняли, – вежливо перебил мягкий и вкрадчивый голос Говарда Тэллера. – Я здесь совершенно не при чем. Будьте так добры, посмотрите новости и хочу сразу предупредить: если ваш приятель попадется снова, вытащить его теперь не смогу даже я. До свидания.

Пару минут я удивленно поморгал в сторону трубки, а затем, не мешкая, бросился к телевизору. К счастью, он даже работал, что бывает далеко не в каждом мотеле. Помехи не в счет, я уловил главное – а именно: тот факт, что сегодня ровно в полдень местное отделение полиции было атаковано отчаянными террористами, которые в наглую разнесли полтюрьмы с помощью пары взрывов, и полиция с ног сбилась, разыскивая по всему городу заключенных. Половина из которых обнаружилась дома, в объятиях семьи и детей.

Далее перечислялись фамилии тех, кто все еще находится в розыске.

Не понимаю, как я ухитрился разбить о стену всего один стул. К счастью, никто, кроме меня не видел моего срыва, а мотельщику я заплатил за стул и за молчание. После чего одел свою новую куртку, тщательно спрятал пистолет за пазухой, в один из внутренних карманов, и вышел из мотеля. До пригорода, где меня должны были ждать, мне пришлось добираться пешком. Увидев меня, Шульдих сделал нарочито виноватое лицо и поспешил спрятаться за мужественно принявшего на себя главный удар Джея.

Походя к ним и намекая зловещим голосом, что я жду объяснений, причем немедленно, пока я тут кого-нибудь не покалечил, я скомкал на ходу и выбросил в кювет записку, в которой ровным, чуть ли не каллиграфически почерком было написано:

«Брэд! Наги повел машину в пригород, к конюшням «Броукен Серкл». А я ушел – на мыловаренный завод, а потом в полицию за Шульдихом. Встречаемся за городом в любое время. Кстати, классная у тебя футболка. С благодарностью за то, что не вышвырнул сразу, – твой Джей».

 

Участок между трассами 35 и 40, Оклахома-сити-Санта-Фе, Техас

 

– Инстинкт убийцы, – сказал Шульдих, дожевывая последние липкие куски яблочного пирога, прихваченного в придорожной забегаловке, и запивая его колой из бумажного стаканчика. – Думаю, в этом все дело. В детективах всегда говориться – если ты начал убивать, вряд ли остановишься. Первое убийство обычно случайное или в состоянии аффекта. Второе – уже спланированное. Сперва убивают жертву, потом свидетелей, потом полицейского, который докопался до сути, потом начинают убивать просто так, забавы ради…

– Заткнись, – сказал я, проверяя внутренние карманы куртки. Куртка Джефа была добротная, старая, вытертая под мышками, и, в числе многих других достоинств, имела существенное преимущество перед всеми остальными: она обладала тысячью и одним карманом, и внутри, и снаружи. То, что надо.

 

Небольшое семейное совещании накануне решающего сражения. Как убить телепата? Разве что не думая.  

– Я и не думал, – пожимает плечами Джей. – Я просто сделал. Потому что ненавидел.

Я задумчиво киваю. Слишком сложно, наши мозги привыкли отрабатывать всевозможные варианты развития событий. Когда из-за каждого угла ожидаешь нападения, невозможно не пытаться на это забить. Если скажешь себе: «Не думай о зеленой обезьяне» – будь уверен, в ближайшие пятнадцать минут ты будешь думать только о ней.

 

Я проверил шкатулку, принесенную мне Раном сегодня утром. Сейчас, когда металл приятно холодил пальцы в одном из внутренних карманов, я почти не жалел, что позвонил ему снова. Я поднял голову – Джей и Шульдих стояли, прижавшись друг к другу бедрами.

– Как ты думаешь? – с обычным отрешенно-философским видом спрашивал Джей. – Кто победит, если будут драться бобры и козлы?

Шульдих лениво пожал плечами:

– Понятия не имею. А все-таки кто?

– Бобры, – ответил Джей. Так, словно и впрямь собирался сказать что-нибудь умное. – Потому что бобры – добры, а козлы – злы. Вот и Брэд, видимо, так считает.

Я с новой силой возненавидел свою футболку – вернее, футболку Рана. Впрочем, хорошо, когда у команды – отличное настроение, по крайней мере, похоже, никто не думает о том, насколько все это серьезно. Кроме меня, конечно.

Брат засмеялся с перемазанным в яблочной начинке лицом, а Джей неожиданно высунул бледный язык и быстро облизал сухие обветренные губы. В последнем городке, где мы останавливались, он зашел в парикмахерскую и состриг индейские космы, мотивировав это тем, что это поможет ему решиться.

Еще раз столкнуться с Богом – в открытую.

И снова: как убить телепата? Вопрос на засыпку.

 

– Можно использовать какую-нибудь считалочку, – предлагает Шульдих. – Что-нибудь простенькое, вроде «Раз-два-три-у-меня-огонь-внутри». Или попсовую мелодию – например «Уа-уа, как кружится голова». Что-нибудь навязчивое. Это сделал Рич в «Человек без лица» и Григ в «Чудище Хонклайнов». У них получилось…

Вот так. Сперва мы верим в призраков, потом – в то, что методы книжных героев имеют шанс на существование. Так мы, пожалуй, поверим в то, что Апокалипсис уже случился, только мы в этот момент спали.

Как убить телепата? И можно ли вообще убить человека, который может залезть в твою черепную коробку и посмотреть, что там внутри, кроме белесо-серой жижи?

– Не сработает, – качает головой Наги с обычно-серьезным видом. – Даже если что-нибудь будет вертеться в голове, если он так силен, как говорит

Джей, вряд ли это поможет. Он может проникнуть и дальше. И тогда, дядя Брэд, тебе конец.

– Нам всем конец, – мрачно поправляет Шульдих. – Я одного никого никуда не отпущу.

Спорить бесполезно. И в самый уголок сердца закрадывается теплая мысль – я буду не один. А так – уже легче.

 

Я оглядел шоссе. Ровный и гладкий асфальт трассы давал ответвления – проселочные дороги, уходящие куда-то вглубь местных прерий.

Мне повезло – ребята сами попросили остановиться именно здесь, на повороте, чтобы спокойно перекусить. Это был самый укромный уголок во всем штате – я специально прочесал путеводители в поисках удобного для засады места. Если он не дурак, то нападет здесь – где нет полиции, где никогда не слышали о законе, потому что холмы, сосны и белки не нуждаются в законах. На самом деле, довольно мрачный уголок девственной природы – мрачнее разве что Великий Каньон.

 

– Давайте рассуждать логично, – предлагает Наги. – Мы можем положить ему взрывчатку в машину. Не по воздуху же он летает. Взрывчатка не думает. Джей, ты у нас, кажется, спец по обращению со взрывчатыми веществами? И откуда бы, интересно?

Джей пожимает плечами и то ли врет, то ли говорит святую правду:

– Я умею читать.

– Да ты посмотри на карту! – взрывается Шульдих. – Здесь только пронумерованных трасс штук сто, не меньше! А сколько просто дорог? Может, мы еще и снайперов по всем обочинам поставим? А что, как вам идея привлечь армию, пусть они не зря свой хлеб едят! Мы же не знаем, где он появится. Даже если мы и Детки, но не можем же мы предугадать все сразу!...

– Деток не существует, я их выдумал, – устало говорю я, Но Шульдих не обращает на мои слова никакого внимания. Как всегда. Ему так легче. А мне сейчас некогда проводить психотерапевтические беседы.

Этот тип, называющий себя Богом ,- безусловно, стопроцентный маньяк. Но если исходить из того, что логика у него не божественная, а вполне человеческая… В любом случае, я знаю, где бы появился я. Но ребятам об этом знать – совершенно не обязательно.

Я постараюсь справиться со всем этим сам.

 

Призрак появился неожиданно, как и полагается призраку. Худой, высокий, в рубашке священника со стоячим воротничком. Лицо аскета. Свежий шрам – должно быть, работа Джея. Глаза – доброй, уставшей собаки. Коньячная глубина напрягала. Ее хотелось пить и пить снова, она приятно отзывалась внутри своей горькой теплотой. Я начал бормотать себе под нос:

– Кот встретил мышь в доме, и сказал: шуток кроме, мы идем с тобой в суд…

– Здравствуйте, молодые люди, – голос у Бога был приятным, вибрирующим глухой хрипотцой. Профессионально поставленный голос священнослужителя. – Здравствуй, Джей… Тебе идет новая прическа. Жаль, что ты не спросил у меня позволения.

Джей открыл рот – но, вместо слов, только облизнулся. А Шульдих взял его за руку. Это был очень нежный жест – демонстративный и направленный против призрака. Который усмехнулся и неожиданно зло прищурил коньячные глаза.

– Это не имеет значения, – заявил он. – Любовь – не имеет значения. Если Бог выбирает себе жертву, он не останавливается ни перед чем. Об этом очень хорошо знал Авраам. На самом деле он прирезал своего сына. На алтаре. Принес в жертву этого хрупкого юношу с влажным телом девственника. Во имя Бога, которого любил. Эта история – всего лишь о несовпадении любви. Так часто бывает. Все Боги – не очень-то хорошие ребята.

– Этим же вечером, – монотонно продолжал шептать я. – Предпочел бы колбасу, ну да делать, видно, нечего…

– Знаете ли вы, молодые люди, почему погибли Содом и Гоморра? – намекнул призрак, скрестив на груди руки. Нервные круги под глазами. Подергивающаяся щека. Он еще ненормальнее, чем мы, раскатывающие по всем Штатам в поисках места под солнцем либо чем бы то ни было. – Эти люди не были грешниками. Они просто осмелились делать то, что позволено только Богу. Только тому, кто имеет власть. Правда, Джей?

– Да пошел ты, – тихо, но решительно сказал Джей. – Ты убил моих родителей и ту девочку. И бабочку тоже убил ты. Если все Боги жестоки, я, пожалуй, буду атеистом.

– У тебя ничего не выйдет, мой падший ангел,- мило улыбнулся призрак. Доброй улыбкой священника. – Я рад, что ты осознал последствия, но отступать уже поздно. Ты станешь Дьяволом. Моим зеркальным отражением. Это я и имел в виду, когда говорил, что передам тебе силу. Знаете, в один прекрасный момент каждому Богу надоедает быть добрым….

– Отвечает мышь коту: так как к этому суду нам присяжных не собрать – только время зря терять, – пробормотал я, чувствуя на груди холод металла.

Металлической шкатулки и кое-чего еще металлического. Можно попробовать сейчас, пока он занят пустой болтовней…

– Что там у тебя? – неожиданно рявкнул призрак, поворачиваясь ко мне.

 

– Надо придумать что-нибудь другое, – размышляю вслух я. – Надо сыграть на его психологии… на самомнении… надо убедить его, что мы готовы сдаться, что мы идиоты и ничего про него не знаем… что-то неожиданное… даже не знаю… И пять штук глаз – вызывающе-зеленые, спокойные черные и один яростно янтарный – смотрят на меня с раздражающей надеждой.

А мне, если честно, хочется лечь в кровать и заснуть безо всяких сновидений, потому что сновидения – это тоже необходимость бесцельно загружать свой мозг.

 

Я невольно отступил назад и с ужасом понял – я не готов. Не заставляйте меня это делать! А вдруг он снова влезет в меня и заставит вспомнить то, что надежно похоронено, то, над чем я давно возвел отличную усыпальницу из белого мрамора. Ну и где ты, Старина Флэтчер, мой близкий друг, ближе, чем кто-либо? Проклятый мертвец, почему тебя нет рядом, когда мне так нужна твоя помощь?...

«Дай я посмотрю. Не прячься, ну же…Будь умницей, и я убью тебя быстро».

Я закрыл глаза и подумал о Ране. О длинных ногах и теплой влажной волне, накрывающей тебя с головой. Секс – отличная штука, когда хочется расслабиться и забить на проблемы. Воспоминания не принесли облегчения. Что-то мешало мне сделать хотя бы шаг, хотя бы двинуть рукой. Где-то совсем рядом Джей выкрикнул с хриплой угрозой:

– Я тебя ненавижу!

– Бога нельзя ненавидеть. Нельзя ненавидеть того, кто тебя создал, – рассеянно ответил призрак, не оборачиваясь и терзая меня теплотой и глубиной глаз. «Покажи мне это… Брэд».

Давление ослабело, наверное, потому что где-то в другой реальности Джей продолжал выкрикивать навязчивые угрозы. Как будто все уже понял и хотел помочь. А вот Шульдих, обычно такой разговорчивый, почему–то молчал. Что касается меня, я проявлял недюжинное упорство, продолжая вполголоса твердить – уже вполне машинально:

– Отвечает кот важно: я сам – сто присяжных, обвинитель и Судья, адвокат и прочее. Я, короче, смерть твоя. Смерть твоя, короче.

Мой мозг словно опалило моментальным смертоносным холодом. Буквально на секунду, а мне уже захотелось сжаться в комок и взвыть от ужаса. Но, к счастью, он тут же отпустил меня.

– И всего лишь? – рассмеялся призрак. – Оружие, о котором никому ничего не надо знать? И вы действительно ничего не знаете? Он вам не сказал? Надо же, как забавно! Может, покажешь?

– Отпусти их, – я с трудом боролся со сном – как человек, у которого резко упало давление. – Они все равно ничего не знают.

– Ты сумасшедший? – откровенно удивился призрак вслух. – Нет, я убью всех. По очереди. Кроме моего ангела. С ним я сделаю что-нибудь более… хм, забавное. Ты слышишь меня, Джей? Бог умеет наказывать…

– Ты думаешь, что всемогущ? – прохрипел я, потому что горло сдавило, будто обручем. Краем глаза я увидел упавшего на колени Джея, которого корчило в непонятных судорогах. Наклонившись над ним, Шульдих крепко сжимал извивающееся тело в объятиях. Я вяло удивился: неужели наш призрак настолько самоуверен, что вот так разбрасывается силами.

В таком случае, он – дурак и заслуживает своей участи. Я, хоть и медленнее, чем нужно, но все-таки вытащил из-за пазухи семейный раритет Рана. При виде которого призрак снова залился молодым, приятным смехом:

– Брэд, ты серьезно? Ты думаешь, этой штукой можно меня убить? Я слышал о сутрах, отгоняющих демонов, но мы живем в двадцатом веке! Это так по-детски! Я думал, вы уже достаточно взрослые, чтобы не верить в сказки! Ох, Брэд, ты меня убьешь!

– Именно этим я и занимаюсь, – я без сожаления откинул шкатулку древней работы в сторону, развернул свиток и начал читать вслух.

 

– Осторожнее, это – семейная реликвия, – ровным голосом говорит Ран. – Стоит бешеных бабок. А это – адрес, куда прислать после использования.

Он даже не спросит меня, зачем мне сдалась эта вещь? Интересное дело. Красная челка падает на глаза и обычные солнцезащитные очки, парень сдувает ее обратно.

– Токио? – я верчу визитку между пальцами, недоверчиво смотрю на Рана. – Я просто просил что-нибудь этакое… А ты мне раритеты суешь. Что будет, если твой отец узнает о пропаже?

– Он меня убьет, – лаконично отвечает Ран. Я хмыкаю:

– И с чего бы такое доверие? Только потому что мы с тобой классно зажгли тогда в тачке? Так это, знаешь ли, совсем не умно…

Дело происходит в переулке, одном из тех, где полно мусора и ночуют бомжи. Сейчас здесь совершенно безлюдно, поэтому я расслаблен и не ожидаю нападения. Оказывается – зря. Узкие пальцы Рана, оказавшиеся неожиданно сильными, хватают меня за отвороты куртки и прижимают к кирпичной стенке. От меня пахнет водкой, которую я успел выпить в ближайшем баре, а от него – только свежей молодостью.

Я не успеваю ничего сказать и ничему удивиться, как губы молодого японца уже прижимаются к моим, сцепляясь с ними почти намертво, не желая упускать ни одной секунду и не давая мне времени вдохнуть. Интересно, сколько человек способен выдержать без воздуха? Я начинаю считать про себя, как опытный пловец: «Раз… два… три…».

Следует признать, Ран обалденно целуется. Гораздо лучше, чем большинство из моих случайных подружек. Я выясняю, что если закрыть глаза, то поцелуем легче управлять, получая при этом настоящее удовольствие. Тело Рана под футболкой – жаркое и горячее, его пальцы у меня на груди, бедрах, лице, касаются моей шеи, их прикосновения – почти как электрические разряды. Я безнадежно втягиваюсь в эту игру, позволяя ему будить во мне древнюю, как мир, жажду удовлетворения. Ран отстраняется на пятидесяти двух. Меня хватает только на изумленное:

– Какого черта ты творишь?...

Ран молча смотрит на меня. Он снимает очки – дьявол, а у него странные глаза, какого-то пугающего фиолетового оттенка. Раньше я их толком и не видел – из-за темноты или солнцезащитных очков…И выражение у этих глаз странное.

Судя по нему, он меня ненавидит. Ничего не понимаю. Это тоже возбуждает, хотя куда уж больше. Чертов камикадзе, так ведь и сдохнуть недолго, слышал про такую штуку – спермотоксикоз? Но я ничего не делаю, только чувствую себя полным идиотом, когда он молча вынимает из рюкзака распечатанную пачку «Мальборо», зажигалку «Кэмел» и маленькую фотокарточку Эйприл – все, что я сдуру оставил в карманах куртки, которой закрывал его после секса в машине. Всунув мне все это в руки, Ран отступает, на ходу возвращая солнцезащитные очки на место.

Я удивленно смотрю на кусочек картонки, с которого мне улыбается Эйприл, еще живая Эйприл, переворачиваю его и вижу – номер телефона.

– В общем, звони мне, когда сможешь, – уже спокойно предлагает он, медленно проводя пальцами по губам. Они снова распухли и стали цвета перебродившей вишни. – Например, если опять захочешь кого-нибудь шантажировать.

Еще пара секунд замешательства – и я прихожу в себя. Зло бросаю вслед:

– Эй, ты что, думаешь – вот так просто и уйдешь?

– Поспорим? У меня самолет через час, мы с отцом возвращаемся в Токио, – раздается со спины Рана, и он сворачивает из переулка на улицу.

А когда я бросаюсь вслед, то вижу только случайных утренних прохожих, удивленно разглядывающих взъерошенного черноволосого парня с изумленными карими глазами.

И понимаю, что для человека, который на полном серьезе собирается умереть днем, утро началось не так уж и плохо.

 

Слова цеплялись друг за друга, с трудом выталкиваясь из моей глотки. В конце концов, я никогда не учился разговаривать на японском языке, зато умею неплохо импровизировать. Меня охватила легкая паника, когда я увидел призрака на коленях, вытирающего слезы.

– Нельзя же так смешить, я чуть не умер! – он поднялся. Отряхнул с брюк дорожную пыль. – Тебе бы в средние века. Был бы инквизитором. А почему японская магия? Джей ирландец, я тоже. Почему не ирландская? Ты не подумал, что, может, меня убьет только она? Или… ха-ха… католический крест? Ты не подумал о том, что, возможно, если я умру, Джей умрет вместе со мной? Посмотри на него, Брэд. Ты хороший парень, хоть и дурак, ты имеешь право знать свою участь. Ему больно, но он не умрет. А ты – умрешь. Я, короче, твоя смерть. Смерть твоя, короче, – передразнил он меня.

Я открыл рот, начиная хрипеть. Моментальное удушье – и меня отпустило. Призрак снова упал на колени, упираясь руками в асфальт.

– Черт, как не вовремя, – пробормотал он. – Чертовы ублюдки Розенкройц! Е

го лицо странно сосредоточилось, а я получил возможность вдохнуть воздух – изумительно свежий в этих нетронутых человеком местах. Но, вместо того, чтобы использовать шанс отдышаться, я быстро вытащил, буквально вырвал из кармана пистолет.

«Walther P88 Compact».

Подаренный мне Накамурой, испытывающему симпатию к людям со взглядом убийцы. Тот, о котором я ни слова не сказал остальным и который все это время лежал у меня за пазухой рядом со шкатулкой. Тот, который, помня совет Джефа, я направил прямо в лицо призраку, чей изумленный взгляд не вызывал уже никаких чувств.

Мы играли не на равных, но свои две секунды, чтобы вынуть пушку, я все-таки выиграл.

 

Как можно убить телепата? Никак. Телепата убить невозможно.

Если только он – не больной самоуверенный псих, который, по словам Джея, страдает приступами мании величия.

Если только не отвлечь его с помощью нехитрой ловушки, льстящей его самолюбию, и не получить возможность вытащить пистолет.

А дальше все будет просто – каждый знает, что пистолет гораздо убойнее телепатии. Он выпускает несколько пуль в пару секунд, этого не хватит, чтобы мысль даже оформилась в голове. Чтобы создать энергетическое поле или чем там воздействует на чужие мозги этот мудак.

Наш век – век скорости.

Скорость – это прогресс.

Медленная эволюция – чушь собачья!

 

Я приставил пистолет к бледной подергивающейся щеке и выстрелил. В упор.

У меня почти сорвалось. Как я и ожидал, считалочка подействовала так, как надо. Слишком подозрительно встретиться с компанией, из которых трое не подозревают, что они здесь делают, а еще один постоянно крутит в уме детские стишки Кэрролла. Он обратил внимание на меня – а не на Шульдиха или Наги.

Он даже Джея временно оставил в покое и подошел ко мне так близко, как только мог. Я заставил его сделать это. Мне нужна была уверенность – в том, что я не промахнусь. Шанс был – но только один.

Пуля вонзилась в кожу, пробила кости и застряла где-то в мозгу. Надеюсь, это было больно.

С самого начала я был уверен, что он не станет копаться в моих мозгах слишком долго. Все и так лежало на поверхности. Он увидел сутру и решил, что на этом все закончится. Что у меня не хватит фантазии на большее.

Ему стало смешно… Он ведь – Бог, всемогущий и вездесущий, кто я по сравнению с его гребаной силой?

Кровь выступила из ранки совсем чуть-чуть – как на кончике ножа, если порезать палец.

Буквально через пару секунд после того, как он оставил мою черепную коробку в покое, я подумал о пистолете.

О том, что не верю в японскую магию, а верю – в здоровый американский прагматизм, и да здравствует Бенджамен Франклин! О том, что я могу стать инквизитором, а этому типу уже пора вручать главный инквизиторский диплом.

Призрака откинуло назад, и он упал, словно сломавшись в коленках.

Его подвела мания величия. Так всегда бывает, если забыть об осторожности. Надо учесть на будущее.

Джей резко выдохнул воздух и замер в неестественно скрючившейся позе зародыша. Бледный Шульдих отвел с его лба слипшиеся пряди и поцеловал – прямо в мокрый от пота лоб. А на мое плечо опустилась легкая, почти невесомая рука.

Я едва не пристрелил за компанию и Наги, но моя ладонь с пистолетом вовремя была откинута в сторону. Безо всякого усилия ни с его, ни с моей сторон.

– Хватит, Брэд. Он умер. Я посмотрел.

– Не может быть, – с трудом пробормотал я, приходя в себя. – Это слишком просто…

– Все гениальное – просто, – усмехнулся Шульдих как-то не слишком весело. – Надо же, развел его, как лоха. А я уж подумал, ты решил сдохнуть сам и нас всех положить. Слушай, а эта штука и вправду настоящая?

– У тебя был такой отчаянный взгляд, я никак не мог понять, что ты задумал, – подтвердил Наги. Он все гладил и гладил меня по плечу, будто успокаивая. Я опустил пистолет и хмыкнул:

– Отвали, мелкий. Я должен сам посмотреть…

– Он умер, я проверял, – обиженно повторил малыш. Я не обратил на него никакого внимания, подошел к свежему трупу и настороженно заглянул в остекленевшие глаза.

Сомнений не было – он мертв. Хозяина кладбища забытых воспоминаний больше нет. Его глаза теперь смотрят в небо с выражением смирившегося человека.

Если небеса его примут, я, пожалуй, выберу Ад. Пусть даже там мне тоже встретится кое-кто знакомый.

– Мы убили твоего Бога, Джей, – ухмыльнулся я. – Я убил его. Он оказался слишком предсказуем.

Мое признание заставило меня самого содрогнуться от звенящей в голосе злобной радости.

Если мы радуемся – значит, мы победили, а если мы победили – кто-то остался проигравшим. Кто-то пострадал.

Кому-то больно. Не бывает беззлобных побед…

Я еще успел оформить в голове эту мысль – а потом исчез с этой планеты.

Так, будто никогда и не рождался.