Ран

Водоросли мерно колышутся, растекаясь кляксами, в такт прибою. Движение завораживает, я часами могу сидеть на нагретом солнцем камне и сосредоточенно их рассматривать, словно под гипнозом. Это состояние ленивой истомы совершенно не похоже на боевой транс, но я все равно почти ничего не ощущаю - ни тепла камня, ни прохлады мелких брызг, ни соли на губах после купания. Чувствительность до сих пор не возвратилась в полном объеме. И не знаю, вернется ли вообще. Возможно, так даже лучше. Все проблемы и переживания как будто проваливаются в мягкую вату, в которую я словно завернут весь - слова, жесты, прикосновения не могут меня затронуть. Вода - очищает, меня притягивает отражающая цвет неба поверхность, постоянно хочется дотронуться, зачерпнуть рукой. Я хорошо плаваю, но пока мне больше нравится проводить время на берегу, наблюдая за океаном извне.

Я знаю, Кея волнует эта отстраненность. Но он молчит. И старается реже попадаться на глаза. А мне абсолютно безразлично и его беспокойство, и странное поведение. Сейчас интереснее разводы водорослей на камнях. И стайки пестрых рыбок, мелькающих в глубине.

В последний раз я был у океана очень давно - еще до катастрофы. Тогда это был совсем другой берег. После разрушений и преобразований, причиненных водой, люди стали бояться океана - здесь на много миль нет жилых строений, кроме подсобных и хозяйственных помещений. А может, Такатори просто понравилась эта местность и он выкупил ее целиком, при необходимости проводя здесь свои эксперименты, и для того создав такую огромную полосу отчуждения. Обычных людей тут тоже мало, в основном андроиды в качестве прислуги и боевые элктокопы, охраняющие побережье. И много разной хитрой биоэлектроники, распиханной повсюду, несмотря на кажущуюся дикость местности. Мне спокойнее, когда не нужно притворяться перед посторонними, и потому вполне устраивает такой расклад.

Дом, где мы поселились, крайне неэстетичен снаружи и похож на гигантский гриб. Но внутри красиво. Комнаты оснащены голографическими панелями с замысловатыми пейзажами и дизайнами, многие из которых, как я подозреваю, придумал и воплотил сам хозяин дома. Это здание - одна из новейших разработок, начатых еще Мамору. Сейчас позволить себе "грибы" могут только очень богатые люди. Такие "выращенные дома" - полностью замкнутые экосистемы и способны обеспечить жильцов всем необходимым даже во время тотальной блокады. Они полностью поглощают все отходы жизнедеятельности и, получая энергию от усвоения предложенных отбросов и солнечного света, вырабатывают электрическую энергию, которая в дальнейшем также используется для нужд обитателей. Здесь никогда не бывает пыли, дурных запахов, мусор исчезает сам по себе, и все же… Мне странно находиться в этом доме, не по себе от ощущения, будто ты гигантский микроб в чьем-то организме, и я стараюсь бывать там реже. Возможно, со временем я привыкну и отучусь от нелепой брезгливости, но пока я целыми днями слоняюсь по окрестностям. Меня никто не ограничивает. Здесь нечего делать - охраной побережья занимаются другие. Здесь некуда спешить - все, что могло случиться, уже случилось, и я больше не слышу голоса Шульдиха у себя в голове. Возможно, он мертв, а может, просто оправляется от перенапряжения. Две недели назад, придя в себя в больничном боксе после недели комы, я ждал допроса и продолжения пытки, ведь телепат больше не держал меня и правды было добиться очень легко - хозяину оставалось приказать, активизировав метку. Но ничего не последовало. Я был слаб тогда, энергии оставалось слишком мало - стоило ожидать неминуемой дематериализации. Но и тут я ошибся. Кей нашел способ снова оставить меня рядом - еще один эксперимент по продлению срока службы элктокопа. Я плохо помню, что со мной делали, но баланс энергии явно восстановлен. Надежды на избавление не осталось, да я и не думал, что на другом конце меня приняли бы с распростертыми объятиями после предполагаемой смерти Шульдиха. Одно дело - помогать нелишнему в команде боевому элктокопу, и совсем другое - существу, послужившему причиной смерти товарища по команде.

Такатори тогда пригласил врача довольно редкой специализации - по физиологии и психике элктокопов. Таких специалистов мало, ведь лечить и восстанавливать электронных людей редко имеет смысл. Я почти не обращал внимания на внешние раздражители, тупо глядя в потолок, но все же краем уха услышал деликатный шепот доктора: "Вообще-то, по моим наблюдениям, молодой человек, не слишком-то они и отличаются от людей. И даже более ранимы. У неизмененных психика даже менее устойчива, чем у среднестатистического человека. Да, трудно удержать душу в электронном теле…" Я не слышал ответа хозяина, но после этого визита он принял решение уехать. Это странно - он бросил все дела, чтобы провести отпуск с боевым элктокопом, который к тому же предал его. Но меня это не радовало и не огорчало, я, не пытаясь анализировать ситуацию, просто плыл по течению.

Оставшись почти одни на огромном побережье и в этом живом доме, мы все равно почти не разговариваем. Ему откровенно неловко в моем присутствии, но он упорно ходит следом во время длительных прогулок к океану и сидит поодаль в течение многочасовых медитаций у воды - наблюдает издали, не комментируя и не пытаясь потом обсуждать ситуацию. Я бы согласился с любым его предложением, подчинился бы любому приказу, ответил бы на любые вопросы - гордость, принципы и страх, кажется, утеряны во время последней стычки. Метка ощущается странно, словно нечто инородное, - раньше такого не было, она была единым целым с моим телом, а теперь - словно нарыв, и организм пытается выдавить, излечиться. Но я молчу и об этом - меня не спрашивают. Искры голода, которые временами мелькают в его глазах, не пугают, а дают странное ощущение тепла - здесь, несмотря на жару, очень зябко. Кей никак не прокомментировал теплый свитер, надетый в жару, но явно встревожился. Умный доктор, несмотря на очевидную занятость и богатую клиентуру, последовал за нами - влияния и денег Такатори хватило, чтобы убедить его отдохнуть в поместье несколько недель. Результаты ежедневных осмотров он сообщает потом Кею за закрытыми дверями - а я не пытаюсь использовать возможности элктокопа, чтобы подслушать. Мне все равно, что будет дальше. Больше всего на свете я не хочу, чтобы эту оболочку бесчувственности пробило - хотя бы и удовольствием от неожиданного отпуска. Это место вполне могло бы соответствовать представлению о христианском рае - если не считать уродливый дом. Но постепенно я привыкаю - у него есть свой характер, как и все живое, он стремится нравиться. Многие детали интерьера, выращенные прямо из тела дома, были инициированы с пульта управления - устройства, представляющего собой сложный синтез нано- и био- технологий. Но некоторые элементы декора он создает или меняет сам, ему нравится самовыражаться. И еще дом всегда чувствует, какие эмоции вызывают его старания. Эта не-жизнь, которая окружает живущих в "грибе", вызывает у меня сложную гамму эмоций, в которой отвращение к биологическому жилищу перемешивается с нелепым сентиментальным сочувствием к живому существу. Такое чувство, наверное, люди испытывают к любимой машине или мифическому домовому. А еще, похоже, дом проецирует эмоции людей, живущих в нем, - и всегда старается подстроиться под настроение - переменой цвета стен, изменением дизайна, освещением… Только вот доктора он невзлюбил с самого приезда - я несколько раз слышал, как тот жаловался, что у него нет горячей воды, или, наоборот, его ошпарило кипятком, не работает кондиционер, откуда-то несет запахом гнили… Неисправности исчезали сами собой, достаточно было появления хозяина. Но дом не оставлял своих попыток выжить неугодного обитальца. Странно, но мне он старался угодить - хотя его попытки сымитировать икебану вместе с вазой были скорее забавными, чем эстетичными.

Единственное, что больно укололо в сердце, - выращенная подставка для катаны и татами, однажды утром появившиеся в моей комнате. Я тогда поспешно вышел на улицу и не слишком хотел возвращаться. Когда я все же пришел домой, комната опять приняла безлично-нежилой вид. Но такой она мне нравилась сейчас больше. Мне хотелось забыть, что я живой человек - ведь только роботам не больно…

 

* * *

Кей

Неспешный ритм здешней жизни хорошо сочетается с мерными ударами прибоя. Мы застываем в безвременье, как мошки в янтаре, и каждый день похож на предыдущий - даже погода не меняется, солнце все так же приветливо и ровно светит с безоблачного неба, океан не штормит. Когда дед обосновался в этой части побережья, несмотря на предыдущие катастрофы, перекроившие мир по неведомому человечеству замыслу, его пугали неизбежными наводнениями и штормами и отговаривали вкладывать средства в этот клочок суши. Тогда люди еще не верили, что океан все же успокоится и, отомстив, будет снова мирно лизать пятки прибоем вошедшим искупаться курортникам. Но дед всегда был редким упрямцем, а кроме того, по его заказу были проведены расчеты для поиска вероятностной "мертвой зоны" по профилю береговой линии, где меньше всего будет возможность попасть под горячую руку стихии. Эксперименты с контролем климата, проводимые в 200* году и окончившиеся столь неудачно серией все набиравших обороты штормов, тайфунов и цунами, обрушившихся на Острова и Штаты, не принесли результатов и, несмотря на имеющуюся теперь возможность более точно просчитать и предсказать последствия, больше не проводились. А здесь, по какой-то прихоти природы, почти в любое время года поддерживалась ясная погода с очень небольшими колебаниями температуры. Обосновываясь здесь, Мамору вычистил это место от местных опасных - да и не очень - представителей флоры и фауны, используя бионические разработки, и "посадил" живой дом. Он любил шутить, что, следуя пословице, для краткости решил объединить пункты "построить дом" и "посадить дерево".

Я был очень счастлив, когда выбирался сюда на каникулы, с любопытством облазив все окрестности и утомив деда вопросами. Но он никогда не раздражался и не увиливал от ответов, ровно и по возможности полно объясняя вещи, которые рано еще было знать мелкому пацану вроде меня. Это всегда удивляло. Теперь понял, что знаниями он делился только со мной, выбрав в преемники. Дед был замкнутым человеком и, несмотря на всю его внешнюю открытость в общении, мало кого подпускал к себе близко. О себе он тоже мало рассказывал, обычно это было что-то интересное, но безличное. Мне нравилось, что меня не поучают, а лишь дают информацию об окружающем мире, предоставляя делать выводы и выбирать линию поведения в жизни самому. Хотя теперь я иногда начинаю сожалеть, что мне так и не привили четких моральных устоев, по которым можно было бы ориентироваться. Сейчас мне было бы легче. Наверное, я бы точно знал, как вести себя с Раном. Или как поступить раньше. А не оказался бы в тупике.

Когда три недели назад я почти потерял его, мне стало ясно, он - это то единственное, без чего мое существование будет серой равниной. Всех достижений, признания общественности и богатства не хватит, чтобы раскрасить мою жизнь и привнести в нее хоть какой-то смысл. Но сейчас я не представляю, что делать, чтобы изменить наши отношения. Ран все больше становится похож на молчаливое привидение, его присутствие почти неощутимо, будто он постоянно витает где-то. Я не решаюсь нарушить эту отстраненность и лишь наблюдаю издалека. Чудаковатый пожилой врач, которого с таким трудом удалось убедить поехать с нами, сказал, что Фудзимие нужно время, а я решил довериться его совету. Доктор Бэнс Хоппер, один из редких специалистов по элктокопам, утверждает, что они мало отличаются от людей в психическом и психологическом плане, если не принимать в расчет измененные состояния сознания. Он даже "развлекал" меня рассказами о том, что первые эксперименты по "промывке мозгов", применяемой после к элктокопам, проводились на пациентах психбольниц и осужденных. Что ж, мне от этого не легче - я и с обычными людьми никогда особенно не умел строить отношения. А уж после такого…

За отсутствием лучшего общества, моим частым собеседником в эти дни является Хоппер. Этот человек умеет как-то абсолютно беззаботно радоваться жизни и готов всех окружающех заразить своим энтузиазмом и оптимизмом - несмотря на непонятные происшествия, постоянно преследующие его в моем доме, - мелкие бытовые неприятности, которые могли бы сильно испортить жизнь любому другому. Но Бэнса это не смущает. И еще - он совершенно безразлично относится к моему общественному положению, даже поехать сюда он согласился из сочувствия, как мне кажется, а не ради крупной суммы денег, которую я предложил ему заплатить. С ним Ран тоже не общается, лишь неохотно кидает односложные ответы, подчиняясь необходимости, но доктор не унывает и, хитро поблескивая стеклами старомодных очков (это в наше-то время, когда коррекция зрения доступна даже людям со средним доходом), продолжает свои попытки разговорить его. Я наблюдаю за этими осмотрами-сеансами психотерапии третьим лишним через объектив камеры и до хруста сжимаю кулаки - в отличие от Хоппера, мне не верится, что Фудзимия когда-либо выйдет из этого состояния неприкасаемости. Бэнс утверждает - его аутизм объясняется еще и тем, что организм не полностью оправился от воздействия наркотиков и биочипов, нарушения головного мозга исцеляются гораздо дольше. Мне хочется верить ему, и я временно соглашаюсь с ролью наблюдателя, таскаясь за Раном как романтический воздыхатель к морю и сопровождая на прогулках. Он не возражает против моего присутствия, не отстраняется от случайных прикосновений, но это его безмятежное спокойствие держит на расстоянии крепче любой истерики. И начинает безмерно раздражать. Хотя злюсь я преимущественно на себя - оттого, что не сумел вовремя остановиться, правильно расставить приоритеты, или - жестко избавиться от этой зависимости, пока не стало поздно. Я вспоминаю деда - тот, по-видимому, тоже трясся над элктокопией бывшего Вайсс как дракон над золотом, лаборатория, где находился его диск, была единственным не переданным мне имуществом - он явно рассчитывал вернуться и продолжить безрезультатные попытки начать заново, построить очередной замок на трухлявом фундаменте недоверия и боли… Не хочу повторять его судьбу, но отказаться от Рана уже не смогу. Значит, остается только ждать - и искать способ вернуть его зарождавшуюся, как мне показалось вначале, симпатию.

Удаленно управлять империей Такатори - довольно сложная задача, но, помимо реабилитации моего телохранителя и потакания собственной социопатии, обострившейся от недавних переживаний, моей целью было удалиться в более безопасное место и дать возможность Итиро провести подготовку ловушки для Шварц. Некоторые из своих экспериментов я мог бы продолжать и здесь, но мной овладел приступ странной лени - большую часть времени я проводил у моря или возясь с обустройством дома - думаю, прислуга втайне потешалась над моими дизайнерскими изысками. Хотя людей среди них было мало. Часть работы по организации расследования и переговоров с кланами пришлось свалить на сильно сдавшего в последнее время Ямакаву. Только ему я мог доверить проследить за выполнением моих приказов. После возвращения я собирался отправить старика в одну из наших клиник на курс омолаживания. Не представляю, кем бы смог его заменить. И, кроме того, только у Итиро теперь была информация о команде Шварц. Я решил больше не рисковать допрашивать Рана. Когда я объявил об этом своему шефу службы безопасности, тот разозлился и посулил множество неприятностей. Подозреваю, его неприязнь к Фудзимие - нечто большее, чем просто недовольство "проблемным" телохранителем, а чувства к Такатори Мамору переходили границы восхищения начальником. Только вот что теперь делать с мстительным самураем... Его угроза уничтожить диск, высказанная в минуту слабости, вполне может оказаться осуществленной. Мне не хотелось держать рядом с собой человека, на которого нельзя полностью положиться. Придется разбираться еще и с этим. Не думаю, что реально их примирить, но заставить уважать мое решение я всегда умел не хуже деда.

 

* * *

Ран

В последнее время я все чаще прихожу в эту комнату - снаружи уже третий день льет как из ведра, что довольно необычно для данной местности. Огромный зал почти без мебели, но с отдельным терминалом для управления голографическим интерьером. Лишенный, впрочем, выхода в сеть и не содержащий никакой лишней информации - мой хозяин не хочет повторять ошибку. Пустота помещения странно успокаивает, и бессмысленно перебирая пейзажи/варианты обстановки один за другим, я обычно останавливаюсь на антураже поляны в заснеженном лесу - сквозь редкие деревья просвечивает ранний закат и виднеется опушка. При движении иллюзорные сугробы забавно обтекают ноги - установка даже имитирует хруст снега. Кондиционер добавляет прохладу и запах морозной свежести - и мне вспоминается поездка в горы с друзьями, еще во время учебы в колледже. Посередине комнаты расположено кресло, а голограмма преображает его в замысловато изогнутый старый пень, что, впрочем, не делает его менее удобным и мягким на ощупь. Я залезаю в него с ногами и подолгу сижу, уставившись на окрашивающееся красным небо в просвете деревьев. Это не медитация, просто холод и пасмурный пейзаж оказались гораздо приятнее и спокойнее солнечного дня и бездонного неба снаружи. Хотя последние несколько дней погода переменилась. Но искусственный пейзаж все равно кажется предпочтительней. Здесь можно раствориться и поверить в свое несуществование и не пытаться снова начать жить, вернее, выживать, в обычном темпе.

Я замечаю его только когда слышу нарочитое покашливание. Впрочем, возможно и не нарочитое - здесь довольно холодно, хотя, конечно же, система климаткомфорта не стала бы полностью имитировать зимний мороз. Я жду замечания или резкости - в последнее время я даже не удосуживаюсь здороваться с ним, ограничиваясь коротким кивком. Не то чтобы я намеренно хамил хозяину, просто его поведение слишком сильно выбивает из колеи. Я не знаю, как вести себя, а сам он совершенно не пытается прояснить мое место в этом доме. Ни о каких миссиях или обязанностях телохранителя речи быть не может - вряд ли когда еще он или Ямакава будут доверять мне настолько, чтобы поручить хоть что-то. Я бы вполне поверил, что Такатори решил превратить меня из боевика в обычную постельную игрушку, с его-то мрачным чувством юмора, но он не прикасается ко мне, и за все время пребывания на побережье ни разу не сделал никаких попыток это изменить. Слуги предельно вежливы и готовы выполнить любую просьбу - не то чтобы их у меня было много. За пределы территории владений Такатори выйти я не пытаюсь - мне некуда идти. Ступор, в котором я пребываю третью неделю, кажется, начинает спадать - как отходит заморозка зуба после визита к дантисту, и постепенно все усиливающийся зуд перерастает в разъедающую мозг боль. Я даже опасаюсь предположить, что произойдет, если я попытаюсь проанализировать или, хуже того, прочувствовать случившееся - и свои перспективы на будущее. Элктокоп, управляемый извне - слишком опасная вещь, чтобы его можно было так вот предоставить самому себе, но, тем не менее, я совершенно не ощущаю ни слежки, ни воздействия посторонних чипов…

Кей, уже явно нарочно пытающийся привлечь мое внимание, подходит к терминалу, просматривая параметры голограммы. Его голос здесь звучит как-то странно, гулко отражаясь от стен, и оттого ситуация кажется еще более схожей с каким-то сюрреалистическим сном:

- Это был мой любимый пейзаж после смерти родителей - я часто выбирал именно его. Дизайнер Алекс Зейнс был гением, хотя его голограммы всегда отличались нестандартностью и редко изображали красивые места в привычном понимании - чаще это были каменистые пустынные пляжи, цветные пески или горы... И еще Зейнс любил зиму. Я коллекционировал его работы. Правда, это было не здесь, а в моем доме. Знаешь, ведь особняк, откуда мы уехали, не был МОИМ домом. Я расположился в нем два года назад вопреки завещанию деда.

Я вскидываю голову - мне хочется видеть его глаза. Он говорит правду, Мамору мертв? Кей продолжает, словно не замечая моего внезапного интереса:

- Он хотел, чтобы я дал ему вторую жизнь, ты знаешь? Именно этим проектом я занимался до нашего отъезда. Пытался вернуть его телу молодость - а заодно мне пришлось бы сделать его таким, как ты. Он был согласен существовать без прав и легального положения в обществе, не являясь человеком по мнению большинства. Я вот иногда задумываюсь, что может подвигнуть человека на такое - немногие решились бы продолжить существование таким образом. И мне кажется, что он не успел сделать в своей жизни что-то очень важное, что-то, из-за чего теперь испытывает болезненную потребность получить второй шанс...

Меня передергивает от его слов. Ну почему он заговорил об этом именно сейчас? Раньше тема Такатори Мамору никогда не затрагивалась, будучи слишком неприятной нам обоим, а теперь выясняется, что все это время его тень стояла между нами. И в ближайшем будущем может оказаться полновесной преградой. Как будто мало уже существующих. Кей подходит ближе, внезапно, опершись на ручки кресла, наклоняется почти к самому моему лицу - так, что я чувствую себя в клетке его рук, и с сумрачной решимостью продолжает:

- А еще я искал способ нейтрализовать метку уже материализованного и завязанного на нее элктокопа. И я все еще собираюсь это сделать. Мне совершенно не хочется, чтобы мой любовник был марионеткой команды нелюдей. - Мучительная пауза наполнена нашим участившимся дыханием, и, наверное, это выглядит почти непристойно. Он продолжает еще что-то говорить яростным свистящим полушепотом, запах спиртного опаляет щеку. В голове мечутся сумбурно мысли и догадки: он знает про Шварц? Когда, как, откуда? Почему до сих пор ничего не предпринял? Что будет делать теперь? И шокирующее понимание - он все равно собирался… освободить меня? Снять метку?

Реальность становится слишком сложной и плотной субстанцией, меня выталкивает из нее, комната внезапно начинает вращаться, мне кажется, что я заваливаюсь назад и падаю бесконечно, несмотря на объятия кресла, и единственной реальной вещью, за которую я хватаюсь, чтобы спастись - человек, нависший надо мной. Отключаясь, я до боли стискиваю его плечи и вместе с ним проваливаюсь в спокойную и уютную темноту…

 

* * *

Кей

Вечер медленно и величаво плывет над домом-грибом. Ало-золотистые перья облаков распустились по всему небу, и мне приходит в голову, что ни одной голограмме не запечатлеть этого краткого мига тревожной красоты. Когда я был подростком, закат всегда на меня действовал странно - я не мог спокойно усидеть на месте, хотелось куда-то бежать, казалось, что вот-вот свершится что-то важное и непоправимое - без меня, а я не смогу проконтролировать, поймать, пропущу… чудо. Беспокойство выливалось во вспышки раздражения и порой совершенно дикие поступки - или часы неподвижности и своеобразной медитации… Теперь заходящее солнце не влияет на меня столь сильно, но все же в эти моменты закатной неги обычно наваливается созерцательно-философский настрой, который в городе запросто забивается повседневными делами. Здесь же - есть возможность поддаться искушению и похандрить.

Я расположился в удобном кресле неподалеку от дома - дожди, ни с того ни с сего заливавшие побережье последние несколько дней, сегодня взяли передышку - небо было почти чистым. Бутылка коньяка опустела уже наполовину, когда послышались шаги Бэнса - похоже, доктор направлялся к океану. Гравий звонким хрустом выдавал проходящих по дорожке, в тишине сумерек звуча почти зловеще. Увидев меня, Хоппер подошел, виноватым нервным жестом потирая щеку, - похоже, неловко себя чувствовал. Думаю, причина - профессиональная щепетильность. Живя в моем доме, после того как выяснилось, что пациенту своему активно помочь он пока не может и остается просто выжидать, ему приходилось бОльшую часть времени проводить обычным курортником. Я почему-то обрадовался его появлению и пригласил доктора составить мне компанию. Немного помявшись, Бэнс согласился - было заметно, что он тоже не против поболтать - в этом доме у него не так уж много собеседников.

Усевшись в кресло напротив, Хоппер с любопытством взглянул на меня. Широким жестом предложив выпить вместе со мной, я вызвал андроида. Поспешивший на зов слуга, следуя моим указаниям, принес к дополнительному стакану еще коньяку - доктор сказал, что тоже предпочитает этот напиток. "Он как нельзя более подходит к золотистым летним сумеркам, не правда ли?" - романтик чертов. Какая высокопарная чушь! Но вслух я ничего не сказал - не настолько уж был пьян. Сам я пребывал в довольно мрачном настроении. Ран опять торчит в голозале. Насколько я знаю, он облюбовал одну из "зимних" работ Зейнса и мог сидеть неподвижно часами, похожий на экзотическую куклу. На холод он не обращал внимания. Несмотря на то, что я и сам раньше очень любил именно этот пейзаж, выбор Фудзимии раздражал. Уж не знаю почему. Меня он по-прежнему старательно игнорировал, и это бесило. Но, пожалуй, мне больше по душе видеть его равнодушие, нежели страх.

Мы зашли в тупик - я уже не представлял, что мне дальше делать. Идти напролом я опасался, а вынужденное ничегонеделание и неуверенность тяготили, я не привык к такому, контролировать всех и вся - вот принцип выживания, в немалой степени позаимствованный у деда и многократно оправдавший себя. Еще немного такого вот ожидания, и затишье разразится бурей, а тогда - кто знает, к чему приведет очередной срыв…

Некоторое время мы с Хоппером молча напивались, болтая ни о чем, и, кажется, прикончили уже вторую бутылку, когда тот завел разговор о своей профессиональной деятельности. Начал он издалека - сначала о выборе специальности, рассказал пару забавных историй про свою бытность студентом, и наконец, приступил к основной теме. Я слушал, не перебивая, хотя даже в полупьяном состоянии понял, что это очередная его психологическая штучка. Вот только история показалась мне болезненно-правдивой, и не зря доктор прилично напился, прежде чем поделиться со мной:

- Мы учились на одном факультете. Поначалу просто дружили - она была странная девчонка, но светлая какая-то... Идеи все разные - то одно, то другое, легко загоралась, быстро остывала… И чего она во мне нашла - не знаю. Я всегда тяжел на подъем был, даже в молодости. И, несмотря на выбранную профессию, - не очень-то хорошо ладил с людьми. Это сейчас я попроще стал, а тогда чересчур обстоятельный был молодой человек. Но она что-то разглядела во мне, видимо, поэтому упорно тащила за собой, была рядом, заряжала своей энергией, сумасбродством… А вот отец ее работал на одну очень серьезную организацию… Внешнее название ее было Эсцет, - тут Бэнс бросил на меня испытующий острый взгляд, словно проверяя реакцию на свои слова. Конечно же, тема меня очень заинтересовала. Я знал, что Хоппер довольно стар, но теперь мне пришло в голову, что он мог оказаться и ровесником деда. В отличие от параноика Мамору, Бэнс, возможно, не побоялся пройти курс омоложения. Информация из первых рук о давнем конкуренте Критикер была бы весьма полезна. Хмель очень быстро сходил, и я начал уже внимательнее вслушиваться в задумчивые излияния доктора:

- Так вот. Отец ее был специалистом по нейропрограммированию. И участвовал в весьма сомнительных разработках - вероятно, это был аналог современного элктокопирования… Узнал я это от Рейко - она к тому времени уже считалась моей невестой, меня представили семье, и, по-видимому, я произвел благоприятное впечатление на ее отца. Он даже предлагал мне стажировку у него в лаборатории по окончанию университета, хотя и весьма туманно рассказывал о направлении их работ. А вот Рейко получила об этом более подробные сведения - как на члена семьи, на нее рассчитывали и хотели полностью ввести в курс дела. Но ей сильно не понравилось то, чем занимались в этой лаборатории… - доктор надолго замолкает, но я не тороплю его. У него совершенно отсутствующий вид, и я боюсь вспугнуть приступ откровенности своими расспросами. - Она решила остановить их. Но просчиталась - отцу это, похоже, пришлось не по душе, он был настоящим фанатиком своего дела. Или просто слишком сильно боялся Эсцет. Родственные связи не остановили его - Рейко стала одним из подопытных кроликов в лаборатории Эсцет. Это было за месяц до нашей свадьбы… Я пытался помочь ей, я даже работал на Эсцет какое-то время и неплохо начал разбираться в психологии и физиологии "новых людей". Мою невесту перерождение свело с ума, и все попытки включить ее в нормальную жизнь - еще один из изощренных экспериментов, проводимых организацией, - не удавались. Хотя были и удачные случаи социализации подобных существ… Работая с элктокопами уже после падения Эсцет, я понял одну простую вещь - они практически ничем не отличаются от нас. Конечно, я не говорю о зомби, которых выпускает АБЭ. Психически уж точно. Все эти способности оказывают отнюдь не положительное влияние на психику - более того, многие ломаются и сходят с ума, не в силах перенести процесс перерождения. Наверное, именно потому так мало из них оставляют без измененя сознания. И каждого завязывают на метку - даже если это происходит по заказу родственников или любовников, которые не хотят расставаться с близкими. Метка поддерживает целостность состояния психики… наряду с прочими ее свойствами. Только вот Эсцет по-другому работали - они своим перерожденцам меток не вживляли. Как-то иначе проблему решали. И не спрашивайте меня, как именно, господин Такатори, я не настолько был посвящен в тайны организации, - голос Бэнса сделался вдруг насмешлив, хотя его глаза оставались серьезными. Я не утерпел и все же задал вертящийся на языке вопрос:

- Зачем вы мне все это рассказываете? Собираетесь поведать о еще каких-нибудь секретах Эсцет? Я бы хорошо оплатил информацию, - но Хоппер только грустно покачал головой:

- Мне нечем особенно делиться, уж поверьте. Я был всего лишь штатным психологом и психиатром для несчастных подопытных. Все мои знания очень поверхностны и бОльшей частью основаны на догадках. Мне удалось скрыться от группы зачистки лишь потому, что в тот момент организации было не до меня - она прекращала свое существование. А я старался как можно меньше лезть в ее дела - может, потому и прожил так долго… Мне пришлось своими руками убить свою жену, знаете? Причем сделать это из милосердия. Меня не остановило то, что формально она не являлась больше человеком, я согласился на свадьбу - надеялся, что ей станет лучше, если мы будем вести обычный образ жизни. Хотя теперь я понимаю, насколько отвратительным был мой поступок, ставший частью эксперимента Эсцет. Но вам я вот что скажу, господин Такатори: Ран Фудзимия на удивление устойчивый молодой человек. Почти полностью осознавая, кем является, с неизмененной психикой - что большая редкость среди боевых элктокопов - он остается адекватным и не теряет свойственной обычному человеку гибкости психики. Даже после ваших… выяснений он восстанавливается, причем в рекордно короткие сроки.

Я взвился, перебив доктора:

- Это называется "восстанавливается"? Да он как привидение по дому ходит! Словно неживой часами сидит, в одну точку уставившись. Я от него ни слова без указаний не услышал за две недели. А вы говорите, что ничего сделать не в состоянии - надо ждать! И сколько еще? - я вовремя обрываю тираду и не упрекаю Хоппера в том, что зря плачу ему немалую сумму - вспоминаю, как он не хотел браться за это дело и тем более ехать с нами на побережье. Он с интересом рассматривает свой бокал, словно на дне хочет увидеть пресловутую истину, и спокойно отвечает:

- Я понимаю, что вам хочется всего и сразу. Молодости свойственно нетерпение. И, конечно же, ваше… отношение к Фудзимие делает ожидание еще более нестерпимым, - он продолжает, не обращая внимания на мой очевидный гнев, - но вам придется подождать еще, если вам и вправду небезразличен этот человек. Надеюсь, вы не разделяете предрассудков, что элктокопы - лишь бездушные электронные куклы?

- Раньше я так и думал. Теперь - не знаю. Мой… родственник добровольно решил таким вот способом продолжить свою жизнь. И вообще… - гнев моментально улегся, и я обнаружил, что уже выдаю "большую тайну" возрождения деда практически незнакомому человеку. Видимо, я слишком устал копить это в себе, а случайная откровенность порождает ответное желание поделиться. Делаю себе заметку - не допускать подобного впредь. Между тем доктор, словно чувствуя мою перемену настроения, поднимается и желает мне приятного вечера, отговариваясь тем, что слишком много выпил и устал. И перед уходом добавляет совершенно трезвым голосом:

- На вашем месте я бы не стал дожидаться неизвестно чего и проставил точки над "i" в отношениях с… этим человеком. Промедления в таких случаях ведут лишь к недоразумениям и неприятностям. Это я не только как психолог советую.

Он уходит в дом, вместо того чтобы продолжить путь к океану, а я еще некоторое время сижу в прострации, наблюдая за быстро меняющими цвет и тускнеющими облаками, без мыслей, без движения. А потом резко встаю и направляюсь искать Рана. Нам и правда пора поговорить начистоту. А с доктором разговор об Эсцет мы еще продолжим. Наверняка старый лис еще много чего знает.

 

* * *

Ран

Очнувшись и еще не открывая глаз, я слышу сквозь полуоткрытую дверь нешуточный спор, разгоревшийся в соседней комнате: доктор Бэнс сердитым визгливым голосом отчитывает Такатори. До меня доносятся лишь обрывки фраз, но их достаточно, чтобы понять, что речь обо мне:

- Я же говорил…

- Волнения и эмоциональные перехлесты недопустимы в его состоянии…

- Информационная изоляция необходима…

- Вы же сами говорили…

- А что я должен был…

Слышать отчитывающего Кея доктора странно. Кто бы мог подумать, что добродушный и всегда спокойный врач может так орать на главу самого влиятельного клана этой части континента. И тот будет оправдываться, как мальчишка. Наверное, потому что в таком состоянии Бэнса и из лучемета не остановишь… Я с удивлением слышу хриплые звуки и вдруг понимаю - это мой собственный смех. Странная реакция. Сканирование психоматрицы запустить не получается. Остается предположить, что некоторые функции организма заблокированы. Надеюсь, это сделано хозяином, а не является остаточным явлением допроса и критического уровня потери энергии.

Уйдя в свои мысли, я не сразу обнаруживаю, что за дверью наступает настороженная тишина. Странно, что они меня услышали, сквозь такой-то ор. Или просто уже дело до драки дошло? Я снова смеюсь - такое впечатление, что заново учусь это делать. Дверь резко распахивается, и в комнату врывается Такатори. За ним следует побагровевший и взлохмаченный Бэнс. Остановившись у кровати, доктор и Кей встревожено смотрят на меня. Не дождавшись реакции, хозяин хватает меня за плечи и начинает что-то говорить, но слова почти не доходят до меня, а я никак не могу восстановить дыхание, чтобы ответить ему. Наконец, доктор решительно отодвигает Такатори в сторону и наклоняется, прохладной рукой зачем-то щупая мой лоб. Резко успокоившись, я еще несколько минут пытаюсь отдышаться. Мне очень стыдно.

Бэнс осторожно начинает задавать вопросы о моем самочувствии, но сейчас мне представляется более важным переговорить с хозяином. Практически игнорируя нормы вежливости, я поднимаю глаза на Кея, стоящего за спиной Хоппера и, сделав над собой усилие, четко выговариваю:

- Со мной все в порядке. И я бы хотел продолжить нашу беседу. Наедине. Пожалуйста. - Если метку заблокировал он, то постороннему ни к чему слышать что-либо о делах и намерениях хозяина. Доктор окидывает нас понимающим взглядом и молча выходит. Кажется, Такатори не слишком рад перспективе остаться со мной один на один. Это странно. Кей между тем выдавливает:

- Я не хотел тебя… тревожить. Хоппер сказал, что разговор по душам поможет, и вот…

- Мне было нужно уточнить - ограничение моей функциональности было произведено намеренно или это одно из последствий…

Он взволнованно смотрит на меня и протягивает руку - дотронуться, но в последний момент почему-то отводит. Его поведение совсем не похоже на действия обеспокоенного поломкой собственности хозяина - больше на реакцию взволнованного любовника. Он все-таки считает меня… человеком. Почему-то это вызывает приступ беспричинной радости. Качели недоверия и надежды - извечный спутник отношений. Но если ты не мертв - их не избежать. Неожиданно вспоминаются слова Шульдиха о вечной жизни - тот явно не сомневался в своей принадлежность к роду человеческому. Или его не слишком волновал этот вопрос. Сейчас я чувствую себя так, будто с меня сняли мутный стеклянный колпак. И еще - мешает метка …

- Со мной происходит что-то странное. И я не могу провести диагностику своего состояния. Хотя полагаю, что это не опасно для окружающих. Но мои реакции могут быть неадекватными…

- Я ничего не блокировал. Но думаю, в таком случае надо позвать Бэнса.

Мне совершенно не хочется сейчас видеть доктора, да и вообще кого-либо из посторонних, я уверен, что тот вряд ли сможет что-то сделать. К тому же, Хоппер вызывает у меня странное ощущение "врага за спиной". Я не доверяю ему, несмотря на то, что он всегда вежлив и никак не проявлял агрессии - лишь сочувствие. Возможно, я изменился больше, чем думал сам - инстинкты телохранителя и способность подозревать всех и вся въелись в кожу…

Забота и очевидная готовность Такатори к диалогу позволяют решиться снова поднять тему метки - мне необходимо решить для себя, как действовать дальше. Я сдвигаюсь на кровати, жестом приглашая его сесть рядом. Немного поколебавшись, Кей усаживается, стараясь не прикоснуться даже ненароком. Почему-то это злит. Я нарочно придвигаюсь еще ближе и уточняю:

- Ты говорил, что метку можно снять. И что ты это сделаешь. - Я нарочно не упоминаю, что Шварц уже нашли способ и наверняка могли бы поделиться секретом. Наверное, потому что я все еще не хочу навредить недавним союзникам. Хотя не уверен, что после произошедшего с Шульдихом у них осталось желание сотрудничать, или вообще мирно сосуществовать на одном континенте. Несмотря на это, мне хочется попытаться дать шанс бывшим боевикам Эсцет. Ответ Кея обещает сделать эту задачу весьма непростой:

- Да, я не хочу, чтобы между нами стояло что-либо. Не хочу, чтобы кто-то еще мог получить контроль над тобой. Я знаю, что ты действовал тогда не по своей воле, и уж поверь, виновные поплатятся за попытку использовать тебя. У меня уже есть план по захвату Шварц. Но не стоит об этом волноваться. Я больше не стану допрашивать тебя - у меня есть другой источник информации.

Я не знаю, откуда у него сведения о Шварц и какие выводы из этих данных сделаны. Ясно одно - вину за произошедшее он полностью возложил на команду паранормов и теперь сделает все возможное, чтобы уничтожить их. А уж упорства Такатори не занимать. Решение не сообщать ему правды не делает мне чести, но годы, проведенные в Критикер и "школа" Мамору поубавили свойственной мне ранее прямолинейности. Признание в предательстве не поможет ему и лишит меня возможности как-то проконтролировать ситуацию со Шварц. А также узнать что-либо об еще одном важном для меня проекте. Поэтому я просто меняю тему:

- Я благодарен тебе. Это много значит для меня. Но я хочу задать вопрос, касающийся Такатори Мамору… Правда, что он жив и… вернется?

У него недовольный вид - тема явно неприятна. Длительная пауза уже заставляет опасаться, что на сей раз я переполнил чашу терпения, и последуют репрессии, но Кей все же отвечает:

- Это так. Но не стОит волноваться об этом. К тому моменту ты будешь уже свободным человеком, и дед не сможет… достать тебя. - Меня бросает в краску. Конечно же, он в курсе наших отношений с Мамору. Не знаю вот только, насколько он осведомлен о подробностях… Но даже если забыть о собственном интересе - неужели можно быть настолько наивным? Разве он не знает, что за человек был его дед? Надеется, что тот оставит все как есть, обретя новую жизнь и сверхвозможности элктокопа?

- Ты не опасаешься… конкуренции?

Он упрямо мотает головой, сейчас больше похожий на упертого мальчишку.

- Я все продумал. Мы и раньше неплохо уживались вместе. И работали над проектами. А мне не слишком нравится управлять кланом и такой огромной территорией. Тебя я не буду удерживать силой, но если захочешь остаться… Я защищу тебя. И никто мне в том не помеха. С дедом разберусь сам - поверь, ему будет вовсе не до бывшего любовника после перерождения.

Вот как. Он все же хочет, чтобы я был рядом. И при этом - работать вместе с Мамору. А у меня не повернется язык объяснить ему…

- Я собираюсь жить как можно дальше от твоего деда и семьи Такатори, если у меня будет свобода выбора, надеюсь, ты это понимаешь?

Он смущается. Но все так же самонадеянно возражает:

- Я могу решить этот вопрос. Если мы будем строить жизнь вместе - это не станет помехой. А я хочу быть с тобой. Мне есть чего предложить партнеру. - И, словно решившись, добавляет:

- Ты не хочешь рассказать мне, почему он… сделал с тобой такое? Я читал досье Критикер, вы были в одной команде, конфликтов не наблюдалось…

Я молчу. До этого момента я считал, что он все знает, хотя бы в общих чертах. Но похоже, Мамору оставил эту информацию при себе. Я испытываю одновременно облегчение и дискомфорт. С момента материализации детали минувшего постепенно настигали меня, и я, как мог, старался отгородиться от прошлого, не думать, не чувствовать, но отвращение к себе и боль лишь накапливались, словно нарыв, выхода из этого внутреннего ада не было. Рассказать ему, испачкать в этой грязи, разделить прошлое, и - стереть из памяти хотя бы самые яркие воспоминания, казалось сейчас привлекательной идеей. Но что потом? Я понял, что не хочу увидеть отвращение в его глазах. Вспомнилось: "Ему было этого достаточно, чтобы тратить на тебя энергию и время? Как думаешь, этого должно быть достаточно мне?..."

Отвечать не хочется. Кей может заставить - через метку. Это бы избавило от ненужных сомнений. Я почти надеюсь… Но он просто спрашивает:

- Я хочу знать, что такого ты сделал деду? Почему ваша дружба закончилась… таким? Это из-за его отца?

Несправедливость его слов начинает бесить. В висках покалывает. Я боюсь не сдержаться, как в тот раз - еще одного наказания мне не вынести. У меня ощущение, что мы ходим по кругу, мы сцеплены обстоятельствами, как леской Йоджи - не разорвать, не отстраниться. Каждая попытка вырваться порождает лишь новые нити-завязки. Я решаюсь. Думаю, мой рассказ оборвет все окончательно - или сплавит нас так, что пути назад не будет. И того и другого хочется с равной силой…

Все же я не сумел предугадать его реакцию. Он не вставляет сочувственных или возмущенных реплик. Ритм его дыхания не меняется, я не замечаю жестов отвращения или отрицания. Он просто впитывает мое прошлое в себя. И это кажется правильным, это необходимо сейчас больше всего. Я отбрасываю мысли о том, что рассказываю не слишком приятные вещи о близком ему человеке.

Как-то незаметно во время моего "сеанса откровенности" я оказываюсь лежащим головой на его коленях. Дослушав, Кей не прекращает задумчиво перебирать мои волосы - эта незатейливая ласка делает прошлое, о котором я рассказываю, далеким и тусклым. Я уже понимаю, что преодолел свой страх. Но теперь совершенно не представляю, как вести себя с ним. Освобожденная правда сближает нас. И в то же время разделяет не хуже лезвия катаны. Я решаю предоставить инициативу ему - слишком устал высвобождаться из паутины чужой воли - что бы я не предпринимал, получается только хуже. Остается пока просто плыть по течению…

После длительной паузы Кей осторожно спрашивает:

- Ты ненавидишь деда?

- Я разучился испытывать столь яркие чувства. Это было слишком давно и слишком болезненно. Я… хочу забыть. Если ненавидишь - забыть невозможно.

- Это помешает тебе… быть со мной? То, что было между нами… ты тоже хочешь забыть? Элктокопы ведь не помнят прошлых материализаций, и если… - Кей осекается, а я спешу подтвердить его догадку:

- Ко мне вернулись почти все воспоминания - и они не похожи на "дописанную" память. Не знаю, как это объяснить. Одно могу сказать - я не хочу забывать. Для меня страшнее всего - быть бессмысленной куклой без прошлого, снова и снова повторяющей все те же ошибки. В моем состоянии… память - это и есть я.

Он задумчиво шепчет:

- Память не избавляет от ошибок. Опыт не обязательно означает, что ты научишься.

В его словах - ироничная горечь. Я вспоминаю татуировку Йоджи. Он хотел научиться? Или просто носил как напоминание, что это невозможно?

Некоторое время мы просто молчим, и тишина кажется уютной, напряжение последних часов ушло. А потом Кей, словно решившись, наклоняется к самому моему уху, словно боясь, что кто-то еще услышит и присвоит его слова, и шепчет:

- Больше не будет ошибок. Я хочу, чтобы ты был со мной. - И отстраняясь, как ни в чем не бывало, продолжает вслух совершенно другим тоном:

- Думаю, из нас получилась бы неплохая команда. У тебя впереди целая вечность. Ты думал, чем хочешь заняться?.. - Кей говорит банальности, и от патетичности его тона в любое другое время меня бы передернуло, но сейчас я понимаю, что мне действительно хочется: помочь ему надрать задницу мятежным кланам, продолжить исследования элктокопирования, найти сестру, просто… жить. Когда мир успел настолько повернуться с ног на голову, что мужчина из клана Такатори, который младше на несколько десятков лет, объясняется мне в любви? А я, похоже, тоже сошел с ума, потому что в ответ притягиваю его к себе и целую в губы. Он осторожно обнимает меня, возвращая поцелуй, поудобнее устраиваясь на кровати, и я понимаю, насколько мне не хватало его - или, наверное, просто - близости. Стремясь восполнить тактильный голод, уже сам тянусь за его ласками. Я плавлюсь как воск от его прикосновений - и радуюсь возможности снова что-то ощущать, быть полноценным… человеком?

За окнами снова начинается дождь…

 

* * *

Кей

Я просыпаюсь с ощущением, что уже очень поздно. Постель уже пуста, но Ран обнаруживается поблизости - неподвижно сидит на циновке, видимо, временно воссозданной домом, возле окна в позе лотоса. Он уже полностью одет. Предчувствие чего-то неприятного колет сердце - в комнате не ощущается присутствия кого-либо, кроме меня. Идеально прямая спина и отсутствие реакции на мое нарочитое покашливание кажутся недобрыми признаками. Отсутствие одежды в такой ситуации - проигрышная позиция, и я спешу натянуть джинсы и футболку.

Все еще не желая верить в худшее, я подхожу к нему и начинаю массировать напряженные мускулы. Зарываюсь в копну волос, алых в солнечных лучах, и вдыхаю его запах - совершенно обычный, человеческий… Мне хочется прочувствовать это мгновение - живой, плоть и кровь, здесь, со мной. Некоторое время он никак не показывает, что вообще заметил мое присутствие, но потом расслабленно облокачивается и потягивается в моих объятьях.

- Ты знаешь, подпустить человека со спины во время медитации - высший признак доверия, - морок отстраненности и неприязни рассеивается, стекает на пол вместе с солнечными лучами. Я внезапно замечаю, что в комнате довольно жарко. Высказываю вслух пожелание сделать температуру похолодней. Дом послушно исправляется, по собственной инициативе добавляя в воздух аромат незнакомых цветов. Ран между тем извиняется за то, что не закрыл шторы. Я небрежно отмахиваюсь - все равно давно было пора вставать. А вот лишение меня возможности лениво понежиться вместе в постели -непростительно. Моя страшная месть - наверстать упущенное прямо сейчас - пресекается на корню: мне спокойным и вежливым голосом рекомендуют сначала идти завтракать. Нарушать столь хрупкое равновесие наших отношений не хочется, и я послушно следую в столовую.

Все предвещает неторопливый и приятный день, но после завтрака, который по времени можно назвать и обедом, палм-браслет пищит, инициируя внешнюю связь. Это Ямакава. Оставив Рана завтракать без меня, я спешу к терминалу и выхожу на видеосвязь с Итиро. У старика новости - не могу сказать, что плохие, но ситуация требует моего присутствия. И еще одна сомнительная радость - из лаборатории передали, что для эксперимента по перерасчету матрицы все готово. Хотя я собирался сам вести переговоры с "подопытной свинкой", события последних недель не дали мне такой возможности, и я поручил подбор подходящего человека заместителям. Не знаю, почувствовал ли я облегчение, узнав, что со старика уже снята элктокопия. Что ж, если у меня все получится, этот человек все равно проживет не меньше, чем если бы он умирал своей смертью. И качественнее.

За время моего отсутствия, как мы и полагали, было совершено три покушения на приманку - элктокопа, голографически загримированного под меня, который в сопровождении Итиро "осматривал" территории подчиненных кланов. Это помогло определить расклад сил в сложившейся обстановке, и устранить самых яростных противников. Нападающие не принадлежали кланам ни Куроки, ни Такахаси, - либо кланы смирились с моим назначением, либо действовали чужими руками. Но неудавшиеся покушения дали повод для "успокоительных" зачисток и породили легенду о моей неуязвимости. Конечно, люди поумнее наверняка бы догадались о нашей нехитрой затее, только вот из нападавших не выжил ни один. В любом случае, теперь на некоторое время недовольные поутихнут.

Дорога была расчищена, и на территории клана восстановился привычный порядок. Можно было возвращаться. Напоследок я хотел попросить Бэнса еще раз осмотреть Рана - мне нужно удостовериться, что с ним все в порядке. Вчерашний разговор дался Фудзимие труднее, чем мне. А я… стараюсь не думать об этом. Решение принято, давать возможности прошлому влиять на себя я не хочу. Все рефлексии оставлены во вчерашнем дне. Что было - то было. Только вот теперь я не знаю, смогу ли договориться с дедом - и насколько серьезно его увлечение Раном. Достаточно ли этого будет, чтобы сделать нас врагами? Мой единственный близкий родственник, один из немногочисленных дорогих мне людей… Как он отнесется к тому, что я обокрал его? Послужит ли подаренная жизнь компенсацией? И сможем ли мы вообще сосуществовать после его возрождения? Рассказ Фудзимии заставил меня усомниться в целостности психики деда. Избавит ли переход в иное состояние его от душевной болезни? В любом случае я решил завершить эксперимент. Было ли это чувство вины или нежелание нарушать свое слово, а может, что-то еще более сентиментальное, но я сделаю это. Хотя стоит подготовиться на случай конфликта поколений…

В доме Бэнс не обнаружился. Я предположил, что он пошел к океану, и попытался вызвать его по комму - но устройство не подавало сигналов. Было такое впечатление, что его просто сняли или уничтожили. Странно, потому что во время присутствия на территории побережья каждый из моих служащих - людей или нет - должен был носить браслет-комм. Такие штуки блокировали ловушки, расположенные повсюду, и я лично довольно внятно объяснил это Хопперу. Одновременно выслав андроида на поиски и приказав охране просмотреть записи с датчиков перемещений на территории, я решил переговорить пока с Фудзимией. Предстоящее воскрешение деда не станет новостью для Рана, но меня волновала его реакция. Нам придется на некоторое время разлучиться - он вряд ли согласится ехать со мной. А надо будет уладить множество дел и договориться с дедом - если эксперимент удастся, конечно. Для того, чтобы мы оба стали, наконец, свободны, вначале придется потрудиться. Но доверить Рану должность телохранителя при нынешних условиях я не хочу. Шварц за все это время не разу не показали носа и ни в одну из ловушек не попались. Ненавязчивые поиски по голопортретам, составленным с помощью Ямакавы, не дали результата. Такое впечатление, что они вообще убрались из этой части континента, достигнув своей цели. Или очень хорошо скрывались. Я ожидал, что Шварц попытаются найти Фудзимию, и даже сначала хотел устроить "ловлю на живца", но теперь эта идея казалась ересью. Рисковать Раном я не стану. Оставалось только выжидать ответного хода бывших боевиков Эсцет. Хотя я надеялся перевалить и эту заботу на плечи деда - вместе с титулом главы клана. И вернуться, наконец, домой. Вернее, в дом родителей, где я почти не бывал после их смерти - тогда это было слишком тяжело, но теперь печаль стала менее резкой, и я подумывал перенести свои апартаменты туда. Тем более что Мамору вряд ли обрадуется моему вторжению, хоть и вынужденному. Я не чувствовал себя дома в его особняке, не смотря на то, что жил там уже два года, успев переоборудовать комнаты, где обитал, по своему вкусу. А если Ран решит, что безопаснее быть как можно дальше от деда - я могу перебраться вместе с ним в Нью-Стайф. Эта территория в период суматохи, вызванной катастрофами, объявила себя независимым государством, и теперь напоминала старую Швейцарию - здесь могли найти убежище люди любых национальностей, гражданств и убеждений, даже отягощенные не слишком светлым прошлым - главное, они должны быть богаты или способны принести реальную пользу стране. У меня уже было разрешение проживать на территории Нью-Стайф, - что означало почти двойное гражданство, - и коттедж с подземной лабораторией: не обжитые, но вполне готовые для переезда. Уверен, подобные базы были и у деда, но на нейтральной территории нам никто не даст устраивать войнушки. В любом случае, выбирать место жительства я буду вместе с Раном, и спросить его хочу заранее. Это было ново для меня - планировать и обсуждать будущее с кем-то, зависеть и ощущать, что другой человек тоже зависит от тебя. И я никак не мог решить, нравится мне это ощущение или нет…

 

* * *

Ран

Я проснулся оттого, что услышал чей-то зов. Голос, во сне окрашенный в ярко-апельсиновый, вытаскивал из ставшего привычным небытия, заменившего мне сон. Проснувшись окончательно, я с удивлением обнаружил, что это Шульдих. Который тут же с ехидством прокомментировал мою манеру воспринимать ментальный посыл в цвете и со звуком. По его словам, таких уродцев было немного. Хотя нет, он назвал это "одаренностью" и сообщил, что я небезнадежен. Стараясь не особенно афишировать свою радость по поводу присутствия телепата, я спросил, что ему надо. Ответ меня слегка озадачил:

- Мы волновались за тебя. Команда приносит свои извинения - Кроуфорд не смог предсказать такого поворота событий. - В голове возникает образ церемониального поклона, и я, представив на месте Оракула пожилого японца, почти уткнувшегося носом в пол, хмыкаю. - Эта развилка оказалась слишком нечеткой, хотя любые действия привели бы к одной и той же вероятностной прямой.

Я не понимаю терминов, которыми оперирует Шульдих, но основная мысль ясна - Шварц облажались, и они не возлагают вину за произошедшее с телепатом на меня. Тоже неплохо. И еще - им наверняка что-то нужно. Только вот я больше не собираюсь строить заговоров за спиной у Кея.

Словно отвечая на мои мысли, Шульдих "вздыхает":

- Не стоит собачиться - нам обоим нехило досталось. Я только второй день как восстановился достаточно для того, чтобы связаться с тобой. Брэд думал, Такатори будет менее… научен, наказывая тебя. Правда, твой хозяин вовремя остановился - ты почти утянул меня за собой.

Я неохотно вылезаю из нагретой постели и иду в душ - разговаривать с Шульдихом в присутствии спящего Кея почему-то некомфортно. Но из ванной я вылетаю, наспех умывшись, в бешенстве от дурацких комментариев и подколок телепата. В конце концов на автопилоте раздвигаю шторы и усаживаюсь в позу для медитаций - старательно выставляя метальный щит. Уже успокоившись, приоткрываюсь и спрашиваю Шульдиха, что он хотел сообщить по делу. Тот без грамма сожаления извиняется и продолжает:

- Кроуфорд велел передать, что теперь видит грядущее четко - ты не сможешь повлиять на ход событий, но финал будет зависеть только от твоего решения. И еще - запомни: каким бы оно ни было - это будет правильное решение. Ну и лично от меня - не слишком-то увлекайся своим Такатори. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Я немного обескуражен - телепат не дает никаких указаний, он даже не упоминает наш договор об охране и шпионстве. Чего же они хотят от меня теперь?

- Кей знает о Шварц, и считает виновными во взломе терминала - что недалеко от истины. Как вы поступите теперь? Он наверняка ищет…

Шульдих прерывает меня, раздраженно фыркая:

- Ну, считать меня виновным - это не новость. Да и команду заодно. Но хорошо, что ты не стал разубеждать его. Считай это ложью во спасение, котенок.

Гася волну раздражения от пренебрежительного тона телепата, я стараюсь перевести разговор в деловое русло:

- Каких действий вы ждете от меня? Что планируете делать сами? - Он ненадолго замолкает, а когда отзывается снова - его ментальный голос - пузырящаяся фанта в моей голове:

- От тебя не требуется ничего. Действуй по обстоятельствам. А мы… продолжим то, с чем и до этого неплохо справлялись - выживать. Вернее, жить и наслаждаться жизнью. Будешь хорошим котенком, я и тебя научу. - Помедлив, он добавляет:

- И еще - опасайся Хоппера. Можешь и Такатори передать… Твой любовничек проснулся, так что мне пора. До скорого!

Про Бэнса спросить я не успеваю - Шульдих обрывает связь внезапно, оставляя меня совершенно дезориентированным. Во рту четкое апельсиновое послевкусие - странное последствие ментальной связи. Терпеть не могу фанту. И оранжевый цвет. Даже не могу представить, что с удовольствием носил свитер такой окраски.

Замыслы Шварц представляются враждебными и нечеловеческими. Им наплевать, если что-то случится со мной или с Кеем. У них своя игра, а быть в ней пешкой с завязанными глазами я не хочу. Но доложить о разговоре Такатори теперь не могу. Кроме того, мне нечего сказать по существу. Я не узнал ничего нового от Шульдиха - ни их планов, ни местонахождения. Вряд ли информация о том, Шварц связались со мной, сможет на что-то повлиять.

Я не замечаю, как сзади подходит Кей - но не вздрагиваю от его прикосновения. Сильные, уверенные движения, которыми он разминает мне плечи, приносят ощущение уверенности и спокойствия, и я только сейчас обнаруживаю, насколько был напряжен во время разговора с Шульдихом. Старательно отбрасываю в сторону раздражение от вторжения в личное пространство и облокачиваюсь на него. Я и сам не против поиграть с утра, но почему-то хочется растянуть это ощущение новизны и приятной отчужденности, оставшееся от прошлой ночи - так что вместо секса мы идем завтракать. Ловлю себя на мысли, что надутая физиономия хозяина - это очень забавно.

Все-таки я зря настроился на неторопливый отдых. Во время завтрака - срочный вызов. Кажется, это Ямакава, больше никто не способен отвлечь Кея от еды. После его ухода аппетит пропадает - слишком уж напряженной становится атмосфера в просторной комнате, оборудованной под столовую, присутствие прислуги неимоверно раздражает. Раньше я не замечал обитателей дома, мне было все равно. А теперь успокаивает только вскользь брошенное замечание Такатори о том, что большинство персонала - андроиды и элктокопы. Хотя не мне сомневаться в человечности электронных людей…

Дом, словно почувствовав мое напряжение, по-своему старается успокоить: прямо из пола вдруг вырастают псевдопобеги, воссоздавая иллюзию затканной плющом беседки, отгораживая от внешнего. Меня слегка удивляет эта новая возможность, раньше я никогда не видел, как Дом преображает себя - обычно все изменения появляются, пока никого нет, как бы сами собой. Зрелище распускающихся на глазах ветвей лозы завораживает, я даже забываю о плохом настроении. Освещение меняется - не знаю, как достигается подобный эффект, но теперь оно похоже на пробивающееся сквозь листву полуденное солнце - не отличишь. Воздух заметно свежеет - Дом явно использует ароматизаторы, запахи кухни причудливо смешиваются с цветочными, постепенно впитываясь в чудо-листья и оставляя лишь прохладную свежесть. Уходить из искусственной беседки не хочется, и я некоторое время сижу, размышляя о всякой ерунде - например, как Дом улавливает настроения человека и по какому алгоритму действует, есть ли в этом элемент творчества, или лишь хитрая нанопрограмма… И о том, как сильно изменился мир за время моего не-существования - 60 лет назад таких технологий еще не было. Одно дело, ознакомиться с сухим текстом, перечисляющим возможности и достижения науки, а другое - увидеть в действии своими глазами. Я мало видел в прошлые материализации - доступной информацией являлась только сведения о необходимом оружии. В остальное время я был заперт в четырех стенах или… Нет, вот об этом я думать не стану.

Прислуга меня не беспокоит, лишь как-то настороженно косится на побеги и выходит. И спохватываюсь только заметив, что стрелки стилизованных под старину часов на противоположной стене показывают на пару часов больше. Мне хочется увидеть Кея, но я останавливаю себя, зная, как может раздражать навязчивый любовник. А когда уже решаю направиться в библиотеку, меня останавливает андроид с невыразительным лицом и просит зайти в кабинет - Такатори хочет меня видеть.

Беседа не клеится. С самого начала Кей усаживает меня в кресло напротив стола-терминала, но сам начинает нервно ходить взад-вперед, задавая непонятные вопросы. Кажется, что-то пошло не так. Реплики о погоде и попытки узнать мое мнение о Доме и литературных вкусах я пропускаю мимо ушей, но когда речь заходит о месторасположении Хоппера, я настораживаюсь. Оказывается, Бэнса с раннего утра нет в доме. Все его вещи и документы остались нетронутыми в комнатах, где он обитал. Я отвечаю, что тоже не видел доктора, и Кей еще больше мрачнеет, потирая висок. Да уж, пропасть на территории, напичканной следящей аппаратурой и охранной техникой довольно сложно. Утренние размышления, - как передать Такатори слова Шульдиха о Бэнсе, - теряют свою актуальность. Теперь доктора будут подозревать и так. Если он жив, конечно.

Временно оставив тему Хоппера, Кей сообщает мне о том, что в ближайшие дни выезжает обратно в резиденцию Такатори. И собирается проводить преобразование Мамору. Слова даются ему с усилием, похоже, разговор этот он репетировал… Мне ехать с ним не предлагает. И я не могу понять, что это - недоверие или нежелание сталкивать лбами с Мамору? И то и другое логично, но мне не хочется следовать логике. Осознание, что его там могут убить или случится что-то еще, не позволяет отсидеться в безопасном Доме. И не хочу сейчас анализировать, насколько стремление защищать навязано меткой. В таких ситуациях я предпочитаю сначала действовать, а рефлексировать уже потом.

- Я поеду с тобой? Как твой телохранитель, я не могу отсиживаться… - У него удивленное лицо. Кажется, он не ожидал, что я добровольно вызовусь присутствовать при возрождении бывшего главы Критикер. Я со стыдом вспоминаю провал миссии на церемонии приема присяги кланов, и замолкаю. Хотя это не была полностью моя вина, но в итоге я скорее послужил еще одним источником опасности, чем защитой. Но Кей и не думает протестовать, хотя его лицо ничего не выражает сейчас - непонятно, доволен он или раздражен моей инициативой. На меня начинают сыпаться термины и указания, по-видимому, случилось что-то серьезное, и возвращение тщательно спланировано. Безопасность обеспечивают техники и несколько боевых элктокопов - обычных выпускников АБЭ. Мне в этом коротком путешествии, похоже, отведена роль простого пассажира. Это раздражает и смешит одновременно.

Перед отъездом я еще раз пытаюсь телепатически связаться с Шульдихом - но безуспешно. Тот то ли еще не полностью оправился, либо специально игнорирует меня. А может, Шварц больше не "пасут" меня, и идиотские мысленные вопли просто никто не услышал. Неопределенные предсказания Оракула, больше похожие на утаивание информации, не добавляют уверенности в предстоящей поездке. Но все же мне придется столкнуться с Мамору лицом к лицу - я должен преодолеть прошлое. Ирония судьбы - искать защиты от Такатори у другого Такатори. Или наоборот - мне предстоит охранять одного члена этого семейство от другого…

 

* * *

Кей

Кажется, мы прошли точку отсчета, и теперь реальность закручивается вокруг нас, все убыстряя темп - я видел что-то похожее в кино. Старый фильм со странным названием - Лангольеры. Пожиратели времени. Кто-то крадет и мое: я почти не различаю дней. Одержимость этим проектом не позволяет толком всмотреться в окружающее. Ночи же заполнены им. Секс - это та откровенность между нами, которую мы не можем позволить себе днем. День разделяет нас официальным: "Мистер Такатори…", - он не хочет афишировать наши отношения, в присутствии посторонних всегда соблюдая статус кво. Впрочем, я уверен, что немногочисленные люди из обслуги все равно в курсе - именно поэтому я и предпочитаю элктокопов и андроидов. Они нелюбопытны и не разглашают тайн. Я все время порываюсь прогнать холодок между нами, который неизбежно появляется днем, но каждый раз Ран сводит на нет мои усилия. Он умеет отмалчиваться. Иногда мне кажется, что он стыдится того, что связался с Такатори. Любое проявление чувств на людях приводит к оформленному вежливой отговоркой бегству, а я все откладываю на потом выяснение отношений, - сейчас нет ни времени, ни сил.

Свободное время мой любовник все чаще проводит в голозале - только теперь там никаких медитативных пейзажей. Имитация огромного додзё с обычными циновками на полу и странного вида монстры - боевая программа-эмулятор, включенная на скорости, невозможной для человеческого существа. Мой любовник явно готовится к сражению, отмечаю я. Тяжелое предчувствие давит на плечи - хотя я не знаю, от кого он собирается отбиваться. Ран двигается так, что движения сливаются, материализованная катана сверкает неестественно-ярким блеском. Пару раз я наблюдал за его тренировками, стараясь оставаться незамеченным, хотя уверен, что он меня видел. Это неприятно - видеть, как Рана окружают, - пусть голографические, пусть не несущие реальной угрозы, - уродливые существа, словно явившиеся по его душу из кошмарных снов. Контраст между изяществом Фудзимии и массивными деформированными телами монстров делает эту тренировку похожей на сцену из рисованного фильма-аниме, жанра, столь любимого моими соотечественниками в прошлом веке.

Ямакава тоже как-то предлагал ему спарринг, но Фудзимия отказался, безупречно-вежливо сославшись на свои возможности. Кажется, он даже хотел польстить старику, но тот только еще больше разозлился. Мне неприятно признавать факт, что Итиро сильно сдал. Видимо, заботы, пришедшиеся на его долю во время моего отсутствия и бешенная гонка последних недель сказались сильнее, чем я думал. А еще - в нем появилась какая-то одержимость. Когда его недобрый взгляд останавливается на Ране, мне не по себе. Старик ненавидит моего любовника, и новость, что мы вместе, воспринял чуть ли не как личное оскорбление. Меня насторожило то, что он не сказал мне ни слова возражения, хотя резко отдалился - теперь мы общаемся лишь по работе. Приходится надеяться лишь на его лояльность интересам клана. Ямакава ревностно считает дни до перерождения деда и, невзирая на физическую немощь, работает до упаду. А у меня все чаще мелькает крамольная мысль - кому он останется верен в случае конфликта? Итиро фанатически предан Такатори Мамору, они долго работали вместе … Настраивать Ямакаву против себя подозрениями и недомолвками я не хочу. Наверное, без старого самурая, всегда готового прикрыть спину, будет трудно, но что-то я приобретаю взамен. И это намного важнее.

После получения отчета о расследовании пропажи Хоппера на побережье дело принимает совершенно неприятный оборот. Тело не найдено, комм-браслет обнаружили на берегу - раздолбать так прочный биопластик корпуса подручными средствами невозможно. Заключение экспертов: пробит твердым и острым коническим предметом. Последнее перемещение, зафиксированное системой безопасности, обрывалось на небольшом пляже, который доктор посещал почти каждый день. Только вот сигнала, подаваемого коммом в случае снятия браслета, не было. Возможно потому, что снятие и поломка произошли одновременно. Осуществить такое мог только элктокоп, с их нечеловеческой скоростью. Если учесть тихую войну с бывшими боевиками Эсцет, выводы напрашивались весьма неприятные. Мне и в голову тогда не приходило обследовать доктора, чтобы узнать, человек ли он. И все же инстинктивно мне хотелось верить Бэнсу. Находясь на моей территории, он вполне мог устроить саботаж, а составлять карту местоположения ловушек было бессмысленно - их все равно бы заменили. Да и Гриб не являлся моим постоянным местом жительства. Я бывал там довольно редко и в ближайшее время не собирался обратно. Хоппер не предпринял никаких действий против меня или моего персонала, записи с датчиков перемещений не показали ничего подозрительного - излишнего любопытства доктор не проявлял. И еще я помню - он очень помог мне с Раном. Хотя и не знаю почему, но причислять Бэнса к врагам я не спешил. В последнее время все внимание и силы отданы предстоящему эксперименту - даже наведение порядка на территории клана и восстановление влияния Критикер как-то отодвинулись на задний план. У меня нет времени заняться делом Хоппера вплотную - и не хватает совести перевалить эту работу на Ямакаву. Я откладываю эту историю на потом.

В ночь перед элктокопированием деда Ран попрощался со мной. Думаю, это было именно прощание - он словно отсчитывал последние мгновения. Я не мог понять выражения его глаз, когда объявил, что эксперимент назначен на завтра. Фудзимия не стал просить или предостерегать, поток восторженных слов о "новом слове в науке", "пользе человечеству", оправдания: "ну он же мой дед, я дал обещание" и напоминание о предстоящей поездке к сестре не вызвали предполагаемой реакции. Несколько мгновений он сумрачно смотрел мне в глаза, а потом впился поцелуем в губы. Я еще пытался что-то сказать, объяснить, что все будет как прежде и даже лучше - ведь я буду свободен от интриг клана, и мы сможем, наконец, жить как захотим, - но он меня не слышал. Все перебивала обреченность, поселившаяся в его глазах с момента нашего возвращения в особняк деда. А я уговаривал себя, что это прошлые невзгоды не позволяют Рану с надеждой смотреть в будущее. Как бы то ни было, предсказать результат не мог никто. Разве что Оракул из Шварц - но тот вряд ли стал бы делиться информацией с противником…

 

* * *

Ран

Весь день все валится из рук, дурное предчувствие пустило корни глубже сознания. Услышав "радостную" новость о предстоящем эксперименте, я не ощущаю почти ничего. Даже приходит какое-то облегчение: скоро все закончится, так или иначе. Ожидание успело порядком меня достать - я никогда не отличался особой терпеливостью.

Шульдих не отзывается. Похоже, Шварц решили отойти в сторону и посмотреть, кто из Такатори возьмет ситуацию под контроль, а потом договориться с победителем. Или Кей и Мамору зачем-то нужны им оба. Бывшие боевики Эсцет так и не озвучили свою позицию и об их планах толком ничего не известно. Особого доверия я к ним не испытываю, но честно пытаюсь предупредить Кея о Бэнсе. Мои слова он рассеянно пропускает мимо ушей - в эти дни он вообще ничего не слышит и не видит, весь в приготовлениях и проблемах - дел за наше отсутствие наверняка накопилось немало. "Мы поговорим об этом после…" Приходится выжидать и быть готовым к любому варианту событий. Порой создается впечатление, что его нет - того человека, который делился со мной мечтами и психовал из-за ерунды - образ строгого хозяина, который он столь часто использует при общении с подчиненными, заслоняет его от меня. Ночи слишком коротки, чтобы поверить в обратное…

День эксперимента ничем не отличается от других . Эта будничность как-то не укладывается у меня в голове - я ожидал какого-то ритуала, волнений, предвкушения - но Кей лишь отстраненно-сосредоточен. В лабораторию мы спускаемся вместе. Следом, слегка отставая, идет Ямакава - старик практически умолял Кея о разрешении присутствовать, и тот, несмотря на мою категоричную просьбу, позволил. "Дед очень много для него значит", - сказал он. "Что плохого в том, что старый преданный слуга увидит возрождение своего сюзерена?" - А мне нечего было возразить ему. Мы еще не настолько доверяли друг другу, чтобы раскрыть свои тайны полностью.

Я тоже сделал глупость, понадеявшись на отсутствие оружия у старика и свою силу. Думал, что у нас еще будет время, пока Мамору придет в себя. Почему-то в успехе "воскрешения" я не сомневался.

При входе в помещение, где должен проходить эксперимент, Кей неожиданно останавливается и берет меня за руку. Не целует - Ямакава стесняет нас обоих, - но пристальный взгляд обещает: это лишь ступень. Последняя, а потому такая желанная. И мне становится стыдно за свои сомнения и идиотскую ревность.

Сквозь прозрачные стенки бокса хорошо видно ссохшееся старческое тело, полностью зависящее от аппарата жизнеобеспечения. Думаю, Мамору убил бы меня только за то, что я посмел увидеть его в таком состоянии. Впрочем, слово "убил" не имеет для меня такой конечности, как для живых.

Раньше я никогда не видел действо материализации со стороны, и сквозь потемневшие, но все еще прозрачные стекла бокса с восхищением наблюдаю, как из сияющего кокона энергии в муках рождается новое существо. Мельком бросив взгляд на стоящего рядом Итиро, я вижу отражение того же восхищения в его глазах. Но это восхищение сильно разбавлено другим, более сильным чувством - меня передергивает. Я отворачиваюсь, пообещав себе разобраться с Ямакавой потом. Ощущение настороженного ожидания и ликующего предвкушения, аурой окутывающего статную фигуру старика, я приписываю торжественности момента.

Обнаженное тело на столе установки для материализации не имеет изъянов. Пропали старые шрамы, полученные им в Вайсс и позже - я хорошо помнил, как он получил почти каждый из них, - от этого человек, обводящий помещение расфокусированным взглядом, кажется чужим и незнакомым. Кей сказал, что матрица тела будет соответствовать 25ти годам - но "новорожденный" выглядит не больше, чем на 18. Оми всегда казался младше своих лет, и успешно этим пользовался. Впрочем, сейчас впечатление усугубляет растерянность, сквозящая в его облике и неловкие попытки подняться. Я отстраненно наблюдаю, как Кей бросается к нему и протягивает свой белый халат - почему-то он и все лаборанты одеты в такие. Я почти не слышу, что мой любовник говорит Мамору, звуки словно глохнут. Молча наблюдая за суетой лаборантов и врачей, пытаюсь угадать, как поведет себя перерожденный Такатори, когда осознает происходящее. Сейчас он явно дезориентирован, но я помню по себе - это состояние быстро проходит. Стоит ли принять меры заранее? И как сделать это, не поссорившись с любовником?

Все решается в считанные минуты и без моего участия: в лаборатории с глухими хлопками, похожими на выстрелы старого пистолета с глушителем, появляются шесть боевых элктокопов - и Хоппер. Резкий переход в боевой режим - как нырок в холодную воду с разбегу. Я успеваю достать двоих, но оставшиеся удерживают меня на месте каким-то полем, похожим то, что использовал телекинетик из Шварц. Чувствуя себя мухой в паутине, я с трудом поворачиваю голову к Ямакаве - тот с радостным оскалом сжимает в руке лучемет, направленный в сторону обоих Такатори. Чью сторону он выберет в этой схватке, я не сомневаюсь.

Хоппер подходит ближе - поле, зафиксировавшее меня, ему совсем не мешает, - и что-то шепчет на ухо. Я не понимаю слов, но неожиданно вываливаюсь из боевого режима. Из тела словно вытащили все кости, в ушах звенит. Кажется, я сейчас ни на что не годен. От бессильной ярости на глазах выступают слезы. Доктор с улыбкой поворачивается к боевикам, приказывая отпустить меня, и я неловко оседаю на пол.

Мамору поднимается со своего ложа - похоже, период адаптации закончился. Плавные движения и осанка позволяют ему даже в лабораторном халате выглядеть так, словно он одет в дорогой костюм от модного модельера. Он проходит мимо потрясенно замершего под прицелом лучемета Кея и приближается ко мне. Лицо Мамору отражает лишь безмятежную уверенность в себе - ни злорадства, ни усмешки, - но мне не по себе под ледяным напором его взгляда. Подойдя ко мне, он наклоняется и несколько бесконечных мгновений всматривается в лицо, словно отыскивая перемены. Затем следует властный поцелуй - он не дает мне отвернуть лицо, придерживая за затылок. Я решаю, что это мой шанс, и, собрав последние силы, бью в живот, но в таком состоянии тягаться с элктокопом, реакция которого превосходит человеческую даже в обычном режиме, бесполезно. Он отталкивает меня, змеиным движением отступая на несколько шагов. Из прокушенной губы течет кровь, но я не вытираюсь - у меня остается надежда, что он прикажет прикончить меня. Мамору ведь еще не знает, что дисков с моей элктокопией больше нет в особняке. Но он лишь отрывисто кидает:

- С тобой после разберемся, - и приказывает боевикам: - В карцер.

Двое сопровождающих меня элктокопов уверенно проводят меня по пустынным коридорам. Найдя нужную дверь, один из боевиков открывает каким-то устройством электронный замок, и меня без особой аккуратности зашвыривают внутрь. Я успеваю только удивиться, откуда они знают расположение помещений в особняке Такатори и почему с такой легкостью смогли открыть дверь. Впрочем, наверняка у них была схема и коды доступа. Карцером Мамору называл одну из комнат в подвале - небольшое помещение, лишенное мебели и источников электропитания, стены облицованы каким-то странным материалом - мне больно даже прикасаться к ним. Впрочем, на полу расстелены маты, а помещение позволяет вытянуться на них во всю длину. Я усаживаюсь в позу для медитации, пытаясь успокоиться и вернуть силы. В боевой режим я вернуться не могу. Ожидание выматывает хуже тяжелой работы. Я надеюсь только на то, что Мамору посчитает Кея достаточно полезным, чтобы оставить в живых…

 

* * *

Кей

Он говорит, что мы поладим. Что в свое время он так же сотрудничал со своим дедушкой - и это только пошло ему на пользу, сделало сильнее. Что мы нужны друг другу, и я скоро сам все пойму. Он укоризненно упрекает меня за воровство, как будто Ран - это вещь, которую можно украсть. Извиняет меня в его глазах то обстоятельство, что диск с элктокопией Фудзимии я нашел, когда искал средство вернуть ему жизнь. "Я знаю, это такой соблазн…" - говорит он. "Ты не виноват, что на эту блядь подсаживаешься, как на наркотик…" Непристойности не сочетаются с невинностью облика Мамору - лицо ангела и темные глубины души. Мне трудно называть этого человека дедом даже про себя - наверное, еще из-за того, что никогда не видел его столь молодым, даже на фотографиях. Сколько себя помню, меня всегда поражал контраст между его модусами тихого и доброжелательного конформиста и жесткого отморозка, если дело касалось его кровных, истинных интересов. Вторую его ипостась я видел редко, и то - лишь когда стал постарше. Сейчас он показывает мне свою "мягкую" сторону -добродушие и умиротворенность, потому что все идет по его плану. Мне повезло - я тоже вписываюсь в его планы. Пока.

Я даже не злюсь на Мамору - лишь на свою тупость и неумение прогнозировать события. А еще - я дико беспокоюсь о судьбе Рана. Я хотел поставить условием нашего сотрудничества, чтобы он оставил Фудзимию мне. Потусторонний холод и раздражение, промелькнувшие в его взгляде в ответ на мое предложение оказались убедительнее вежливого напоминания, кто контролирует ситуацию. Пока я стараюсь держать лицо, но внешняя невозмутимость дается мне с трудом.

Ямакава просто лучится от счастья - он уверен, что теперь хозяин непременно возвысит его до себя. Думаю, Итиро наверняка рассчитывает, что его тоже преобразуют, как и деда - но тот не торопится элктокопировать старика. Все записи и данные эксперимента мне приходится передать Мамору - не хочу злить его, особенно теперь, когда от этого зависит судьба Рана. Про любовника я больше не заикаюсь, боясь навредить - и мучительно размышляю, ища выход из ситуации. Сейчас меня бы устроило даже элементарное бегство. Но уйти без Фудзимии я не могу.

После переселения в особняк я модифицировал здесь систему безопасности, добавив новые модули и изменив некоторые коды доступа, но не убирал доступ деда. Сейчас я плачу за это - он беспрепятственно перемещается на территории и скорее всего, уже переделал всю систему под себя. У меня пока не было возможности проверить, так ли это. Весь мой немногочисленный персонал перебит: даже обычные элктокопы, отвечавшие за содержание особняка, дематериализованы. Возможно, Мамору впоследствии планирует их "воскресить", но уже своими преданными слугами. С каждым днем я все больше уверяюсь, что это тупик. Единственный мой козырь сейчас - вероятность того, что кланы не захотят подчиняться нечеловеку, а так же то обстоятельство, что элктокопы не имеют никаких гражданских прав. Это государство, через третьи руки создаваемое и контролируемое Мамору долгие годы, теперь объявит его вне закона, а предрассудки могут оказаться сильнее страха - кланы его не поддержат. Ему понадобится мое сотрудничество - а у меня появится возможность бежать. Сейчас же приходится просто выжидать.

В моем распоряжении две комнаты, о существовании которых я и не догадывался раньше - за те два года, что я здесь живу, мне не приходило в голову обойти все помещения особняка, хотя план, конечно, видел. Я редко обращал внимание на что-то сверх необходимого. Рассеянность теперь может сильно мне навредить - я даже не знаю толком, что за место Мамору назвал карцером - только надеюсь, что это не сырой каземат, стилизованный под средневековье. Несколько дней я почти не вижу деда, но своеобразный домашний арест дает надежду, что со мной планируют договориться. Отсутствие любой техники, будь то элементарная голографическая панель, угнетает. На мои расспросы изредка появляющийся у меня для проверок Ямакава лишь брезгливо морщится, а деда я не спрашиваю. Вообще, в эти дни чаще всего я разговариваю с Бэнсом. Не знаю, добровольно или по заданию Мамору, но доктор частенько составляет мне компанию, - его общество развеивает темную ауру отчаяния и помогает немного отвлечься. А еще, как ни странно, Хоппер просто кладезь полезной информации - и он свободно ею делится. В частности, я узнал, как деду удалось застать меня врасплох.

Рассказывая мне о сотрудничестве с Эсцет, Бэнс не солгал. Он просто не договорил. После смерти жены доктор хотел отомстить виновникам ее гибели. Хоппер не просто ушел из Эсцет, он прихватил материалы исследований, в которых он участвовал. Очень вовремя его взял под опеку Такатори Мамору, на тот момент будущий наследник конкурирующей организации. Используя разработки Критикер и полученные от доктора технологии, Мамору создал новый вид рынка. Меня не удивляет, что Бэнс говорит о деде с такой теплотой - я хорошо знаю, как он умел привлекать сердца. И умел потом оставить нужного человека при себе. Став во главе Критикер, Мамору тоже использовал услуги паранормов, несмотря на ярую к ним неприязнь. Оракул, работавший на него, плохо определял места событий, которые должны были произойти, но очень точно мог предсказать их время. На побережье Бэнс вживил Рану датчик, на который и телепортировались боевики. Когда доктор спокойным тоном сообщает мне, что кроме датчика он еще и активизировал программу подчинения, предусмотрительно заложенную Рану во время первой материализации, я кидаюсь на него с кулаками. Больше Хоппер не приходит, и я остаюсь наедине со своими размышлениями - материала доктор предоставил мне много.

Обычно предсказатели не могут изменить будущее, поэтому от обычных пророков толку мало. Но существуют "узловые точки" времени, когда можно направить событийный вектор в нужном направлении. Возможность такого "переворота" в разных точках разная. К тому же, довольно трудно угадать такие вот узлы и обработать гигантский поток информации для расчета последствий изменений. Элктокоп со способностями пророка способен на это. Мамору знал все заранее - узловой точкой в его судьбе должен был стать момент перерождения к новой жизни. Операцию по захвату особняка готовили еще пять лет назад. Я был таким идиотом все это время…

На пятый день моего заключения в комнате неожиданно появляется Мамору. За ним бледной тенью следует Ран. Я почти не обращаю внимания на деда, во все глаза уставившись на любовника. Нет, сейчас не моего. Я не видел в его гардеробе столь вызывающей одежды. Глубокий вырез темно-синего топа не скрывает темных отметин на коже, губы распухли. Приглядевшись, я подмечаю стертые запястья… Руки сами собой сжимаются в кулаки - в этот момент мне не до переговоров. Я хочу убить своего единственного родственника - теперь мне хорошо понятны слова отца о "Проклятии Такатори". Почти все члены нашей семьи так или иначе поучаствовали в гибели кровного родственника, а некоторые даже не одного. Мамору, словно не замечая моей реакции, приветственно кивает и усаживается в одно из кресел, жестом предлагая мне занять другое. Ран остается стоять рядом с дедом. Он не смотрит на меня, уставившись в пол, но никакой нервозности в его позе я не замечаю, словно он проморожен насквозь. Мамору первым начинает разговор:

- Давно хотел поговорить с внуком, но дел много накопилось. Да и по Рану соскучился. - Он притягивает Фудзимию к себе, усаживая на подлокотник кресла. Тот и не думает сопротивляться, похожий сейчас на марионетку, ведомую искусным кукловодом. Наши глаза теперь почти напротив - Ран не отводит взгляда, но смотрит мимо, словно не видит меня. Мне становится не по себе… Что они с ним сделали? Мамору между тем продолжает:

- Мы тут поговорили с ним. О тебе, между прочим. Я, конечно не осуждаю - молодость, соблазны… Но вот наивности такой я поражаюсь. Для человека твоего воспитания и наследственности...

- Я был наивен, что верил человеку, который меня вырастил? Что ж, в следующей реинкарнации приму к сведению.

- Ну, я говорю не об этом. А ты, если обдумаешь все хорошенько, только порадуешься моему возвращению. И тому, что я взялся убирать весь этот бардак за тобой. Потому что иначе ситуацию на нашей территории не назовешь - твоя выходка на церемонии присяги показала инфантильность и сентиментальность главы клана, а также приоритеты и уязвимые места - как ты думаешь, это способствовало духу подчинения и готовности склониться перед Такатори? Сваливать на Итиро разгребать за тобой последствия - верх разгильдяйства. И еще - ты позволил украсть диск с элктокопией Фудзимии. Установка для восстановления энергетического баланса конечно, полезная вещь, но утеря дисков непростительна.

В его словах есть логика, но я чувствую, что он просто пытается манипулировать мной. Зачем было приводить Рана? Демонстрация "не трожь - мое"? После такого я вряд ли добровольно буду участвовать в его планах.

- То, что во главе клана будет элктокоп, вряд ли добавит престижа Такатори. Или ты нашел способ объяснить свое восстание из мертвых и омоложение?

- Нет, конечно. Поэтому мне нужен ты. И я бы предпочел, чтобы ты сотрудничал со мной по своей воле. Нам ведь нечего делить? Если ты думаешь, что Фудзимии есть дело до того, который из Такатори его трахает - то ты ошибаешься. Он всегда был хладнокровной сучкой. И ненавидел членов нашей семьи. Такого надо держать на коротком поводке - а ты слишком мягкосердечен для этого. - Меня передергивает от хозяйского жеста, которым он притягивает Рана за волосы, - Поцелуй-укус всего лишь демонстрация, а не проявление чувств. Только вот бесстрастное спокойствие Рана беспокоит меня больше. Мамору продолжает:

- Он полностью послушен моей воле. Ему наплевать на тебя - ты лишь очередной Такатори, встретившийся на его пути. Ты не знаешь о нем ничего… - В голосе деда проскальзывают мечтательные нотки, словно он знает какой-то очень приятный секрет. Я начинаю понимать, что его душевная болезнь никуда не делась после элктокопирования. Передо мной безумец. Но очень рассудительный и опасный безумец. Неожиданно Мамору скидывает Рана на пол, и яростно глядя ему в глаза, спрашивает:

- Если я прикажу тебе - ты убьешь его? Убьешь Такатори Кея? - я с замиранием сердца жду ответа, прикидывая, как защитить своего любовника от гнева сорвавшегося Мамору, но тот покорно произносит:

- Я сделаю, что ты прикажешь, хозяин. - Тусклый тон его голоса еще больше довершает сходство с совершенной куклой, зачем-то прикидывающейся человеком. Следы насилия на теле Рана кажутся нелепыми и кощунственными. Меня начинает тошнить.

- Если он попытается убежать, причинить вред мне или моим людям - убей его. Если попробует связаться с кем-либо без моего разрешения - убей его. - Ран лишь кивает в ответ. Его лицо не выражает ничего. Видимо, удовлетворившись ответом, Мамору поворачивается ко мне - маска дружелюбности и приветливости сошла с его лица, сейчас это тот самый Такатори, который управлял Критикер больше полвека. Его слова окончательно выбивают почву у меня из-под ног:

- Похоже, дорогой внук, с тобой не договориться. Но есть способы и проще. Если я элктокопирую тебя и поставлю свою метку - мне не придется выслушивать сентиментальный лепет и жалкие попытки торговаться. Никаких переворотов и межусобиц - у Критикер останется тот же глава. А порядок навести я сумею.

Он выходит, и Фудзимия следует за ним. Вопреки логике я ожидаю, что Ран обернется. Он не оборачивается.

Ночью я не могу уснуть. Мне так мало осталось быть человеком… Хочется сломать или разбить что-нибудь - но я не хочу привлекать внимание раньше времени. Мозг лихорадочно ищет выход из ловушки - и не находит.

Когда дверь тихо открывается, я взвинчен уже настолько, что подскакиваю на месте. Меньше всего я ожидаю увидеть его. Ран проскальзывает в комнату, и по его движениям я понимаю, что он в боевом режиме. В проеме открытой двери мне видно лежащие на полу тела охранников.

- Пошли, у нас пятнадцать минут. Нужно выйти за пределы территории особняка - там нас заберут.

- Но как же… метка? Хоппер говорил, что…

- Мне помогли ее снять. Теперь я свободен.

Его голос лишен модуляций, но это уже не прежняя отмороженность, а просто эффект боевого режима. У меня куча вопросов, но времени нет. Я не пытаюсь дотронуться до него - в таком состоянии он ничего не почувствует. Стараясь не отставать, бегу за ним по коридору. По дороге нам попадаются несколько тел на полу - меня удивляет, что до сих пор не поняли тревогу. Неужели Рану удалось вывести из строя камеры системы безопасности?

Мы почти успеваем. Но один из неподвижных до этого охранников неожиданно приподнимается и стреляет. Меня откидывает на несколько шагов, но боли нет, за исключением ушибленного колена. Уже понимая, что случилось, я оборачиваюсь - Фудзимия полусидит на полу, зажимая огромную рану в животе. Я обнимаю его, не обращая внимания на слабое сопротивление, - некоторое время мы просто сидим. Действительность наваливается на плечи, словно свинцовая плита. Я опять его теряю. Ран притягивает меня ближе и шепчет прямо на ухо:

- Беги… Один беги… И запомни - мне помогли Шварц. Диск… - приступ кашля сотрясает его тело, и он отталкивает меня. Я замечаю, что у меня вся одежда в крови, я просто купаюсь в ней. - Иди. Я… найду тебя потом.

Обещание Рана напоминает мне, что элктокопы не так смертны, как обычные люди. Но мне все равно стоит больших усилий оторваться взглядом от россыпи огоньков, которые остаются вместо тяжелого трупа после его дематериализации. Только услышав в конце коридора голоса и топот, я поворачиваюсь к выходу. Дверь открыта, и я выбегаю на залитый солнцем двор. По словам Рана нас должны подобрать. Кажется, я знаю кто наши неожиданные спасители…

 

* * *

Ран

Шульдих, как и обещал, устраивает мне экскурсию в первый же день. Несмотря на хамство, он довольно дружелюбен. Наги холодно-насторожен, Кроуфорд снисходительно-молчалив. Я узнаю и не узнаю прежних врагов. Хотя мы давно знакомы, они едва здороваются - впрочем, Наги и Кроуфорд редко бывают дома и времени на общение почти нет. Я уже неделю живу в их доме после неудачного бегства из особняка Такатори. Почему-то я почти сразу вспоминаю все, что произошло со мной в период с прошлой материализации. На мои расспросы Оракул отмалчивается или обещает рассказать "когда придет время". Судя по его каменной физиономии, оно не придет никогда. Я понимаю, что меня используют вслепую, но пока не могу ничего предпринять. Хуже всего то, что Кей остался в особняке. Дело решили считанные секунды - его захватили почти у ворот. В открытую схватку Шварц вступать не стали. В результате их помощь ограничилась только тем, что с меня сняли метку. Впрочем, Шульдих утверждает, что бОльшую часть работы по из удалению метки я проделал сам.

Возможно, сейчас Такатори Кей превратился в послушную марионетку, способную лишь выполнять команды. Шульдих говорит, что это не так. Что они сумели договориться с Мамору. Кроуфорд предсказывает, что у нас еще будет возможность добраться до них. Что если я все еще буду этого хотеть к тому моменту, то смогу вернуть Кея. Я стараюсь верить.

Через неделю после моего появления в доме Шварц Кроуфорд, наверное, решает, что времени на адаптацию у меня было достаточно. Первая миссия больше похожа на проверку - как в старые добрые времена, моим заданием является убийство какого-то мафиози. В качестве исключения, его заказали не коллеги, а собственная жена. Но она хорошо платит. А еще Оракул утверждает, что его смерть нам зачем-то еще понадобится…

Приспосабливаясь к ночному ритму жизни и новым соседям, я постепенно обживаю выделенную мне комнату. Шульдих часто заходит ко мне по вечерам - этого любителя пива и чипсов невозможно прогнать, фантики и крошки после него убирать приходится мне самому. Он вламывается без стука - замков на дверях нет, - и, как наглый рыжий кот, устраивается на огромной кровати, которая была здесь еще до моего заселения. Напротив стоит и визор - несмотря на мои просьбы, вынести его из комнаты мне не дали. Даже Кроуфорд не рискнул выслушивать потом нытье телепата. Недостаток общения тому причиной или просто желание подоставать новичка, но Шульдих проводит со мной больше времени, чем с остальными Шварц. Пару раз мы даже деремся - впрочем, до перехода в боевой режим дело не доходит. Зато это прекрасный способ выпустить пар - и теперь мы часто проводим спарринги в спортзале. Кроуфорд изредка присоединяется. Он неплохо боксирует, но холодное оружие не любит.

Когда я узнаю о деятельности компании под названием "Новая Жизнь", меня разбирает нервный хохот. Через третьи руки Такатори пропихивает в Совет проект об элктокопах. Их предлагают приравнять к обычным гражданам, с соответствующими правами и свободами. Одновременно по всем средствам массмедиа ведется активная пропаганда новых веяний. Защитников угнетенных находится немало - тем более, что в проекте есть пункт, предлагающий снимать "модификации и ограничения" отработавшим средства, затраченные на их материализацию. Никто не задумывается, насколько это достижимо… Продвигаемый закон лицемерен - в нем говорится только о "немодифицированных" электронных людях, и никак не регламентируется сама процедура копирования. То есть все останется по-прежнему, ведь денег на такое вот "обычное перерождение" хватит лишь у очень богатых людей. Остальным же суждено оставаться бесправными рабами. Впрочем, многие из них уже не имеют личности…

Критикер не спешит обнародовать открытие Кея - видимо, установку Мамору пока решил оставить для себя. Но больше всего меня удивляет отсутствие мер против Шварц. Уж Оми-то скорей всего догадался, кто стоял за похищением моего диска и помогал бежать. Я ожидал негласной охоты, но пока все спокойно. Хотя ощущение опасности все равно нависает, словно грозовая туча. Кроуфорд лишь довольно ухмыляется, когда я решаюсь поговорить с ним начистоту. Кажется, в этом законопроекте заинтересованы все Шварц. Возможно, ради этого они все и затевали…

Я привыкаю к новому дому и новым людям. В следующем месяце Кроуфорд обещал, что отвезет меня к сестре. Не знаю, что сказать Айе. И смогу ли посмотреть ей в глаза. Но отказаться от такой возможности не хочу. Возможно, мне будет достаточно увидеть ее издали и знать, что с ней все в порядке.

Я не пытаюсь связаться с Кеем - возможно, жизнь развела нас окончательно, и мне не хочется омрачать свою свободу пустыми надеждами. Я обещал найти его, хотя тогда я думал, что ему удастся скрыться. Теперь же это гораздо сложнее. Дни вытягиваются серой полосой, словно асфальт шоссе, а впереди - лишь туман. Я уже сомневаюсь, нужно ли нарушать хрупкое равновесие, пытаясь вызволить Кея из Критикер. Шульдих говорит, что не может прочитать мысли никого из верхушки Организации, не обнаружив себя - а вероятно и вообще не может. Их прикрывает сильный паранорм. Но телепат утверждает, что Кей все еще человек, - это означает, что свою личность он, скорее всего, сохранил. Кроуфорд хлопает меня по плечу и замечает: "Я же говорю, они оба Такатори, и они договорятся между собой. Беспокойся лучше о себе…" - В его голосе слышится что-то вроде сочувствия.

О Мамору я стараюсь не думать. Вырвавшись из того ада, что последовал после захвата особняка, я намертво захлопнул дверь за воспоминаниями. Воспринимать его как абстрактную угрозу гораздо легче, но это не мешает с криком просыпаться от кошмаров каждую ночь. Шульдих иногда приходит и ложится рядом, перебирая мои волосы, - мы засыпаем вместе. Я и не думал, что этот отморозок способен на сочувствие. Хотя, возможно, ему просто мешают спать мои вопли…

Время от времени кто-нибудь из Шварц изрекает: "Скоро и я стану членом корпорации "Новая Жизнь". Это какая-то внутренняя шутка, и я не понимаю ее, но в последнее время смеюсь вместе со всеми - для меня она приобретает особый смысл…