– Эх, где мои шестнадцать лет! – вздыхает Шульдих, листая старый потрепанный блокнот, который он обнаружил под елкой, перевязанный нарядной ленточкой.

– Что, ты уже тогда был записной темной тварью? – спросил Ран, заглядывая ему через плечо. – Нравится?

– Очень! – с чувством ответил Шульдих. – Где ты его откопал?

– У тебя в шкафу. Ты бы мог откопать его гораздо раньше, если бы потрудился делать там уборку хотя бы раз в год.

Шульдих сделал вид, что не расслышал, продолжая разглядывать блокнот, хранящий в себе память славных дней. Потемневшие от времени фотографии, ценные мысли и путевые заметки, вклеенные билеты и даже монетки уже не вспомнить каких стран.

– А это откуда? – озадачился он, показывая на два рисунка – себя и Фудзимии.

– Уличный художник, – напомнил Ран, – то ли в Париже, то ли в Риме.

– Какой я был хорошенький! – восхитился Шульдих. – Самому себе завидно. Сколько нам тут? Двадцать пять?

– Двадцать три. – Ран поправил все еще густую, но уже начинающую седеть рыжую шевелюру. – Не расстраивайся, скоро я смогу разменять тебя на троих по двадцать.

– Я неразменный, – сообщил Шульдих. Помолчал и добавил: – Иногда я жалею, что нам уже не двадцать и даже не тридцать.

– А я нет, – отозвался Ран, обнимая его. – Всему свое время.

– И старости?

– Конечно. Особенно, когда есть с кем стареть, не так ли?