Альтернатива

«Альтернатива (от латин. alternus – попеременный) – выбор одного
из двух единственно возможных решений».
Толковый словарь

Часть первая. Заговор.

1. С добрым утром

 

Кроуфорд высунул руку из-под одеяла, отработанным движением нажал кнопку будильника и только потом приоткрыл один глаз. Как обычно, точно за пять секунд до звонка. Он самодовольно улыбнулся, собрался было перевернуться на другой бок, но вспомнил, что спал один, вздохнул и выбрался из кровати.

Через пятнадцать минут безукоризненно одетый, аккуратно причесанный и благоухающий модным одеколоном лидер боевой группы Шварц вышел из своей спальни, готовый направлять, командовать и осуществлять общее руководство. Квартира встретила его гулкой тишиной – подчиненные дрыхли, как сурки. Кроуфорд покачал головой и заглянул в комнату Наги.

Мальчик спал за компьютером, сидя, босиком и в пижаме, уронив голову на заваленный распечатками стол. На экране под ритмичное попискивание динамиков дрыгались какие-то нарисованные монстры, мелькали слова: “Просыпайся! Доброе утро!”, но мирный сон Наги эта вакханалия не нарушала.

– Заведи себе нормальный будильник, – посоветовал Кроуфорд с порога. Телекинетик встрепенулся, смахнул на пол упаковку ДВД-болванок и чудом не упал со стула. – Наги, я говорил, никаких полуночных бдений до шестнадцати лет! Еще раз такое увижу – буду на ночь забирать клавиатуру. Сегодня работаем сверхурочно, мне нужно, чтобы ты был в форме.

– Я буду, – пообещал Наги, протирая глаза. – Я просто… Шульдиха вчера дома не было, я волновался, не мог спать… Он пришел?

Кроуфорд нахмурился, и мальчишка молча сполз со стула и поплелся в ванную.

У запертой двери в комнату Берсерка Кроуфорд помедлил, прислушиваясь. Истеричных воплей, всхлипываний и молитв до него не доносилось, но это еще ничего не значило.

– Фарфарелло? – негромко позвал Брэд, вынимая ключ из кармана.

– Доброе утро, Кроуфорд, заходи.

Боевик Шварц мирно лежал на кровати и читал Библию. Это тоже ничего не значило. Иногда во время приступа он выглядел совершенно нормальным, пока не начинал бросаться на товарищей по команде.

– Как ты себя чувствуешь? – фальшиво спросил Брэд, держа руку на дверной ручке.

– Отлично. Вот, послушай, какие интересные вещи говорит Бог. Оказывается, если кто-нибудь изнасилует девушку в черте города, то богоугодным делом будет убить и насильника, и ее. За то, что слишком тихо звала на помощь. Ты когда-нибудь насиловал девушку, а, Кроуфорд?

Брэд скрипнул зубами и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. По крайней мере, у Берсерка не было приступа, просто дрянное настроение.

– Эй, Шульдих вернулся или нет? – крикнул Фарфарелло ему вслед. – Я его ждал всю ночь, хотел поговорить!

– Замечательно, еще один будет сонный, – пробормотал Кроуфорд и без стука ворвался в спальню всеобщего любимца, известного также под именем “рыжая сволочь”.

Он, разумеется, вернулся, даже разделся и принял душ. Разметавшиеся по подушке волосы все еще были чуть влажными, от нагретой утренним солнцем кожи пахло мылом и Шульдихом. Кроуфорд не удержался, присел на кровать и тихонько погладил выглядывающее из-под одеяла смуглое плечо. Сонные глаза тут же сверкнули под растрепанной челкой, ярко-синие, хитрые, завораживающие.

– Нагулялся? – холодно спросил Брэд.

– Вполне, – Шульдих потянулся, сбрасывая с себя одеяло, бесстыдно демонстрируя длинные мускулистые руки и гладкую грудь. Над левым соском виднелось небольшое пятнышко. Может, след поцелуя, может, просто синяк. – Мне начинает нравиться в Японии. Скучали без меня?

– Наги волновался. Фарфарелло тосковал по общению.

– А ты?

– А что я?

Шульдих скользнул по кровати и ткнулся щекой в коленку Кроуфорда. Его запрокинутое лицо казалось странно открытым, почти беззащитным.

– Иногда, – сказал телепат, заглядывая снизу вверх ему в глаза. – Я совсем тебя не понимаю. Ты единственный человек, о котором я знаю только то, что ты сам говоришь, и это никак не складывается во внятную картину. Я тебе нравлюсь?

– Очень.

– Ты меня любишь?

– Нет, – ответил Кроуфорд, и недоуменно моргнул. Немец никогда не задавал таких странных вопросов.

Шульдих протянул руку и коснулся его переносицы, нежно разглаживая нахмуренные брови.

– Тогда почему ты на меня злишься?

Кроуфорд оттолкнул его руку и подвинул рыжего обратно на подушку.

– Где ты вчера был? Ты на себя не похож.

– В лесбийском клубе, – охотно поделился телепат. – Я очень другой? Это иногда бывает. Тебе интересно?

– Ты спал с лесбиянками? – изумился Кроуфорд. Шульдих ухмыльнулся, поймал его за руку, поцеловал в ладонь и принялся нежно посасывать один палец, обвивая его языком.

– Господи, – пробормотал Кроуфорд, беспомощно оглядываясь по сторонам. – Да, мне интересно. Подожди, я закрою дверь.

Когда он снова обернулся к кровати, одеяло валялось на полу, а Шульдих раскинулся на простыни лицом вниз, с задранной кверху очаровательной задницей. На его спине красовались длинные красные отметины, видимо, от когтей лесбиянок. Брэд сбросил пиджак, избавился от галстука и рубашки, прыгнул на кровать, провел языком по одной из полузаживших царапин. Рыжий тихо зашипел, выгибая спину, запустил пальцы в волосы Кроуфорда и притянул к себе для поцелуя.

Организованный человек всегда точно знает, в каком кармане у него что лежит. В левом кармане брюк Оракула были зажигалка, носовой платок, запасная обойма и тюбик смазки. Иногда там лежали еще и презервативы, но дома они были ни к чему. Кроуфорд отвинтил крышку, выдавил немного прохладного геля себе на ладонь и принялся осыпать поцелуями расцарапанную спину телепата, одновременно осторожно лаская его скользкими пальцами, снаружи и изнутри.

– Ммм… Ты лучше всех, – сказал Шульдих. Он часто это говорил, и, наверное, не кривил душой. В конце концов, ему было с чем сравнивать.

Кроуфорд легонько укусил его между лопаток, заставив распростертое под ним тело сладко вздрогнуть. Сегодняшний, “другой” Шульдих был отзывчивый, нежный, терпеливый и покорный. Это было непривычно, но по-своему приятно. Сонные, теплые мышцы податливо расслаблялись под рукой, раскрывались ему навстречу, и Брэд, решив больше не тянуть, торопливо расстегнул брюки. Шульдих застонал, легонько подался вверх; Кроуфорд одним движением скользнул внутрь, утопая в мягкой тесной глубине. Они молча покачивались на кровати, прижимаясь друг к другу всем телом, погружаясь в гипнотический, медленный ритм. Глаза Шульдиха были закрыты, он глубоко дышал в такт их движениям, бессильно распластавшись под пригвоздившим его к постели весом, тихо, благодарно принимал это вторжение, позволяя партнеру единолично диктовать все условия. Кроуфорд смахнул с его разрумянившегося лица спутанные рыжие волосы и поцеловал в висок. Шульдих был невероятно красив, особенно в такие минуты.

– Ты любил кого-нибудь? Ну, хоть раз? – неожиданно спросил телепат.

– Нет, – ответил Кроуфорд сквозь зубы.

– И я нет. А ты хотел бы?

– Нет.

– А я хотел бы, – задумчиво сказал Шульдих, заводя руки назад и обнимая Кроуфорда за шею. – Тебя.

– Чертовы бабы, – прохрипел Оракул, зажал немцу рот ладонью и вмял его в матрас сильным рывком бедер. Шульдих тихонько пискнул и больно дернул его за волосы, но Кроуфорд только ускорил темп. Телепат замычал ему в пальцы, не пытаясь высвободиться, схватил за другую руку и потянул ее вниз, с трудом просовывая между кроватью и тесно прижатым к ней собственным животом. Они сплели пальцы на горячем, твердом члене Шульдиха, принялись сжимать его в одном ритме с рывками, продолжая яростно двигаться навстречу друг другу. Кроуфорд прижался лицом к покрытой испариной спине рыжего и услышал, как совсем рядом колотится его сердце.

– Брэд, – пробормотал Шульдих ему в ладонь и уронил голову на подушку, судорожно вздрагивая. Оракул почувствовал под их сцепленными пальцами напряжение, пульсацию, а потом – влажное тепло. Шульдих счастливо выдохнул, тут же обмяк всем телом, как будто упал в обморок, а Кроуфорд высвободил руки, чтобы поудобнее опереться о постель, и принялся иметь своего телепата всерьез: быстро и сильно. Шульдих прикусил губу, не прекращая блаженно улыбаться, и ступней погладил его по голени.

Кроуфорд кончил, не произнеся не звука, и упал на кровать рядом с рыжим. Тот прижался к нему и начал рассеянно ластиться, а Оракул смотрел в потолок и, сжав челюсти, пытался думать о работе.

Он ненавидел эти мгновения после секса. Шульдих никогда не лез к нему в мозги; возможно, он и не смог бы пробиться сквозь поставленную в Розенкройц ментальную защиту, даже если бы захотел. Но иногда Кроуфорд терял бдительность, ронял щиты, и его мысли и чувства вырывались наружу, заставая телепата врасплох, и тот читал их, сам того не желая. В определенные моменты удерживать блок было особенно трудно. Например, сейчас, когда в голове у Брэда звенело, в груди сладко ныло, и все его существо было переполнено глупой, безнадежной, многолетней любовью к похотливому рыжему мерзавцу. Любовью, которая бурлила во всем теле, зудела под кожей и мечтала выплеснуться наружу и заорать о себе на весь мир.

Если бы Шульдих узнал правду, это не принесло бы ничего, кроме неловкости и унижения. Немец считал моногамию психическим расстройством, и удержать его в одной постели можно было только с помощью наручников, да и то ненадолго, как показывала практика. В глубине души ни в какую любовь он, скорее всего, не верил, да и сам Оракул придерживался тех же взглядов. В начале их знакомства...

Когда телепат встрепенулся и объявил, что завтрак готов, Кроуфорд вздохнул с облегчением, встал и принялся одеваться.

Рыжий выплыл на кухню во всем своем великолепии, непристойный, как картинка из порнографического журнала: сияющий, всклокоченный, одетый только в ярко-зеленые пижамные брюки. Рядом с застегнутым на все пуговицы Кроуфордом он выглядел особенно ослепительно. Завтрак был сервирован по упрощенной схеме: Наги приготовил себе мисо, а для гайдзинов выставил коробку шоколадных хлопьев и пакет молока. Фарфарелло промямлил что-то про картошку и копченую рыбу, но покорно взял ложку и принялся хрустеть полезными для здоровья злаковыми.

– Программа на сегодня, – провозгласил Кроуфорд. – Шульдих, твоя задача – обработать Такатори так, чтобы он думал, что мы охраняли его весь день, как минимум до полуночи.

Шульдих кивнул, не задавая лишних вопросов.

– В семь вечера идем брать Акашиму, как и собирались.

– Мы собирались в следующем месяце, – напомнил Наги.

– Его сегодня убьют, так что тянуть нельзя. Обеспечь планы его дома. Фарфарелло, я видел, что там будет около двадцати охранников, но может быть и больше.

Ирландец меланхолично пожал плечами:

– Главное, чтобы не меньше.

– Твоя самонадеянность тебя когда-нибудь угробит, – пообещал Кроуфорд. – По крайней мере, научись стрелять, я теряю связь с твоим будущим каждый раз, как ты прыгаешь на вооруженную толпу.

– Во-первых, стрелять – это скучно. Во-вторых, я умею стрелять. Это попадать я не умею.

– А кто его убьет-то? – спросил Наги. – В смысле Акашиму?

– Да так, – ухмыльнулся Кроуфорд. – Энтузиасты.

2. Столкновение.

 

– Повторим еще раз, – сказал Оми, ковыряясь отверткой в распределительной коробке. – Мы с Йоджи заходим через веранду на втором этаже и ищем цель. Айя и Кен снимают внешний патруль и ждут снаружи. Если что, по моему сигналу поднимаете шум и отвлекаете охранников на себя. В любом случае мы должны уйти самое позднее через десять минут после отключения сигнализации, до прибытия полиции. Друг друга не ждем… Ну, вы знаете, что к чему.

Айя и Кен нетерпеливо посмотрели на Йоджи, который, по идее, должен был еще на втором повторе растрепать волосы Оми и велеть чибику не волноваться и перестать талдычить одно и то же. Он делал так всегда, практически машинально, это была одна из его неофициальных обязанностей в команде – поднять настроение, ляпнуть что-нибудь глупое, обратить все в шутку. У Кена не получалось, а Айя был… Айей.

Блондин молча разглядывал стену дома, по которой предстояло карабкаться. Его темные очки, обычно висящие на кончике носа, надежно закрывали глаза. Кен припомнил, что Йоджи уже пару недель не слишком-то разбрасывался шуточками, не просыпал на работу и не терроризировал Айю детальными рассказами о своих любовных похождениях. Впрочем, даже у Кудо бывали в жизни черные полосы, поэтому Кен задвинул смутное беспокойство в дальний угол сознания и переключился на миссию. Знакомая легкая дрожь скользнула по спине: адреналин начинал бурлить в крови при одной только мысли о предстоящей схватке. Это было чертовски удобно – к бою он всегда прибывал разогретым.

Оми удовлетворенно кивнул, собрал инструменты и посмотрел на часы:

– Десять минут, помните? Все, пошли.

Кен и Айя кивнули друг другу и почти бесшумно побежали по темному саду, перемещаясь зигзагами от дерева к дереву. Кен любил работать с Айей в паре. Тот всегда молчал, практически не ошибался и понимал напарника без слов. Иногда, в горячке боя, Айя слишком увлекался, но это бывало со всеми, кроме Оми и Йоджи.

У бокового входа в особняк Кен заметил в темноте какое-то движение, скользнул в тень и спиной почувствовал, как Абиссинец вынимает катану из ножен. Это получалось бесшумно, а вот когти всегда лязгали, выскакивая из перчаток, поэтому он выпускал их на свободу уже в прыжке. Его цель успела вздрогнуть, а обернуться – уже нет, и сталь чисто взрезала открытую шею. Сибиряк увидел глаза второго охранника, разглядел в них тень смерти еще до того, как катана Абиссинца завершила красивый взмах и тихо, почти без сопротивления, нырнула под ребра. Он рванул к третьему охраннику, который уже доставал пистолет, левой рукой проколол ему запястье, а правой ударил по горлу, обрывая зарождающийся крик. Быстро. Чисто.

Он обернулся, чтобы улыбнуться Айе и похвалить его за отличную командную игру, и тут же крутанулся на месте и снова принял боевую стойку, еще не разобравшись, в чем дело. Абиссинец стоял посреди поляны, не замечая, что свет из окон падает на него и делает неподвижной мишенью для всех желающих, и застывшими глазами смотрел на что-то у Кена за спиной. Еще год назад Сибиряк не заметил бы в облике Айи ничего необычного, но теперь он мог определить, что тот смертельно напуган.

За спиной у Кена обнаружился всего один человек, который стоял у дерева, глубоко засунув руки в карманы, и пялился на Абиссинца, разинув рот. Он казался невооруженным, хотя под длинным двубортным пиджаком можно было при желании спрятать целый арсенал. Самым пугающим элементом его облика, на взгляд Кена, были длинные растрепанные волосы апельсинового цвета, что само по себе никак не объясняло охватившего Айю ужаса.

– Ты, – пробормотал человек. – Ты же меня не помнишь. Ты не можешь меня помнить.

– Шине! – крикнул Айя и ринулся в атаку, едва не сбив Кена с ног. Рыжий человек легко уклонился от трех ударов меча, только потом вынул руки из карманов и отпихнул Айю от себя, каким-то чудом пройдя сквозь его защиту. Абиссинец упал на траву, не выпустив меч из рук, а в голове у Сибиряка наконец щелкнула заевшая шестеренка. Он взмахнул когтями и бросился на подмогу товарищу.

Это была самая ужасная схватка в его жизни. Рыжий просачивался сквозь пальцы, как туман, мелькал перед глазами, не нападал, не отступал, кружил вокруг Кена и Айи одновременно, и ни катана, ни багнак его так и не коснулись. Атаки Абиссинца становились все более отчаянными и беспорядочными, и Сибиряк уже начинал всерьез нервничать, но тут крепкая рука схватила его за шиворот. Он вырвался, обернулся и решил не нервничать, а прямиком удариться в панику.

На него смотрело бледное лицо, перечеркнутое глубокими шрамами. Короткие белые волосы мертвенно сияли в лунном свете, а единственный желтый глаз блестел хищно, как тигриный. Монстр улыбнулся и отсалютовал Кену коротким стилетом:

– Мне нравится твое оружие. Давай поиграем.

Кен атаковал быстро и мощно, готовясь превратить страшное лицо в кровавую маску, но беловолосый отбил атаку с неожиданной силой, поставил подножку и одним махом оседлал поверженного, прижимая к земле своим весом. Левое запястье Кена оказалось в плену твердых пальцев, которые даже сквозь перчатку давили так, что кости сдвинулись в суставах. Стилет проскользнул через когти на правой руке и, преодолевая сопротивление, начал неуклонно двигаться к незащищенному горлу.

– Шульдих, я забыл, – спокойно спросил беловолосый. – Мы этих убиваем или нет?

– Нет! – услышал Хидака и содрогнулся от гнева. Собрав все силы, он рывком высвободил левую руку и ударил, но противник успел уклониться, и вместо грудной клетки когти пробили бицепс. Желтый глаз заговорщически подмигнул.

– Не бойся, мне не больно, – прошептало чудовище, и Кен только сейчас заметил, что враг, пожалуй, не старше его самого.

Рыжий Шульдих выкрикнул что-то непонятное, и беловолосый мгновенно спрыгнул с Кена, откатился в сторону и завертел по сторонам круглой головой. Его приятель неуловимым движением проскользнул под лезвием катаны и схватил Айю в охапку. Абиссинец оскалил зубы, изогнулся, силясь высвободить прижатую к боку рыжего руку с мечом, но Шульдих дернул его вниз, закрывая своим плечом, и полсекунды спустя две короткие автоматные очереди просвистели у них над головами. Гайдзин выбросил вперед узкую ладонь и сверкнул глазами. Кен, наконец, разглядел за деревьями двоих вооруженных охранников, которые выбрали как раз этот момент для того, чтобы необъяснимо свалиться в обморок.

– Да, – сказал беловолосый. – Теперь я вспомнил, мы должны были не шуметь.

– Еще бегут, – Шульдих по-прежнему держал Айю в объятиях, а тот, вмятый лицом в чужую грудь, только косил глазом на неподвижных охранников и совсем не сопротивлялся.

– Кончайте тискаться, – фыркнул желтоглазый монстр. – Или со света отойдите, что ли.

Оранжевая и красная головы оскорбленно дернулись, Айя и Шульдих отскочили друг от друга и кинулись под защиту деревьев. В руке рыжего появился пистолет. Его напарник покрутил стилет в руке и облизнул губы.

– Ну, Вольверин, держись, – сказал он Кену. – Сейчас будет интересно.

Интересно стало буквально сразу. Полянка наполнилась грохотом и свистом пуль – их уже успели окружить. Шульдих остался за деревом, хладнокровно отстреливаясь, Айя и беловолосый кинулись прямо под пули, размахивая клинками, а Кену осталось только последовать их примеру.

К оглушительному реву выстрелов примешался еле слышный знакомый звук: проволока запела в воздухе, раскручиваясь кольцами. Несколько стволов замолкли, но противников все еще оставалось слишком много.

– Эй, на пароме! – крикнул Йоджи и эффектно скакнул через перила второго этажа, легко приземлился на ноги посередине поляны. Ближайший к Кену охранник машинально дернул уже глядевший в лицо Сибиряка пистолет к новому противнику и тут же поплатился за ошибку.

– Какой он… Как дикий кот... – восхищенно выдохнул Кен, не глядя вынимая дымящиеся когти из мертвого тела и тут же вонзая их в другое. Глядел он на Йоджи.

Балинез прыгал по полянке, отводя огонь на себя, Айя рубил, как заведенный, беловолосый где-то успел перемазаться кровью с головы до ног и мелькал меж деревьев, как жуткий призрак. Толпа охранников быстро таяла. Кен свалил последнего противника со своей стороны и успел увидеть, как Айя разбегается, прыгает, занеся катану, и приземляется уже над трупом, еле успевая поймать равновесие, а рыжий Шульдих ухмыляется из-за дерева и дует на дымящееся дуло пистолета. Двое выживших охранников обратились в бегство. Одного снял Йоджи, а другого беловолосый повалил на землю и принялся сосредоточенно кромсать стилетом. Кен отвернулся.

– Две минуты, мальчики и девочки! – крикнул Шульдих. Сибиряк проверил часы: до назначенного Оми срока оставалось около девяноста секунд.

– Где Бомбей? – спросил он у Йоджи, который тяжело привалился к ближайшему дереву. Видимых ран на нем не было, но его странная бледность была Кену не по душе. Сам он истекал кровью из дюжины неглубоких пулевых царапин, хотя боли пока не чувствовал – боевой азарт еще не прошел.

– “Бомбей”, – хихикнул беловолосый, облизывая стилет. – Как большие, с секретными кличками.

Айя держал катану наготове, не сводя глаз с пистолета в руке рыжего. Тот проследил его взгляд, поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру.

– Ран, – сказал Шульдих, и Айя вздрогнул.

– Полторы минуты! – раздался новый голос. На полянку вышел смутно знакомый высокий брюнет в светлом костюме, который волочил за собой никого иного, как Акашиму, цель их миссии. Другой рукой брюнет вел за локоть маленького, худенького подростка с огромными синими глазами. Кен сжал кулаки, оценивая ситуацию и готовясь спасать ребенка во что бы то ни стало. Высокий, похоже, был заодно с рыжим и желтоглазым: трое на трое, но у противников были пистолеты…

Айя шагнул навстречу брюнету, перекрывая ему путь, и пристально посмотрел ему в глаза:

– Мы пришли за его жизнью. Мы ее возьмем.

– Да пожалуйста, – пожал плечами брюнет. – Сейчас. Шульдих, делай.

Рыжий подошел к Акашиме. Тот был не то слегка оглушен, не то в состоянии шока – молчал, шумно дышал и поминутно сглатывал. Шульдих положил руку ему на лицо, прикрыл глаза, поморщился и шагнул назад.

– Все.

– Уходим, – скомандовал высокий и швырнул Акашиму на траву. – Наги, ты как? Понести тебя?

– Я не маленький, Кроуфорд, – пробормотал тот, но когда брюнет все же подхватил его на руки, мальчик обнял его за шею и закрыл глаза. Кен решил, что этого ребенка, наверное, спасать не надо. Кроуфорд невозмутимо повернулся к Вайсс спиной и пошагал прочь с полянки; рыжий и беловолосый последовали за ним.

– Я найду тебя, – негромко пообещал Айя вслед Шульдиху. Тот глянул на него через плечо, махнул рукой и растаял в темноте.

Кен решил больше ничему сегодня не удивляться, посмотрел на часы и недрогнувшей рукой включил рацию.

– Бомбей?

– Сибиряк, наконец-то! Я потерял цель!

– Цель у нас. Уходи, время. – Кен осмотрел неподвижного Акашиму. Глаза у того были красными и пустыми, лицо часто подергивалось, по подбородку стекала струйка слюны. – Слушайте, ребята, по-моему, его уже и убивать ни к чему.

Айя пожал плечами, перерезал горло Акашимы, вытер катану о его пиджак и вернул ее в ножны.

– Пойдем. Полиция уже должна быть на подходе. Балинез, что с тобой?

Йоджи слабо улыбнулся:

– Ерунда, щиколотку растянул, когда спрыгивал. Пока скакал тут, как горный козел, наверное, порвал все к чертям. Идти не могу.

Айя сердито вздохнул, забросил руку Йоджи себе на плечо и поволок к калитке. Кен хотел предложить свою помощь, но Айя был выше, а это удобнее. К тому же Абиссинец успел первым, и глупо бы они выглядели, препираясь из-за привилегии тащить на себе подвернувшего ногу Балинеза.

– Ребята, да бросьте меня, уходите одни, – завел Йоджи свою любимую песню.

– Молчи, бака, – сказали Айя и Кен хором. Полицейская сирена выла совсем неподалеку, но они успели выбраться за забор незамеченными. В условленном месте их ждала машина Абиссинца со страшно нервничающим Оми на заднем сиденье.

3. В “Конеко” секса нет.

 

Айя проскользнул в душ первым, пока Оми раскладывал на столе содержимое аптечки, а Кен пихал окровавленную одежду в мусоросжигатель. Он подставил лицо под горячие струи воды и вздрогнул: стоило закрыть глаза, как проклятое лицо снова всплывало в памяти, словно было выжжено на веках. Синие глаза дразнили, усмехались, издевались над ним…

Он хорошо помнил рыжего гайдзина. Воспоминания о том дне жили у него в голове смутными клочьями, затуманенные шоком и сотрясением мозга, но он помнил, как эти губы насмешливо улыбались ему, роняя едкие слова. Помнил, как взметнулись по ветру длинные волосы, когда его враг просто повернулся и ушел, оставляя его за спиной, как никчемную, сломанную вещь. Безвредную. Ненужную.

Теперь он знал его имя: Шульдих.

Шульдих был там, на месте взрыва, он знал, что должно было произойти, он безразлично угрожал ему смертью и не прикончил, похоже, только потому, что поленился. Скорее всего, именно он убил его родителей и искалечил сестру. Наверное, он работал на Такатори.

Может быть, это Такатори работал на него.

Шульдих часто снился ему, и хотя Айя помнил только невнятные, крохотные обрывки этих снов, к своему стыду и смятению он знал, что далеко не всегда эти сны кончались кровавой смертью рыжего. Иногда они кончались… совсем по-другому.

Его враг больше не был тенью из прошлого. Он жил здесь, в Токио, дышал с ним одним воздухом, мешал убивать, нахально уходил от ударов и улыбался, улыбался, сверкал неестественно-синими глазами, отбрасывал за спину оранжевые лохмы. Он жил, от него пахло табаком, порохом и…

Айя гневно застонал, вспоминая сегодняшнее унижение. Враг обнял его. Враг спас от пуль. Это было очередной игрой: он снова оставил его в живых, чтобы посмеяться еще раз. Рыжий негодяй держал его в руках, силком прижимал к себе, погрузив длинные пальцы в волосы, щекоча ухо своим дыханием. Одно из коленей Шульдиха прижималось к ноге Айи, и это почему-то особенно раздражало.

Он выкрутил кран до отказа и стоял под ледяной водой, пока его не начало трясти с головы до ног. Неуместная эрекция немного опала, но совсем уходить не собиралась. Наконец он сдался и снова сделал воду теплее.

Это часто бывает после миссий, сказал он себе. Конечно, нет ничего достойного в том, что кровь и смерть так заводят, но это научно объяснимая биологическая реакция. Ничего больше.

Он опустил руку и коснулся болезненно твердого члена, легонько провел пальцами по всей длине. Закрыл глаза, позволяя теплым струйкам ласкать шею, медленно сжал руку на вздыбленной плоти и начал мысленно проигрывать самую надежную фантазию.

Красивое лицо склоняется над ним, ближе, ближе, бездонные глаза, широкая улыбка, мягкие длинные волосы. Поцелуй, глубокий, влажный, бесконечный. Сильные ловкие пальцы ласкают его, умело и уверенно, сильнее, быстрее. Теплые губы скользят по шее, по груди, смыкаются на соске, острый язычок высовывается наружу, щекочет, поглаживает, начинает вылизывать мокрую дорожку вниз, по его животу, ныряет в пупок, опускается еще ниже… Облизывает его член, сначала головку, потом, по спирали, весь целиком. Зубы присоединяются к игре, легонько прихватывая тонкую кожицу, и каждый укус сопровождается поцелуем. Наконец горячий жадный рот обхватывает его пенис… Айя не очень точно представлял себе, каково это, но догадывался, что наверняка замечательно…

“Я хочу тебя” – шепчет его любовник. Айя успел подумать, что для этого надо сначала вынуть член изо рта, но отмел эту мысль, как непродуктивную для фантазии. Он дотронулся намыленным пальцем до узкого отверстия, просунул внутрь самый кончик и содрогнулся всем телом. Оргазм подкатывал к нему теплыми волнами, он уже не смог бы остановиться. Правая рука скользила по вздрагивающему члену быстро и размеренно, он запрокинул голову, готовясь отдаться сладкому забвению, как вдруг склоненное над ним лицо дрогнуло и начало меняться.

Мягкая, чуть рассеянная улыбка превратилась в ядовитую усмешку, теплые зеленые глаза налились враждебной густой синевой, золотые волосы стали ярко-рыжими. Айя закусил губу, борясь с наваждением, отчаянно прошептал: “Йоджи!”, но видение никуда не делось. Это проклятый Шульдих сжимал его в объятьях, это его губы заглушали поцелуями страстные стоны, это в его глаза смотрел Айя, утопая в остром, постыдном наслаждении, смотрел и не мог оторваться.

Он смыл со стены белесые потеки семени и бессильно опустился на колени, готовый расплакаться от стыда и злости. Кен постучал в дверь и саркастически осведомился, не планирует ли Абиссинец переквалифицироваться в русалку. Айя невнятно рявкнул в ответ, вымыл лицо и потянулся за полотенцем.

Когда он оделся и открыл дверь, Кен терпеливо стоял на пороге в одних трусах, покрытый струйками полузасохшей крови. Хидака постоянно разгуливал по верхним этажам в нижнем белье. Если верить Оми, то в первые недели их совместной работы Сибиряк дефилировал от своей комнаты до ванной вообще во всей красе, и только по личной просьбе чибика начал слегка одеваться. Может, этому Кен научился в футбольных раздевалках, но он совершенно не стеснялся мужчин, зато женщин стеснялся прямо-таки болезненно.

– Ты как? – коротко спросил Айя.

– Нормально. По-моему, все это только царапины. Жутко чешется. Сейчас помоюсь, и Оми меня обработает. Спокойной ночи, Айя.

Абиссинец направился было в свою спальню, но ноги сами понесли к другой двери. Йоджи еще не спал, лежал в кровати, целомудренно прикрытый одеялом. Туго перебинтованная нога покоилась на подушке, переброшенной на другой край постели. При виде Айи он заметно обрадовался и жестом пригласил войти.

Почти вся комната Йоджи была занята гигантской кроватью и внушительным шкафом, поэтому стульев он не держал. Айя присел на краешек кровати, переводя глаза с чудовищно распухшей щиколотки на знакомо улыбающееся лицо.

Выглядел Балинез паршиво. Бледный до желтизны, под глазами залегли глубокие темные круги, волосы больше не спадали ему на плечи золотыми волнами, а висели свалявшимися патлами неопределенного цвета.

– Болит? – кивнул Айя на ногу и пожалел, что спросил. Банальный вывих никак не мог болеть сильнее, чем пулевое ранение, а их Йоджи переносил с легкостью, без ощутимых потерь для красоты.

– Да нет, не очень, – удивленно сказал Йоджи. – Пиво будешь?

Айя поморщился, и Балинез поставил банку обратно на тумбочку.

– Странная миссия, нэ? Кто были эти четверо? Твои знакомые?

Айя промолчал. Это была его личная вендетта, в которой не нужны ни помощь, ни вмешательство посторонних.

– Не отвечай, если не хочешь, я тебе доверяю. Если считаешь, что этот секрет можно хранить, не подставляя при этом нас – твое право, Ран. Тебя ведь так зовут на самом деле?

– Меня зовут Айя.

Он поднялся с кровати, собираясь уйти, но рука Йоджи стремительно, быстрее, чем глаза успели заметить движение, метнулась к его запястью. Теплые пальцы легли на кожу, не удерживая – только касаясь.

– Останься.

Айя замер, часто моргая.

– Пожалуйста. Останься сегодня со мной. Я больше не могу спать один. Кровать широкая, я тебя не потревожу.

Это был уже не первый раз, припомнил Айя. Две недели назад около трех утра он отправился в ванную и столкнулся на лестнице с отвратительно пьяным, перемазанным губной помадой двух цветов Балинезом. Тот держался за стену и покачивался, как будто раздумывал, не блевануть ли на ступеньки. Когда Айя попытался брезгливо протиснуться мимо, тот поймал его за плечо и так же жалобно попросил разделить с ним постель.

От него несло табаком, перегаром и едкими духами. На левой щеке краснел отпечаток маленькой ладони, майка была надета задом наперед, сползшие очки не закрывали опухшие полуслепые глаза. Айя даже не был уверен, что Йоджи понимает, с кем разговаривает. Он отпихнул его от себя так, что тот ударился спиной о стену и едва не скатился вниз по лестнице, а потом схватил за шиворот и отволок в его спальню. Толкнул на кровать и вышел. Наутро Йоджи, казалось, ничего не помнил об этом инциденте. Теперь он просил снова.

– Мне снится новый сон, – губы блондина болезненно скривились, он прокашлялся и продолжил. – В этот раз она совсем рядом, и я могу ее спасти. Я вижу, куда попадет пуля, могу закрыть ее собой, и она будет жива. Может быть, я даже не умру. Нет, во сне я знаю, что умру. Но она будет жива.

– Кто?

– Маки... Аска... Не знаю. Дело не в этом. Понимаешь, в реальности я легко могу прыгнуть на пулю, если нужно. Ты знаешь.

Айя кивнул. Он знал.

– А во сне я никогда этого не делаю. Мне страшно. И она умирает. А потом... она приходит за мной.

Глаза Кудо, такие темные в сумерках, расширились, как будто он снова видел перед собой разгневанный призрак любимой женщины. Пальцы на запястье Айи конвульсивно сжались.

– Йоджи, – сказал Айя. – Ты не виноват.

Эти слова ничего не значили, уж он-то знал прекрасно, но Оми и Кен непременно сказали бы что-нибудь подобное.

– Господи, – почти всхлипнул Йоджи. – Конечно, я виноват. Я каждый раз так ликую, что выжил... Конечно, я виноват. Неважно. Я могу работать, я не собираюсь сходить с ума и все такое. Я просто не хочу спать один. Останься.

Айя облизнул губы и перевел дыхание. Его ладони вспотели, сердце билось где-то в горле. Естественно, он хотел остаться. Он мечтал снова оказаться в этой постели с тех самых пор, как проснулся в ней впервые, выскользнув из липкого, страшного сна и из объятий своего рыжего мучителя, и вместо этого оказался в руках незнакомого красивого парня, который легко смеялся, много болтал и прикасался к нему тепло и по-дружески. Лез в душу, как будто ему действительно было интересно, а фигурально получив по носу, без обид отскакивал. Тогда от него тоже пахло недавним сексом, но он был трезвый и веселый. Конечно, это было до Маки.

Он мог бы остаться. Они лежали бы рядом под одеялом, возможно, соприкасаясь плечами, и Йоджи бы спал, мирно и тихо, а он кусал бы губы и изнывал от желания и одиночества. Это было бы даже неплохо.

Но Йоджи держал сейчас его за руку и смотрел на него огромными, умоляющими глазами только потому, что с порванными связками он не мог смотаться в ближайший клуб и притащить домой какую-нибудь тощую вертлявую брюнеточку, которая подарила бы ему тепло, покой и забвение в обмен на пару комплиментов и добротный, умелый секс. Айя мысленно усмехнулся, прикидывая, согласился бы Йоджи расплатиться с ним тем же способом. Нет, он, конечно, был бы потрясен, почувствовал себя униженным и преданным, но наверняка не отказал бы. В своем теперешнем состоянии он дал бы Айе все, чего бы тот потребовал.

Балинезу просто повезло, что Фудзимия больше не был человеком. Карающему мечу секс не нужен.

– Ты как ребенок, Кудо, – произнес Абиссинец. – Если боишься спать один, купи себе ночник и плюшевого медвежонка.

Рука Йоджи упала на простыни. Не глядя ему в лицо, Айя развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Кен все еще плескался в ванной. Айя вспомнил, что использовал последнее чистое полотенце, и спустился в прачечную за стопкой свежевыстиранных. Он уже собирался постучать в дверь ванной и крикнуть Кену, чтобы тот высунулся и забрал полотенца, но вовремя отдернул руку. Из-за шума воды до него донесся приглушенный стон и сдавленный голос Хидаки:

– Йоджиии…

Айя положил полотенца на пол под дверью и удалился, ступая абсолютно неслышно.

4. Заговорщики.

 

Кроуфорд сел за руль, Шульдих устроился на переднем сиденье, вынул из бардачка диктофон и принялся монотонно бубнить в него по-немецки, сбрасывая вытащенную из головы Акашимы информацию. Он был чересчур тихий – обычно после боя с таким количеством смертей он весь искрился от беспокойной энергии. Оракул решил, что мозг телепата перегружен данными, и переключил все внимание на дорогу и в будущее.

– Все нормально? – спросил Шульдих минут через десять, остановив пленку.

– Много нового, но слишком туманно. Скоро будем знать. Посмотри у меня во внутреннем кармане – это то, что мы искали?

Шульдих залез ему за пазуху, вынул толстый конверт и углубился в изучение пожелтевших листочков.

– Похоже. По крайней мере, Акашима думал, что это оно. А чего Наги такой вялый, сейф был сложный?

Кроуфорд посмотрел в зеркало. Наги и Фарфарелло дремали на заднем сиденье, прижавшись к противоположным дверцам. Младшие члены команды все еще побаивались друг друга.

– Он успел покопаться в компьютере, напрямую, через телекинез. Устал. Ты знаешь, что он не спит, когда ты гуляешь?

– Вот давайте вешать всех собак на бедных немцев... Я что, теперь должен сидеть дома, как привязанный? Что со мной вообще может случиться?

Оракул деликатно промолчал, но потом не удержался и смачно припомнил пару берлинских приключений, проецируя яркие образы за ментальные щиты. Шульдих поежился.

– Все под контролем. Величайшая опасность, которая сейчас мне грозит – это втык от нашего любимого начальства за халатность в работе. Брэд, ты уверен...

– Уверен. И не подставлял бы тебя, если бы не был уверен. Я своими людьми не разбрасываюсь.

– Самое забавное, эти пацаны сами не знают, на кого они работают. Вот будет смеху... – Шульдих мечтательно улыбнулся.

– Не вздумай ничего делать без согласования со мной, – предупредил Кроуфорд.

Телепат надулся и снова включил диктофон.

 

* * *

 

Кроуфорд остановился перед домом, взял спящего Наги на руки и отнес в постель, бросив парковку машины и Фарфарелло на Шульдиха. Мальчик был в полной отключке, очнулся только когда Оракул начал стягивать с него брюки – беспокойно задергался спросонья. Плафоны под потолком задребезжали, раскачиваясь.

– Это я, – произнес Брэд. Наги сразу успокоился, помог Кроуфорду разобраться с брюками, залез под одеяло и принялся молча наблюдать, как начальник складывает его одежду, мимоходом поправляет бардак на столе, протягивает руку к выключателю.

– Кроуфорд, – позвал он. – Это точно... Мы точно...

– Все будет хорошо, Наги, я обещаю.

– Еще никто этого не делал. Никто даже не пытался.

– Мы – лучшие. Забыл? Тебе в любом случае ничего не грозит. Ты был в Розенкройц совсем мало, тебя не найдут, даже если мобилизуют всех телепатов и ясновидящих. У меня почти все готово, на днях отдам тебе новые документы, ключи и пароли к счетам. Если придется бежать, то есть куда.

– Дааа... А вас-то найдут...

– Хоть под землей, – кивнул Кроуфорд. Он не любил без дела врать своим сотрудникам. – Поэтому мы и планируем только твой побег. Ты уже взрослый, Наоэ Наги, не пропадешь один. Не волнуйся.

– Пропаду, – упрямо сказал Наги. – Вот назло вам пропаду.

– Перестань, – одернул его Кроуфорд и выключил свет. Мальчик затих под одеялом, как мышка. – Спокойной ночи.

 

* * *

 

Пока он сидел в кабинете, дожидаясь ответа из штаб-квартиры, – они всегда заставляли его ждать не меньше пяти минут, – будущее наконец частично прояснилось, причем страшно не вовремя. Ему здорово помогло то, что пока его абонент устраивался в кресле, вебкам в основном показывал белого кота, повисшего у него на руке. Картинка настолько напоминала старые фильмы про Джеймса Бонда, что Брэд хихикнул, отвлекся от пережитого шока и взял себя в руки.

– А, Кроуфорд. Чем порадуешь?

– Предатель Акашима уничтожен. Но во время операции произошло нечто непредвиденное.

– Да? – толстые как баварские сосиски пальцы почесали кота за ухом. Бедное животное, казалось, пребывало в кататонии. Брэд от души посочувствовал коту, он сам еще помнил прикосновения этих пальцев. Впрочем, вспоминать об этом сейчас было ни к чему.

– Другая группа проявила аналогичный интерес. Не исключено, что их действия были вызваны иными аспектами деятельности Акашимы…

– Кто эти люди, на кого работают?

Кроуфорд перевел дух.

– Мой телепат определил, что они работают на Такатори. К сожалению, контакт был очень краток, и мы…

– Такатори?

– Мой телепат не ошибается, – твердо сказал Кроуфорд. – Я уверен, что мистер Такатори прояснит ситуацию, если мы обратимся к нему напрямую. С другой стороны…

– Ты не спеши. Ему ни к чему знать про нашу связь с Акашимой, – старик задумался, наглаживая кота. – Ваше задание не меняется. Мы расследуем деятельность Такатори через иные каналы, не привлекая к вам внимания. Все.

Связь оборвалась. Брэд выключил компьютер и отправился в комнату Шульдиха.

Телепат сидел с ногами на кровати и бормотал в диктофон длинные цепочки цифр, не то номера счетов, не то кусочки какого-то шифра. Кроуфорд прислонился к дверному косяку, постоял так минуту, пристально разглядывая рыжего, негромко позвал:

– Хочешь послушать про мое последнее видение?

– Айн момент, – Шульдих закончил с номерами, выключил диктофон и поднял на него полусонные глаза.

– Я видел того мрачного красноволосого парня, с которым мы столкнулись на сегодняшней операции, – сказал Кроуфорд, медленно приближаясь к кровати. – Он протыкал тебя мечом.

Шульдих стянул свою бандану, швырнул ее в угол и простонал:

– Пожалуйста, скажи, что это такая сексуальная метафора.

– Какого черта, Шульдих? Я чувствовал, что это личная месть. Что ты ему сделал?

– Это Фудзимия, Кроуфорд. Это был Фудзимия, и он меня вспомнил.

– Парень, которого ты не убил полтора года назад. – Такие вещи Брэд не забывал. – Ты что, идиот, не стер ему память?

– Стер, конечно! За кого ты меня принимаешь? Он не должен меня помнить! Но... Я его навещал, не часто, иногда... Может быть...

– Ты проникал в его сны? – Кроуфорд стиснул кулаки, стараясь держать себя в руках. – Мало того, что ты оставил парня в живых, когда мы угрохали всю его семью, ты еще и светился после этого у него в подсознании? Это уже за чертой непрофессионализма и идиотизма, это уже какие-то суицидальные тенденции. Как будто ты хочешь, чтобы за тобой бегал маньяк, одержимый жаждой мести. Тебе что, внимания не хватает?

– Эй, если бы мы с ним не столкнулись, я бы так и остался его страшным сном, – возразил телепат. – Коне-ечно, если подумать, то да, мы живем в одном городе и работаем в одной сфере... – Он скользнул глазами по перекошенному лицу Брэда и криво ухмыльнулся. – Да, я знал, что он теперь наемный убийца. Да, не предупредил. Ну, бей, если хочешь, что уж там, за дело.

Кроуфорд коротко хлестнул его тыльной стороной ладони по щеке и сразу почувствовал себя намного лучше.

– Ладно, ничего страшного. Если мы уберем только Фудзимию, все должно получиться. Сейчас Фарфарелло поспит пару часиков, и пойдет. Ты будешь его направлять, ты ведь можешь найти цель?

– Брэд, – Шульдих тер пылающую щеку костяшками пальцев и меланхолично рассматривал собственные коленки. – Ты такой умный. Придумай какой-нибудь план, в котором не надо убивать Рана.

Кроуфорд прекрасно знал, что означает этот спокойный тон: телепат уперся, и уговорить его не удастся. Попытки давления, когда он в таком состоянии, всегда кончались плачевно. Оракул решил пойти на компромисс и сменил тон на примирительный:

– Он тебе нравится, да? Я понимаю, он хорошенький. Фарфарелло может притащить его прямо сюда. Развлечешься от души, а потом мы его уберем.

– Нет.

– Я отошлю Наги. На несколько дней, если понадобится. Он ничего не узнает.

– Нет.

– Почему нет-то? Если насиловать Фудзимию тебе неинтересно, ты можешь заставить его делать что угодно: хотеть тебя, любить тебя, стихи про тебя сочинять, пока не надоест.

Шульдих молчал, свесив голову, рассыпавшиеся волосы закрывали лицо. Кроуфорду ужасно хотелось врезать ему еще разочек, но он понимал, что сейчас, как минимум, сломает рыжему ублюдку челюсть. Злости добавляло то, что он не предвидел этого подвоха.

Шульдих был одним из самых уравновешенных телепатов своего поколения, но все же он был телепатом. Порой он вел себя странно, как сегодня утром. Иногда был чересчур импульсивен, частенько увлекался своими играми. Чужая боль опасно кружила ему голову, он безошибочно находил жертвы, которые можно было только чуть зацепить коготком, а потом упиваться их душевной агонией долго-долго, и очень не любил терять хорошие экземпляры. Но даже ради самой лучшей игрушки рыжий не стал бы идти на открытый конфликт с Брэдом и тем более рисковать своей горячо любимой шкурой.

Кроуфорд предпочел бы списать происходящее на временное помутнение мозгов немца: время от времени у Шульдиха случались припадки похлеще фарфарелловских, но это всегда происходило вне дома. К тому же они оба до сих пор не были уверены, являются ли эти приступы симптомом личных тараканов телепата или реакцией на что-то подобранное в чужих головах, поэтому записывать рыжего в полные психи было рановато.

– Шульдих, пока Фудзимия жив, ты одной ногой в могиле. Я не могу тебя потерять. Ты мне нужен. Мы не должны бессмысленно рисковать, только не сейчас.

– Само собой, – глухо ответил телепат. – Поэтому я и прошу тебя что-нибудь придумать. И учти, если ты убьешь его у меня за спиной, я ведь узнаю.

Кроуфорд схватил его за плечи, легонько встряхнул:

– Да что с тобой, Шульдих?

– Я не знаю, Брэдли, – пробормотал тот, отворачивая лицо. – Я бы сказал, если б знал.

5. Первое свидание.

 

Айя составлял новую композицию – “Озарение”. Он никогда и никому не рассказывал, что каждая его икебана носит особое имя, и от души надеялся, что никто не узнает, как он на самом деле любит цветы и тонкое, полное нюансов искусство аранжировки. Композиция складывалась сама собой – густую щедрую зелень пронизывали оранжевые сполохи тигровых лилий, подсвеченные лютиками, а синие незабудки предоставляли хорошо сбалансированный контраст и придавали этой вспышке чудесного в повседневном оттенок предопределенности.

Айя вздрогнул, еще раз посмотрел на икебану, выдернул цветы из вазы, яростно ломая стебли, запихал их в мусорное ведро и тщательно примял ногой. Вспомнил, что находится на людях, раздраженно оглянулся. Кен и Йоджи моментально отвернулись и сделали вид, что ничего не заметили, а Оми так и продолжал пялиться на него круглыми голубыми глазами, словно безмолвно умоляя как можно скорее записаться на прием к критикеровскому психоаналитику.

– Хн, – сказал Айя, отставляя бежевую вазу и придвигая к себе лиловую. – Орхидеи сейчас популярны.

– Орхидеи сейчас еще и дороги, – сказал Кен, как бы ненароком занимая позицию между Айей и стеллажом с орхидеями.

Колокольчик над дверью противно задребезжал, разбивая начавшее было сгущаться напряжение, и в магазин ворвались четыре безудержно хохочущие, писклявые, гиперактивные школьницы в вызывающе коротеньких юбках, с жвачками в перемазанных блеском для губ ртах, с нелепыми сверкающими заколками в волосах. А сестра еще удивлялась, почему после двенадцати лет общения с ней и ее подругами он решил обратить внимание на парней.

Они столпились перед прилавком и дружно защебетали, явно не слушая друг друга, отираясь так близко возле его друзей, как Айя никогда себе не позволял. Если, конечно, не был ранен и нуждался в помощи. Хищные глаза девочек, нацеленные на Оми и Кена, явно говорили, что “дружба” будет принесена в жертву первой же возможности вонзить когти в добычу.

– Если ничего не собираетесь покупать… – начал он, и тут его перебили.

Колокольчик тренькнул еще раз, и в приоткрывшуюся дверь лениво и грациозно проскользнул высокий парень с длинными оранжевыми волосами.

В магазине повисла гробовая тишина. Даже школьницы заткнулись, молча вылупившись на гайдзина. Даже Йоджи не отпускал в их направлении псевдогалантных комментариев, даже Кен не пытался разъяснить им значения товара на языке цветов, даже Оми…

Впрочем, Оми выглядел как обычно, не был бледен и не искал глазами ближайший тяжелый или острый предмет. Он просто разглядывал посетителя, онемев от изумления.

– Всем привет, – протянул Шульдих и помахал ручкой. – Осторожно, глазики вывалятся, – добавил он отдельно для Цукиено.

– Ой, – сказал Оми. – Извините. Вы просто такой же аляпистый, как Айины икебаны.

Школьницы захихикали, прикрывая рты ладошками, Кен смешливо фыркнул. Весь мир заволокло красной пеленой, но Айя продолжал невозмутимо стоять на прежнем месте, сохраняя спокойное выражение лица, и медленно считал про себя до ста. У Оми никогда не было вкуса.

Йоджи, единственный из них, кто был всегда вооружен, молча постучал пальцем по часам. Шульдих ухмыльнулся.

– Шшш, спокойно. Я не один. Мои друзья рядом, и давайте не будем заставлять их нервничать, потому что у них есть кое-что покруче, чем леска для спиннинга. Я просто хочу поговорить с Раном.

– Ну и замечательно, а мы при чем? – спросил Оми, ненавязчиво заслоняя собой школьниц от Шульдиха. Он не видел рыжего на миссии, но уже догадался, что дело нечисто.

– Что тебе надо? – глухо пробормотал Айя.

– Ну, это деликатный, личный вопрос, – с готовностью ответил Шульдих. – Пойдем, посидим в кафешке через дорогу. Вон, отсюда через окно все видно, тебя не потеряют. Меня тоже не потеряют.

Айя стянул с себя фартук и на негнущихся ногах пошагал к двери. Ярость кипела в горле, как желчь. Рыжий был совсем рядом, только руку протянуть: хрупкий кадык на открытой шее, тонкая переносица между ослепительно синих глаз, один удар, всего один...

– Ран, держи себя в руках, – прошептал ненавистный голос в самое ухо. – Мне льстят твои страстные порывы, но не на людях же.

Абиссинец опустил голову, до боли стиснув зубы, не оглядываясь, вышел из магазина, пересек улицу, сел за столик в кафе. Простые действия. Считай в уме. Дыши.

Гайдзин плюхнулся за столик напротив него, и Айе пришлось отвернуться и посмотреть в окно. Школьницы толклись на углу под часами, на двери магазина висела табличка “Закрыто на учет”. Вайсс маячили на тротуаре перед витриной, для вида передвигая кадки с пальмами с места на место. За пазухой у Кена отчетливо угадывался багнак.

– Сразу к делу, – сказал Шульдих. – Ты хочешь убить меня. Откажись от этой затеи.

Айя усмехнулся, глядя на свои сложенные на коленях руки.

– Дай честное слово... самурая, или чего там у вас... что ты мне все прощаешь и не будешь желать моей смерти – тогда расстанемся мирно.

– И ты мне поверишь? – язвительно спросил Ран.

– Я умею распознавать ложь.

– Давай, переходи к угрозам. Что ты мне сделаешь, если я не соглашусь забыть, что ты уничтожил мою семью?

Шульдих кашлянул, указал взглядом на приближающуюся официантку. Девушка выставила на столик две чашки кофе, мороженое и кусок шоколадно-мятного торта.

От знакомого запаха Айю слегка замутило. Он поднял глаза, заставил себя посмотреть гайдзину в лицо, тут же пожалел об этом, но опускать взгляд было бы проявлением слабости. Рыжий широко улыбнулся.

Он был слишком близко. Почему в этом кафе такие узенькие столики?

– Мы вроде бы не заказывали... – промямлил Айя. – Я не ем сладкое.

– Я знаю. Хотел сделать тонкий намек. Мол, у тебя сестра больная, совсем одна в палате, а ты тут выпендриваешься, когда с тобой по-хорошему...

– Если ты хоть пальцем тронешь... – начал он, чувствуя, как голос предательски срывается, как аромат любимого лакомства сестры щекочет в носу почти до слез. Он знал, что рано или поздно кто-нибудь поймет, что у него есть слабое место, но реальность оказалась ужаснее любого параноидального бреда.

– Ран, перестань дергаться. Убить меня ты все равно не сможешь. А если ты не убедишь меня, что и пытаться не станешь, то выйдешь отсюда либо ногами вперед, либо полным психом. По второму разу мне придется чистить твою память глубже, может получиться что угодно...

Детали, наконец, сложились в цельную картинку. Как все просто.

– Телепатия, – понимающе кивнул Айя. – Нас предупреждали, что паранормы охотно продаются мрази вроде Такатори. Значит, мои провалы в памяти, мои сны...

– Ага.

– Ты читаешь мои мысли? Прямо сейчас?

– Могу не читать. Откажись от мести, и я просто уйду. И никто не пострадает, ни твоя сестра, ни эти...

Шульдих мотнул рыжей гривой в сторону Вайсс, издевательски помахал им сквозь стекло. Те переговаривались, не сводя глаз с окон кафе. Кен, похоже, хотел пойти за ним, а Йоджи и Оми его отговаривали.

– Давай так, – рыжий оскалился и наклонился ближе к Айе, и тому пришлось сделать усилие, чтобы не отшатнуться. – Предлагаю тебе сделку. Ты великодушно даришь мне жизнь, а я в благодарность дам тебе то, чего ты так хочешь.

Айя почувствовал, что краснеет, постыдно, неудержимо заливается ярко-бордовым цветом, от корней волос до подбородка. Его собеседник восторженно ахнул:

– Вот это да. Я даже и не знал.

– Это ты! – свирепо прошипел Ран, с трудом удерживаясь, чтобы не разбить тарелку и не распороть осколком горло сволочного гайдзина. – Ты сделал это со мной! Ты заставил меня чувствовать ЭТО...

– Возможно, – Шульдих равнодушно пожал плечами. – Я лазил довольно глубоко и не думал о последствиях. Теперь, когда ты знаешь, это пройдет. Внушение никогда не держится, если объект хотя бы подозревает...

– Я не хочу тебя! Я тебя ненавижу и убью, чего бы мне это не стоило. Не хочу...

– Такатори.

Волшебное слово моментально выдернуло Айю из накатывающей истерики. Он тряхнул головой, чтобы успокоиться, и вопросительно вскинул бровь.

– Откажись от мести, Фудзимия Ран, и я лично сдам тебе Такатори. Живого. Беззащитного. Связанного по рукам и ногам, если это не скучно, – Шульдих сделал паузу, хрюкнул и добавил: – В костюме Сэйлор Юпитер, если хочешь.

Про то, что ему нравились парни, во всем мире знали только сестра и Юуши. Про его любовь к Сэйлорам не знал никто. Даже когда Айя усаживалась смотреть новый эпизод, Ран притворялся, что сидит на диване просто за компанию, читает “Шонен Джамп” и поглядывает в телевизор со снисходительным презрением.

– И еще я буду хранить этот страшный секрет, – с готовностью добавил телепат.

Сделка казалась все более выгодной.

– И еще, – рыжий поковырялся ложечкой в мороженом, вздохнул. – Может, тебе будет проще, если я признаюсь, что в той операции участвовал только как наблюдатель. Еще ставил телепатическую завесу от очевидцев. Бомбу устанавливал не я. На взрыватель нажимал не я. Так что технически...

– Да, это проще, – согласился Айя. – Скажи мне, кто это был, и я поклянусь, что не стану мстить тебе за соучастие.

Шульдих сокрушенно покачал головой:

– Не могу. Ну что, согласен? Мне некогда больше тянуть. Если ты не согласен, я должен...

«Такатори», подумал Айя. «Остальное неважно».

– Ты действительно можешь организовать ликвидацию политика такого уровня? Это не так-то просто...

– Да ну, легче легкого, – Шульдих откинулся на спинку стула, довольно ухмыляясь. – Мы ж его телохранители.

6. Теплая летняя ночь.

 

Кроуфорд заглянул в будущее и понял, что не уснет еще с полчаса. Тратить время напрасно – глупо, так что он сел за письменный стол, положил перед собой список дел на прошлый месяц и принялся подводить итоги. Первая строка списка гласила:

“1. Подстричься.” Брэд сдул челку с носа, пощупал волосы на затылке, пожал плечами и записал “Подстричься” первым пунктом на следующий месяц. При этом его посетило легкое ощущение дежа вю – не то он предвидел, что так и сделает, не то стрижка первоначально планировалась на позапрошлый месяц.

“2. Сообщить Эсцет, что Акашима связан с полицией. Получить на него заказ.” – сделано. Кроуфорд аккуратно поставил пометку в списке и продолжил.

“3. Сообщить полиции, что Акашима занимается работорговлей.” – сделано.

“4. Случайно проболтаться Акашиме, что он попал в черный список Эсцет.” – сделано.

План был прост и незатейлив. У Акашимы было достаточно связей и возможностей, чтобы добраться до свитков из архива Эсцет. Шульдих ловко имплантировал ему в голову идею, что раз уж он попал в немилость, то обладание ценными реликвиями может послужить гарантией его безопасности. Вмешательство полиции должно было создать неразбериху: если Эсцет обнаружит пропажу документов и догадается, что они перекочевали в руки Акашимы, исчезновение свитков из его сейфа можно будет свалить на полицейских и выиграть немного времени.

Получилось даже лучше, потому что теперь можно было пометить галочкой еще и пункт восьмой: “Поссорить Такатори с Эсцет.” Конечно, старейшинам не составит труда выяснить, что ту группку забавных наемников спонсирует вовсе не их Такатори, но Брэд надеялся, что осадок все равно останется. К тому же в ходе расследования какие-нибудь нелицеприятные секреты старины Рейдзи обязательно выплывут на свет божий, особенно с творческой помощью Шварц, и тогда Такатори не выкрутится.

“5. Свозить машину на техобслуживание” – сделано.

“6. Сводить Наги в Музей современной науки и изобретений” – сделано.

– Наги мог бы и один сходить, раз ему захотелось, не ребенок ведь, – пробурчал Кроуфорд, недовольно припоминая, как пришлось отложить все дела, протискиваться через вечные пробки в порту, потом несколько часов таскаться с этажа на этаж в огромном музее… И как сияла мордашка Наги, как он невозмутимо дополнял и поправлял экскурсоводов, втихаря изменяя карту звездного неба в планетарии… Как они потом возвращались через парк с мороженым в руках, разговаривали о компьютерах, рассуждали, в какой университет Наоэ лучше поступить. А потом мальчик вдруг вспомнил, как после Розенкройц Кроуфорд водил его в Берлинский зоопарк и как там было здорово.

Поездка в зоопарк была идеей Шульдиха. Когда им наконец разрешили забрать Наги из Розенкройц, Кроуфорд его почти не узнал. Он не похудел, на нем не было видимых повреждений, но что-то изменилось в глазах, в лице, в осанке, что-то неуловимое, но очень важное…

Пока Наоэ распаковывал вещи в их берлинской квартире, Шульдих утащил Брэда в коридор и сказал:

– Мы же знали, что так и будет.

– Я надеялся…

– Он еще ребенок. Я был старше, и то… Слушай, своди его в зоопарк. Или в цирк.

– Шульдих, что ты несешь, на тебя визиты в Розенкройц так действуют? Чем ему сейчас поможет зоопарк?

– Доверься мне, я телепат, – сказал Шульдих и ушел на блядки.

В зоопарке они уныло бродили от клетки к клетке. Осоловелые от сытости морды хищников за железными прутьями всегда действовали на Кроуфорда угнетающе, и Наги, похоже, чувствовал то же самое. Наконец Брэд сдался и плюхнулся на ближайшую скамейку, чтобы дать отдых ногам перед обратной дорогой. Наги присел рядом, созерцая толпы гуляющих с выражением, которое Кроуфорд поначалу принимал за равнодушное, пока не узнал, что так мальчик выглядит, когда прикидывает, сколько человек он может расплющить одной атакой. К ним подскочила толстая, румяная старуха с лотком мороженщицы и затараторила:

– Ой, что-то ваш сыночек такой невеселый, купите ему сладенького!

– Он мне не сын, – возмутился Кроуфорд, подумал, что это прозвучало странно, и добавил: – Я его опекун.

Наги внезапно расхохотался и протянул бабке деньги:

– Вы его обидели. Он меня всего на двенадцать лет старше. Шоколадное и ванильное, пожалуйста.

Мороженщица давно ушла, а Наги все смеялся, уткнувшись лицом в плечо Кроуфорда, пока смех не превратился в беззвучные подергивания. А потом спросил неожиданно спокойно:

– Ты долго был там?

– Девять лет, – ответил Кроуфорд и откусил такой кусок мороженого, что от холода у него зазвенело в ушах.

– А Шульдих?

– Три года.

– Понятно, – сказал Наги таким тоном, как будто ему стало понятно строение вселенной. Выпрямился, вытер лицо, вгрызся в свою порцию сладкого и промямлил с полным ртом: – Пошли смотреть пингвинов.

Кроуфорд тогда так и не понял, почему после этой прогулки Наги начал так быстро превращаться из тихой, незнакомой тени в себя прежнего, непробиваемо спокойного циничного тринадцатилетнего убийцу, но решил, что мальчик просто любит зоопарки. Он снова перелистнул органайзер на следующий месяц и под пунктом “Сделать Фарфарелло прививки от столбняка и бешенства” дописал: “Сводить Наги в зоопарк”. Если, конечно, он еще не перерос это увлечение…

Оставался только пункт семь – Вайсс. Насчет них Кроуфорд до сих пор не был уверен. Видение не менялось, проясняться тоже отказывалось. Он знал, что в решающий момент Вайсс будут в нужном месте, и их будет только трое, но кто именно окажется лишним, разглядеть не мог. В свете последних событий казалось очевидным, что это будет Фудзимия. Хотелось верить, что Шульдих выкинет из головы эту новую блажь и спокойно отнесется к смерти красноволосого, но если нет...

Как же это не вовремя. Именно сейчас вся команда должна быть в наилучшей форме и работать на пике эффективности. Каждый неверный шаг мог оказаться последним, а Шульдих упрямился, заставлял менять планы, мутил линии вероятности. Буквально пару лет назад его было намного легче призвать к порядку. Теперь, когда телепат понял, что убивать, увольнять и сдавать Эсцет на перевоспитание его не собираются практически ни при каких обстоятельствах, он окончательно обнаглел и ни на какие дисциплинарные методы больше не поддавался. Со скучающим видом выслушивал ругань, стоически принимал побои, а когда Брэд в порядке эксперимента перекрыл ему кислород в финансовом плане – не долго думая сел на шею Наги, который добросердечно подкармливал его и снабжал карманными деньгами тайком от начальника. И ужасно мучился при этом от угрызений совести, так что наказанным оказался в основном бедный мальчишка.

Впрочем, Шульдих был безбашенным разгильдяем только в свободное время. На работе это никак не сказывалось. В серьезных вопросах на него всегда можно было положиться – до недавнего времени. До инцидента с Фудзимией. Скорее бы...

Неожиданное видение прервало ход его мыслей. Он выронил ручку, вскочил, опрокинув стул, и метнулся к шкафу, на ходу сдирая с себя пижаму.

 

* * *

 

Такатори Рейдзи проснулся посреди ночи от пронзительной трели телефона. Вслепую нащупав трубку на тумбочке, он сел в кровати, нажал на кнопку и спросил:

– Муши-муши?

– Такатори? – осведомился смутно знакомый голос.

– Да.

– ШИНЕЕЕЕ! – завопила трубка так, что от непомерной громкости затрещала мембрана. Неведомый абонент еще пару раз кровожадно хихикнул, а затем отключился. Такатори потер пострадавшее ухо и проверил определитель номера.

Звонили, как обычно, из автомата. За последние два года Рейдзи уже несколько раз менял номер домашнего телефона, но полночные угрозы неизменно возобновлялись. Спасения не было.

Такатори подавил нервную дрожь и поплелся в ванную за валерьянкой. Успокаивало только то, что его телохранителями были, возможно, лучшие в мире специалисты в этой области, непобедимые сверхсущества, и этот маньяк никак не смог бы проскользнуть у них под носом. Политик с нежностью подумал о своих доверенных людях. Они ему очень нравились: мальчик был вежливый и тихий, седой подросток – экзотический и представительный, одним своим видом отпугивающий самых отчаянных камикадзе. Брэд покорял безукоризненными манерами и опрятностью, к тому же он был умненький и часто давал дельные советы, как из финансовой области, так и по текущим вопросам управления.

Вот только Шульдих страшно раздражал, в основном тем, что никак не реагировал на прозрачные намеки Рейдзи. Приглашения в ресторан рыжий принимал охотно, но неизменно притаскивал с собой обоих младших. В присутствии подозрительно косящегося на него Фарфарелло флиртовать с немцем было неловко, а под взглядом огромных, чистых и невинных голубых глаз малыша Наги – и вовсе невозможно. Такатори давно пытался найти иной подход, и даже советовался со своим адвокатом по поводу того, можно ли трактовать пункт в их договоре, гласящий: «...а также обязуется выполнять иные поручения нанимателя, не оговоренные выше», как нотариально заверенное согласие Шульдиха на исполнение любых поручений нанимателя, то есть его. И не стоит ли просто поручить ему раздеться и лечь на письменный стол? Адвокат сказал, что этот номер проходит только с секретаршами, да и то крайне редко.

Такатори подсчитал дни на пальцах и подпрыгнул от радости – сегодня была очередь Шульдиха нести ночное дежурство. Он на цыпочках вышел из спальни и нашел молоденького немца уютно свернувшимся на диванчике в полутемном холле, под кадкой с апельсином. Он нагло спал на посту, подложив ладонь под щеку, посапывая и счастливо улыбаясь. Рейдзи залюбовался игрой света и теней на его ярких волосах и атласной коже, осторожно дотронулся до изящно изогнутой светлой брови, наполовину скрытой желтой повязкой. Рыжий недовольно завозился во сне и пробормотал что-то невнятное. Такатори не был силен в немецком, поэтому разобрал только слова «пяткой в рыло», на всякий случай отошел подальше от ног спящего и снова наклонился над ним.

В замке заскрежетали ключи, входная дверь стремительно распахнулась и ударилась в стену, и на пороге, эффектно подсвеченный сзади уличными фонарями, возник взъерошенный Кроуфорд в костюме и галстуке на голое тело.

– Шульдих! – заорал он. – Ты забыл принять лекарство от триппера!

Такатори тенью метнулся обратно в спальню и юркнул под одеяло.

– Типун тебе на язык, – пробормотал телепат, подскакивая и протирая глаза. – Мы же недавно сдавали анализы.

– У меня было видение, – объяснил Кроуфорд. – Ты спросонья вышиб мозги нашему дорогому нанимателю, а нам это совершенно ни к чему. Почему ты не поправишь ему мысли, чтобы он от тебя отвязался?

– Уже. Причем неоднократно. Но он сначала отвяжется, а потом опять привязывается, – Шульдих сладко зевнул. – Спасибо, Брэдли, вовремя ты успел. Вот ведь проблема, сначала действую, а потом просыпаюсь.

– Обычно это не проблема, – улыбнулся Кроуфорд и, повинуясь внезапному порыву, сел рядом с немцем на диван и притянул его голову себе на плечо. Тот привалился к нему теплым со сна боком, сунул руку под пиджак, погладил голый живот. – Как прошла встреча с твоим самураем?

– Нормально. Предложил сделку – он согласился. Все, как ты и сказал.

– Радоваться еще рано. Он непредсказуем, я не могу экстраполировать его будущее.

– Не волнуйся, он у меня весь как на ладони. Все будет хорошо.

– Какие у тебя планы в его отношении?

– Никаких, – твердо сказал Шульдих. – Вообще. Я сглупил, но теперь распознал опасность, и буду осторожен. Мы – Шварц. Мы не занимаемся глупостями.

– Точно, – кивнул Кроуфорд и зарылся носом в мягкие рыжие волосы. – Не занимаемся.

Конец первой части

Часть вторая. Связь.

1. Наваждение.

 

Середина лета, полдень – самый разгар жары, ленивой истомы, каникул. Редкие облачка беспомощно тают в густо-синем небе, цветы истекают пыльцой и душным ароматом, стрекозы неподвижно зависают над самой водой, немного пугающие в своем металлическом великолепии. Озеро тихое, глубокое, почти ледяное, даже сейчас. Если свесить ноги с мостков, почувствуешь, как от блистающей поверхности тянет мокрым холодом, от которого по обожженной загаром коже бегут мурашки. А если присмотреться, то за яркими бликами можно разглядеть тени, медленно скользящие в темной глубине. Это всего лишь рыбы, очень-очень большие рыбины...

Они сидели рядышком на жестких, нагретых солнцем досках, ковыряли их ногтями и бросали отодранные щепочки в воду. Родители ушли в дом, а они решили остаться на озере до обеда. Вдвоем всегда было интересней.

– Ааа, мне голову напекло, – захныкала Айя и завалилась на бок, уткнувшись горячей макушкой в его коленки. Он заслонил ее голову от солнца ладонями и предложил сходить на берег за шляпой, но она вцепилась пальцами в его голые ноги и сказала, что ей и так хорошо и удобно.

– Ну конечно, вот опять перегреешься, тебя вырвет за обедом, и мне родители такое устроят... – пробурчал он, но никуда не пошел. Лень разливалась по всему телу, пригвождая его к мосткам куда прочнее, чем легонькое тельце сестры. Он чувствовал, как движутся ее ребра на вдохе и выдохе, теплое дыхание щекочет кожу на внутренней стороне его бедра. Ее мокрые после купания волосы были затянуты в пучок на затылке, но несколько кудряшек вырвались на свободу, прилипли к тонкой шее, одна обвилась вокруг прозрачно-розового уха. Айя медленно болтала ногами над черной водой, и тени лениво скользили по ее круглым коленкам, как будто поглаживали.

– Этот купальник слишком открытый, – сказал он, осторожно проводя рукой по ее узкой спине. – Тебе нельзя его носить.

– Я знаю, – ответила она. – Я знаю, что ты чувствуешь, когда смотришь на меня.

Ее спина и плечи были покрыты уродливыми пятнами пролежней, и он принялся массировать ее холодную кожу, как будто мог стереть эти обличающие следы парой прикосновений.

– Прости, прости, я виноват, прости, – бормотал он. Сестра еще дышала, хотя он отчетливо слышал в ее легких влажные хрипы, знак начинающейся пневмонии, но она еще дышала, и это было главное, все еще можно было поправить.

– Это все из-за тебя. Ты не приходил целый месяц, бросил меня в этой дрянной лечебнице, совсем одну. Они меня почти убили.

– Я работал, искал деньги...

– Надо было продать машину.

«Это все, что осталось от папы!» – хотел закричать он, но это было неправдой. «Порш» был не столько памятью об отце, сколько последним осколком нормальной, счастливой, богатой жизни, и наверняка ничего не случится, если Айя полежит в общей палате всего месяц, пока ему не заплатят, ведь ничего же с ней не случится?

– Ран, я знаю правду.

– Нет.

– Ты меня ненавидишь.

– Неправда.

– Ты так виноват передо мной, что больше не можешь меня любить. Ты хочешь, чтобы я умерла. Тогда ты тоже сможешь...

– Нет! – он с силой оттолкнул ее от себя, и она тяжело упала на мостки, беспомощно раскинув руки. Катетер выскочил из незаживающей раны на ее груди, кровь брызнула на грязные доски.

– Я тоже хочу умереть, – простонала она. Ее огромные слепые глаза шарили по сторонам, искали его. Он хотел попросить ее опустить веки, чтобы глазные яблоки не сохли, но вспомнил, что она его не услышит. – Убей меня, Айя, ты же умеешь.

Он проснулся, понял, что проснулся, но смог только дрожать и глотать воздух разинутым ртом, боясь даже моргнуть, чтобы кошмар не засосал его снова. Но и это быстро прошло. Похоже, он опять заснул в палате, уткнувшись лбом в матрас, крепко сжимая маленькую, неприятно холодную и влажную ладошку сестры. Она все еще дышала, значит, все было в порядке. Он методично проверил показатели на мониторах. Температура показалась ему слишком низкой, а ЭКГ – какой-то неровной, и он решил поговорить об этом с дежурным врачом.

– Да, – сказал он, откашлявшись. – Устал я что-то. Ты, наверное, хотела поговорить, а я уснул.

После встреч с сестрой у него всегда немножко саднило горло. Когда он приходил к ней, то говорил около часа, почти не умолкая, и так выкладывался, что остальные двадцать три часа в основном молчал. На самом деле из них двоих настоящей болтушкой была Айя, она могла трещать сутки напролет, так что ему редко когда удавалось вставить словечко, но теперь она молчала, значит, говорить должен был он.

– Ты не волнуйся, я знаю, что ты не хочешь умереть. Ты для этого слишком вредная. Слушай, имей совесть, не снись мне так больше, ага? Та-ак, какие у нас новости...

Он достал из тумбочки расческу и принялся переплетать косички Айи. Волосы у нее давно уже ломкие и тусклые, но в аккуратно заплетенных косах пока выглядели вполне прилично. Сестренка любила бесконечно крутиться перед зеркалом, пробовать новые прически, красить ногти лаком безумных оттенков, от нежно-голубого до ядовито-зеленого, пробовать разные сорта и ароматы блеска для губ, долго и старательно раскрашивать глаза мазилками четырех разных цветов, примерять разные сережки, колечки, бусы, цепочки. Наверное, ей было тяжело переживать разлуку со всей этой дребеденью – макияж больным не полагался, а единственным украшением, которое ей разрешили оставить, были ленты в косах. Он покупал ей самые красивые ленточки, какие только попадались ему на глаза: переливчатые, с вышивкой, с маленькими тряпочными цветочками на концах. Сегодня он принес пару красных бархатных лент – любимый солнечно-оранжевый цвет больше не подбадривал его.

– Я наконец вылечил нашу пальму от антракноза. Если мы ее когда-нибудь продадим, сразу поставлю в магазин пожарную сигнализацию, потому что чует мое сердце, рано или поздно этот алкоголик Кудо заснет с сигаретой в зубах, а переезжать мне совсем не хочется. На прошлой неделе я забыл поставить таймер и не записал для тебя этот дурацкий девчоночий сериал, не помню, как называется, но там сейчас идет такая нудная, затянутая сюжетная линия, что ты ничего не пропустишь. Я встретил парня, который...

Он замолчал. На некоторые темы он предпочитал с ней не разговаривать.

– В общем, познакомился с одним парнем. Посмотрим, что из этого выйдет.

Сестра молчала, но ему казалось, что там, внутри, она дрожит от любопыства, силится заговорщически улыбнуться, умирает от желания залезть к нему на коленки, чтобы заглянуть в глаза и потребовать рассказать все-все, с самого начала, в подробностях, с цитатами. У них был уговор – никаких секретов, и хотя он за эти два года нарушал его сотни раз, именно сейчас он чувствовал себя особенно виноватым.

– Помнишь, мы с тобой читали мангу про демона? Он тебе так нравился, что я даже заволновался. Подумал, что тебя тянет на хулиганов. А ты тогда сказала, что конечно, погуляла бы с демоном, но замуж, как эта дура-принцесса, за него ни в коем случае не пошла бы. Я даже не знал, стоит ли мне успокоиться или начать психовать по-настоящему.

Он встал, подошел к окну. Осторожно выглянул через щель в жалюзи. Знакомые синие глаза тут же взметнулись вверх, поймали его взгляд, как цепкие щупальца, потянули к себе. Шульдих сидел на бетонном парапете около парковки, болтал ногами и грыз мороженое. Айя усмехнулся. Сюрприза на этот раз не получилось – он уже научился чувствовать присутствие рыжего. Это начиналось как щекотка в основании черепа, потом ползло вниз по позвоночнику, а когда телепат лез в его мысли, Абиссинцу казалось, что кто-то прикасается прохладными пальцами к его вискам и легонько, нежно поглаживает. Сейчас такого не чувствовалось. Может быть, телепат не мог до него дотянуться с расстояния в шесть этажей.

– Ну, замужество мне в любом случае не грозит, – задумчиво пробормотал Айя. – Пойду, пожалуй. Мы еще вернемся к этому разговору, хорошо?

Он вышел из больницы и выжидательно остановился на ступеньках. Шульдих торопливо запихал в рот остаток вафельного стаканчика, слизнул с пальцев белые потеки и ловко спрыгнул с парапета. Огненные волосы взметнулись в воздухе, упали на лицо. Телепат тряхнул головой, отбрасывая их назад, сдунул с носа последнюю непослушную прядку. Айя сглотнул, усилием воли удерживая мысли в узде.

– Чего надо?

– И вам доброго утречка, Фудзимия-сан. Новая информация. Пойдем, не на улице же.

– И где на этот раз? – спросил Айя так ядовито, как только мог. Шульдих уже делился «информацией» в нескольких кафе, в Макдональдсе, в дорогущем европейском ресторане при свечах («До смерти захотелось немецкой кухни, пойдем, тебе понравится...»), в парке, где он пытался склонить Айю к совместному кормлению уток, в машине Абиссинца, в собственной машине (под тихую, приятную музыку, струившуюся из динамиков), а в последний раз Шульдих пригласил его в кино, мотивируя тем, что информация слишком уж секретная и необходима жесточайшая конспирация. В кино Айя, конечно, не пошел; телепат надулся, как мышь на крупу, и исчез на несколько дней.

– Здесь недалеко приятный маленький бар, присядем, выпьем пива...

Айя равнодушно приподнял брови. Немец сунул руки в карманы, лениво прошел совсем рядом с ним, почти задев локтем, обернулся через плечо, глядя сквозь рыжую челку:

– Ну, ты идешь?

Они шли по пустынной улице, рядышком, плечо к плечу, попадая друг другу в шаг. Со стороны, наверное, они выглядели, как два друга. Может быть, студенты. Может быть, музыканты или какая-то иная богема – вон какие у обоих волосы... А может быть, и не друзья – друзья болтали бы о пустяках, а они молчат, нервные, как на свидании...

Ран подумал, что мог бы запросто протянуть пальцы и дотронуться до запястья рыжего. Мог бы даже взять его за руку.

Губы Шульдиха дрогнули, как будто он силился спрятать улыбку.

– Если информация опять будет об изменениях в его распорядке дня... – угрожающе произнес Айя. – Мое терпение, знаешь ли, не безгранично.

– А что? Это важные сведения, и нигде больше ты их не получишь. Ты благодарить меня должен.

– Мне не интересно, во сколько Такатори просыпается и сколько раз в день ходит в туалет. Разработку операции ты обещал взять на себя, а детали мне не нужны. Просто скажи мне, где и когда я смогу его убить.

– Мы разрабатываем, успокойся. Я думал, ты хочешь быть в курсе.

– Не ври. Ты читаешь мои мысли и знаешь, чего я хочу.

– Ага, знаю, просто решил, что тебя надо сначала в ресторан пару раз сводить, – хихикнул рыжий, и далеко не безграничное терпение Абиссинца наконец лопнуло, как перетянутая струна. Он сгреб Шульдиха в охапку; голова сразу закружилась от знакомого запаха табака, пороха и одеколона, но Айя только крепче притиснул к себе обмякшее от неожиданности тонкое тело, затолкал добычу в ближайшую аллею и притиснул к стене рядом с мусорным баком.

– Хватит, – прорычал Ран, наклоняясь так близко, что растрепанные рыжие волосы защекотали ему лоб. – Ты таскаешься за мной вторую неделю. Вся эта информация – чушь. Что тебе на самом деле от меня нужно?

Шульдих внезапно перестал издевательски ухмыляться, похоже, в первый раз с момента их знакомства. Его серьезное лицо оказалось неожиданно правильным для гайдзина, а глаза без вечного прищура – огромными и грустными.

– Только между нами. Я сделал ужасную глупость, – быстро произнес он. – Когда я был в твоих снах, то слишком глубоко нырнул, и часть меня осталась там.

– Там? – непонимающе переспросил Айя.

Шульдих протянул руку и нажал кончиком пальца между сердито насупленных бровей собеседника:

– Тут.

Айя отшатнулся, в ужасе воображая невидимого рыжего демона, живущего в его черепной коробке, следящего за каждым его шагом, может быть, вкладывающим чужие мысли в его разум...

– Нет, нет. Ничего такого. Просто... связь, – устало пробормотал Шульдих. – Мне плохо, когда я тебя долго не вижу, вот и все. Это постепенно пройдет. Уже проходит. Дай мне еще немного времени, просто дай мне побыть рядом...

Это так странно и неприятно напомнило Айе недавний разговор с Йоджи, что в его запутанных мыслях словно замкнулись два оголенных провода. Он схватил Шульдиха за плечи, закрыл глаза и вцепился губами в рот немца, оборвав его тираду на полуслове.

Чужие губы удивленно раздвинулись под его яростным натиском, и он прижался еще плотнее и, замирая от предвкушения, коснулся их языком. Шульдих громко застонал ему в рот и принялся целовать в ответ: быстро, жарко, невероятно умело и уверенно. С непривычки целоваться взасос было довольно странно, но было в этом влажном скольжении что-то одуряюще гипнотическое; их дыхание смешивалось, и Айе казалось, что он весь окутан запахом Шульдиха, что они соприкасаются так интимно и тесно, как это только возможно. Рыжий схватил его за затылок, и Абиссинец почти задохнулся в потоке ощущений – гибкий, горячий язык, ласкающий его губы, длинные пальцы в его волосах, невыносимая, пульсирующая тяжесть в паху...

«Прямо здесь,» подумал он. «Прямо сейчас. Тут не очень грязно, у него наверняка есть презервативы...»

Его тут же с силой оттолкнули, так, что он споткнулся от неожиданности и еле удержал равновесие; прохладный воздух защипал мокрые, истерзанные губы. Шульдих прислонился к стене, согнувшись и шумно дыша. На его щеках пятнами проступал яркий румянец, но проклятая ухмылочка уже вернулась на место, словно и не исчезала.

– Не льсти себе, мальчик, – промурлыкал он. – Мне есть с кем спать, и сегодня, и завтра. Конечно, твои воздыхания меня забавляют, но уж извини, я не бюро добрых услуг. Если буду давать всем желающим, мне работать будет некогда.

– Да ну? – Айя скептически покачал головой, игнорируя шевелящуюся в груди непонятную пустоту. – А мне-то показалось, что ты завелся, как школьник, с одного поцелуя.

– Это от неожиданности. К тому же меня накрыло твоими эмоциями. У телепатов...

– От неожиданности? Ты же читаешь мои мысли, ты знал, чего я хочу!

– Ты сам не знаешь, чего ты хочешь, – фыркнул Шульдих. – Я вообще стараюсь держаться от твоих мыслей подальше, у меня от них голова болит. Ладно. Мне пора.

– Погоди, – Айя схватил его за рукав, и щеки рыжего снова жарко вспыхнули, на этот раз, похоже, от злости. – Я думаю, ты достаточно потешился моими... воздыханиями. Это все началось из-за твоих телепатических штучек; ты обещал, что это пройдет само, ты соврал. Теперь убери эту мерзость из моей головы.

– Это не в голове, Ран, – хихикнул Шульдих.

– Убери.

Телепат лениво пожал плечами:

– Да пожалуйста, мне не жалко. Гарантий никаких, но я постараюсь. Под корень. С мясом. Ты сожми зубы покрепче, а то язычок прикусишь.

Он прикрыл глаза, сосредоточенно нахмурился, и легкие невидимые пальцы на висках Айи превратились в лед, в раскаленные железные прутья, в лезвия кинжалов, и с хрустом провалились внутрь его черепа.

Когда он снова открыл глаза, то с удивлением понял, что удержался на ногах. Лоб саднило; он смутно помнил, что пару раз приложился им об стену, и это действительно смягчило боль. Во рту было полно крови из прокушенной губы, но язык остался цел. Айя сплюнул красным себе под ноги и посмотрел на Шульдиха.

– Легче? – издевательски спросил телепат. Он стоял у выхода из аллеи и курил. До этого Ран еще ни разу не видел его с сигаретой.

Он ожидал, что гайдзин изменится. Станет простым, тусклым, обычным, как все. Но похоже, то, каким он видел Шульдиха, не было частью иллюзии. Наверное, таким его видели все.

Неудивительно, что ему есть с кем спать. И сегодня, и завтра.

– Легче, – согласился Айя. – Больше я не хочу тебя видеть до самого дня операции.

Он брезгливо протиснулся мимо рыжего и направился домой, не торопясь и не оборачиваясь.

 

* * *

 

Такатори отправился играть в гольф со своим младшим братом и объявил, что для этого телохранители ему не понадобятся. Кроуфорд наслаждался свободным днем на всю катушку: валялся на диване, читал биржевые сводки и записывал в блокнот вызванные ими видения. Колебания курса предвиделись небольшие, но кое-что выиграть было можно. Раньше нужно было звонить брокеру, платить комиссионные, мириться с неизбежной утечкой информации и понижением прибыли, но теперь, с развитием онлайновой торговли акциями, только и требовалось, что отдать блокнот Наги. Доходы они делили пополам и складывали на личные счета. Разумеется, не те, куда шли деньги от Такатори и Эсцет и откуда Розенкройц ежемесячно хапал семьдесят пять процентов поступлений.

Кроуфорд начал планировать крах Розенкройц, когда ему еще не исполнилось тринадцати лет. Забылись детские обиды, остался в прошлом ежедневный страх, унижения, испытания… Он выгрыз для себя уютную нишу в иерархии организации, и теперь освобождение уже не было условием выживания. Тем не менее, он не планировал оставаться в рабстве до конца своих дней. Даже если бы ему не приходилось пресмыкаться перед начальством, склонным к немотивированному гневу и варварской жестокости, он все равно сражался бы за свободу, потому что ему принципиально не нравилось отдавать этим сволочам львиную долю своей зарплаты.

До обеда можно было вообще не вставать с дивана. Никаких дел не предвиделось, подчиненные не нуждались в заботе. Наги был у себя, ломал защиту очередного банка под саундтрек к «Призраку в доспехах», Фарфарелло тренировался, а именно – прыгал по своей комнате, размахивая ножами, Шульдих шлялся неизвестно где. Все в порядке вещей. Кроуфорд счастливо вздохнул, перевернул страницу и тут же, в полном соотвествии с законом Мерфи, увидел, что вот-вот вернется телепат и испортит ему настроение.

Громко хлопнула входная дверь. Что-то гулко ударило об стену в прихожей, потом еще раз. Ботинки, догадался Кроуфорд. По настоянию Наги они разувались у порога. Шульдих промаршировал в гостиную, на ходу стянул приджак и швырнул его на пол. Оракул страдальчески поморщился.

– Фарфарелло в порядке? – отрывисто спросил немец.

– Сам не слышишь? – удивился Кроуфорд. Шульдих мог читать Фарфарелло с расстояния в несколько километров.

– Я закрылся. Мне нехорошо, – телепат потер лоб, жмуря красные, опухшие глаза. – Мне что-то совсем нехорошо, Брэд. Я отдохну пару дней, а?

– Если нужно, – кивнул Кроуфорд. С пси-талантом шутить было вредно: если мозги требовали передышки, отказывать им не стоило. – Только дома, пожалуйста.

– Ага, ага, ладно. Так Фарфарелло как?

– Нормально, по-моему. Слушай, я с тобой хотел поговорить насчет Фудзимии. Ты не слишком часто с ним встречаешься? Все-таки риск, вы оба заметные; я понимаю, что ты контролируешь свидетелей, но...

– Все, Брэд, все. Больше не буду. Все кончилось, – Шульдих вяло махнул рукой и нетвердой походкой поплелся в комнату ирландца.

Кроуфорд осторожно выглянул из-за газеты – с дивана просматривался весь коридор. Дверь распахнулась, когда Шульдих был в нескольких шагах до цели. Голый до пояса Берсерк появился на пороге, обеспокоенно заглянул в потупленные глаза телепата, все еще сжимающей стилет рукой подтолкнул к себе рыжую голову. Немец прижался лбом к поблескивающему от пота плечу, а Фарфарелло осторожно обнял его и скрестил руки на узкой спине. Лезвия стилетов тихонько звякнули, соприкоснувшись. Они стояли так не меньше пяти минут, неподвижно и молча, а потом ирландец втянул Шульдиха в свою комнату и захлопнул дверь.

Кроуфорд пожал плечами и снова углубился в чтение, но вместо захватывающей картины биения финансового пульса планеты перед глазами мелькали только нудные колонки цифр.

– Рыжая сволочь, – сказал он в пустоту, даже не понимая, чем Шульдих достал его на этот раз.

2. Терапия.

 

Кен принял душ после вечерней тренировки с соседскими ребятишками, обработал ссадины – игра выдалась грубая, ему здорово досталось бутсой по голени, – переоделся, сунул остатки пиццы в микроволновку и расположился на кухне с книжкой и стаканом молока, уверенный, что никто не нарушит его уединения, не начнет внеплановую уборку, не станет зудить, чтобы он не читал за едой, и не провоняет кухню табаком так, что весь аппетит пропадет. Айя вернулся с прогулки бледный, похоже, с разбитой губой, отказался отвечать на вопросы и заперся у себя. Оми отсыпался после двух бессонных ночей, которые убил на сбор материалов по последней миссии, и перед завтрашней контрольной по истории, а Йоджи, разумеется, был в клубе.

Кто-то царапал ключом во входной двери. Это могли быть только взломщики. Кен вздохнул, сунул в книжку подаренную Оми закладку с эмблемой его бывшей футбольной команды, вытащил из-за вешалки бейсбольную биту и рывком открыл дверь.

Йоджи прижимал незнакомую девушку к дверному косяку и увлеченно целовал ее шею, на ощупь тыкая ключом в направлении замка.

– О, Кен, привет. Спасибо, – кивнул он, не глядя швырнул ключи в направлении журнального столика и потащил девушку к лестнице. – Идем, идем, моя комната на втором этаже.

– Как ты рано, – пробормотал Хидака, запирая дверь.

– Да мы подумали – чего тянуть? Все равно койкой закончим, – хохотнул Йоджи. – Ага?

Девушка скривилась, заметно обиженная, но больше никак не проявила своего недовольства и проворно застучала каблучками по ступенькам. Блондин оскалился ей вслед и подмигнул соседу:

– Мы постараемся не шуметь.

– Уж постарайтесь. Чибик спит, не разбуди его. Йоджи, мы же вроде договаривались, что здесь не...

– Ну, у нее нельзя. А другую искать было лень.

– Ты пьяный?

– Кен, время пол-десятого вечера! Конечно, я пьяный! Ладно, я по-быстрому, и отправлю ее домой. Слушай, будь другом, вызови ей такси на одиннадцать.

– Хорошо, – тихо сказал Кен. – У тебя все есть?

– Есть, есть, – Йоджи небрежно похлопал себя по карманам. – Должно хватить.

– Не забудь воспользоваться, а то помнишь, в прошлом году какой букет подцепил...

Балинез театрально закатил глаза, вздохнул, не прекращая хентайно лыбиться, и ринулся наверх, прыгая через две ступеньки.

Кен вернулся на кухню, смутно обеспокоенный. Кудо, конечно, был кобелем и извращенцем, но сегодняшнее поведение было необычным даже для него. Даже девушку не представил, впрочем, возможно, он и не помнил ее имени, бывает. Интересно, они уже в кровати или...

Через пять минут Кен поймал себя на том, что пялится в пустой стакан из-под молока, в красках воображая постельную сцену между Йоджи и девушкой, которая с каждой минутой выглядит все мужественнее и спортивнее. Он выругался, сунул стакан в раковину и отправился в ванную, решать вставшую проблему вручную.

Дверь была не заперта, поэтому он вломился, уже почти расстегивая штаны, и налетел на девушку, которая, к счастью, не делала ничего сугубо личного, просто стояла перед зеркалом совсем одетая и накручивала на шею кашемировый шарф Йоджи. Подарил на память?

– Вы уже все, что ли? – спросил Кен и покраснел, ужасаясь собственной грубости. Девушка фыркнула, подтянула шарф повыше и принялась пудриться.

– Бесплатный совет, – сказала она. – Сдай своего соседа в психушку, пока не поздно. Где тут автобусная остановка?

– Я Вам могу такси вызвать...

– Его придется ждать, а я что-то не хочу здесь задерживаться. Кто вас знает, может, вы тут все со странностями.

Кен все-таки проводил ее до остановки, усадил на кстати подошедший автобус до центра, вернулся домой и, после недолгого раздумья, направился в комнату Йоджи.

Тот сидел на кровати, совершенно обнаженный. При виде остолбеневшего на пороге Кена он набросил на бедра край одеяла, но не сдвинулся с места.

– Она ушла, да? Слушай, Кен, ты ее хорошо разглядел? А то я лицо уже не помню, а ведь это, наверное, была последняя женщина в моей жизни.

– Ну чего ты так, не расстраивайся, – осторожно сказал Кен, укрепляясь в своих подозрениях. – С кем не бывает. Ты выпил...

– Это уже не в первый раз. Господи, который это уже раз, я даже не помню. Я так надеялся, что сегодня все получится.

Кен присел на пол у кровати. Ракурс был потрясающий: длиннющие ноги Балинеза, покрытые золотистыми волосками, крепкий поджарый живот, серебряное колечко в проколотом пупке, бледно-розовые, такие нежные на вид соски... Все это отвлекало, а Йоджи сейчас была нужна дружеская поддержка. Кен честно старался не смотреть, но когда еще представится такая возможность!

– Так стрессы же постоянно. Надо бережнее с собой, вот и все. Витаминов попить, спать ложиться пораньше, гулять на свежем воздухе. Ты же понимаешь, какой нездоровый образ жизни ведешь, дай организму передохнуть, потенция мигом восстановится.

Йоджи вскинул голову и изумленно поглядел на него своими обалденными зелеными глазищами:

– Да с потенцией-то все нормально, тьфу-тьфу.

– А что тогда? Давай, рассказывай, вместе что-нибудь обязательно придумаем.

Блондин снова потупился, глядя на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Он держал их как-то странно, почти на весу, как будто они были чем-то испачканы.

– Черт, я трезвею, – сказал он наконец. – Пошли в бар на углу, добавим немножко, и я тебе все расскажу, ага? Дай только оденусь.

Кен не хотел, чтобы он одевался. Он хотел и дальше сидеть рядом, тайком лаская взглядом гладкую загорелую кожу, вдыхая еле уловимый запах недавнего возбуждения, а еще больше он хотел одним движением подняться с пола, проскользнуть между этих стройных бедер, опрокинуть Йоджи на спину на кровать, отшвырнуть в сторону это неуместное одеяло и ощупать, рассмотреть как следует, распробовать на вкус то, что спрятано под ним...

– Конечно, – спокойно произнес он. – Отвернуться?

Отвернуться не попросили, и Кен воспользовался этим от души, хотя и соблюдая приличия. Волосы там у Йоджи оказались светло-шатенистые, почти темно-русые, а остальное... Брюнет сглотнул слюну, проклиная давешнюю девицу, из-за которой так и не удалось разрядиться – эрекция, казалось, вот-вот прорвет молнию на джинсах. Он стянул с себя джемпер, оставшись в одной майке – все равно было ужасно жарко, – и повязал его вокруг талии для камуфляжа.

Уже через пятнадцать минут все эротические мысли как рукой сняло. Они сидели в баре на углу, Балинез курил третью сигарету, которую зажег от бычка второй, и молчал, переводя дух после подробного рассказа. Кен тоже молчал, переваривая услышанное.

– Вот так, – сказал наконец Йоджи. – Знаешь, как во сне, когда хочешь бежать, а ноги не двигаются? Точно так же. Руки сами... Последний раз пришел в себя, а она уже не дышит. Сделал искусственное дыхание, массаж грудной клетки, она очнулась. Пока кашляла, я позвонил в скорую и сбежал. Повезло, короче говоря. Месяц ни с кем не спал. Вот, надеялся, что это прошло, решил рискнуть. Все так хорошо началось, а потом, смотрю, мои руки уже у нее на шее, она хрипит... Кен, я знаю, я убийца. Но я никогда в здравом уме не обидел бы женщину. Я...

– Конечно, Йоджи. Я понимаю, ты не думай. Так, первым делом надо бы к Критикеровскому психоаналитику.

– Да мне вот кажется, – Йоджи криво усмехнулся. – Что Критикер, если узнает про такое, просто спишет меня в утиль.

– Не спишет. У меня тоже были проблемы, только не говори никому, ага? Я раз в неделю хожу. Помогает, серьезно.

– А что...

– Потом как-нибудь расскажу, – торопливо произнес Кен. – Мне сказали, если я не готов, то не надо больше никому рассказывать. Я еще не... Потом, ага?

– Как скажешь, – кивнул блондин. – Таблетки дают?

– Ну, дают. Но вроде я никаких побочных эффектов не заметил. Да можно их не пить, никто ж проверять не будет. А насчет женщин пока вот что... Ты не думал, что это как-то связано с...

– С Аской? Ну конечно. Я же рассказывал, что мне снится. Но нет, если ты хочешь предложить сменить типаж, это не поможет. Я пробовал уже и высоких, и блондинок, и страшных. Все равно, в какой-то момент это всегда она. И тогда...

– А я вот что хочу предложить, – перебил Кен внезапно осипшим голосом. – Ну их, женщин, совсем.

– Вот и я думаю, – уныло кивнул Йоджи. – Уходит Кудо из большого секса. Левой, правой...

– Ну зачем такие крайности. Как будто кроме женщин и нет никого.

Над столиком повисла неловкая, напряженная тишина. Йоджи забыл про зажатую в зубах сигарету, и она медленно тлела, превращаясь в цилиндрик пепла.

– Точно, – сказал он наконец. – Казе, да?

– Моя первая любовь, – кивнул Кен. – Шокирован?

Йоджи неопределенно пожал плечами. Отступать было некуда, и Кен ринулся в атаку:

– Ты сам-то когда-нибудь думал о мужчинах?

– Зачем? Кругом столько классных девчонок...

– А теперь подумай, – предложил Хидака, чувствуя себя коварным совратителем.

Йоджи замолчал, напряженно раздумывая. Внезапно его лицо озарилось мечтательной, светлой улыбкой.

– Кееееен, – протянул он. – Слуууушай...

– А? – Кен подался вперед. От радостного нетерпения темнело в глазах, но он знал, что в таких случаях давить не стоит. Лучше просто ждать, когда...

– Айя! – выпалил Кудо и хлопнул ладонью по столу. Сердце Кена жалко трепыхнулось в груди, он моргнул, усилием воли продолжая вежливо улыбаться. – Я уже подозревал на подсознательном уровне, а теперь подумал и практически уверен. Айя ко мне давно присматривается.

– Да? Не замечал…

– Точно тебе говорю. Я ему нравлюсь.

– Хм, ну, по Айе не скажешь, хотя тебе виднее. А он тебе нравится? – спросил Кен, чувствуя, как его улыбка превращается в жуткий оскал. Но Йоджи ничего не замечал, погруженный в раздумья.

– Дурацкий вопрос. Ты его вообще видел? Кому он может не нравиться? Плохо, конечно, что мы работаем вместе, слишком тесные отношения могут получиться, не хотелось бы. Хотя, отношения с Айей? Ха, о чем это я! Если он меня раз в неделю допустит до тела, я буду удивлен, а уж поговорить или там...

– Так может, не надо тогда? – взмолился Кен. – Зачем...

– Нет, что ты, для меня это в самый раз! Я не хочу больше ничего серьезного, хватит. Если у меня будут постоянные отношения, то они должны быть как раз такими. Представляешь, как я испортил бы жизнь хорошему парню? Если бы мной увлекся кто-нибудь открытый, искренний, как ты, например... А вот Айя – ему ведь тоже явно не нужны все эти романтические глупости. Просто потрахаться. Мы идеально подходим друг другу.

Кен потупился, уткнулся вглядом в столешницу, пожал плечами:

– Наверное, ты прав. Будешь пробовать?

– Не сразу. Сначала надо проверить, смогу ли я вообще с мужчинами.

Это был пусть крохотный, но проблеск надежды. Кен с радостью согласился бы даже на такую малость. Но вместо того, чтобы предложить свои услуги, он вытащил из кармана бумажник и бросил на стол потрепанную визитку с адресом клуба, где каждую свободную субботу снимал высоких блондинов.

– Вот. Вход тысяча йен, открывается в девять, кроме среды. Если хочешь, вместе пойдем.

– Спасибо! – Йоджи перегнулся через стол и легонько обнял приятеля, всего на секунду. Кен закрыл глаза, чувствуя, как пушистые длинные волосы скользят по щеке. – Ты настоящий друг!

– Да. Этого не отнять, – печально согласился Хидака.

– Кстати, а насчет тебя – это секрет?

– Ну, я это не афиширую, потому что родители моих ребятишек могут начать нервничать, дурное влияние, мол. Но вообще-то не секрет. Хотя кроме тебя никто пока не знает, потому что с Айей мы как-то не откровенничаем на личные темы, а Оми, сам понимаешь, мал еще для таких разговоров.

Йоджи покивал, нахмурился, крутя в руках визитку:

– Признаться, ты меня обнадежил, хотя может, это я просто по пьяни радуюсь. А... можно я тебе задам глупый вопрос?

– Конечно, спрашивай, что хочешь, тут важно быть теоретически подкованным. У меня еще есть пара кассет хорошей порнухи, можешь посмотреть, заодно прислушайся к себе, какие эмоции вызывает, заводит или нет.

– Кеееен, что бы я без тебя делал...

– Пропал бы нафиг, – ответил Хидака. – Пошли домой, а то я завтра в первую смену.

3. Откровение.

 

Айя проснулся раньше обычного, разбуженный странными, совершенно неуместными звуками. До открытия магазина оставалось около часа, но кто-то уже был на ногах, гремел внизу на кухне, пускал воду из крана, и вроде бы даже весело мурлыкал какой-то дурной танцевальный мотивчик.

Момое-сан наотрез отказывалась заходить в их жилые помещения, даже когда Оми приглашал ее на кухню на чашечку чая. Айя не знал точно, почему. Возможно, пару лет назад бедная старушка наткнулась где-то в коридоре на обнаженного Кена. А может быть, она просто знала, что мусорное ведро у них частенько забито окровавленными бинтами, а на микроволновке валяются фотографии людей, которые скоро появятся в криминальной хронике, аккуратно обведенные мелком по контуру. В любом случае, это была не она.

Это никак не мог быть Йоджи, который всегда торговался до последнего, пытаясь отвертеться от утренней смены и проваляться в кровати часиков до двух. Это не мог быть Оми, хронически недосыпающий, разрывающийся между школой, магазином и работой. Оми вставал точно за десять минут до прибытия автобуса и накачивался холодным консервированным кофе уже в школьном вестибюле, чтобы потом целый день выглядеть свежим, бодрым и душераздирающе хорошеньким.

Это вполне мог быть Кен. Иногда он подскакивал ни свет ни заря, и успевал еще побегать перед открытием магазина. Но на кухне ему делать совершенно нечего...

Айя смутно припомнил, что Хидака вроде бы хотел научиться готовить, рывком выскочил из кровати и торопливо оделся, отгоняя нехорошие видения разных мастей, от «Пожар» до «Пищевое отравление». На лестнице от столкнулся с растрепанным, взволнованным Бомбейцем, и они вместе ринулись вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

На кухне обнаружился совершенно незнакомый полуголый парень в усыпанных блестками узких штанах, босиком, только что из душа. Он нахально копался в их холодильнике, а на плите тем временем грелась любимая сковородка Фудзимии, с толстым дном и удобной деревянной ручкой.

Айя и Оми застыли на пороге, но подоспевший Кен с разбегу врезался в них сзади, и все трое вылетели в кухню, как пробка из бутылки.

– Здравствуйте, – пролепетал Бомбеец, ошарашенно пялясь на сверкающую задницу незнакомца.

– Доброе утро, – ответил тот, выныривая из холодильника с добычей в виде яиц и бекона. – Ой, сколько вас. Завтракать все будут?

– Ага! – с энтузиазмом кивнул Кен, усаживаясь за стол. – Мне три яйца, пожалуйста. Тебя как вообще зовут?

– Мики, – сказал парень, обмениваясь поклонами со всеми по очереди. – Я вот только кофе не могу найти.

– Я сделаю, – Айя протиснулся к кофеварке, сменил фильтр и зарядил новую порцию молотых зерен. – Вы, собственно...

На пороге возник Йоджи, предсказуемо заспанный, одетый по-домашнему. Зевая, помахал рукой всем присутствующим одновременно, доковылял до раковины и принялся глушить стаканами водопроводную воду, как обычно делал с похмелья.

– Привет, – сказал Мики и потерся щекой о его плечо. Балинез оторвался от стакана и звонко чмокнул парня в макушку. Оми сдавленно ахнул.

– И бекона тоже три ломтика, – уточнил Кен. – Айя, и мне две ложечки сахара в кофе. Хорошо-то как, и почему мы так редко завтракаем вместе?

Никто не ответил. Тишина кухни нарушалась только шкворчанием яиц на сковородке, шипением бекона на гриле и бульканьем кофеварки. Утолив жажду, Кудо, как обычно, поставил стакан в раковину, не утруждая себя мытьем посуды, и схватил Мики в охапку. Кен и Айя тактично отвернулись, стараясь не прислушиваться к хихиканию и чмокающим звукам. Оми смотрел во все глаза, завороженно разинув рот.

Через несколько минут завтрак был сервирован. Гость вежливо отказался от предложенной табуретки, быстро поел стоя, оделся, взял предложенные Йоджи деньги на такси и поцеловал блондина в нос:

– Ну все, я побежал, было классно, может, еще увидимся, я в том клубе часто бываю. Всем пока, приятно было познакомиться!

– Что это было? – зловещим шепотом спросил Абиссинец, когда за Мики захлопнулась входная дверь.

– Да так, – гордо сказал Йоджи. – Познакомился вчера. Я, кстати, бисексуал, если вы не знали.

Айя не знал. Если бы знал – никогда не позволил бы себе так увлечься. Заведомо недостижимые мечты безопасны, они утешают и согревают в трудные минуты, но не дают слишком уж зарываться и совершать безрассудные поступки, которых нельзя себе позволять. А этого позволять никак нельзя, несмотря на то, как отчаянно встрепенулась надежда у него в душе, несмотря на то, что он уже не мог вспомнить, почему так твердо решил в самом начале, что ничего не будет.

Нет, как раз именно поэтому.

– Ребята, – решительно сказал Оми. – Я тоже хочу поделиться с вами одним секретом. Не знаю, как вы к этому отнесетесь. Йоджи-кун, все-таки... Но я хочу, чтобы между нами не было никаких тайн.

Он перевел дух, залился румянцем и выпалил:

– Мне нравятся парни!

Айя вздрогнул, Йоджи улыбнулся, а Кен потрепал Оми по плечу и сказал:

– Да ладно, чибик, тоже мне, большое дело. Нам тут всем нравятся парни. Правда, Айя?

Абиссинец встал, оставил недоеденный завтрак на столе и молча вышел из кухни. Нежданно выпавшие свободные минуты можно было провести с пользой, например, опрыскать цветы или рассортировать материалы для икебаны.

В парничке было душно, тихо и спокойно. Густо пахнущий землей, пыльцой и зеленью воздух был совершенно неподвижен. Благословенное одиночество окутывало мягким коконом, и он позволил себе расслабиться, вздохнуть посвободнее. Выбрал лейку нужной емкости и потянулся к верхней полке с химикатами, и тут чьи-то пальцы легли на его голый под задравшимся свитером живот.

– Айя, – влажно выдохнул Йоджи ему в ухо.

Ран стиснул зубы, развернулся и врезал Кудо пустой лейкой по морде, но тот отбил удар в последний момент и ловко перехватил его запястье. Он стоял так близко, слишком близко, и под тонкими трикотажными штанами наверняка не было никакого белья, и майка обтягивала его торс слишком плотно, задиралась кверху, открывая пупок с этим пошлым колечком, которое можно было бы теребить языком, соскальзывая...

Он толкнул Йоджи прочь, но тот опять увернулся, пустив руку Айи вскользь, и прижался еще плотнее.

– Айя. Скажи, чего ты хочешь.

– Много чего, – прошипел Фудзимия, борясь с головокружением. – Мира во всем мире. Уметь летать, как птица. Чтоб ты не вел себя, как последняя шалава – но это уже из области фантастики.

– Айяааа, – Йоджи уже дышал ему в шею, осторожно отводя назад длинные пряди волос. – Я не собираюсь тебя соблазнять. Ты мой друг, мы оба мужики, мы все прекрасно понимаем, нам не нужно плясать друг перед другом ритуальные танцы. Просто скажи, чего ты хочешь. Что угодно.

Прикосновение губ к коже, влажное, нежное, язык, скользящий вдоль яремной вены, поцелуй у мочки уха. Айя стиснул зубы, чувствуя, что проигрывает эту схватку, и ухватился за последнюю спасительную мысль.

В конце концов, это не его идея. Не он это предложил. Не он зажал товарища по команде в угол и лижет ему шею. Это все Кудо, и если это не будет ЕГО ошибкой или слабостью, то можно просто...

– Отпусти меня сейчас же, – произнес Абиссинец, не двигаясь с места. – Или на счет три я сломаю тебе руку.

– Перестань, Айя, – прошептал Йоджи, уже скользя ладонью по внутреннему шву его джинсов. – Ты же хочешь.

– Раз.

– Или ты не хочешь хотеть? В этом дело?

– Два.

– Я не понимаю тебя, честное слово. Это же ничего не значит, просто – всем нужно время от времени чувствовать человеческое тепло. Даже таким, как ты. Мы можем дать это друг другу, а остальное...

– Три.

Он рванул руку на себя, отчаянно надеясь встретить сопротивление, почувствовать чужую силу, почувствовать, что у него нет выбора, но Йоджи только потянулся за ним вслед, все так же бормоча эту жалкую бессмыслицу, пытаясь убедить, уговорить…

Идиот.

Айя бросил лейку, поймал запястье Йоджи обеими руками и швырнул блондина на пол одним точно рассчитанным движением. Тот скорчился, пережидая боль, покрутил пальцами.

– Хе. Не сломал, – удивленно констатировал он.

– Конечно, нет. Вечером миссия, да и смену я за тебя отрабатывать не намерен.

Йоджи поднялся, разминая выкрученную руку, и ухмыльнулся углом рта:

– Кажется, я понял, чего ты хочешь. Ты знаешь, я мог бы.

– Уйди, Кудо. Пожалуйста.

– Я мог бы, – произнес Балинес почти мечтательно, снова придвигаясь слишком близко. – Связать тебя моей леской, а это больно, Айя, и невозможно пошевелиться. Ни о чем не спрашивать, заткнуть тебе рот, делать, что хочу. О, я мог бы…

Айя машинально слизнул капельки пота, выступившие над верхней губой, и попытался выровнять сбившееся дыхание.

– Но, честно говоря, – закончил Йоджи. – Лень возиться. Пусть кто-нибудь другой нянчится с твоими комплексами, Фудзимия-сан.

Он уже давно ушел, а Айя все не мог сдвинуться с места, отчаянно пытаясь задушить захлестывающую его ярость, уговаривая себя держать злость внутри, сберечь ее для сегодняшней миссии, для скорой встречи с Такатори. Наконец он взял себя в руки, поднял лейку, закатившуюся под рабочий стол, и принялся разводить пестицидный состав теплой водой.

Через некоторое время к нему молча присоединился Оми, мужественно выходивший в первую смену каждый школьный выходной, и помог ему выбрать и подготовить цветы для витрины. Вдвоем они успели пересадить партию саженцев до открытия магазина и начали свою смену в ровном, рабочем настроении.

В воскресное утро покупателей было немного, все отсыпались, или нежились в постели, или проводили день с семьей. Айя поймал себя на том, что бездумно пялится в окно, хотя и в пустом магазине вполне было чем заняться. Погода была отличная, в самый раз для пикника. В такой день их мама обычно делала бенто, упаковывала в корзинку с двумя термосами – чай в одном, мятное мороженое в другом, и все вместе они отправлялись в центральный парк, раскладывали на траве мягкое клетчатое одеяло...

– Айя, – сказал Оми. – Хочешь, после смены сходим куда-нибудь?

– Хн?

– Я хочу с тобой поговорить, про… Ну, что я сказал…А Йоджи – такой пошляк, не хочу у него спрашивать, а Кен не намного меня старше...

– А я, вообще-то, не намного старше Кена…

– Но у меня столько вопросов, про секс и – ты же наверняка уже, да? Посидели бы в кафе, или хочешь, я приготовлю нам чего-нибудь с собой, и пойдем в парк, вон какая погода хорошая. Мне так нужно с кем-нибудь поговорить, Айя, и я бы хотел, что бы это был ты.

Ран посмотрел в его честные, прозрачно-васильковые глаза, тяжело вздохнул и кивнул, сдаваясь. Оми обрадованно пискнул и повис у него на шее:

– Ура! Спасибо!!!

Тело у Цукиено, в отличие от мордашки, было совсем не мальчишеское, и вот так впритык Айя это хорошо чувствовал. Сильные руки, крепкие рельефные мышцы, и еще что-то достаточно рельефное где-то под фартуком... Айя осторожно обнял Оми за талию, понимая, что совершает ошибку, но оттолкнуть малыша было бы слишком жестоко, хотя он понимал, что в конце концов придется.

– Ой, как трогательно, я не могу, – фыркнул Шульдих, врываясь в магазин. – Так, важная информация.

– Опять? – раздраженно спосил Абиссинец, разжимая объятия. При виде телепата у него внутри, как обычно, что-то взволнованно сжалось, и он знал, что от противника это наверняка не укрылось, но он уже привык чувствовать себя голым перед этим человеком.

Они не виделись целый месяц. Он почти забыл, как вызывающе красив был рыжий. Хотя телепатическое «лечение» почти ничего не изменило, теперь он все-таки снился Айе значительно реже, и не то чтобы он соскучился...

– Айя, этот тип тебя все еще преследует? – нахмурился Оми. – Мы можем обратиться наверх, там этот вопрос быстро решат.

– Не надо, Оми, – быстро сказал Айя. – У нас деловое соглашение, он мне нужен.

– Это совершенно очевидно неправда, – размеренно произнес Бомбеец. – Я же вижу, как он на тебя смотрит. Он по тебе с ума сходит.

– Цыц, козявка, – бросил рыжий сквозь зубы. – И если ты думаешь, что можешь грозить мне этими Критикеровскими клоунами, а ты так и думаешь, то ты глубоко заблуждаешься.

– Я и сам бы с тобой разобрался, – произнес Бомбеец. – Да у нас мусорный бак маловат. Твой труп целиком не поместится. К тому же, если Айе нравится тебя динамить, то не буду лишать его такого развлечения.

Шульдих холодно улыбнулся, медленно развернулся всем корпусом и посмотрел Оми в глаза.

– Лучше подумай о своих проблемах, деточка, – прогнусавил он. – Вот таааак.

Зрачки Оми неестественно расширились, как от невыносимой боли. Он вздрогнул, цепенея, и медленно сполз на пол, цепляясь за прилавок.

– Нет, – прошептал он, сворачиваясь в клубочек на полу. – Нееееет...

Айя ринулся к Шульдиху, рванул его за грудки, отчаянно заорал прямо в лицо:

– Что ты с ним сделал, скотина? Помоги ему, сейчас же, немедленно!

– Ничего, – невозмутимо ответил немец, позволяя Айе трясти себя, как тряпичную куклу. – Снял амнезию. Да ерунда, она у него неорганическая, типичный пост-травматизм. Я Фарфарелло снимаю амнезию по нескольку раз в год, когда он совсем достанет, так он повоет-повоет, а утром опять – Джей? Кто такой, почему не знаю? И этот так же: когда-то забыл все, что ему не нравилось, и скоро обратно все подавит.

– Нет, – глухо сказал Оми. Он уже отдышался, приподнялся с пола и теперь сидел у стены, обхватив себя руками, тихо раскачиваясь из стороны в сторону. – Мне уже не шесть лет. Я профессионал. Нет, нет, мамочка...

Он всхлипнул, вжался лицом себе в коленки. Айя выпустил Шульдиха, присел рядом с Оми и успокаивающе погладил его по плечу.

– Прелесть, – фыркнул телепат. – Сейчас я оставлю тебя нянчиться с этой суррогатной сестренкой, но сначала то, зачем я, собственно, сюда пришел, хотя мне совсем не рады, как я погляжу. Откажитесь от сегодняшней миссии.

– Вот еще, – хмыкнул Айя.

– Там будет засада.

– Откуда ты знаешь?

– Засада – это мы, – пояснил Шульдих. – Еще постреляем вас сгоряча, а у нас уговор насчет Такатори, ты не забыл?

– Такатори? – Оми поднял голову, вытер слезы. Глаза его лихорадочно блестели, и вовсе не от скопившейся в них влаги. – Такатори Рейдзи?

Шульдих склонил голову, словно прислушиваясь, и расплылся в счастливой улыбке.

– Ага. Надо же, мир тесен. Ладно, я пойду, в общем, я рассчитываю, что вечером мы с вами не столкнемся.

Легкие шаги, трель колокольчика, стук двери – и он опять ушел, растворился в жарком воздухе летнего Токио, и Абиссинец даже не обернулся, чтобы проводить его взглядом. Он и так легко мог себе представить тонкий, длинный силуэт в слишком ярком зеленом пиджаке, режущие глаза солнечные блики на растрепанных волосах, нарочито расхлябанную походку… Приказал себе не думать о рыжем и коротко спросил Оми:

– Что у тебя с Такатори?

– А у тебя, Айя-кун?

– Он мой враг, – честно ответил Айя, готовый ко всему. – Ты...

– Он мой отец, – просто ответил Оми, и Абиссинец остолбенел, задыхаясь от гнева и горечи непредвиденного предательства. – Я его младший сын. Он думает, что я умер. Он... он хотел, чтобы я умер.

Оми закрыл глаза, мучительно сглотнул, покачал головой.

– Айя, он твой враг. Поэтому, может быть, ты не ужаснешься и поймешь. Он... Когда я был маленький, меня похитили. А он отказался платить выкуп, когда они позвонили ему; сказал, чтобы они делали что хотят. Чтобы убили меня или продали в рабство или на органы. Что я ему не нужен.

– Оми, – выдохнул Айя, не в силах поверить. Его отец, он знал точно, убил бы похитителей его сына или дочери голыми руками, они с мамой продали бы дом и все до последней простынки, лишь бы спасти его или сестру...

– Персия спас меня... Ох, нет, Персия... – Оми прикусил губу, тихо застонал, и Айя обнял его за плечи, прижал к себе, не зная, чем еще помочь. – Персия сказал мне, но я забыл. Я был совсем маленький, я просто не мог... Он сказал мне, что моя мама умоляла отца, но он не слушал. Персия сказал, что она повесилась. Мама, моя мамочка...

– Шшш, – Ран склонил голову Оми к себе на плечо, принялся тихонько раскачивать их обоих, как делал с сестрой, когда она ревела по-настоящему безутешно.

– Айя-кун, – сказал наконец Цукиено, немного успокаиваясь. – Такатори – что ты... Ты хочешь убить его?

– Да, – признался Айя, готовясь объяснять и оправдываться, но Оми задал только один вопрос, и совсем не тот, которого он ждал:

– Можно, я с тобой?

4. Романтика.

 

Как только они ворвались в особняк, Айя ринулся к комнатам охранников, Оми побежал разбираться с камерами слежения, а Кен остался охранять главный вход. Йоджи поднялся на второй этаж, зажал конец лески между пальцами, чувствуя, как сталь привычно впивается в кожу сквозь толстые перчатки, и толкнул носком ботинка дверь в кабинет хозяина дома.

Он сидел за письменным столом, лицом к двери, и выглядел жалкой пародией на свою фотографию. Критикер прислал Вайсс снимок из журнала, профессионально поставленный, отретушированный. В жизни заместитель министра был нездорово тучным и выглядел лет на десять старше. Лысый, в домашнем халате, темные мешки под полными ужаса глазами, трясущиеся руки на крышке стола. Йоджи шагнул вглубь кабинета, припоминая стандартную формулировку – обычно приговор излагал Айя, у него лучше получалось...

Цель исчезла. Толстый старый мужик испарился из глубокого кожаного кресла, как будто его и не было. Кудо поморгал, потер глаза рукавом, старательно ощупал кресло и стол. Замминистра не проявился. Кислый запах его пота все еще висел в воздухе, но в кабинете было пусто и тихо. Только кто-то щекотно дышал Йоджи в ухо, но там, слева, никого не было. Он знал это наверняка.

Балинез прошелся по комнате, заглядывая за шторы и в укромные углы позади книжных шкафов, но никого не нашел, поборол странный импульс покинуть помещение и принялся искать снова. В кабинете должен кто-то быть... Кто-то очень ему нужный, у него к этому человеку было важное, неотложное дело. Он смотал мешавшую проволоку обратно в часы, потянулся было снять неудобный громоздкий аксессуар с запястья и бросить в мусорную корзину, но остановился, смутно припомная, что часы ему были необходимы, чем-то очень дороги. Наверное, это был подарок от близкого человека, от кого-то родного и любимого.

– Интересно, – сказал Шульдих, оживленно болтая ногами в воздухе. Он сидел на подоконнике, слева от горшка с бансаем, и крутил в пальцах толстую кубинскую сигару, все еще в упаковке. – От кого же, Кудо? Что там у тебя, показывай!

Часы могли быть только подарком от Аски. Сумасшедшая девчонка ни черта не понимала в моде, вечно покупала ему мешковатые костюмы, дурацкие шляпы, а он носил их, сияя от гордости. Ну как же, моя девушка заботится, покупает мне одежду, готовит мне завтрак, обвивается вокруг меня вечером на диване, пока мы читаем вечерние газеты и поговариваем о покупке телевизора, – но сначала, конечно же, холодильник, – и ее тоненькие пальчики проскальзывают за пояс брюк, гладят по ширинке его плавок, дразнятся, сжимают совсем легонечно, прежде чем наконец...

Шульдих похабно хихикал, отвлекая от поисков. Неизвестно откуда появившийся толстый мужик в халате тоже ужасно мешал, сипел и трясся, как на грани сердечного приступа, путался под ногами. Йоджи проверил все ящики стола, но и в них не нашлось того, что он искал. Он не мог точно вспомнить, что это было, но надеялся, что узнает, когда это увидит. Он приподнял край ковра, привстал на цыпочки, проверяя, не завалилась ли его цель на книжный шкаф. Искать с каждой минутой становилось все скучнее и неприятнее. Он хотел бросить все и пойти домой, к Аске...

Конечно, ее не было дома. Дома как такового не было тоже. «Райот», ночь, выстрелы, боль, Аска. Теплый поцелуй на его холодеющей щеке. Йоджи остановился посреди кабинета, через силу цепляясь за жуткие, невыносимые воспоминания. Он знал, что если позволит этому кошмару проиграться перед его глазами до конца, он вспомнит, где Аска сейчас, где теперь его дом и что, собственно, он ищет в этой незнакомой комнате, но это было так страшно и больно...

– Слушай, хватит уже, – возмутился Шульдих. – Можно подумать, мне больше нечем заняться. Уходи. Иди к двери, открывай ее...

– Нет, – сказал Йоджи вслух, задумчиво глядя на обильно потеющего толстяка в халате. – У меня миссия.

Шульдих выругался по-немецки и исчез с подоконника, превратившись в медную статуэтку Будды.

– Выходи в коридор, – услышал Йоджи снова минуту спустя, громче, прямо внутри своей головы. – А я тебе конфетку дам.

– Чего?

– Клуб «Райот». Трагическая гибель двух молодых частных детективов. Попытка незаконного проникновения. Ошибка неопытных охранников. Предмет частного расследования – предположительно, коммерческий шпионаж. Это из газет, но могу и правду. Выходи, не пожалеешь.

Йоджи вышел в коридор, пошатываясь на негнущихся ногах. Шульдих ждал его, небрежно облокотясь на перила, картинно раскуривая сигару. Под лестницей Кен фехтовал с дружком рыжего, блондином по имени Фарфарелло.

– Неплохо, неплохо, – бормотал тот, орудуя стилетом. – А против такой атаки как себя багнак покажет?

– На, – Шульдих протянул Йоджи листок бумаги, коряво исписанный какими-то загадочными символами. – Вот это, вроде, IP, а это... Короче, покажи своему Такатори, он разберется. Ему тоже будет интересно. Бери и уходи. Замминистра все равно умрет, но послезавтра, как мы планировали. Забирай царапку, зови Оми по рации, он уже почти закончил, Рана я сейчас потороплю. Иди.

– Что ты со мной сделал? – сипло спросил Кудо, машинально пряча записку в карман. В голове было скверно, серо и туманно, глаза слезились от тупой боли где-то за переносицей, мысли казались чужими и противными, как слизняки.

– Уходи, – повторил Шульдих. – Поверь, по-плохому будет намного хуже.

 

* * *

 

Огромный особняк оказался абсолютно пустым. Охраны не было ни на одном из постов, комнаты прислуги стояли нараспашку, неприбранные, оставленные явно второпях. Свет горел только на кухне, покинутой в разгар приготовления обеда. Рисоварка была отключена на половине цикла и уже совсем остыла, нарезанные овощи на разделочной доске начали вянуть. Айя пробегал коридор за коридором, вышибал ногами все запертые двери, уже не пытаясь скрываться, кричал, вызывая врагов на битву, но их просто не было, не было нигде.

Он остановился у подножия лестницы черного хода, крутнулся вокруг, ругаясь сквозь зубы. Боевой азарт и ярость, не нашедшие выхода, бурлили в крови, не давали покоя. Он чувствовал себя обманутым, выставленным на посмещище, неудовлетворенным...

Расплывчатая тень метнулась почти за гранью его периферического зрения, и тут же твердые пальцы стиснули его предплечья и тонкое тело прижалось к его спине, удерживая на месте с неожиданной силой.

– Все-таки пришел, вредина, – прошептал Шульдих ему в ухо. Айя рефлекторно рванулся в сторону, и телепат податливо сдвинулся следом, почти повисая на нем всем своим весом. – Ну-ну, я не хочу сейчас драться. Эй, не надо. Не думай о том, каким захватом кидануть меня на пол, Ран, ну что ты такой агрессивный все время? Поговори со мной.

– О чем? – спросил Айя, стараясь не замечать, как пальцы Шульдиха осторожно поглаживают его руки сквозь толстую кожу плаща. Дыхание противника щекотало шею – узенькую полоску незащищенного тела над кромкой воротника. Он медленно опустил катану, отводя руку в сторону, машинально следуя катам, старательно не думая о следующем выпаде.

– Почему ты не сообщил Критикер об утечке информации? Я же ясно сказал, что мы знали о готовящейся миссии. У меня что, акцент такой непонятный?

– Оми думает, что ты блефуешь. Что ты считал информацию о миссии из наших мыслей прямо тогда, в магазине... – неохотно пояснил Айя.

– Ну даже если так, какого черта вы приперлись? Я же сказал – засада!

«Идиот» – подумал Айя. – «Как я должен был объяснить Критикер, почему мы отказываемся от миссии? Если бы я рассказал про тебя...»

– Аааа, это... Это конеееечно. Ты прав. Я тебе еще нужен.

Они замерли на месте, дыша в унисон. Шульдих потерся лицом о затылок Айи, прижался к нему еще крепче и легонько, почти рефлекторно двинул бедрами.

– Как ты пахнешь, Фудзимия, о господи...

– Что с тобой сегодня? – спокойно осведомился Ран, не двигаясь, не взрагивая, ни в коем случае не подаваясь навстречу рыжему. Все его мышцы окаменели от этого напряжения, от вынужденной неподвижности; катана в безвольно опущенной руке чуть заметно подрагивала, царапая голый бетонный пол.

– Сегодня? А... Это я залез в голову к Кудо. Тааакой котяра... К тому же, когда ты так заводишься, Ран, это что-то. Это просто...

Телепат шумно выдохнул, лизнул его ухо, принялся покусывать затылок. Его зубы скользили по волосам Абиссинца, легонько, немного щекотно. Айя чувствовал, как твердеет член рыжего, прижатый к его ягодице, и не мог терпеть, но и сдвинуться с места тоже не мог – все его силы уходили на то, чтобы не думать.

– Поезжай домой, Ран, – сказал наконец Шульдих. – Я тебе сюрприз приготовил.

На секунду у Айи прояснилось в голове, ледяной ужас вымел все ненужные мысли. Ему представилось расчлененное тело старушки Момое, побитые витрины, погубленные орхидеи... Но Шульдих уже смеялся, беззлобно и весело, обжигая его кожу теплым дыханием.

– Нет, нет. Хороший сюрприз, честно. Тебе понравится. В духе справедливости, настоящей мужской дружбы и самурайской солидарности. Иди.

Он разжал пальцы, но не сдвинулся с места, и Айя не мог найти в себе силы шагнуть вперед и оторваться от этого тепла, не чувствовать больше...

– Ну я же тоже не железный, – сказал Шульдих почти жалобно. – Уходи, Ран, пожалуйста.

Айя крепче сжал рукоятку катаны, резко выдохнул и ринулся к выходу.

 

* * *

 

– Йоджи-кун, останови машину вон там, пожалуйста, возле интернет-кафе, – сказал Оми. – Я пойду посмотрю, что там тебе всучил этот гайдзин.

– Через двадцать минут будем дома, оттуда и посмотришь, какой смысл тут торчать, – пробурчал Йоджи. – Мне надо напиться, и как можно быстрее.

– Я не собираюсь лезть из дома на адрес, полученный от врага, да еще при столь странных обстоятельствах. Честное слово, если бы я не верил тебе безоговорочно, Йоджи-кун...

– Оми, пожалуйста, перестань. И так тошно, – взмолился Балинез, паркуя Севен между заполонившими тротуар скутерами. – Такое ощущение, что у меня черепная коробка нараспашку.

– Кудо, кончай ныть, – сказал Айя. Он прекрасно помнил, какие ощущения вызывает грубое телепатическое воздействие, и сочуствовал Йоджи от всей души. – Иди, купи себе спиртного, раз так приспичило, и напейся прямо тут. Я поведу твою машину. Надумаешь блевать – не стесняйся, авто твое, тебе потом и мыть.

– Только пожалуйста, Йоджи, возвращайся быстрее и жди в машине, хорошо? – попросил Оми. – Кто его знает, может, придется рвать отсюда когти, это же почти наверняка ловушка.

– Омичи, может, я пойду? Ты скажи мне, что делать, запиши на бумажке, – предложил Кен. – Если этот компьютер выследят, они же потом будут расспрашивать персонал, кто за ним работал, а у тебя такая приметная мордашка.

Оми благодарно улыбнулся, небрежно махнул рукой и исчез за стеклянной дверью кафе. Йоджи выскользнул из машины и двинулся в направлении сияющей неподалеку вывески ночного клуба.

– Айя, – сказал Кен после недолгой паузы. – Они ведь могли нас всех убить сегодня. Легко. Мы им зачем-то нужны. По-моему, пока не поздно, мы должны выяснить, зачем.

Абиссинец пожал плечами и отвернулся, глядя сквозь ярко освещенное окно интернет-кафе на ряды компьютеров, на светловолосую голову Оми, полускрытую монитором. Даже сейчас, посреди ночи, в кафе было полно народу. Студенты, хакеры, а может быть, просто занятые люди, вырвались поиграть, отрешиться от повседневных забот, проверить почту, отправить весточку любимым...

Оми шустро барабанил по клавиатуре, почти не трогая мышку, и самодовольно улыбался. Он всегда улыбался так: снисходительно и высокомерно, как победитель, просачиваясь сквозь защиту, поставленную профессионалами. Конечно, он имел все основания гордиться своим хакерским талантом: подросток, школьник, без специального образования, с тяжелой амнезией...

Впрочем, амнезии теперь не было. Все эти новости следовало хорошенько обдумать – Айя хотел верить Оми, хотел по-прежнему считать его товарищем и соратником, но кровь – не водица, и то, что мальчик оказался отпрыском Такатори, могло изменить абсолютно все.

Словно услышав его мысли, Оми замер и нахмурился, и Айя почти смутился, прежде чем вспомнил, что знает только одного телепата. Как обычно, при мысли о Шульдихе его размышления быстро начали приобретать неуместный эротический оттенок. Возвращение нагруженного бутылками Йоджи только подлило масла в огонь. Перенесенная им телепатическая трепка сбила с блондина обычную похабную маску, он выглядел потерянным, беззащитным, трагически красивым. Котяра... Что бы это могло значить, интересно?

– Айя! Очнись, поехали!

Оми уже сидел в машине, рассовывая по карманам диски и перебирая толстую пачку распечаток. Абиссинец торопливо повернул ключ в зажигании и повел машину обратно к магазину, надеясь, что если он и покраснел, то не слишком заметно.

– Значит, так, – сказал Оми. – Все это может быть чепухой или фальсификацией. Надо будет проверять и перепроверять. Но если все это это правда, то мы только что вскрыли секретный архив будущего премьер-министра Японии Такатори Рейдзи. Финансовые сводки по его грязным делишкам, личная переписка, планы и отчеты по откровенно преступной деятельности. Ох, надеюсь, я хорошо почистил логи. Кто шокирован таким поведением выдающегося политика, поднимите руки.

– Даже я не шокирован, – ответил Кудо. – Вы же рассказывали, что он был на этих подпольных гладиаторских боях, как их там...

– Йоджи, вот здесь я нашел кое-что интересное для тебя, – Оми аккуратно отделил несколько листочков от стопки и передал их блондину. – Кен-кун, а вот тут... Только ты не расстраивайся, хорошо? Я помню, как ты тогда переживал, когда твой друг Казе… Может, ты не хочешь вспоминать про плохое, ведь уже ничего не...

Кен молча взял протянутые ему распечатки и углубился в чтение.

– Йоджи, оставь спиртного, – сказал он через несколько минут. – Оми, как скоро это все можно будет проверить?

– Я займусь прямо сейчас, я не устал. И, пожалуй, не пойду завтра в школу. Ребята, вы завтра мою вечернюю смену в магазине не отработаете?

– Отработаю с удовольствием, – сказал Йоджи. – Спасибо тебе, Оми. Я так и знал, что за этим чертовым клубом стоит кто-то из верхушки. Эта свинья Такатори получал денежки с каждой замученной девчонки, это из-за него Аска...

Он прервал себя на полуслове и отхлебнул виски из горлышка, не морщась.

– Ты только проверь эту информацию, Оми, – продолжил он. – А потом, будь что будет, я… черт, я белый охотник на темных тварей, это моя работа, в конце концов. Я найду способ, и мне наплевать, что потом со мной станет.

– Господи Боже, – пробормотал Кен, шурша страницами. – Я знал, я знал! Его заманили, завербовали, он бы сам никогда, никогда, он был хороший, только слабый. Если бы не они, если бы он их никогда не встретил, у нас бы все было хорошо, он ведь любил меня, я знаю. Если бы не они, он бы был жив, и я бы играл, и мы были бы вместе! А Такатори заплатил им, и они сделали Казе предателем, сломали его, и Такатори даже не знал, сколько жизней он губит из-за этих проклятых денег, ему наплевать!

Йоджи хлопнул Кена по плечу и сунул ему в руку открытую бутылку виски.

– Не хандри, Кен-кен. Я с ним и за тебя разберусь.

– Нет, Йоджи, я...

– Это наверняка дезинформация, – перебил их Айя. – Не может быть, чтобы у каждого члена нашей команды был повод ненавидеть Такатори. Таких совпадений не бывает.

– А вот тут ты неправ, Айя, – заметил Оми, пробегая глазами страницу за страницей. – Я почти уверен, что Персия подобрал нас специально, чтобы использовать для его личной вендетты против Рейдзи, когда мы как следует оперимся и сработаемся. Думаю, это должна была быть наша последняя миссия. Белые камикадзе света, вот кто мы на самом деле.

– Ты думаешь, Персия способен на такое? – задумчиво спросил Кудо.

– Он-то? Конечно, – спокойно ответил Оми. – Такатори способны на все, Йоджи-кун.

5. Теория.

 

Кроуфорд откинулся на спинку дивана, жмурясь, яростно массируя виски. Голова раскалывалась от вызванной видениями мигрени, но он продолжал цепляться за отрывочные образы, пытаясь выстроить их в связную цепочку, найти начало и конец, понять, где ошибка.

Подушки сдвинулись под новым весом. Наги тихонько завозился рядом, устраиваясь поудобнее.

– Что? – спросил Кроуфорд, не открывая глаз.

– Ты не видел, что там будут Вайсс?

– Видел. Не волнуйся, все под контролем.

– Я же вижу, что нет.

Мальчишка заслужил быть в курсе событий, и Брэд с удовольствием объяснил бы, если б сам понимал. Впрочем, иногда разговоры с Наги оказывались полезны – вундеркинд легко ловил логические погрешности его рассуждений, видимо, программирование научило его мыслить дисциплинированно. В конце концов, одна голова хорошо...

– Я проверял, насколько эластична эта ветвь реальности, – сказал Кроуфорд. – Как правило, каждый мой, в буквальном смысле непредвиденный, поступок так или иначе меняет мои видения. Так я оцениваю, что и в какой мере определяет конечный исход.

Это часто приносило хорошие результаты. Иногда реальность перестраивалась в унисон его действий – итог оставался тот же, что и раньше, но ведущие к нему события становились другими. Это помогало отследить силы, выравнивающие причинно-следственные связи, найти слабые места, выяснить, что противилось изменениям, а что их провоцировало. Иногда это позволяло ему выявить противников и союзников, на которых он обращал недостаточно внимания, и помогало понять, сколько у него было свободы маневра.

– Я послал Шульдиха предупредить Вайсс о засаде и хотел увидеть, что изменится, – продолжил он.

Оракул замолчал, снова проигрывая в голове все случившееся и предвиденное, сравнивая и оценивая. Наги терпеливо ждал несколько минут, и, наконец, не выдержал:

– И что изменилось?

– Ничего, – неохотно признался Кроуфорд. – Абсолютно. Ни малейшей новой детали, все видения остались теми же. Как будто я ничего не делал.

Наги кивнул, обдумывая сказанное, но Кроуфорд уже знал, что ничего дельного он не предложит. Если бы механизм видений поддавался логике, если бы будущим можно было по-настоящему управлять... Пока что удавалось только плыть по течению, проскальзывать меж волн и надеяться, что этот поток несет их туда, куда нужно, что он увидит все подводные камни до того, как будет поздно.

– Ты есмь перст, – замогильным голосом пробубнил Фарфарелло, неслышно появляясь рядом с диваном.

– Я есмь кто? – грозно нахмурился Кроуфорд. Ирландец нетерпеливо вздохнул и принялся замысловато жестикулировать пальцами, как он иногда делал, пытаясь обьяснить неверующим сложные теологические концепции.

– Ты ничего не можешь изменить, потому что это все для тебя. Ты – глаз урагана, огонь идет за тобой. Объект в покое нельзя остановить, Кроуфорд. Рок ведет тебя в пустыню.

Это звучало многообещающе – в свете последних событий в международной политике некоторые пустынные регионы предоставляли массу возможностей предприимчивым людям. Кроуфорд по инерции начал перебирать в уме самые геополитически заманчивые пункты и расположенные в них стратегические объекты, но вовремя остановился и решительно тряхнул головой:

– Фарфарелло, мне не нужны твои туманные предсказания, я со своими разобраться не могу. Ни в какую пустыню я не собираюсь, так что...

– Пустыня – это место выбора, – снисходительно пояснил ирландец. – Принято считать, что местом выбора был сад, но к тому времени уже все было давно решено. Очередной лицемерный трюк. Моление о чаше с самого начала было фарсом.

Смутно знакомая символика всколыхнула в душе Оракула нехорошие подозрения. Он подозрительно покосился на подчиненного и спросил:

– Ты помнишь, что я хоть и пророк, но никоим образом не мессия, да?

– Кроуфорд, ну это же аллегория! – всплеснул руками Фарфарелло. – Как можно не понимать таких элементарных вещей?

Наги тихонько хихикнул, прикрывая лицо ладошкой. Брэд начал медленно закипать и придумывать дисциплинарное взыскание для обнаглевшей группы, и тут его осенило.

– Это погрешность процесса, – сказал он. – Решения, основанные на видениях, можно принимать только интуитивно, потому что большая часть информации сбрасывается в подкорку, и ее нельзя игнорировать. А значит...

– Значит, ты делаешь, как подсказывает инстинкт? – переспросил Наги, оживляясь. – Потому что так ты учитываешь то, чего не знаешь?

– Бога это бесит, – сказал Фарфарелло, благоговейно поглаживая начальника по коленке. – Он темнит воду во облацех, а наш пророк в ней рыбку ловит. На ощупь.

Кроуфорд раздраженно оттолкнул его руку, пытаясь организовать сбивчивые мысли в стройную конструкцию.

– Я так ориентирован на цели, что мое собственное подсознание ограничивает мою свободу воли, – сказал он. – Интуиция предлагает мне только ходы, которые не ставят нужное мне будущее под удар. Ловушка-22. Я не могу ничего изменить, потому что не хочу.

– А я что сказал? Я же это же и сказал! – обиженно заявил Фарфарелло. – Ты совсем меня не слушаешь. Где Шульдих?

– Риторические вопросы задавай Богу, – отрезал Кроуфорд. – Все. Хватит на сегодня. Всем спать.

 

* * *

 

В палате царил интимный сумрак – верхний свет после одиннадцати зажигали только в случае врачебной необходимости, и они предпочли обойтись настольной лампой. В этом мягком, рассеянном освещении мучнисто-белое личико сестры казалось живым и румяным, и если бы не грабительские взятки, которые приходилось давать медсестрам за визиты в такое внеурочное время, Айя всегда приходил бы сюда после наступления темноты.

Шульдих стоял в углу комнаты, согнувшись над раковиной, выжидая, когда приступы рвоты перестанут выворачивать его уже опустошенный желудок. Айя придерживал его волосы, неловко собрав их в горсть, чтобы блестящие рыжие пряди не испачкались, а свободной ладонью легонько поглаживал ссутуленные плечи, вздрагивающие под зеленым сукном.

– А, черт, – простонал Шульдих, смахивая выступившие на глазах слезы. – Как ты уговорил меня на это, Фудзимия, понятия не имею.

– Теперь ты, можно сказать, познакомился с моей семьей, – неуклюже пошутил Айя. – Она... Ты увидел что-нибудь?

Шульдих оторвался от раковины, глянул через плечо на широкую больничную кровать и худенькое тельце, неподвижно покоящееся в самом центре.

– Если бы там ничего не было, меня бы так не полоскало. Она еще тут, но сама не проснется: девочка очень хочет умереть, только врачи, злодеи, не дают, да еще ты ее не отпускаешь. Тут нужно несколько телепатов класса альфа, чтобы тянули ее в связке...

Он наклонился, жадно глотая воду из-под крана, прополоскал рот, вытер лицо рукавом. Айя прислонился к стене – занимать единственный стул в палате было неудобно, все-таки Шульдих был гостем – и осторожно спросил:

– Альфа? А ты какого класса?

– Я? Да ты совсем обнаглел, Фудзимия. Не скажу!

Он шагнул к двери, нетерпеливо шаря по карманам в поисках сигарет, пошатнулся, ухватился за шторку на кровати и с грохотом рухнул на пол, с мясом выдирая ткань из креплений.

Айя метнулся к нему на помощь, но тот уже пришел в себя, с отвращением отшвырнул шторку и попытался подняться, опираясь на кровать.

– Сиди, – велел Айя, удерживая его на полу. – Надо подождать, иначе голова опять закружится. Что случилось?

– Это бывает, это ерунда, – пробормотал телепат. – Все твоя сестрица, зараза... Сейчас пройдет.

Он уронил голову на кровать, часто дыша сквозь зубы, прикрыл глаза и смахнул ладонью капельки пота из-под края банданы. Айя устроился на полу рядом с ним, задумчиво рассматривая побледневшее лицо, тонкие веки, легкие тени под глазами, растрепанные прядки огненных волос...

– Шульдих, – спросил он. – Ты нас подставляешь? Вся эта иформация по Такатори – это ловушка?

– Ох, да кому вы нужны, подставлять вас. Я, наоборот, кручусь как угорь на сковороде, чтобы оставить вас в живых, вы же вечно суетесь куда попало... Эти данные я собирался отдать позже, просто к случаю пришлось. А ты чем опять недоволен?

Айя пожал плечами, придвигаясь поближе, осторожно провел ладонью по рукаву зеленого пиджака. Шульдих не двинулся с места, не отстранился, как будто вовсе ничего не почувствовал. Ободренный успехом, Ран поднялся на колени и склонился над усталым запрокинутым лицом телепата.

– Поведение остальных меня беспокоит, – признался он. – Наверно, это лицемерие с моей стороны, но...

– Да нет, я прекрасно понимаю, – ухмыльнулся Шульдих. – Ты первый начал, ты мечтал убить Такатори еще до того, как это стало модно, а теперь все примазываются. Обидно, да?

– Молчи, – мягко сказал Айя, обнял его за шею и поцеловал кривящиеся в усмешке губы.

Шульдих тихонько хмыкнул ему в рот, податливо ответил на поцелуй, без возражений повернулся поудобнее, когда Айя оседлал его, притиснул к кровати и принялся медленно, сдерживая дрожь, расстегивать пуговицу за пуговицей на его легкомысленной голубой рубашке, пробуя на вкус каждый квадратный сантиметр обнажившейся кожи, сдвигаясь все ниже и ниже. Он закрыл глаза, выводя языком таинственные узоры по вздрагивающему животу Шульдиха, жадно слушая его сбивчивое дыхание и равномерное попискивание системы жизнеобеспечения. Присутствие сестры нисколько не мешало. Ему вспоминались их семейные путешествия, паломничества в горные храмы, ночевки в палатках. Иногда он просыпался ночью и сквозь сонное посапывание Айи слышал приглушенные голоса родителей, тихий смех мамы, шуршание их спального мешка, и торопливо засыпал снова, сконфуженный, но счастливый, потому что родители любили друг друга, и ничто не могло разрушить его семью, ничто не могло разлучить их…

– Ох, Ран, – простонал Шульдих, запуская обе руки в его волосы и накручивая хвостики себе на пальцы, – Ран... За что я тебя люблю, так это за практичность. Конечно! Если я вас заманиваю в ловушку, то надо быстренько взять с меня все, что можно. Диагноз для сестры, доступ к телу...

– Я ничего такого не думаю, – невнятно пробормотал Айя, вылизывая пупок телепата и одновременно пытаясь расстегнуть хитрую иностранную пряжку на его ремне. Твердый член Шульдиха упирался в ремень снизу и ужасно мешал и отвлекал, излучая тепло и одуряющий пряный запах даже через одежду.

– Думаешь, просто сам не догадываешься. Ты такой смешной... Всерьез думаешь, что от твоих поступков и решений что-то зависит. Ты тут никто, ты пешка в этой игре.

– Я ладья, – возразил Айя, оставил ремень в покое и решительно положил руку на эрекцию Шульдиха, чувствуя каждую венку сквозь тонкую дорогую ткань.- Я делаю, что хочу и что должен. Кто-то может получать выгоду от моих действий, мне все равно.

Он провел пальцами по мягкой головке, и телепат вздрогнул, ахнул, вытянулся в струнку, судорожно сжимая пальцы, запутанные в его волосах.

– Перестань, – потребовал он, как только Ран нашел правильный, судя по пульсации под его пальцами, ритм. – Я... у меня голова болит после твоей сестры. – Он хихикнул и тут же поежился. – И вообще... От тебя смертью пахнет, Фудзимия.

Айя хотел возразить, что на руках немца наверняка куда больше крови невинных, но не мог оторвать губ от горячей тонкой кожи над остро выступающей бедренной косточкой Шульдиха. К тому же сейчас ему было все равно, кто из них двоих является более темной тварью, потому что он нащупал под бежевыми брюками шокирующе узенькие плавки и был всерьез настроен их увидеть. Телепат фыркнул, видимо, прочитав его мысли.

– Я про твою смерть, Ран. Ты такой же полутруп, как твоя сестричка, на тебе все давно поставили крест, и ты в первую очередь. Мне противно в это окунаться. Убери руки.

Айя остановился, не отстраняясь, выжидая. Член Шульдиха по-прежнему был опьяняюще тверд в его ладони, пульс под его светлой кожей колотился как бешеный; он явно хотел его, но зачем-то бессовестно врал, и хотя эти загадочные гайдзинские капризы были Рану непонятны, он не хотел применять силу.

Шульдих глубоко вдохнул несколько раз, стиснул зубы, оттолкнул его и молча вышел из палаты, застегиваясь на ходу. Айя проводил его взглядом, слизывая с губ теплый соленый привкус его кожи, оперся спиной на кровать и нашел на ощупь руку сестры. Тихонько сжал ее вялые тонкие пальчики и спросил:

– Ну, как он тебе?

 

* * *

 

Видение разбудило его, мягко скользнув по поверхности сознания – сгусток тактильных ощущений, жгуче-приятный, светлый. Кроуфорд улыбнулся в подушку, легконько потянулся в предвкушении и принялся терпеливо ждать, не торопя события.

Дверь спальни беззвучно приоткрылась, ковер заглушил легкие шаги. Шорох ткани, знакомое дыхание, чуть слышный звон пружин в матраце, и вот, наконец, Шульдих. Кожа прохладная, только что с улицы, волосы пахнут табаком и ветром. Устраивается под одеялом, придвигается ближе, осторожно обвивает его руками...

– Мм, – пожаловался Брэд, прижимаясь спиной к своему телепату. – Ноги холодные...

Тот улыбнулся – Кроуфорд почувствовал, как движутся губы, прижатые к его коже, – сдвинул руку пониже, просунул пальцы под резинку пижамных штанов.

– Брэд?

– Угу, – с готовностью промычал Кроуфорд, все еще полусонный, и повернулся поудобнее. Шульдих перегнулся через него, принялся вслепую шарить по прикроватному столику, роняя на пол будильник, книжку, таблетки от головной боли, пустую пепельницу, которую Оракул держал специально для него... Брэд спас лампу и стакан с минералкой, сам нашел тюбик со смазкой, сунул в ладонь телепату, избавился от пижамы и снова прижался щекой к подушке, довольно вздыхая.

Он мог бы снова уснуть под убаюкивающие, приятные поглаживания умелых пальцев, слушая его убыстряющееся дыхание и грея его ледяные ноги своим теплом. Шульдих легонько целовал его спину, поглаживал живот, терся горячим членом о бедро, и Кроуфорд хотел повернуться, включить свет, увидеть любимое лицо, но ему было так хорошо и уютно...

Шульдих вынул пальцы и наконец прижался к нему всем телом, тесно-тесно, просунул коленку меж его ног, толкнулся внутрь, неглубоко, дразняще. Кроуфорд подался ему навстречу, вздрагивая от почти болезненного удовольствия, тихо вздохнул, когда головка проскользнула внутрь. Шульдих медленно погрузился на всю глубину, наполняя его до отказа, накрыл его член ладонью и принялся поглаживать, слишком нежно, но куда спешить...

– Брэд, – позвал Шульдих. – Скажи мне, Фудзимия умрет?

– Теоретически, рано или поздно, – ответил Оракул, недовольно дергая бедрами, пытаясь задать более быстрый ритм. – Все там будем.

– Ты видишь его смерть?

– Я не намерен это обсуждать сейчас. Мы трахаемся или о Фудзимии мечтаем?

– Кроуфорд...

Брэд в тысячный раз проклял себя за эту неуместную слабость, остановился и тихо, отчетливо произнес:

– Я добьюсь цели любой ценой. Если понадобится – Фудзимия умрет. Если придется пожертвовать тобой, кем угодно из нас, я это сделаю. Мне нужно, чтобы ты это знал.

Шульдих тяжело вздохнул, кивнул, обвил его член пальцами и начал двигаться, привычно, умело, сладко, прогоняя раздражение и мрачные мысли.

– Я знаю, конечно, я знаю, ты мне сразу сказал, – бормотал он, кусая Брэда за шею, слишком сильно, наверняка оставляя отметины. – Еще тогда, шесть лет назад...

– Шульдих...

– Я знаю, Кроуфорд. Я с тобой.

Конец второй части

Часть третья. Измена.

1. Отличник.

 

В тот день Брэд проснулся, как всегда – по первому звонку. Позанимался в спортзале, принял душ и решил на всякий случай не завтракать. Вернулся к себе в комнату, оделся в свежевыстиранную, только что из прачечной униформу. Тоже, в общем-то, на всякий случай, но еще и в честь сегодняшнего праздника. Зеркала у него не было, поэтому он снял очки и подмигнул своему отражению в стеклах:

– С днем рождения, Брэдли.

Восемнадцать лет исполняется только раз в жизни, а при подобном раскладе девятнадцать могло и не исполниться, поэтому праздником нужно было наслаждаться на всю катушку. Он повалялся на кровати, немного почитал, попытался заглянуть в будущее. Будущее было темно и неопределенно.

До прихода инструктора оставалось всего ничего. Брэд был абсолютно спокоен, даже в приподнятом расположении духа. Он устроился на подоконнике и принялся эстетически наслаждаться лазурево-синим небом с легкими пушистыми облачками. День-то какой, в такой день и…

Знакомый черный БМВ зарулил в ворота и тормознул у главного входа. Карл и Гюнтер выбрались из машины, сладко потянулись и выволокли из багажника худенького подростка лет тринадцати. Измученный духотой и тряской, мальчик еле стоял на ногах, но отбивался так отчаянно, словно знал, что его ожидает. А может, и знал, если телепат или оракул.

Кроуфорд увидел ближайшее будущее и ухмыльнулся.

Гюнтер взвыл, оглушенный внезапной пси-атакой, упал на колени, заливая безукоризненный костюмчик кровью из носа. Мальчишка с размаху пнул опешившего Карла в пах и понесся к воротам со скоростью порядка сорока километров в час. Брэд восхищенно присвистнул.

Часовые на вышках, как всегда, не дремали, но даже с двумя дротиками в спине парнишка бежал еще несколько секунд, каким-то чудом преодолевая действие транквилизаторов, пока не рухнул лицом вниз на аккуратно подстриженный газон. Его длинные рыжие волосы красиво рассыпались на изумрудно-зеленой траве. Оклемавшиеся Карл и Гюнтер кое-как доковыляли до бесчувственного тела, без энтузиазма отвесили ему несколько пинков под ребра и нацепили наручники. Парни из группы захвата давно привыкли к фокусам новичков и особенно на них не злились. Они цапнули мальчишку за шиворот и поволокли по гравиевой дорожке к корпусу.

– Добро пожаловать в Розенкройц, – вслух сказал Брэд.

Его тренер должен был появиться в комнате через две минуты. Брэд пригладил волосы, хотя они все равно тут же встали торчком, выпил полстакана воды, усилием воли заставил себя не метаться по комнате. Он был спокоен, руки не дрожали, ладони были сухие, сердце не колотилось.

– Ну, здравствуй, именинник!

– Здравствуйте, герр Миллер.

– Надо бы тебя как следует поздравить, да сейчас некогда – тебя уже ждут.

– Я готов, – кивнул Брэд, стараясь не показать радости по поводу нежданного везения. После “поздравления” от тренера ему было бы труднее владеть собой, а сейчас от его самообладания зависела вся его дальнейшая судьба.

Пока они шагали длинными коридорами и поднимались на лифте в пентхаус, все знакомые молча провожали его взглядами. Никто не поздоровался, никто даже не кивнул, и он прекрасно их понимал, потому что и сам никогда не здоровался с теми, кого вели этим маршрутом.

Тяжелые двери распахнулись на обе створки без видимой помощи, и он вошел в роскошно отделанный кабинет. Стены были обшиты дубовыми панелями, картины на стенах наводили на мысли о произведениях искусства, пропавших в сороковых из Восточной Европы. Через огромное окно в комнату врывался солнечный свет и бил прямо в глаза посетителям, оставляя в тени лицо человека за письменным столом.

Брэд и не хотел его разглядывать. Человек был стар и уродлив, и его белесые глаза сверкали таким жутким огнем, что смотреть в них было совершенно ни к чему.

– Вот он, – провозгласил Миллер, подталкивая воспитанника поближе к столу. – Наш именинничек, Брэд Кроуфорд. Спортсмен, боксер, снайпер, лучший в классе по большинству дисциплин. Характеристики от всех педагогов – безупречные. Как его тренер могу с уверенностью сказать – провидческий талант, не имеющий равных в его поколении, превосходное владение всеми аспектами дара. Мальчик послушный, умненький, старательный, предан нам душой и телом. Вырастили как родного, можно сказать.

Брэду показалось, что Миллер вот-вот прослезится. От волнения, наверное. Если его протеже одобрят, то ему, как инструктору, полагается внушительное вознаграждение за ударно проделанную работу. А если не одобрят, то Миллеру крупно повезет, если он своими ногами выйдет из этой комнаты.

– Все задатки лидера. Рекомендую его к тренировке для оперативной работы в качестве командира группы. Жаль, конечно, будет расставаться, такой славный паренек, но интересы дела – прежде всего!

Миллер хлопнул его по заду, Брэд изобразил на лице похабную улыбочку и скромно потупился. Все эти несложные маневры он давно довел до автоматизма.

– Хорошенький мальчик, – проскрипел старик из кресла. – Ну-ка, подойди поближе, дай на тебя посмотреть.

Брэд послушно шагнул вперед, поднял голову, стараясь не щуриться от света. Поза почтительная, но не подобострастная: все-таки он претендует на роль лидера, не должен выглядеть совсем беспозвоночным. Страшные глаза медленно ощупали его с ног до головы – он явственно чувствовал давление на кожу там, где взгляд задерживался чуть дольше. Похоже, старикашка был телекинетиком.

– Ну-ну, – покивал старик. – Посмотрим, что у тебя на уме. Диего, займись.

Из темного угла комнаты неслышно появился молодой человек лет двадцати пяти, встал рядом с креслом и задумчиво склонил голову на бок. Смуглый, темноволосый, вычурно одетый в узкие кожаные брюки и яркую облегающую рубашку, запястья в несколько рядов унизаны браслетами, шею обвивает черный кожаный ошейник. Брэд изумленно уставился на него и почти не заметил легкого покалывания в затылке. Только когда реальность неуловимо дрогнула перед его глазами и воспоминания всей жизни начали мелькать в голове пестрым калейдоскопом, он понял, что попался.

Телепат класса альфа. С днем рождения, Брэдли, вот ты и допрыгался.

Он был готов к поверхностному скану: тренировался не первый год, умел закрываться и маскировать защиту, умел прятать тайны у самой поверхности. Но все эти трюки могли помочь только против рядовых телепатов, вроде тех, что сканировали новичков и вправляли мозги тем, у кого их сносило от пси-нагрузкок или просто от прелестей проживания в Розенкройц. То, что он умел, просто не могло сработать против пси класса альфа. Никак не могло. Но он все равно пытался, отчаянно барахтался, как лягушка в стакане с молоком, юлил, ускользал из-под неотвратимого, плавно усиливающегося давления на разум и волю.

Я лоялен, я верен, я предан нашему общему делу...

Телепат улыбался и шел глубже, и Брэд задыхался, дрожал, улыбался в ответ.

Правда, вот она, правда: мне плевать на идеологию, я честолюбив, я хочу сделать карьеру, я хочу признания, уважения, я хочу доказать всем, что я лучше, лучше, лучше всех...

Хорошо, правда, настоящая правда: я устал бояться, я устал быть внизу, я хочу власти, я хочу сам принимать решения, я хочу быть тем, кого боятся те, кто внизу...

Правда, вся правда: его бессильная злоба, его желание выместить все годы муштры и дрессировки на них, на других, на обыкновенных. Бежать, кусать, рвать на части, он – ручной зверь Розенкройц, он хочет на охоту...

Он перестал чувствовать телепата внутри своего разума: скан пошел слишком глубоко, дальше его сознательных мыслей, в самую сердцевину, туда, где ничего не спрячешь, туда, где не было ничего, кроме правды.

Когда Диего одобрительно кивнул, Брэд подумал, что галлюцинирует.

Он плохо помнил, как они вышли из кабинета, как спускались на лифте. Инструктор что-то радостно бормотал, пребывая в легкой счастливой истерике. Брэд кивал и цеплялся руками за стену, потому что ноги не держали совершенно. Насквозь мокрая рубашка неприятно липла к спине, и сердце все еще колотилось с перебоями, но хуже всего было то, что только малую часть этих симптомов можно было списать на последствия глубокого скана. Нервишки. Перепугался, как истеричная барышня.

Руки все еще тряслись, когда он раздевался в душевой комнате, но горячая вода помогла, как обычно. Судорожно напряженные мышцы на шее и плечах послушно расслабились, теплый пар растворил комок в горле, дрожь прошла, смытая прочь вместе с холодным потом. Все было позади. Он справился.

Он вслепую потянулся выключить воду и еле успел отдернуть руку, предупрежденный видением буквально за полсекунды. Он выскользнул из-под каскада воды, протер глаза и сердито уставился в ухмыляющееся лицо Диего.

– Как долго я тебя искал, – провозгласил телепат. Он ухитрился незаметно просочиться в душевую кабинку и теперь стоял, держа руку на кране, прижимаясь к стене, чтобы не попадать под горячие брызги.

– Давай не будем выключать воду, тут могут быть «жучки», – предложил он. – Так нас не услышат.

Брэд молчал, лихорадочно пытаясь разобраться в неожиданно запутавшихся линиях вероятности.

– Меня нельзя обмануть, – мягко произнес Диего. – Я всегда иду до конца. Я видел все, что в тебе есть, спортсмен-отличник. Я залез в тебя так глубоко, что это даже негигиенично… Теперь ты долго будешь мне сниться.

– Чего ты хочешь? – раздраженно спросил Брэд. Он был голый и мокрый, кафельная стенка за спиной неприятно холодила кожу, и он не был настроен играть в малопонятные игры. Если бы телепат действительно увидел лишнее, Брэда прямо из кабинета начальства утащили бы в подвал, следовательно, никакой опасности не было.

– Я? Я хочу того же, чего и ты.

Это почти наверняка было провокацией, но удержаться от соблазна было чертовски трудно. Немного поразмыслив, он решил, что удерживаться ни к чему: за такую мелкую провинность его не станут понижать в ранге, а на любые другие наказания ему давно было наплевать. Он действительно хотел этого телепата – хотел попользоваться такой экзотической игрушкой, хотел бросить вызов старому сморщенному уродцу хотя бы таким недостойным и мелочным способом.

– Ладно, – выдохнул он, отбросил со лба мокрые волосы и протянул руку к шнуровке, на которой держались кожаные штаны Диего, но тот отстранился и сунул Брэду чистое полотенце.

– Да, это тоже рад бы, но некогда. Слушай внимательно. Меня нельзя обмануть и от меня ничего нельзя скрыть. Я давно знаю, как уничтожить их всех одним ударом. Я уже много лет ищу того, кто бы мог это сделать, и ты, по-моему, подходишь идеально.

Брэд медленно вытер лицо, обмотал полотенце вокруг бедер. Его эрекция стремительно спадала. Не удивительно.

– Даже если это шутка, – холодно сказал он, – ты понимаешь, что я должен сообщить куда следует. Пожалуйста, посторонись и дай мне выйти, я не хочу тебя бить, это против правил.

Телепат ударил первым, со стремительностью, которой Брэд никак не ожидал от этого выставленного напоказ чувственно-ленивого тела. Физически он только легонько толкнул Кроуфорда ладонью в лоб, но пси-атака была намного мощнее любой ранее им испытанной. Он пришел в себя уже на полу душевой кабинки со страшной головной болью, мельтешащими позади глазных яблок вспышками света и новым невероятным знанием, которое ворочалось и барахталось в его разуме, пока он пытался переварить и усвоить полученную информацию. Ее было слишком много: образы наслаивались один на другой, детали плыли и смешивались, но ключевые моменты он все-таки ухватил, удержал в памяти, упрямо не давая им соскользнуть в подсознание. Древние боги, мистический ритуал – все это казалось идиотской выдумкой, но если в этом была хоть крупица правды...

– Не подведи, Брэд Кроуфорд, – сказал Диего. – Больше я тебе ничем помочь не смогу, но, думаю, этого должно хватить.

– Как ты… Ладно, это понятно. Но почему ты еще жив? – спросил Брэд, прижимаясь пылающим лбом к приятно холодному кафелю. – Они что, не знают, что ты знаешь?

– Все, кто знал, уже давно ходят под себя и работают в лаборатории морскими свинками. Пси-талант – разрушительная вещь, мозг часто не выдерживает, это так трагично... Другие, может быть, о чем-то догадываются, – пожал плечами Диего. – Но их это не беспокоит. Я же телепат.

– И?

– Ну, Кроуфорд, разве ты не знаешь? Телепаты безобидны. Они зациклены на себе и живут ради секса. Они боятся боли, у них гиперактивное воображение, их легко запугать. Они безвольны, управляемы, психически неуравновешены, истеричны. Полезные орудия, забавные игрушки...

Кроуфорд скорчился на полу, пытаясь не смеяться – силком вбитые в голову данные вызывали дикую мигрень при каждом неосторожном движении.

– В моей будущей команде обязательно должен быть телепат, – сказал он, наконец. – Я бы взял тебя, но тебя, конечно, мне не дадут.

– Не дадут, тут ты прав. Присмотрись к молодежи. Удачи тебе, Кроуфорд.

За ужином он чинно принимал поздравления от инструкторов и воспитанников, ловил на себе восхищенные взгляды младших, притворялся, что не замечает адресованных ему соблазнительных улыбочек и подмигиваний. В свою комнату он вернулся один. Лег на кровать, прикрыл глаза, попытался отогнать на время все заботы, отбросить усталость и сосредоточиться. Ему нужно было хорошенько все обдумать, просчитать все варианты, вглядеться в будущее, разработать долговременную стратегию...

Сценка в душевой не давала ему покоя, крутилась в голове, проигрывалась с разнообразными вариациями. Как он ни старался думать о важном, в голову лезли только совершенно ненужные образы: узкие бедра Диего, ясные светло-карие глаза, нахальная ухмылочка. Через десять минут этой пытки Брэд выругался и расстегнул штаны.

– Очень надеюсь, что не все телепаты такие, – пробурчал он, поглаживая болезненно пульсирующий член и привычно устраивая его в руке. – Невозможно же будет работать.

2. Сделка

 

Кроуфорд дал Такатори выговориться, жестом успокоил вскинувшегося было Фарфарелло, поймал за рукав метнувшегося на министра Шульдиха, деликатно откашлялся и произнес:

– Мистер Такатори, вы, разумеется, имеете полное право отказаться от наших услуг, но позволю себе заметить, такое важное решение следует принимать, только располагая полной информацией. Все, о чем я прошу, это пять минут конфиденциального разговора, и мы покинем здание, если вы по-прежнему будете на этом настаивать.

Такатори, при всем его высокомерном самодурстве, был неглуп, и на это был весь расчет. Он выдержал по-царски длинную паузу, небрежно кивнул и удалился, приглашающе оставив дверь приоткрытой.

– Удачи, – сказал Шульдих. Наги стиснул руку Кроуфорда в холодной ладошке, заговорщицки заглянул ему в глаза. Фарфарелло нервно облизнул обнаженное лезвие. Кроуфорд поправил очки и галстук и размеренно, стараясь не спешить, проследовал к кабинету министра.

Он планировал разговор с Такатори уже не первую неделю, но никак не мог разработать идеальный подход. Ошибиться было нельзя – неблагоприятный исход этих переговоров ставил под угрозу не только давно вынашиваемые планы, но и безопасность всей группы. Решив со скандалом уволить шпионов Эсцет, министр дал ему несказанно удачный повод. Кроуфорд и сам подумывал над тем, чтобы изящно спровоцировать конфликт, например, поручив Шульдиху телепатически раздуть паранойю политика, нужная ситуация сложилась сама собой, что наверняка было добрым предзнаменованием.

– Мистер Такатори, – начал он, устраиваясь на неудобном низком стуле перед письменным столом новоиспеченного премьера. – Вы абсолютно правы. Наша позиция телохранителей – всего лишь легенда, хотя обеспечение вашей безопасности, безусловно, входит в круг наших обязанностей. До тех пор, пока ваша политика не расходится с планами Эсцет. Мы оба это знаем. Теперь о том, что пока, возможно, знаю только я. Ваше поведение уже давно беспокоит Эсцет. Им нужна была послушная марионетка, и вы их разочаровали. Ваше имя в черном списке, и приказ о вашем устранении будет отдан самое большее через месяц. В настоящее время они планируют серьезную операцию и не хотят распылять ресурсы. Это плюс. Минус то, что если вы пойдете на открытый бунт, у них не будет выбора, и вас уберут немедленно. Им нужна Япония, именно сейчас как никогда раньше, и они не остановятся ни перед чем.

– Я готов к войне, – холодно произнес министр. – Мне пока непонятна цель этого разговора.

– Я хочу предложить деловое сотрудничество, – сказал Кроуфорд. Он чувствовал себя, как человек, летящий с обрыва в пропасть, и головокружительное ощущение полета опьяняло, полностью заглушая страх. – Война с Эсцет не обойдется малой кровью, организации уже много лет, против нее бунтовали и раньше, всегда безуспешно. Но я могу дать вам решающее преимущество. Видите ли, политика моей группы тоже расходится с планами Эсцет. Вы контролируете армию. Я располагаю всей нужной информацией и пользуюсь их полным доверием.

Теперь была его очередь делать невыносимо длинную паузу, ожидая реакции Такатори. Играть в гляделки с профессиональным политиком было непросто, но Кроуфорд сконцентрировался на непосредственном будущем, и это помогло ждать – он уже видел, что собеседника хватит меньше чем на минуту.

– Чего ты хочешь, Кроуфорд? – спросил министр.

– Как я уже сказал, Эсцет меня не устраивают. Меня вполне устраиваете вы. Все, чего хочу я, в полной мере взаимовыгодно: после совместного решения нашей общей проблемы группа Шварц хотела бы остаться в Японии и работать на вас. Это не является условием нашего участия в операции, но по-моему, мы будем довольны друг другом.

– Вам нужна будет защита от друзей ваших хозяев, – уточнил Такатори.

– Да, – признал Кроуфорд. – Так же, как и вам, мистер Такатори. Вместе мы справимся. Поодиночке – вряд ли.

– Я вижу, ты все распланировал, – покивал Такатори. – Ну, излагай.

Кроуфорд быстро обрисовал план устранения верхушки Эсцет, так, как это пришло к нему в видениях годы назад и с тех пор практически не изменялось, только обрастало деталями и подробностями. Уловив многообещающий огонек в темных глазах политика, он откинулся на спинку стула и заговорил о далеко идущих планах, пересыпая их лестью и цветистыми эпитетами. Радужное будущее Японии и ее нового премьер-министра с Кроуфордом в роли придворного советника и доверенного лица, а позже – представителя интересов клана Такатори на континенте, в Китае, Корее, а там, глядишь, и за океаном...

Такатори кивал, задавал толковые вопросы, расставлял приоритеты, неторопливо крутя в пальцах золотую ручку.

– И какие ты можешь дать гарантии, что все это не является очередной провокацией со стороны Эсцет? – спросил он наконец.

– Мистер Такатори, вы же ничего не теряете, – пожал плечами Кроуфорд. – Если вы не будете плясать под их дудку, это верная смерть в любом случае, а вы и так не намерены этого делать. Мы рискуем гораздо больше, доверяясь вам. Конечно, если вы сообщите Эсцет о моем предложении, вам вряд ли поверят, учитывая, что вы уже в немилости, а моя группа – одна из элитных, с безупречной репутацией. Но тем не менее, это может мне сильно повредить.

Такатори задумался, пристально вглядываясь ему в глаза. Оракул постарался выглядеть честным и невинным, старательно копируя выражение лица Шульдиха, только что стянувшего двести баксов из кошелька начальника.

– Хорошо. Я отменю распоряжения о вашем увольнении. Если Эсцет будет задавать мне вопросы, я скажу, что трения были вызваны персональными разногласиями, и я принял ваши извинения.

Кроуфорд скривился, маскируя ликование. Такатори заглотил наживку, но правдоподобности ради следовало показать недовольство навязанной ему ролью взбалмошной примадонны. Впрочем, если дело дойдет до вопросов, Эсцет наверняка подумают, что «персональные разногласия» у Такатори возникли не с Брэдом, а с Шульдихом – у рыжего был талант доводить начальство до белого каления.

– Наше совместное будущее мы обсудим, когда первая часть плана будет выполнена, – продолжил Такатори.

Кроуфорд страдальчески кивнул, по-прежнему дуясь. Такатори явно собирался его кинуть, но Оракул сам планировал устранить временного союзника, как только тот перестанет быть полезным, так что это было несущественно. В любом случае, чтобы Такатори не тянуло на непредвиденные поступки, он должен был чувствовать себя уверенно и в безопасности. Безоговорочное согласие Кроуфорда на любые условия означало, что позиция премьера надежна и выгодна, а Шварц зависимы от него и совершенно безвредны.

– Я хочу получить доступ к файлам Эсцет, касающимся меня и их планов на Японию.

– Это будет непросто, – сказал Кроуфорд, нисколько не кривя душой.

– Я в вас верю. И еще. Назовем это жестом доброй воли с твоей стороны... Я хочу Шульдиха.

Кроуфорд озадаченно моргнул, надеясь, что ослышался.

– В... в каком смысле?

Такатори спокойно смотрел на него из-под кустистых бровей, ухмыляясь краем губ, и неожиданно Кроуфорд почувствовал себя совсем щенком рядом с этим старым лисом. Этого он не предвидел.

– Я не могу ему приказать... – выдавил он наконец.

– Можешь, – отрезал премьер. – Иначе грош тебе цена как руководителю. А это значит, что сотрудничества у нас не получится.

– Я поговорю с ним, – сказал Кроуфорд, стараясь дышать ровно. Галстук стягивал ему шею, как проволока Балинеза, и он утешал себя только тем, что реагирует правдоподобно и убедительно.

– Поговори. У меня сегодня как раз свободный вечер, присылай его часам к восьми в особняк.

– Это будет долговременным контрактом? Мне нужно будет изменить график ночных дежурств. Не думаю, что Шульдих сможет адекватно исполнять обязанности вашего телохранителя с членом в заднице, так что...

Такатори хищно оскалился и рассмеялся, сочно и раскатисто. Кроуфорд уставился в пол, проклиная себя за дурацкий срыв.

– Я так и думал, что между вами что-то есть. Как он в постели? – заинтересованно спросил премьер.

– Нормально, – глухо ответил Кроуфорд, пожимая плечами. – Я, собственно, не гурман.

 

* * *

 

Вернувшись домой, Кроуфорд собрал команду в большой комнате, кратко изложил основные пункты переговоров с Такатори, подвел итог и сделал выразительную паузу. Подчиненные тихо сидели рядком на диване, внимательно глядя ему в рот и ожидая указаний. Даже Фарфарелло на минуту перестал балансировать стилет на кончике пальца и сложил руки на коленях, как примерный ученик. Кроуфорд не был уверен, почему все связанные с Эсцет планы так живо интересовали апатичного ирландца. Возможно, сама идея абстрактной свободы задевала в нем какие-то люциферские струны; скорее всего, он просто чуял, что финальное противостояние выльется в хорошую драку, и ждал ее с кровожадным нетерпением.

Шульдих деловито кивнул и хлопнул себя по коленкам.

– Понял, сделаем. Какие условия, я ночую здесь или там? Если там, то это может быть целый месяц, пока Эсцеты не приедут, одним чемоданом не обойтись...

– Кошмар, – пробормотал Наги. – Такатори так и сказал? Шульдиха?

Кроуфорд кивнул, довольный, что хоть кто-то в команде все еще способен мыслить рационально.

– Но почему Шульдиха? – Наги покосился на телепата, морщась от отвращения. – Можно подумать, у него нет денег на молодых, красивых девушек! Это же Шульдих! У него утром щетина, и ребра торчат, и вообще, гайдзин не первой свежести...

– Мне всего двадцать два, спиногрызище! – возмутился Шульдих и попытался дать Наги щелбан, но, как обычно, мальчик успел поставить щит и спихнуть рыжего с дивана. – Ничего ты не понимаешь в мужской красоте. Я неотразим! Вон, спроси Кроуфорда.

– Кроуфорд, только не обижайся, – дипломатично сказал Наги. – Я понимаю, почему ты... Но почему Такатори?

Кроуфорд пожал плечами:

– Это несущественно. Нужно решить, что мы теперь будем делать.

– Да ладно, Брэд, можно подумать, ты еще не решил, – ухмыльнулся Шульдих. – Давайте не будем играть тут в демократию. Я пошел собирать вещи.

– Собирай, – кивнул Кроуфорд. – Через час тебя не должно здесь быть. В этот час я включаю то время, которое мы потратим на разработку операции по устранению Такатори. У нас есть дня три, я думаю, пока мы будем притворяться, что ищем беглого телепата, а потом наш министр начнет психовать. Осложнения на данном этапе ни к чему.

Шульдих моргнул и бесцеремонно толкнулся в его ментальные щиты, телепатически требуя объяснений. Кроуфорд проигнорировал вторжение и повернулся к остальным, чтобы оценить их реакцию.

– Наконец-то, – Фарфарелло хихикнул и принялся жонглировать стилетом, заставляя сверкающее лезвие выписывать в воздухе сложные петли. – Давно пора. Я даже знаю, какой нож я возьму на эту миссию.

– А как же видение? – непонимающе спросил Наги. – Такатори нам нужен. Или все отменяется?

– Ни в коем случае, – отчеканил Кроуфорд. – Если Такатори не хочет сотрудничать на приемлемых условиях, мы его вычеркиваем, только и всего. Мы найдем другой способ.

Он замолчал, наслаждаясь драгоценными секундами передышки. Безобразная истерика был неминуема, но пока подчиненные собирались с мыслями, он мог спокойно смаковать наступившую в квартире гробовую тишину.

– Ты что, Кроуфорд, совсем одурел? Собственнические инстинкты взыграли на старости лет? – заорал Шульдих, густо краснея от злобы. – Все эти годы мы планировали нагнуть Эсцет, а теперь ты, не кто-нибудь, а ты, выкобениваешься из-за такой ерунды, сейчас, когда цель уже так близко? Месяц, это же всего месяц! Подрочишь это время, ничего с тобой не сделается!

– Заткнись, – бросил Кроуфорд. – Ты прекрасно знаешь, что мне плевать, где и с кем ты спишь, лишь бы предохранялся. Это дело принципа, и если ты... если вы все этого не понимаете, я в вас глубоко разочарован.

– Ты же сам говорил, добьюсь цели любой ценой...

Кроуфорд сунул руки в карманы и обвел подчиненных взглядом. Худенький Наги, бледный от волнения. Медитативно-спокойный Фарфарелло, по-совиному моргающий круглым желтым глазом. Разьяренный Шульдих, который так легко проглотил унижение от Такатори и не способен принять то, что кажется ему поблажкой от начальства. Его команда, собранная по крупицам, тщательно выпестованная. Конечно, они поймут.

– Наша цель – свобода, – медленно произнес он. – Ее нельзя добиться, ползая на брюхе. Мы уже вышли из того возраста, когда надо было прогибаться перед каждым, кто сильнее, чтобы выжить. Хватит. Если мы не сможем завоевать свободу сами, без компромиссов, ни перед кем не пресмыкаясь, то мы и удержать ее не сможем. Будем всю жизнь перебегать от одних хозяев к другим, искать теплое местечко и надежную крышу, лизать зад сильным мира сего, ложиться под нужных людей, все во имя свободы, которая так и останется пустым красивым словом. Нам это не нужно. Мы справимся и так. Мы уничтожим Эсцет. Мы уничтожим Такатори. Мы сомнем каждого, кто хочет нас иметь и использовать. Мы – Шварц. Возражения есть?

Наги коротко мотнул головой, глядя на Кроуфорда огромными сияющими глазами. Фарфарелло счастливо вздохнул, бормоча в потолок что-то про восхитительно непомерную гордыню.

– Кроуфорд, ну ты идиот, – улыбнулся Шульдих. – Нет возражений, о царь демонов.

Он так долго возился, собирая вещи, что Кроуфорд и Наги успели подготовить все необходимые планы здания Независимой Партии, разработать стратегию обхода систем безопасности и проконсультироваться с Фарфарелло по вопросам боевой тактики операции. Когда немец вернулся из своей спальни, Кроуфорд поразился, увидев всего один небольшой чемоданчик в его руке.

– Так, я пошел. Мои шмотки не носить, мой шнапс не выпивать. Машину я оставляю, ключи не беру, – Шульдих отдал Кроуфорду увесистую связку ключей с аляпистыми брелками. – Брэд, я точно не смогу поучаствовать в убиении Такатори? Ну очень хочется!

– Нет. Такатори придется все-таки скормить Вайсс, как мы им обещали, – сказал Кроуфорд. – Самим сложнее, да и непрактично. Они готовы?

– Ага, – кивнул телепат. – Готовы, только «фас» сказать осталось.

– Отлично. Наги вечером перешлет им всю нужную информацию, а ты дай им сигнал и исчезни. Такатори наверняка отправит кого-нибудь искать тебя независимо от нас, так что прячься как следует. Не говори нам, где ты будешь, звони домой из автомата, если что-то срочное и так не достать...

– Ты ведь наверняка уже видишь, где я буду, – сказал Шульдих. – Не жмись, предупреди хоть об основных опасностях.

Кроуфорд задумался, мысленно сортируя видения. Образы были довольно расплывчатыми – будущее Шульдиха, как и будущее Фарфарелло, почти никогда не определялось четко до самой последней минуты. Кровь, немного, ничего страшного, неприятные разговоры, непринужденный секс... Основные опасности были не в этом, и предотвращение их потребовало бы совершенно неоправданных усилий.

– Там есть шампунь в желтой бутылочке, – сказал он наконец. – Он какой-то оттеночный, что ли, или осветляющий... Не пользуйся им, а то такой мерзкий цвет получится, хуже зеленого.

Шульдих благодарно кивнул, подхватил чемоданчик, взьерошил волосы Наги и покинул квартиру, немелодично насвистывая.

– Его теперь так долго не будет, – вздохнул Фарфарелло. – Кроуфорд, дай мне ключи от его машины, я буду кататься, когда заскучаю.

– Всего несколько дней, – возразил Кроуфорд. Ключи в его руке все еще хранили тепло ладони Шульдиха, и это было жалким ребячеством, но отдавать их совсем не хотелось.

– Тоже мне Оракул... Ну и ладно. Наги, маленький, откроешь мне красивую красную машину?

– Ага, чтобы Шульдих мне потом в отместку мигрень сделал? – заныл Наги. Кроуфорд оставил их вяло перепираться в большой комнате и заперся у себя в кабинете, чтобы снова, может быть, в последний раз, окунуться в свое любимое видение.

...Огромная полутемная комната, гулкое эхо мечется меж бетонных стен, крики, стоны, выстрелы. Рукоятка пистолета греет ладонь, его единственное оружие в этом месте, где обрываются все нити, где кончается обозримое будущее. Тени врагов и союзников мелькают вокруг, яростно сцепляются и распадаются вновь, рвут друг друга на части, очищают ему путь. Он медленно продвигается вперед, ступает белыми лаковыми туфлями по лужам крови, выпускает пулю за пулей в морщинистое лицо старухи, промахиваясь снова и снова. Дряхлая ведьма морочит ему голову, уворачивается из-под прицела, движется быстрее, чем видит глаз. Быстрее, чем умеет Шульдих, быстрее пуль, но он достанет ее, ее не хватит надолго.

Толстый кошатник вскидывает ладонь, и пули рикошетят от щита, летят обратно, слишком близко, свистят над ухом, и запах его собственных горелых волос сливается с вонью пороха и распластанных кишок. Телекинетический удар почти опрокидывает Кроуфорда навзничь, но теплая волна налетает из глубины комнаты и сбивает атаку. Наги, прикрывает его, как планировалось. Слева Фарфарелло перерезает очередное горло и одним взмахом кинжалов вспарывает оба рукава на своем новеньком пиджаке, превращает его в привычную жилетку, и сразу прыгает на новую жертву. Его одежда уже заляпана кровью, пропитана ей, как вся эта комната. Костюм Кроуфорда все еще ослепительно белый, идеальная мишень среди этого хаоса, но ему не привыкать оттягивать огонь на себя.

Справа работают Вайсс, три быстрых, молчаливых силуэта. Кроуфорд слышит лязг металла (катана? когти?), видит отблески пламени на светлых волосах. Телохранителей старейшин становится все меньше, но Трое по-прежнему держат оборону, и уже оправляются от шока, уже переходят в наступление. Он слышит жалобный крик Наги – что делает с ним эта старая гадина, что она вытворяет с бесценными мозгами его телекинетика? Фарфарелло падает, силится встать, скребет пальцами по полу, но невидимый вес прижимает его к полу – первыми поддадутся ребра, но Фарфарелло не чувствует боли, он будет драться, если вырвется, если легкие будут целы. Вайсс перегруппируются, бросаются в самоубийственную, безумную атаку, а он загоняет в рукоять пистолета последнюю обойму.

Высокие двери слетают с петель, падают, погребая под собой зазевавшегося телохранителя, и комната за считанные секунды наполняется штурмовиками в полном боевом обмундировании. Первая волна падает, захлебываясь кровью и воплями, и тут же сменяется стеной новых тел. Автоматы выплевывают тысячи пуль в секунду, сминают, как бумагу, непробиваемый щит сильнейшего телекинетика двадцатого века. Нападающие не целятся, рассыпают смерть щедрой дугой, и все телепатические уловки старухи теряют смысл. Против лома нет приема, сказал бы Шульдих. Шульдих... Мысль о нем прорезает видение медно-красной полосой боли, и Кроуфорд душит эти эмоции, откладывает их на потом.

Все кончено, так быстро, что он испытывает глухое, глупое разочарование. Трое перестают двигаться. Он чувствует, как угасает биение их дара, как они исчезают с пси-поля, сливаясь с темнотой. Он стоит над барахтающимся Фарфарелло, одной рукой поддерживает судорожно вцепившегося в него обессиленного Наги, другая поднята вверх, – не стреляйте, свои. Вайсс опускают оружие и ошеломленно переглядываются.

Штурмовик с капитанскими лычками включает рацию.

– Все чисто, Такатори-сан.

Кроуфорд в несбывшемся будущем улыбается и стряхивает пороховую гарь с белоснежного рукава.

 

* * *

 

– А, черт. Красивая была мечта, – пробормотал Кроуфорд-в-настоящем и открыл новую бутылку виски.

3. Заложник

 

– Здравствуйте! – радостно воскликнул рыжий гайдзин Шульдих, врываясь в «Конеко» за пять минут до закрытия. – Замечательная новость – теперь я буду жить у вас! Пожалуйста, не кидайтесь обнимать меня все сразу, организуйте живую очередь.

Оми передернулся и полез под прилавок, где он с недавнего времени держал коробку с дротиками. Йоджи кивнул Кену, развязно обнял за плечи двух поздних покупательниц, которые все крутились у витрин и строили глазки Айе, и повел их к дверям, бойко заговаривая им зубы.

Айя стянул фартук через голову и шагнул к рыжему:

– Что?

– Такатори, – ответил тот, похабно скалясь в ответ. – Завтра вечером. Я проверил ваш календарик, вы свободны.

Оми вынырнул из-под прилавка, захлопал круглыми глазенками из-под светлых волос. Он уже рассказал им свою историю; все четверо, после некоторого сопротивления со стороны Айи, решили выполнить эту миссию совместно, в тайне от Критикер. Оми был уверен, что в вопросе с Такатори довериться Шварц будет вернее, чем ждать указаний Персии. Йоджи вяло спорил, но Оми дал ему почитать досье их предшественников, и возражения отпали. Кен читать досье не стал. Он чувствовал, что драматическими разоблачениями уже наелся на всю оставшуюся жизнь, и хотел сохранить хоть какие-то иллюзии.

– Хн. А ты что? – спросил Айя, пристально глядя на Шульдиха из-под красных прядей.

– А я соскуууучился по тебе, котик. У меня дома кровать жесткая.

Айя молчал, совершенно не тяготясь наступившей в разговоре паузой. Он умел молчать за десятерых – иногда Кен ему завидовал. Шульдих ухмыльнулся шире, перекинул свой чемоданчик из руки в руку, поправил бандану, очки, дернул головой, перестал суетиться и выдерживал взгляд Абиссинца еще какое-то время, только чуть заметно переминаясь с ноги на ногу.

– Мы решили дать меня вам в заложники на время операции, – сказал он наконец. – И вам спокойнее, и мне отпуск. К тому же я как бы ищу политического убежища от Такатори.

– Он узнал об операции? – отрывисто спросил Айя.

– За кого ты нас принимаешь! Это личное, – Шульдих тяжело вздохнул, закатывая ярко-синие глаза. – Он никогда не понимал моей сложной души. А сейчас вообще оборзел.

– Что же ты не пошуровал у него в мозгах? – ядовито поинтересовался Йоджи, запирая дверь. Он уже выдворил посторонних и опустил на ночь жалюзи. – Ты же это любишь. Я помню, как ты веселился...

– Кудо, ты все еще злишься? – Шульдих невинно захлопал ресницами. – Ладно тебе, отнесись с юмором! Меня, кстати, ужасно растрогала твоя трагическая история. Не пробовал продать сценаристам мыльных сериалов? Только там надо куда-нибудь амнезию всунуть, для полного эффекта.

Йоджи молчал почти так же яростно, как Айя. Гайдзин пожал плечами, пристроил чемоданчик на стол для икебан, достал клетчатые тапочки и тут же переобулся в них. Оми издал полузадушенный стон возмущения. Шульдих выдернул из чемодана тонкую папку и призывно помахал ею в воздухе.

– Здесь все самое основное, и указания, где взять детали. Ну, в смысле, они будут где-то в компьютере, я не вникал.

Не дожидаясь ответа, он подхватил чемоданчик и уверенно пошагал на кухню, где бросил папку на стол, вытащил из холодильника бутылку пива, припасенного Йоджи на утреннее похмелье, и расположился с ней около раковины, скабрезно скалясь на всех Вайсс по очереди.

Подготовка операции быстро переместилась в подвал, к картам и компьютерам. Оми скачал обещанную информацию, и теперь в руках у них было абсолютно все, включая досье на охранников и коды доступа к камерам слежения, одна из которых была в самой приемной премьера, в двух шагах от его кабинета. Шульдих, которого решили не оставлясь наверху без присмотра, раскинулся на диване, облизывая горлышко бутылки и украдкой поглядывая на Айю.

– А где я сплю, кстати? – спросил он, когда их оживленная тактическая дискуссия ему надоела. В помещении повисла неловкая пауза. Действительно, с заложником надо было что-то делать.

– Пусть спит в подвале, на диванчике, – предложил Кен. Оми обвел взглядом стеллажи с материалами миссий, компьютеры, экран связи с Персией и отрицательно покачал головой:

– Хм. На кухне можно сдвинуть стулья, но там дверь не запирается. Я не хочу, чтобы он бродил по дому, пока мы спим. Лучше, конечно, его на ночь связать и положить в ванну или запереть в кладовке, и рот заткнуть, чтобы не шумел. Оптимальный вариант.

– Оо, какой ты грозный, Омичи, – протянул Шульдих. – Начальственный. У меня аж мурашки по коже. Даже странно, учитывая, что во всех твоих потных подростковых мечтаниях Айя-кун нагибает тебя через спинку стула и шлепает по розовой попке, а потом берет за горячие булочки и каак...

– Не тужься, Шульдих, – перебил его Оми. Лицо мальчика пылало, но голос был удивительно ровный. – Все уже и так поняли, какой ты отчаянный бунтарь и негодник. Сиди спокойно.

– Как насчет моей комнаты? – вмешался Йоджи. – Мой замок изнутри без ключа не открывается, Оми рядом – если что, шум его разбудит.

– А ты сам где собираешься спать? – спросил Кен, заинтересованно разглядывая свои кроссовки со сбитыми, расцарапанными носами.

– Там же. Я его не боюсь. Кровать широкая.

– Спасибо, солнышко! – промурлыкал Шульдих, забрасывая руку на плечо Йоджи и театрально прижимаясь к нему всем телом. – Хоть один гуманист нашелся в команде белых-пушистых охотников света!

Йоджи недовольно отпихнул его и больше не реагировал на его подначивания. Когда доработку операции отложили на завтра, Кен отозвал блондина в сторонку и вопросительно уставился ему в глаза. Тот сконфуженно ухмыльнулся в ответ:

– Знаю, глупо. Но, а, черт... Поверь мне, этот тип может добраться до нас откуда угодно, так что какая разница. А я ненавижу спать один, Кен.

Кен понимающе кивнул, отчаянно стискивая кулаки, чтобы не сказать лишнего, и ушел к себе. Он подумал, что стоило бы не спать, а тихонько спуститься на этаж Оми и Йоджи и подежурить у двери, чтобы быть рядом в случае беды. Но если бы ничего не произошло, он выглядел бы по меньшей мере нелепо; к тому же, на следующую ночь требовалось быть в хорошей форме.

Предвкушение мести не завораживало его, как остальных, но он был уверен, что аппетит придет во время еды.

 

* * *

 

Шульдих проснулся в мягкой постели, выспавшийся и довольный, сладко потянулся и наткнулся рукой на теплое, живое, податливое тело, раскинувшееся рядом с ним на чистых простынях. Жизнь была прекрасна, искрилась и играла яркими красками. Шульдих перекатился поближе к спящему… или спящей? Какая, в сущности, разница… Прижался губами к нежной, чуть солоноватой коже, услышал сонный полустон-полувздох, почувствовал, как узкие бедра подаются ему навстречу. Внушительная утренняя эрекция уперлась ему в подбородок. Он мысленно отметил, что по крайней мере с полом соседа по кровати теперь все ясно, отодвинул в сторону прохладный шелк и от души чмокнул самый кончик танцующей у его лица колонны.

– Ааа… – простонал прекрасный незнакомец. – Аска…

Шульдих пожал плечами, Аска так Аска, неважно, и лизнул пульсирующую венку на члене незнакомца. Еще один стон, теплые пальцы коснулись его лица, зарылись в волосы. Он счастливо вздохнул, наслаждаясь близостью, забрал в рот мягкую головку, просунул кончик языка под крайнюю плоть…

– Аа… Шульдих!!

Ласкающие руки внезапно отдернулись от его головы, совсем не нежно схватили за плечи и рванули вверх. Он сдержал соблазн куснуть выскальзывающую изо рта твердую сладость, открыл глаза и честно постарался осмыслить ситуацию.

На него смотрели зеленые глаза Балинеза, суженные от гнева, только зрачки были огромные, растерянные и дикие. Шульдих изобразил на лице хорошо отработанную ехидную улыбочку и принялся спешно ворочать тяжелыми со сна мозгами. Сначала он заставил себя вспомнить, с чего вдруг оказался в одной постели с Кудо, потом решительно подавил первый порыв – извиниться, вскочить и одеться. Он не любил выглядеть глупо.

– Чего? – невинно спросил он.

– Я… – начал было Йоджи, запнулся и прикусил губу.

– Правильно, не надо врать телепату, – кивнул Шульдих. – Ты хочешь. Я хочу. Поэтому…

Он перехватил вцепившиеся в него руки, сдернул с себя, прижал к постели. Кудо почти не сопротивлялся, только смотрел на него в упор, так что Шульдих подарил ему ответный зажигательный взгляд и вернулся к прерванному занятию, стараясь, чтобы растрепанные со сна волосы не загораживали Йоджи обзор. Когда он наконец обнял его член губами, Балинез задрожал и вытянулся в струнку, втягивая воздух сквозь сжатые зубы, по-прежнему не пытаясь высвободить плененные запястья. Шульдих купался в потоке обжигающе похотливых мыслей, постепенно ускоряя темп, поплотнее прижался собственным ноющим от недостатка внимания пахом к матрасу – до этого дело еще дойдет, если…

– Завтрак стынет.

 

* * *

 

Йоджи испуганно вскинулся, его член выскочил из влажного тепла и звонко шлепнулся о живот. Айя стоял в двух шагах от постели, сложив руки на груди, как всегда, с каменно непроницаемым лицом.

– Айя… – задохнулся Йоджи, совершенно не в силах подобрать слова. “Это не то, что ты думаешь?” Да как раз то, наверное, что тут еще можно подумать...

– Да ладно, я ничего другого не ожидал, – без выражения сказал Айя.

– А… А постучаться? – Йоджи решил перейти в наступление.

– А смысл? Как будто вы кого-то стесняетесь.

– Тебя точно не стесняемся, – серьезно сказал Шульдих. – Присоединяйся. Кудо не против.

Йоджи стиснул зубы, безумно желая придушить рыжего мерзавца на месте, чувствуя, как его все еще до отказа налитый кровью пенис невольно подергивается под пристальным взглядом Айи. “Сейчас я начну вилять им, как собака хвостом,” – в отчаянии подумал он.

– Давай, Айя, – задушевно продолжал Шульдих. – Ты так давно мечтал об этом. Я, Кудо, мы оба одновременно… Сегодня твой счастливый день. Или для начала ты предпочтешь посмотреть?

Айя молча шагнул к кровати. Желудок Кудо взлетел куда-то к горлу, как при прыжке с большой высоте. Не размахиваясь, Айя ударил Шульдиха по губам тыльной стороной ладони и вышел, оставив дверь открытой.

Йоджи изумленно отметил, что несмотря на все происходящее, его эрекция даже и не думает уменьшаться.

– Ну и зачем? – укоризненно спросил он Шульдиха. Тот осклабился, демонстрируя зубы в красных потеках: Айя врезал ему от души.

– Не хотелось обманывать его ожиданий, – объяснил он и снова наклонил голову.

Йоджи моргнул, не в силах осмыслить ситуацию. Айя только что видел его голым. Айя только что видел его голым, возбужденным, постыдно умоляющим, в постели с другим парнем. Он все еще был в постели с парнем, более того, с совершенно аморальным немецким мутантом, способным вывернуть ему мозги одним движением мысли. Дверь была открыта, из коридора доносились звуки утренней суеты, а ослепительно красивый телепат-убийца прижимал его к постели и медленно размазывал собственную кровь языком по его члену.

Все это никак не должно было его возбуждать, и тем более не должно было возбуждать до потемнения в глазах, до судорог, терзающих пах, живот, ноги, до одури, до остервенения, однако…

Шульдих смотрел на него, вопросительно выгнув рыжую бровь, и Йоджи наконец не выдержал, уронил голову на подушку и сдался на милость безусловного победителя.

Когда они выползли наконец в кухню, там уже никого не было. На столе одиноко стояли две миски с холодным, подсохшим рисом. Не сговариваясь, они вывалили завтрак в мусорку, сунули грязные тарелки в раковину и устроились на подоконнике с кофе и сигаретами.

– Мне это не нужно, – сказал Йоджи.

За утро он успел кончить дважды, но даже теперь, когда он был полностью удовлетворен, практически выжат насухо, его начинало трясти от одной только близости рыжего, от одного взгляда... Ему это было совершенно ни к чему.

– Как будто мне это нужно, – фыркнул Шульдих, жадно затягиваясь. Его глаза шарили по телу Йоджи, как будто он пытался разглядеть под одеждой оставленные им отметины. – Расслабься, Кудо, все нормально.

Балинез кивнул, затушил сигарету и потянулся за последним поцелуем. От Шульдиха пахло зубной пастой, кофе и табаком, но Йоджи еще помнил на этих губах свой собственный солоновато-горький вкус.

– Йоджи, – услышал он дрожащий голос Кена. – Он же телепат. Он тебя гипнотизирует.

– Ага, – гордо сказал Шульдих, отступая на шаг. – Я его загипнотизировал и беспощадно воспользовался его нежным телом. Но теперь я наигрался, и он весь твой, Хидака, если, конечно, ты решишься-таки признаться ему в своих трепетных чувствах.

Кен атаковал так стремительно, что телепат при всей его скорости еле успел увернуться от прямого удара в челюсть и юркнуть за кухонный стол.

– Ни хрена себе японское гостеприимство! – возмутился он, маневрируя поближе к двери. – Мне тут все будут бить морду? И Такатори присоединится?

– Если ты назовешь его Такатори, то да, – пообещал Йоджи. – А если ты не прекратишь болтать всякую чушь и доставать хозяев, то из гостей мы переведем тебя в военнопленные и изолируем от общества в кладовку.

– Добрый ты, Кудо, – сказал Шульдих, и Йоджи, который за это утро уже начал немного разбираться в его характере, удивленно понял, что это не сарказм. – Ладно, девушки, с вами скучно, я пошел.

Насвистывая, он направился к выходу; на пороге запнулся, как будто хотел оглянуться, но передумал и просто ушел. Йоджи заставил себя не пялиться на его задницу, вообще не смотреть ему вслед и ни о чем не жалеть.

– Кен, – сказал он вместо этого. – Не обижайся на него, он просто дурак.

– Это точно, – сказал Кен, не глядя Йоджи в глаза. – И шутки у него глупые, ага?

 

* * *

 

Шульдих просочился в цветочный магазин, расположился так, чтобы его не было видно с улицы, и широко улыбнулся Оми, который выглядел донельзя деловым в рабочем фартуке и с карандашиком за ухом:

– Доброе утро, Такатори-сан.

– Доброе утро, Шульдих, – невозмутимо ответил Оми. – Кстати, забыли тебя предупредить: мы не берем за постой натурой, так что ты зря старался.

Ран, возившийся в глубине магазина с новой икебаной, громко фыркнул. Шульдих побелел и задохнулся, но всего на секунду, и быстро взял себя в руки.

– Да? Вот обидно. А чем берете?

– Готовить умеешь?

– Ну…

– Ну иди учись, кулинарная книга на кухне, на полочке. Обед должен быть готов к двум, ужин к шести, и чтобы на кухне было чисто.

– А то что? – спросил Шульдих, потому что в голове Оми никаких ультиматумов пока не было.

– По обстоятельствам, – сказал парень. – Ты уже достал одного Такатори, хочешь, чтобы тебя еще один невзлюбил? Иди.

Шульдих решил не обострять ситуацию и уныло поплелся обратно на кухню, но там Йоджи все еще беседовал с Хидакой, ловко и тактично успокаивая поцарапанную гордость котеночка. Телепат сел в коридоре на корточки, привалился к стене и горько подумал, что день начинался, в сущности, неплохо.

– Я зря тебя ударил. Извини.

– А? – Шульдих поднял лицо, вдохнул запах цветов и влажной земли, заглянул в сиреневые глаза. – А, это ничего, ерунда какая.

Ран присел рядом с ним, положил руку – только кончики пальцев – ему на коленку и замялся, подбирая слова. Его мысли крутились вокруг увиденной в спальне Йоджи картинки, приглашения “присоединиться” и его собственной реакции, и были так запутаны, что ждать внятной реплики пришлось бы долго.

– Не надо, я в курсе, – сказал Шульдих.

Ран кивнул, сразу поверив ему на слово.

– А Йоджи...

– Не волнуйся за него, переживет как-нибудь. Нет, будет конечно, тосковать и страдать, это же я...

– Ты знаешь, – сказал Ран, почти улыбаясь. – Тебе было бы с ним хорошо.

Шульдих пожал плечами и чистосердечно признался:

– Мне и так хорошо.

 

4. Месть

 

Операция была распланирована до малейшей детали, так тщательно, что все они непрерывно ожидали подвоха.

Вайсс вошли в здание Независимой Партии через подсобные помещения, никем не замеченные. Единственная камера в заднем дворе работала исправно, вот только кронштейн был слегка погнут. Это урезало угол обзора всего на несколько градусов, но обеспечило узкий слепой коридор до самого крыльца. Дверь, через которую по утрам разгружали продукты для столовой, удалось отпереть простейшей отмычкой. Оми вскрыл щиток сигнализации и долго рассматривал его, недовольно хмурясь.

– Когда они успели так все перепаять? Тут нужно было возиться не один час. Грубовато сделано, конечно, но...

– Шульдих сказал, у них телекинетик, – объяснил Абиссинец. – Пойдем. У нас мало времени.

По данным Шварц, у них было около часа до смены патрулей и выхода новых охранников на обход здания, но он не хотел тратить ни минуты. Айя ждал этого дня целых два года, готовясь и планируя, и сомневался, что часа хватит на все задуманное.

Они поднимались с этажа на этаж, сверяясь с шварцевскими материалами. Расположение каждой камеры, каждого патруля, было четко отмечено на схемах, передвижение охранников – выверено до секунды. Айя не был уверен насчет остальных, но ему вместо спокойствия и уверенности подобная дотошность внушала чувство легкого омерзения. Каждый его шаг был точно рассчитан шварцевскими паранормами, и ему оставалось только покорно следовать их сценарию.

План предусматривал столкновение только с тремя охранниками, в двух шагах от кабинета Такатори. Патруль не ожидал нападения, и вместо того, чтобы стрелять сразу, они попытались задержать незваных визитеров. Йоджи и Оми сняли их быстро и бескровно, чтобы не оставить следов на полу. Сгрузив трупы в кладовку, Вайсс вошли в пустую приемную министра.

Секретарша давно ушла домой, но по сведениям Шварц, сам Такатори должен был находиться на рабочем месте, проворачивать какие-то конфиденциальные делишки. Йоджи вытряхнул из рукава отмычки и приладился к двери.

– Проверить бы, может, открыто... – прошептал он.

– Зачем рисковать, – отозвался Айя. – Сибиряк, действуй.

Кен взял пару шагов разбега и пнул дверь так, что замок выскочил из косяка с мясом. Они влетели в кабинет с оружием наизготовку и застыли на месте.

Такатори был не один. Перед письменным столом сидел мужчина средних лет, тревожно обернувшийся на шум. Его точеное, волевое лицо было хорошо знакомо Айе по телеинтервью, и сейчас, оценивая его силуэт, посадку головы и размах плеч, он окончательно убедился, что недавнее откровение было правдой. Именно этот человек был смутной тенью на экране в их подвальчике, изрыгающей лозунги и отдающей приказы. Они действительно работали на Такатори, с самого начала.

– Вы... – ахнул начальник полиции, поднимаясь со стула. – Что вы...

Рука министра скользнула под стол, и с неожиданным для его грузной фигуры проворством он выскочил из-за стола и сгреб младшего брата в охапку, притиснув дуло пистолета к его шее.

– Что происходит, Шуичи? – холодно осведомился он. – Это твои люди?

Айя шагнул вперед, и Такатори снял пистолет с предохранителя, но это было совершенно не важно. Он уже почти занес катану, когда Оми неожиданно вцепился в его запястье дрожащими, влажными пальцами.

– Это же дядя Шуичи, – пробормотал он. – Я не...

– Абиссинец, это же Персия, – поддакнул Кен. – Мы не можем...

Такатори Шуичи тихо рассмеялся. Такатори Рейдзи ткнул его пистолетом и технично завернул ему руку куда-то за лопатки, но Шуичи только поморщился, не переставая улыбаться.

– Вайсс, – сказал он. – Я вас недооценил. Вы готовы к последней мисии. Такатори Рейдзи безнаказанно совершил множество преступлений и погубил десятки невинных жизней...

– Что ты делаешь, Шуичи? – прошипел Такатори. – Если даже ты выживешь, тебе не пролезть на мое место, силенок не хватит. Мои деньги тебе тоже не достанутся. Какого черта?

– Возмездие, – ответил Шуичи. – Правосудие. Вайсс, лишите эту тварь завтрашнего дня. Ради этого я готов умереть. Делайте то, что должны.

Айя кивнул и быстро переглянулся с остальными. Йоджи и Кен были готовы работать, а вот Оми, тот самый Оми, который так рассудительно объяснял им, что планировал для них Персия...

– Нет, – всхлипнул мальчик, отчаянно мотая головой. – Ребята, это же дядя Шуичи.

– Ничего, Мамору, – сказал Персия. – Мы должны отомстить за Кикуно – за твою маму. Больше ничего не имеет значения.

Такатори выругался, ошеломленно глядя на Оми.

– Это он? Господи, щенок этой чокнутой шлюхи, вот уж действительно, яблоко от яблони...

Персия стремительно рванулся из захвата, на секунду почти уйдя с линии огня. Если бы не Оми, повисший на нем, как куль, Айя успел бы дотянуться вовремя, успел бы обрубить сжимавшую пистолет руку министра у запястья до того, как тот спустил курок. Он не успел, и Персия рухнул на ковер с развороченным в кашу горлом, уже мертвый. Больше не помеха. Дуло пистолета описало в воздухе сверкающую дугу, метнулось к Айе, еще немного – и заглянуло бы ему в глаза, как крохотная черная дыра, но ребята уже сорвались в контратаку. Сверкающие кольца проволоки захлестнули Такатори поверх пиджака, и он упал, отчаянно извиваясь в бесплодной попытке вырваться из пут. Проволока Йоджи была тонкой и острой, как бритва, но Такатори все равно барахтался, наверняка причиняя себе жуткую боль, пока Кен не уперся коленом ему в грудь, приставив багнак к его горлу. Острые когти уперлись в дряблую, увядающую кожу, глубоко, но еще не раня.

– Мамору, – прохрипел Такатори. – Мамору, останови их.

– Ты убил мою маму, – всхлипывал Оми, бестолково зажимая ладонями еще кровоточащие раны на трупе Персии. – Ты убил дядю Шуичи. Ты убил меня. Ты мой отец, сволочь! Как ты мог? Как ты...

– Слушай, Мамору, сынок, – поспешно проговорил министр. – Все это ложь. Если бы я заплатил выкуп, похитители все равно убили бы тебя, чтобы не оставлять свидетелей. Я послал Шуичи тебя выручить, а в это время морочил им голову по телефону. А он тебя похитил и использовал для своих целей...

Оми расхохотался так неестественно звонко, что даже у Айи по спине пробежала ледяная дрожь, поднялся на ноги и направил арбалет в лицо политика. Наконечник стрелы повис в сантиметре от левого глаза Такатори, и тот силился сохранять спокойствие и не моргать, но его веко заметно дрожало, и ресницы почти касались острой стали.

– Все это бесполезно, – сказал он. – Я пришел не один. Познакомься с моими друзьями, папа. Айя, иди сюда.

Абиссинец шагнул вперед и склонился над Такатори, чувствуя, как пересыхает во рту и с замиранием колотится сердце. Два года, два бесконечных года...

– Меня зовут Фудзимия Ран, – отчетливо произнес он. – Ты убил и опозорил моих родителей. Я пришел отомстить.

– Фудзимия, Фудзимия, – пробормотал политик. – Банкир, что ли? Мальчик, и ты решил, что лучший способ почтить память твоих родителей – это убить пожилого, беспомощного человека? Я могу обелить ваше имя. Вся пресса у меня в кармане, за месяц я сделаю твоих родителей национальными героями. Подумай, прежде чем совершить непоправимое.

Он обвел Вайсс серьезным, проникновенным взглядом, как будто обращался к электорату с экрана телевизора, а не валялся связанным под ногами наемных убийц, на волосок от смерти.

– Да и все вы, парни, подумайте как следует. Теперь вы остались без крыши. Вам нужен новый покровитель. Я бы вас не обидел. А если я погибну, начнется передел власти, и вас в суматохе просто растопчут. Это ведь наверняка не первая ваша миссия. Представляете, если каждую ликвидацию объявят убийством?

– Не слушайте, ребята, – быстро сказал Оми. – Я этого не допущу.

– А тебя я помню, – внезапно сказал Такатори, кивая Йоджи. – У меня до сих пор есть пленка с камеры слежения, на которой ты со своей девочкой прячешься в кладовке где-то в Райоте. Помнишь? Она в форме горничной, ты ее лижешь. С полчаса, наверное, так зажигательно. Хорошая девочка, грудастенькая, выносливая, она долго у меня жила. Шрам от пули, конечно, остался, но это ее не портило. Я ее потом отдал в хорошие руки. Хочешь знать, кому?

Балинез смотрел на него, не моргая, остановившимися мертвыми глазами. Проволока в его руке натянулась, глубоко впилась в толстую кожу перчаток. Она должна была резать пленника сквозь костюм уже до крови, но Такатори по-прежнему улыбался, и даже губы его не дрожали.

– Врешь, – выдохнул наконец Йоджи. – Ребята, заткните ему пасть. Я не хочу больше этого слушать.

– Действительно, хватит болтовни, – сказал Кен. – Давайте. Кто будет? Айя, решай.

Абиссинец стиснул рукоять катаны, почувствовал, как мозоли вжимаются в мякоть ладоней, оглянулся на остальных Вайсс. Палец Оми заметно дрожал на курке арбалета; лицо Йоджи, пугающе бледное, было застывшим и пустым, как разбитая маска. В глазах Кена плескался черный, ясный огонь.

– Вместе, – сказал Айя. – И медленно.

 

* * *

 

Берсерк радостно ухнул, выловил пульт из-под диванной подушки и прибавил громкость.

– Наги, сделай попкорна, – попросил он.

– А самому что, ножки отвалятся? – пробурчал Наги, завороженно глядя на экран.

– Сейчас же самое интересное начнется! – проныл Фарфарелло. Телекинетик недовольно дернул бровью. На кухне хлопнул шкафчик, зашуршали пакеты, пискнула и завелась микроволновка.

– Вы не настраивайтесь особенно, – предупредил Кроуфорд, не отрываясь от ноутбука. Камеру в кабинете Такатори он установил просто для страховки – эта ветвь будущего была до отвращения предсказуемой, и смотреть на ее претворение в жизнь было неинтересно. – Медленно – это так, благие намерения. Их надолго не хватит.

 

* * *

 

Когда они вернулись в магазин, Шульдих, которого они пристегнули к кровати наручниками и заперли на ключ в комнате Йоджи, преспокойно сидел за столом на кухне, в обществе двух бутылок с иностранными этикетками. В одной оставалось уже на донышке; со второй он периодически чокался, прихлебывая спиртное из глазированной чайной чашки.

– Ну как? – завелся он, как только они переступили порог. – Есть ощущение вселенской справедливости и общей эйфории? Стали ли крылья белее прежнего?

Оми скользнул по нему мутным взглядом и повернулся к остальным:

– Я буду в подвале. Нужно выяснить, что теперь... Думаю, завтра не стоит открывать магазин.

Йоджи молча двинулся к лестнице на второй этаж, слегка пошатываясь. Кен поймал его за рукав, но блондин мягко разжал его пальцы и отстранился.

– Не сейчас.

– Если ты хочешь поговорить...

– Не о чем. Она умерла. Я знаю... Спокойной ночи, Кен.

Сибиряк проводил его глазами, глядя, как тот тяжело поднимается со ступеньки на ступеньку, цепляясь за перила, а потом вздохнул и направился к холодильнику. Есть хотелось нестерпимо. Оставалось надеяться, что Шульдих не сожрал все припасы в их отсутствие.

Телепат выглядел не то омерзительно пьяным, не то пугающе трезвым. Белки его глаз были красные, пересеченные полопавшимися сосудами, и синева радужек казалась на этом фоне почти нечеловеческой.

Айя достал из шкафчика вторую чашку, открыл непочатую бутылку и плеснул себе основательную дозу. Он выпил налитое в один прием, маленькими глотками, не морщась. Налил еще и сел за стол напротив Шульдиха.

– Я ничего не чувствую, – сказал он. – Мне хорошо. Мне так спокойно, как будто я умер.

– Ну, это не беда, это мы сейчас, – пробормотал немец, взмахнул пустой бутылкой и пророкотал натужным басом: – Айя, выйди вон!

Айя озадаченно моргнул.

– Не смешно, да? – Шульдих вздохнул. – Фарфарелло бы уже писался от хохота. Трудно с тобой, Фудзимия... Я это уже говорил?

Гибким, расслабленным движением он завалился набок, прижался щекой к столешнице и посмотрел на Айю сквозь ресницы.

– Я все думал, что-нибудь случится, – пробормотал он. – Думал, Кроуфорд ошибся. Или надеялся на другого Такатори, на Персию, Брэд часто так выпендривается и ничего нам не говорит. А теперь они оба умерли. Я понятия не имею, что теперь будет. Думаю, наш Оракул в такой же заднице. Будущего нет.

– Нет, – согласился Айя и выпил еще.

– Давай это отметим, – хихикнул Шульдих.

– Давай, – сказал Айя. – Кен, налить?

Хидака сунул в рот последний засохший ролл, захлопнул холодильник и помотал головой. После миссий, как только он утолял голод, ему ужасно хотелось помыться.

Когда он вышел из душа, на кухне никого не было. Одна из чашек была разбита; осколки так и лежали на столе, и острые грани тускло поблескивали в электрическом свете.

В своей спальне он после недолгого колебания прижался ухом к стене и затаил дыхание, но в комнате Абиссинца было совершенно тихо.

5. Спокойной ночи

 

– Ты гайдзин?

Когда ему было восемь лет, его волосы были совсем светлые, а глаза – круглые, как у девочек из аниме, но он не переживал по этому поводу. Ему было наплевать, что думают о нем остальные дети, лишь бы не лезли драться. Он сидел на подоконнике в коридоре, хотя вообще-то воспитатели это запрещали, боялись, что под весом их недокормленных тушек ветхие доски обломятся, смотрел на проезжающие мимо машины и думал обо всякой ерунде, например, что мама уехала по делам в другой город, и скоро вернется и заберет его домой. Он так живо представлял себе это, что уже почти верил, что ничего не было, ни зеленых мух над вонючей лужей на полу ванной, ни пластмассовых осколков шприца, воткнувшихся в голую мамину ступню, ни синих-синих ногтей на ее скрюченных пальцах.

– Ты новенький? – спросил чей-то писклявый голос. – Тебя как зовут?

– Йоджи, – по привычке ответил он, – мамины гости часто разговаривали с ним, и он привык быть вежливым, – но тут же опомнился и как мог грубо рявкнул: – Чего тебе надо?

– Так просто. Меня зовут Аска. Ты гайдзин?

– Я японец, дура.

Она обиделась, надула пухлые губы. Она была курносая, большеглазая, коротко стриженая, с ободранными коленками и расцарапанными руками. Обыкновенная.

– А чего тогда у тебя волосы желтые?

– Ну и что, а ты зато лопоухая!

Она сощурилась, и Йоджи понял, что дело кончится дракой. Бить девчонку ему совсем не хотелось, но этой Аске явно было без разницы, будет ли он отвечать ей взаимностью.

– Я пошутил, – быстро сказал он. – Нормальные у тебя уши, честно. Маленькие даже.

И добавил, повинуясь внезапной вспышке вдохновения:

– Красивые уши.

Она покраснела, ощупала свои уши и глупо заулыбалась.

– Мне вообще-то нравятся твои волосы, – сказала она. – Можно я их потрогаю?

 

* * *

 

– Короче, кто хоть пальцем тронет Йоджи, будет иметь дело со мной!

Когда им было по двенадцать лет, Аска была выше его почти на голову. У нее как-то внезапно появилась маленькая остренькая грудь, талия стала тонкой, а бедра – плавно закругленными, но Йоджи делал вид, что ничего не замечает. Дралась она по-прежнему отлично, нос не задирала и была чудесным другом, а уж что он себе фантазировал перед сном, спрятавшись под одеяло, слушая, как соседи по спальне так же зарываются в свои постели и громко, прерывисто дышат – это его личное дело.

– Аска, отвали, я сам справлюсь, – пробормотал он, поднимаясь на ноги. Ему все-таки разбили нос, и кровь попала на рубашку. Плохо дело, нужно скорее застирать, а то останутся пятна...

– Точно, пошла вон, это мужской сортир! – простонал Тору, держась за живот и мучительно борясь с приступами тошноты. Аска засадила ему локтем под ребра с такой силой, что, наверное, растрясла весь желудок. Его верный приспешник Хитоши все еще сидел на грязном полу, скрючившись после пинка в пах, не в силах даже дышать от боли, а третий, которого Йоджи не знал по имени, благоразумно отступил в сторонку, подальше от бешеной стервы. Аска никогда не стеснялась прибегать к сомнительным приемам и драться «как девчонка». – Кудо, прогони свою подстилку, у нас серьезный разговор, а если она еще раз...

– Как ты ее назвал? – тихо спросил Йоджи, сжимая кулаки.

– Нет, серьезно, – сказала Аска позже, когда они закончили подметать двор и спрятались за мусорными баками с одной сигареткой на двоих. – Если ты так умеешь, то почему ты их сразу не побил?

– Я был не в курсе, что так умею, – признался он и с интересом посмотрел на свои кулаки, как будто они принадлежали кому-то другому. Кожу с костяшек он снес начисто, круглые кровавые раны начали засыхать, стягивали руки, болезненно трескались, когда он сжимал ручку метлы. – Слушай, в следующий раз, если я прошу подождать меня в коридоре, пока я бегаю отлить, ты жди меня в коридоре, а? Они мне еще пару раз вломили бы и успокоились.

Он уже давно перестал бояться подобных стычек. Его били в среднем раз в неделю, так, легонько, почти беззлобно. Просто за дурацкую внешность, за слишком светлые волосы, за то, что постоянно водится с девчонкой. Он знал, что если держаться спокойно, не сопротивляться, не плакать и не смотреть никому в глаза, то всем быстро надоест, и они отвяжутся. Сегодняшняя выходка должна была выйти ему боком: даже если Тору не стал бы мстить, кто-нибудь из парней непременно должен был решить, что Кудо обнаглел и стал нарываться, и ему надо напомнить, где его место. Все могло начаться уже этой же ночью, но Йоджи пока не думал о плохом. Он чувствовал себя настоящим рыцарем, и ему было наплевать, что вместо турнирного поля или заколдованного замка битва за честь принцессы состоялась в грязном сортире. Было даже неважно, что его принцесса при желании могла бы одолеть в драке и его, и Тору одновременно.

– Извини, – потупилась Аска. – Я бы, конечно, никогда не зашла в мужской туалет. Но ты кричал, в смысле вскрикнул, и... Да вообще, чего ты на них накинулся, они уже меня испугались, мы бы могли просто уйти!

– Ладно, чего уж теперь, – вздохнул он. – Что дальше?

Аска выудила из кармана листок бумаги, выданный им директором. После того, как он всласть наорался, врезал Йоджи по шее деревянной линейкой и заверил Аску, что ее никто никогда не возьмет в жены, и даже устроиться работать проституткой ей не удастся, он немного успокоился, лишил их ужина и придумал для них трудовую повинность. Тору повезло меньше – его отправили на ночь в госпиталь, к тому же директор всерьез пообещал после следующей драки устроить ему перевод в интернат для трудновоспитуемых. Безымянный третий отделался отеческим внушением, потому что удрал звать воспитателей, как только Йоджи начал размеренно лупить по зубам оглушенного первым ударом Тору. А Хитоши был так перепуган и зверски исцарапан острыми ногтями Аски, что директор над ним просто сжалился.

– Мыть лестницу. Потом чистить кастрюли. О, кайф, на кухне! Украдем там какой-нибудь еды!

– И сменяем на сигареты! – подхватил Йоджи. – Я знаю, у кого есть!

– Если будешь ничего не жрать и вдобавок курить, то не вырастешь, – поучительно сказала Аска.

– Вырасту. Только худой буду.

 

* * *

 

Когда им было пятнадцать, какой-то долговязый придурок из выпускного класса пригласил Аску на новогодний бал, а она согласилась. Йоджи не плакал. Было бы глупо, если бы практически взрослый мужчина ударился в слезы из-за такой ерунды. Он лежал всю ночь в своей продавленной кровати, глядя в потолок, и провожал глазами полосы света, скользившие по комнате, когда на окно попадали отблески фар от поздних машин. Он хотел хорошенько обдумать свое будущее, которое теперь должно было полностью измениться. Больше не будет верного друга, с которым можно было поговорить обо всем на свете, на которого можно было всегда рассчитывать. Больше не будет красивой девчонки, которая разрешала держать себя за руку даже на людях, которая обнимала его, когда ему было хреново, и целовала его в щеку мягкими мокрыми губами, когда у него были дни рождения. Больше не будет их глупой мечты, их собственного частного детективного агентства, жизни, наполненной дружбой и приключениями, и, как он уже давно надеялся, чем-то более интимным. Будет только чужая женщина по имени Аска, замужем за длинным уродом из выпускного, и он сам, одинокий, тощий и прыщавый полукровка, никому не нужный, никем не любимый...

Горло и грудь так давило, что время от времени он начинал задыхаться. Тогда на глазах выступали слезы, от боли и нехватки воздуха, пара капелек, которые он сразу смахивал с ресниц. Он не плакал.

Утром он не встретил ее возле девчоночьей спальни, в первый раз за почти шесть лет, и даже решил не идти на завтрак, но жрать хотелось с такой силой, что он пошел, только сел не на их обычное место, а к стеночке. Аска моментально нашла его и оскорбленным тоном потребовала объяснений. Он молча доел свой рис и вышел из столовой, не глядя на нее. Даже глядеть на нее было больно.

– Мы что, поссорились? Чего я тебе сделала? Йоджи, ну чего ты?

– Ты, – сказал он, стараясь, чтобы голос не срывался, – не таскайся за мной, иди к этому своему, как его. К своему хахалю.

– Ты сдурел? Он просто пригласил меня на бал!

– А ты согласилась, – прошептал он, не в силах сердиться на нее, просто тихо страдая. – Ты сразу согласилась. Он тебе нравится, да?

– Нет. Но если ты еще не заметил, больше меня никто не пригласил! А я-то думала, что ты... Ты...

Она запнулась, опустила голову, прикусила белоснежными зубками пухленькую нижнюю губу. Губы у нее были яркие и нежные, как спелые вишни.

– Ты что, ждала, что я тебя приглашу? – спросил Йоджи, не веря своим ушам. – Ты что, совсем дура, да?

Она развернулась и влепила ему пощечину. Лицо обожгло, как огнем. Они уже много лет не дрались между собой, но он еще помнил, что лапа у нее удивительно тяжелая. Йоджи поймал ее за кругленькие локти и заглянул в красное от гнева лицо.

– Аска, ты же моя девушка! Естественно, я думал, что мы пойдем вместе! Я думал, тут и говорить ничего не нужно!

– Я твоя девушка? – пролепетала она.

– Ну да... А я твой парень... Разве нет?

– Да, – сказала она. – Конечно, да. Ты всегда был моим парнем.

В тот вечер они спрятались во дворе за мусорными баками и целовались в губы. Было странно, но интересно. На этот раз у них было по целой сигарете на каждого, и после поцелуев от первой же затяжки им обоим так вставило, что они решили пойти дальше и расстегнули друг на друге рубашки. Йоджи еще не успел толком разглядеть, что там у Аски запрятано в застиранном белом лифчике, как их застукал директор собственной персоной. Виновата, конечно, была Аска, не надо было так хихикать и орать «Щекотно!». Директор накрутил Аске ухо и в красках описал, как она позорит всю их большую семью, а Йоджи взял за шкирку и утащил в свой кабинет.

Он стоял перед письменным столом, вытянувшись в струнку, и старался не стучать зубами от страха, а директор смотрел на него с каким-то странным выражением, оперевшись подбородком на руку, и постукивал пальцами по папке с документами.

– Кудо, – сказал он наконец. – Тадаши-кун влюблена в тебя уже много лет. Я не одобряю ее поведение, но могу ее понять. В данной ситуации ты, как мужчина, должен принять на себя всю ответственность.

– А? – спросил Йоджи, ничего толком не расслышав за водоворотом собственных испуганных мыслей. Ходили слухи, что за развращение малолетних можно было загреметь в тюрьму, может быть, даже уже и во взрослую, а Аска-то наверняка была малолеткой!

– Я поговорю с Магами-сенсей, зайдешь к ней в кабинет, она даст презервативы и все расскажет...

– С-сенсей! – взвизгнул Йоджи. – Мы не, мы ничего такого, мы...

– Да ладно, Кудо, – вздохнул директор. – Я тоже здесь вырос, я все это помню, этого вам не запретишь, но хотя бы будьте осторожны. И не обижай девушку, у тебя ведь, кроме нее, в общем-то и нет никого.

Он вышел из кабинета, все еще часто дыша с перепугу, и сразу увидел ее, свернувшуюся в клубочек на полу у стенки. Аска подскочила на ноги и метнулась к нему, протягивая руки, красивая, как картинка тушью: бледные щеки, большие, тревожные глаза, тонкие брови, беспокойно сведенные на переносице. Кончики коротких волос чуть взметнулись в такт ее порыву, и она упала ему на грудь, такая теплая, сладкая, женственная, как никогда раньше.

– Что? – шепотом спросила она. – Что теперь будет? Тебя никуда не отправят?

– Нет.

– А меня?

– Нет. Все хорошо, – сказал он и поцеловал ее в темноволосую макушку.

Действительно, кроме нее, у него, в общем-то, никого и не было. Но на самом-то деле ему больше никто и не был нужен.

 

* * *

 

– Йоджи-семпай, а кем вы собираетесь работать после выпуска, фотомоделью, да?

Он посмотрел сверху вниз на обращенное к нему круглое личико незнакомой десятиклассницы. В широко раскрытых девчоночьих глазах сияло неприкрытое восхищение, и в вопросе не было ни капли сарказма.

– Нет, – важно ответил он. – Частным детективом.

Сразу несколько девчонок восторженно ахнули, на запрокинутых лицах зарделся очаровательный розовый румянец. Он небрежно прислонился к дереву и достал сигареты. По кучке его поклонниц пробежал восхищенный шепоток – воспитанникам запрещалось курить, и то, что он проделывал это прямо посреди двора, казалось им дерзким актом протеста и героизма.

Та же девочка придвинулась поближе, уже почти нарушая границы приличного, и занесла карандаш над блокнотиком.

– Это для интернатской стенгазеты... Скажите пожалуйста, почему вы решили стать частным детективом?

– Чтобы защищать попавших в беду прекрасных девушек, разумеется! – торжественно ответил он и ухитрился подмигнуть всем слушательницам одновременно. Снова аханья, оханья, хихиканье, трепет ресниц. Приятно, черт побери, приятно.

Он мог бы стать фотомоделью, если бы хотел, потому что он был очень хорош собой. Он, Кудо Йоджи, был очень хорош собой, прямо-таки красив, и он только-только начинал привыкать к этому удивительному положению вещей.

За последний год он вымахал на пятнадцать сантиметров, раздался в плечах, прыщи наконец-то оставили его в покое, и на их месте обнаружилась чистая гладкая кожа с легким загаром. Его лицо, в котором всегда словно сражались гены матери-японки и неизвестного отца, наконец окончательно оформилось, и результат оказался неожиданно приятным. После полугода просьб, нытья и примерного поведения директор разрешил ему отрастить волосы, и теперь вместо дурацких соломенных кудряшек, которые всегда глупо торчали кверху, его лицо обрамляли мягкие темно-русые волны, спадающие почти до плеч. Все эти мелочи, вместе взятые, каким-то образом превратили его из лягушонка в принца, и все вокруг это заметили.

Девчонки таскались за ним толпами, томно вздыхая, парни наперебой набивались в друзья, надеясь, что так будет удобнее «утешать» отвергнутых им поклонниц. Отвергал он не всех, разумеется – даже от хитрющей и наблюдательной Аски можно было скрыть некоторые вещи, если очень постараться. Для пущей конспирации, а также для сохранения духа справедливости, он не спал ни с кем больше одного раза. С Аской все равно было лучше, но ощущение собственной неотразимости опьяняло и толкало на глупости. Он надеялся, что скоро нагуляется – если бы Аска узнала о его похождениях, она бы расстроилась.

– Тадаши-семпай! – прошелестело вокруг, и табунок окружавших его девочек моментально растворился. Аска шла к нему через двор, покачивая бедрами, зажигательно улыбаясь, светлая и прекрасная, как эта весна, как солнце. Он отшвырнул сигарету, шагнул ей навстречу, наклонил лицо, безмолвно прося о поцелуе. Каждое прикосновение ее губ до сих пор обжигало, согревало, заставляло вздрогнуть, заставляло желать ее еще больше.

– Красуешься, кобель? – спросила она, легонько потянула его за волосы, погладила шею. Он хотел закрыть глаза, прижаться к ней и замурлыкать. Он хотел залезть руками ей под рубашку, обхватить ладонями гибкую талию, уткнуться носом в мягкую ложбинку между грудей, облизать ее с ног до головы, заставить стонать его имя. Он хотел хоть раз переспать с ней на кровати, вообще провести в кровати всю ночь и целый день, вместе, не боясь, что кто-то их застукает.

Было приятно сознавать, что все его мечты скоро сбудутся.

Спиной он чувствовал ревнивые взгляды, краем уха слушал шепот зрительниц.

«Тадаши-семпай, вот счастли-ивая...»

«Везучая... Везет же некоторым...»

«Ничего особенного, ну, фигура... Да так себе! Чего он в ней...»

«Она? Да она всегда была его девушкой. Я не знаю, всегда, ну лет семь уже точно!»

– С каких это пор ты стал таким тщеславным? – спросила Аска. Ее пальцы были сцеплены за его шеей, она стояла на цыпочках, совсем легонько прижимаясь бедром к его ноге, почти касаясь его грудью, улыбаясь нежно и дразняще.

– Я красивый, – серьезно ответил он. – Это развращает. Держи меня в ежовых рукавицах.

– Ты всегда был красивый, но так себя не вел.

– Я? Всегда? – изумленно переспросил он, ища в темных глазах ложь или насмешку, но там были только карие искорки и солнечные блики.

– Конечно. Помнишь, когда мы только познакомились? Я сразу...

– Нам было тогда лет восемь!

– Ты уже тогда был самый красивый. Ты всегда...

 

* * *

 

Спокойной ночи, любимая.

В ожидании рассвета Йоджи курил и тихо плакал, прихлебывая пиво из банки, улыбаясь сквозь слезы. Когда он опустошал очередную емкость, на пороге появлялся сонный, растрепанный Шульдих. Телепат невнятно матерился, прижимая ко лбу только что вынутую из холодильника непочатую банку пива, бросал ею в Йоджи, требуя ментальной тишины и покоя, и уходил.

Кто-то еще всхлипывал рядом, не то за стенкой, не то этажом выше, но Йоджи не прислушивался. Когда солнце встало, он распахнул окно, чтобы выгнать слежавшийся дым на свободу, и лег спать.

Ему по-прежнему снились кровь, смерть и ее лицо, но даже во сне он знал, что и это пройдет.

 

* * *

 

На следующее утро Кен проснулся первым и долго слонялся по закрытому магазину и парнику, поливая и опрыскивая цветы и саженцы. Оми поднялся на кухню около полудня и принялся цедить черный кофе, поглядывая на изготовленный Хидакой омлет с некоторой опаской.

– Надо поесть, ты же с вечера голодный. Попробуй, – настойчиво предложил Кен. – По-моему, вкусно получилось.

– Спасибо, Кен-кун, но меня что-то тошнит сегодня, – сказал Оми. – Я сейчас ухожу в штаб-квартиру знакомиться с новым Персией. Думаю, до вечера не вернусь. Нужно решить...

Он замолчал, зябко обернув ладошки вокруг дымящейся чашки, холодно глядя на спускающихся с третьего этажа Айю и Шульдиха. Гайджин зевал, почесывался и ухмылялся больше прежнего. Абиссинец выглядел как обычно, но по его лицу редко когда можно было прочитать что-то информативное.

Телепат плюхнулся за стол и уже разинул рот, чтобы сказать очередную гадость, но Айя тихонько прокашлялся, и рыжий хихикнул и промолчал. Абиссинец поздоровался с ними небрежным кивком, быстро обшарил холодильник и шкаф, и отобрал горстку съестного, не нуждающегося в готовке. Нагрузив Шульдиха упаковками, Абиссинец организовал поднос с чаем и двумя чашками, и они оба направились обратно в спальню. Оми проводил их пристальным взглядом.

– Нет, ничего, пусть, – сказал он, хотя его мнения никто не спрашивал и не собирался. – По крайней мере, пока он занят, он никуда не уйдет.

Йоджи не вышел из своей комнаты ни к завтраку, ни к обеду. Кен немного помялся под его дверью, подумывая, не стоит ли проверить, как у него дела, но решил пока не вмешиваться и пойти побегать для поднятия настроения. Он как раз возвращался обратно, насквозь пропотевший и довольный собой, когда у магазина тормознул черный БМВ, и на крыльце появился Шульдих со своим фасонным чемоданчиком. Он небрежно махнул Кену рукой, скользнул на пассажирское сиденье, и машина рванулась с места, отчаянно превышая скорость.

Айя стоял посреди пустого магазина и задумчиво теребил ленты, разбросанные по столу для икебаны.

– Он ушел, – сказал он, не оборачиваясь.

– Ты думал, он останется? – осторожно спросил Кен.

– Нет, – Айя наконец поднял голову, и Кен попытался оглядеть его шею на предмет подозрительных следов, но ворот облезлого оранжевого свитера был подтянут еще выше, чем обычно. – Кен, что ты теперь собираешься делать?

– Не знаю, – признался он. – Если Оми наладит дела с новым Персией, то работать. Темные твари-то не кончились. Если нет... поглядим, на каких условиях меня уволят. Может, и решать ничего не придется. А ты?

Айя не успел ответить. Оми протиснулся сквозь приоткрытую дверь, нагруженный толстыми папками и стопкой дисков. Мальчик выглядел совершенно измотанным, что было, в общем, не удивительно.

– Все в порядке, – сказал он. – С новым Персией вполне можно работать. Я даже выбил нам гонорар за Такатори.

– Мне не нужны эти деньги, – быстро ответил Айя.

– Тебе не нужны, ей пригодятся, – сказал Оми. Айя взволнованно встрепенулся, но ничего не сказал. – Прости, новый Персия открыл мне все ваши файлы, так что я все знаю. Он хочет, чтобы в группе была более четкая командная структура. Но это так, формальность, ничего не изменится. Кстати, завтра у нас новая миссия. Персия считает, что нужно быстро ликвидировать ближайших приспешников Такатори, чтобы они не заняли его место и не начали мстить. Сегодня отдыхаем, а завтра убираем нового замминистра.

– Я не собираюсь... – начал было Айя, и тут дверь хлопнула снова и на пороге появился Шульдих, улыбающийся до ушей и радостно помахивающий чемоданом.

– Ты же ушел, – тихо произнес Абиссинец, глядя на него странными, почти сияющими глазами.

– Я вернулся, – ответил тот. – Оказывается, я до завтра совершенно свободен!

Он цапнул Айю за руку и потащил его наверх. К ужину они не спустились.

6. Конкуренция

 

Айя никогда раньше не задумывался о том, как это могло бы быть по-настоящему. О сугубо хентайных деталях он фантазировал гораздо чаще, чем стоило бы, однако после кульминационной точки все горячечные мечты развеивались сами собой, он возвращался в реальность и надолго, на несколько часов выбрасывал рыжую заразу из головы.

Но после того, как все в первый раз случилось наяву, настоящий Шульдих, конечно, не растворился в эфире. Вместо этого он со вкусом потянулся, перевернулся на тощий живот, свесился с кровати и принялся шарить в охапке сброшенной на пол одежды.

– Не кури в моей комнате, – машинально пробормотал Айя. Губы у него были странно онемевшие, неповоротливые, и казались гротескно распухшими.

– Да ладно тебе, я открою окно, – ответил Шульдих. – Ты будешь?

Спорить не было ни сил, ни желания. Ран молча кивнул, взял раскуренную сигарету липкими пальцами. Пошлая смазка с банановым ароматом воняла еще сильнее, когда начинала засыхать. Фильтр сигареты был чуть влажным там, где Шульдих касался его губами, и Айя сам удивился, что обратил на это внимание после всего, что они только что вытворяли, после того, как Шульдих облизал его самого чуть ли не с ног до головы...

– Почему все-таки? – спросил он.

– А, теперь уже все равно, – рыжий небрежно взмахнул сигаретой, и Айя настороженно проследил глазами полет сорвавшихся с кончика искорок. Еще не хватало им обоим сгореть в одной постели. – Теперь уже все можно. Раньше слишком многое было поставлено на карту, а теперь...

Он замолчал, и Айя решил больше не расспрашивать. После секса у него саднило горло и кружилась голова, и он курил медленно, стараясь не затягиваться, чтобы не было хуже. Шульдих пускал в потолок маленькие неровные колечки, смешно округляя искусанные губы. Левую руку он заложил за голову, и Айе была видна светлая, почти белая кожа на внутренней стороне его предплечья, ниточки синих вен. Он вынул сигарету изо рта, придвинулся чуть ближе и провел кончиком языка вдоль одной темной дорожки, от локтевого сгиба к рыжим волоскам в подмышечной впадине, и Шульдих тихо хихикнул:

– Перестань. Щекотно.

– Хн, – отозвался Айя и лизнул бледно-розовый сосок, который тут же затвердел под его языком.

– Ох, – сказал Шульдих. – Ох, Фудзимия, ты меня в гроб загонишь, я уже чувствую. Давай сюда свою сигарету.

Он бесцеремонно выкинул оба окурка в открытое окно, обнял Айю за шею и снова принялся целовать, крепко, до боли, самозабвенно и сладко.

С тех пор они почти не разговаривали. Ни к чему, не о чем. Он почти постоянно чувствовал теплое присутствие Шульдиха на поверхности своего разума, но не возражал. То, что телепат понимал его без слов, как раз сейчас было очень кстати.

Вопреки ожиданиям, с ним оказалось удивительно легко. Первую ночь присутствие чужого, горячего, ровно дышащего спящего тела в его постели казалось Айе бесцеремонным вторжением, и он не мог расслабиться ни на секунду, с трудом решался даже просто закрыть глаза. Потом быстро привык, но все равно просыпался каждый раз, как рыжий вздрагивал во сне, начинал что-то бормотать по-гайдзински или прижимал его к себе еще крепче, шумно сопя ему в плечо.

Во сне Шульдих не отлипал от него ни на секунду: крепко обвивал его длинными руками, так, что потом на ребрах оставались красные пятна, устраивал голову ему на плечо, и его волосы щекотали Абиссинцу нос, заставляя неэлегантно, по-кошачьи чихать и морщиться. Шульдих от этого не просыпался, только вздыхал, легонько терся об него – бедром, коленками, щекой, где мог достать, – и спал дальше, а Айя почему-то никак не решался отпихнуть его на свободную половину постели или хотя бы подвинуть его поудобнее.

За две недели его отправили только на три миссии; на работу в магазин он не выходил, и пока никто этого не требовал. Шульдиха вызывали домой примерно через день, но он обычно возвращался через несколько часов, самое позднее утром. Как правило, он приносил с собой пакет из фаст-фуда, и они ели дешевую дрянную еду прямо в постели, руками, слизывая соус друг у друга с пальцев. Лишний раз спускаться на кухню было пустой тратой времени, да и просто не хотелось, хотя остальные Вайсс в целом относились к их связи удивительно равнодушно. Только Оми свирепо сверкал на телепата колючими васильковыми глазами, но тактично молчал. Иногда Айе хотелось поговорить с малышом, обьяснить, оправдаться, но одного взгляда на Шульдиха хватало, чтобы забыть обо всем и снова тащить рыжего за руку вверх по лестнице, толкнуть его на кровать, зарыться лицом в такие мягкие рыжие волосы, на ощупь расстегнуть его брюки и опять, опять...

Секса было слишком много. Они оба выкладывались до последнего, падали на смятую простынь, взмыленные, как загнанные лошади, задыхались, ждали, когда пройдет дрожь в уставших мышцах, массировали растянутые связки и снова тянулись друг к другу руками, губами, всем телом. Остановиться было почти невозможно. Тело уже начинало вяло протестовать: у него ломило поясницу, периодически побаливала голова, но все это моментально забывалось, как только он видел шальные искры в синих глазах Шульдиха, и он опять прижимал рыжего к постели, дрожа от нетерпения, как в их первую ночь. Он быстро потерял счет времени – они спали урывками, когда придется, и дни спутывались в сумбурный, лихорадочный клубок, где ничего не имело значения, кроме следующей минуты, следующего раза. Айя не знал, сколько это могло продолжаться, и не хотел думать о будущем.

В конце августа Вайсс едва не провалили очередную миссию. Задание было нетрудным, но полученная от нового Персии информация никуда не годилась. Коды к сигнализации оказались неправильные, скорее всего, просто просроченные, и в особняке поднялась преждевременная паника. Теперь охранники и телохранители цели рассыпались по всему зданию, и их приходилось вылавливать по одному, потому что Персия велел не оставлять свидетелей.

Айя оторвался от остальных и бросился по коридору, ведущему к лестнице, в надежде отрезать двух последних телохранителей от выхода. Чем ближе от подбегал к углу, тем меньше ему этот угол нравился. Он занес катану для удара, прыгнул – и клинок рассек воздух, на правое запястье обрушился тяжелый удар, один сильный рывок – и катана выскользнула из ослабевших пальцев. Айя отшатнулся к стене, а Брэд Кроуфорд, начальник Шварц, пнул катану в угол, сунул пистолет ему почти в лицо и снял с предохранителя.

– Рассказать тебе, что будет, когда я спущу курок? – спросил он. – Шульдих простит меня, почти сразу. Он ненадолго загрустит, но на работе это не отразится. Он подружится с Кудо и они целый год будут пополам платить за лечение твоей сестры. К Рождеству он вернется в мою постель. Только представь, Абиссинец, одно движение пальца – и проблема решена.

Айя молча ждал, для развлечения пытаясь вообразить дружбу между Шульдихом и Йоджи. Кроуфорд внезапно отшвырнул пистолет и ударил Абиссинца в челюсть так, что его голова мотнулась назад и он на секунду увидел аккуратно побеленный потолок. Шейные позвонки Айи хрустнули, но выдержали, и еще не поймав равновесие, он успел лягнуть Кроуфорда в коленку. Удары посыпались на него с невероятной скоростью, он яростно отбивался, – несмотря на явное превосходство противника, оскорбленная гордость придавала ему небывалые силы. Внезапно Кроуфорд замер и моргнул:

– Ты что, не убил их?

Айя оскалился и пнул его в подбородок, так, что Кроуфорд смачно впечатался затылком в стену и начал оседать, борясь с подступающим обмороком. Абиссинец кинулся за катаной, уже слыша быстрые шаги и чувствуя, что никак не успевает. Пуля чиркнула по его протянутым пальцам, бетонной крошкой брызнуло в лицо от стены: те двое нашли его сами, и теперь стояли в нескольких шагах. Один пистолет был направлен ему в голову, другой – в сердце бултыхающегося у стены Кроуфорда. Прежде чем Айя успел оценить новую расстановку сил, прогрохотал выстрел, не смягченный глушителем, эхо завибрировало меж стен, и один из телохранителей, – тот, что целился в американца, – рухнул на пол. Второй успел выстрелить, но Айя рванулся в сторону со скоростью, которой никогда в себе не подозревал, и пуля только ободрала ему ухо. Шульдих моментально снял второго и бросился осматривать рану.

– Ты мог бы прикончить их телепатией, – пробурчал Айя, отталкивая его руки.

– Так быстрее, меньше риска.

– Меня успели бы убить.

– Не убили же, – Шульдих присел рядом с начальником на корточки и заглянул ему в глаза, проверяя зрачки. – Брэд, ты меня слышишь? Брэд! Сколько пальцев?

– Вот так сразу? – изумился Кроуфорд, неловко пытаясь подняться.

– Сколько пальцев я держу у тебя перед глазами? – проорал Шульдих, теряя терпение. – У тебя сотрясение есть или нет?

– Нет. Уходим, – Кроуфорд встал, пошатнулся, уцепился за плечо рыжего. Айя отвернулся от них и включил рацию.

– Абиссинец! – раздался в наушнике взволнованный голос Оми. – Ты нашел их? Миссия закончена?

– Закончена, – вздохнул Айя. – Возвращайтесь без меня, я скоро буду.

Он решил прогуляться перед сном, подумать. Пророчество Кроуфорда не вызвало в нем ни удивления, ни гнева, он всегда догадывался о чем-то подобном, и поступок Шульдиха сполна подтвердил его подозрения. Айя вяло подумал, что должен бы реагировать более бурно, но ему было абсолютно все равно. Как будто какая-то шальная сбившаяся с ритма шестеренка в механизме его души снова соскользнула на положенное ей место, и вся система опять заработала заведенным порядком, возвращаясь из странно беспокойного состояния, в котором он пребывал в последнее время, к заученному ритму. Важное: работа, сестра, Вайсс. Больше ничего не имеет значения. Так было лучше.

Он даже зашел с ними в лифт, прислонился к противоположной стене. Лицо распухало от пропущенных ударов, завтра наверняка придется одалживать у Йоджи запасные темные очки, чтобы не пугать покупательниц подбитыми глазами. Синяк на щеке можно спрятать под волосами, не впервой. Кроуфорд запрокинул голову, с видимым удовольствием прижался затылком к холодной стене лифта; Шульдих смотрел на Айю, широко раскрыв немигающие глаза, и кусал губы. “Ты читаешь мои мысли?” – подумал Айя. – “Видишь что-нибудь интересное?”

Двери лифта распахнулись и выпустили их прямо в подземный гараж. Под вырванной из гнезда камерой слежения была запаркована машина Шварцев. Фарфарелло развалился на заднем сиденье, заляпанный кровью, довольный, чуть только не мурлыкающий. Наги проигнорировал Айю и отсалютовал чемоданчиком:

– Все взяли, все чисто, как я и обещал. Мы с Шульдихом могли бы вдвоем управиться. Поехали?

– Я задержусь, – произнес телепат. – Я хочу поговорить с Раном.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – механически ответил Айя.

– Домой, Шульдих, – скомандовал Кроуфорд, устраиваясь на пассажирском сиденьи.

– Ты не расслышал? Я задержусь.

Они сцепились взглядами. Наги нервно завозился на заднем сиденье.

– Я тебе приказываю, – тихо произнес Кроуфорд.

Шульдих ответил красивой немецкой фразой, от которой Кроуфорд пошел пятнами, перебрался на место водителя и включил мотор.

– Неохота возиться из-за ерунды, – сказал он на прощание. – Дома поговорим.

 

* * *

 

Айя проводил глазами шварцевский БМВ и вопросительно повернулся к Шульдиху:

– Давай, говори, только быстро, мне завтра рано вставать.

– Что случилось? – тихо спросил Шульдих. – Я бы посмотрел, но ты закрываешься, если я полезу насильно, будет больно.

– Ты выбрал Кроуфорда, – сказал Айя, уверенный, что этой фразой исчерпывается все.

– Конечно. Кого бы ты выбрал – Кудо или Айю?

– Идиотское сравнение.

– Ран, – Шульдих вздохнул и прислонился к ближайшей колонне. – Кроуфорд – это Кроуфорд. Я с ним с шестнадцати лет. Он... Мы все без него пропадем.

– Ты любишь его, – сказал Айя, стараясь, чтобы это звучало как констатация факта. Не вопрос, не упрек и, боже упаси, не жалоба.

– Я? – Шульдих искренне удивился и задумался. – Может быть. Ну и что?

Айя почувствовал, как телепат прикасается к его разуму, осторожно, но упорно нажимает, вот-вот прорвется за последний барьер. Он не хотел сейчас чувствовать Шульдиха так глубоко в себе, к тому же хранить тайны больше не имело смысла.

“Может, ты и вправду не знаешь, я ведь так старался не думать об этом, даже когда тебя не было рядом. Знай. Мне теперь все равно. Можешь смеяться. Вместе с Кроуфордом, в постели.”

Айя коротко вдохнул и закончил вслух:

– Я думал, ты любишь меня.

Шульдих сглотнул, достал сигарету и прикурил дрожащими пальцами, переваривая информацию.

– А можно? – хрипло спросил он.

Айя тряхнул головой и рассмеялся. В пустом гараже его смех звучал гулко и неестественно – хриплый, каркающий, срывающийся. Но остановиться никак не получалось. Даже когда Шульдих обнял его, он продолжал беспомощно хохотать, уткнувшись лицом в жесткое сукно его пиджака.

 

* * *

 

Когда Шульдих добрался до дома, было начало третьего ночи. Никто не спал, все ждали его в гостиной, молча сидя перед выключенным телевизором.

– Почему дети и больные еще не в постели? – осведомился он, пристраивая пальто на вешалку и разуваясь.

– Пусть, им полезно, – отозвался Кроуфорд. На журнальном столике перед ним стоял нетронутый стакан виски, и лед в нем уже давно таял, распускался бесцветными лентами в густой янтарной жидкости. – Заходи, герой дня.

– Прежде всего, я хотел бы извиниться, – проблеял Шульдих, бочком протискиваясь к дивану. Фарфарелло тискал свой самый любимый ножик и хмурился, бледный Наги переводил огромные глаза с начальника на телепата. Мысли мальчишки были так беспокойны, что вызывали головную боль. Вот еще не хватало…

– Мы договаривались, Шульдих, – начал Кроуфорд своим приятным, хорошо поставленным голосом. – Принцип беспрекословного подчинения. Таковы правила.

Наги соскочил с дивана и завопил:

– Кроуфорд, не надо! Ну пожалуйста! Это же такая ерунда, совсем несерьезно!

– Наги, – моментально переключился в менторский режим Кроуфорд. – Когда подчиненные начинают выбирать, какие приказы выполнять, а какие игнорировать…

– Ну он дурак! Там был этот Фудзимия, Шульдих хотел повыступать, и тебе тоже не обязательно было настаивать, он иногда идет в клуб после миссии, и ты не запрещаешь!

– Наги, заткнись, – зашипел Шульдих. – Марш в свою комнату. И Фарфарелло забери.

Кроуфорд наконец встал и сгреб Шульдиха за ворот.

– Командую тут я. Это, собственно, как раз и тема нашей сегодняшней беседы. Наги, напомни мне, которое это у Шульдиха предупреждение.

 

* * *

 

Фарфарелло наблюдал их игры отстраненно, как всегда, но в этот раз с чувством легкой досады. Он не любил, когда рыжему выпадало быть игрушкой.

Шульдих был любимым человеком Фарфарелло. Одним только фактом своего существования он причинял Богу больше боли, чем Фарфарелло мог бы за всю свою жизнь. Кроуфорд постоянно бросал вызов тайне Божьего промысла, а малыш был демоном в человеческом обличьи, но Шульдих переплюнул всех. Уже одно его имя, которое он носил, как знамя, было воплощением Гордыни, лучшего из смертных грехов, самого ненавистного Богу. Шульдих убивал, крал, лгал, хоть и реже, чем мог бы, не почитал своих родителей, прелюбодействовал и охотно предавался мужеложству. Его сила была сродни богопротивной магии, его случайные шутки разбивали жизни и калечили судьбы ангцев Божьих. Но самым удивительным и прекрасным было то, что Шульдих совершенно не верил в Бога.

Он не отрицал существования Всевышнего, не приводил хлипких научных доказательств, не обращался за помощью к наивным философским источникам. Ему просто было абсолютно наплевать на Бога, и это было невероятно. Самые душераздирающие библейские строки казались ему скучными и малопонятными, житие Христа занимало в его голове ту же ступеньку, что и история Скарлетт О’Хара. Фарфарелло не понимал этого и поначалу приставал к нему за разъяснениями, но тот не открывал правды, все говорил про Восточную Германию, социализм и опиум для народа. Фарфарелло сам догадался, что Шульдих настолько верит в себя и отчасти в Кроуфорда, что в его душе не остается места для иной веры. Было ясно, что этот безразличный атеизм – лучшее оскорбление для Бога, какое только можно придумать, но самому Фарфарелло никак не удавалось достичь подобной ослепительной вершины.

Но и это было не все. Шульдих был замечательный, с какой стороны ни посмотри. Он никогда не отказывался поговорить и все понимал, даже лучше, чем Фарфарелло понимал свои мысли, и иногда объяснял ему, что именно он, Фарфарелло, подумал. Телепат совершенно ничего не боялся, быстро водил машину, знал толк в пиве, он был смешной и веселый, и очень уютный на ощупь, хотя и твердый. Он был… друг.

Рядом с Шульдихом злой Кроуфорд всегда начинал больше говорить и смеяться. От оракула почти все время исходил тонкий, еле заметный запах страха и усталости, но рядом с рыжим Кроуфорд не помнил, что он вожак стаи, в затылок которому дышит весь мир, полный голодных волков. Рядом с Шульдихом маленький демон становился похож на человеческого детеныша, а сам Фарфарелло иногда на время забывал о Боге.

После подобных выволочек от Кроуфорда Шульдих с виду не совсем не менялся, но внутри потухал, становился пустой тенью, и в доме надолго делалось мрачно и холодно.

Оракул частенько раздражал Фарфарелло, особенно своим стремлением управлять дикими стихиями, которыми были они все. Его дар имел другую природу – Кроуфорд должен был трудиться, чтобы уловить, осознать и понять свои видения, а Шульдих, Наги и сам Фарфарелло, наоборот, ежеминутно сражались за то, чтобы держать свою силу под контролем, не давать ей выплеснуться в неверную минуту и пожрать все вокруг и их самих. Если бы им захотелось, Кроуфорд не смог бы их остановить, и предвидение не помогло бы.

Фарфарелло подумал о том, как бы это было. Глаза Шульдиха чуть-чуть расширились бы, и мозг Кроуфорда превратился бы в кровавое пульсирующее месиво, которое вывалилось бы на ковер, когда Наги расколол бы его череп, как гнилой орех. А Фарфарелло не взял бы нож, нет, он вошел бы рукой в грудную клетку провидца, через подреберье, чтобы не возиться с костями, диафрагма легко разошлась бы под его пальцами, мягкие кусочки легкого защекотали бы кожу, и он коснулся бы еще бьющегося сердца…

“Перестань, перестань, остановись, Фарф, стой, не надо, перестань, перестань!!!”

Фарфарелло удивленно моргнул. Он сидел на груди поверженного навзничь Оракула, который лупил его по голове пистолетом, а Шульдих висел у него на спине, пытался оттащить назад и изо всех сил прорывался в мысли. Его собственная рука, пустая, без ножа, тянулась к солнечному сплетению Кроуфорда, медленно, но неуклонно раздвигая телекинетический барьер, поставленный Наги.

– Ломай, Наги, – выдохнул Оракул. – Только чисто.

– А… а…

– Ломай.

Рука Фарфарелло хрустнула и повисла. Он покачал ей, пытаясь пошевелить пальцами, но ничего не получилось, а освободившийся Кроуфорд наконец размахнулся как следует, и все потухло.

 

* * *

 

Наги всхлипывал в углу, обхватив себя руками, и его мысли разливались по комнате, как кипяток.

“Он же ничего не понимает, ничего, ему не больно, ему не больно, он не обидится, он и так-то – а если он обидится…”

– Наги, – устало сказал Шульдих, поднимаясь с пола. – Все нормально, это бывает. Давай наложим ему шину.

“Кроуфорд, я должен был сразу, я тебя почти подвел, если бы он успел… У, рыжий балбес, это все из-за тебя, это все ты, зачем ты его злишь, все так хорошо, когда вы не ссоритесь…”

“Хватит”, – скомандовал Шульдих и выключил сознание мальчика. Эх, если бы с Фарфарелло было так просто...

Кроуфорд потер живот, – твердые пальцы Фарфарелло все-таки успели основательно ткнуться в него, – и подхватил нокаутированного Берсерка на руки. Они растащили младших по кроватям и вернулись в гостиную.

– Мда, – горько сказал Кроуфорд. – Один смазливый мальчишка – и вся группа разваливается к чертовой матери. Ладно. Я тоже виноват. Забудем об этом инциденте. Я иду спать, – он сделал видимое усилие и продолжил: – Приходи, если хочешь.

Шульдих остался один в большой комнате, выпил виски Кроуфорда, задумчиво сгрыз выловленные из стакана хрупкие льдинки и отправился спать в свою комнату.

Конец третьей части

Часть четвертая. Будущее.

1. Мизантроп

 

Сначала Наги услышал их шаги, тихий скрип снега, шорох ткани. Он плотнее вжался в стену, спрятал лицо в складках тряпок, которыми был обмотан. Иногда его просто не замечали.

Две пары ботинок – одни черные, начищенные до блеска, другие тяжелые, со шнурками, на толстой подошве, – остановились прямо перед ним, обличительно указывая на него носами. Он тихо вздохнул.

– Этот, – сказал один.

– Какой маленький, – гнусаво протянул второй и присел перед ним на корточки.

Это был гайдзин, весь такой яркий и разноцветный, что у Наги зарябило в глазах. Он тоскливо подумал, что судьба, должно быть, очень хочет его удивить и развлечь, раз постоянно подсовывает ему приключение за приключением. Дети с обломками кирпичей в руках. Ребята постарше с выкидными ножиками. Голодные собаки в струпьях лишаев. Воровато оглядывающиеся дядьки с конфетками в сальных пальцах, пьяные шлюхи с их омерзительной материнской нежностью, этот пестрый гайдзин, словно картинка из девчоночьей манги. На самом деле все они были одинаковые, мясо, кости, гниющая гадость внутри, и ему хотелось только, чтобы они все провалились в Ад и оставили его в покое, но они продолжали находить его, куда бы он ни пошел, и их не становилось меньше, что бы он ни делал.

Может быть, когда он подрастет, он сможет уничтожить их всех одновременно и наконец спокойно отдохнет.

Глаза гайдзина затуманились, ноздри задрожали, он принялся часто дышать.

– Дотронешься – убью, – равнодушно предупредил Наги.

– Кому нужна твоя костлявая детская задница, – фыркнул тот.

– Желающих полно, – зачем-то сказал Наги и попытался отогнать нахлынувшие воспоминания. Гайдзин передернулся, закатил глаза и замычал сквозь зубы. Второй ткнул его носком начищенного ботинка:

– Кончай развлекаться, да или нет?

– Да. Абсолютно наш человек. У него в голове столько... всего...

Второй тоже присел рядом, он был выше, и Наги пришлось задирать подбородок. В шее что-то мерзко поскрипывало. Второй если и был гайдзином, то разве что наполовину, был одет хорошо и богато, особенно Наги понравилось его длинное светлое пальто, мягкое и теплое на вид. Если аккуратно сломать ему шею, на пальто не будет крови, и в него так замечательно будет завернуться. Впрочем, если в аллее будут трупы, отсюда придется уйти, а двигаться было лень. Ему и так уже было почти не холодно.

– У нас к тебе деловое предложение, – серьезно сказал богатый.

Что-нибудь дадут, подумал Наги. Может, отведут куда-нибудь, где тепло и сухо. Ему внезапно захотелось согласиться.

– Мы – банда суперзлодеев! – выпалил разноцветный гайдзин, сияя, как солнышко.

– Боевая оперативная группа, – поправил его второй. – Сбор информации, диверсионная деятельность, силовые методы воздействия.

– Путешествуем по всему миру, мочим всяких козлов, деньги, клевая тачка, – подхватил разноцветный. – Нам нужен новый подельник, крутой, сильный и злобный, такой, как ты!

– Мы давно тебя разыскиваем, Наоэ Наги. Ты – мощный телекинетик. Мы тоже обладаем необычными талантами. Меня зовут Брэд Кроуфорд, я вижу будущее. Это Шульдих, он читает мысли. Мы предлагаем тебе к нам присоединиться.

Наги не видел никакой причины, почему то, что они говорили, не могло быть правдой.

– На каких условиях? – деловито спросил он. Взрослые синхронно расплылись в улыбке и встали.

– Говорю, наш человек, – сказал Шульдих и протянул ему руку, помогая подняться. Ноги онемели, как будто их совсем не было. – Условия тебе понравятся. Пошли отсюда.

Кроуфорд расстегнул свое роскошное пальто, прижал Наги к себе, закутал полами и куда-то понес. Тепло, уют, приятный чистый запах и полузабытое чувство безопасности побежали по телу мальчишки болезненными волнами, и он безвольно уронил голову на чужое плечо, крепко вцепившись обеими руками в толстую шерстяную ткань. С такими ощущениями надо было бороться, он знал, что когда опять останется один, ему будет в сто раз хуже, но сил совсем не было, и чужие руки держали его так крепко и уверенно, как будто никогда не собирались выпускать.

Через две недели, когда Кроуфорд отвесит ему первую оплеуху, он вспомнит этот момент и стерпит.

– А если бы я не согласился, вы бы все равно меня утащили? – спросил он, цепляясь за последние остатки здравого смысла.

– Само собой, – Шульдих стащил с себя пушистый малиновый шарфик и замотал им Наги до самых ушей. – Скажи спасибо, что мы к тебе по-хорошему. Думаешь, меня кто-то спрашивал? Дали по голове, сунули в багажник...

От шарфика неприятно пахло табаком, он слишком щекотал кожу, но Наги благодарно зарылся в него подбородком и внимательнее посмотрел на смешного гайдзина. Он был не очень взрослый и не такой уж нелепый, только рот слишком большой, и нос слишком длинный, и глаза синие, как изолента. Волосы у него были наполовину длины оранжевые, наполовину зеленые. Он подмигнул Наги и объяснил, что зеленый цвет ненастоящий, просто краска для волос.

Месяц спустя, когда подстреленный Шульдих орал и корчился на полу посреди подземного гаража, а Кроуфорд, яростно матерясь, отстреливал противников из укрытия, измотанный донельзя Наги через силу держал над рыжим кинетический щит, закрывая от новых пуль, и чувствовал, как от напряжения что-то хрупкое лопается у него внутри. Тогда он вспоминал этот дурацкий шарфик и терпел.

– Кроуфорд, пошли ужинать, я замерз и голодный, – заныл Шульдих.

– Сначала к врачу. По-моему, тут пневмония, не говоря уже...

– Успеем к врачу. Вот я когда бомжевал, я так мечтал пожрать в теплом ресторане, чтобы что хочешь из меню! Пойдем, побалуем пацана.

– От такой еды ему станет плохо.

– Тут-то мы и пойдем к врачу...

– Не хочу в больницу, – капризно, как маленький, прохныкал Наги, и сам удивился, как быстро он раскис в их компании. – Хочу в ресторан. Вы серьезно забираете меня к себе?

– Мы тебе не папа с мамой, мы твои коллеги по работе, – сухо сказал Кроуфорд. – Детство кончилось, Наги.

Детство Наги кончилось много лет назад, но сейчас, когда Кроуфорд держал его на руках и грел своим теплом, как крохотного младенца, а не здорового лба почти двенадцати лет, Наги казалось, что детство начинается снова.

– Работа сложная и опасная, – продолжал Кроуфорд. – Через пару месяцев придется покинуть Японию и перебазироваться в Европу. К концу года ты должен знать как минимум два иностранных языка. Потом тебе придется пройти очень трудный курс тренировок...

– Мы что, отправим его... туда? – вполголоса спросил Шульдих.

– Как можно позже. Но придется, – так же приглушенно ответил Кроуфорд.

– Его же там...

– А что делать. Но это ненадолго. Мы заберем его при первой возможности.

Почти годом позже, на третью ночь Наги в Розенкройц, когда ему страшно хотелось плакать, с размаху биться головой об стену или обрушить этот проклятый дом на головы его обитателей и раздавить их всех в кашу обломками, он помнил этот разговор и терпел.

В ресторане его сразу разморило от сухого горячего воздуха, густого запаха еды, непривычно мягких сидений. Он задремал, уронив голову на стол, а когда Шульдих толкнул его локтем, увидел прямо перед собой тарелку с двойной порцией жареного угря в меду, как раз то, о чем он мечтал уже несколько недель. Рыжий тыкал палочками в свою тарелку с лапшой, а Кроуфорд разговаривал по сотовому.

– Да, подходите к нам через два часа. Мальчик лет десяти, истощение, простуда, возможно, воспаление легких, возможно, инфекции, ну, обычный набор... Нет, если госпитализация неизбежна, то наша обычная палата нас вполне устроит, но мы бы предпочли лечение на дому. Он не хочет в больницу.

– Да как вы это делаете? – возмутился Шульдих, вертя палочки в руках. Наги сжалился и поправил его неловкие гайдзинские пальцы:

– Эту вот сюда... а эту держишь так...

Кроуфорд отключил телефон и потянулся.

– Ну, вот нас и трое. Отлично. Шульдих, отстань от парня, дай ему спокойно поесть, сейчас тебе принесут вилку. Наги, не налегай на жирное, тебя стошнит. Попей чаю.

Наги вяло жевал, совсем не чувствуя вкуса вожделенного блюда. Слюнные железы так активно реагировали на еду, что весь рот пронизывало болью, соус щипал потрескавшиеся на морозе губы. Неожиданно для себя он выронил палочки, выплюнул рыбу обратно в тарелку и отчаянно расплакался впервые за целый год. Он рыдал, громко всхлипывая, размазывая по лицу текущие ручьем сопли, а суперзлодеи грозно зыркали на всех, кто осмеливался на него пялиться, и неловко гладили его по спине.

Каждый раз когда ему хотелось зверски убить их обоих, закопать кровавые останки где-нибудь на помойке и украсить их могилы кишками Фарфарелло, он вспоминал день, когда их стало трое, и готов был стерпеть от них почти все.

2. Хозяева

 

Самим Шварц дата прибытия Старейшин в Японию была известна еще три года назад. Прошлой зимой штаб-квартира Эсцет официально сообщила Кроуфорду о предстоящем визите. В середине лета ему назвали месяц и число. На прошлой неделе подтвердили дату и поинтересовались, все ли готово, и, конечно же, в день вылета старейшин не преминули позвонить среди ночи, чтобы порадовать Шварц сообщением о том, что дедки благополучно загрузились в самолет.

Строго говоря, могли бы и не суетиться. Наги чувствовал приближение старейшин всей кожей, корнями волос; видел, как меняется пси-поле, выгибаясь уродливыми кривыми вокруг черных дыр их дара. За декады совместной работы способности стариков сплелись, проросли друг в друга и переродились в нечто совершенно нечеловеческое. Синергией этого было не объяснить – триада старейшин была особым, невиданным раньше чудовищем, и Наги слышал с другой стороны света его нетерпеливый вой, захлебывающийся в предвкушении.

Кроуфорд так и не объяснил группе, что будет, если ритуал удастся. Никого, кроме Наги, это, похоже, и не интересовало. Фарфарелло, как обычно, объявил, что в Библии есть ответы на все вопросы, выучил наизусть Откровение Святого Иоанна и за ужином частенько цитировал избранные пассажи про Зверя. Наги старался не слушать. Он не верил в Бога, магию и в демонов. Ну ладно, в капп немножко верил, но это было совсем другое. В любом случае, высвобождение такого потока пси-энергии в месте силы, да еще в момент полного лунного затмения, должно было, как минимум, разнести музей по кирпичику. Значит, Старейшины явно ожидали, что избыточная энергия куда-то поглотится.

Поговорить обо всем этом было совершенно не с кем. Шульдих почти не появлялся дома, хотя исправно участвовал в каждой миссии и вел себя сравнительно прилично. По словам Фарфарелло, телепат крутил содомистский роман с Абиссинцем. Наги скурпулезно изучил доступную в интернете статистику, сделал разумные допущения и пришел к выводу, что мужчина в Шульдиховском возрасте может заниматься содомией от силы часа четыре в день. Было совершенно непонятно, какого черта рыжий делал в цветочном магазине круглыми сутками.

Фарфарелло держался за свою теорию, старательно точил ножи и прикидывал, на какой стене растянет шкуру семиголового зверя из моря. В отсутствие Шульдиха он скучал и глухо тосковал, разбил за неделю три телевизора, установив новый личный рекорд. Пару раз он пытался симулировать припадок, требуя внимания к своей персоне, а однажды приволок домой что-то жуткое, оставившее кровавые пятна по всему ковру. Кроуфорд не дал Наги толком разглядеть добычу Фарфарелло, вытолкал младшего из комнаты и отправил в магазин за новым паласом, а когда он вернулся, в квартире было уже прибрано, и Фарфарелло спал, накачанный лекарствами.

Но больше всего Наги беспокоил сам Кроуфорд.

– Не волнуйся, – говорил он спокойно и уверенно, чуть улыбаясь уголком губ, солидно поблескивая очками. – Не думай о плохом. Все будет хорошо, я обещаю.

Он врал, бессовестно врал Наги прямо в лицо. Это было ясно безо всякой телепатии. Кроуфорд врал ему, Кроуфорд уже месяц был постоянно на взводе, много пил и почти не спал ночами, и главное – совершенно не знал, что делать дальше. Он слонялся по дому, устраивая скандалы из-за каждой сдвинутой с места мелочи, из-за каждой немытой тарелки, оставленной в раковине. Его видения отказывались меняться, хотя ведущая к предвиденному будущему причинно-следственная ветвь была бесповоротно перерезана, и Кроуфорд методично старался столкнуть свой провидческий дар с мертвой точки. С утра до шести вечера он пытался медитировать и требовал полной тишины, так что Наги опасался даже просто вставлять диски в дисковод – Кроуфорд считал, что они слишком громко, раздражающе гудят. После шести, если вечер был свободен, Оракул вооружался бутылкой виски и начинал растормаживать мозг химическими средствами, и тогда ему лучше было совсем не попадаться под руку.

Кроуфорд составил план устранения старейших, как только познакомился с Такатори. План не менялся несколько лет, только уточнялся и прорабатывался, любовно, тщательно, в мельчайших деталях. И вот теперь, практически в последний момент, Оракул скормил их ферзя какой-то наемной швали, и все развалилось, рухнуло – ничего не поправить, ничего не изменить.

Наги понял это не сразу. Кроуфорд умел убеждать. Он умел ослепить слушателей своей харизмой так, что эйфория не выветривалась по нескольку дней. К тому же раньше он никогда не поступал импульсивно – все его внезапные маневры были продиктованы новыми видениями, и Шварц привыкли безоговорочно выполнять самые дикие приказы и верить, что Кроуфорд знает, что делает, что он потом объяснит.

Только в этот раз Наги боялся даже спрашивать. Он подозревал, что если Кроуфорд ответит ему честно, то он просто не выдержит и сделает с Шульдихом что-нибудь нехорошее. И это будет только начало, потому что если Кроуфорд действительно погубил их общую мечту и их единственную надежду из-за этой рыжей скотины, значит, ему нельзя больше верить ни в чем, и значит, ему не может быть прощения. Было гораздо спокойнее не спрашивать и надеяться на лучшее.

Кроуфорд всегда спал с Шульдихом, наверное, с тех самых пор, как телепата отдали ему в команду, еще когда рыжему было примерно столько же лет, сколько Наги сейчас. Конечно, сам Кроуфорд тоже был тогда намного моложе, но Наги никогда не мог представить себе Оракула двадцатилетним или вообще подростком, просто не получалось. Впрочем, Кроуфорд, скорее всего, нисколько и не изменился – он любил скромно упомянуть, что с девятнадцати лет не прибавил ни килограмма веса, и наверняка уже тогда щеголял в костюмах с галстуками. Очки он тоже носил с раннего детства, после черепной травмы, которая активировала провидческий дар.

Про их с Шульдихом связь Наги узнал в первую же ночь в квартире Шварц, когда они еще жили в нормальном деревянном доме на окраине. Шульдих всю ночь стонал и пыхтел так, что в седзи шуршала бумага, и утром Наги решил не деликатничать и сразу спросил, входит ли это в обязанности всех членов группы, или у них любовь. Кроуфорд все подробно объяснил, нисколько не смущаясь. По его словам, они с Шульдихом спали вместе потому, что так было удобно, потому, что это экономило массу времени, потому, что это было бесплатно и не чревато утечкой информации. Все звучало так рационально, взвешено и продумано, все ради общего блага. Наги и тогда ему тоже поверил, но чего еще можно было ожидать от одиннадцатилетнего пацана.

Он бы и сейчас верил с удовольствием, но с каждым днем это становилось все труднее. По утрам Наги подолгу лежал в постели с открытыми глазами, подсчитывая оставшие до затмения часы и минуты. Все еще могло измениться. У Кроуфорда еще было время. Наги перебирал в голове все случаи, когда он напрасно сомневался в Оракуле, аккуратно сортировал их, разбирая по косточкам, но это тоже почти не помогало. Прошлое таяло, покрывалось липкой пылью, казалось ненастоящим, как будто все это было годы, деситялетия назад.

Вот так и становятся взрослыми, думал он. Вот так все и кончается.

До затмения оставалось чуть больше полусуток. Место силы было практически готово, ингридиенты для ритуала были собраны и обрабатывались. Старейшины торчали в музее почти безвылазно, возились у алтаря, любовно полировали какие-то плиточки с письменами. После официальной аудиенции по прибытию они свели общение с Шварц к минимуму. Даже бабка не вызывала Шульдиха по пять раз на дню «для консультаций», как делала всегда, когда была с ним в одном городе. Рыжий, естественно, был только рад – больше сил оставалось для содомии. А раньше подлизывался и ластился к старухе, как китсунэ в течке, зарабатывал себе поблажки и подарочки. Впрочем, в прошлом году, когда старейшины по приглашению Такатори приезжали в Японию поохотиться, Шульдих все ныл, что он больше не подросток и на дряблые старческие ляжки у него уже так не встает. Но все равно ведь флиртовал, улыбался, бежал к ней в гостиницу по первому зову. Да и попробовал бы отказать. Бабуля – это тебе не Такатори. Если бабуля прикажет, то и Кроуфорд побежит к ней в гостиницу. А через годик-другой она, может быть, и Наги позовет. Если бородатый не успеет раньше. Он давно уже намекал, что Наги пора постажироваться с более опытным телекинетиком.

День до затмения, а потом, если Кроуфорд ничего не придумает, то еще вся жизнь впереди, и вся – вот такая. Не удивительно, что Шульдих с Фарфарелло демонстрируют такие чудеса эскейпизма. Несколько лет без малейшей надежды – и он тоже начнет крошить монашек и трахать все, что шевелится, чтобы хоть немножко развеяться и хоть ненадолго забыть. Интересно, как будет приспосабливаться Кроуфорд...

– Брэд, ну я пойду? – очередной раз спросил Шульдих с дивана. Он валялся так с утра, обмахиваясь сложенным журналом и принимая живописные позы в попытке хоть немного остудиться. Последние дни уходящего лета были невыносимо душными – Фарфарелло сломал кондиционер, и закрытые жалюзи не спасали от жары, только создавали противный спертый полумрак.

– Сиди. Велено быть в боевой готовности, – мрачно отозвался Кроуфорд из-за газетного листа.

– Сегодня тоже наверняка не позвонят. Мы им не нужны, они столько своих ручных собачек привезли...

– Вот поэтому и надо проявлять инициативу. Они должны помнить, что Япония – территория Шварц. После обеда сами поедем в музей, может быть, будут указания. Насколько я знаю, Старейшины недовольны выбранным для ритуала телом, подыскивают альтернативу. Мы знакомы с местной спецификой, эта задача как раз для нас.

Кроуфорд с раннего утра парился в парадном белом костюме, даже жилетку и галстук не снимал, только расстегнул воротничок на пару пуговиц. Давно нестриженые волосы были старательно уложены гелем, но все равно своевольно рассыпались и падали ему на глаза, и он привычно стряхивал их назад, дергая головой. Наги внезапно понял, что Кроуфорд не приспособится. Если отнять у него его неудержимые амбиции, то он, наверное, долго не протянет.

– Кроуфорд, – сказал Шульдих, лениво перетекая в сидячее положение. – Ты что, всерьез думаешь, что все останется по-прежнему? Даже если этот их демон не сожрет нас всех на месте...

– Шульдих, перестань, – устало сказал Кроуфорд. – Это беспредметный разговор. Останется все по-прежнему или нет, быть на хорошем счету никогда не вредно. И хватит столько болтать вслух, когда ты в одном городе с телепаткой вне класса. Думать тоже желательно потише.

Шульдих гомерически расхохотался, злобно сверкая глазами. По настоянию Кроуфорда он тоже был во всем белом, хоть и сократил костюм до брюк и рубашки навыпуск, и на монохромном фоне его его волосы казались еще ярче, как огонь, как лисий мех. Однажды, когда Наги дремал после миссии на заднем сиденье, он приоткрыл глаза и увидел, как рука Кроуфорда скользит по рыжим патлам, зарывается в них. «Демон,» прошептал тогда Кроуфорд, а Шульдих только рассмеялся, почти так же, как сейчас, и заложил такой поворот на скорости, что асфальт взвыл под шинами.

– А ты все не сдаешься, – сказал Шульдих. – Или совесть замучила? Пытаешься хоть что-то поправить? Плюнь, Брэд. Живи, пока можешь. Это все, что у нас осталось.

– Я ни о чем не жалею, – спокойно возразил Кроуфорд. – Я уверен, что не ошибся.

– Конееечно. Ты у нас никогда не ошибаешься, да? Непогрешимый лидер, великий пророк, гордый и несгибаемый...

– Не заводись, Фарфарелло разбудишь, – оборвал его Кроуфорд. – Ты же знаешь, какой он в такую погоду.

– Да плевал я на Фарфарелло! – заорал Шульдих, спрыгивая с дивана. – Вы у меня все знаете где?! Так, все. Я ухожу. Можешь писать официальную жалобу, все равно тебе делать нечего. Пусть лучше на меня мини-Такатори шипит, он хотя бы не притворяется, что все на свете только часть его грандиозного плана. Знаешь, Брэдли, если ты признаешься, что облажался как последний лох, тебе будет немножко легче. Попробуй, может, понравится.

– Стоять, – сказал Кроуфорд, медленно комкая газету, и Наги тихо ахнул. Лицо Кроуфорда было каменно-застывшим, только приопущенные веки судорожно дергались, и уголок рта полз вниз, растягивая знакомые черты в жутковатую гримасу. Он еще никогда не видел, как ударяет мощное видение. Обычно Кроуфорд только моргал пару раз...

– Я не ошибся, – с усилием произнес Кроуфорд, переводя дух. – Ни разу. За девять лет. Я все сделал правильно. Одевайся.

Шульдих застегнул рубашку и потащил с кресла пиджак, заинтересованно заглядывая начальнику в глаза.

– Чего, чего? Рассказывай! Хорошее?

– Да. Черт. Я должен был сам догадаться. Теперь я понимаю, почему все-таки не убил твоего Фудзимию.

Шульдих молчал с полминуты, медленно застегиваясь, часто моргая, как будто надеялся, что ослышался.

– Нет, – пробормотал он наконец. – Нет, Кроуфорд, ну при чем тут он, ну не надо. Пожалуйста, не надо.

– Его сестра подходит идеально. Я, наверное, понял это давным-давно, где-то на подкорке. Половозрелая, молодая, в коме уже третий год. Отлично. Лучше этой кандидатуры не будет во всей Японии. С их средствами, я думаю, они и сами ее найдут, если не к обеду, то к вечеру точно, но я бы предпочел, чтобы это было нашей заслугой. Группе совсем не повредит немного отличиться перед сегодняшним вечером.

– Нет, Кроуфорд, – почти простонал Шульдих, комкая в руках свой мятый белый галстук и слегка пошатываясь, словно он планировал рухнуть перед Оракулом на колени.

– Иди в больницу, прямо сейчас, ты же знаешь, где она...

– Я не смогу, – всхлипнул Шульдих. – Я не смогу, я знаю, я не смогу. Придумай что-нибудь, Брэд, я не могу!

– Это приказ.

Наги с усилием сглотнул и облизнул губы пересохшим языком. Казалось, что он был обезвожен до головокружения, как будто вся вода в его теле выступила холодным потом под липкой рубашкой. Воздух в комнате гудел от пси-импульсов, но он не мог пробиться без приглашения, а телепат был закрыт на Кроуфорда так туго, что даже эмоции не просачивались за пределы канала.

Шульдих коротко кивнул, завязал галстук и направился в прихожую.

– Телефон, – бросил Кроуфорд ему вдогонку. Шульдих подхватил мобильник с журнального столика и замялся на пороге, глядя в сторону спальни Фарфарелло.

– Иди, – велел Кроуфорд. – Не раскисай, иди.

Когда входная дверь захлопнулась, Наги стер рукавом пот со лба, пересек комнату и решительно уселся на подлокотник кресла Кроуфорда.

– Что ты делаешь? – спросил он так спокойно, что даже сам удивился.

Кроуфорд поправил очки и задушевно улыбнулся:

– Наги, все будет хорошо. Я обещаю.

3. Семья

 

Когда зазвонил телефон, Айя рассчитывался с покупательницей. Режим работы магазина восстановился как-то сам собой. Они не обсуждали, нужно ли им еще это прикрытие, не стоит ли наглухо закупорить жалюзи на витрине и спокойно отдыхать днем в спальнях от ночных миссий. Пока магазин стоял закрытым, Кен и Оми исправно продолжали поливать и опрыскивать цветы в горшках и пересаживать рассаду в парнике, хоть и не ездили на рынок за сырьем для букетов. В конце месяца с фермы подвезли давным-давно заказанный компост, и всем пришлось подключиться к растаскиванию сваленных у крыльца мешков в парник и кладовку. Потом, естественно, Айя начал мести и мыть засвиняченный в процессе пол в подсобке и торговом зале, а Оми из солидарности взялся вытирать с полок пыль. Кен сказал, что в такой чистоте усохшим скелетикам цветов совсем не место, эвакуировал бренные останки калл, роз и астр на помойку, отмыл подернувшиеся вонючей ряской вазы и ведра. Йоджи, как всегда, физическим трудом пренебрег, курил в дверях, философски наблюдая за их усилиями. Как только магазин начал выглядеть презентабельно, блондин высунулся на улицу и подмигнул ближайшей стайке девчонок:

– Красавицы, мы тут цветочный магазин открываем. Первым покупательницам – приз!

Призом, как обычно, оказались нащипанные в парнике некондиционные орхидеи, но девочки так пищали от восторга, что магазин как-то сам собой остался открытым до позднего вечера.

Они работали не каждый день, под настроение. Ран спускался в магазин, когда уходил Шульдих. Если там уже кто-то был, он его сменял. Если нет – открывал один. Ассортимент был жалкий, пополнялся от случая к случаю. Постоянные покупатели не заглядывали, видимо, нашли новых поставщиков, пока «Конеко» не было на деловой арене Токио. Айя был только рад. Меньше возни с покупателями – больше времени для работы. Полки были расхлябаны и нуждались в починке, композиции в витрине давно пора было менять. Хронически непродаваемая гигантская пальма, нечто среднее между талисманом магазина и его тяжким проклятием, опять поскучнела и обвисла, и пока он не мог определить, что за новая хворь одолела это арековое.

Работать было куда лучше, чем валяться в постели, разглядывая потолок и дожидаться Шульдиха. Айя даже читать не мог – в его отсутствие он ни на чем не мог сосредоточиться. Рыжий приходил все реже. «Затрахали на работе» – объяснял он, раскуривая традиционную пост-коитальную сигарету. «И даже не в буквальном смысле, представь». Иногда он звонил и шептал в трубку дикие непристойности, в деталях планируя следующую встречу. Этот звонок тоже мог быть только от него – этот номер, кроме Шульдиха, знали только Критикер и администрация больницы «Волшебный Автобус», но у них не было никакого повода с ним созваниваться.

Айя попрощался с покупательницей и вынул из кармана мобильник, подумывая, не стоит ли сразу запереться в туалете, чтобы не вышло, как в прошлый раз – хорошо еще, он был тогда в фартуке и никто ничего не заметил.

– Ран, ты сейчас дома? – спросил Шульдих, как обычно, пренебрегая светскими приветствиями.

– Мгм, – ответил он, стараясь не улыбаться, хотя от знакомого голоса по спине уже бежала приятная дрожь. Да, уединение явно не помешает...

– Слушай внимательно. Примерно через час, может, меньше, твою сестру выкрадут из больницы.

– К-кто? – выдавил он, крепко зажмурился и опять широко открыл глаза, почти уверенный, что ухитрился уснуть за прилавком. Ему часто снилось подобное – калейдоскоп из разухабистой эротики с рыжим в главной роли и жутких кошмаров про Айю. Но на этот раз проснуться не получилось. – Зачем?

– Мои хозяева. Им нужно ее тело. Не спрашивай. Ее уже ищут пси-методами, думаю, даже если ты успеешь забрать ее из больницы, след все равно потянется – догонят моментально. Она слишком долго пробыла в этой больнице… Можно, конечно, поджечь здание, но честно говоря, сомневаюсь, что поможет.

Он замолчал. Ран вслушивался в трубку, стиснув от напряжения зубы, ловя слабые звуки его дыхания, почти неразличимый фоновой шум, автомобильные гудки.

– Шульдих, – сказал он, наконец. – Что происходит? Что мне делать?

– Если честно, – задумчиво вздохнул немец. – То понятия не имею. Ее не убьют до полуночи. Есть такое место на набережной, башня в виде конской залупы, знаешь? Только туда соваться... Ты вот что. Давай-ка для начала рви когти из магазина. Я же им все расскажу, и очень быстро, так что… Да, и выбрось этот телефон, тебя по нему могут найти.

– Ты в опасности? – быстро спросил Айя. – Я могу помочь тебе скрыться, у нас есть...

– Расслабься, либе, это бесполезно, – хихикнул Шульдих ему в ухо. – За мной уже идут. Предательство – это такая штука... Очень громкая. Тем более, в одном городе с телепаткой вне класса. Думаю, они выехали, как только я решился, еще до того, как позвонил. Ничего, меня все любят, я легко отделаюсь. Ты просто имей в виду: все, что я знаю, они будут знать, ну, самое позднее, часа через четыре, хотя я не обещаю тебе так долго продержаться. Слушай, наверное, глупо я поступил, да? Что ты сможешь совсем один, только зря...

– Шульдих! – выкрикнул Айя. Паника навалилась внезапно и разом, до темноты в глазах, до боли в груди. – Беги! Я сейчас в больницу, а потом – ты постарайся добраться до...

– Все, Ран, все, – пробормотал телепат и отключился.

 

* * *

 

Место, прямо скажем, выбрано было далеко не идеально, думал Шульдих, разглядывая с переходного моста машины, которые ползли под ним в вялотекущей пробке, как жуки с отливающими металлом спинками. Во всей Японии, наверное, нет ничего обыденнее и прозаичнее, чем дурацкая станция Шинджуки. Конечно, затеряться в толпе, прошмыгнуть на поезд – мысль заманчивая. Но потом предатель и дезертир, естественно, не может не понять, что любая попытка к бегству – всего лишь бесплодная, бесполезная нервотрепка. И вот теперь стоит, как идиот, на мосту, и думает, что лучше бы он сейчас любовался на что-нибудь поинтереснее. Океан там, или горы, хотя любые горы после Альп вызывают у воспитанника Розенкройц только мелкую дрожь и рвотные позывы. Хорошо было бы сейчас стоять на балконе стильного ночного клуба – в "Коде", например, до него отсюда всего десять минут ходьбы, хотя сейчас, конечно, еще закрыто. Облокотиться на перила, впитывать тягучие медовые потоки возбуждения, хрупкого химического кайфа, здоровой молодой похоти. И чтобы внизу на сцене танцевал его Абиссинец, медленно, соблазнительно, топлесс. В кожаных штанах. Только для него, жгуче сверкая из-под красных ресниц сливовыми глазищами. Вот это было бы в самый раз.

Переход еще пять минут назад был полон народу, чуть покачивался под сотнями прохожих, слишком часто попадающих в друг другу в лад. Вот было бы смеху, если все вдруг принялись бы маршировать в ногу, – это было бы нетрудно устроить, – вызвали бы вынужденный резонанс, и вся конструкция рухнула бы на проезжую часть вместе с одним из лучших телепатов своего поколения. Его, наверное, даже Эсцет потом не нашли бы, по крайней мере, не целиком. Но сейчас этот гениальный план осуществлять поздно – он куковал на мосту в полном одиночестве. Люди обходили переход по широкой дуге, послушными овечками семенили к другим выходам, даже не удивляясь, с чего это вдруг они делают такой крюк.

На ступеньках с каждой стороны моста стояли трое. Почти всех он знал в лицо – элита, телохранители Старейшин. Боя не будет, даже если он вздумает сопротивляться.

Шульдих подбросил мобильник в воздух, поймал. Подбросил снова, невысоко, так, что легонькая серебристая трубка завертелась, засверкала на солнце, свободная, как дохлая птичка в полете, и, весело кувыркаясь, рухнула вниз, под колеса машин. Если повезло – то кому-нибудь на лобовушку. Он не стал прослеживать траекторию падения. Прощания должны быть короткими и сдержанными.

Тройка слева отступила к перилам, пропустила невысокую коренастую фигурку. Бабуля неторопливо шагала к нему, сокрушенно качая седой головой:

– Шульдих, Шульдих, что же ты натворил, золотко... Как же ты так...

Телепат сунул руки в карманы, непринужденно оперся бедром на перила моста и пожал плечами. Он и сам еще не до конца поверил в происходящее. Шестеро телохранителей двинулись к ниму с обеих сторон, медленно, как будто ожидая подвоха, хотя, что он мог сделать под колпаком у бабули, ну абсолютно ж ничего...

И удивительное дело, думал он, прикидывая на глаз дистанцию между ними, соображая, сколько секунд ему осталось. Он объездил почти весь мир, воевал, строил изощренные интриги, вывернул столько мозгов наизнанку, переспал с тучей интересных, часто принципиально несоблазняемых людей. Но за всю свою долгую, интересную и насыщенную жизнь он еще никогда так собой не гордился.

 

* * *

 

Он не успел. Айя плохо помнил, как добирался до больницы – бежал, забыв о запертом в гараже «Порше», ловил такси, выскочил из машины, не заплатив, когда за пару километров до больницы они застряли в пробке. Опять бежал, кляня себя за то, что не взял с собой никакого оружия. Отшвырнул в сторону охранника на первом этаже, опрокинул нагруженную пробирками тележку где-то возле лаборатории, чуть не сшиб с ног больного на костылях, и бежал, бежал...

Он не знал, сколько потом сидел на полу, беспомощно водя ладонями по простыням, еще влажно-теплым от ее тела. Время остановилось и потеряло всякий смысл. Провода и трубки, которые держали сестру в живых, кормили ее и вливали лекарста, лежали на кровати неопрятной охапкой. Что-то бесцветное вытекало из капельницы в постель, пропитывая матрац. Ее не убьют до завтрашнего вечера... Протянет ли она так долго без медицинской помощи – он не знал.

Когда охранники наконец нашли его, он почти устроил дикую сцену, которая должна была закончиться вызовом полиции, если бы появившийся неизвестно откуда Оми не повис у него на шее, скороговоркой умоляя успокоиться. Ярость плеснулась, было, снова, когда он подумал, что, возможно, опоздал как раз на те минуты, которые бездарно потратил в магазине, пытаясь объяснить Вайсс, почему оставаться дома стало опасно для всех. Выследили, прибежали за ним по пятам, совать нос в чужие дела, и как всегда, с наиблагими намерениями. Но хотя бы послушались, ушли из магазина...

Оми бережно, как инвалида, усадил его на лавочку в больничном сквере, а Кен тут же принялся совать ему в руку открытую банку какой-то дряни. Сахарный сироп с кофеином и витаминами, маниакальную фазу как рукой снимает, вяло подумал он и, морщась, глотнул шипучей приторной жидкости.

– Я принес твой меч, – провозгласил Йоджи и протянул ему саю, замаскированную под чертежный тубус. Айя судорожно вцепился в обтянутую дрянным кожзаменителем трубку, мысленно прославляя всех богов, каких мог сходу вспомнить. Теперь, по крайней мере, он мог сражаться.

– Я же говорил, – самодовольно кивнул Кудо. – Он без катаны, как без пениса. Сублимация. Подержится, и сразу полегчает. Ну рассказывай, Айя, что случилось-то?

Он рассказал, коротко и по существу, потому что они уже были втянуты в эту историю по самые уши. Утечка информации, конспирация под угрозой. Явка провалена. По магазину, наверное, уже вовсю шарили загадочные хозяева Шульдиха, громили витрины, устанавливали в подвале бомбу на случай, если кто-нибудь вернется. А может быть, решили, что он не представляет для них никакой угрозы и плюнули, пошли заниматься более важными делами. Например, телом его сестры. Айя, Айя, прости меня....

– Почему ты ему веришь? – спросил Оми первым делом, как будто ничего важнее его с Шульдихом отношений сейчас не было.

– А зачем ему врать? Если это ловушка, то он мог бы нас всех убить еще... Да каждый день у него была такая возможность.

– Ну, пусть не ловушка, пусть что-то другое, но Айя-кун, с его слов получается, что он подставился, чтобы тебя предупредить. А может быть, он сам ее похитил!

– Ты его совсем не знаешь, – отрезал Айя, не глядя на Оми, чтобы не видеть, как округлятся его детские глазенки и обиженно задрожат ресницы.

– Ну, я его немного знаю, – подал голос Йоджи. Кен громко фыркнул и забормотал в сторону что-то про клуб знатоков Шульдиха. – И да, это на него совсем не похоже. Наверное, врет, но дело ж не в этом. Темные твари похитили девушку, вот о чем мы должны сейчас думать.

– А ведь я видел такую башню, – сказал Кен. – Как раз в форме, гм, да. Мы с ребятами объездили на байках все побережье, я знаю, где это. Недалеко, в общем-то.

– Давайте все по порядку, – сказал Оми. – Я свяжусь с Критикер...

– Нет, – оборвал его Айя. – Они могут не одобрить миссию, а тогда это будет – сам понимаешь. Я не могу так рисковать. Кен, покажешь это место на карте?

– Да зачем, я так покажу, – добродушно ответил Кен. – Мы же вместе пойдем.

Йоджи плюхнулся рядом с Айей на скамейку и забросил длинную руку ему на плечо. Сил не было даже на то, чтобы его оттолкнуть. Да что там – даже зыркнуть как следует не получалось.

– Ты ведь не собираешься один загрести всю славу? – осведомился Кудо. – И с сестрой твоей я давно хотел познакомиться. Если похожа на тебя, то как раз в моем вкусе! Я при оружии, Кен тоже багнак захватил. Сейчас Омичи нам все распланирует, и мы пойдем прижимать тварям хвост. Первый раз, что ли?

– Ребята, давайте только не будем забегать вперед, – взмолился Цукиено. – Мне все это ужасно не нравится. Давайте для начала поговорим с врачами, с медсестрами, кто-то же наверняка видел похитителей, хоть какая-то зацепка.

Айя медленно кивнул, поглаживая неуклюжую саю-тубус. Это Оми хорошо придумал, это решало массу проблем.

– Поговори, – сказал он. – Я сейчас немного отдышусь, и тоже... Мы все подойдем.

Когда Оми, устав от бесплодных расспросов и пустых, непонимающих взглядов медперсонала, снова спустился в скверик, на лавочке никого не было. Только лежала придавленная камнем записка, всего несколько строк.

"Оми, прости…" прочитал он, а дальше кандзи расплылись перед глазами, но все и так было ясно.

 

* * *

 

Чем дольше они мялись под дверью в квартиру Шварц, тем меньше Айе нравилась эта идея. Но альтернатив действительно не было.

У него были только две зацепки – упомянутая Шульдихом башня, соваться в которую втроем и наобум было наверняка бессмысленно, и остальные Шварц, которые должны были располагать хоть какой-нибудь полезной информацией. Айя почему-то верил, что в конфликте с «хозяевами» Шварц будут на стороне Шульдиха. Иногда во время секса, и особенно после, ему казалось, что их разум сплетается, что он знает и чувствует вещи, о которых Шульдих никогда не рассказывал – его странная дружба с Фарфарелло, покровительственная привязанность к Наги, многолетняя тесная связь с Кроуфордом... Его действительно все любили. Они должны были помочь.

Он понятия не имел, как с ними связаться. За все эти месяцы он даже не узнал, где Шульдих живет. Сам не спрашивал, рыжий не делился... Зато, как выяснилось, адрес знал Йоджи.

– Ну, я же частный детектив, – объяснил он. – А человек, который сначала отымел мои мозги, а потом и... В общем, мне было спокойнее, когда я знал, где у него гнездо.

По разведданным Кудо, Шварц проживали совместно. Кен горячо поддержал идею визита: он придерживался версии, что вся эта история всего лишь очередной фокус зловредного телепата, и тот спокойно сидит дома и потешается над ними. Йоджи нервничал, поправлял ремешок часов, теребил леску.

– Айя, он вроде бы предупреждал, что тебя могут искать, – сказал он. – Может, тебе лучше туда не соваться, пока мы не выясним, что его сотруднички не сдадут тебя с потрохами, а? Давай я сначала один с ними поговорю...

– Хорошая мысль, – подхватил Кен. – Давай только мы вдвоем. Если придется драться с этим седым чертом, я пригожусь.

Айя собирался напомнить им, что это его миссия, что он еще не решил, позволит ли им вообще участвовать, но тут щелкнул замок и дверь медленно, беззвучно распахнулась, оборвав назревающую дискуссию.

За дверью никого не было, только в самом конце полутемного коридора маячил тоненький мальчишеский силуэт.

– Ну, заходите уже, – пробурчал Наги. – Разувайтесь там.

Они долго возились в прихожей, расшнуровывая ботинки и стягивая высокие сапоги. Грубая, надежная обувь для миссий не годилась для светских визитов. На вешалке у двери болтался знакомый зеленый пиджак, и Айя почти поверил, что Шульдих действительно дома и сейчас все объяснит, вернет сестру в целости и сохранности, и тогда Айя набьет ему наглую морду и гордо уйдет, и пускай потом рыжий целый месяц подлизывается....

По Токийским меркам, квартира была просто огромная, хоть и загроможденная мебелью, как любят гайдзины. Несмотря на изысканную роскошь обстановки и отделки, в большой комнате царила почти неуловимая атмосфера убогой неприкаянности, как в гостиничном номере или на явочной квартире, где люди не живут, а только прячутся, зализывают раны, переводят дух, смывая с рук чужую кровь... Но в отличие от верхних этажей «Конеко», жилище Шварц было гораздо чище прибрано и даже противно попахивало отбеливателем, как будто его обитателей не устраивали обычные, слабенькие моющие средства.

Фарфарелло никак не отреагировал на появление незваных гостей. Он сидел на застеленном газеткой диване и сосредоточенно раскладывал перед собой с десяток ножей, сортируя их то по размеру, то в каком-то ином, только ему ведомом порядке, держа точильный камень наготове. Наги прислонился к единственному в комнате креслу, с незамысловатым злорадством располагаясь спиной к окну так, чтобы свет бил в глаза собеседникам. Сесть в комнате было больше некуда, и Вайсс остались стоять у входа под прицелом сощуренных глаз мальчишки.

Наги хотел выдержать длинную драматическую паузу, заставить их понервничать, вынудить начать разговор, и это было заметно. Он покусывал губы, крепче сжимал скрещенные на груди руки, старался сохранять монументальную неподвижность, и не мог. Что-то бурлило у него внутри, искало выхода. Абиссинец выжидал, не спеша ему помогать, хотя больше всего на свете хотел прижать это тощенькое тельце к стене, придавить тонкую шею так, чтобы в глазах появился настоящий, первозданный страх, резануть ему щеку катаной для поощрения разговорчивости, заставить выложить все, что он знает об исчезновении сестры, в деталях, с подробностями. Но Шварц были единственной ниточкой, ведущей к Айе, и он боялся оборвать ее неосторожным движением. Ссориться было рано, и, естественно, никогда не поздно.

– Если вы к Шульдиху, – отрывисто произнес Наги, – То его нет дома. Он занят. Его пытают. Ты рад, Фудзимия? Ты этого хотел?

– Нет, – машинально ответил он. Внезапно вспомнилось, как рыжий выгибался под ним, запрокинув голову, оскалив зубы, душил в горле вопли и стоны, когда наслаждение становилось острым, как боль. – Нет.

– Тебе ведь наплевать, – сказал Наги. – Ты только о ней думаешь. Но ее не спасти. Этот дурак только зря себя погубил. Никого не спасти.

Мальчик поежился, опустил голову, принялся молча разглядывать новенький, все еще настырно коробящийся ковер. Фарфарелло выбрал как раз этот момент, чтобы начать размеренно возить точильным камнем по металлу, и в наступившей тишине знакомый звук показался Айе неожиданно омерзительным.

– Он сказал мне, что легко отделается, – ляпнул он невпопад, неизвестно зачем.

– А это верно, – с готовностью подтвердил Фарфарелло. – Эти дилетанты не станут делать ничего интересного. Их медик возится с девчонкой, занят. Даже бить сильно не будут, вдруг разрыв селезенки или почки сдадут. Так, ногти повыдергают, шкуру подпалят... Им в лабораториях все время нужны живые телепаты для опытов, они очень быстро кончаются. Ну, пальцы переломают... Даже отрезать не решатся. Он и так в предшоковом после скана. Зубы могут повыдергивать, хотя вряд ли, оборудование нужно...

– Замолчи, – рявкнул Йоджи, испуганно косясь на Айю. Странно, ему казалось, что он сохраняет полное хладнокровие.

– Зачем? – удивленно заморгал Фарфарелло. – Это же правда. Я не поп, врать не буду. Еще могут...

– Где Кроуфорд? – перебил его Абиссинец. Разговаривать о делах следовало с теми, кто принимает решения. Эта бесцельная болтовня с пешками была потерей драгоценного времени. Шульдиха пытали, а этот неведомый медик делал что-то ужасное с его сестрой прямо сейчас, пока они стояли столбом в этой дорогой неуютной квартире и слушали мальчишку и одноглазого психа.

– Он тоже там, – ответил Наги. – Валяется у Старейшин в ногах, клянется, что это не вся группа отбилась от рук. Он такой гордый, но ради нас... Только бесполезно. Шварц теперь все равно расформируют. Кроуфорду больше не доверят руководство, а вторым он быть не сможет. Запрут его в штабе, будет перекладывать бумажки и пророчествовать, пока не свихнется. И я его больше никогда не увижу.

Он тяжело вздохнул и на мгновение снова превратился в того усталого ребенка, которого Кроуфорд уносил на руках с трудной миссии, бережно прижимая к себе, как сына, как младшего братишку. Но это мелькнуло и исчезло, сметенное огнем неожиданной, свирепой ненависти, которая заполнила его прозрачные от ярости глаза, не оставив места ни для чего другого.

– Как ты это сделал? – прошипел он. – Как ты его... Ты свел его с ума, он просто спятил! Все было так хорошо, он никогда раньше... Зачем, Фудзимия? Ради мести за свою семью? Нам теперь всем конец, Фарфарелло просто пристрелят, без Шульдиха никто не захочет с ним возиться, он же нестабильный...

– Это мы еще посмотрим, – пробормотал Фарфарелло, аккуратно правя очередное лезвие. – Это мы еще поглядим.

– Наги, успокойся, – сказал Кен каким-то особенным голосом, мягким и авторитетным одновременно. Наверное, так он общался с ребятами, которых учил играть в футбол. – Сдаваться нельзя. Если они вынесли вам приговор, это еще не значит, что так и будет. Давай рассмотрим всю информацию, которая у нас есть, что-нибудь придумаем. Непобедимого противника не бывает. Вместе мы, наверное, сможем...

Наги вскинулся, высокомерно обводя их взглядом, скривил губы:

– Вы предлагаете нам сотрудничество? Вы?

– Я... прошу... – пробормотал Айя, с трудом выдавливая слова. – Я очень... Моя сестра... Шульдих...

– Я преувеличил, – сказал Наги. – Я-то, скорее всего, не пострадаю. Меня просто переведут в другую группу. Это очень смешно, знаешь, почему?

Он поднял правую руку, поджал пальцы к ладони, словно в них было зажато что-то округлое, например, толстый металлический цилиндр. Айя твердо знал, что именно металлический, поблескивающий на солнце, тяжелый, слишком большой для крохотного детского кулачка.

– Это ведь мне ты должен мстить, – интимно прошептал Наги. – Помнишь?

Он подмигнул Айе и резко опустил большой палец, нажимая воображаемую кнопку на торце цилиндра:

– Ба-бах.

И невидимая бомба взорвалась, яростно детонировала у него в голове, сминая все в один мокрый, безобразный ком, раздирая на части его прежнюю жизнь, его заплатанную память, заливая все без разбора яркими потеками красного. Он помнил – он помнил всегда. Шульдих отвел ему глаза, тщательно вымарал лицо Наги из памяти, превратил его в безымянную, чуть заметную серую тень, и Айя даже не пытался разглядеть его получше, никогда не обращал на него внимания... Но там, под слоем телепатских уловок, он помнил все, помнил худенькую руку, сжимающую взрыватель, помнил сосредоточенное, почти вдохновенное выражение на совсем еще детском лице за секунду до взрыва. Помнил, как тот маячил потом у плеча Шульдиха, заинтересованно пялясь на окровавленные голые ноги его сестры, как он выглядел – гордый, довольный хорошо проделанной работой... Мама, папа, Айя...

Йоджи и Кен что-то кричали ему в уши, тянули его за плащ, пытались поднять его на ноги, и, вяло отмахиваясь, он понял, что как-то успел потерять равновесие и упасть на колени. Короткий ворс на ковре мелькал перед его глазами, то уходя из фокуса, то возвращаясь, и пальцы его были судорожно сжаты на сае, а маленький убийца стоял совсем рядом и смотрел на него с холодным исследовательским интересом.

Он мог бы – прямо сейчас, рвануть катану одним движением, и Фарфарелло не успел бы, и сам мальчишка не смог бы ничего сделать...

– Ты это, – обескураженно гудел Фарфарелло с дивана. – Ты совсем уж...

Айя не знал, кому это он и о чем речь, но это было не важно. Он жадно глотал ртом воздух и почти видел, как брызнет кровь, как побелеет хорошенькое угрюмое личико Наги, и клятва его будет исполнена. Такатори мертв, Шульдих обречен, как хорошо, Айя, мы всем, всем отомстили...

Он аккуратно отложил катану, уперся обеими ладонями в ковер и склонился низко-низко, так, что пряди на висках коснулись пола.

– Я прошу вас, Наое-сан, – прохрипел он, стараясь не моргать внезапно ослепшими, мокрыми глазами.

Кто-то изумленно ахнул у него над ухом. Звякнули ножики на диване. Наги молчал, и Айя не решался поднять голову и взглянуть на него, был уверен, что не выдержит.

– Я не хочу мести, – с усилием проговорил он. – Я хочу, чтобы моя сестра... чтобы Шульдих...

– Встань, – велел Йоджи и сердито потянул его на ноги. – Прекрати.

– Пойдем отсюда, – поддакнул Кен. – От них никакого толку.

– Стойте! – внезапно выкрикнул Наги, вцепившись побелевшими пальцами в собственные предплечья, ошарашенный, растерянный, до смешного маленький…

– Хорошо, – сказал он. – Мы согласны. Мы принимаем ваше предложение. Мы согласны.

Долгую минуту Айе нестерпимо хотелось плюнуть на ковер, уйти, напиться и умереть, вспороть себе живот и оставить сестру и Шульдиха на растерзание темным тварям. Потом прошло. Он отогнул угол газеты и присел на диван рядом с Фарфарелло.

– Я пойду тогда кофе заварю, – бесцеремонно заявил Кен и направился на кухню, помахивая багнаком.

– Это не потому, что ты меня уговорил, – сказал Наги. В его голосе проскальзывали неуверенные, почти извиняющиеся нотки, но Айе не хотелось сейчас злорадствовать. – Понимаешь, Кроуфорд обещал, что все будет хорошо. Значит, у нас... возможно... есть шанс. Пророчества сбываются, только если мы сами... Поэтому мы готовы рискнуть.

Фарфарелло с энтузиазмом кивнул и принялся нараспев цитировать что-то непонятное, но оборвал себя на половине фразы:

– Эй, соратники, а чего вас так мало-то? Где ваш Бомбей?

 

* * *

 

Оми сидел на скамейке в залитом солнцем больничном скверике и плакал навзрыд, захлебываясь отчаянием и злостью. Бледные пациенты в застиранных больничных халатах и их измотанные, натужно бодрящиеся родственники проходили мимо, поглядывая на него с пониманием и сочуствием, и торопливо отводили глаза. Он жалко хлюпал носом, глотал слезы и безжалостно рвал на мелкие кусочки листочек из записной книжки Йоджи, скупо исписанный рукой Айи. Слова проскальзывали меж пальцев, кружились в воздухе, падали к его ногам как измочаленные, жестоко убитые бабочки.

«Оми, прости...»

«...если мы не справимся, то...»

«...может быть, Критикер...»

«...у тебя вся жизнь еще...»

«...пусть хоть кто-то, кто знал нас...»

Они бросили его, как будто не было всех этих лет работы и жизни бок о бок. Они ушли одни, кидаться в эту нелепую ловушку, сражаться с темнотой, умирать. Они, наверное, уже умирали. Ребята, его единственные друзья, вся его семья, все, что у него осталось – они умирали, и Оми Цукиено умирал вместе с ними, на хлипкой скамейке под палящим солнцем, ревел в голос, выплескивая из себя все до капли, исходя на нет…

Когда слезы кончились, он встал и нетвердыми шагами направился к ближайшему телефону-автомату, чувствуя себя призрачно легким, пустым, выжатым досуха.

Он не знал, где их теперь искать, да и остановить их – особенно Айю – у него бы не получилось. Нужно было действовать по-другому. Из архива Такатори он знал кое-что о хозяевах Шульдиха. Это были люди, которых боялся сам министр, и идти на них с катаной, удавкой и набором когтей было бессмысленно, самоубийственно и глупо. Нужна была настоящая сила. Сила, способная на все.

Он набрал номер, которого Оми Цукиено никогда не знал и не мог знать, бросил пару слов взявшей трубку секретарше и глубоко вздохнул, дожидаясь, когда его соединят с нужным абонентом.

– Дедушка, здравствуй, – сказал он, услышав в трубке почти незнакомый голос. – Это я, Мамору.

 

4. Ритуал

 

Перед выходом Шварц переоделись во все белое, как будто шли умирать.

Айя не волновался – просто потому, что не мог. До начала операции оставались считанные минуты, а ему никак не удавалось собраться. Он чувствовал себя непозволительно слабым, никчемным сопляком, словно не было за плечами двух лет тренировок и боевого опыта – только школа, ресторан, где он так и не закончил испытательный срок, и жалкое второе место на региональном турнире по кендо. В голову лезли какие-то ненужные глупости: Айя на фестивале цветов, ее смех, косички, подпрыгивающие на тонких лопатках, голос Шульдиха, мурлычущий соблазнительную чепуху, его длинные пальцы, такие умелые и ловкие...

Наги подозрительно быстро разработал детальный план битвы и излагал его долго и сбивчиво, часто повторяясь и выдавая много ненужной информации. Увлекаясь, он начинал копировать голос и манеры Кроуфорда, наверное, сам того не замечая.

– Важно дать им закончить первую стадию ритуала. Это вытянет из них столько сил, что у нас будет реальный шанс. Окно между первой и второй инкантациями очень узкое, возможно, они попытаются продолжить даже во время сражения, это тоже даст нам преимущество...

– Обидно даже, – вздохнул Фарфарелло. – Будем убивать ворожащих и проводящих детей чрез огонь, Бог опять возрадуется.

– Бог никогда не радуется убийству, – возразил Кен. Фарфарелло посмотрел на него с уважением и заметно приободрился.

По плану периметр музея должны были охранять десять патрульных, но сейчас их было только шестеро. Поступок Шульдиха поставил под сомнение лояльность всей группы – Шварц были отстранены от участия в ритуале, и четверо охранников заняли их места внутри здания, на магическом кондуите.

Урезанный патруль удалось снять без осложнений, в два приема. Схема была проста: Наги и Фарфарелло непринужденно подходили к патрульным и затевали разговор. Вайсс бесшумно атаковали с тыла. После первой крови стало намного легче – тело послушно вспоминало боевые навыки, успокаивало лихорадку спутанных мыслей. Абиссинец встряхнулся и был готов к битве.

У входа в музей он жестом остановил остальных и обернулся к Йоджи и Кену.

– Подумайте еще раз. Это серьезный риск, и вы не обязаны участвовать.

– Нет! – взвился Наги. – Должно быть трое – то есть пятеро вместе с нами, у меня же все просчитано, с меньшими силами не справимся!

– Вот видишь, – кивнул Кудо. – Лично у меня все равно нет других планов на вечер, так что я в игре. И не делай такое лицо, я не пытаюсь ничего доказать. Это личное.

– А я вас одних не отпущу, – подхватил Кен. – Идем. Наги, показывай дорогу.

 

* * *

 

В этом здании, должно быть, никогда не бывало по-музейному тихо. Море наполняло узкие коридоры монотонным ревущим шумом волн, и эхо катилось меж стен, возвращалось обратно, рассеивалось, заблудившись в тупиках и бесконечных поворотах. Чайки сейчас молчали, но за рокотом прибоя слышны были голоса – низкие, гудящие, совсем не похожие на человеческие.

– Начали первую инкантацию, – пробормотал Наги. – Пока все по расписанию.

Где-то неподалеку щелкнул дверной замок, и полутьма черного хода озарилась далеким золотистым отблеском. Голоса стали громче. Нестройный хор выпевал что-то на чужом языке, повторяя каждую станзу по нескольку раз, пока слоги не сливались в жуткий тягучий вой.

Фарфарелло встряхнулся, как мокрый пес, вытягивая шею в направлении звука, и начал тихонько подтягивать в такт:

– Был, и нет его, выйдет из бездны, и пойдет в погибель, и удивятся живущие – был, и нет его, и явится...

Айя обеспокоенно переглянулся с Наги, – Шульдих в свое время достаточно порассказал ему о приступах Берсерка, – но мальчик только раздраженно поморщился:

– Придуривается. Сейчас начнет про рога и проституток. Не обращайте внимания.

Они долго поднимались по узким, пыльным лестницам, стараясь ступать легко, чтобы рассохшиеся ступеньки не скрипели под ногами. Их все равно не могли бы услышать – голоса набирали силу и напор, приближаясь к финальному крещендо. Хор распался на несколько групп – часть голосов тянули одну ноту, срываясь, захлебываясь, подхватывая снова; часть бормотали быстрый речитатив, перехлестываясь как волны, беснующиеся за стенами.

– Тяжело, – всхлипнул вдруг Наги, цепляясь за перила. – Пси-энергия... Как же тяжело, я не думал...

Фарфарелло покачал головой, подхватил мальчика под руку и силком потащил наверх.

– А кому сейчас легко, – пыхтел он. – Легко сейчас только простым, вон, котята наши ничего не чувствуют, драться будут, как звери. Видишь, как все хорошо складывается, а ты боялся…

Лестница упиралась в очередную дверь, запертую на увесистый замок. Йоджи потянулся за отмычками, но замок скрипнул и раскрылся сам по себе, как в дешевом фильме ужасов. Наги обессиленно сполз по стене на пол, отдышался и поднял голову, напряженно вслушиваясь в пение.

– Еще четырнадцать куплетов, – подсказал Фарфарелло. – И припев.

– Минуты три. Так, – нервно сказал Наги, вытирая ладони о пиджак. – Повторим еще раз. Главное – сразу разрушить кондуит. Как только они сойдут с символов, поток энергии прервется, надо только не дать им вернуться. Пирокинетикам навязывать ближний бой, и держитесь к ним как можно ближе, вообще не отлипайте от них, пока не умрут. Близнецов можно только ранить, хотя бы одного, и они уже будут не опасны, добьете потом. Блондинка будет стрелять, но главное – не держаться за нее руками, когда она будет телепортироваться.

– Мы не обниматься туда идем, – заметил Йоджи.

– Не перебивайте! – огрызнулся Наги. – Даже оружие пострадает, поэтому в момент телепорта... О черт, вы же не почувствуете, вы же простые...

– Я сам ей займусь, – сказал Фарфарелло, морщась и почесывая ладони. – У нее, когда она собирается прыгать, глаза такие делаются... хитрые-хитрые... с-сука. Я ей все припомню. Пошли?

– Подождите, – сказал Кен. – Я хочу спросить – Йоджи, когда ты сказал, что это личное, это ты в каком смысле?

– Да так, глупости, – неохотно пробурчал Кудо. – Я подумал, может быть, если мы спасем эту девочку, Аска простит меня и... отпустит...

– Может быть, – кивнул Кен. – Прежде чем мы пойдем туда, ты знаешь, я давно собирался... Йоджи, помнишь, ты сказал однажды, что я слишком хороший, открытый, искренний? Но какой же я хороший, я же совершенно не подарок...

Балинез непонимающе моргал и похоже, ничего такого не помнил, но Хидаку это не останавливало.

– Я убийца, – сказал он. – Я убил любимого мужчину, вот этими вот руками, Йоджи. Я... У меня иногда крышу сносит так, что...

Он запнулся и рассеянно ковырнул стену когтями, кусая губы. Наги нетерпеливо завозился у двери, но Фарфарелло, который наблюдал эту сцену с живым интересом, толкнул его локтем в бок, и тот притих.

– Ты, наверное, даже не догадывался, что я... – продолжал Кен. – И футбол ты не любишь. И тебя всегда будет тянуть на женщин, я знаю. Господи, неважно. Я просто хотел сказать – я просто хотел, чтобы ты знал, на всякий случай, потому что...

– Кен, – перебил его Йоджи, сжимая его плечо рукой в перчатке. – Кен, не надо, не сейчас.

– А потом может быть поз… – забормотал Сибиряк, и запнулся, когда большой палец Кудо прижался к его губам, дрогнул и скользнул по коже, лаская.

– Кен-кен, сейчас никак нельзя, – серьезно сказал Йоджи. – Я знаю точно, что целоваться перед боем – самая хреновая примета. Придется отложить, ничего не поделаешь.

– Верить в приметы – не к добру, – заметил Фарфарелло. – Целуйтесь! Мы не против!

– Хватит разврата, – сказал Наги и решительно толкнул дверь плечом.

 

* * *

 

За дверью была сырая тьма, толстые слои липкой паутины и клубки кабелей, свисающие с потолка, как лианы. В углу тихо искрила неисправная проводка, гудели распределительные щитки, а впереди исступленно рокотал хор, и откуда-то снизу било в черное небо вихрящееся мертвенно-зеленое пламя. Небо казалось вывернутым наизнанку, неестественно низким; огромные звезды тускло мигали за языками огня, и созвездия были сорваны с привычных мест, притиснуты слишком близко друг к другу, словно вся вселенная сворачивалась вокруг них в агонизирующий комок.

– Так, мы на балконе в планетарии, – пояснил Наги. – Отсюда обслуживают электрику в звездной карте на потолке. По моему сигналу спрыгиваем вниз, и потом – ну, вы помните.

Кен осторожно перегнулся через перила и смерил на глаз расстояние до пола.

– И потом разбиваемся на хрен, – авторитетно заявил он. Высота действительно была не меньше двадцати метров.

– Не волнуйтесь, – сказал Наги, – Я всех поймаю. Фарфарелло, почему Кроуфорд там стоит? Он должен быть вон на той руне, а сегодня они вообще сказали, что он недостоин...

– И все равно ведь велели ему остаться, – напомнил Фарфарелло. – Я не знаю, на репетициях туда никого не ставили. Может, это место жертвы? Зверь пойдет мордой туда, наверное, они хотят сразу задобрить его вкусненьким.

– Что ты несешь, они думают, что демон будет в теле вон той девочки!

– Ну и что? Она вегетарианка?

Странный огонь, освещающий просторный круглый зал, хлестал вверх из обычного железного таза. Он был установлен в центре сложного рисунка, начерченного мелом прямо на полу. В узлах орнамента, слегка покачиваясь в такт песнопениям, в три круга стояли люди.

По полученному от Наги описанию было нетрудно узнать пирокинетиков и сильнейших бойцов. Близнецы-иллюзионисты оказались совершенно не похожи друг на друга – один был выше почти на голову, только одеты они были одинаково, в рваные джинсы и безрукавки с капюшонами. Кроуфорд в щегольском белом костюме, мрачный и растрепанный, заметно выделялся на общем фоне. Айе показалось, что Оракул не поет вместе с остальными, а только притворяется и шевелит губами.

– Не так уж и много, – бормотал Кен. – Если бы это были люди, мы бы их в пять минут повырезали.

– Если бы это были люди вроде вас, я бы один пошел, – фыркнул Наги.

Айя смотрел вниз, стараясь запомнить расположение противника и наметить последовательность атак, но видел только ее, растрепанную, босоногую, все в той же тоненькой больничной сорочке, уложенную чужими руками на голый каменный алтарь. Ей, наверное, было так холодно...

– А где Шульдих? – спросил он, почти стыдясь, что мог в такую минуту думать еще и о рыжем. Фарфарелло ненадолго задумался и дернул головой куда-то вбок.

– Слышу оттуда. Мысленно. Живой, орет и матерится, о, привет тебе передает. Наги, пора.

– Вперед, – скомандовал телекинетик и ловко сиганул через перила.

Фарфарелло мгновенно ринулся за ним и исчез за краем балкона. Кен и Йоджи медлили; Айя положил руку на рукоять катаны, взял короткий разбег, подскочил, оттолкнулся ногой от перил и ухнул вниз. Полы плаща взвились, хлестнули его по ногам, сердце так сжалось от ощущения полета, что пальцы онемели, и он крепче стиснул их на мече. Пение прервалось на оглушительно высокой ноте, словно у всех внизу одновременно лопнули голосовые связки. Несколько десятков глаз метнулись вверх, поймали его, как прицел. Кроуфорд, не меняясь в лице, выхватил пистолет, и в это мгновение Айя был почти уверен, что Наги ошибся в своем начальнике и пуля достанется ему.

Пол был совсем рядом, неумолимо и стремительно несся навстречу. Айя подобрался, готовясь к удару, но воздух сгустился вокруг, как липкая патока, замедляя полет, и тут прогремели первые выстрелы. Ближайшие к Кроуфорду паранормы рухнули на пол, не успев крикнуть, и Оракул бросился к алтарю, навскидку паля в недавних соратников.

Близнецы метнулись друг к другу и схватились за руки. Айя легко приземлился, даже не отбив пятки, одним ударом снес голову ближайшего противника и развернулся в их сторону, но не успел сделать ни шагу.

Море хлынуло в зал, заполнив его в доли секунды. Вихрящиеся соленые потоки хлестали со всех сторон, сбивали с ног, давили сверху многотонным грузом, рвались ему в рот, в легкие. Двигаться в толще воды было невозможно, пенная муть застила глаза, но тени противников, медленно скользившие в темной глубине, были чудовищны. Он видел белесые полупрозрачные плавники, отливающую металлом чешую, зубы в десяток рядов. У алтаря, там, где лежала Айя, поднимались серые громады гиганстких щупалец, неторопливо разворачивались во всю длину, тянулись к нему, сжимая розетки грязно-розовых присосок.

Кен рухнул сверху, окутанный облаком пузырей, и всадил когти в брюхо ближайшего монстра. Водяной морок лопнул, как шелковая занавесь. Высокий близнец обливался на полу кровью из смертельных ран, а маленький лежал рядом и жалобно кричал, сжимая ладонями невредимый живот.

Чуть поодаль Фарфарелло бежал к пухленькой блондинке, уворачиваясь от ее пуль и кромсая кинжалами всех, кто попадался на пути. Он уже протянул к ней лезвие, но она растаяла в воздухе, превратившись в облачко пыли, и тут же возникла снова у него за спиной, целясь из револьвера в беловолосый затылок. Айя не успел окрикнуть его – проволока сверкнула в воздухе, и девушка забилась, пытаясь вывернуться из удушающей петли. Она мгновенно исчезла снова; обрывки проволоки брызнули по всему залу, но Берсерк, радостно взмахнув окровавленным лезвием, бежал дальше, даже не посмотрев на материализующийся позади него труп с перерезанным горлом.

Айя успел зарубить еще двоих, когда в лицо ему метнулась стена огня. Он бросился прямо в пламя, чувствуя, как трещат ресницы, и ударил наугад, в последний момент разглядев за дрожащим жарким маревом черные, широко раскрытые глаза пирокинетика. Наги что-то кричал сзади, подавая ненужные советы, но Айя настойчиво прорубал себе путь к алтарю, видя только преграждающие дорогу тела врагов.

Перед алтарем, заслоняя собой сестру, мельтешили двое – бородатый старик и грузная пожилая женщина. Кроуфорд стрелял в них, позорно промахиваясь; женщина уворачивалась со змеиным проворством, а старик просто сбивал пули в сторону голой ладонью. Позади них кто-то возился над Айей, дотрагивался старыми морщинистыми руками до ее крохотной груди, прижимал каменную плитку к ее спящему лицу. Пальцы сестры судорожно дергались, скребли ногтями по алтарю. Так корчатся трупы, когда по ним пускают электрический ток. Айя, сестренка...

– Он идет! – завопил ее мучитель, воздевая плитку к потолку. – Он близок, держитесь, осталось недолго, он пожрет предателей!

Кроуфорд ругался по-английски, торопливо перезаряжая пистолет. Фарфарелло кто-то успел свалить, и он беспорядочно барахтался на полу, словно ему подрезали поджилки; судя по агонизирующим воплям Наги, на него тоже не приходилось рассчитывать. Кен и Йоджи все еще были рядом, прикрывали его с флангов, и Абиссинец взмахнул катаной, сигналя лобовую атаку. Только бы удалось достать этих стариков, пробиться к сестре...

– Лежать! – заорал вдруг Кроуфорд, и все Вайсс инстинктивно присели, оглядываясь. Оракул упал на колени и зажал себе уши руками, низко склонив голову.

Массивные двери сорвались с петель и рухнули внутрь зала. В проем хлынули люди в военной форме с автоматами наизготовку.

– Лежать, – выдохнул Айя и пригнулся к полу.

Когда все стихло и он поднял голову, совершенно оглохший от грохота автоматных очередей, прямо перед ним было зареванное лицо Оми.

– Ты не ранен? – спросил мальчик, всхлипнул и бросился ему на шею, не дожидаясь ответа.

Айя осторожно высвободился, вложил катану в ножны и оглянулся. Рядом Кен и Йоджи помогали друг другу подняться, трясли головами, ошалело осматриваясь. Пол был завален изрешеченными трупами. Из паранормов стояли на ногах только Шварц. Фарфарелло, впрочем, стоял на четвереньках, а Наги почти висел на рукаве Кроуфорда, который церемонно раскланивался с незнакомым пожилым мужчиной в инвалидном кресле.

– Это мой дедушка, – сказал Оми. – По папе. Он так обрадовался, что я жив, что сразу согласился помочь. Прости, Айя, я знаю, что ты думаешь, но я должен был что-то сделать, я не мог...

Он ничего сейчас не думал, ему было не до того. Он отстранил Оми и побежал к алтарю, распихивая заполонивших зал штурмовиков, расстегивая на ходу плащ. Завернуть сестру потеплее, проверить пульс, и скорее, скорее в больницу...

Он торопливо закутал ледяные ноги Айи, сжал ее тоненькое запястье, заглянул в лицо – и замер на месте.

5. Свобода

 

Эту партию наверняка можно было разыграть как-то иначе. Но тогда, утром, оглушенный небывало ярким видением, он отчаянно уцепился за этот вариант и не решился менять ни малейшей детали.

Шульдих отчаянно трусил, даже когда Кроуфорд раскрылся перед ним, с непривычки натужно сбивая свои ментальные щиты, и позволил телепату лезть внутрь, с размаху толкаться в самое сокровенное. Рыжий был в нем, в самой сердцевине, возился там, как перепуганный слон в посудной лавке, полной хрупких тайн, окунался в пророчество, видел будущее, так близко, что можно потрогать, распробовать на вкус, и все равно боялся. Не удивительно, конечно.

«Брэд, Брэд, да они же меня...»

Свобода, Шульдих. Никто не говорил, что будет легко.

«Брэд, я не смогу, Брэд, не проси, придумай что-нибудь другое, Брэд, ну почему я?»

Его страх растекался на пересечении их разумов, как горькая отрава. Кроуфорд через силу держал щиты раскрытыми, терпеливо принимал в себя образы, которые хлестали из Шульдиха бурным потоком. У телепатов гиперактивное воображение – картинки были такими яркими, что самому хотелось выть от иллюзорной боли, но он не закрывался. Моление о чаше – Фарфарелло обхохочется...

Ты сам это выбрал, когда связался с Фудзимией. Тебе он поверит, за тобой он пойдет, и поведет остальных. Ты выпросил у меня его жизнь, ты сам подарил ему жизнь два года назад. Пора расплачиваться.

«Брэд...»

Он сам это выбрал, когда отказался подкладывать Шульдиха под Такатори. Нет, раньше, когда впервые пошел на поводу у капризов рыжего. Или еще раньше, годы назад, когда решил не ломать своих подчиненных, оставил им острые зубы, хищные когти, инициативу, мечту. Приручил их, как злых зверьков, и сам...

Вот и результат, любуйся, Оракул, что мы имеем на момент операции. Вместо договоров и сделок – шашни, флирт, любовные треугольники, кровные узы. Вместо рабочих отношений – гадючий клубок эмоций, вместо тонкого расчета – головой в омут, вместо делового интереса – Господи, даже подумать противно. Но что поделаешь. Это тоже материал. С этим тоже можно работать.

И он работал, спокойно и собранно. Он сам это выбрал, давным-давно, в карцере Розенкройц, за месяц до своего тринадцатого дня рождения. Он до сих пор помнил рисунок трещин на отсыревшей штукатурке, звук собственного дыхания в каменной тишине подвала, и светлое, чистое чувство, льющееся в душу, как горный ручей: путь определен. Решение принято. Ни сомнений, ни страха. Сатори. Свобода, чего бы ни стоило.

Пора расплачиваться.

Он бежал бы со всех ног, но не знал, куда утащили бесчувственное тело рыжего – поостерегся проявлять лишний интерес на глазах у Эсцет. Фарфарелло вел их по запутанным коридорам музея, ориентируясь по телепатической связке. Ему здорово досталось – даже не чувствуя боли, Берсерк двигался бочком, приволакивая ногу, и Кроуфорд еле сдерживался, чтобы не подгонять его. На каждом шагу ему казалось, что он видит на грязном полу следы крови, и он старался не смотреть вниз.

– Наги, – спохватился он, наконец. – Молодчина, отлично справился.

– Он? – переспросил Фарфарелло. – Да ты бы видел, как он куражился над Фудзимией, тот едва не сорвался! Давай парню щенка заведем, что ли, пусть мучает на досуге.

– Все было под контролем! – огрызнулся Наги. – Не верь ему, Кроуфорд, я просто немножко... Бесит он меня, этот Фудзимия...

– Разлучник, – хихикнул Фарфарелло, покрутил головой и кивнул на ближайшую дверь. – Открывай вот эту.

Кроуфорд был готов увидеть что угодно, и почти рассмеялся от облегчения. Шульдих был совершенно цел, жив, даже в сознании, корчился в углу, тупо глядя на них мутными, красными от слез глазами. Руки завернуты за спину, прикованы к батарее, рот заклеен скотчем, изодранный костюм пропитан кровью, но Кроуфорд уже видел, что все это мелочи. Выживет, поправится, забудет.

Крови было много, и на белом фоне ее казалось еще больше, но лилась она в основном из расквашенного носа. Кроуфорд опустился на колени, осторожно отклеил скотч, оценивая тяжесть повреждений. Один из этих багровых синяков был его работой. Он так старательно изображал праведный гнев, когда Эсцет вызвали его на ковер: что же это, Кроуфорд, первая задача лидера – обеспечить лояльность подчиненных...

Он схватил рыжего за плечи и поцеловал прямо в разбитые губы:

– Мы победили.

– Я слышу, остань! – заорал Шульдих, вырываясь. – Сволочь, Кроуфорд, никогда не прощу, я думал, умру, несколько раз думал – все, умираю! А потом привязали тут, нос сломан, дышать не могу, задыхаюсь буквально, уже судороги....

Нос был даже не сломан, но Кроуфорд благоразумно воздержался от комментариев. Шульдих неловко пнул его в бок, всхлипнул и прижался лицом к его груди, в секунду безнадежно изляпав кровью до сих пор белоснежный пиджак. Его била крупная дрожь, и Кроуфорд испуганно приник губами к скользкому от пота лбу, проверяя, нет ли жара. За спиной телепата громко скрежетал металл – это Наги, уставший от возни с замками, ломал браслеты наручников.

– Ты ной, не стесняйся, заслужил, – разрешил Кроуфорд, осторожно поглаживая слипшиеся длинные пряди.

– Да! – телепат взмахнул освобожденными руками и хрипло застонал, кривясь от боли. Переломанные пальцы распухли и безвольно торчали под неестественными углами, как чудовищные клешни. – И попрошу не забывать, кто герой, кому вы всем обязаны! Можете теперь называть меня просто – Шульдих-сама. Или Ваше Превосходительство.

– Сейчас, разбежались, – пробормотал Наги, утыкаясь лбом в плечо рыжего. – Кто воевал, пока ты тут расслаблялся?

Фарфарелло решил не отставать, тоже присел на корточки и привалился к Шульдиху, жадно нюхая его шею. После нескольких часов изнурительной пытки тот, естественно, пах отнюдь не розами, но у Берсерка были свои представления о прекрасном.

Абиссинец их так и застал – слившихся в групповом объятии, как на бизнес-семинаре по психологии менеджмента. Кроуфорд недовольно поморщился, горько жалея, что не предвидел эту опасность.

– Моя сестра очнулась, – сказал Фудзимия и дернул головой, словно оглушенный собственными словами. – Айя в сознании. Узнала меня...

– Я слышу, – кивнул Шульдих. Его плечи под ладонями Кроуфорда напряглись, словно окаменели. – А ты...

– Я не могу поверить, – прошептал Абиссинец, медленно, как загипнотизированный, приближаясь к телепату. Остальных он не замечал, как будто их и не было. – Я до последнего не верил. Я думал, что мы с тобой... Не знаю, что я думал.

– Ран, – пробормотал Шульдих. – Я...

– Ты пошел на такое, – Фудзимия склонился к нему, глядя на распухшее, окровавленное лицо рыжего, как на икону. – Ради моей сестры. Я даже не знаю, как...

– Не смеши меня, – фыркнул Шульдих. – Конечно, не ради нее. Нужна она больно, твоя сестра.

Кроуфорд удивленно моргнул и поправил очки. Похоже, они должны были стать свидетелями уникального, беспрецедентного события – у их рыжей сволочи, в кои-то веки, впервые за историю Шварц, просыпалась совесть. Такое зрелище стоило возможных осложнений с кланом Такатори, которым ох как не понравится, что их использовали в чужой игре, когда Шульдих расскажет правду...

– Это все ради тебя, Ран, – устало, подкупающе искренне произнес Шульдих. – Я просто не мог иначе.

Наги резко отвернулся, кусая губы. Получилось очень трогательно, словно мальчик прятал навернувшиеся на глаза слезы умиления. Фарфарелло мерзко хихикнул, но тоже скорчил мелодраматическую гримаску. Кроуфорд был уверен, что Фудзимия не купится на такую дешевку, и ошибся.

– Шульдих, – бормотал Абиссинец, сияя, даже, кажется, улыбаясь, жалко и некрасиво, как будто забыл, как это делается. – Шульдих...

Кроуфорд решительно разнял их и поволок телепата к выходу. Абиссинец помаячил рядом еще немного, предложил воспользоваться услугами медиков Такатори, но когда его отшили, убежал-таки возиться со своей сестрой.

На полпути к выходу Такатори-старший перегородил им путь своим инвалидным креслом. За его спиной маячили несколько телохранителей, но Бомбейца рядом не было.

Это был трудный момент. Кроуфорд видел, что их не пристрелят прямо у аларя, но дальше... Здравый смысл подсказывал, что у деда должно быть много вопросов – в частности, будут ли приспешники Эсцет мстить, или гидра успешно обезглавлена, – но в отношении Такатори чрезмерно полагаться на здравый смысл было опасно.

Они встречались всего несколько раз, на официальных приемах, которые давал Рейдзи, но старик явно помнил их. Кроуфорд не был уверен, догадывается ли он об их роли в гибели сыновей, но знал, что старик не был особенно раздавлен трагедией. Рейдзи и Шуичи были своенравны, себе на уме, часто ссорились с отцом, который видел их прежде всего как своих наместников в основных ветвях власти. Дедуле должен был прийтись по душе послушный, податливый преемник, которого еще не поздно было воспитать по образу и подобию. В известной степени, Шварц оказали ему услугу, но Брэд не рассчитывал на признательность.

– Вы могли бы напрямую обратиться ко мне за помощью, – сказал Такатори.

– Ну что вы, Такатори-сан, – прочувствованно возразил Кроуфорд. – Мы понимаем, что никогда не расплатились бы. Нам просто повезло, что наши интересы в этом деле так удачно совпали.

Старик задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Кроуфорд никогда не замечал фамильного сходства между братьями Такатори, но теперь ясно видел, что они оба были сыновьями этого человека, по-братски разделили между собой черточки этого обезображенного старостью лица: поджатые губы, широкая челюсть, пристальные карие глаза. Фирменный такаториевский взгляд. Младший, наверное, еще научится смотреть вот так...

– Нам есть о чем поговорить.

Кроуфорд молча кивнул.

– Я устраиваю небольшое торжество по случаю возвращения моего внука в лоно семьи, – продолжил Такатори. – Вы приглашены.

Кроуфорд раскланялся так вежливо, как сумел, учитывая повисшего на нем Шульдиха. Рыжий разлепил опухшие глаза и заинтересованно осклабился:

– Банкет! А гейши будут?

– Мне нравится несгибаемый боевой дух вашей команды, – произнес старик.

– У нас не только дух такой, – успел еще ляпнуть Шульдих, прежде чем Кроуфорд, рассыпаясь в извинениях, потащил его прочь, от греха подальше.

 

* * *

 

Он, разумеется, не собирался сидеть всю ночь в больнице у постели своего телепата, как какой-нибудь Фудзимия над коматозной сестрой, но тот не отпускал его, капризничал, требовал то молока, то виноградного сока, то еще одну подушку, то одеяло потоньше. Отмытый и заштопанный, он почему-то выглядел еще более потрепанным, и Кроуфорд медлил, хотя давно нужно было приказать ему спать, а самому идти домой.

– Ты знаешь, я думал, что расколюсь, – пробормотал вдруг телепат. – Когда так прессуют, трудно держать щиты. Несколько раз почти уронил.

– Кроме тебя, никто бы не справился, – кивнул Кроуфорд и неловко поправил ему одеяло. – Молодец, Ваше Превосходительство.

– Не, серьезно. Валялся там и думал – черт, Кроуфорд, ну кто же так планирует, вот я сейчас расколюсь, и что тогда?

– И ничего страшного. План был безупречный. Девчонка на алтаре, Абиссинец на тропе войны, Бомбей снабжен всей нужной информацией – Такатори уже был на крючке, вояк прислал бы в любом случае. Цель все равно была бы достигнута.

– Да, только тогда тебя бы вместе со мной полдня утюжили.

– Подумаешь, – пробормотал Кроуфорд, внезапно понимая, как устал за этот бесконечный день, каким отвратительно сентиментальным его сделала вся эта адреналиновая карусель. Ему ужасно хотелось зарыться лицом в рассыпанные по подушке рыжие волосы, перецеловать каждый синяк и ссадину, как будто это могло облегчить боль, а не наоборот, занести инфекцию. – Ерунда.

– И Наги... И Фарфарелло... – тихо мямлил Шульдих, проваливаясь в обьятия трех кубиков морфия.

– Все знали, на что идут.

– Да... Только тогда Вайсс полезли бы в драку одни, и Рана могли убить, он же все время прет вперед, как ошпаренный...

Кроуфорд промолчал. Шульдих дышал все ровнее и спокойнее, засыпал, успокаивался.

– Слушай, – сказал он вдруг неожиданно ясным голосом и открыл глаза. – А ты не видел вариант, в котором мне по-настоящему пришлось бы выбирать между ним и...

Оракул пожалел, что рядом не было Фарфарелло, который мог бы выразительно процитировать про многая знания и печали, и ответил:

– Скажи спасибо, что на самом деле не пришлось. И спи уже.

– Спасибо, Брэд, – серьезно прошептал Шульдих. – Ты такой умный...

 

* * *

 

Банкет действительно был с гейшами, тут дедуля не подвел. Не то чтобы Шульдиху гейши так уж нравились. Японскую музыку он не понимал, утомленный цинизм, царивший в мыслях девушек, не был редким лакомством, а тщательно выбеленные мордочки отбивали всякую мысль об эротике. Конечно, гипс на обеих руках, бинты под рубашкой и слоновая доза морфия тоже либидо не стимулировали, впрочем, дело было совсем не в этом. Гейши – это трогательная лубочная традиция интернационального гостеприимства, как дома колбаса, шнапс и кожаные шорты на лямках. С этой точки зрения он всецело одобрял их присутствие. Значит, ценят, уважают, пытаются поразить широтой размаха.

Дедуля, разодетый в парадное кимоно, и сам выглядел как гейша повышенной страхолюдности. Внучек был непривычно тихий и пасмурный. Его вечно растрепанные вихры были уложены в стильную прическу и даже завивались надо лбом в ангельские колечки, но сейчас, когда он был одет в нормальный костюм вместо лоликонских блузочек и шортиков, было видно, что мини-Такароти давно вырос из невинного дитячьего возраста.

Кроуфорд блистал. В новеньком прикиде от Армани, высокий, сдержанно сияющий, довольный собой, он был хорош до неприличия. Дедуля моментально втянул его в нудную деловую беседу, и теперь они тараторили, полностью забыв об окружающем мире, раскрасневшись и влюбленно переглядываясь. И Кроуфорд, оттеснив размалеванных девушек, сам подливал старику саке отточенными, изящными движениями.

Фарфарелло не любил банкетов, и сейчас моментально заскучал, творчески расчленяя еду палочками, недовольно дергая плечами в ненавистном пиджаке с рукавами. Наги украдкой позевывал – он все еще не до конца восстановился после битвы. Кудо и Сибиряк сидели рука об руку, радостные и слегка обалдевшие, как жених и невеста. Шульдих хотел было пошалить в мозгах у Балинеза, но передумал – после мучительно глубокого сканирования в голове все еще царил полный бардак, и даже думать было страшновато. Он устроился рядышком с Абиссинцем и похабно подмигнул ему:

– Привет.

– Ты как? – спросил Ран, обводя его боевые ранения виноватым, сочувствующим взглядом, и Шульдих еле удержался, чтобы не лизнуть его в краснеющее ушко на глазах у всей толпы коллег и родственников.

– Ничего, – ответил он и страдальчески поморщился. – Все болит, и душа, конечно, надломлена пост-травматическим стрессом, но я держусь. Одна беда, – он воздел загипсованные руки. – Сам теперь никак не могу почесать, где чешется. Очень нужна помощь. Как насчет?

– Тоже мне пост-травматический стресс, – пробурчал Ран и зарделся еще ярче. – Как ты еще способен... в таком-то состоянии...

– Меня вдохновляет твое присутствие, – честно ответил он. – Я дико соскучился. Фудзимия, ты такой красивый, ты и мертвого… Слушай, а давай пойдем, посмотрим, где у них тут туалет, ты поможешь мне расстегнуться, а там...

– Мы же только пришли, неудобно! – зашипел Ран. – И вообще замолчи, тебе хорошо в длинном пиджаке, а я...

На нем были кожаные штаны в обтяжку, точь-в-точь как Шульдиху вчера примечталось на переходном мосту. Первый день свободы от Эсцет с каждой минутой становился все краше.

– Ну ладно, – сказал он. – Тогда хоть покорми меня, а? Я такой голодный...

Есть совершенно не хотелось, его мутило от бултыхающегося в желудке коктейля из обезболивающих и антибиотиков, но сама идея... Ран чуть замялся, хмуря красные брови, но взял в руки палочки и придвинулся поближе:

– Хорошо. Что ты любишь?

 

* * *

 

Кроуфорд виртуозно довел свой длиннющий анекдот про китайцев и Северную Корею до в меру непристойного финала, и Такатори-старший с удовольствием посмеялся, качая седой головой, отхлебнул из предупредительно наполненной чашки и небрежно спросил, какие теперь у них планы на будущее. Оракул ответил пространно, остроумно и исключительно туманно.

– Старею я, – вздохнул Такатори. – Мамору, конечно, кровиночка, один он у меня остался... Он хороший мальчик, но молод еще. И не вижу я в нем того огня... А мне сейчас нужны способные люди. Рейдзи и Шуичи заменить будет непросто.

Кроуфорд перевел дух и разразился длинной тирадой о богатырском здоровье и ясном уме главы клана Такатори, о собственной глубокой привязанности к маленькому Мамору, и о том, что высокая честь, на которую его уважаемый собеседник так благосклонно намекает...

– Но в настоящий момент, – заключил он, – К моему глубочайшему сожалению, моя группа занимается предоставлением исключительно консультационного сервиса на фрилансерной основе, и, несмотря на мою искреннюю...

– Ты подумай, – негромко оборвал его Такатори.

– Я подумаю.

 

* * *

 

Шульдих еще смотрел на них, загадочно улыбающихся друг другу, как две Мона Лизы, когда у него поплыло перед глазами, и скормленные ему Абиссинцем тентакли запросились обратно. Ран без слов подхватил его под локти и вывел из банкетного зала на пожарную лестницу.

– Свежий воздух, – объяснил он, прислонив его к перилам на узком металлическом балкончике. – Тебе нужен врач?

– Нет, просто устал, – Шульдих прижался гудящей головой к шелковой рубашке своего Абиссинца, отдышался немного и потерся лицом о его длинную шею, прижал зубами фарфорово-бледную, нежную кожу, а тот обнял его – осторожно, так осторожно...

– Я даже не знаю, где тебя можно трогать, – прошептал Ран, легонько целуя его лицо между синяков и нашлепок пластыря.

– Тебе можно везде. Ай, да, вот кроме этого бока, тут у меня ребро. И тут тоже, ч-черт...

– Я лучше просто буду на тебя смотреть.

– А вот смотреть на меня совсем не надо, – возразил Шульдих. Он даже не стал сегодня прихорашиваться перед зеркалом, чтобы не портить себе настроение, но и так знал, что морда у него сейчас сугубо ассимметричная, сияющая всеми цветами радуги, в том числе, после приступа тошноты, зеленым. – Я эстетически не на высоте.

– Глупости...

Далеко внизу скрипнула дверь, и на неосвещенное крылечко вышли двое. В темноте был виден только алый огонек сигареты и их смутные силуэты – один чуть повыше, волосы до плеч...

– Кудо, – узнал Шульдих.

– И Кен, – кивнул Айя. – Что они...

Силуэты сблизились, соприкоснулись, слились в одну темную колонну. Сигарета упала на ступеньки, щедро рассыпая красные искры.

– Они...

– Тсс, услышат...

Шум и музыка разбивались о стекло за их спинами, и здесь, под черным небом, было торжественно-тихо. Затаив дыхание, Шульдих слышал, как скрипит песок под подошвами обжимающихся Вайсс, как шуршит их одежда. Силуэты разнялись и зашептались о чем-то, но сентябрьский бриз унес слова прочь. Ран смотрел на них, как завороженный, перегнувшись через хлипкие перила, и ошеломленно, чуточку грустно улыбался.

Та тень, что была пониже, опустилась на колени. Кудо ахнул, запрокинул голову и принялся что-то жарко бормотать, постанывая.

– Отвернись, – потребовал Ран и потянул Шульдиха за пиджак.

– Действительно, – горько вздохнул он в ответ. – Что толку глядеть порнуху, если руки в гипсе.

– Хн, – сказал Ран, вскинув бровь, и грациозно шагнул ближе. Его жесткая ладонь привычно, по-хозяйски проскользнула за пояс брюк телепата, прикоснулась, сжала, погладила... Шульдих даже не знал, встанет ли у него сейчас, и ему было все равно. Ран ласкал его длинными, сильными пальцами, сбивчиво дышал ему в ухо. Шульдих прислонился к нему теснее, куснул угловатое плечо сквозь скользкий шелк рубашки, и пожаловался, нелепо возя загипсованными лапами по его спине:

– Я так хочу тебя потрогать.

– Успеешь, – заверил его Ран и скользнул ниже, облизывая губы. Кроуфорд, который наверняка долго хихикал, когда предвидел этот момент, деликатно постучал в застекленную дверь, и Абиссинец шарахнулся в сторону, едва не свалившись с лестницы на головы товарищей по команде.

– Шульдих, – сказал Кроуфорд, высовываясь к ним на балкончик. – Такатори отправились на боковую, мы домой.

– Я задержусь, – отозвался Шульдих.

– Ты же еле на ногах стоишь... – поморщился Брэд. – Ладно, ты на больничном, гуляй. Фудзимия, держи, – он сунул Рану пригоршню пузырьков с таблетками. – Проследишь, чтобы он принимал вовремя.

Ран возмущенно хмыкнул в его удаляющуюся спину и принялся деловито распихивать лекарства по карманам пиджака телепата за неимением собственных. Шульдих пристроил ноющие руки на перила балкона и с интересом глянул вниз. Кудо успел кончить – или, может быть, шум их спугнул, – и теперь они жадно целовались на крылечке, как будто собирались торчать там всю ночь.

Ран облокотился на перила рядом с ним, плечо к плечу. Ветерок трепал красную прядь на его виске; Шульдих поймал ее зубами, легонько потянул на себя, как любил делать в постели, когда руки были заняты, и Ран недовольно дернул головой, пряча улыбку.

– Я отказался от мести, – тихо сказал он. – И Айя поправляется, скоро сможет ходить. И теперь я даже не знаю...

– Свобода, – кивнул Шульдих. – Страшновато, да?

Они долго молчали, ежась на сыром ночном ветру. Небо на востоке уже начинало светлеть; телепат клевал носом, страстно желал сигарету и новую дозу обезболивающего, но тут, на пожарной лестнице, было так хорошо, что ему не хотелось двигаться с места.

– Что теперь будет? – спросил Ран.

Шульдих пожал плечами, теснее прижался к его теплому боку и ответил:

– Что захотим.

 

Эпилог

Кроуфорд почистил зубы, привычно запер мирно спящего Фарфарелло в его комнате, убедился, что Наги выключил компьютер и не пытается читать под одеялом с фонариком, и удалился в свою спальню. Забравшись в постель, он уставился в темный потолок и, как всегда перед сном, попытался очистить разум от дневных забот и заглянуть в будущее.

Будущего не было.

Точнее, оно было везде, аморфное, осциллирующее, живое, захлестывающее его с головой бесконечными спиральными петлями. Там, где раньше он видел тянущуюся перед ним извилистую тропу, разливалась широкая, безбрежная река возможностей и вероятностей. Он видел переплетающиеся потоки причин и следствий, волны и всплески на крутых поворотах, глубокие опасные омуты. Он видел ключевые события на пересечении линий их судеб, расплывчатые, туманные островки неизбежности, которые нельзя было обойти, но можно было перекраивать на любой лад, лепить по своему вкусу. Каждое движение его мысли полностью меняло ландшафт видений, перекрашивало его в яркие тона, заставляло сияющие потоки вихриться и менять направление. Он знал, что будет утром на завтрак, знал, что произойдет завтра на Токийской бирже, знал, что в среду пьяный Шульдих сунет шоколадное мороженое в холодильник вместо морозилки, и оно вытечет прямо в пиалу с любовно приготовленным Наги цыпленком терияки. Он предвидел исходы переговоров со всеми уже намеченными потенциальными работодателями, видел, к каким уловкам прибегнет его группа, чтобы сбить его с толку и не дать ему предвидеть, что они подарят ему на день рождения. Но все это было искорками в бездонной тьме, хрупкой пеной на капризно-изменчивых волнах; по большому счету, он не видел почти ничего.

Будущего не было, потому что еще не было решено, каким оно будет. Кроуфорд довольно улыбнулся, поставил будильник на половину восьмого, закрыл глаза и уткнулся носом в подушку.