1. Ночь с пятницы на субботу
Неясное раздражение нарастало. Отбросив подушку, под которую он прятал голову, Шульдих сел на кровати и пригладил волосы. Нет, подушка явно не спасала от чувства угрюмой неприязни к руководству, вызванной осознанием того, что Кроуфорд не спит, а меланхолично покачивается на офисном кресле у себя в кабинете. На ходу подтягивая пижамные штаны из зеленого шелка, сонный телепат на цыпочках дошел до двери любимой комнаты начальства и, резко повернув ручку, появился в проеме.
– Второй час ночи, между прочим… – Шульдих даже не пытался скрыть недовольство. – Если ты проспишь и не отправишься завтра за город вместе с мистером Такатори, мой уикенд будет безвозвратно испорчен.
На самом деле, ничего особенного на эти выходные он не планировал. Но сама мысль о том, что Оракул, привыкший отдавать приказы, будет вынужден вместо отдыха следить за жизнью и здоровьем невероятно активного японца, вызывала удовлетворение. Мистер Такатори, обычно не беспокоящий европейских наемников во время их законных выходных, пожелал, чтобы на этот раз именно Брэд Кроуфорд разделил его одиночество в небольшом домике в горах. Не приказ, приглашение. Тогда почему Кроуфорд нервничает? Оскорбить руководство подобным вопросом телепат не решился, но ночное бдение он расценивал только так.
– Я еще не уверен, что поеду, – Брэд потянулся. Кабинет освещала лишь настольная лампа, и стол уже нагрелся там, куда падал идеально ровный круг электрического света. – Так что не рассчитывай на то, что сможешь два дня безвылазно шататься по клубам. Если в эти выходные Наги все-таки отравится, ты заслуженно получишь в лоб... – Если бы Кроуфорд пожелал, то выразился бы понятнее. Но, очевидно, не пожелал. – ...тяжелым предметом, – завершил свою мысль Оракул.
Спасибо за уточнение.
– Угадай, кто лучшая в мире нянька для семнадцатилетних девственников со сложным психическим анамнезом? – оптимистично провозгласил Шульдих, усаживаясь по-турецки на ковер. – А в чем проблема, Кроуфорд? Только не вздумай отказаться от поездки.
На рабочем столе нет ни чашки из-под кофе и ни единого окурка в пепельнице. Почему-то это насторожило рыжего большего всего. Хотя если бы видному политику грозила опасность, провидец не стал бы бессмысленно рассматривать потолок, рискуя навернуться с подвижного кресла.
– Мистеру Такатори не отказывают, – чуть усмехнулся Брэд. – По крайней мере, не так тривиально.
Работать с японским воротилой бизнеса и политики оказалось сложно. Таланты Шварц против непредсказуемого, взрывного характера работодателя. Против его упрямства, выросшего из невероятной самоуверенности. Азиатского коварства на грани подлости. И, главное, непробиваемого недоверия к гайдзинам. Предвидения Кроуфорда, советы Шульдиха, подсказывающего истинные намерения собеседников, Редзи Такатори принимал как должное, с презрительным и брезгливым снисхождением, не высказывая ни единой благодарной интонации даже в мыслях. Еще никогда Шварц в такой степени не чувствовали себя слугами, обязанными беззаветно служить господину, несмотря на его немилость. Конечно, Кроуфорд не собирался мириться с подобным положением дел. Он уже знал, как заставить независимого японца почувствовать значимость Шварц в его жизни. Но это не предполагало конфронтации, скорее невидимую петлю из хрупкой нити доверия.
И приглашение провести вместе уикенд могло бы стать первым шагом к уважению и признанию лидера Шварц, если бы сегодня вечером телепат не уловил в сознании расслабившегося Редзи Такатори несколько весьма откровенных картинок с участием американца. Конечно же, язвительный воспитанник Розенкройц не преминул поделиться новостью с начальством в надежде хотя бы раз его шокировать. Кроуфорд даже не поморщился, хотя быть записанным в трофеи Такатори не входило в его планы. Но зато для рыжего столь неожиданный ракурс в отношениях с работодателем послужил причиной для нескончаемого потока шуточек. Вот и сейчас полуобнаженный Шульдих, похлопав себя по бедрам, с преувеличенным энтузиазмом начал расписывать прелести предстоящего рандеву:
– Это же замечательный шанс. Наконец-то отдохнешь от суеты Токио, расслабишься. Просто отдашься…
Колесики подвижного кресла недовольно царапнули пол, отъезжая к стене. Кресло еще раз качнулось и замерло, опустев. Шульдих старался не смотреть на домашние туфли приближающегося брюнета. Конечно, хорошо, что не ботинки. С чего бы Кроуфорд стал ходить по дому в ботинках?
– …на волю происходящего. Позволишь поухаживать за собой. Такатори будет кормить тебя клубникой, и выполнять малейшие прихоти…
Радужная картина, обрисованная немцем, больше походила на издевательство, но он уже не мог остановиться. Взбучки не избежать. Кроуфорд не часто распускал руки в отношении подчиненных. Шульдиху, например, хватило одного раза, чтобы научиться держать себя в рамках приличий и дисциплины. Не потому что немец боялся, просто слишком уважал себя, чтобы исполнять роль мальчика для битья.
– Конечно же, ему придется постараться, чтобы удивить и обворожить тебя, – продолжал разливаться соловьем подчиненный. – Тебе останется лишь наслаждаться… Ну ты знаешь, это японское искусство любви, изысканное, чувственное и жестокое…
Светлые туфли остановились у правого колена проклявшего свою болтливость немца. Собравшись духом, рыжий поднял обреченный взгляд на предположительно взбешенное руководство.
– Нет, не знаю, – отрицательно покачал головой Брэд. – Но ты так упоительно рассказываешь…
Его голос был до странности беден на эмоции, а выражение скрытых стеклами глаз даже Шульдих не решился бы угадать. С таким лицом, наверное, императоры решали, жить или умереть очередному гладиатору: со скукой и безмерным равнодушием, полагаясь лишь на секундное настроение.
А угадать, в каком настроении пророк…
В полумраке белокожий уроженец Европы выглядел смуглым, а волосы отливали темной, почти кровавой медью. Ладонь американца замерла в нескольких сантиметрах от растрепанной гривы, словно не решаясь погрузиться в нее. И вот теперь лицо Кроуфорда ожило, он смотрел сквозь телепата с той нехорошей, жестокой улыбкой, которой отвечал на вызов будущему, когда предвидения оказывались не его в пользу. И замерший Шульдих не знал, ударит ли его Оракул, удерживая для удобства за волосы, или взлохматит и без того растрепанную макушку.
– Предлагаешь попробовать прямо сейчас? – волнующая хрипотца в чужом голосе заставила Шульдиха недоумевающее выпрямиться, а когда рыжий поймал сверкнувший злым весельем взгляд, непонимание сменилось холодком страха. Но отступать было поздно, Кроуфорд убрал руку, так и не дотронувшись до медных прядей, и – не больше, не меньше – приказал: – Пойдем к тебе.
Кроуфорд мог позволить себе ВСЕ. Это Шульдих за прошедшие годы выучил назубок. Все, что угодно, в любых обстоятельствах и любой ценой – Пророк не отказывал себе ни в чем, его желания были так же непредсказуемы, как график видений. Другое дело, что цена никогда не была высока, самая дикая выходка в итоге оборачивалась на пользу, на то он и пророк. Но сейчас… Сейчас даже Шульдих ничего не понимал, и в голове вертелось единственное: Оракул переутомился. Только так молодой телепат мог объяснить стремительно развивающиеся события.
Даже когда Брэд разделся, Шульдих не решался прикоснуться к нему. Он не считал, что роман с начальством лучший способ обеспечить себе беззаботную жизнь. Только не с Кроуфордом, подчиняться которому спасительная необходимость. Тот был старше, опытнее и никогда не проигрывал. Шульдих признавал его авторитет, но, будучи сам по натуре хищником, брезговал опускаться до «постельного» подхалимажа. Достаточно было того, что он позволяет трахать себе мозги. Поэтому он с недоверием наблюдал за движениями мужчины, который сложил свои вещи, так же не спеша, как и разделся. Оружие Кроуфорд тоже положил в пределах досягаемости. Наблюдая за ним, Шульдих не чувствовал себя возбужденным. Слишком неожиданно и ошеломляюще все это было, и лишь сосало под ложечкой нехорошим ощущением то ли розыгрыша, то ли самой настоящей провокации. Провокации Кроуфорда, к слову, всегда заканчивались плохо – для его жертв, конечно. Но Брэд не собирался прекращать затянувшуюся «шутку». Ничуть не стесняясь своей наготы, он подошел, заставляя взглянуть себе в глаза…
– Мне придется все делать самому? – с ленивой издевкой поинтересовался американец у застывшего в растерянности подчиненного. – Тебе нужен дополнительный стимул? Как насчет фантазий господина Такатори?
… удивительно красивые глаза с привычно насмешливым и непреклонным выражением, то внутри что-то отчаянно вспыхнуло. Даже если эта ночь будет стоить – а именно об этом не переставал истерично вопить голос разума – порции свинца в лоб, кто такой Шульдих, чтобы не уступить искушению самого Дьявола? Дьявола во плоти… и какой плоти. До дрожи в пальцах захотелось проверить Кроуфорда на прочность, и мгновение, разделявшее их губы до поцелуя, стало слишком долгим и мучительным. Но… вот поцеловать Шульдих все же не посмел.
Лидер Шварц сразу подчинился небрежным прикосновениям телепата, заставляющим его лечь на спину. Он сам раздвинул колени и крепко ухватился за железные прутья спинки кровати. С каким-то ожесточением Шульдих не позволил себе быть нежным, как он мог и умел, и сейчас бесцеремонно заботился лишь о своем удобстве и удовольствии. Но, похоже, Брэд и не ждал этого, содрогаясь от каждого движения и подстегивая партнера гортанными вскриками. Тяжелый и сильный, американец быстро вымотал партнера, но не пожелал остановиться. Подтягиваясь и опускаясь на серьезного, сосредоточенного от волнения любовника, Кроуфорд отдавался самозабвенно, безо всякого стыда и стеснения. И Шульдиха поразила эта открытость, так же как и ранила. Он не хотел, чтобы прихоть руководства стала чем-то большим для них обоих. Но запрокинутое лицо Брэда, его упрямое желание и мысль о том, что завтрашней ночью американец так же будет выгибаться и стонать под Такатори, обжигала. Шульдих наклонился, чтобы отметить искушающе открытую шею.
– Никаких следов, – успел выдохнуть Брэд. Никаких доказательств его слабости.
А если не подчинюсь, пристрелишь? Противясь запрету, рыжие пряди пощекотали мускулистую грудь. Шульдиху хотелось окутать собою всего любовника, быть особенно нежным и изобретательным. Не уступать, быть лучше всех. И кто знает, о ком будет думать Брэд Кроуфорд завтрашней ночью?
2. Суббота, утро
Задремав только после того, как американец ушел, Шульдих не слышал, когда тот покинул дом.
Невыспавшийся телепат провалялся бы в постели до полудня, если бы не вспомнил предупреждение Оракула. Прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину, он кое-как добрался до кухни. Не подозревающий о нависшей опасности Наги как раз сооружал сложный сэндвич с ветчиной, сыром, рыбной котлетой и смесью майонеза с соевым соусом.
– Haende hoch! – заорал немец.
Юный подопечный вздрогнул, бутерброд замер над столом.
– В эти выходные ты на диете! – решительно и грозно заявил и.о. Кроуфорда, подхватывая любовно созданный кулинарный шедевр и впиваясь в него. Как же он проголодался! Вот теперь он почувствовал самодовольное удовлетворение от того, что произошло.
– Ты издеваешься? – вежливо уточнил Наоэ, оставшийся без завтрака.
– Кроуфорд предупредил, – невнятное бурчание. – Тебе грозит несварение желудка и… импотенция, – на всякий случай прибавил Шульдих, вытирая майонез с подбородка.
Школьник обреченно уронил голову на стол.
– Зеленый чай можно, – великодушно разрешил рыжий.
Руководить Шварц оказалось делом приятным и необременительным. Выторговав у Наги клятву избегать всего, что связано с продуктами, а взамен разрешив вернуться домой поздно, деловитый Шульдих принялся за воспитание ирландца. Рассудив, что лучшее времяпрепровождение для Фарфарелло – это трудовая терапия, немец-аккуратист вручил одноглазому пылесос. А сам, вдохновленный гудением бытовой техники, ушел на балкон.
Неяркое солнце, отвлекшись от ювелирной работы золотом на зеленом, приветливо поцеловало гостя в макушку. Осень в Японии – самая романтичная пора, время влюбленных, что, едва касаясь друг друга прохладными пальцами, осторожно ступают по багряной россыпи листьев. И приверженцу урбанизации, каковым считал себя поданный сытой, неповоротливой Германии, вдруг до острой тоски захотелось вырваться из большого города. Вдохнуть запах палой листвы, прислушаться к клекоту незнакомой птицы. Увидеть, как темноволосый американец, оглянувшись, лихо натягивает поводья коня в ожидании вальяжного хозяина угодий.
Поймав себя на мысли о Кроуфорде, Шульдих разозлился. Он слишком лелеял свою независимость, те немногие ее крохи, что мог себе позволить, дабы еще и в нерабочее время думать о странностях руководства. О том, каким красивым и беспомощным выглядит Брэд, когда, не сопротивляясь, впитывает в себя дрожь чужого оргазма, как неуверенно скользит его рука по спутанной гриве любовника, пытаясь не то оттолкнуть, не то прижать к себе жадный рот, ласкающий его. Не получалось… Как и у самого Шульдиха – раздавить неясную, цепляющую обиду. Или все-таки сожаление? Оставалось лишь догадываться, что именно замыслил Оракул. Ведь не стал бы он просто так… Нет, только не Кроуфорд.
…Пылесос выл, не переставая. Заглянув в комнату к Фарфарелло, Шульдих выяснил, что тот попросту сбежал, оставив технику включенной.
3. Суббота, вечер
Затаившись в сумраке подступающей ночи, Mastermind, вооруженный прибором ночного виденья, из окна наблюдал за машиной, остановившейся у подъезда. Эффектная блондинка, покинувшая место водителя, едва не опрокинула своего юного кавалера на капот при прощальном поцелуе. Короткая юбка задралась до неприличия, что Шульдих поприветствовал подбадривающим улюлюканьем. Вырвавшись из пылких объятий, мальчик поймал воздушный поцелуй, подаренный красоткой, и исчез из поля зрения.
На открывшуюся через пару минут дверь прихожей рыжий воззрился из того же прибора.
– Тебя не принимают за ее сына, Наги-кун?
– За младшую сестру, – уточнил Наоэ, любуясь своим отражением в зеркале. Очаровательный шалопай, еще не испорченный женским вниманием, но уже осознающий свою привлекательность. – Мы вместе посещаем дамскую комнату в лесбийском баре…
– А Кроуфорд в курсе, что ты спишь с подружкой Масафуми?
– Кто спит – тот обедает, – двусмысленно ответил юный шварц, очень кстати вспомнивший старинную японскую пословицу и, игнорируя прицел окуляров, бесцеремонно шарящих по его телу, направился к себе.
В гостиной Фарфарелло тоже обедал... то есть дремал, укрывшись газетой, под бормотание ведущей спортивного канала. Вернувшись незадолго до телекинетика, Берсерк на допросе с пристрастием показал, что провел весь день на выставке хризантем. При этом он так честно не моргал единственным глазом, что Шульдих смилостивился.
Девушка на экране, потряхивая блестящими черными волосами, остриженными под каре, рассказывала о девяностолетнем форварде команды пенсионеров по футболу. В кадре сутулый старичок бодро гнался за мячом, обгоняя соперников. Такатори Редзи годился этому спортсмену во внуки. Глупо было бы надеяться, что, устав от охоты, он предпочтет крепкий сон уютному вечеру у пылающего камина.
Под тонкое искушение дорогого коньяка приятно выискивать в незначащих фразах легкую тень намека. Чуять аромат обещания во влажных волосах собеседника, еще не высохших после душа. И сквозь дым сигары, прищурившись, рассматривать склоненный профиль, предвкушая тот неизбежный миг, когда добыча окажется в твоей власти.
Шульдих понял, что ему срочно нужно прошвырнуться.
Красочные как леденцы огни витрин, вывески баров и клубов таяли за стеклом, так и не соблазнив распробовать их приторно-терпкие соблазны на вкус. Днем мощный шевроле Кроуфорда в потоке игрушечно-компактных японских машин подавлял своей угрожающей серьезностью. Ночью эта крепость на колесах казалась самым надежным прибежищем.
Шульдих стянул тонкую пленку с пачки Sobranie, золотой фильтр. Сигареты Кроуфорда. В автомагнитоле всегда стоял один и тот же диск. Музыка Кроуфорда.
У Брэда чудовищный музыкальный вкус. Со странным упорством он слушал одни и те же песни времен молодости его родителей, обещающие вечную любовь и наслаждение. Пытаясь познакомить американца с творчеством своих земляков, Шульдих как-то заменил диск. Не успели энергичные парни отыграть вступление, как вылетели в окно – и зачинщик бунта чуть ли не за ними, – а сладкозвучная попса вновь воцарилась на своем месте.
Немец подозревал, что никто не назвал бы его самого альтруистом, но эгоизм Кроуфорда превосходил все приличия, так же как его самомнение и амбиции. Да, с таким апломбом Брэду самое место под Такатори…
Шульдих понял, отчего горчит сигарета. Вчерашний эпатаж американца больше походил на жест отчаяния или попытку что-то доказать самому себе. И будет по настоящему страшно, если Кроуфорд перестанет быть тем, кто он есть – самоуверенным сукиным сыном. Тем, кто не знает слово «невозможно».
4. Воскресенье, утро
Узкая лямка черной майки упала, трогательно обнажив угловатое плечо подростка, когда тот подвинул к себе кружку с едва окрашенным кипятком. Казалось, что от невольного поста и без того изящный Наги выглядит особенно хрупким. Скулы обозначились четче. Под глазами залегли легкие тени. Бледный цветок Азии, едва тронутый дыханием разврата, порочный и невинный одновременно.
Шульдих перевел взгляд на другой бледный цветок. Уже европейский. Точнее сказать – ирландский чертополох. Не глядя, уминая все, что было извлечено из холодильника на стол, Фарфарелло уставился во вчерашнюю газету, ночью служившую ему одеялом.
Зрение немного подводило Берсерка, что было вполне естественно при его травме, а очки сироту раздражали. Джей упрямо заматывал одну линзу цветным скотчем или попросту выбивал ненужное ему стекло, пока Кроуфорд не предложил элегантный выход из ситуации – монокль. Взъерошенный ирландец с декадентским моноклем на глазу смотрелся диковато, но казался вполне счастливым.
– Куда ты сегодня, Фарфарелло? – памятуя о выставке хризантем, поинтересовался немец.
– В церковь, – вполне серьезно ответил тот, не отрываясь от светской хроники. – Сегодня же воскресенье. Святая месса, проповедь…
Шульдих заметно напрягся.
– Может, лучше сразу на кладбище? – настороженно предложил он.
– Составишь компанию? – угрожающе блеснул монокль. – Как насчет Янаки?
5. Воскресенье, вечер
Любой выход в свет с Фарфарелло становился незабываемым событием, даже если ирландец особо не старался. Вот и поездка на старинный токийский погост прошла благодаря Берсерку довольно весело.
Вырезая сложный кельтский узор на тонкой сливе возле гробницы знаменитой отравительницы, тезка дантевского демона с увлечением повествовал о том, как потрошили лежащую здесь леди, дабы сохранить тело дорогой покойницы нетленным. Он был настоящей энциклопедией ритуальных церемоний, поскольку очень тщательно подходил ко всем вопросам, касающимся смерти. Изучая погребальные традиции каждой страны, куда они приезжали, Фарфарелло охотно делился своими знаниями, особенно в части, касавшейся загробной жизни, где речь шла о мучительной каре за грехи. Сам он искренне старался попасть в ад, и не дать Богу ни единой возможности заполучить его бессмертную душу. И то, что у японцев нет преисподней в христианском понимании, католика немного огорчало.
Когда старательный ирландец завершил рассказ, а вместе с ним и медленную пытку, искалечившую сливовое дерево, ароматная темная смола слезами начала проступать на свежих ранах. Вряд ли слива зацветет будущей весной.
То, что Кроуфорд вернулся, Шульдих почувствовал, едва они подъехали к дому. «Не пойду, и спрашивать не буду», – твердо решил телепат, вытаскивая свертки с продуктами из машины. В лифте немец подмигнул напарнику, задумчиво жующему стрелку зеленого лука, торчащую из пакета. Еще через четыре минуты и одиннадцать секунд, оставив Джея наедине с открытым холодильником, рыжий торопливо направился в кабинет Кроуфорда.
Как будто пытаясь отгородиться от всего мира, оракул сидел спиной к двери, закинув руки за голову.
– Как поездка? – побольше небрежной наглости в голосе.
Без ответа. Вопрос и в самом деле был некорректен, но угрюмое молчание обеспокоило подчиненного по-настоящему.
– Кроуфорд?
Кресло развернулось, Брэд снял наушники, из которых донеслось сладкозвучное:
– I just call to say
I love you…
Умнейший человек, тонкий стратег, гордость Розенкройц… Шульдих чуть слышно вздохнул.
– Вы можете решить свои проблемы без меня? – чуть раздраженно поинтересовался американец, что не вязалось с его отдохнувшим, расслабленным видом. Похоже, что Брэд отлично провел время и даже слегка загорел. Пальцы Шульдиха сложились в типично американском жесте «Ок», и начальство снова вернулось к наушникам, где звучал бессмертный шедевр поп-музыки.
Почувствовав себя разочарованным, рыжий аккуратно прикрыл за собой дверь. По какому праву Кроуфорд, проведя почти двое суток наедине с японским магнатом, выглядит таким безмятежным, отвратительно довольным и, стыдно сказать, счастливым? Неужели – телепат хмыкнул – он зря волновался, вообразив Такатори сексуальным маньяком, насилующим беззащитных американских боксеров? Ну, конечно же, Такатори-сан просто деловой человек, решивший в неофициальной обстановке пообщаться с тем, кто его бережет. Шульдих расслабленно взлохматил челку, и тут же понял, что не так. Оракул был в наглухо закрытом свитере, ворот чуть ли не до ушей.
Mein Gott!
Для оглушенного открытием немца, грохот входной двери прозвучал слишком громко. На этот раз Наги, бледнее обычного, едва передвигал ноги. Неудивительно, учитывая, что мальчик вторые сутки пробавляется кипяточком, а горячая девочка Шоён, небось, тоже требует внимания.
Но, не теряя время на перебрасывание остротами, Шульдих ринулся на кухню. Внезапно ему показалось очень важным выяснить, чем конкретно занимался Кроуфорд в выходные. В одно мгновение созрел план, требующий самопожертвования и отваги. Если Берсерк сейчас сломает ему нос, то Шульдих сможет отправиться за помощью к Кроуфорду, упасть ему на грудь, а заодно перемазать кровью все вокруг, включая белый пижонский свитер американца. В любом случае брезгливый Оракул снимет одежду сразу же, и тогда станет ясно, на самом ли деле он нуждается в наглухо закрытом вороте или просто решил сменить стиль.
Стоя перед открытым холодильником, главный исполнитель гениальной задумки поедал фасоль в томатном соусе прямо из банки. И для него стало настоящим шоком, когда, не вдаваясь в подробности, Шульдих с размаху залепил ему затрещину в надежде на мгновенную реакцию.
– Псих!!! – заорал Фарфарелло, чуть не подавившись. – Ненормальный…
Опасливо прижав к себе консервы, ирландец убрался с кухни прочь доедать свой ужин подальше от непредсказуемых телепатов, склонных к необъяснимым агрессивным поступкам.
Гениальный план не сработал, но представитель гордой арийской расы сдаваться не собирался. В конце концов, он был готов рискнуть и, прижав Кроуфорда к стенке, просто спросить. Как-нибудь поделикатнее. Например: «Кто лучше в постели – я или Такатори?»
Но кабинет уже был пуст, а вот дверь в спальню – чуть приоткрыта. В ванной невнятно шумела вода, и Шульдих, почуяв неладное, подкрался ближе и прислушался.
Неровный гул душа не заглушил жалобный стон, такой беспомощный, что у телепата сердце ухнуло вниз. Он так и знал… Кроуфорд, проклятый ублюдок, лелеющий свою гордость, что с тобой? Шульдих дернул за ручку – безрезультатно. Шум воды явно стал сильнее. И тут же… Резкий удар, от которого потемнело в глазах, отбросил немца в сторону. Оглушенный и ослепший Шульдих схватился за лоб, уверенный, что ему рассекло бровь. Кажется, нет. Но шишка будет приличная. А в проеме стоял мрачный Кроуфорд, поддерживающий Наги, серого и неузнаваемого. С взъерошенных волос подростка, едва стоящего на ногах, тонкими струйками стекала вода.
– Я предупреждал… – голос провидца словно гвозди вбивал в контуженное сознание телепата.
Точно. Тяжелым предметом. Из ванной комнаты тянуло тонким, характерным запахом, от которого у Шульдиха мерзко скрутило желудок.
– Шоён отвезла тебя в ресторан? – еле ворочая языком уточнил рыжий.
При упоминании о заведении Наги скривился. «Предсказание насчет импотенции не сбылось», – четко сформулировал свою мысль обиженный школьник, будучи не в силах изъясняться вслух, «Я думал, ты меня разыграл…». Шульдих так же мысленно застонал.
– Я бы сказал, что она вывела из строя одного из Шварц, – прервал безмолвный диалог хозяин апартаментов. – Убирать в ванной будешь ты, Шульдих. И позаботься, чтобы у Фарфарелло был готов костюм на завтра. Он едет с нами к Такатори.
6. Понедельник, утро
Он был прекрасен. Он был почти безупречен, и мягкие рассветные сумерки только подчеркивали шарм Фарфарелло, одетого в белый костюм с элегантным галстуком-бабочкой.
– Выглядишь ужасно, – с аристократичной снисходительностью оповестил Шульдиха ирландец, когда увидел, как тот мрачно уставился на свое отражение в зеркале.
Да, сейчас телепат согласился бы выменять эту чудовищную, распухшую на лбу шишку на пару мужественных рубцов. Замаскировать ее челкой не удавалось, и немец страдал, осознавая собственное несовершенство.
– Все решат, что Кроуфорд меня избивает, – обреченно заключил он.
– Точно. Особенно, когда кровоподтек сползет на глаз, – тоном знатока подтвердил Берсерк, изящным жестом заправляя цепочку любимого монокля в кармашек.
Еще несколько минут, пока босс многозначительно звенел ключами в холле, Шульдих метался по квартире в поисках бейсболки, платка, ивовой корзины… чего угодно, что смогло бы прикрыть его многострадальный лоб до бровей и, наконец, вылетел из комнаты еще спящего Наги почти счастливым. Под руку ему попался реквизит для школьного выступления, в котором предстояло участвовать Наоэ, на историческую тему под красочным названием: «Восстание желтых повязок».
Будем считать, что косплей начался, подбодрил себя телепат, торопливо обвязывая голову банданой средневековых китайцев. На случай преждевременного сползания синяка на глаза были прихвачены темные очки, и в шевроле Шульдих вскочил за секунду до того, как машина тронулась с места.
От сидевшего за рулем лидера Шварц рыжий ждал самых язвительных замечаний, готовясь в ответ парировать тонкими намеками на высокий воротничок и максимально затянутый галстук. Но с заднего сиденья особенностей костюма Кроуфорда было не разглядеть, а от самого американца исходила аура взвинченного напряжения.
Сейчас он не просто «видел» недоступное другим, а выискивал хронологическую брешь, пытаясь в доли секунды попасть в тот сгусток времени, что позволит ему управлять событиями, избегая катастрофы и приводя их к желаемому результату. И еще – Шульдиху чудился пряный аромат удовольствия, – Брэд наслаждался чувством предельной сосредоточенности, когда, физически находясь в салоне и выводя мощный автомобиль вперед, он, почти не видя автострады, одновременно бросал свое сознание вперед. За час, полчаса, несколько минут до происходящего здесь и сейчас.
Предвкушение захватило и телепата. Поэтому он, моментально забыв о мучавших его подозрениях, сразу же прислушался к новостям, когда оракул щелкнул кнопкой радио.
– …попытка убийства сына лидера либерально-демократической партии Такатори Редзи, доктора Такатори Масафуми, – щебетал девичий голосок, – произошла в «Кафе кимоно», где известный хирург встречался с банкиром Фудзиварой. В ходе покушения доктор Такатори был легко ранен, а юрист погиб…
Бестактный вопрос, не причастен ли Кроуфорд к инциденту с младшим сыном работодателя, напрашивался сам собой. Наоэ остался без ужина, а хозяин взбалмошной и коварной Шоён надолго запомнит этот завтрак. Вполне справедливо.
Шевроле завернул, и рыжий понял, что они прибыли. Две полицейские машины на стоянке, а торопящиеся прохожие с любопытством озираются на суету возле входа в дорогое заведение. Приехали полюбоваться бледным видом Масафуми?
– У вас есть пятнадцать минут, чтобы выяснить все детали, – объявил сидевший за рулем, засекая время.
Беспощадное разрушение сладких иллюзий – твой конек, Кроуфорд.
Непрерывный сбор информации о семье Такатори и ее окружении, вот чем они занимались все свое свободное время с момента въезда в Японию. Тщательно, кропотливо, вникая в малейшие подробности – даже любопытный немец начинал уставать от постоянного, незримого присутствия клана Такатори в их мыслях как от бесконечного, ровного дождя за окном. Но, похоже, для лидера Шварц это своеобразное хобби превращалось в навязчивую идею. В знак протеста телепат через плечо «выстрелил» из пальца в тонированное стекло, прячущее Кроуфорда, а затем двинулся за напарником в «Кафе кимоно».
Им не составило труда, проникнуть на место происшествия, создав иллюзию, что двое гайдзинов имеют полное право находиться здесь. Фарфарелло, поддернув брюки, чтобы не осталось складок, присел на корточки рядом с нелепо раскинувшимся мертвецом. Попробовал на вкус кровь, причудливо украсившую модный каменный пол кафе…
Дар Берсерка был уникален. Одноглазый апостол смерти умел не только быстро и бесшумно убивать, он чуял все нюансы появления своей госпожи. Он воссоздавал события лучше, точнее и быстрее всякого эксперта. Фарфарелло не видел прошлое как картинку, он просто знал, и это было необъяснимо. Кровь убитых исповедовалась ему?
Шульдих же слушал, что говорят полицейским еще не опомнившиеся свидетели, и одновременно искал то, что отразилось в их сознании, но так и не оформилось в слова. Маленькая испуганная официантка, в голове которой была мешанина из-за страха, и растерянный, изжелта-бледный от переживаний Масафуми. Сегодня он был один, без своего женского батальона и, кажется, жалел об этом.
– Нет, я не знаю, никого подозрительного, господин полицейский, здесь все наши. Еще слишком рано, и посетителей было мало… Я не видела, чтобы кто-то убежал, но я не знаю…
– …упал мне прямо на руки. Я врач, господин инспектор, я пытался помочь ему, но понял, что рана смертельна. Прямо в сердце…
Догадавшийся телепат хотел сообщить ирландцу свое предположение, но тот уже прошел за стойку, где полагалось находиться только персоналу, вытянул руку, проверяя и прицеливаясь.
Они успели вовремя.
Когда шевроле покинул стоянку, Фарфарелло сообщил не оглядывающемуся на заднее сидение Кроуфорду:
– Это не огнестрельная рана. В сердце вошел длинный, узкий, металлический стержень. Арбалетный болт… Мгновенная смерть, можно позавидовать.
– Снаряд пока не обнаружили, потому что Масафуми сразу же вытащил его и спрятал в карман, – добавил Шульдих. – Он не сказал полицейским и теперь боится сделать это.
– Сам Такатори не ранен, репортеры ошиблись. Просто рубашка в чужой крови. – продолжил отчет ирландец. – Убийца невысок, щуплый, по сложению подросток, почти ребенок. Он убивал без ненависти. Наемник.
– Эти идиоты спрашивают, не видели ли официанты кого-нибудь подозрительного, – фыркнул в продолжение рыжий. – Но персонал не считает убийцу подозрительным, потому что он был в форме. Кстати, Масафуми боится, – оживленно добавил телепат. – Он обратился к Фудзиваре, чтобы тот помог ему вытянуть из отца еще немного денег для исследований. И теперь, когда финансист мертв, доктор считает, что убийцу подослал отец. Нечто вроде родительского предупреждения…
– Только факты, – резко отрезал Кроуфорд.
Почему-то сегодня привычный тон оракула показался немцу более чем оскорбительным. И он счел это достаточным основанием, чтобы замолчать до конца поездки, предоставив Фарфарелло полную свободу в изложении произошедшего.
Но даже развлекая себя предположениями, где в причудливых комбинациях участвовали Наги, Шоён, недобитый Масафуми и коварство Кроуфорда, рыжий не мог не заметить, какой ужас царил в приемной перед кабинетом Такатори. Две хорошенькие секретарши, пригнувшись, не поднимали глаз от поверхности столов. Старший сын хозяина, Хирофуми, вжался в стену, словно боялся отделиться от нее. Наглые гайдзины тоже замерли у дверей в кабинет главы корпорации, и Кроуфорд, прислушиваясь, предостерегающе поднял руку, требуя тишины и внимания.
«А Хирофуми не считает, что покушались на младшего брата, – тут же нагло вклинился в мысли лидера команды телепат. – Он думает, что целью был именно Фудзивара. И собирается внести этот случай в каталог».
«Какой каталог?» – поинтересовался Кроуфорд, не отменяя видения кары для ослушника.
«У него есть что-то вроде списка или каталога странных смертей… Надо порыться, чтобы уточнить…»
Поспешивший похвастаться новой игрушкой Шульдих еще не успел закончить мысль, как в напряженной тишине, царившей в кабинете, раздался грохот. С фирменной нестирающейся улыбочкой «Я знал» Оракул распахнул дверь и смело шагнул внутрь.
С легким ознобом, вдруг прошедшим по телу, Mastermind последовал следом. На мокром ковре бессильно подпрыгивали пираньи, пытаясь подобраться поближе к ботинкам уничтожившего их аквариум человека.
Такатори с клюшкой на плече… («Сейчас я точно узнаю, любовники они или нет», – с циничной уверенностью успел подумать Шульдих) …обернулся. С гневом и недоумением воззрился на явившихся без приглашения. Он не привык, чтобы к нему так вламывались. Эффект неожиданности надо бы использовать и в дальнейшем.
«Кроуфорд… – телепат явственно услышал едва ли не мурлыкающие нотки в том, как Редзи мысленно просмаковал фамилию телохранителя. Но тон быстро сменился – …и его цирк уродов».
Последним определением японец отметил экзотичную свиту оракула и даже не пытался скрыть свое отношение за ментальными щитами, установленными Эсцет. А после нахальной улыбочки рыжего политик пожелал себе не забыть в ближайшие же дни внести в парламент законопроект, запрещающий гайдзинам публичное появление в желтых банданах как оскорбляющих эстетический вкус нации. Но Шульдих, сразу решивший скупить все имеющиеся в Токио платки самых мерзких, цыплячьих расцветок, осознал, что за раздражением Такатори кроется нечто большее.
Редзи разнес полкабинета и умертвил любимых рыбок не потому, что испугался за жизнь сына. Он был готов сам распотрошить Фудзивару. Как тот посмел сдохнуть, когда был так нужен! Версия Масафуми отпадала. Хорошо бы теперь взглянуть на список старшего отпрыска…
Впрочем, в эту минуту телепата намного сильнее интересовало другое. Постыдное мальчишеское любопытство мучило его, как будто он подглядывал в щелочку, но ему важнее было знать правду, чем благородно закрывать глаза на происходящее.
– Мы знаем, кто был настоящей целью убийцы, – вкрадчиво, убедительно, бархатно. Эй, Кроуфорд, а ты был таким же убедительным в объятиях японца? – Вы, Такатори-сан. Тот, кто бросил вам вызов, желает большего, чем гибель рода. Он мечтает о вашем позоре. Неверное решение, неверно нанесенный удар и, будь ваш враг якудза, политический недруг или конкурент по бизнесу, он станет смеяться над поспешными выпадами вслепую. Заставит вас усомниться в друзьях и партнерах. Не эта ли его цель – ослабить достойную семью Такатори?
Редзи не удивлен. Он предполагает подобное чуть ли не каждый день. Такатори почти спокоен, потому что в минуты реальной опасности он чувствует себя сильнее и моложе.
– Должно быть, дни моего позора начались, раз ты позволяешь себе врываться сюда без приказа, – с отчетливой неприязнью обрывает телохранителя глава клана и возвращается к прерванному занятию. Но следующую жертву – хрупкую авангардную конструкцию – смахивает на пол с явной ленцой в движениях.
Поэтому расслабившийся Шульдих едва успел отпрянуть, когда спортивный инвентарь неожиданно просвистел мимо его носа, чтобы точно замереть у скривившихся в усмешке тонких губ американца. О, нет, Такатори-сан, вы же не опробуете свою клюшку на том, кто скрасил ваши последние выходные! Неужели все прошло не так гладко, как хотелось бы? Кроуфорд, порадуй меня, признайся, что ты явил себя истинным оплотом добродетели?
– Это не признак неуважения, – обманчиво покорно склонил голову темноволосый гайдзин. Медленно, изучающе… прохладная лопасть клюшки по уголку рта переместилась к щеке… провела по подбородку, заставляя поднять его… – Всего лишь желание сообщить вам, что мы найдем тех, кто угрожает вашему спокойствию. – Самые почтительные интонации голоса в сочетании с вызывающе дерзким прищуром, когда шея холодеет от сомнительных ласк с привкусом металла… – За три дня.
«Три дня? Ты спятил, Оракул?!»
– В четверг вечером я предоставлю вам результаты, если пожелаете.
Шульдиху казалось, что он наблюдает за игрой, победа в которой значит гораздо меньше, чем адреналиновый регтайм, пританцовывающий в каждом движении противников… Профессионалов, которым нельзя поддаться на очарование мелодии, выпевающей томным саксофоном искреннего интереса, тревожным гитарным перебором недоверия и четким ритмом азарта. Регтайма, предназначенного только для них двоих, что и делает его таким уникальным. Таким особенным. Почти интимным.
– Хочешь, чтобы на уикенд, как говорите вы, американцы, я отправился в хорошем настроении? – ласковая, хищная усмешка показалась рыжему оскорбительно непристойной. Но у Кроуфорда спокойный вид человека, к ногам которого мир складывается по первому щелчку пальцев.
– А пока позвольте моим людям заняться защитой Хирофуми. Если предупреждение получил ваш младший сын, нежелательно, чтобы старший оказался не готов к встрече с асассинами.
Так и скажи, что мечтаешь остаться с Такатори наедине, американская сволочь. «Пошли вон», – приказ прозвучал в голове столь четко, что Шульдих опешил, не уверенный в том, что его отдал именно Оракул. Поклонившись как полагается, двое шварц покинули кабинет.
* * *
Словно и не был Хирофуми Такатори первенцем влиятельнейшей японской семьи, правой рукой отца и достойным наследником. Помещения, выделенные его весьма скромному штату сотрудников, находились в другом конце коридора после всей многочисленной обслуги Редзи – секретариата, канцелярии и курьеров. Фарфарелло шел уверенно, видимо, назубок помня расположение нужной комнаты, и пригласили их войти сразу после доклада секретарши.
– Ваш отец пожелал, чтобы мы присмотрели за вами, – Шульдих вел себя более чем фамильярно, считая, что Хирофуми перед ним весь как на ладони.
Замкнутый, неуверенный, отчаянно старающийся доказать отцу свою нужность. Слишком старающийся. И неизменно проигрывающий. Неудачник, одним словом. И, к несчастью для него самого, неглупый неудачник, честно признающийся себе в собственной бездарности и трусости.
Рыжему уже было почти скучно, особенно, когда Хирофуми, представив себя жертвой покушения, явственно изменился в лице. Даже не будучи телепатом, панический ужас японца можно было бы определить по его нервно изломленным бровям и судорожным поискам зажигалки. Скривившись, Шульдих подвинул поближе пепельницу и сразу же заметил одинокую белую хризантему в стакане для виски. Хризантема? Как мило. Повеселевший телепат невольно оглянулся. Фарфарелло продолжал делать вид, что рассматривает единственную фотографию на стене – шестилетний Хирофуми высунулся из окна машины и увлеченно машет кому-то. Отец рядом снисходительно поднял руку в приветственном жесте. Где-то я уже…
Что же, дадим сделать несколько затяжек и внушим, что надежнее нас никого нет. Мы – твое спасение: наглый рыжий немец и одноглазый католик, истово верующий в то, во что верить нельзя. Но ему это идет, согласись?
Мягкое прикосновение к тревожному потоку мыслей японца, напоминая тому о каталоге смертей, чтобы затем направить его раздумья в нужное русло, заставляя подыскать подходящий раздел для новых фактов и вспомнить старые, умело вытянуть пароль ко всему материалу…
Строго говоря, Кроуфорд, увлеченный вальсированием с Такатори, не отдавал прямого приказа проверить таинственное хобби наследника, систематизирующего все случаи отхода в мир иной знакомых и партнеров. Но любопытному телепату хотелось самому покопаться в данных, собранных аккуратным, скрупулезно внимательным к деталям Хирофуми.
– Будем ловить на живца, – принялся импровизировать Шульдих, уже зная, что ему делать дальше. – Отправляйтесь вдвоем в город, в людные места, ведите себя как друзья на отдыхе…
«На… на живца?», – запаниковал наследник, а вслух возразил:
– Но я могу понадобиться отцу!
Однако робкий протест Хирофуми был сразу же подавлен..
– Он занят, – отрезал телепат, поправив сползающую бандану. С Кроуфордом. Последнее уже не для всех. – А я буду незримо следовать и следить за вами и теми, кто заинтересуется вашей прогулкой. Наблюдение за наблюдающими, как сказал бы швейцарский классик, – многозначительно завершил говорливый шварц.
Развлекайтесь.
Шульдих не поленился проводить эту странную пару до коридора и, мельком взглянув на снимок, вдруг вспомнил, где раньше видел фотографию маленького Хирофуми. В рукописи одного не в меру ретивого журналиста, собиравшегося издать книгу о клане Такатори. Сам газетчик не то погиб, не то пропал без вести, но в одной из глав его писанины рассказывалось, как на самой заре политической карьеры на Такатори Редзи было совершено покушение, когда он был вместе со своим старшим сыном. Говорят, что шестилетний ребенок почти час провел под истекающим кровью, умирающим телохранителем. Потому что разъяренный отец бросил его, кинувшись на машине в погоню за неудачливыми убийцами и не успокоился, пока не настиг их. Когда послушного мальчика вытащили, он не плакал. Он вообще казался едва живым. Редзи Такатори был доволен выдержкой своего сына.
Больше эта пара не вызывала у телепата сомнений. Потерянная душа, заблудившаяся в лабиринтах смерти, и надежный проводник, знающий дорогу. Следуй за ним, он поможет тебе обрести покой.
– А мне пирожных и много кофе, – потребовал у секретарши Шульдих, которому покой только снился. Он потому и выпроводил всех из кабинета, чтобы всласть покопаться в компьютере Хирофуми, взламывая его каталог «странных смертей».
7. Четверг, вечер
С таким же успехом Mastermind мог посвятить свое время изучению искусства икебаны или каллиграфии. Зная, как Шульдих и Наги бьются над списком в попытках вычислить определенную закономерность, Кроуфорд не проявлял к их версиям даже вежливого интереса. По крайней мере, именно так казалось телепату, когда всю неделю усталый американец возвращался домой позже всех и, жестом показывая, что не хочет ни с кем общаться, запирался у себя. Поначалу рыжим двигало желание утереть нос провидцу, показать, что пока тот играет в странные игры с работодателем, другие добиваются хороших результатов. Но к назначенному сроку Шульдих почувствовал, что ему уже все равно. Кропотливой работы здесь хватило бы и на месяц, а лидер по-прежнему не торопился помогать команде. Каким образом Оракул собирался выполнить свое обещание, так самоуверенно данное Такатори, немец не представлял. И сейчас ему было наплевать на последствия – мстительно и устало.
Как и приказал Кроуфорд, рыжий шварц приехал к четырем пополудни к зданию корпорации и принялся ждать руководство в маленьком скверике напротив. Десяток деревьев – прозрачное золото и тревожный багрянец – настоящий шик для города, где царит бетон и стекло. И Шульдих знал, как относится к подобным пейзажным изыскам Оракул: вырубить к чертям собачьим из соображений безопасности. Но пока Такатори не доверил своему телохранителю определять детали ландшафта, можно было устроиться на нагретой скамейке, даже не смахнув с нее резные листья.
Кроуфорд появился почти сразу, молча сел рядом, закурил, погруженный в свои раздумья. Сейчас он казался еще более чужим и неприятным, чем в их первую встречу, когда телепата представили руководителю группы. Смотреть на него не хотелось. Гораздо было интереснее наблюдать, как упрямый паучок карабкается на серебристой нити, не зная, что его относит от паутинки все дальше.
Выпутывайся из своих неприятностей сам, про-ви-дец.
– Ты был прав, каталог Хирофуми – просто бессмысленный набор фамилий. Ничего стоящего нам найти не удалось.
Снова задумчивый шепот листьев над головой и важное, очень важное путешествие членистоногого домой. Но неожиданное касание чужой руки, своевольное как ветер, откинуло назад длинную рыжую челку, мешающую рассмотреть лицо. Жест собственника и в то же время достаточно бережный.
– Осень – твое время, Шульдих… – мягко заметил американец. Он пропустил жесткую прядь сквозь пальцы, любуясь тем как солнце высветляет медь, делает ее ослепительно яркой. – А мои поиски тоже зашли втупик. Не расстраивайся, мы попробуем подобраться к Такатори с другой стороны.
Он так успокаивал подчиненного, словно тот желал жизнью расплатиться за ошибку.
– Ты не злишься? – недоверчиво переспросил рыжий, не ожидавший такого участия. А, кроме того, не сдержавшему свое слово Оракулу все-таки полагалось поволноваться. Хотя бы за себя. – Не хочешь проверить…
– Ты не стал бы меня обманывать, – уверенно заявил Брэд, не отпуская подчиненного. – Я тебе доверяю.
– Настолько, что забрался в мою постель? – и Шульдих тут же прикусил язык, сам не веря, что у него вырвалась подобная фраза.
– Больше. Намного больше, – предельно серьезный тон без тени сомнения. Пепел нарастал на тлеющем огоньке сигареты, но Кроуфорд не стряхивал его, увлеченный игрой теней и света. Разговор снова принял не тот оборот, что хотелось бы телепату, и рыжий еще не осознал, доволен он таким ответом или нет. Почему Брэд просто не скажет… Но Оракул опередил немца, неправильно истолковав его молчание:
– Я доверяю тебе настолько, что считаю – ты имеешь право знать, что происходит между мной и Редзи Такатори. Если хочешь, я могу тебе показать. Прямо сейчас.
На мгновение потеряв дар речи, Шульдих беспомощно слушал, как спорят голоса в его сознании. «Да, конечно, хочу!» – взорвалась нетерпеливая ревность. «А ты готов?» – тут же возразил холодный скептицизм. Предлагая свои тайны на беспощадный просмотр, Кроуфорд сохранил безмятежный вид, но что скрывалось за его спокойствием, жутковато было даже представлять.
– Вряд ли это круче немецкого порно, – угрюмо отвернулся рыжий.
– Das ist fantastisch, – многообещающе усмехнулся Кроуфорд.
Шульдих знал, что отказывается от единственного шанса. Но он страшился не откровенных сцен, а подтверждения того, что мерещилось телепату, когда он встречался взглядом с Брэдом. Как втягиваясь в сложную интригу, дьявол-американец неумолимо поддается чужому обаянию. Почти влюбляется в достойного противника, предлагающего сыграть по непривычным правилам. А ставки действительно высоки и расклад не в твою пользу. Поэтому ты и пытаешься доказать самому себе, что все еще можешь поступать как вздумается, да, Брэд?
Но когда придет время… как ты будешь избавляться от клейма и яда Такатори, отравившего твою кровь?
– Из списка Хирофуми вырисовывается один вариант, – резко сменил тему телепат. – Но он выглядит бредовым и нужно сильно постараться, чтобы придать ему хоть какое-то правдоподобие.
Он принялся быстро и четко излагать свои соображения, наблюдая, как озаряется пониманием лицо Оракула, и тот вслух заканчивает мысль, едва немец начинает предложение.
Да, это могло бы сработать – глобальная авантюра из смелого предположения, что против влиятельного японского клана действует некая новая сила. – не мятежные якудза и не конкуренты. Некая секта или организация, состоящая из кучки обиженных маньяков – просто свихнувшихся на мести. В Японии идея вендетты очень популярна. Die Raecher in weissen Kleider – мстители в белом. Их действия кажутся хаотичными и не всегда разумными, но цель одна – достать Такатори Редзи и всех, кто с ним связан. И только Шварц с их сверхспособностями могут защитить главу клана от неуловимых мстителей, которых не испугать и не перекупить, потому что им нечего терять. И если подобной организации не существует, ее давно следовало бы выдумать…
Шульдих не успел завершить, как загоревшийся Брэд запустил обе руки в его волосы, притянул голову немца к себе и с искренней благодарностью выдохнул в уголок рта:
– Спасибо!
Они смотрели друг другу в глаза, и телепат, все еще в поисках ответа и надежды, понял, что тоже попался. И бесполезно искать определение той силы, что связала их в эту минуту сильнее, чем желание или даже любовь.
* * *
Стоя у окна, Редзи Такатори наблюдал, как из пылающего листвой сквера выходят два гайдзина. Яркая шевелюра одного и немалый рост другого выделяли чужаков из толпы. Единый ритм звенел в их походке молодых хищников. Опасность, исходившая от них, придавала вкус жизни и пьянила как темный коньяк.
Один из этой пары станет виновником гибели его дочери, другому предстоит предать.
А пока… лишь самое начало осени.
