I. Рождение
В Токио была осень. Ненастная, злая и холодная. Город зябко ежился от ее пронизывающего ветра, с протяжным воем гулявшего по крышам и стучавшего в закрытые окна, и выглядел мрачно и угрюмо, даже несмотря на яркие рекламные огни, хаотично мигавшие в любую погоду.
Однако в этом районе огней не было. Скромные двухэтажные домики, жавшиеся друг к другу тонкими стенами, тянулись вдоль пустынной улицы, безмолвие которой нарушали лишь шуршащие под ногами листья и мерный гул запутавшегося в проводах ветра. В столь поздний час жители предпочитали сидеть дома, греясь горячим чаем и теплом близких, поэтому если бы кто-нибудь из них выглянул сейчас в окно, то, пожалуй, удивился бы, увидев одиноко стоявшую на обочине черную машину, которой, судя по ее виду, в здешних переулках было совсем не место.
Довольно высокий для своих одиннадцати лет мальчик, стоявший возле передней дверцы, поднес озябшие руки к лицу, чтобы согреть их своим дыханием, но, передумав, сунул их в карманы темного пальто. Его карие глаза неотрывно следили за неприметным на первый взгляд домом, в единственном освещенном окне которого то и дело мелькали какие-то тени.
- Ты уверен, Брэд? - меланхолично спросил облокотившийся на капот мужчина, закуривая.
- Абсолютно, - спокойно ответил мальчик. Уверенность была частью него самого с тех самых пор, как он понял, что волей судьбы ему суждено всегда быть на шаг впереди других, но сегодня он все же чувствовал легкое волнение, хотя и старался этого не показывать.
Ведь сегодня сбывалось его видение.
Крик младенца ворвался в звуки улицы неожиданно, но уже в следующий миг истеричный визг ветра заглушил его. Темноволосый мальчик улыбнулся, словно для него голос новорожденного был слаще музыки, и поправил аккуратные очки.
- Он родился. Ребенок с даром убивать и воскрешать из мертвых. Хозяева будут довольны.
- Тогда поехали, - докуривший сигарету мужчина встряхнулся и кивнул на машину, потянувшись, чтобы открыть дверцу. - Еще немного, и эта чертова погода меня доконает. Садись.
Брэд бросил последний взгляд на обычный серый домик, который уже видел раньше в своем видении, и забрался на заднее сиденье. Машина взревела и исчезла с улицы, оставив после себя лишь клубы выхлопных газов, но маленький оракул еще долго видел перед глазами высеченные на каменной ограде дома иероглифы: фамилию новорожденного - “Наое”.
II. Роман
Кроуфорд пребывал в недоумении.
В недоумении категорическом и отупляющем, поскольку за всю его жизнь такого с ним еще не случалось. Возможно, он смог бы с этим как-нибудь справиться, если бы речь шла о взрослом человеке, скажем, о Шульдихе: скорее всего немец бы просто вылетел из кабинета шефа с приличной затрещиной и приказом найти себе более полезное занятие. Собственно говоря, именно это и случилось, когда Шульдих заявил, что собирается написать книгу о возможности неуставных отношений в замкнутом коллективе, и предложил Брэду стать его парой, чтобы лучше окунуться в атмосферу этих самых отношений. Кроуфорд его энтузиазма не разделил.
Зато теперь американцу пришлось столкнуться с этой проблемой не в теории, а на практике, потому что вчера Наги, удушливо краснея, признался, что уже давно в него влюблен. Пребывая в полнейшей растерянности, Брэд пробормотал что-то о том, что они поговорят об этом завтра, и отправил подростка спать. Он никак не мог отделаться от ощущения, что слышит в своей голове злорадное хихиканье немца, но тот лежал на своей кровати и, закинув длинные ноги на ее спинку, мирно читал какую-то книгу, так что, решив, что его мучают галлюцинации, Кроуфорд убрался к себе.
Впрочем, через пару часов он вернулся, потому что вынужден был признать, что сам ничего путного не придумал, а немец, кажется, мог ему помочь. Не памятуя о полученной в свое время затрещине, Шульдих отнесся к нему благосклонно и, подумав немного, предложил план по развитию их с Наги отношений, который Брэд скрепя душой одобрил.
Сегодня они с мальчишкой шли в кино, и там Кроуфорд, согласно заранее намеченной стратегии, должен был его поцеловать. Закрыв за ними дверь с видом матери, отправляющей сына на первое свидание, Шульдих поднялся к себе в комнату и достал стопку чистых листов.
“Неуставные отношения в команде: помеха или благо? Автор: Шульдих” - вывел он заглавие.
III. Выбор профессии
- Какой очаровательный малыш! - умилилась пожилая женщина, присаживаясь на краешек песочницы, в которой светловолосый карапуз сосредоточенно возился с формочками. Две немного кривоватые песочные звездочки уже были слеплены, и на подходе была такая же луна.
- Да, он у меня просто прелесть, - чуть смущенно, но гордо кивнула мама ребенка, - Такой смышленый.
Малыш, подтверждая ее слова, со всего маха хлопнулся носом в только что состряпанную луну.
- Боже, Йоджи, осторожней, - мама заботливо подхватила сына под мышки и, усадив к себе на колени, принялась вытирать ему лицо платком.
- Ничего, со всеми бывает, - со знанием дела заметила пожилая женщина, - А в кого это он такой светленький? В отца, наверное.
- Да. И глаза у него тоже отцовские, зато носик мой.
Маленький Йоджи перестал хныкать, недовольный тем, что его старательно очищали от песка, и уставился на ее сумку, из которой торчала цветная бумага, картон, какие-то блестящие ниточки и еще много чего интересного. Пухлые ручки потянулись к сумке, но пожилая женщина заметила это прежде, чем малыш сумел осуществить покушение на ее собственность.
- Нравится? - спросила она, взъерошив его мягкие волосы, - Это я внуку несу. Им в школе проект задали, вот он и сооружает там что-то. Хочешь взять что-нибудь?
Йоджи радостно угукнул и с головой залез в сумку, откуда спустя полминуты вытянул длинную тонкую леску, которой тут же обмотался восхищенно визжа. Его глаза блестели неподдельным восторгом. И если бы в этот момент его мать знала о том, чем для него станет эта леска в будущем, то уж точно не смотрела бы на возню сына с таким умилением.
IV. Одержимость
Стоило признать, что Шульдих был одержим этой идеей. Она засела в его голове настолько прочно, что не давала покоя ни ему, ни Кроуфорду, которому не повезло стать объектом интересов рыжего немца.
- Ну, Брэд, ну давай. Тебе самому понравится, вот увидишь. Неужели неинтересно попробовать новые ощущения?
- Нет, Шульдих. Отстань.
- Да брось ты. По глазам же вижу, что хочешь.
Кроуфорд стоически терпел приставания немца уже не первый месяц, но однажды все-таки сдался. Этим вечером обстановка была идеальной: Фарфарелло был связан и надежно заперт в подвале, накачанный успокоительным, а Наги предупредил, что допоздна задержится у одноклассника, чтобы помочь ему с социологией.
В комнате был слышен только какой-то шорох и сопение, перемежавшееся со срывающимся шепотом Шульдиха.
- Давай, Брэд, еще чуть-чуть... Осталось совсем немного... Зато потом будет так здорово, что ты слова порастеряешь от кайфа! Ну же!
Кроуфорд был не в состоянии ответить. После того, через что немец заставил его пройти, он мог только хватать ртом воздух, надеясь, что успеет сделать следующий вдох прежде, чем задохнется. Нет, такие нагрузки были явно не для него, хотя он и считал себя вполне здоровым и полноценным мужчиной.
- Класс! - восхищенно протянул Шульдих, расплываясь в довольной ухмылке, - Я же говорил, что в этом углу гостиной диван будет смотреться куда лучше. Спасибо, что подвинул его, Брэд.
V. Ушки
Сумерки за окном плавно перетекли в тихую беззвездную ночь, но в доме все еще не спали. Телевизор что-то монотонно бормотал в углу, освещая комнату неровным мерцанием экрана, на низком журнальном столике стояли две порции недоеденного рамена, а на большом мягком диване уютно устроились два подростка.
Идея устроить видеомарафон принадлежала Оми, так что с его стороны было просто вопиющей наглостью заснуть прямо перед экраном едва ли на середине. За это Наги имел полное право на него дуться, что он и делал. Целых 10 минут. На большее его не хватило, потому что тихо посапывающий на его коленях Оми, выглядел кем угодно, но только не тем, на кого можно было бы сердиться. “Наверняка, он с самого начала знал это” - подумал Наги.
Впрочем, особого значения это не имело. Наги вздохнул, потянулся к пульту и выключил телевизор. У Оми были мягкие волосы, которые всегда было приятно гладить, поэтому маленький телекинетик пользовался каждым удобным случаем, чтобы прикоснуться к ним. А сейчас был как раз такой случай.
Наги осторожно, стараясь не разбудить Оми, положил ладонь ему на голову и вдруг замер. Что-то было не так. На этот раз волосы паренька были не просто мягкими, они были какими-то… мохнатыми! Наги судорожно дернул рукой и наткнулся на что-то смутно знакомое в том месте, где по идее у Оми должны были быть уши. То есть уши-то были, но какие! Судя по форме и степени мягкости, они могли принадлежать, пожалуй, только коту.
Наги испугано вздрогнул и резко распахнул глаза. Телевизор в углу сонно бормотал что-то успокаивающее, на низком журнальном столике стояли две порции недоеденного рамена, а они с Оми по-прежнему сидели на большом диване. Сон. Да, сказал сам себе Наги, обычный сон. Оми был хорошим мальчиком, он не мог сделать ничего такого, что напугало бы Наги, он никогда бы ничего такого не сделал. И, в конце концов, что за чушь? Оми с кошачьими ушками. Как ему вообще могло присниться такое?
Наги снова вздохнул и машинально погладил лежащего у него на коленях паренька по голове, перебирая мягкие пряди, пока его пальцы не наткнулись на что-то мохнатое. Что-то очень похожее на… КОШАЧЬИ УШКИ?!!!!
VI. Возмездие
Жить в одном доме с тремя парнями, у каждого из которых были свои странности, оказалось гораздо тяжелее, чем Оми себе представлял. Они только снаружи выглядели нормальными (и то не всегда), но когда дело касалось повседневного быта, эта троица могла дать фору в сто очков любому, даже самому экстравагантному типу.
Йоджи дымил, как перевыполняющая план табачная фабрика, и пахло от него и от всего, к чему он прикасался, примерно так же. Айя без конца полировал свою катану, а посему баночек с разнообразными видами полировок в ванной стояло в пару-тройку раз больше, чем флаконов с шампунем и тюбиков с зубной пастой. Кен же, который на первый взгляд мог показаться существом абсолютно беспроблемным, в обычной жизни совершенно не умел ходить тихо, поэтому о том, что он в очередной раз отправляется на утреннюю пробежку в 4 утра, Оми узнавал по его топоту.
И он мирился с этим довольно долго. Ровно до одного прекрасного дня, когда решил раз и навсегда положить этому конец.
Сначала он выкинул из дома все сигареты Йоджи. Даже его заначку, мастерски упрятанную под плитой. Потом избавил ванную полку от четырех рядов баночек с полировкой, оставив там только одну, но зато самую маленькую и согласно инструкции требующую, чтобы ее наносили не чаще одного раза в месяц. Следом пришла очередь будильника Кена, который после того, что подросток с ним сделал, явно не подлежал восстановлению.
Оми гордо сообщил о содеянном всем троим за ужином. Он знал, что неминуемая кара не заставит себя ждать, но был готов ко всему: к пыткам, мучениям, голоду, нищете. Но он верещал, словно его вели на бойню, когда они в отместку оттаскивали его от компьютера.
VII. Кошачья западня
Айя с детства недолюбливал кошек.
Все началось с того, что как-то малышка Айя-тян принесла домой мокрого грязного котенка, которого, сжалившись, подобрала на улице. Котенку, конечно, несказанно повезло попасться на пути такой чуткой и отзывчивой девочки, подумал тогда ее брат, потому что никто другой бы, наверняка, на этот комок шерсти не позарился. Поскольку сестра была хоть и умной девочкой, но все же совсем крохой, мыть котенка пришлось Рану. Но, как только тот увидел теплую воду, его словно подменили. Спустя час они вышли из ванной, причем определить с первого взгляда, кого именно мыли, не представлялось возможным.
- Вы купались вместе, они-чан! - восторженно захлопала в ладошки Айя-тян, - Как здорово!
Ран окинул угрюмым взглядом свои исцарапанные руки, насквозь промокшую одежду, взъерошенное мокрое чудовище, которое держал за шкирку, и, как благоразумный брат, молча кивнул.
- А теперь мы его высушим! - сияя от счастья, оповестила всех младшая сестра.
Словно зная, что его ждет, котенок пронзительно заверещал, вырвался из рук Рана и, вцепившись в его футболку, со страху сделал на ней еще одно мокрое пятно. “Замечательно”, - подумал Ран, мысленно отпевая реквием своей любимой футболке.
- Бедненький, - всхлипнула Айя-тян, переживая за котенка, - У него, наверное, какие-то проблемы с мочевым пузырем.
“И с мозгами”, - мрачно добавил про себя Ран.
Через несколько лет после смерти родителей и несчастья, случившегося с его улыбчивой сестрой, Айе пришлось пережить еще один шок: Персия дал ему кошачью кличку. Плюс к этому у старушки Момое тоже был кот. Поэтому неудивительно, что Айя - хладнокровный, расчетливый и непрошибаемый Айя - грохнулся в обморок при виде новой вывески “Дом, где живут котята” для их магазина.
VIII. Семейные разборки
У Мамору была очень большая семья: мама, папа, дедушка, дядя, братья и еще тьма людей разной степени родства, которые сливались для мальчика в одну безликую толпу, и которых он называл просто “родственники”. Клан Такатори имел большое влияние в городе, а потому все члены семьи на публике должны были вести себя подобающе. Будучи мальчиком смышленым, Мамору понимал, что это вполне обоснованное требование - вести себя хорошо, но чего он не мог понять, так это того, что как только они возвращались домой, наружу тут же вылезали все их пороки и недостатки. И еще он не мог понять, почему этот факт считался в семье Такатори вполне приемлемым.
Вчера Мамору случайно услышал, как его отец и дядя Суичи ругались из-за чего-то в кабинете. Кажется, папа сделал что-то нехорошее, а дядя злился на него за то, что из родственных чувств прикрывает его, хотя уже давно должен был арестовать. В ответ на это Рейджи по-братски напомнил ему, что у него и самого кое-какие грешки водятся. Дядя Суичи ничего ему не ответил, но вылетел из кабинета, как ошпаренный.
Наверное, он просто родился не в той семье, печально подумал Мамору, сознавая, что его (в отличие от родственников) совсем не тянуло делать людям гадости. Не было в нем этого наследственного коварства, мстительности и неисчерпаемого эгоизма.
С утра он проснулся оттого, что все его тело ужасно чесалось. Выглядело оно тоже не важно, поскольку покрылось какими-то мелкими синими пятнами, которые были абсолютно везде. Не переставая ожесточенно чесаться, Мамору тщательно обследовал кровать и обнаружил на ней остатки вылитой на него ночью жидкости со странным запахом. Состав преступления был очевиден даже для такого малыша: к нему в комнату наведался Масафуми, очевидно, за неимением подопытных кроликов, которые погибали в его лаборатории с ужасающей регулярностью, решивший опробовать новый препарат на младшем брате. И это тоже не было чем-то из ряда вон выходящим в их доме.
Что ж, похоже, он действительно родился не в той семье, со вздохом подумал Мамору, попутно делая на листе наброски плана, как отомстить среднему брату и заодно свалить всё на старшего.
IX. Двое в одном
Говорят, что порой дети могут быть гораздо более жестокими, чем любой взрослый. То ли потому, что они не до конца понимают, что именно делают, то ли потому, что, наоборот, прекрасно все понимают. Как бы то ни было, этим утром Джею пришлось на собственном опыте узнать, что такое детская жестокость.
Они играли на улице, и один из мальчишек подставил ему подножку. Просто так. Джей споткнулся и замахал руками, стараясь удержать равновесие, и, скорее всего, ему бы это удалось, если бы второй мальчишка не толкнул его в спину. Тоже просто так. Они смеялись, глядя, как он недоуменно смотрит на изрезанные в кровь колени - на асфальте валялись осколки разбитой бутылки, - а он все никак не мог понять, почему они это сделали…
Уже наступил вечер, а Джей все сидел на скамейке в сквере недалеко от церкви и отрешенно смотрел на глубокие порезы на своих коленях. Кровь уже давно перестала идти и стянула раны сухой липкой корочкой, в которой застряло матово-зеленое стеклянное крошево: мальчик так и не вытащил мелкие осколки. Родители, наверное, уже волновались и искали его, а Джей все сидел и сидел, а крохотные соленые капельки сами по себе катились по его щекам.
- Больно, правда? - неожиданно спросил тихий скрипучий голосок из тени кустов.
Джей вздрогнул от испуга и повернул голову. Кусты были слишком густыми, чтобы разглядеть говорящего, да и солнце уже клонилось к закату, делая тени гуще и длиннее, но он все же различил среди сплетенных ветвей два горящих пугающе желтых глаза.
- Я… я просто не понимаю, почему они так поступили, - прошептал мальчик. Ему было неуютно, но в то же время почему-то тянуло к тому клубочку тьмы под кустами, откуда раздавался странный голос. - Я ведь ничего плохого им не сделал.
- А так всегда бывает: ты ничего не делаешь, а тебе делают больно. Несправедливо, да?
- Кто Вы такой? - осмелился спросить Джей.
- Я? Тот, кто может тебе помочь. Я могу сделать так, чтобы тебя больше не обижали. Хочешь?
- Хочу, но… наверное, я должен сделать что-то взамен…
- А ты смышленый мальчик, - восхитился голос, - Обычно я прошу большего, но ты мне нравишься, так что ограничимся малым. Я просто поселюсь в тебе, идет?
Джей оцепенел. Наверное, надо было бежать или позвать на помощь взрослых, но ему вдруг подумалось, что, возможно, на самом деле это не так уж страшно. Ведь его больше не будут обижать. И он согласился.
Это было похоже на обморок длиною в вечность. Или даже больше. Сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди, но в последний момент передумало. Когда Джей открыл глаза, первое, что он увидел, были тела его родителей в крови. Ковер и пол были залиты ее багрянцем так же, как его руки и нож, который он сжимал, стоя один в комнате.
Внутри него что-то новое, чужое и темное шевельнулось, устраиваясь поудобнее.
- Красиво, правда? Так ты теперь будешь поступать со всеми, кто осмелится тебе перечить. Ах да, я же забыл представиться! Меня зовут Фарфарелло. Запомни это имя. И, кстати… Можешь кричать сколько угодно.
И Джей закричал.
X. Чужая жизнь
Шульдих всегда выделялся из толпы подростков, которых в Розенкройц так любили называть “питомцами”, хотя на самом деле относились к ним скорее как к живым подопытным экземплярам. И дело было даже не в том, что его дар был чем-то лучше других. О нет, я знал многих, кто мог бы помериться с ним силами в искусстве телепатии, и далеко не из каждого такого поединка он вышел бы победителем. Но все же его считали лучшим.
Я же был его полной противоположностью: с блеклой, неприметной внешностью, невыразительным голосом и замкнутым характером. Очередная “серая мышь”, не заслуживающая ничьего внимания даже несмотря на то, что благодаря необъяснимой причуде природы я родился с даром. Наверное, жизнь просто снова посмеялась надо мной, дав мне силу создавать идеальные иллюзии лишь для того, чтобы скрыть врожденное несовершенство. Обманывать, вводить в заблуждение, заставлять людей видеть в себе того, кого на самом деле никогда не было, - вот в чем состоял мой дар.
Так что, я думаю, неудивительно, что меня всегда тянуло к Шульдиху, ко всему, что он собой олицетворял. Его дерзость, открытое неповиновение, в большинстве случаев кончавшееся для него суровым наказанием, то высокомерие, с которым он смотрел на всех, кто окружал его, - я был готов на что угодно, лишь бы стать таким.
Но я был всего лишь тенью… До того дня, как ночью пробрался в его комнату и аккуратно, с филигранной точностью вонзил украденный из столовой нож в его живое, бьющееся сердце. Отныне у мира был новый Шульдих, который проживет каждый следующий день за Шульдиха настоящего, а тот невзрачный мальчик, смотревший на рыжего телепата с немым обожанием, бесследно исчезнет.
Я стою перед зеркалом, из которого на меня спокойно смотрит человек, укравший чужую жизнь.
- Шульдих! - доносится снизу нетерпеливый голос моего босса, - Где тебя черти носят? Мы опаздываем.
- Уже иду, Брэд, - слегка дразняще отвечаю я.
Заворачиваюсь в кокон искусно сплетенной иллюзии, позволяющей всем видеть лишь то, что я хочу, и спускаюсь по лестнице.
XI. За шумом крыльев
Когда-то давно у него был дом.
Была семья, которая иногда заставляла его думать, что лучше бы ее не было вовсе.
Он любил смотреть на оплетающие город сумерки, на вечные огни реклам, которые никогда не гасли. Любил слушать крики прилетающих к его окну воронов. Они смотрели на него так пристально, так настойчиво, словно видели в нем что-то, о чем он сам еще не знал.
Окружающие считали его странным мальчиком и неохотно с ним общались, поэтому друзей ему заменили книги. И вороны. Они всегда были рядом, где бы он ни находился: дома ли, на улице, в школе. Слитное хлопанье их темных блестящих крыльев, внимательный взгляд черных и удивительно умных глаз сопровождали его повсюду, и в тот день, когда он потерял свой дом, они тоже были рядом.
Теперь у него была новая семья. Высокий темноволосый американец, в каждом движении которого чувствовалась уверенность и сила; нахальный, вызывающе красивый и от этого еще более опасный рыжий немец с неизменным хищно-самоуверенным оскалом и острым языком и немногословный, безжалостный, покрытый шрамами ирландец, поседевший раньше времени. Они были такими же, как он. “Странными” в понимании обычных людей.
- Убей его, - спокойно отдает приказ Кроуфорд. Черты его лица жестки и неподвижны.
Лишь оказавшись в Шварц, Наги наконец понял, почему вороны всегда были его безмолвным эскортом. Они - спутники смерти, и лишь им дано увидеть, что он с рождения был ее живым воплощением.
- Наша маленькая смерть, - мурлычет Шульдих, обвивая руками его тонкую талию.
Жертва падает на пол с раздавленным сердцем и смятыми, словно табачная бумага, легкими. Наги смотрит на нее без тени жалости в темных, завораживающих своей глубиной глазах, и, приветствуя запах крови, застывшая на карнизе воронья стая взрывается шумным хлопаньем крыльев.
XII. Роли
С Оми творилось что-то неладное. С самого утра он выглядел сильно озабоченным чем-то: не следил за тем, что делает, постоянно путал заказы покупателей и совсем не улыбался школьницам, составляющим наиболее многочисленную, хотя и абсолютно не платежеспособную часть клиентуры цветочного магазина. В итоге Йоджи, первым заметивший разительные перемены в их чибике, решительно объявил, что на сегодня “Дом, где живут котята” закрывается. Девочки возмущенно защебетали, но после рыка Айи, от которого обычно их спасал улыбчивый Оми, мигом умолкли.
- Ну и что случилось? - запрыгивая на прилавок и бесцеремонно затаскивая к себе на колени несопротивляющегося чибика, спросил Йоджи.
- А что, магазин уже закрылся? - Оми как будто только что очнулся.
- Закрылся. Из-за тебя. А так как Айя скорее всего вычтет размер убытков за сегодняшний день из моей доли, то лучше бы причина твоей рассеянности была достаточно серьезной.
- Ну… - немножко помялся Оми, - В школе скоро фестиваль, и мы решили, что поставим какую-нибудь пьесу. Правда, какую именно еще не выбрали. А я даже не знаю, кого могу сыграть…
- И всё? - на всякий случай уточнил Йоджи. Оми виновато улыбнулся. - Господи, а я-то уж испугался! Ладно, на самом деле это не сложно. Просто выбери того, кто подходит тебе по характеру. Вот, например, я в старшей школе играл Казанову. Помню, переполоху было в девчачьей раздевалке…
Йоджи мечтательно закатил глаза, и неизвестно, сколько так бы просидел, если бы Оми не ткнул его локтем в живот.
- А как же я?
- А ты мое сокровище, - спохватился Йоджи и чмокнул его в нос, получив в награду смущенный румянец.
- У нас в школе ставили “Легенду о лесной деве”, - припомнил Кен, стараясь не смотреть в сторону парочки, - Но актерское мастерство - это не мое, так что мне досталась роль старого лесничего, который говорил совсем немного.
- Здорово! - у Оми явно поднялось настроение, и неясно было, рассказ Кена или объятья Йоджи послужили этому причиной. - А кого играл ты, Айя? Наверное, какого-нибудь самурая, верно?
Ледяной взгляд лидера Вайсс заставил Оми вспомнить, что излишнее любопытство всегда наказуемо, но возвращать сказанное уже было поздно, так что оставалось только ждать ответа. Однако Айя лишь фыркнул и гордо удалился на кухню, оставив друзей в спасительном неведении относительно его школьных лет. Пускай поломают голову. И, в конце концов, не мог же он сказать им, что у него в классе не хватало девочек, и ему пришлось играть Спящую Красавицу.
XIII. От ненависти до…
Шульдих ненавидел Японию. Он сообщил об этом Кроуфорду через пять минут после того, как они сошли с самолета в Токийском аэропорту, и ничто не могло заставить его изменить свое мнение. Приказы успокоиться не помогали, и Брэд даже без видений чувствовал, что это может вылиться для них в серьезные проблемы, так что пришлось прибегнуть к секретному оружию - Наги. Как ни странно, но к мальчишке Шульдих относился хорошо, несмотря на то, что тот был представителем страны, которая вызывала у немца такое острое чувство ненависти.
Кроуфорд понимал, что они не смогут нормально работать, пока Шульдих от этого не избавится, поэтому Наги было поручено привить телепату если не любовь, то хотя бы терпение к японской культуре и стране, в которой Брэд планировал обосноваться надолго.
Задача была не из легких, Наги понял это сразу. Особенно после того, как в ответ на его предложение посетить древние храмы Шульдих доверительно сообщил ему, что лучше удавится не намыленными шнурками. Однако Брэд не признавал отрицательных результатов, а это значило, что Наги требовался другой план. И такой план был найден.
Через два месяца Шульдих уже не кривился при виде суши.
Еще через месяц он признал, что помимо растворимого кофе в мире существует зеленый чай и что его можно пить без риска для здоровья.
Затем Кроуфорд внезапно обнаружил, что в их доме пропали все вилки, но это отнюдь не было делом рук Фарфарелло. Просто Шульдих решил, что все они теперь должны пользоваться исключительно палочками для еды. Брэд не имел ничего против.
Но он забеспокоился всерьез, когда однажды вечером немец, одетый в домашнее кимоно, встретил его с работы у дверей традиционным поклоном и фразой “Добро пожаловать домой.” Кроуфорд так и застыл на месте.
Спустя пару недель Шульдих освоил чайную церемонию. Налив горячий напиток в аккуратную чашечку, которую Брэд держал трясущимися руками, и отодвинув в сторону чайник, он, не поднимая глаз, произнес:
- Наги сказал, что из меня получится образцовая японская жена. Полагаю, он был прав. Как думаешь, Брэд, не пора ли нашим с тобой отношениям подняться на новый уровень? Скажем, в спальню?
Только через пару секунд Брэд понял, что чай из его чашечки льется ему на брюки.
XIV. День, который он возненавидел
Хрустящий поджаренный тост плавно вынырнул из тостера и, вызывающе проплыв прямо перед носом у Шульдиха, аккуратно опустился на тарелку Наги. Вынужденный ждать своей очереди, чтобы заполучить такой же, немец только облизнулся.
Кроуфорд нахмурился.
- Наги, я же просил, - строго напомнил он.
- Что? - недоуменно вскинул брови подросток, - Сегодня четное число, значит, моя очередь первым пользоваться тостером. Между прочим, Шульдих согласился на эти условия добровольно.
- Я не об этом, - Кроуфорд подавил тяжелый вздох. - Я просил тебя не пользоваться телекинезом без особой надобности. Ты должен научиться обходиться без него. Ведь тост можно взять и рукой.
Наги понурился.
Он никак не мог понять, почему Брэд так настойчиво требовал отказа от того, что составляло его неотъемлемую часть. Его дар пробудился рано: когда Наги было 6 лет, летом случилась сильная гроза, и он, испугавшись, забился в самый дальний угол комнаты. Страх спровоцировал его силу, и с того момента Наги использовал ее при каждом удобном случае, так что то, что вещи вокруг него всегда находились в движении, стало для подростка обычным делом. Своего рода нормой.
Но Брэд… Раньше все было нормально, однако полгода назад его отношение странным образом изменилось. Он вдруг стал настаивать, чтобы Наги использовал силу только на заданиях, а в остальное время обходился без нее, причем ничем конкретным это требование не мотивировал. Конечно, Наги это не нравилось. Это была его жизнь, и он не хотел менять ее просто потому, что Кроуфорду взбрело в голову поиграть в строгого отца.
А потом настал день, когда пульт от телевизора не сдвинулся с места по его приказу… Шторы отказались сомкнуться и защитить от слепящего солнца, а яблоко осталось лежать на блюде, несмотря на то, что Наги уже протянул руку, чтобы взять его из воздуха.
Он попробовал еще раз, затем еще и еще, но все осталось на прежних местах. Наги чувствовал себя так, словно только что очнулся от наркоза и с ужасом обнаружил, что лишился обеих рук. Растерянный, беспомощный, на грани истерики. Его сила не отвечала на зов, оставив своего бывшего хозяина совсем одного.
- Прости, Наги, - едва слышно шепнул стоящий в дверях Брэд, - Я увидел этот день полгода назад… Знал, что случится… И ненавидел себя за это.
XV. Логика случайностей
Шикарный особняк, скрывающий под собой разветвленную сеть подземных комплексов, где паранормы учились управлять своим даром, был призван поддерживать мнение о том, что Розенкройц - резиденция некого тайного общества безымянных меценатов, видевших смысл своей жизни только в помощи брошенным и обездоленным сиротам. Верхушка айсберга, представляющая собой от силы двадцатую часть реального размера, подумал Шульдих.
Он первый раз оказался здесь, на верхних этажах особняка. Буйство красок и обилие показной роскоши на время ослепило его, но уже через пару секунд он снова услышал насмешливый, сочащийся ядом голос наставника.
- Нравится?
- Нет, - скривившись, буркнул мальчик.
Дойл раздраженно фыркнул, но ничего не сказал. Только дернул Шульдиха за руку так, словно хотел ее вырвать.
Когда новому наставнику показали ученика, он никак не думал, что этот тощий рыжий мальчишка буквально вымотает ему все кишки, да еще не прикладывая к этому видимых усилий. Поразительное внешнее сходство только подливало масла в огонь взаимной ненависти, которую никто из них не стремился скрывать, так что каждая тренировка оборачивалась для них настоящей дракой. Благо рядом всегда бывали другие инструкторы, и только поэтому Дойл еще не вышиб подростку мозги.
Оба телепаты и похожи друг на друга как две капли воды. Дойла это просто бесило, но поделать с этим он ничего не мог, так что просто скрежетал зубами, едва видел приближающуюся рыжую макушку.
Сегодня он привел ученика в особняк, чтобы лишний раз поиздеваться над ним, напомнив, в какой дыре его нашли агенты Розенкройц. Унижая других, Дойл всегда чувствовал себя значимым.
Шульдих смотрел на него с отвращением, молча выслушивая насмешки и те грандиозные планы, что Дойл строил, надеясь избавиться от статуса наставника и перейти на оперативную работу в Эсцет.
- Скоро я, наконец, отделаюсь от тебя, мелкий паршивец, - процедил Дойл, бросая на ученика брезгливый взгляд, - Это будет самый счастливый день в моей жизни, понял? Совсем скоро.
- Скоро… - бездумно глядя вниз, к подножию крутой, укрытой мягким ковром лестницы, повторил Шульдих. Они стояли на самом верху, и он начал машинально считать ступени. - Скоро… Хочешь отделаться от меня, верно?
- Еще как, - оскалился Дойл.
- Тогда, - задумчиво протянул Шульдих, переведя взгляд со ступеней на наставника, - Я тебе помогу.
Ярко-алая ковровая дорожка не смягчила падения, а Шульдих не отвернулся, когда Дойл падал вниз бесформенной кучей тряпья, в которой уже к середине лестницы не осталось ни одной целой кости. Он смотрел, не отрываясь, боясь упустить даже миг этого дивного, восхитительного и долгожданного зрелища.
- Уже третий, Шульдих, - тоскливо зевнул отвечающий за распределение наставников служащий, - Сначала Сарданн, скончавшийся от внезапного сердечного приступа. В его-то 32… Потом Тереза, которая покончила с собой, перерезав вены. Теперь вот Дойл…Что там, говоришь, с ним?
- Падение с лестницы. Случайное, разумеется.
- Ну кто бы сомневался. Сплошные фатальные неудачи, преследующие твоих наставников. Шульдих, а ты случаем не проклят?
Подросток равнодушно передернул плечами.
- По крайней мере, моя мать так считала.
- Неудивительно. Ладно, иди к себе, я позову тебя, когда подберу нового наставника.
- Хорошо, сэр, - Шульдих вышел из кабинета и, притворив за собой дверь, расслаблено привалился к ней.
Сегодня у него будет спокойная ночь, и он сможет не один раз прокрутить в голове каждую секунду смерти Дойла, наслаждаясь ею снова и снова. Его бледное, искаженное ужасом и ненавистью лицо, которое Шульдих уже видел однажды в пылающем разуме матери, когда она кричала, что лучше бы он не рождался. Тем более - таким похожим на отца.
XVI. Расписание смерти
Кроуфорд еще раз пробежал глазами документы. Все нужные сведения о предстоящей миссии он уже проанализировал, а вероятные действия конкурентов не отличались большой оригинальностью, так что осталось только расслаблено потянуться, откинуться на спинку кресла и предоставить остальному идти своим чередом. Что Брэд и сделал с превеликим удовольствием.
Сегодня все шло строго по его плану с самого утра, поэтому поводов для хорошего настроения было предостаточно. Кроуфорд всегда любил, когда его планы получали идеальное воплощение в реальности, но жизнь имела на этот счет свое мнение, а значит, вносила в них неизбежные коррективы, которые редко доставляли Брэду удовольствие. Но сегодняшний день, похоже, был в этом отношении исключением.
Снайперы укрылись именно там, где Кроуфорд застал их в своем видении. Сидели тихо, как мыши, и ждали, пока Наги свернет им шеи одним взмахом руки.
Просто.
Дополнительная охрана, дежурившая в подземном гараже, была готова встретить противника откуда угодно, но только не из вентиляции, а посему Фарфарелло появился именно оттуда. Он вырос за их спинами бесшумно, словно тень.
Еще проще.
Кроуфорд довольно усмехнулся. Шульдих, должно быть, уже убил владельца здания, ведь согласно видению в половине восьмого его жизнь должна была оборваться. Насчет немца Брэд был спокоен: в том, что касалось работы, Шульдих всегда был точен и аккуратен. Совсем не так, как в обычной жизни.
Но в 7.35 он не появился в гараже, и Брэд внезапно ощутил, как колесики судьбы, за чьим ходом он следил с самого рождения, сдвинулись, направляя будущее в другое русло. И в этом новом будущем ему уже не было места.
За прошедшие годы Брэд видел множество вещей, порой нужных, порой абсолютно бесполезных, но то единственное, что сейчас имело для него значение - маленькую пулю, пробившую ему почку, - он упустил.
- Шуль…дих…
- Извини, что задержался, - беззаботно улыбнулся немец. Дуло его пистолета все еще прижималось к спине Кроуфорда в том месте, где теперь расплывалось багровое пятно, а подбородок мягко опустился на плечо американца. - Наверное, часы отстают.
Брэд сглотнул, уже чувствуя во рту солоноватый привкус крови.
- Этот день был слишком идеальным, чтобы закончиться хорошо, - продолжал между тем Шульдих. Его голос был спокоен и даже немного задумчив, словно он рассуждал о чем-то отвлеченном. - Ты должен был предвидеть, что случится, разве нет? Ведь тебе всегда все известно заранее.
- По…чему? - едва смог выдавить Кроуфорд, из последних сил сопротивляясь наползающей на него тьме.
- Потому что жизнь по расписанию - не для меня, Брэд. Я хочу уйти. Всегда хотел, но не в твоих правилах отпускать тех, кого ты уже подстроил под себя. Тебе нравится контролировать других, приказывать им и получать беспрекословное повиновение. Мне надоело быть твоей марионеткой, - Жизнь Кроуфорда текла сквозь пальцы немца горячими ручейками, но Шульдиху было все равно, что скоро она закончится. Он давно привык быть виновным. - Отказа ты бы не принял, так что, в конце концов, кому-то из нас пришлось бы умереть. И я решил, что это буду не я.
XVII. Создать из пепла
- Смотрите, смотрите, он идет.
- Какой молоденький!
- Тише ты. Ходят слухи, что почти все его родные погибли недавно. Остался только дедушка, но он уже слишком стар, чтобы управлять кланом.
- Хочешь сказать, что он…
- Наследник Такатори. Не советую переходить ему дорогу.
- Да ладно, он же всего лишь мальчишка.
- Мальчишка-то мальчишка, да только я слышала, еще ни один из отправленных к нему наемных убийц не вернулся живым. Зато полиция регулярно подбирает в переулках изуродованные трупы, которые будто жерновами перемололо.
- Вот это да! Серьезно?
Мамору на миг прикрыл глаза, стараясь отрешиться от постоянных шепотков за спиной, сопровождавших его с того самого мига, как он переступил порог этого дома. Молча следующий за ним Наги выглядел еще более оторванным от реальности, чем обычно, поэтому Мамору вскользь задел его локтем, проверяя, почувствует ли он. Наги почувствовал.
- Не обращай внимания, - тихо произнес он, - Страх - хороший способ отпугнуть тех, кто наивно полагает, что новый глава клана ни на что не способен.
- Ты поэтому уродуешь тела? - еще тише поинтересовался Мамору, попутно обворожительно улыбаясь проходящей мимо даме с таким видом, словно всего лишь спрашивал у телохранителя мнение насчет пунша.
- Да.
Молодой Персия открыл рот, чтобы спросить еще что-то, но тут к ним, протиснувшись сквозь толпу, подошла Рекс. Сопровождавший ее мужчина заметно нервничал, комкая в руках салфетку. Мамору вспомнил, что уже видел его на фотографии, когда секретарша рассказывала о хозяевах этого дома. Если ему не изменяла память, мужчину звали Токугава Такума.
- Господин Токугава, - Мамору вежливо поклонился, чем вызвал у хозяина еще большую нервозность, - Благодарю за радушный прием.
- Что вы, господин Такатори! - спешно затараторил тот, - Ваше присутствие - большая честь для нас.
Пока Токугава рассыпался в благодарностях, Мамору обратил внимание на стройного молодого человека, стоявшего возле хозяина с немного смущенным видом. Кажется, ему было неуютно от такого скопления людей, но он старательно это скрывал, стараясь выглядеть расслабленным.
- Полагаю, это ваш сын, - бесцеремонно оборвав Токугаву на полуслове, произнес Мамору, перехватив многозначительный взгляд Рекс. Что-то в этом молодом человеке притягивало его, словно магнит. Что-то знакомое и давно погребенное под толстым слоем пепла на дне его души.
- Что? - растерялся хозяин, - То есть да, конечно! Это Сабуро, мой старший сын. Моя гордость! Знаете, он мастер кендо.
Мамору мягко улыбнулся при последних словах, не замечая, как нехорошо прищурился Наги.
Все осталось позади: дом, полный шумных гостей, завистливые взгляды, тихие шепотки за спиной и суетливый хозяин. Они смешались, притупились в его памяти, и только образ молодого Токугавы остался четким, словно выгравированный на металле.
- Он нужен мне.
Наги, сидящий рядом с Мамору на заднем сидении машины, настороженно повернулся к нему.
- Токугава? Зачем?
- Вайсс больше нет. Мне необходимы новые боевики.
- И всё?
- Ревнуешь? - насмешливо бросил Мамору. Он улыбнулся, но его глаза остались холодными, как кубики льда в стакане коктейля.
- Возможно, - Наги положил голову ему на колени.
- Брось. На тебя это непохоже. В Токугаве есть то, что сделает из него хорошего лидера, а это редкость, согласись, - Наследник клана Такатори скользнул пальцами по скуле телохранителя, на миг задержав руку над его лицом. - Убей его семью. Всех до единого. У него на глазах. Пусть потеряет все, что так дорого для него; окажется на улице без денег и надежды. А потом, когда у него останется только его искусство владения мечом, приведи его ко мне.
Так просто поддаться соблазну вернуть хотя бы частичку своего прошлого. Так просто ломать судьбы, когда по себе знаешь, какую боль это приносит. Так просто… сотворить второго Айю.
