Запертые двери

Где, обреченный на неуспех,
Падает первый снег,
И, вызывая то гнев, то смех,
Завершается век,
Где упоенно, влажно, темно
В вазе гибнут цветы,
День забредает в мое окно,
Посторонний, как ты.
Дым расплывается по реке,
Костенеет вода.
Ты забывай меня вдалеке -
Медленно, навсегда.
Даже когда засвистит в трубе
Ветер - сильней зверья,
Ты не подумай, что по тебе
Стонет душа моя.
А.Гедымин.

…и мы думали, что солнце -
только вымысел японца.
Н.Гумилев.

Сервомотор глухо загудел, тяжелая створка пошла вбок. Черное небо роняло мелкий холодный дождь. Влажные прутья поблескивали в свете фонарей. Шидаре стоял, чувствуя, как намокает на плечах пиджак, и клял себя за то, что не захватил зонта.

Дом за его спиной возвышался мертвой громадой. Ни одно окно на фасаде не светилось. Шидаре знал, что левый флигель внутри ярко освещен, только плотные жалюзи на окнах не пропускают ни лучика.

Серебристая "тойота" за воротами зажгла и погасила фары, тихо мяукнув в знак того, что сигнализация включена.

- Отдайте ключи Такуо, - сказал Шидаре. - Он поставит машину в гараж.

- Не стоит. Мы не планируем задерживаться, - клиент помедлил и, понизив голос, добавил, - сегодня.

Шидаре понимающе кивнул.

Такуо, пожав плечами, направился к своей будке. По кожаной куртке, тесноватой для широких плеч охранника, стекали капли. Ворота начали закрываться, отрезая клиентов от машины. Шидаре вдруг подумал, что прутья литые, на машине не прорваться. Разве только грузовиком…

- Идемте.

Двое гайджинов молча следовали за ним. Шидаре видел их раньше - на записях камер слежения. Чутье не обмануло: даже по искаженной серой картинке с камер Шидаре уверенно определил, что это действительно клиенты, им нужны услуги и они готовы платить.

Он мог позволить себе рисковать так сильно, как немногие из его коллег, благодаря безошибочному чутью на людей. Как-то к Шидаре явились полицейские. Умные, талантливые парни, им могла бы светить актерская карьера, но все же выдать свое отвращение за неуверенность им не удалось. У настоящих клиентов в глазах прыгали жадные искры: предвкушение и ужас, похоть, временами стыд. Шидаре отлавливал их под любой маской, так же хорошо, как различал их отсутствие.

Эти двое не боялись, смущаться чего-либо перестали очень давно, и хотели главным образом друг друга, - но тут уж ничего удивительного. Они явно знакомы не пару дней. Получат новые ощущения; возможно, особую связь, прочную, как все, замешанное на крови.

По представлениям Шидаре, это и была романтика.

Парочке дали рекомендацию, он помнил точно. Кто именно дал, вылетело из головы, но можно будет проверить по досье. Шидаре начал собирать досье очень давно, почти с самого начала карьеры. Поначалу только из соображений безопасности, для подобных случаев, когда не помнишь, кто привел нового клиента. Слишком опасные занятия требуют чрезмерной осторожности. Но некоторое время спустя досье пригодилось и для другого.

Шидаре отворил незапертую дверь, жестом пригласил гостей в дом. Нэка, бесшумно ступая, приняла верхнюю одежду. Девочка начинала у Шидаре актрисой в "ванильных" лентах, но удовольствие и изобретательность, с каким она предавалась своему занятию, очаровали режиссера. Он мог обойтись и без ассистентки, но решил иначе. Хрупкая и полногрудая, в школьной форме Нэка выглядела точно хентайная картинка. К тому же чутье говорило, ей можно верить, даже несмотря на то, что Нэка отказывалась называть свое настоящее имя. Она Кошка, и не более того.

Шидаре не знал, почему все это сейчас пришло ему в голову. Он посмотрел на Нэку, и та ответила настороженным взглядом. "Все нормально", - подумал Шидаре. Все действительно было нормально.

Нэка едва заметно качнула головой. Один из гайджинов улыбнулся ей, блеснув синими глазами.

Художник в Шидаре на минуту взял верх над деловым человеком. Явились антураж, завязка и цветовая композиция кадра. Ничего особенного, просто немного качественной эротики для тела и души. Нэка с этим вот, как его?

Действительно, как? Ведь Шидаре сообщали, когда устанавливали контакт, и он не мог не проверить. Что там, он глазами помнит файл досье, с фотографией. Но имя? И все-таки: кто давал рекомендацию? Асагава? Кажется, это ему Шидаре сказал при последней встрече, что базу неплохо бы расширить, за последнее время сразу несколько постоянных клиентов вынуждены были отказаться от его услуг… Да, Асагава, несомненно. Но проверить нужно.

Или не нужно. Уже… поздно. Поздний вечер…

Все в порядке.

- Прошу прощения, - сказал второй гайджин, высокий, с отрешенным лицом. - У нас не так много времени.

- Да, конечно. Будете что-нибудь пить?

- Кофе, - быстро ответил первый, и Шидаре, глядя на его волосы, подумал, что в кадре обязательно должны быть апельсины.

- Нэка, кофе в гостиную.

"Интересно, что они закажут?" - впервые подумалось. Для Шидаре не существовало ограничений, никаких, этим он отличался от сотен порнорежиссеров, от дилетантов до матерых профессионалов, чья продукция все-таки не могла удовлетворить определенную категорию потребителей. Но каждый особый заказ был испытанием, не столько для хитрости, изворотливости, хватки, позволявшим Шидаре играть с законом, не столько даже для выдержки - мораль для порнографа была понятием столь же фантастическим, как, скажем, телекинез, - сколько для таланта и творческого дара. Маньяки порой снимают мучения жертв, но разве можно ставить этот кошмар в один ряд с лентами Шидаре? С произведениями искусства?

Он считал себя истинным художником. И помнил: рука об руку с истиной всегда бродят тюрьма и смертная казнь.

 

* * *

 

Усевшись, клиенты обменялись продолжительным взглядом. Шидаре подумал, что тронут. Приятно видеть людей, понимающих друг друга без слов.

- Мистер Шидаре, - спросил высокий, почти незаметно покосившись на часы, - скажите, насколько широк ваш диапазон?

- Я профессионал. Вопрос только в сумме, которую вы можете предложить. - Шидаре так же незаметно оценил, сколько стоит время клиента. Знакомая марка; когда-то он мечтал позволить себе такие. Керамический браслет не царапает кожу, и, занимаясь сексом, часы можно не снимать…

- И вы никогда не отказывали клиентам? - поинтересовался первый гайджин, странновато улыбаясь.

- Один раз. Клиент хотел документальный фильм о собственной смерти. Насильственной. Разумеется, с полной предоплатой.

- И вы?..

- Таким образом, он хотел выступать в качестве актера, - пояснил режиссер. - Но он не устраивал меня с эстетической точки зрения. Поэтому я отказал.

Вопрос задавался Шидаре не впервые, и в ответ всегда рассказывалась эта полуанекдотическая история. Она ему нравилась, потому что отражала его жизненное кредо. Обычно вопросов больше не возникало.

Вошла Нэка с подносом. Выразительно глянула на первого гайджина, ставя чашки на стол. Тот накрутил на палец прядь волос, провожая ее шалыми глазами. Потом снова обернулся к Шидаре.

- Среди ваши клиентов есть довольно известные люди, не так ли? - продолжил он, сощурившись. Мелкие блики вспыхивали на золотых пуговицах блейзера и в синих глазах, обрамленных слишком густыми рыжими ресницами.

"Да как же его зовут?"

- Есть, - сказал Шидаре, испытав необъяснимое удовольствие. Часть его существа вскричала от ужаса, требуя вернуться к прежней осторожности. Но быстро умолкла.

Рыжеволосый откинулся на спинку дивана и заложил ногу на ногу.

- И вы храните информацию о них?

- Я их помню, - похвастался Шидаре. - Всех.

- О да, - сказал гайджин. - Я вижу… вижу, вы серьезный человек. Но ваши досье - мощное оружие.

- Еще бы.

"Откуда он знает о досье? Кому я говорил? Асагаве? Нет, ему я не говорил. Кто о них знает? Такуо? Нэка? Нэка предала меня? Она с ним знакома! Почему я не помню их имен?"

- Да не волнуйтесь вы так, - рыжий по-прежнему улыбался. - Все в порядке.

- Конечно, - согласился режиссер. - Я надеюсь не разочаровать вас. Ведь вы, как я понял, намереваетесь сделать заказ? Я хотел бы выслушать пожелания…

Рука Шидаре легла на мобильник, прицепленный к брючному ремню. Из-под стола не видно. Звук и виброзвонок выключены. Два нажатия клавиши, два почти незаметных движения. Такуо придет пустая СМС, а он, как велено, позвонит на домашний телефон и скажет одну кодовую фразу, чтобы Шидаре ответил другой.

Нужно уходить. Нужно, чтобы Такуо открыл задние ворота. Там ближе к шоссе. И пусть Микио и Тати держатся рядом. А лучше и Асада, и Ингава тоже…

Треньканье, похожее на голос старинного телефона с диском. Оно было как голос ангела-хранителя.

Шидаре подчеркнуто медленно снял трубку.

- Босс, мне выключить фонари?

- Только на заднем дворе, - выговорил Шидаре и вспотел от облегчения. - Все в порядке, я надеюсь?

- Да, - скучающим голосом ответил Такуо.

- Хорошо.

Шидаре сглотнул. А если охрана не успеет? Но он же вышел, и впустил этих двоих, и остается с ними уже несколько минут - для выстрела времени более чем достаточно. Или они все-таки не убивать явились? Потребуют денег? У него нет денег, все отдано!..

Было страшно снова поднять взгляд и увидеть их лица.

- Перед тем, как перейти к делу, - сказал высокий, дождавшись, когда он все же сделает это, - мы хотим кое-что уточнить. Несмотря на множество прекрасных отзывов, в последнее время ваши клиенты часто бывали недовольны. В чем заключался конфликт?

- Он уже разрешен, - пожалуй, слишком быстро ответил Шидаре. - Это моя вина, я был недостаточно корректен. Но ни для кого никакой опасности не возникло.

"Где хранятся досье?" - спросил он себя. - "Ты надежно их спрятал?"

"Я надежно их спрятал", - ответил он себе. - "Только я знаю, где".

"Нужно бежать", - сказал он себе. - "Здесь что-то не то творится, но задумываться опасно. Это отнимает время. Нельзя ждать. Беги, и все".

"Беги!" - приказал Шидаре.

- Прошу прощения, - выдавил Шидаре, чувствуя, как по спине текут едкие капли, - я покину вас. Н-на секунду.

Высокий молча кивнул, глядя в сторону. Очки блеснули.

 

* * *

 

Дом достался Шидаре по наследству, но покойному дяде подземный коридор до гаража не требовался. В отличие от племянника. Систему безопасности разрабатывали люди из Института, и основным ее достоинством была возможность сбежать, быстро и легко выбраться из всех этих стен, замков и решеток. Бросить Нэку, пусть шлюха спасается сама, кинуть тупых молодцев из охраны на мясо и умчаться. Только Шидаре любит Учитель, и Шидаре спасется.

Тусклые лампы в плафонах белой пластмассы слабо покачивались, точно земля под городом снова дрогнула в беспокойном сне. Может, и так. Может, он не заметил.

Шидаре сделал два глубоких вдоха, закрыв глаза. Где-то он читал, что это успокаивает. Сердце выпрыгивало из груди, хотя бы пара секунд требовалась на восстановление равновесия…

Не помогло. Он тотчас забыл об этом, бросившись по коридору вперед. Преодоление. Полсотни, даже меньше шагов, два коротких пролета бетонной лестницы, - запертый люк беспокоил Шидаре сильнее всего, на ключ и замок должно было уйти много времени, потому что пальцы у него дрожали, но все же потом был гараж, машина, бегство, свежий воздух, немного денег в подушке сиденья - была жизнь…

Он так рвался к жизни, что, сбитый с ног, пополз к ней на брюхе, не чувствуя адской боли в коленях от удара, не обращая внимания на узкое лезвие, пронзившее икру. Только когда тяжелый ботинок опустился ему на голову, - до странного медленно, видимо, в планы убийцы не входила трещина в черепе, - Шидаре лег щекой на пыльный бетон и замер, тихо скуля.

- Опять промазал, - разочарованно сообщил ему голос свыше. С акцентом.

Коротким движением убийца выдернул нож, Шидаре дернулся, ахнув от боли, - и на миг испуганное животное, в которое он превратился, отодвинул в сторону прежний хозяин этого тела. Неприятно удивленный, что убивать его явились иностранные наемники. Конечно, якудза не стали бы выступать против Института, а нанимать обычных парней, нуждающихся в деньгах, бессмысленно, - дом слишком хорошо защищен…

Но почему не полиция?

Ребристая подошва убралась с виска Шидаре, и наемник присел на корточки. Он не собирался кончать его сию же минуту? Безумная надежда разом смела остатки рациональности. Пообещать что угодно, лишь бы выпустил, выпустил, ведь так близко, двадцать шагов, лестница, люк, машина, и пусть даже стреляют вслед, всегда есть шанс… Шидаре медленно, очень медленно поднял голову, точно собираясь заглянуть в глаза хищнику, - в сущности, так и было, - и подавился очередным вдохом.

Он видывал мужчин намного экзотичнее. И более пугающей внешности. По части пирсинга наемник был просто дитя. Мода на декоративные шрамы тоже еще не схлынула, хотя, конечно, украшать ими лицо решался не всякий. Впрочем, рядом с черной повязкой на глазу они выглядели уместно. Но и не такие красавцы порой здесь, за дозу или деньги на дозу, позволяли делать с собой все, что угодно. А наемник действительно был красив, жуткой красотой извращения, в которой Шидаре, порнограф по призванию, знал толк.

Взгляд.

Не светло-карий, а желтый, тусклый, как свет подвальных ламп, единственный глаз неподвижно уставился на Шидаре, и тому, только что обливавшемуся потом, стало холодно.

- Ты мне нравишься, - сказал наемник, усмехаясь. Так говорят щенку.

Голос был тихим и глухим.

Шидаре сглотнул, пытаясь просчитать, во что это выльется.

- Ты очень изобретательно грешишь, - усмешка стала шире. - Мне понравилось.

"Альбомы", - осенило Шидаре. Не в одиночку же этот тип убирал охрану, пока он вел беседу с теми двумя. Взрослые мужчины, не страдающие моралью, они наверняка посмотрели альбомы в студии. Возможно, кое-что пришлось по вкусу... Паника сошла - настолько, что Шидаре ощутил, наконец, острую боль в пронзенной ноге. Это неважно, кость цела, ему недалеко, совсем недалеко. Конечно, наемник смеется. Но, может быть, еще все получится.

…двадцать шагов, лестница, люк, машина…

- Я-то всегда убиваю, - доверительно сообщил одноглазый, усаживаясь по-турецки. - А ты нет. Получается даже веселее.

- А… да, - сказал Шидаре, пытаясь вспомнить, что было в верхних альбомах пачек. Те две шестилетки? - Весело.

- Может, мне тебя отпустить? - предложил наемник.

Шидаре вытаращился на него. Одноглазый скалил зубы. Ровные, белые.

- Отпусти, - сказал Шидаре.

- Ну иди.

Шидаре тревожно посмотрел на него. Наемник сидел не шевелясь.

- Иди, иди.

Шидаре с трудом поднялся. Все тело трясла лихорадка. Одежда насквозь промокла от пота. Глянув на брюки, Шидаре понял, что обмочился, сам не заметив.

- Чего ждешь?

Тихий вопрос хлестнул, как плеть с шипами. Однажды сумасшедшая звезда постели Хоннико опробовала ее на режиссере… Желтый взгляд неподвижно упирался в окровавленную брючину Шидаре. Тому отчего-то вспомнилось, как под плетью вопили шестилетки. Долго, впрочем, не выдержали.

Шидаре, часто оглядываясь, с трудом заковылял по коридору, и, наконец, скрылся на лестнице. Через некоторое время хлопнул, открываясь, люк.

- Надо же, он поверил, - сказал Фарфарелло.

 

* * *

 

- Сбежал, - бодро сообщил рыжеволосый.

Высокий искривил краешек губ. В дверях показалась Нэка. На блузке темнело пятно: похоже, девушка только что опрокинула на себя стакан сока. Руки ее висели плетьми, по подбородку текла слюна.

- Спасибо, Нэка, - тепло поблагодарил Шульдих. - Можешь идти.

Умалишенная кукольно повернулась на месте и побрела куда-то.

- Зачем? - поморщился Кроуфорд.

- А то бы ты ее убил, - мрачно сказал немец. - Скажешь, нет? Она милая девчонка, Брэдли, умеет впадать в нимфоманию, как наш ирландец - в буйство…

Нетронутый кофе стыл на вишневого дерева столе. В роскошной люстре со щелчком перегорела одна из ламп, на толстый ковер легла лишняя тень.

- Она погибнет при взрыве.

- Я ее отправил на травку. Будет спать у ворот и ничего не помнить. А через полгодика придет в норму. - Шульдих цопнул из вазочки конфету, отправил в рот и сморщился - под шоколадом оказалась карамель, твердая как камень.

- Хорошо, - согласился американец. - Я надеюсь, ты все выяснил?

- Выяснил, выяснил… Дубликатов нет.

- Какая непредусмотрительность.

- Он очень боится полиции.

- Правильно, - вполголоса сказал Кроуфорд и снова глянул на часы. - Увы, полиции ничего не достанется. Кроме обгорелого трупа, который при жизни занимался шантажом, не имея достаточной квалификации.

- Брэдли… - телепат бесцеремонно забросил ноги на роскошный диван и устроил подбородок на плечо Кроуфорда. - Почему ты смотришь на время? Ты что-то видел? Что случится?

- Шидаре должен стать трупом.

- Только? - подозрительно сказал Шульдих и заставил американца повернуть голову, обхватив ладонями лицо. - У тебя слишком много мыслей.

- Это мое нормальное состояние, - заметил Кроуфорд, усмехаясь. - Иди в машину. Мне нужно еще кое-что сделать.

- Так ведь скоро рванет.

- Позови Фарфарелло. И ждите меня.

Дождь кончился. Кто-то потушил фонари, но с ясного неба светила луна, в эту ночь заканчивавшая рост. Россыпь городских огней над горизонтом затмевала звезды. Ветер шуршал листвой. На черном браслете часов зеленовато фосфоресцировали стрелки. Оставалось чуть больше пятидесяти секунд. Американец помнил точное время. В видении, собственно, присутствовало лишь два достаточно четких фрагмента; одним из них был этот циферблат с абрисом летящей чайки из двух полупризрачных черт. Второй фрагмент теперь следовало не спугнуть.

Возле крытого выезда из режиссерских катакомб Кроуфорд замедлил шаги. Растворенный зев гаража извергал затхлость и ощущение смерти, хотя трупа было не различить. В безмолвии почудилось тиканье таймера, - несомненно, иллюзия. Собственное чувство времени пророка, врожденное и отшлифованное до совершенства, отсчитывало последние секунды.

Он еще раз покосился на часы и шагнул за угол, ловя взглядом алый затылок.

 

* * *

 

В гараже воняло бензином, но все равно было свежей, чем в подвале. Шидаре выбрался из люка, волоча ногу. Боль все усиливалась, дергала грязным крюком, заставляла плакать и выть. Шидаре с трудом захлопнул крышку, не стал запирать. Наполовину ползком добрался до машины, и, оказавшись на сиденье, закрыл глаза, не веря удаче. Чуть припахивало бензином - освежитель воздуха выдыхался, но бензин пах свободой и жизнью. Лестница, люк, машина - он уже в машине, это конец, почти конец спасительного пути! Стало даже немного легче - от сознания, что он на колесах, и теперь можно на самом деле сбежать…

Облизнув губы, Шидаре повернул ключ.

И еще раз.

И еще.

Машина не заводилась.

Шидаре пытался снова и снова, задыхался в истерике, напряженно вслушиваясь в кашель обездвиженного автомобиля, уже не веря, пытался, - пока не услышал сквозь шум мерное тиканье.

Он вылетел из салона как ошпаренный. Упал на одно колено, воя от адской боли в ногах. Поднялся. Шидаре готов был бежать, ползти, все что угодно, лишь бы только жить, выжить, еще немного дышать. Как угодно, где угодно, пусть сдаться полиции, пусть в тюрьме, но дышать. Спотыкаясь, он поковылял к переключателю, потом вспомнил, что можно было открыть дверь с пульта, а пульт остался в машине…

Когда дверь гаража только начала подниматься, Шидаре уже знал, что за ней ждут.

И тогда его затопила слабость.

Все.

Есть пределы и инстинкту самосохранения. Силы закончились. Их нет, совсем нет, и значит, дальше трепыхаться нелепо и ненужно. Значит, настал час. Шидаре погубил себя неосторожностью, самоуверенностью, гордыней, но он все-таки сумел не разочаровать Учителя и исполнить сказанное. Он дурной человек, он был дерзок со старшими и допускал минуты неверия. Порой даже скупился, жалея денег, и несколько раз задумывался о том, чтобы скрыть часть. Он грешен и раскаивается. Но Учитель любит его, простит и заберет к себе.

Шидаре умер.

Он умер в тот момент, когда понял это. Оставалась ничего не значащая мелочь - покончить с телом.

Что ж, по крайней мере, это все-таки сделает японец.

- Ты Тецуо Шидаре, - сказал убийца, входя. - Ты снимаешь детскую порнографию, для извращенцев, которым нравится видеть страдания невинных созданий. Ты приговорен и не избежишь наказания.

"Зачем все это?" - подумал Шидаре, сидя на полу. Он уже умер, и потому мог позволить себе думать о посторонних вещах. Развлекаться мыслями. Как-никак, впереди ждала вечность, заполненная чем-то вроде этого. - "Странная компания. Все гайджины чокнутые, и этот с ними тоже чокнутый. Кто же в наше время ходит с мечом?"

- Ну, давай… - шевельнулись его губы и сложились в счастливую улыбку. Шидаре вверял себя в руки Учителя.

 

* * *

 

Отсеченная голова в углу улыбалась тьме. Айя вытер катану об одежду убитого, немного помедлил и пошел наверх. Дождевая свежесть, встречавшая его, была приятна, но в воздухе носилось что-то настораживающее… противоестественное. Точно эту историю, о самом обычном и далеко не самом сложном задании группы, рассказывал кому-то отъявленный лжец.

Легко и удачно. До странного. Как по нотам. Подходя с задворок, они наткнулись на распахнутые ворота, похоже, хозяин собирался покидать дом. Но машина не показалась. Она не могла пройти мимо - по пустынной дороге, если только не полчаса назад, но разве с тех пор двери остались бы отворенными столь гостеприимно? Абиссинец заподозрил ловушку и жестоко пожалел, что сюда они отправились вдвоем с Йоджи.

"Шидаре Тецуо", - вспомнил он вводную. - "Тридцать три года, порноактер, порнорежиссер. Использует в фильмах детей, реальные изнасилования, пытки, убийства…" На редкость омерзительный тип, но все же не наемный убийца или незнакомый с правилами подпольный боец. Охрану Тецуо держал довольно многочисленную, но парни не имели ни реального опыта, ни толковой подготовки, - по большому счету, балласт…

Что-то здесь было не так.

Кудо, пока Абиссинец размышлял, по обыкновению решил рисковать и едва не силком потянул Айю за собой. В пустоту и тишь. Казалось, здесь нет никого, даже охраны, дом стоит пустым и неосвещенным, отпертым, приглашая воров… или Вайсс.

Айя отправил Балинеза обыскивать территорию. Сам он оценивал, насколько рискованно будет лезть в дом, когда дверь гаража начала подниматься. Времени на размышления не осталось, а потом Фуджимия понял, что цель - на расстоянии десятка шагов и без всякой защиты. Больше ничего не требовалось.

Он вышел на воздух. Ветер шевельнул пряди у щек.

…и пальцы сомкнулись на рукояти прежде, чем Айя понял, что именно его встревожило.

Слишком темно. Кто-то выключил фонари.

Гарнитура в ухе проснулась за миг до того, как он потянул к ней руку.

- Абиссинец, - сказал Йоджи. - Здесь кто-то был до нас. Они все мертвее мертвого.

- Охрана?

- Да. Холодным оружием.

- Я у гаража. Иди сюда. Немедленно.

- Ты так за меня тревожишься? - протянул Балинез с наигранным интересом.

- Я сказал "немедленно".

Айя отключил связь, зная, что иначе с Йоджи станется подать еще пару глупых реплик перед тем, как сделать, что сказано. И тем самым, возможно, отнять у себя же решающую секунду.

Абиссинца не особенно волновало, с кем им довелось пересечься. Пусть это выясняют Критикер. Почему мертвы охранники, почему зарезаны, а не застрелены, почему Шидаре был жив, кем был ранен, почему не пытался бежать или сбить Айю машиной - все это позже. Сейчас нужно просто убраться отсюда.

Он успел сделать два шага.

- Ложись! - рявкнул над ухом смутно знакомый голос.

Абиссинец остановился. Но не более. Стальная змея зашуршала, потянувшись из ножен…

…оружие, не успевшее обнажиться, упало рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Айя отстраненно удивился, что еще жив.

Но раз жив…

Локтем - смешно, если противник оказался настолько ловок, чтобы подобраться и обезоружить; значит, дотянуться до катаны и ударить ножнами назад - хватка ослабеет и можно будет вырваться.

Руку поймали на полпути. Железные пальцы немилосердно сдавили кисть, - правую, для меча… еще немного, и захрустели бы кости.

- Down! you, moron… - спокойно сказали в затылок, прижимая Айю лицом к асфальту.

Взрыв.

Грохот прокатился несколькими волнами: заряды детонировали не одновременно. Он наступал издалека, от левого флигеля, где была студия, но последний взрыв оглушил и ослепил, прогремев почти рядом. С гаража сорвало крышу, горящие обломки пролетели в жуткой близости и покатились по влажной траве, шипя и потрескивая. На подъездном склоне полыхнул короткий пожар.

Отсчитав пять секунд тишины, Айя попытался встать.

Движение оборвали. Абиссинец дернулся почти отчаянно, но его только плотнее вдавили в землю, навалившись всем весом.

- Тебя бы убило этим обломком, - несколько раздраженно заметили над ухом.

- Кроуфорд?!

- Спокойнее.

- Отпусти меня!

- Идиот. Сейчас рванет еще один заряд. Заложен в машину. На этот раз сорвет стену.

Гром встал во весь рост. Ударил в землю чугунной стопой, послав к небу огненный рык. Абиссинец уже своей волей вжался в землю. Зажал уши - его запястья освободили за миг до этого, непрошеный спаситель тоже не желал глохнуть. Горячая волна прокатилась на расстоянии ладони, пронеся собою тяжелый металлический лист. Что-то заскрежетало, оседая, и сверху осыпался густой водопад искр. Айя прикрыл глаза.

- Вот теперь действительно все, - Кроуфорд выпустил его, встал и отступил на шаг. Резюмировал, отряхиваясь, - если ты сейчас схватишься за меч, я буду окончательно разочарован.

Американец со скучающим видом смотрел, как он поднимается и подбирает оружие. Айя напряженно следил за руками противника; Кроуфорд демонстративно скрестил их на груди, показывая, что огнестрел сегодня не в его планах.

- Ты жив? - нелепо спросил Абиссинец. Надо было что-нибудь сказать.

Последовал смешок.

- Нет. Ты просто очень хочешь меня видеть.

- Что ты здесь делаешь?

- То же, что и ты.

- Я убил Шидаре.

- Хорошо, - Кроуфорд кивнул. - Правда, ты испортил игру Фарфарелло, но я думаю, что он не обидится.

"Где чертов Кудо?!" - Фуджимия стиснул зубы. Кроуфорд жив, Берсерк здесь… не иначе Черные тоже выбрались из рушащейся башни в полном составе. Было наивно надеяться. Но где Йоджи?

Пророк смотрел разочарованно, склонив голову к плечу.

- Ты ни о чем не хочешь меня спросить?

- Где Йоджи?

Кроуфорд вздохнул.

- Жив. Я велел его не трогать. Не хочу с вами ссориться, - насмешливый взгляд поверх очков. - Я ждал другого вопроса.

Айя выпрямился. Заставил себя отвести взгляд от высокой темной фигуры; дорогая ткань кроуфордовского серого костюма отливала сталью. Что толку пялиться как кролик на удава, американец все равно ничего не будет предпринимать; его план прост, и понятен без предвидения и без чтения мыслей.

На горизонте холодно сиял город.

Айя сосредоточился, выравнивая дыхание. Он допустил слабость. Он с самого начала этой миссии неверно рассчитывал действия: недооценил опасность, пошел на риск, утратил самообладание. Ошибки совершены, осознаны и не повторятся. Теперь он полностью отдает себе отчет в том, что происходит, и что он собирается предпринять.

Провидец сдержанно улыбался.

- Я знаю, зачем ты меня спас, - Айя пожал плечами. Взгляды скрестились клинками, и почудился лязг. - Ты надеешься, что я буду благодарен. Тебе. Хочешь меня использовать. Не удастся.

На лице американца явилось странное выражение. Не злость и не насмешка.

- Разочарован? - бросил Фуджимия.

- Восхищен. Что ты ответишь, если я скажу, что хочу помочь?

- В чем?

- В восстановлении справедливости.

Айя ответил не сразу.

- Чьей?

Самообладание вернулось полностью, но под привычным панцирем начинала расти жгучая злость. Обычно подобные взгляды - оценивающие, с головы до ног - бросают один раз. Кроуфорд рассматривал его уже вторую минуту и с неослабевающим интересом, без прежнего холода; едва не любуясь. Так, будто собирался купить.

- Иногда наши справедливости совпадают. Почему бы этим не воспользоваться?

- Ты враг.

Кроуфорд покачал головой. Стекла очков насмешливо блеснули.

- Конкурент. Вы убиваете людей, которые провинились в чем-то, но их по разным причинам невозможно отдать под суд. Мы занимаемся тем же самым. Хотя реже, по большей части из любви к искусству, и значительно эффективней.

- Хочешь сказать, что Шварц собирались отплатить Шидаре за тех детей, которых он замучил?

Американец улыбался почти добродушно.

- Мне безразлична судьба этих детей. Они не представляют объективной ценности. Но вам может показаться интересным то, что за последний год всех малолеток приводили сюда их собственные родители.

- Ты лжешь.

Кроуфорд только пожал плечами.

- С чего бы мне?

- Тебе не удастся меня использовать, - повторил Айя.

- Как тебе будет угодно. Со смертью Шидаре из рук Критикер выскользнула одна нить. Преступления будут совершаться, невинные гибнуть, Бог будет обижен, а Фарфарелло счастлив, и все благодаря тебе.

Такой улыбки - кота над сметаной - на лице пророка Айя прежде не видел. "Его устроит любой ответ", - подумалось внезапно.

- Чего ты хочешь? - бесстрастно спросил Фуджимия, надеясь не проиграть хотя бы ближайший ход.

- Вот диск с результатами нашего собственного расследования. Все данные доступны проверке. Ты передашь диск Критикер. Мне будет достаточно, если они просто примут информацию к сведению.

- Пошли его по почте, - без прежней уверенности огрызнулся Абиссинец.

- Ты передашь, - утвердительно сказал пророк. - Скажем, в качестве благодарности за спасение жизни. С содержанием можешь сначала ознакомиться сам. Я разрешаю.

- Я ознакомлюсь, - вполголоса пообещал Айя, хмуро подумав, что хотя бы самый простой прием уйдет в пустоту.

Американец шагнул ближе. В лунном свете блеснула лазерная радуга на внутренней стороне диска. Новенький пластик, обычный CD-R; Айя повертел упаковку, ища на поверхности диска надписи помимо лейбла производителя, - и пропустил чужое движение.

Кроуфорд протянул руку и стер с его щеки грязь.

 

* * *

 

- Надо было идти вчетвером, - сквозь зубы сказал Айя.

Ливень усыпляюще барабанил по крыше трейлера, оконные стекла казались слюдяными, подернутые пеленой небесной воды; шел взрослый холодный дождь, не склонный рассыпать капли. Было три часа пополудни, но казалось, что близится вечер. Цукиено зажег над столом обе лампы. Склоненный над ноутбуком, он находился в легком трансе, какой случается от долгой работы за компьютером в полной тишине, - монотонный шум ливня с успехом ее заменял.

Кен ушел искать дешевый отель, в котором можно было бы нормально выспаться и помыться. То ли заблудился, то ли пользовался благами в одиночку.

Йоджи под потолком спал сном праведника. Как всякий уважающий себя плейбой, он умел делать это неслышно, точно его нет вовсе. С края кровати свисала расслабленная рука, и от одного взгляда на кого-то, столь уютно устроившегося, начинало клонить в сон.

Одаль проехала одинокая машина.

- А Шварц? - спросил Оми. - Они были вчетвером?

- Я не знаю. Возможно.

Абиссинец разговаривал с ним, только чтобы не спать. Айю мучило и злило чувство, что он упустил какую-то деталь. Намек. Мелочь, подметив которую, можно было бы выйти к разгадке и выиграть. Казалось, если сейчас позволить себе заснуть, как незамутненный Кудо, то ключ ускользнет и исчезнет уже окончательно. Не нужно быть блестящим психологом, чтобы понимать значение последней сильной эмоции, затирающей добрую половину всех наблюдений и подозрений. Проклятый американец так легко выбил Айю из равновесия. Одним касанием. Щека горела словно от удара.

"Иногда наши справедливости совпадают".

"Мне безразлична судьба этих детей".

Кудо дрых как дитя. Он клятвенно уверял, что никого живого не видел и ничего не слышал; долго уверял, пока ему это не надоело, и он не послал допросчика к чертям. Но тем не менее, по оценке Айи, Балинез не мог не столкнуться с уходящим Кроуфордом. Косвенное свидетельство присутствия телепата? Возможно. Свидетельства присутствия Фарфарелло были, как обычно, более вещественны, и если так, то как просто им троим было разделаться с половиной состава Вайсс... Даже без сиюминутной надобности; ради того, чтобы избавиться от части проблем в будущем…

Почему?

- Сначала я думал, что там вирус, - пробормотал Цукиено, уставившись на пустую коробку из-под диска. Распахнутая, тускло отсвечивающая радугой, она была похожа на призрак книги. - Но это было бы слишком.

- Просто?

- Логично.

- Значит, там есть вирус, - внезапно сказал Фуджимия.

- Айя? - насторожился Оми.

- Информация.

Это не была та самая деталь. Другая. Но от нее тоже можно было плести цепочку, выводя новые факты из немногих имеющихся. Айя лег на живот, вытянулся на узкой постели, приподнявшись на локтях. Черты его лица были совершенно неподвижны, даже глаза застыли.

Оми бросил на него короткий взгляд, снова уставился на экран и беззвучно вздохнул. Подумалось, что Айя похож на сфинкса. Цукиено понял его; но жаль, что брошенную Айей мысль теперь придется додумывать самому. Впрочем, информация - это так и так по его части. Компьютерный вирус состоит из единиц информации. Из них же, только высшего порядка, состоит вирус психологический, идея. Вряд ли Абиссинец смог бы это сформулировать, он просто не счел бы нужным произносить так много слов. Оми Цукиено это не касалось; Мамору Такатори был обязан так мыслить…

Но "результаты собственного расследования Шварц" не содержали идей. Информация казалась совершенно чистой, от начала до конца была легко доступна проверке.

В последний год деятельности всякие косвенные улики, которые после обработки позволили бы арестовать Шидаре, исчезли, - что и стало причиной обращения к полицейским убийцам Вайсс. Актеры-жертвы больше не были случайными неудачниками, Шидаре наладил безопасную и практически легальную поставку "тел". Теперь становилось ясно, что в действительности ее наладили для Шидаре другие фигуры этой партии.

Несколько выше рангом.

- Что это за организация? - голос Фуджимии, жесткий, как его взгляд, почти осязаемо ударил в спину. Оми вздрогнул.

- Благотворительный фонд. Еще при нем есть институт. Или это фонд при институте, который изучает… я не совсем понял, что. Они говорят про исконную религию Японии и подлинное учение Будды, но в примеры все больше приводят высказывания какого-то своего Учителя. Шидаре все перечислял на их счета, у него самого почти ничего нет.

"Порнограф-убийца жертвовал на благотворительность", - подумал Оми. - "Все, что зарабатывал. Это… так… случается".

- Они присылали ему жертв, - продолжил он, не дождавшись от Айи реакции. - Приверженцев их истинного учения. Вроде как добровольцев, но я думаю, что их обкалывали наркотиками или каким-то другим способом лишали воли.

- И матери приводили детей? - странным голосом уточнил Фуджимия.

- Д-да…

- Зачем это им было нужно?

Оми подумал. "Да, - согласился где-то внутри него Такатори, - есть и проще способы делать деньги".

- Устранить неугодных с пользой? - предположил Оми и невольно оценил рациональность Учителя. - Что-то не то узнали, не подчинились приказу, чего-то не выполнили…

Айя молчал, положив голову на руки. Фиолетовые глаза поблескивали в полутьме.

- Айя-кун… Знаешь, что? - Оми заторопился, под горлом неприятно томило, хотя непроизнесенное "shi-ne" Абиссинца на сей раз не имело отношения к настоящей фамилии Оми, и вообще Айя не видел его в упор. - Знаешь… а ведь здесь почти все взято из открытого доступа. Материалы сайта этого института. Статьи из новостных лент, правда, не только наши, еще из Штатов и Британии. Видеозаписи собраний. Из того, что чуть сложнее достать - врачебные заключения и данные по членам организации с мест их работы. Из того, что нужно добывать под прикрытием - записи с камер слежения, переговоры с мобильников… никакой работы для паранормов. И что же теперь, признать, что Шварц действуют эффективней Критикер?

- Нет, - сухо ответил Айя, перевернувшись на спину. Днище верхней кровати было на расстоянии вытянутой руки. - Они знали, что искать.

- Подбирали доказательства для известного решения? - понимающе спросил Оми.

- Да.

"Иногда наши справедливости…"

Что может понимать под справедливостью Кроуфорд? Что значит - "наши"? Его и полиции? Его и Вайсс? Его и…

Глаза Фуджимии расширились.

- Если подключить логику, - вслух рассуждал Оми: он сделал в общем правильный, но несколько запоздавший вывод, что Айя в настроении разговаривать, - то эти сведения должны побудить полицию действовать. Шидаре был только их мусорщиком, наверняка там еще много всякого… И главарей будут либо судить, либо дадут нам новую миссию…

Айя его не слушал. Он поймал, наконец, ту самую, ускользавшую, как рыбка, деталь, понял намек и вести бесед больше не желал. Лежал, вытянувшись на узкой постели; в полутьме мерно мерцал дисплей перед Цукиено, по металлической крыше били струи дождя.

- И все-таки… - почти вдохновенно продолжал Оми.

- Кто стоит во главе организации? - перебил его Абиссинец, приподнявшись на локте. - Их биографии?

Цукиено осекся и заморгал. Еще полгода назад ему удавалось отыгрывать милого мальчика, полу-ребенка, полу-подростка, - сейчас уже нет, и въевшаяся привычка строить чибика начинала выглядеть комично. Айя смерил его хмурым взглядом и снова лег.

"…наши справедливости совпадают".

Что может понимать под справедливостью Кроуфорд?

Месть.

То же, что и Фуджимия Айя.

Мысль должна была злить или раздражать, вызывать протест. Вместо этого Айя чувствовал спокойное, глубинное удовлетворение. Разве понять врага не есть первый шаг к победе?

- Здесь нет… - промямлил Оми.

- Ты можешь найти?

- Попробую.

- Ищи.

Айя заложил руки за голову и прикрыл глаза. Что ж, теперь Вайсс тоже знают, что искать. Кто из главарей пересекался раньше со Шварц, кому паранормы хотят отомстить… и интересно бы знать, за что. Он уже начал задремывать, умиротворенный сознанием первой, пусть невеликой победы, когда в ближайшее окно довольно агрессивно постучали. Почти сразу стукнулись в дверь, и Айя встал отпирать.

Мокрый как мышь Хидака ввалился, нечаянно прихватив с собой чуть не ведро уличной воды; вплеснул грудью кусочек ливня.

- Привет, Кен! - не оборачиваясь, помахал рукой Оми. - Нашел что-нибудь?

- Все места заняты, - с остатками недавней обиды доложил тот. - Чертов городишко. В один номер заселяются завтра, можно попользоваться душем… хотя там на улице такой душ, что только держись. Йоджи! - и он немилосердно дернул приятеля за ногу. - Йоджи, просыпайся и поехали! Я не поведу, я устал!

- Пусть рыжие водят, - не просыпаясь, ответствовал Кудо. - Я сплю.

За миг до этого Айя собирался ответить, что поведет сам, но решение тут же переменил, и дернул напарника за свешенную руку с такой силой, что тот полетел на пол.

- А, чтоб тебя!.. - Йоджи ударился локтем о перекладину и взвыл. - Злобный ты, Ай-й… к-со, больно…

- Влезай в штаны и иди в кабину.

- Кен, отойди, ты мокрый и холодный!

- Куда я отойду?!

- А чего бы чибику не пойти порулить, а? Оми, хватит играться, иди работай!

- Погоди-ка, - вдруг сказал Оми. Айя покосился на него с тенью удивления на лице, но вид Цукиено был слишком серьезен. - Йоджи, помнишь, ты рассказывал что-то про белые платья? Как тебя учили радоваться жизни?

- Ну, - разулыбался тот, сменяя гнев на милость. - Я ее помню, даже по имени. Странное имя, она ж не гайджинка точно, а имя гайджинское какое-то… Чишаха? Вишака?

- Наплевать на имя, - сказал Оми.

- Ага, когда девушка умеет так радоваться жизни…

- Наплевать, - младший из Вайсс смотрел почти страшно. - Как называлось то место, куда она тебя водила?

- Я имени ее не помню, - мирно засмеялся Йоджи, - а ты хочешь, чтоб я помнил, где тусуются всякие укурки в платьях. Нет, то есть зрительная память у меня супер, если я выпью немного, чтобы раскрепоститься, то подвал этот найду по запаху, я когда частным детективом…

- Йоджи. Подойди сюда, посмотри. Они были одеты вот так? Как на этой фотографии?

Йоджи прошествовал по трейлеру, по пути пихнув Кена и ухитрившись облапить Айю. Тот привычно отстранился, глядя на него холодно и задумчиво.

Кудо сунулся в дисплей через плечо Бомбейца.

- Ну да… - почти растерянно ответил он через некоторое время. - Вроде.

Оми молча взялся за голову.

- Да что вы так? - изумился Йоджи. - Ну не пойду я туда больше, я только с девушкой туда ходил… А что?

- Они собирают картотеку. Йоджи, ты заполнял анкету?

- Нет, конечно! Какую еще анкету?!

- Чем вы занимались там, кроме радостей жизни?

- Оми-чан, ты что? Ну… да не помню я! Пели чего-то, плясали. Весело было. По какому случаю паника?

- Они следят. Иногда. На них работают мастера.

- В чем дело? - спросил Кен.

 

* * *

 

Дождь утихал, и становилось светлее, несмотря на то, что день клонился к вечеру. Оми подумал, что с ужина и до полуночи имеет смысл открыть киоск. По крайне мере, ему на свежем воздухе думаться будет лучше.

Найти профайлы отцов-основателей Института оказалось легко, официальный сайт усиленно раскручивался. Но статьи эти, вышедшие из-под пера преданных учеников, все были одного жанра: наполовину дифирамбы, наполовину рефераты писанных основателями трудов. Попытка разобраться с трудами обещала Оми головную боль и ничего больше; похоже, для их понимания требовалось глубокое знание всей мировой философии. Или столь же глубокое незнание.

Айя требовал фактов. Место рождения, полный отчет о передвижениях по миру. Кое-что о лекциях на Западе Цукиено все-таки накопал, но Абиссинца это не удовлетворило. "Шварц с кем-то из них раньше встречались", - уверенно сказал он. Оми проглотил более чем логичный аргумент, что нельзя в Интернете найти сведения о чьих бы то ни было встречах со Шварц, и признался в беспомощности.

Айя угрюмо хмыкнул и замолчал надолго.

Йоджи застрял в гостях у хозяек отеля. Муж одной, он же отец второй, витал где-то в качестве блудного духа, поэтому дух не менее блудный, но более осязаемый пользовался страстным гостеприимством. Кен принял у него сонную вахту, но, в отличие от профессионального любовника, довольно шумно сопел. Оми пытался думать о Шварц; их отношения с институтом - дело десятое, а вот то, что они собираются делать сейчас…

- Ты отправил отчет Критикер? - вдруг резко спросил Айя.

- Еще нет.

- Почему?

- Почему Кроуфорду нужно было передавать диск через тебя? - неуверенно спросил Оми, тут же понял, что зря, но все же докончил. - Не любым другим способом? Здесь что-то не так…

"Я знаю, что здесь что-то не так!", - едва не рявкнул Айя. Сдержался; только смерил Цукиено таким взглядом, что тот испуганно сжался.

Он умолчал о том, при каких обстоятельствах был передан диск. О взрыве. Айя чувствовал ловушку. Поразмыслив, он не счел нужным верить, что без вмешательства Шварц ему суждено было погибнуть на этой миссии. Но все же - перерезанная охрана Шидаре, приценивающийся взгляд Кроуфорда и его протянутая рука в эргономичном черном браслете…

- Там нет спрятанных файлов? - спросил Фуджимия. - Прямого обращения? Не сказано, чего они хотят?

- Я первым делом смотрел, - загрустил Бомбеец. - Ничего. В списке источников информации указан контактный телефон. Обычный мобильный. Я проверил - по нему еще ни разу не разговаривали. Новый контракт.

Он помолчал, почти уверенный, что и на этот раз Айя ничего не ответит. Потом спросил:

- Так мне… отправлять?

- Как хочешь.

Оми растерялся. На миг. Потом его глаза сузились, а губы сошлись в нитку. "Дело прежде всего, - довел до его сведения Мамору. - Дело, а не самодеятельность".

 

* * *

 

- Я чувствую жалость. Это явно не моя. Наги, забери обратно.

- Я не чувствую жалости, Шульдих.

- Вот я и говорю - забери, - фыркнул немец и в который раз с грустью покосился на убитую Фарфарелло плазменную панель. Панель неосторожно показала ирландцу папу с кардиналами, а Кроуфорд отказался покупать новую, поэтому труп телевизора, зияя раной, стоял у стены памятником самому себе. - Бедные, бедные напуганные люди!

- Они не выглядели слишком бедными, - заметил пророк. - Экономными. На их месте я бы тоже организовал коллективный заказ.

- Как все скучно, - глядя в сторону, протянул Шульдих: больше разыгрывая выбранную роль, чем из непосредственного желания. - А я-то решил, что бедные напуганные люди оторвали последнее - от себя, от семьи!..

- Отрывали они не у себя, - уточнил Фарфарелло и оторвал лист от фикуса. - Кроуфорд, а еще есть видео? Мне понравилось. Взяли и оторвали с корнем.

- …чтобы спасти репутацию, Фарф, заткнись, честь и эту… корпоративную совесть…

- Сам заткнись.

- Они ведь понаделали собственных деток, - развивал мысль немец. - А если бы те узнали, что папы любят делать с чужими?

- Мне другое интересно, - проговорил Наги. - Они не боялись, что картотека Шидаре достанется нам?

- А чего нас бояться?

- Я знал, что ты это скажешь, Фарфи, - обрадовался Шульдих.

- Видео больше нет, Фарфарелло. У нас тоже есть репутация, Наги, и пока есть смысл ее поддерживать. - Кроуфорд смотрел в зеркало и не считал нужным оборачиваться, потому что и так видел все. Отражение устраивало его всесторонне. Гостиная в любимом стиле ар деко, с безмятежной цветовой гаммой: матово-белый, кремовый, коричневый, золотистый. Нецветковые растения, которые прекрасно чувствовали себя на попечении приходящей работницы. Высокие окна; скромные бра в простенках. Невозможно сравнить с тем произведением авангардного искусства, которое требовал снять Шульдих, называя "уютным уголком". Дизайнер имеет право на сумеречное состояние сознания, но дом должен оставаться домом. Или, по крайней мере, напоминать его.

Наги устроился в дальнем кресле и утонул в нем, сохраняя обычный сосредоточенный вид. Фарфарелло сидел на диване, раскинув по спинке длинные худые руки, на которых, вопреки обыкновению, не было бинтов. Ирландец был в ремиссии четвертый месяц. Человек со свирепым чувством юмора, с нестандартным вкусом и небрезгливый, но вполне адекватный… жаль, что нельзя к нему привыкать. Потом будет неприятно и обидно.

Шульдих сидел на столе и болтал ногами, ловя взгляд Кроуфорда в зеркале. Тот чуть улыбнулся. Они только что вернулись с деловой встречи; задание выполнено, плата получена, заказчики благодарны и полны уважения. Кто-то по-японски раскланялся, создав неловкость: телепат не мог сдержать ухмылки, имитируя этот дурацкий, с его точки зрения, обычай. Кто-то на западный манер пожал руку и предложил обращаться в случае трудностей. Канцелярия премьер-министра - то место, где действительно могут решить проблему.

- Педофилы ужасно мерзкие, - пробормотал телепат, бросив рисоваться, - все мерзкие, а эти - в особенности. Я думал, меня стошнит.

- Когда ты привязал им всем по фобии, я ничего не сказал, - терпеливо сообщил Брэд. - Это был знак одобрения. Я надеялся, ты поймешь. Кстати, я и не знал, что бывают такие фобии.

- Паническая боязнь бантиков - моя любимая, - улыбаясь, сознался Шульдих. - По-моему, она была к месту. Но все-таки они жутко мерзкие. Брэдли, может, ну их к чертям?

- Шульдих, это не люди, это рычаги влияния.

- Что, нам тоже придется заняться шантажом? - вполголоса поинтересовался Наги.

- Не шантажом, - менторским тоном, с налетом иронии ответил американец. - Это будет услуга за услугу, выгодная для обеих сторон.

- Понимаю, - уронил Наоэ, прикрыв глаза.

- Вам-то все равно, а мне по головам лазить и в этом дерьме купаться! - уныло сказал телепат.

"Арбайтен, арбайтен", - едва не сорвалась у Брэда с языка ехидная фразочка самого Шульдиха, временами доводившая прочих до неистовства. Но он промолчал. Подошел и опустил руку на плечо немца. Тот упрямо пялился на узор ковра, молча в обоих доступных ему диапазонах частот. Поза, выражение лица, эмоциональный фон свидетельствовали: это не каприз и не лень, и "мерзкие типы" - тоже лишь отговорка. Шульдиху вообще не нравился этот замысел, с самого начала.

Кроуфорд с самого начала знал, что так будет. Немец начал психовать, как только услышал знакомую кличку: Шульдих ненавидел Крота до ядовитых слез, но мстить ему не хотел.

Когда к Шварц обратились с просьбой, пророк еще не видел никаких перспектив. Нужно было всего лишь поддерживать форму и репутацию. Это Шульдих предложил Наги пощипать банковские счета Шидаре и откусить кусочек добавки к тем деньгам, которые причитались им за чистку компрометирующих архивов порнографа и его аккуратное устранение. Вольный художник оказался нищ, как церковная крыса, потому что все деньги перечислял на благотворительность. В Фонд Светлого Учения Истины.

Немец ржал над омерзительным названием, когда у Кроуфорда ком стал в горле.

"Крот". Он не столько подумал, сколько вспомнил - жару, вонючую воду, безглазые тюки паранджей с женщинами внутри; точеные лица европейцев, изуродованные солнечными ожогами…

Крот вырвался из-под контроля Эсцет гораздо раньше Шварц, в одиночку, при живых Санрюдзин; это, собственно, и натолкнуло тогда Кроуфорда на мысль, что пора избавляться от лишней опеки. Не имея кротовой мощи и кротовой свободы действий, он вынужден был искать пути безопасней, и любой из них оказывался дольше. Отпуск для детальной разработки планов дезертирства сотрудникам не предоставлялся.

Два года назад, в Пакистане, Черных бросили против ренегата.

Видение прошлого встало перед глазами таким же непрочным и зыбким, как будущее.

Крот уезжает на бронетранспортере по тряской пыльной дороге, ласково улыбаясь в пышную исламскую бороду. Он не имеет отношения к мусульманству, равно как к христианству, иудаизму, учению Будды и синто; он умело использует любые идеологии. Крот сильный паранорм, но его достоинство и опасность не в этом. Подслеповатый, неопрятный, отталкивающего вида, он сумел создать собственную методику воздействия на человеческий разум. Люди работают на него. Обычные и сверходаренные, таланты и недоумки. Работают так, что он может на них полагаться.

Он смеется. Воздух колышется, небо пляшет в глазах от невыносимой жары; мотор надрывно ревет. Крот уходит, навеки оставив тройку Галлера под сухим пакистанским небом. Ее глава упокоился в руинах саманной хибары, едва не до фундамента разнесенной прямым попаданием; того, что осталось от Карлхайнца Галлера, Кроуфорд никогда не увидит.

Не пожелает.

Ему достаточно бесчувственного Наги на руках. Достаточно единственного яркого пятна на серо-желтой дороге, на серо-желтом пустынном камуфляже рыжая прядь, Шульдих любит яркие цвета, камуфляж на нем выглядит странно и страшно, как маска болезни... На ногах один Фарфарелло, но даже амок уже не в силах бросить его в атаку; Брэд прикидывает, сколько ран придется вскрывать заново, освобождая плоть от металла.

Он вовремя остановил Шварц, выставив тройку Галлера щитом; Карлхайнц был умница, но лишняя инициативность еще никого не довела до добра… Кроуфорд даже сумел признать поражение, склонившись перед смехом довольного и не особенно взволнованного Крота, переступил через гордость. Вынужденный, более чем разумный шаг, единственный выход.

Но оставлять за кем-то окончательную победу было не в правилах американца.

Это как осколок внутри. Удалить только хирургическим путем.

Базу данных, часть которой вошла потом в подарок для Критикер, собирал Наги.

"Если ты уверен", - сказал телекинетик, в то время как благостно-безмятежное лицо Крота смотрело на него с монитора, - "я тоже уверен. Я сделаю все, что от меня зависит".

Ирландец только молча оскалился.

"Что?!" - взвыл Шульдих. - "О, шайссе… Брэдли, нет-нет-нет! Хочу в другое полушарие! Да как он здесь оказался?!"

"Он японец", - пожал плечами Кроуфорд, рассматривая через плечо Наги групповое фото отцов-основателей Института Светлого Учения. - "Мацумото".

"Что именно ты видел?" - потребовал Шульдих.

"Скажем так: я стою рядом с его трупом и испытываю удовольствие".

"Ну, я тоже порой что-то такое вижу", - мрачно сказал телепат. - "Ты уверен, что это не была, скажем так, сладкая греза?"

"Я когда-нибудь ошибался?"

Вместо ответа немец развернулся и направился к выходу, пиная по пути стулья.

Вопреки ожиданиям, вечером злой и разнервничавшийся Шульдих забрался к нему в постель. Любовь тоже выходила злобной и нервной, пока Брэд не стиснул запястья рыжего в железной хватке, пресекая все нежеланные действия. Казалось, немец только этого и ждал. Он был ненасытен; Брэда давно так не выматывал приятный труд. Шульдих довел его до изнеможения, и, удовлетворенный физически и морально, наконец, по-хозяйски устроился в объятиях.

"Да что с тобой?" - спросил американец, вплетая пальцы в апельсиновую шевелюру.

"Брэдли… я заразился от тебя предчувствиями, и у меня ужасное предчувствие".

"Ставим твое против моего?" - усмехнулся пророк.

"Ты не ошибался", - грустно сказал телепат. - "Пока. А вот Галлер ошибся. И Куртц тоже".

Он поднял голову с груди любовника, сел рядом, поджав ноги, и уставился Брэду в лицо так, будто видел в последний раз. Синие глаза поблескивали. Кроуфорд погладил его по щеке, ощутив на мгновение странную неловкость.

"А вдруг?" - неожиданно тихо спросил Шульдих. - "Брэдли, я боюсь…"

"Все будет хорошо", - твердо пообещал Кроуфорд.

Шульдих вздохнул. Улегся рядом, прижавшись лбом к его плечу. "Обещаешь…", - донеслось беззвучное, ускользающее, и в следующий миг рыжий уже спал.

Брэд не видел причин отказываться от мести. Тем более, когда она обещала быть столь… полной, совершенной и упоительной.

Да, видение выглядело странным и не поверялось логикой, но такие приходили и прежде. Обыденная логика основывается на том, что известно сию минуту, и потому всегда ущербна. Значит, предстоит неожиданный ход, смена правил, чтобы новая фигура в игре сделала увиденное возможным, а затем и случившимся. Во всяком случае, Кроуфорд работал в этом направлении.

Он был уверен в себе и своем Даре.

 

* * *

 

- Зануда! - сообщил Шульдих и пихнул его в бок.

Парадоксальным образом телепат находил Кроуфорда занудой всякий раз, когда тот принимал решение идти на риск и играть со смертью. Поначалу это казалось шуткой, но потом пришлось усомниться: слишком уж недовольным казался немец, подкалывая его. Нельзя спорить, в такое время американец становился еще расчетливей и осторожней, чем обычно, но как могло быть иначе?

Текли минуты, переменяя все. Особенный час. Странный: знать, что будет через неделю, и не знать, как будешь к этому относиться - подобного опыта пророк не имел. Зеркало навязчиво притягивало взгляд, и Брэд заключил, что нервничает.

- Прихорашиваешься, Брэдли? - встрял Шульдих, выдернув его из мира абстракций. - У тебя свидание?

Кроуфорд улыбнулся.

- Именно. У нас будет любовь.

- Случайная связь? - с наигранным изумлением протянул Шульдих.

- Неслучайная. Через… - Брэд глянул на часы, - тридцать секунд.

- Ого! - сказал Шульдих. - Тогда ты зря одевался.

Американец засмеялся, не разжимая губ, и, прервав, наконец, самосозерцание, направился к креслу. Уселся, скрестил на груди руки, с видом идола Уолл-стрит и улыбкой Будды.

У не сводившего с него глаз Наги улыбка выходила загадочней, но повторить остальное не удавалось.

На столешнице из грушевого дерева затрепетала в вибрации голубовато-серебряная трубка, исполнив первые такты Токкаты ре-минор.

Прежде чем откинуть крышку трезвонящего мобильника, Брэд выдержал паузу.

Номер не определялся.

Разговор был недолгим. Кроуфорд слушал и соглашался на разные лады, тоном благородного полководца, принимающего капитуляцию у не менее корректного противника. Не торопясь, пододвинул ежедневник в кожаной обложке, записал адрес и время.

- Да, - сказал он. - Я надеюсь, мы придем к взаимовыгодному соглашению. До встречи.

Отложил трубку. Поправил очки.

- Ну! - азартно сказал немец.

Провидец медленно вскинул кулак - жестом сдержанного торжества, - и, встретившись глазами с Шульдихом, демонстративно щелкнул пальцами.

- Yeah! - сказал он и перевел веселый взгляд в пустоту. - Крот, детка, я знаю, что ты меня слышишь. Чем бы ты ни занимался, помни - ты неудачник. Брэд Кроуфорд сделает тебя как маленького желтенького цыпленка.

 

* * *

 

Они распродали все, даже сумели отдать часть недельных цветов без скидки, - свадебная церемония забрела погулять в парке, и счастливому жениху потребовалось количество. Торговлю пришлось свернуть; кому-то завтра предстояло ехать на цветочную биржу. В эти часы парк не бывал пуст, но на открытой сцене сегодня выступала какая-то местная группа, - гуляющие потянулись туда. Динамики работали на полную мощность, и все же на край парка доносилось только буханье ударных, пения почти не было слышно.

Солнце, как желтая птица, село на кроны, и пригревало неверным теплом вечера. Воздух стыл, от ветра до костей пробирала дрожь. Листья шумели.

- Это не миссия, - без выражения сказал Оми, запихивая в мусорный пакет подгнившие стебли. - Это участие в широкомасштабной операции. Приказано вернуться в Токио.

- Хорошо! - заявил Йоджи, потягиваясь. - У меня эти городки, с патриархальными нравами и неналаженной ночной жизнью уже вот где… Чего ты дуешься-то, Оми-чан? Чем больше народу, тем легче…

- Я рад, - ответил Цукиено, - что хоть кто-то рад.

- А что? - насторожился Кен.

- Мы предназначены для точечных ударов, - чеканно произнес Айя. - Не для облав. Какой смысл?..

- Это не облава, - вздохнул Оми. - Это очень большая операция. Очень. Вместе с заданием прислали общую информацию, гораздо больше, чем на том диске. Оказалось, нужно было только копнуть, и такое полезло… Они занимаются всем. От наркотиков до науки. И - вплоть до сейсмического оружия.

- Это что, вроде как почитать на досуге? - удивился Йоджи. - Никогда раньше никакой информации не было.

- Новая кадровая политика, - точно ученик у доски, ответил Оми. - Ее проводит главный консультант.

- Какой еще?..

- Формально командует операцией Персия, но ни один приказ не будет отдан без одобрения главного консультанта. Фактически, от него приказы и исходят. Он занимается разработкой общей стратегии и тактики. И вследствие этого признано нецелесообразным передавать нам инструкции через посредников.

- А какое задание-то?

- Пока - только вернуться в Токио и поступить в распоряжение… консультанта.

- А кто - консультант?

Бомбеец почти в отчаянии покосился на Фуджимию.

Айя сидел на низкой скамейке возле трейлера, закинув ногу на ногу и обняв колени. Смотрел в стену.

- Это же не… - начал Кен и осекся. - О, черт!

Повисло молчание. Цукиено набрал в грудь воздуха, намерившись что-то сказать, но не решился, и вместо этого продолжил с остервенением забивать мусор в мешок. Простоявшие несколько дней в воде цветы не высохли, а загнили, и выскальзывали из пальцев, оставляя на них коричневую холодную слизь. Желтая вода в пластмассовых вазах мерзко пахла, но возиться с ней и то было приятнее, чем видеть лица команды. Почему они всякий раз смотрят на него так, будто это он во всем виноват? Неудобно, сложно, не устраивает оплата, - нет, они ничего ему не скажут, но посмотрят как на врага…

- Этого не может быть, - проговорил Йоджи, и Оми услышал щелчок зажигалки. - Они же в розыске.

- Кто?

- Шварц.

- Как они могут быть в розыске, если они официально мертвы?

- Так они живы. Их должны были объявить в розыск, - упорно повторил Балинез.

Оми вздохнул.

- Нас не могли переподчинить им! - вскинулся Хидака. - Только не нас! У нас же… личные счеты…

- Ну, не "им", - грустно, почти примирительно сказал Оми, - ему. Консультанту…

- Что-то там у Критикер перегорело, - пробормотал Йоджи.

- Расплавилось и стекло на пол, - согласился Цукиено. Он не сразу отважился задать вопрос, строго говоря, он предпочел бы вообще его не задавать, но иначе пришлось бы решать ему, а он не хотел. - Что будем делать?

Никто не ответил. Оми почти моляще оглядел старшую тройку. Кен с виноватым видом расправил еще один пакет и сунул в него пучок нетоварного вида астр, ломая длинные стебли. Йоджи курил, всем видом давая понять: "я в ярости, и не ждите от меня полезных идей".

- Айя?

Абиссинец поднял голову и смерил их тяжелым взглядом. Кен опустил глаза, затягивая мешок. Йоджи бросил окурок мимо урны и потянул из пачки вторую сигарету. Оми смотрел на Айю прямо и ясно.

- Меня нет, - сказал Фуджимия. - Кен, ты будешь работать на него?

Тот нервно передернул плечами, по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом.

- Он же нас убьет. Чужими руками. Пошлет в самое пекло.

- Зачем?

- Чтобы избавиться…

- Почему он не избавился от меня и Йоджи на вилле Шидаре?

- Ну… - Хидака явно не ожидал, что от него потребуют такой длинной логической цепочки, - он же хотел, чтобы вы передали Критикер данные…

- Почему он не передал их любым другим способом?

Кен моргнул. Поразмыслил, шевельнул губами, уставился в небо, щуря левый глаз, и, наконец, резко выдохнул:

- Да не знаю я! Не было меня там, черт, я мыслей не читаю!

- Оми, - словно мгновенно забыв о нем, продолжил Абиссинец. - Ты будешь работать с ним?

- Да, Айя, - и младший кивнул, как будто слова ему казалось недостаточно.

- Почему?

- Потому что это работа, - Цукиено помолчал. Он понимал, что Фуджимия попросил его объяснить для Кена и Йоджи, поэтому собрался с мыслями и заговорил. - Я ознакомился со всеми материалами. Я многое знаю о нашей цели. Это чудовище, с которым невозможно справиться в одиночку, но справиться нужно. Мы должны выполнять указания, но не должны испытывать преданности!..

Он замолк, переводя дух, и по выражению лица Айи понял, что сказанного достаточно.

- Йоджи, - сказал тот спокойно, - я объясню, почему Кроуфорд передал диск через нас. Из-за этого Критикер пришли к выводу, что мы можем работать вместе. Я уверен, он требовал нашего участия в операции под его руководством. Мы нужны ему. Не для того, чтобы нас убить. Он умеет видеть будущее.

- Не иначе, - процедил Йоджи, - ты доказываешь, что мы должны расслабиться и получить удовольствие.

- Ты не дурак, Кудо.

- А сам ты собираешься пересидеть где-нибудь все эти танцульки, потом вылезти, гордо сказать "Я Вайсс!" и вернуться непорочным?

- Нет.

- Да неужели? - незажженная сигарета Балинеза некрасиво свесилась с губы, и яростно-ядовитая ухмылка стала гротескной. Он шагнул вперед и навис над Айей. - Значит, задницы подставляем вместе?..

В следующий момент Йоджи издал булькающий звук и сполз на асфальт, обеими руками зажимая солнечное сплетение. Фуджимия бил не играючи. Лиловые глаза метнули молнию и вновь наполнились холодом; Айя встал, переступил через скорчившегося Кудо и пошел к выходу из парка.

Оми негромко окликнул его.

- Мне нужно подумать, - бесстрастно сказал Айя, не обернувшись. - Мы выедем после одиннадцати.

 

* * *

 

Намико почти закончила будничную уборку и поливала цветы в гостиной. Обычно по средам она только проходила по дому с наэлектризованным веничком, сметая пыль в общих залах, прибиралась по мелочи да поливала цветы. Влажная уборка полагалась в субботу.

В спальни и кабинеты ее просили не заходить, она и не стремилась - ужели делать то, чего не просят? - только хихикала про себя, представляя, какой бедлам развели там, должно быть, эти молодцы. Самому старшему и тридцати нет. Хотя он-то, старший, как раз аккуратист, а вот остальные… И с чего собрались такой компанией: трое гайджинов и подросток? Она как-то раз даже спросила у мальчика, Наги, не обижают ли его странные эти люди, но тот, хоть глядел обычно совенком, улыбнулся в ответ: "Да что вы, тетушка Намико, я и сам обидеть могу".

И второй раз он усмехнулся - когда Намико, понизив голос, спросила, знает ли он, что дом проклятый. Вначале, конечно, выслушал. Намико рассказывала, пока мыла плиту, и Наги даже жевать перестал. Она знала, о чем говорит, она и работала тут десять лет назад, еще когда те самые люди были живы. Семья: родители, двое детей и тетка с дочерью. Они редко бывали дома, а может, Намико теперь и не знает уже, редко выходили из комнат. Племянница главы семьи вовсе была больна чем-то и почти не вставала. Намико видела ее один раз - девочка спала в кресле, бледная, как восковая кукла, и вся седая. Ох и страшно было. Ходить сюда убираться соглашалась одна Намико, потому что молодая была, глупая и храбрая, а теперь-то она ни за что бы не стала связываться.

"А что случилось?" - спросил Наги.

Щетка остановилась, Намико вздохнула. Всю семью нашли только через два месяца после смерти, потому что они ни с кем не водили дружбы. И дом на отшибе, среди сада, запаха-то не слышно… Задолжали взносы, вот и пришли за ними. А там уже и хоронить нечего. И было нечего, потому как разделали всех, точно скот на бойне. Племянницу поначалу вовсе не нашли, даже подозревали, что она это все сделала и сбежала. Потом только разобрались, что от нее одни лоскутки остались, по углам. С тех пор и пошел слух, что дом проклятый, и водятся в нем мстительные духи, ждут, когда вернется убийца, да слепы и не отличают уже человека от человека. Хозяин намучился - ни продать дома, ни сдать за приличную цену. Одно остается, гайджинам сдавать, им-то все едино, одна забава…

"Не бойтесь", - дослушав, сказал совенок и отправил в рот ложку хлопьев. - "Были, конечно, тут какие-то духи. Но мы их распугали".

"Монаха позвали?" - понимающе спросила Намико.

Наги подумал.

"Вроде того".

И замолк, сосредоточенно глядя перед собой, как обычно глядел.

Странные все-таки. Если взяться убирать за человеком мусор, всегда много чего о нем узнаешь. Намико проработала в агентстве хозяйственных услуг пятнадцать лет, и порой шутила, что могла бы уйти в частные детективы: есть и умение, и подходящая легенда. Вот, скажем, чем можно так разнести телевизор? След-то не от пули, Намико и такие видывала. Не иначе, напильник швырнули. Вот уж, прямо сказать, баловство… что значит, уши надрать некому. Даже не вынесут. Она еще раз окинула взглядом высокий зал, и подумала, что в субботу предложит помыть окна. Будет дополнительная плата.

- Вы закончили? - настиг ее вопрос старшего. Тот, устроившись в кресле, читал утреннюю газету.

- Почти, уважаемый.

- Не сочтите за невежливость, нельзя ли распрощаться на сегодня? Мы ждем гостей.

- Да-да, конечно, - закивала Намико, загоревшись любопытством. Дом они сняли пару месяцев назад, столько же времени сюда ходила Намико, и того мусора, который после гостей остается, не замечала. И что за гости? Уж не девушек ли ждут? Раз сказано "мы"? На человека, который может у себя дома с кем-то встречаться по делам, похож только один старший…

Что же, она придет и все наметанным глазом увидит. То-то занятно будет.

- Наги, закрой дверь, - попросил за ее спиной старший гайджин, и Намико чуть удивилась - она видела, что совенок только выходил из столовой, но замок щелкнул сразу, стоило ей захлопнуть дверь. Подумаешь ли, глядя, что он такой быстрый на ногу?

Кроуфорд отложил газету.

- Мир изменился, - продекламировал Шульдих, появившись на лестнице. - Я чувствую это в пиве, я чувствую это в воздухе. В воздухе пахнет органическими удобрениями. Проще говоря, воняет навозом. Зачем они нам, Брэдли?

Тот пожал плечами: он уже отвечал на этот вопрос.

- Нас четверых недостаточно. Я подозреваю, что с Кротом теперь еще кто-то из наших. Он и в одиночку был хорош. Представь, что он сумеет сделать с качественной поддержкой.

Шульдих бессловно застонал, прикрыв глаза. Брэд заподозрил, что его ждет еще один жаркий монолог на тему "почему нельзя трогать Кротов и почему мы должны немедленно уехать из Японии", но за спиной Шульдиха возник Фарфарелло. "Все еще ремиссия", - с облегчением понял Кроуфорд. День без того обещал достаточно проблем.

- Пушечное мясо, - объяснил ирландец и любовно уставился на свой нож, очевидно, представляя, что бывает с пушечным мясом и что после этого остается.

- Нет.

- А что ж еще? - изумился телепат. - Они и есть мясо.

- При подобной тактике требовались бы не четверо Вайсс, а регулярные войска с танками, - хмыкнул пророк. - Кстати, этот вариант существовал, и в нем Крот уходил невредимым. Весьма неконструктивно.

- Конкретный план уже есть? - спросил молчавший до сих пор Наги.

- Только общее направление. Полицейские аналитики должны со дня на день предоставить мне более подробную информацию, и от мистера Ватанабэ еще не пришло письмо. Если он не поторопится, мне придется его немного расстроить.

- Мной? - с надеждой поднял голову Фарфарелло.

- Нет. Полицейскими аналитиками.

- Можно, я тоже скажу, что ты зануда?

- Нельзя, - Кроуфорд поколебался, глядя в потолок, и раскрыл ежедневник. - Иди-ка сюда.

- Зачем?

- Раз уж ты сегодня в настроении - вот адрес человека, который страдает избирательным выпадением памяти. Мистер Такуми забыл, что знаком с нами. Посоветуй ему хорошего врача.

Чувственные губы психопата растянулись в улыбке.

- Милый Брэдли! - протяжно выдохнул ирландец, с лаской косясь исподлобья. - Ты не зануда. Ты хороший.

- Фарфарелло, когда ты изображаешь Шульдиха, это выглядит чудовищно.

Шульдих рассмеялся.

- А мне нравится! - объявил он, перегнувшись через перила.

- Мне нравится эффект. - Фарфарелло зажал листок точно сюрикен, двумя пальцами, и повернулся с довольным видом.

Брэд окликнул его.

- Насчет врача. Это не должен быть патологоанатом!

- Я понял, понял… - ирландец отмахнулся нарочито замедленным движением. - Только напугать. Можно, я возьму твою машину?

- Зачем тебе?

- Она красивая.

Кроуфорд смерил его несколько недоуменным взглядом. Фарфарелло просительно улыбался.

- Он будет хорошим, Брэдли, - перевел телепат, весело скалясь, - он хочет покататься в красивой машине.

- Никого не сбивать.

- Да.

Порадовать Фарфарелло просто, как ребенка: пиво, фильм ужасов, покататься. Кроуфорд представил, что будет, когда наступит декомпенсация, и помрачнел.

- Когда они приедут? - нетерпеливо спросил Шульдих, танцующей походкой спускаясь по лестнице. - Жажду познакомиться заново.

- Они уже приехали, - ответил Наги. - Машина за углом.

- Откуда ты знаешь?

- Из столовой видно. Не меньше чем полчаса назад припарковались.

- И до сих пор там?

- Сейчас гляну. - Наги скрылся за витражными дверьми. Двигался он немного быстрее, чем обычно; больше ничего не выдавало волнения, но немец покосился ему вслед с улыбкой.

- Наги, золотце, принеси мне шоколадку… Так, значит, Беленькие собираются с духом? - Шульдих почти взвизгнул от удовольствия. - Милые! Брэдли, я решил. Я выберу себе любимчика и буду его ласкать.

- Если ты имеешь в виду то, о чем я только что подумал, то ты сущий дьявол, - усмехнулся американец.

- Это ты дьявол, Брэдли, - медовым голосом ответствовал телепат. - Я просто маленький чертик. А где они будут жить? Ты снимешь им квартиру?

- Зачем? В доме пять пустых спален.

Немец вытаращил глаза, разыгрывая праведный гнев.

- Ты собираешься пустить животных в дом?! От них же будет пахнуть этими… удобрениями.

- Цветами, Шульдих, цветами… - лениво ответил Брэд. - Каждое утро свежий букет, разве плохо?

- Если каждый вечер один из Вайсс будет танцевать на столе в гостиной стриптиз с цветком в зубах, то через некоторое время, пожалуй, я начну мириться с их существованием. Даже, пожалуй, активно мириться. То есть действительно активно. Но честно, Брэдли, мне все равно не хочется находиться с ними под одной крышей.

- Что ты предлагаешь?

- А пускай они так и живут в фургоне, - не задумываясь, ответил Шульдих. - И смешно, и никаких проблем! Кроме того, Вайсс и тяжелый физический труд - это так… - немец поводил пальцем в воздухе, подыскивая слово, - правильно… удачно сочетается.

- Увы, - американец улыбался, - их не продали нам в рабство, никто не будет танцевать для тебя стриптиз, и Фарфарелло ни от кого не сможет отрезать кусочек. Порядочные арендаторы возвращают собственность владельцу в целости и сохранности.

Шульдих воззрился на него.

- Брэдли, тебе что, выдали к ним инструкцию? По эксплуатации? - мысль привела немца в бурный восторг. - О Майн Готт, я хочу видеть этот документ! Группа Вайсс. Инструкция. Кормить. Выгуливать. Одевать. Раздевать… кстати, ты кого выбрал?

- Выбрал?

- Раздевать. Учти, рыжий мой. И блондин тоже.

- Шульдих, прекрати.

- Зану-уда! - влюбленно пропел Шульдих. - Да ты точно потребовал с них инструкцию, я тебя знаю. Покажи, покажи, покажи мне ее, Брэдли!

- Шульдих...

- Я знаю, где ты ее прячешь, - заявил немец. - Во внутреннем кармане! - и с этими словами он полез шарить под кроуфордовским пиджаком.

Брэд поймал его, усмехаясь, и применил безотказный, хотя и нечестный прием: слегка скрутил и прижался губами к губам. Шульдих немедленно вцепился в него, как в рождественский подарок, забираясь на колени и ероша волосы. Сегодня рыжий явно собирался спать в его постели, это было прекрасно, но Кроуфорду все-таки предстоял сейчас тяжелый разговор, и он не был расположен забавляться. "Какой ты скучный", - фыркнул в голове Шульдих; точно апельсиновый леденец растаял на языке.

Наги деликатно кашлянул.

- Уйди, мелкий, дяди заняты! - отмахнулся немец.

- У нас гости, - в обычно спокойном голосе Наги мелькнула искра лукавства.

- Идут? - сверкнул глазами Шульдих, подхватываясь на ноги.

- Идут.

Кроуфорд поправлял галстук.

Телепат любовался им, улыбаясь на свой фирменный манер, жизнерадостно и чуть саркастично.

- Этот дядя - большой начальник, - сообщил он Наги, показывая на Брэда пальцем.

- Я заметил, - прохладно ответил тот.

Немец вытащил из пальцев Брэда расческу и стал приводить в порядок им самим разлохмаченные пряди.

- Я люблю начальников! - страстно, понизив голос, поведал он. - У них такие большие… полномочия…

Кроуфорд глянул на него устало.

- Шульдих, я тебя прошу.

- Будешь должен, - радостно согласился тот. - Хочешь спокойно провести официальную часть? Поприветствовать новых сотрудников?

- Вступить во владение имуществом, - на свой манер пошутил американец.

- А потом - дискотека? - строго осведомился телепат, грозя пальцем.

- Джем-сейшн.

- Ну ладно, - утомленно заводя глаза под потолок, согласился Шульдих. - Все равно будет скучно. И ты остаешься мне должен. Наоэ, гаденыш, так и не принес шоколадку своему старому дядюшке. Все сам, все сам…

- Что делать… - проговорил Брэд, когда дверь закрылась. - Он бы все испортил.

Наги понимающе кивнул.

Йоджи подумал, что не стоило дожидаться минута в минуту назначенного времени. Нервы были на пределе еще со вчерашнего дня. Половину дороги они переругивались вместо того, чтобы спать, и под конец всех охватило легкое сумасшествие. Даже Айя время от времени порывался взять кого-нибудь за грудки и хорошенько впечатать в стену; Абиссинцу казалось, что это сработает как успокаивающее. Утром он сознался, что звонил Бирман и задал предметный вопрос: не случилось ли у Вайсс коллективных галлюцинаций, и если нет, то чего нанюхалось все полицейское управление? Бирман ответила резко и присовокупила еще что-то, - из-за чего, похоже, Айя и пришел в бешенство. В подробности он не вдавался, и Йоджи ломал голову, представляя, что может заставить Фуджимию так долго находиться в состоянии безмолвной ярости. Со времен кончины Такатори Рейджи ответ на этот вопрос стало значительно сложнее найти. Кудо был слишком зол, чтобы с толком поразмыслить. К тому же его намного больше интересовало другое: почему они четверо, несмотря на общие возмущение и гнев, согласились все?

Почему он сам согласился?

Он покосился на Фуджимию. Тот медленно, словно через силу, застегивал плащ.

Откажись Айя, Йоджи под дулом пистолета не согласился бы выполнять приказ. Лучше бы Абиссинец отказался. Гораздо красивее вышло бы: гордо, дерзко, по-мужски, и это был бы поступок - поддержать его, плюнув в глаза безмозглым офисным крысам и излишне умным Шварц. А так… прямой под дых, Айя смотрит в одну точку, накаленный, как вольфрамовая нить в лампе, и впереди сплошное унижение, которое не становится меньше оттого, что делится на четверых.

Они приехали слишком рано, за целый час до указанного в директиве времени. Нашли съемную виллу в районе Тайтоку, с небольшим садом за кованой чугунной оградой, подземным гаражом, многооконным фасадом; остановились за углом. Сидели, отсчитывая минуты, ждали непонятно чего. Последние минуты свободы… хотя о какой свободе могла идти речь?

Единственной толковой мыслью было предложение Кена явиться вооруженными. А почему нельзя? Они не садовниками собираются работать, они боевики и явятся при полном параде. Хоть не так паскудно будет. Пусть смотрят. Йоджи был готов его расцеловать, Оми улыбнулся, а Айя кивнул.

На соседней вилле запускали воздушного змея, - магазинного, огромного, яркого. Ветер доносил радостный детский визг и голос гувернантки - та строго выговаривала воспитанникам по-английски. Солнце светило, небо с белыми облаками казалось нарисованным, и все остальное - здания, дорога, кроны деревьев, - тоже точно выписала чья-то кисть. Картину повесили бы на стену, в рекламном проспекте бы написали: "красивое спокойное место"…

Из ворот вышла чистенькая женщина средних лет, похожая на экономку или горничную. Уехала в машине, целиком раскрашенной рекламой какой-то фирмы. Минут через пять из-под земли, взревев, вылетел белый "ройс"; пронесся мимо.

- Нам пора, - уронил Фуджимия. Сплел пальцы на рукояти катаны, поднял глаза.

Вставая, Йоджи почувствовал, как внутренности скручиваются в стальную струну. Так бывало, когда они с Аской только начинали работать, и еще - на первых миссиях, но оба раза скоро привычка притупляла ощущения и снимала нервный мандраж. Вот опять сердце злое электричество с кровью гонит по мышцам…

Айя такой спокойный, что хуже не надо.

Хидака лязгнул ножиками, но звук вышел даже умиротворяющим. Цукиено закрыл крышку ноутбука движением экономным и плавным. Йоджи пришло в голову, что психует он один, и тут же - что, пожалуй, кажется сейчас таким же бесстрастным, как остальные.

"Хорошо".

Звонить не пришлось: створка ворот поехала в сторону, как только они приблизились. То ли телекинетик, то ли радиоуправление и скрытая камера.

Дом вблизи выглядел еще роскошней. Йоджи прикинул, сколько может стоить аренда, и озлился. Потом подумалось, что Шварц это может вообще ничего не стоить: кто домовладелец, сколько и как долго им должен - кто знает…

Мощеную камнем дорожку обступали высокие черные фонари. У ограды включился автополив, зажурчал далеким дождем. Причудливо выгнутая ручка двери подалась под ладонью Айи.

Главный консультант ждал. Пауком в центре паутины, точно знающим, что мушиная судьба одна, и торопить события - ни к чему.

- Добрый день, джентльмены, - сказал он. На стеклах очков замерли блики, и нельзя было встретить взгляд.

Никто и не пытался.

- Вы вовремя. Надеюсь, вы и впредь будете столь же точны.

 

* * *

 

"…и исполнительны", - повисло непроизнесенное. Будь здесь Шульдих, он бы не только это сказал вслух, развлекаясь в обычном стиле. Кроуфорд играл слишком сложную и нечетко прописанную партию, чтобы допустить небрежность в чем бы то ни было. Любая мелочь спустя какое-то время может стать решающей. Что за славная удается игра, одновременно головоломка и гонки на выживание… Пророк не считал себя адреналинозависимым, но задачи, ради которых приходилось подключать все резервы и действовать на пределе возможностей, его неизменно радовали.

- Можете садиться.

Белые не шелохнулись. Они стояли как на смотре, полностью экипированные, при оружии, гордо выпрямившись и отводя глаза. Младший, кажется, минуту назад проснулся и еще не решил, испуган он или только удивлен; точно ребенок, которого по дороге в школу застигла война. Впечатление обманчивое: он уже давно не дитя и много смышленей, чем кажется. Такатори - не только наследство, но и наследственность. Если сумеет не потонуть в самоуверенности и самолюбии, социальная лестница станет для него эскалатором.

Второй, Хидака, выглядит диковатым и настороженным. Он единственный из четверых точно знает, где находится: он в змеиной норе. Сам недоумевает, что заставило его сюда влезть, и в любой момент готов с боем прорываться на выход. Быстрый взгляд всюду ищет свидетельств чужого коварства, коготки властно отягощают руку. Он забавный, опасный и безобидный.

Кудо зол. Чувствует себя нелепым, и от этого действительно нелеп. Шумно втягивает воздух сквозь зубы, косится по сторонам: ждет, чтобы кто-нибудь начал разговор, а уж поддержать его он сумеет. Еще: Балинезу значительно интереснее реакция соратников, чем вид начальства. Так же, как остальные смотрят на Кроуфорда, - скользом, не в лицо и сразу отводя глаза, - он смотрит на Абиссинца.

Кроуфорд впервые видел Белую четверку людьми. Не вооруженными организмами, не настырным зверьем, удивительно пронырливым при своей глуповатой отваге, - обычными парнями.

Раз и навсегда выбитые из негибкого жизненного уклада Японии, все - усталые, все - с расшатанной психикой, они испытывали ненависть; давно и привычно. Не лично к нему, даже не к начальству вообще. К миру.

Раньше его раздражала их феноменальная живучесть. Теперь - их уязвимость.

…у четвертого из Вайсс отсутствующий вид. Невозможно проследить направление взгляда, он обращен внутрь, и глаза кажутся стеклянными. Фуджимия выточен из сапфирового стекла, и внутри него - сталь и туман.

Пророк по-прежнему не сомневался, но смутное удивление поднялось в душе: как виденное сможет случиться? Из-за чего? Как искать катализатор и просчитывать реакции? Он уже добился невозможного, и все равно, кажется, из пути в тысячу миль сделан лишь один шаг.

Напряжение заставило Кроуфорда сосредоточиться: ничто не случится само собой. И, занимаясь самоанализом, он опоздал почувствовать, что пауза затянулась.

Откинулся на спинку кресла. Кратко вздохнул.

- Мне придется прочесть небольшую вводную лекцию. Садитесь.

Ответом была каменная неподвижность. Чуть изогнув губы, Брэд поднял ладонь.

- Это приказ.

 

* * *

 

Абиссинец ждал, положив руки на руль. Приказа не покидать стен виллы не было, как и приказа отчитываться о каждом шаге, - значит, он мог поступать по своему усмотрению. Фуджимия не удивился, узнав, что Вайсс не собираются держать на коротком поводке, чего-то подобного следовало ожидать. Они бы наверняка взбунтовались, оказавшись на положении цепных псов. А так, вероятней всего, просьба Кроуфорда "вести себя разумно" будет исполнена.

Айя давно не был в Токио, и не воспользоваться вынужденным бездельем было бы глупо.

Здесь почти ничего не изменилось. Новая вывеска, надписи выложены неоновыми трубками; наконец-то подновлены белой краской линии для парковки на асфальте. Вечно не доходили руки… Стекла натерты составом для зеркального эффекта, но по верху витрины тянется плохо отмытая полоса. Им трудно достать, должно быть. Что ж, две девочки - это не четыре здоровых парня, пусть и занятых большей частью другим делом.

Школьницы проходили мимо. Зато теперь в витрины заглядывали мальчики. Ран за полчаса насчитал троих, видно, удачный выдался час… впрочем, как посмотреть. Номера второго боевитая Сакура выгоняла шваброй. Длиннокосая головка сестры терялась в тенях: Айя стояла за кассовым аппаратом в глубине магазина. Нестерпимо хотелось подъехать ближе. Но машина, которая сначала припарковалась вдалеке, а потом стронулась с места и остановилась рядом, может показаться подозрительной самому беспечному человеку. Сакура непременно поинтересуется.

Ран прикинул, что может прождать еще часа два. Айя должна хоть раз выйти на улицу за это время. Скажем, опрыскать растения в кадках, выставленные по случаю хорошей погоды. Сакура - какой-то пропеллер, но не все же она умудряется делать в одиночку.

Сережки. Ему хотелось знать, какие на Айе сережки. Он вернул ей ту, что брал памятью, подарок на день рождения, но оставил себе ее подарок, имя. Носит ли она его сережки?

Вместо приятелей и ухажеров наконец потянулись клиенты. Некоторое время обе девочки суетились, бегали по магазину и в подсобку, собирая горшки, подкормку, журналы по цветоводству. Судя по приобретениям, две сурового вида дамы враз окупили "Конеко" день. Потом улица опустела, и Айя ушла в жилые комнаты. Ран едва не выругался вслух. Чего доброго, теперь она не появится вовсе. Неизвестно, сможет ли он приехать завтра.

Но на пятьдесят шестой минуте ожидания появился четвертый по счету мальчик, и его-то молодые цветочницы встретили радушно, словно домохозяйки из глянцевого телешоу. С виду ровесник Цукиено, мальчик выглядел совершенно по-цыплячьи; впрочем, вряд ли он убил хотя бы одного человека…

Мальчик в мешковатых потертых штанах и белой рубашке навыпуск, такой длинной, что казалось, он напялил платье своей семилетней сестры.

Абиссинец вскинулся. Кудо. Теперь Айя. Первое подозрительно, второе пугает.

…это задание. Это сестра и паранойя. Ему неинтересны новости моды для восемнадцатилетних, может быть, юнец просто хочет выделиться.

Парнишка смущенно улыбался и порывался скорей приняться за дело. Он пришел помогать. Занес в магазин две тяжелые кадки с пальмами и скамейку, мелькал внутри с мешками удобрений, которые сам едва поднимал. Они втроем пили чай прямо возле витрины и смеялись. А потом стали устанавливать в магазине выкрашенный белой краской легкий стенд. Выставлять яркие, точно игрушки, тома. Глянец обложек, буйная радуга, хвосты и гребни тропических птиц. Манга и книги.

Отчеты Бомбейца. Диск.

Институт Светлого Учения Истины.

Ран застыл в машине, подался вперед, вцепившись в руль, до боли сжимая зубы.

Рассказать. Остеречь. Он не хотел, чтобы Айя видела его, знала, чем он занимается… в кого он превратился. Она помнит совсем другого брата, и хорошо, что тот, прежний Ран живет в ее памяти. Но если речь зашла о ее безопасности - он готов на все. Пусть Айя пугается его мрачного вида, пусть выспрашивает, пусть просит остаться и жить с ней, он даже успел придумать, что скажет - "извини, солнышко, я не могу"…

Но если мальчик появился рядом с "Конеко" случайно, если его привечали здесь и вдруг погонят - именно это может привлечь лишнее внимание. Создать опасность для нее.

Но если…

Паренек собрался уходить. Мялся, краснел, потирал затылок. Заурядный, веселый, добрый паренек. Айя приподнялась на цыпочки и чмокнула его в нос.

Глаза Абиссинца сузились в щелки.

Итак, полицейское управление проводит широкомасштабную операцию. Шварц мстят.

Он защищает сестру.

 

* * *

 

Верхний свет выключен, комнату наполняют сизые сумерки. Лампы на кронштейнах повернуты к мониторам, точно вчитываются в меняющуюся информацию. От мониторов плывет призрачный голубоватый свет, рассеиваясь во тьме.

За компьютерами, рядом, двое подростков - или, вернее, двое очень юных мужчин. Один немного старше и шире в плечах, второй хрупкого сложения, с малоподвижным лицом. На этом - в темноте - различия заканчиваются. Глаза у обоих зеркально поблескивают, отражая бледно светящиеся квадратики; вздрагивают зрачки. Мальчики умеют читать не слова и не строчки, а все пространство экрана.

На циферблате стенных часов - время обеденное. Только сутки ушли в темную половину.

Один из подростков раздраженно вздыхает и откидывает голову, жмуря глаза.

- У меня голова кругом. Глаза болят. И спина.

- У меня тоже, - бурчит второй. - Я столько прочитал этой дряни, что сейчас, кажется, сам уверую.

Тихий смех. Со стола в дальнем, скрытом темнотой, углу поднимается в воздух початая упаковка персикового сока, выливает себя в стакан.

- На, сока попей.

- А… - рассеянно. - Спасибо. Слушай, как думаешь, форумы их имеет смысл вычитывать? Сил уже нет никаких.

- Бери стакан, а то на голову вылью.

- Чего?

- У тебя за спиной стакан, бестолковый Цукиено. Я держу.

- Ой.

- Ой, - передразнил Наги. - Я думаю, что нужно просмотреть разделы о реальных встречах. Там немного, и все точное. То, что нужно.

- Ага. Глянь, у них же тут еще разделы "Наше творчество", "Истории о свете", "Моя встреча с учением"…

- На досуге почитаешь, если нравится.

- Да ну тебя! - Оми засмеялся. Даже ехидство у Наги выходило теплым. Шесть часов совместной работы начинались с делового молчания, но чем больше усталости вызывало "светлое учение истины", цветасто-наивное и мрачно-высокопарное одновременно, тем легче становилось друг с другом. Цукиено не помнил, когда они начали зачитывать вслух особо развесистые глупости, но с того момента обоим стало ясно, что как бы там ни обстояли дела у прочих, они двое сработаются.

Он отхлебнул половину сока и передал стакан, не глядя. Наги почему-то взял рукой, а не телекинезом. Пальцы его оказались холоднее стекла.

- Ты замерз? - удивился Оми.

- Нет. У меня всегда руки холодные. Кровообращение такое.

- А, - сказал Бомбеец, внезапно ощутив вину за свое железное здоровье. О том, что у Наги миастения, он уже знал; подумалось, что при таком букете он не то что в оперативной группе работать, он бы в школу ходить не смог. - Ну ладно… откуда начнем?

- С главного сайта. Там, где официальная строка новостей.- Телекинетик набрал адрес на двух клавиатурах одновременно. Лиловым, алым и золотым полыхнуло оформление, бросив на его лицо разноцветные отсветы. Среди ярких красок возвышенной скудостью светилась сепия: лик Учителя, пышнобородого, со взглядом благосклонным и тихим.

- Ублюдок, - одними губами проговорил Наги.

- А что? - Оми глянул в его сторону, - это с ним вы встречались?

- Почему ты решил, что мы с кем-то встречались?

- Обычная логика.

- Да?

В кратком вопросе сливалось столько интонаций, что Оми смирился.

- Айя решил, что вы хотите отомстить кому-то из этого фонда.

- Надо же… - уронил Наги, поколебался и решился на ответную любезность. - Встречались. Это Мацумото Акира. Еще его называют Крот. Он… очень сильный паранорм. И… нам однажды приказали его убрать. Нас было тогда семеро на одного.

Оми промолчал. Для шести проведенных за одним делом часов он уже узнал очень многое и не собирался лишний раз дразнить Шварц.

- Троих он убил, - словно думая вслух, почти под нос себе продолжил Наги, смотря в маленькие темные глаза Мацумото на фотографии. - А мы некоторое время… это было ужасно.

- А чего он хочет? - чуть громче спросил Оми. - Он действительно считает себя богом? И все эти люди действительно ему верят?

- Если тебе интересно мое мнение… - Наги откинул челку со лба. Помолчал.

- Интересно.

- Не считает. Но верят. А чего он хочет, это ты у него спроси. Вон, вверху страницы написано: "Я - единственная душа, которая мечтает уничтожить страдания, что одолевают тебя сейчас, и привести к высшим мирам, освобождению и просветлению".

Оми промолчал. Никаких мыслей по этому поводу у него не рождалось. Взгляд скользил по странице: Цукиено на автомате отметил, как хорошо поработали дизайнеры и программисты, явно не любители. Были наняты? Или у Крота в Институте достаточно профессионалов из любых областей?

Второе. Вне всякого сомнения.

В углу экрана медленно тек ручеек индикатора закачки.

Вчера - то есть, уже позавчера - когда Кроуфорд объяснял, что к чему, Оми почти не слушал: глава Черных, он же полицейский консультант, некоторое время просто повторял вкратце все то, что подробно и в красках наличествовало на диске. Это действительно было целесообразно, на его месте, пожалуй, Цукиено поступил бы так же… то есть, не Цукиено, Такатори Мамору. Имея дело с неуравновешенными людьми, нельзя пренебрегать повторением очевидных вещей.

Фонд Светлого Учения действительно занимался благотворительностью. Ученики Мацумото бесплатно работали в детских домах, туда перечислялись собранные Фондом средства. Оплачивалось лечение малоимущих. Обо всем этом в подробностях сообщалось - на сайтах, в газетных публикациях, в телепередачах.

Известная схема, давно обкатанная исламским террором.

Фонд не подвергался ни одной по-настоящему серьезной проверке. Добровольные пожертвования были каплей в море; Мацумото получал деньги из десятка разных источников - от торговли наркотиками, от производства фальшивых лекарств, проституции, отчислений с доходов подконтрольных фирм… На эти деньги существовал Институт. Лаборатории, где создавались новые штаммы вирусов, производился отравляющий газ VX, готовились хакерские атаки на системы управления аэропортами, городскими стоками, энергостанциями…

Доктрину новой религии Крот разрабатывал просто из любви к искусству.

"У нас свои счеты с ним, - сказал Кроуфорд, и Мамору тотчас навострил уши. - Я не стану этого скрывать. Я надеюсь, вы уже осознали, что уничтожение этой организации равно выгодно всем. Однако она значительно крупнее и опасней, чем доказывают имеющиеся документы. Сил Шварц было бы недостаточно. Официальных властей - тоже. Мы намерены воспользоваться поддержкой организованной преступности. Можете об этом сообщить".

Мамору едва удержался от того, чтобы понимающе кивнуть. Он ел Кроуфорда глазами и не смущался этого. Дело прежде всего; а у человека, действительно умеющего обращаться с бритвой Оккама, стоит и поучиться… Наоэ, сидевший чуть в стороне тихо, как призрак, изредка косился на Цукиено с тенью одобрения на холодном лице.

"Есть подозрение, что он не единственный паранорм в организации. Но даже если это не так, его заслоняет плотный живой щит. Кроме того, при любой опасности для Крота лично начнется массированная террористическая атака, которая не прекратится в случае его смерти, - американец помолчал и добавил несколько другим тоном, - поэтому я прошу вас вести себя разумно... Есть вопросы?"

Никому, похоже, и в голову не приходило, что у них будет право задавать вопросы. Кроуфорд не стал ждать.

"Хорошо. Теперь я должен буду обсудить некоторые частности с лидером группы. Остальные могут быть свободны. Наги, проводи".

"Идемте".

Оми встал первым. О том, что его в тот момент действительно интересовало, не следовало спрашивать в лоб и в присутствии прочих. Он и сам сумеет узнать все, что необходимо.

Между лопаток ему уперся свинцовой тяжести взгляд Фуджимии. Мамору поежился, но не обернулся.

 

* * *

 

Некоторые вещи он уже узнал. Наги отвечал на вопросы охотнее, чем можно было ожидать. Даже официальные письма с отчетами показал - одно из аналитического отдела токийской полиции, второе от одного якудза из Иокогамы… ценность второго была не в пример выше. Новой информации официальные власти почти не дали; каталог принадлежащих Институту торговых точек таковой считаться не мог.

"Он создал партию и идет на выборы…" - пробормотал Оми.

"Это только реклама. Способ получить эфирное время, - Наги пожал плечами. - Главное - Институт и религия. Он любит… играть с верой. Я вчера возле школы видел, как раздавали мангу".

"С райскими птицами?"

"Да".

"Я тоже видел. Недавно".

"Их очень много".

Ватанабэ-сан сообщал Кроуфорду о перехвате Институтом ресурсов, искони принадлежавших его организации. Даже короткие деловые строки источали ужас: многие сотрудники ойабуна поступили в Институт учениками, вместе с семьями и детьми, пожертвовав все имущество. О некоторых с тех пор не было никаких сведений. Наги рассказал о Такуми, человеке, к которому ездил одноглазый Шварц на "ройсе" Кроуфорда. "Фарфи поехал… предъявлять себя, как он это умеет, - сказал телекинетик. - Вернулся и сказал, что там нет больше никакого Такуми, а целая куча людей в платьях, которые слоняются туда-сюда и поют, как обдолбанные ангелы. Наверно, Такуми пожертвовал свой дом Институту".

Наги казался удивительно словоохотливым. Кажется, он был рад разделить с кем-то свою часть работы. Оми хорошо помнил, что представляет собой младший Шварц, еще лучше это помнили его кости - пара плохо заживших трещин в ребрах, проблемы с позвоночными дисками: греющими пластырями-хакаронами пользоваться себе дороже, в холодную погоду приходится переводить электричество на обогрев… Быстро устающий мальчик с холодными пальцами, который наливал ему сока, - это был какой-то другой Наги. Оми испытывал к нему симпатию.

Мамору находил его полезным.

Хотя бы тут не приходилось вести внутреннюю борьбу.

Проглядывая список направлений, в которых работали люди Мацумото, Оми изумился вслух - если Крот вернулся в Японию меньше двух лет назад, когда он успел создать все это? Ответ оказался прост. Наги сказал сквозь зубы, что начатки были положены Эсцет, Преподобный Учитель всего лишь подобрал оставшееся без присмотра. "На них же не столько за деньги работали, сколько за идею. А он любит идеи".

"Инфовирусы".

"Они самые".

Младший из Шварц и младший из Вайсс обменялись теплыми взглядами. Понимать друг друга было наслаждением.

"В общем, все это нужно сформулировать кратко, - продолжил Наги. - Без воды. Брэду нужны факты. Имена, адреса, сроки".

Оми кивнул.

"Понимаю. Айе тоже".

В глазах Наги мелькнула ироническая прохладца.

"Представляю, как ваш Фуджимия распечатывает их крупным шрифтом, раскладывает на ковре перед креслом и смотрит будущее…"

"Издеваешься", - фыркнул Оми.

"Самую малость".

Цукиено помедлил, колеблясь, но все же решился спросить:

"А как Кроуфорд будущее смотрит? На картах гадает?"

"Ага, на картах… - хмыкнул Наги. - Мне… в общем, мне одна знакомая рассказывала: у провидцев есть тренинг, называется "Пристрелите меня кто-нибудь". Полная колода Таро. Нужно угадать все карты. К концу колоды голова трещит так, что дышать больно, смотреть больно и пошевелиться не можешь".

"Жуть…"

"Никакой жути. Сколько движений нужно угадать в бою? Сколько пуль должно пролететь мимо? Все правильно. Только после этого от одного вида карт мелко трясет".

"Ты выдал страшную тайну, - засмеялся Оми. - Чем напугать Кроуфорда!"

"Брэд не испугается. Брэд очень рассердится, - Наги скорчил гримаску. - Не советую".

 

* * *

 

- Ну вот, - кисло сказал Оми. - Ксо. Видео залилось. Я-то надеялся, до завтра не скачается…

- Какое видео?

- Программа одного местного канала, интервью и проповедь. Кажется. Кто будет смотреть?

- Давай, что ли, вместе… - вздохнул Наоэ. - Но это на сегодня точно все?

- Все. Точно. Больше не будем из принципа. Три ночи! - возмущенно заявил Оми куда-то в темноту.

- Отсмотрим проповедь - и спать, - с ленцой согласился Наги.

- Давай открутим вперед, - предложил Цукиено. - Что они могут нового сказать? А там должны показывать Центр изнутри. И даже Купольный зал.

Чертежей здания, недавно построенного по заказу Института для пребывания живого бога и Учителя, не было нигде. Как Институт получил разрешение на постройку, как отчитался за потраченные средства, соответствует ли здание нормам безопасности - оставалось загадками. Законы смертных не смели касаться брадатого божества.

- Говорят, он оттуда не выходит… - задумчиво прошептал телекинетик. - Согласно доктрине - не ест, не пьет, не спит, освобождается от пут плоти, чтобы высвободить высший свет своего духа.

- Это же надо так нагло врать, - вслух сказал Оми.

В кадре застыл лик Мацумото, погруженного в медитацию. Купольный зал, сердце Института и храмовый алтарь одновременно - голубоватые стены, свет, льющийся сквозь белое стекло потолка, белые ковры, устилающие пол, и престол сосредоточенного бога в центре. Ничего больше.

Ресницы Крота дрогнули, запавшие глаза открылись, и камера запечатлела их жуткий блеск.

- Открути назад… уронил Наги. - Там, кажется, снимали коридоры.

- Ага…

Облаченные в белое фигурки, смешно пятясь, побежали в единственную дверь. Крот уронил голову на грудь. Створки дверей сомкнулись, оставляя его в сиянии, а прихожан - в полутьме. Путаные тесные ходы с явно недостаточным освещением заметались перед объективом.

- Оми, не дергайся. Я уже три скриншота сделал.

- Ой, - тот обезоруживающе смутился. - Я забыл, что ты это не шевелясь умеешь.

- Что бы я без тебя делал, - с полуулыбкой заметил Наги. - Умер бы от скуки…

 

* * *

 

В спальне было светло. Луна, яркая до искусственности, круглым фонарем висела в небе. Несдвинутые тяжелые шторы едва покачивались, когда в приоткрытое окно задувал ветер. Вечером вновь дождило, колодезная прохлада наполняла комнату, остужая разгоряченные тела.

Шульдих натянул одеяло до горла и уставился в потолок. Яркие волосы рассыпались по подушке, кожа молочно светилась, синие глаза казались черными. Американец смотрел на него, приподнявшись на локте. Обычно, налюбившись досыта, рыжий засыпал сразу, облапив его точно большую игрушку; это было забавно и тепло. Брэд не помнил, когда Шульдих снова начал нервничать. Должно быть, после того, как Фарфарелло привез новости об успехах Крота на поприще окормления пасомых: Мацумото начал сгонять в стадо не только овечек, но и волков, преданный жертвователь мистер Такуми прежде управлял несколькими хорошо организованными бандами. Кроуфорд имел все основания подозревать, что теперь кобуны Такуми стали частью кротовой системы безопасности, и это не могло его радовать. Тем более что для военизированных подразделений Института безопасность Учителя являлась задачей приоритетной, но не единственной.

Повод для оптимизма у пророка был другой. Когда Наги прикрыл дверь за понуро уходившими Белыми, а он сам снял очки, позволяя глазам отдохнуть, а мозгу - собраться перед самой сложной беседой этого дня, Фуджимия дал понять, что не станет создавать Брэду дополнительных трудностей.

Заговорил первым.

"Разрешение задавать вопросы еще в силе?"

Кроуфорд подметил, с каким лицом Абиссинец провожал глазами свою команду. Он не испытывал к ним большой приязни. Насколько это способствует эффективности - вопрос, но Брэд почувствовал удовлетворение: его собственную игру это упрощало, пусть обращенный к нему фиолетовый взгляд был наполнен тем же свинцом.

"Разумеется", - ответил он.

"Что в итоге от этой операции получат Шварц?" - Айя не считал нужным юлить.

Кроуфорд приподнял бровь.

"Я недостаточно ясно выразился?"

"Вы пошли на сотрудничество с полицией только ради мести?"

Это было прекрасно. Фигура в его руках оказывалась умна и проницательна, настолько, что угадывала не ход соседней фигуры, а намерения игрока. Это вносило дополнительную сложность, но сложность приятную, ласкавшую разум. Как хорошо, что он не пренебрег тем видением, не отсек путь развития событий, который оказывался истинным подарком судьбы. А если и дальше пойдет так…

"Месть сладка", - сказал Брэд, усмехнувшись. - "Кроме того, Мацумото слишком силен, и может стать еще сильнее. Я противник любых монополий. Это неинтересно".

Фуджимия принял ответ. Он задал еще несколько вопросов, все они относились к стратегии, а не к тактике, и это могло показаться странным, если бы пророк не понимал его желание: Абиссинец не столько хотел уяснить план действий, сколько понять, с кем ему предстоит работать, и что такое Кроуфорд-союзник. "Ты узнаешь", - с удовольствием думал Брэд, сражаясь с желанием поторопить события: слишком легко было все испортить.

У него был большой опыт хождения по волосяным мостам. И все-таки он совершил ошибку. Одну.

"Так как", - почти добродушно поинтересовался Брэд под конец, - "мне удастся тебя использовать?"

"Существует задание, в рамках которого ты можешь давать мне инструкции". - И не гарантирую, что буду их выполнять, выразило лицо Абиссинца. - "Я хорошо знаю, в чем оно заключается. Сверх этого у тебя власти нет".

"Мне достаточно".

"Хорошо".

"И передай прочим, что они зря боятся. Если Критикер смерть одного из вас рассматривали бы как необходимую жертву, то я - как личную неудачу".

Он едва не отвел взгляда, когда Айя неожиданно вскинул глаза. Уже не туманное стекло; колодцы, полные пепла. Сокрушительный последний удар, предмет гордости Кроуфорда, оказался чрезмерным.

Неуместным.

Незаслуженным…

Брэд откинул одеяло и поднялся.

- Куда ты? - беспокойно донеслось сзади.

- Шторы задернуть.

- Не надо.

Простыни успели остыть, но холод ласкал. Чужое жаркое тело придвинулось и оплело объятиями: руки на плечи, ногу - через бедро, и эмоциональный фон захлестывает океанской волной, цвета и вкуса апельсинового сока, но с выраженной горечью… телепат излучал раздражение и страх.

- Что с тобой? - почти встревоженно спросил Брэд.

Шульдих закрыл глаза, прерывисто вздохнув.

- Поцелуй меня.

Обычно он сам выполнял собственную просьбу, быстро и горячо впиваясь в губы, но сейчас ждал, не размыкая век, как в полусне. Сладкий, медленно-медовый поцелуй длился столько, сколько хотелось Брэду. Шульдих перебирал его волосы, не пытаясь перейти к более решительным действиям, и потом долго лежал рядом, с открытыми глазами, прижавшись виском к его плечу.

У него были другие вкусы, Брэд успел изучить за время их связи. Стиль "весна в джунглях", естественность без ухищрений, быстро, горячо и много. Шульдих не придавал сексу слишком много значения: физическое удовольствие, порой способ сбросить лишние эмоции. Никаких обязательств. Это устраивало Кроуфорда: сложных задач, связанных с эмоциями, он не желал, а тело требовало своего. Целибат и продажная любовь казались равно непривлекательны.

Собственная ориентация никогда не составляла для Кроуфорда проблемы и не была поводом для рефлексии; он разделял вкусы древнего азиатского царя, советовавшего любить женщин зимой и юношей летом, с поправкой на то, что не зависел от времени года. Будь в команде привлекательная женщина с подходящим взглядом на мир, он заключил бы союз с нею.

Вопреки собственным намерениям, немец не стал устраивать "дискотеки" с и без того убитыми Вайсс. Уцепил Фарфарелло за ошейник и поволок его обратно - кататься и смотреть на "обдолбанных ангелов". Вернулся взвинченный: зрелище было тягостное для любого здорового человека, а для телепата подавно, потому что почерк Крота он узнал бы из тысячи.

Брэд, попивая кофе, читал с ноутбука свежую статью о кибертерроризме. Шульдих закрыл крышку компьютера и уселся поверх.

"Мне не удастся тебя отговорить, да?" - полуутвердительно сказал он, отнимая у Брэда чашку. - "Уже… никак. Все идет по-твоему, Брэдли, верно?"

"Верно", - Кроуфорд улыбнулся.

Шульдих сморщил нос и задумался о чем-то, но ненадолго. "Тогда давай трахаться!" - потребовал он и подставил раскрытые губы, сдергивая с плеч блейзер.

 

* * *

 

Кроуфорд подумал, что, пожалуй, покривил душой. Каждая мелочь могла стать решающей, любая ошибка - гибельной, а он был раздражен и недоволен собой, и еще одно чувство, странное и полузнакомое, примешивалось, беспокоя. Следует извлечь опыт. Быть аккуратней. Не допускать лишних эмоций.

И все же повод для оптимизма имелся. Как бы Айя ни был упрям и горд, он очень хорошо умеет подчиняться…

- Брэдли, о чем ты думаешь, лежа со мной в постели?

Брэд чуть улыбнулся, признавая вину.

- Извини. Ты меня знаешь, если я берусь за что-то всерьез, то думаю о делах даже во сне.

- О делах? - Шульдих скривился. - Если бы ты думал о Мацумото, я бы и замечать не стал. Но ты думаешь о Фуджимии.

Улыбка сошла с лица Кроуфорда.

- Шульдих, не лезь мне в голову, - сухо сказал он. - Я уже просил.

Шульдих приподнялся на локте: лунный блеск смеялся в глазах.

- Он тебе нравится? Хочешь его?

- Прекрати.

- Я только за! - радостно ухмыльнулся немец. - Помочь? Сейчас самый момент, Беленькие не дергаются особо, можно к кому угодно спокойно залезть в головку и пошалить…

Черный металл взгляда. Сомкнутые бледные губы. Бесстрастные пальцы: полное отсутствие нервной жестикуляции. "Ты не сможешь", - подумал Кроуфорд. - "Он недостаточно слаб духом". Сознание этого было странно приятным; Фуджимия упорно желал быть противником, а не фигурой на доске, и потому оказывался особенно ценной фигурой.

Шульдих предавался фантазиям искусителя.

- …от одного взгляда станет таять, как мороженое. Вишневое. Ммм… - он провел языком по губам и зажмурился в предвкушении. - Будет сладкий, пушистый и ушастый, ну почти как я. Как насчет попробовать втроем?

Кроуфорд, наконец, услышал, о чем речь. Полузабытое ощущение мороза по коже смахнуло в бездну все преждевременные мысли. Шульдих еще потешался, когда Брэд перекатился на него и прижал собой к постели, жестко сжимая запястья.

- Шульдих, не лезь в голову никому из Вайсс.

Немец моргнул.

- Это важно, - почти зло сказал пророк. - Я прошу, я приказываю, я буду должен что угодно.

Рыжий непонимающе смотрел на него.

- Они должны думать так, как думают сами по себе, - закончил Брэд, уже прикидывая, что из вероятного можно превратить в слова, не нарушив ничего в зыбкой паутине близящейся реальности.

- Ничего не предвидел, ничего не знаю, никому ничего не скажу, - негромко сказал Шульдих. Он не пытался вывернуться из железных объятий, но в глазах стояла такая обида, что Кроуфорд отпустил его сам. Брэд ждал очередного "зануды", но услышал спокойное, - Злой ты... - и был несколько озадачен.

- Ты меня за идиота не считай, - так же спокойно продолжил Шульдих.- Достаточно сказать один раз. Я понимаю, зачем они здесь находятся. Я… а, все, отстань, - и он повернулся к Брэду спиной.

Кроуфорд вздохнул. Выждал с минуту и медленно стянул с него одеяло - до бедер; Шульдих замер, вздрагивая от холода, но сопротивляться не пытался. Брэд повел пальцем вдоль его позвоночника, потом огладил плечо, снял с шеи рыжую прядь и придвинулся, целуя за ухом. Пальцы побежали вниз по груди и животу, Шульдих вцепился в ласкающие его руки, и подался назад, часто дыша.

 

* * *

 

Канагава Норио не знал, куда шел.

Он располагал чужими рассказами, слухами, видеозаписями и досье; опосредованной информации было явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя хотя бы в самой малой мере уверенно, но достаточно - чтобы вести себя предельно осторожно. Даже без суровых предупреждений, которыми щедро наделил его босс.

Норио начинал с самого низа. Он хорошо помнил, как был никем - никем с прутом арматуры, никем, сжимающим зубами крученую нить, с капсулой белого порошка в собственном желудке; никем с краденой "береттой" в тайнике под линолеумом. Человека, сумевшего при таких исходных не только выжить, но и стать тем, что гайджины называют white-collar crime, не нужно было лишний раз призывать к осторожности.

Босс полагался на него. Босс хорошо знал, кто такой Канагава Норио. И все же честно сказал, что предпочел бы доверить это дело другому человеку. Канагава умел вести переговоры - с наркодельцами и коррумпированными чиновниками, с японцами и людьми Запада, с мафиози из России, Италии и Гонконга, - но весь его опыт мог оказаться бесполезным. "Это особенный человек", - сказал босс, и то, что он отозвался так об итеки, само по себе внушало уважение, а интонации босса давали пищу для размышлений весьма и весьма долгих. "Особенный человек".

Настолько особенный, что Ватанабэ-сама, не менее осторожный, чем Норио, предпочел бы не связываться с этим делом. Вовсе не вступать в игру. Но обстоятельства вынуждали: опасность оказывалась общей, и на нее уже нельзя было закрыть глаза, сохраняя буддийское бесстрастие. Все это босс сказал честно.

Норио ценил честность босса, ведь тому приходилось делать над собой усилие, вспоминая, что это такое.

Люди, которые имели опыт переговоров с мистером Кроуфордом, к настоящему моменту почти все были мертвы. Факт смерти не засвидетельствован, тела не обнаружены, но босс полагал, что возвращения их в организацию ждать не следует. Полагал - значит, имел основания. Не вернутся в организацию - значит, мертвы, уже или вскоре будут. Почти все - то есть за исключением одного Ватанабэ, и это внушало ойабуну изрядное беспокойство.

Порождением беспокойства был Канагава Норио, подъезжающий к съемной вилле в районе Тайтоку, в час пополудни в воскресенье.

Его старались предупредить обо всем. Не только ввести в курс дела, но и обратить внимание на мелкие специфические детали, знание которых могло позволить если не выиграть, то хотя бы проиграть достойно. Норио никогда не жаловался на память.

В настоящий момент он знал все, что было известно якудза о группе Шварц.

И не удивился, поняв, что эта информация устарела.

Их было восемь.

Норио быстро выделил тех, о ком имел данные. Был немного озадачен: не ожидал, что у переговоров будет такое количество свидетелей. Впрочем, ему дали инструкции принимать диктуемые Кроуфордом правила.

Тот весьма вежливо ответил на его поклон. Предложил садиться.

Канагава, сохраняя хладнокровие, смотрел в глаза человеку, которого боялся Ватанабэ-сама.

Известный закон: самые опасные люди никогда не выглядят таковыми. Несмотря на высокий рост и, очевидно, большую физическую силу, гайджин выглядел совершенно безобидным. Офисный работник, и то не самого высокого ранга. Впрочем, Канагава не исключал, что эта маска была надета из соображений корректности.

- Мистер Кроуфорд, я наделен всеми необходимыми полномочиями и готов вести переговоры.

Тот коротко кивнул. Обменялся долгим взглядом с одним из своих людей; Норио отметил, что некоторые наблюдения подтверждаются. Но выводы, которые из них были сделаны, Норио все же предпочел бы отнести к чьей-то бурной фантазии…

Рыжеволосый, как голодный дух, австриец отделился от стены и подошел к его креслу; стал за спиной. Канагаву прошиб ледяной пот, когда в мозг втекла чистая мысль, в то время как уши продолжали воспринимать тишину:

"Вы должны знать, что содержание этой беседы станет известно объекту. Пусть вас это не беспокоит. Наши планы уже откорректированы. Сообщайте только факты".

"Конечно", - старательно подумал Норио, едва удержавшись от побуждения ослабить галстук.

"Хорошо".

 

* * *

 

"Страшно, котик?" - спросили Кена. Первое слово не соответствовало второму: начало было - злая насмешка и удовольствие, а заканчивалась фраза почти умильно.

Кен вздрогнул, ногти впились в ладонь. Он уже пару суток ежеминутно ждал чего-то подобного, и порядком утомился.

"Все вы сволочи", - сказал он про себя ясно и отчетливо, чтобы никакой оттенок не пропал по пути.

"Ну-ну-ну, - ласково ответствовал телепат. - Зачем же так сразу?"

- Ватанабэ-сан готов предоставить ресурсы. Оружие, обученные отряды под командованием опытных специалистов. Юридическую поддержку по возможности, - говорил Канагава, худой человек в темном костюме. Он был похож на клерка.

- Нам не потребуется вести городскую войну, - отвечал американец. - У меня несколько неожиданная просьба к мистеру Ватанабэ…

"Война", - подумал Кен.

"Эй, котик! Жалеешь, что войны не будет?" - снова ухмыльнулся в голове Шульдих.

…машина взрывается - дорогая, красивая, с большим бензобаком, - взрывной волной разносит витрины, и мельчайшие брызги стекла повисают дождевыми каплями. Дикий женский крик не слышен за грохотом. Высокие шнурованные ботинки в ритме топают по крошащемуся асфальту, в железной бочке пылает бензин, почти не давая тепла, только алый дрожащий свет, возле бочки трое насилуют девочку лет шестнадцати, но патруль проходит мимо… мимо двух трупов, старика и ребенка… ворона опускается, бьет клювом в глаз гниющего мертвеца, с клюва стекает белесая жижа. Ворону настигает меткий камень, длинноволосый подросток подхватывает ее, оглушенную, и умело сворачивает шею; падает топор, раскраивая ему череп. Вываливается мозг. Кто-то без лица, в кожаной куртке, подхватывает оба трупа, подростка и птицы, и удаляется…

"Бррр! - Шульдих поежился. - Ну и мысли у тебя… Сибирский". Он стоял напротив, прислонившись к стене, и смотрел опасливо и растерянно. Будто собирался погладить котенка и вдруг обнаружил, что перед ним инопланетный мутант-убийца, целящий когтем в глаз.

"Это твои мысли! - почти вслух прошептал Хидака, сглатывая комок. - Убирайся из моей головы!"

"Мои? Ну знаешь ли, это хамство, - фыркнул немец, сощуриваясь. - Кто из нас любитель поглазеть на чужие кишки, а?"

"Иди к чертям!" - Кена затрясло, Йоджи уже поглядывал на него удивленно.

"Дымящиеся кишки, - сообщил рыжий, глядя ласково. - Такие аппетитные!"

- Да, конечно, - вполголоса повторил Канагава, - как скажете. Ватанабэ-сан надеется, что сможет рассчитывать на вашу поддержку.

- Мне приятно работать с таким разумным человеком, как Ватанабэ-сан. Итак, я настоятельно советую вам воздерживаться от встречной агрессии и даже, по возможности, от активного сопротивления. Проведите инструктаж, пусть все хорошо знают, какая им может грозить опасность…

…последний из троих поднимается, у него не хватает уха, левый глаз полускрыт огромным кожным наростом. Жертва лежит без движения, юбка задрана, между ног кровавое мясо…

- Эй, Кен, - прошептал Йоджи. - Что с тобой творится?

…подлетает ворона…

Кен сгреб в горсть рубашку, напротив сердца, царапая грудь. Горло перехватывало, колени дрожали, зала плыла в глазах. Голоса сливались в хохочущий дьявольский вой.

Это сны. У каждого человека бывают сны. Кен читал, что сны - это просто переживание заново того, что случилось днем, слишком сильные впечатления возвращаются, чтобы изжить себя. Они бывают искаженными. У Сибирского хватало кровавых впечатлений; он испытывал бесконечную благодарность написавшему ту книгу гайджину за то, что мог объяснить, что и отчего видит. Он объяснял и успокаивался.

Не надо трогать его сны.

…начинает клевать мясо…

Почему сейчас? Именно сейчас? Как наяву? И самое страшное…

"А что это у тебя одни мертвецы в фантазиях, а, Хидака? Уж не встает ли у тебя на мясцо с душком?"

…туда - хочется.

 

* * *

 

Канагава застыл в ужасе, вопреки всем правилам этикета разинув рот. Ему показалось, что бросился смуглый темноволосый парень, до того мирно стоявший в стороне, на него.

Кудо не успел отреагировать, только подался вслед с растерянным "Эй!.."

Шульдих вжался в стену, вытаращив глаза.

…зачем он трогает сны?!

Немец не казался испуганным, все это его лишь веселило. Он знал, что Хидака до него не доберется - между ними пока что Кроуфорд со своим маленьким якудза, а мгновение спустя будут озлобленный Фуджимия и страшно довольный ирландец. И даже если ополоумевший Белый прорвется через них, Шульдиха ему не достать. Наги, дремлющий у себя в кресле, уже подался вперед.

"Ну вы, ребята, даете! - припечатал телепат, с улыбочкой разглядывая перекошенное лицо Хидаки. - Только потрогаешь - такое лезет, что Фарфи монашком кажется".

- Уберите его! - звучно, но спокойно приказал пророк, игнорируя подавившегося вдохом Канагаву.

Шульдих сыто улыбался. Фарфарелло захихикал.

Айя, успевший остановить Кена до того, как это сделал бы одноглазый, глянул на Кроуфорда с непонятным выражением. Сибирский сполз на пол, цепляясь за Фуджимию; тот неласково рванул его вверх, поставил на ноги и потащил к выходу.

Брэд проводил их глазами и обернулся к гостю. Отметил, что Норио успел овладеть собой.

Норио встретил его взгляд и слегка кивнул. "Содержание нашей беседы станет известно". Предупреждение телепата он отнес именно к этому неприятному инциденту и, по слову босса, принял случившееся спокойно.

Сейчас Норио интересовало одно: что из сказанного американцем следует понимать как руководство к действию, а что - как дезинформацию для объекта.

 

* * *

 

Канагава ушел, полный впечатлений. "Проследи за ним, - сказал Кроуфорд: он редко когда приказывал, хотя столько же редко просил. Он говорил, и этого хватало. - До выезда из города. Зайдешь, когда вернешься. Я буду писать письма Ватанабэ и Асано".

Шульдих зашел. Знакомая картина открылась взгляду - поверх ковра густо-винного цвета вторым, черно-белым ковром лежали распечатки. Японский, английский, просто какие-то коды из цифр и букв… Вспомнилось, как однажды ему вступило затащить Брэдли трахаться прямо на этих его листках. Неудобно было, зато воспоминания остались забавные, и подразнить ими пророка время от времени приятно…

- Шульдих, зачем ты это сделал? - без вступления спросил Кроуфорд. В его памяти вспыхнул и установился - намеренно, для телепата - образ: дикие, полные муки глаза Белого охотника, бросающегося через залу в очевидным намерением Шульдиха задушить.

- Уж такой я забавный зверек, - с солнечным видом заулыбался тот и внезапно посерьезнел. - Брэдли, но ты же меня не остановил…

Кроуфорд пожал плечами.

- Я подумал - пусть Канагава передаст, что один из моих подчиненных тоже стал жертвой Крота. Он совершенно в этом уверен. Меня устраивает. Так Ватанабэ станет больше мне доверять. Но я все же хочу знать, зачем это было нужно тебе?

Немец засмеялся.

- Я же сказал, что выберу себе любимчика и буду его ласкать.

- Я просил тебя не лезть в голову Вайсс. Эта просьба остается в силе. Если хочешь, я буду должен. Только скажи, что именно.

- Брэдли, - проникновенно сказал телепат, - милый, для тебя - все что угодно.

Кроуфорд не улыбался.

- Это понимать как шутку или как обещание?

Шульдих безнадежно вздохнул.

- Обещаю.

Пророк кивнул и вернулся к компьютеру.

Телепат вышел, аккуратно притворив дверь, и удовлетворенно задрал брови. Он поставил эксперимент, и эксперимент удался.

"Не лезть в голову никому из Вайсс, так? Да, разумеется. Какой-то ты непоследовательный стал, милый Брэдли. Я так и думал, - ты защищаешь только одного из них... Чтоб он сдох".

 

* * *

 

Фарфарелло стоял посреди кухни, спиной к развалившемуся на жестком стуле Шульдиху, и смотрел на зажатый в кулаке маленький пластиковый стакан так, как будто в нем по меньшей мере плескалась святая вода. Наги, подходя, слышал только интонации - телепат протяжно и ласково уговаривал ирландца что-то сделать.

- Ну смотри, смотри, цветик, какие замечательные столовые ножики - это настоящая немецкая сталь, ты же знаешь, что такое немецкая сталь, из нее танки делают, и все немцы из нее сделаны, местами…

Дверной витраж был выполнен в волнистом, почти непрозрачном стекле, и сквозь него просматривались лишь силуэты. Недоумевая, с чего бы это Шульдиху дразнить ирландца ножами, если его же обычная задача - отвлекать внимание Фарфарелло от всякого рода режущих граней, Наги собрался толкнуть дверь, когда до нее оставалось еще метра два, но передумал. Подошел и выжал ручку сам, ладонью. Ощущение было полузабытое и странное, но, пожалуй, приятное.

- А вот микроволновка, - пел Шульдих, когда в дверях появился заспанный Наги, - ах, что будет, если человека засунуть головой в микроволновку! Жизнь прекрасна, цветик, ну правда же. Вот и Наги пришел. Теперь-то уж точно не отвертишься.

Фарфарелло покосился на телекинетика и негромко зарычал.

- Фарфи, сам, - добродушно, с верой в голосе сказал немец. - Сам. Смотри, малыш, Фарфи нормальный человек, он сам пьет лекарства.

- Заткнись, - огрызнулся ирландец, сдавленно пробормотал богохульство и разом проглотил содержимое стаканчика. Скривился, точно от горечи, присосался к бутылке с минеральной водой.

- Они же все в оболочках, - недоумевал Шульдих. - В сладких. Что тебе не нравится?

- Сам пей. Каждый день по сорок штук. Чтоб из ноздрей полезло.

- Ну-ну-ну. Что тебе не нравится? Мы же так хорошо погуляли…

Фарфарелло обернулся, усмехаясь. Он не хотел ехать обратно к дому Такуми, когда телепату взбрело в голову поглядеть на "ангелов", но послушался и не пожалел. Рыжий, наглядевшись, задергался, как рыбка на сковородке, и предложил пойти погулять. Было хорошо. Много пива, Шульдих читал прохожих и пересказывал их мысли с комментариями, а потом они сняли шлюху и имели ее вдвоем, "сандвичем", чувствуя сквозь нежную женскую плоть члены друг друга. Шульдих время от времени обещал, что если Фарфи будет вести себя хорошо, то кто-то придет к нему ночью и превкусно его оттрахает, но опыт свидетельствовал - такое случается лишь по шульдиховому капризу, и стараться бесполезно.

Тогда Шульдих был в духе, даже разрешил потом шлюху прикончить. Ждал внизу. Девка вопила, пока ее голова пеклась в микроволновке. Фарфарелло похвастался собственной изобретательностью и пожалел, потому что Шульдих поминал инцидент через слово и уже задрал его этой микроволновкой.

- А где беленький? - спросил немец у Наги.

- Кто? - не понял Наги.

- Твой личный Вайсс, - объяснил Шульдих, закладывая руки на затылок и упираясь коленом в край стола. - Этот… С дартс.

- Оми? - Наги скорее подумал вслух, чем ответил. - Он спит. Он вчера за меня отчет дописывал.

- Какой отчет? - быстро спросил немец, стремительно утрачивая томность. - Кому?

- Брэду…

- А не своим кошакам в полицию?

Фарфарелло нашел, что это забавно. Шульдих привстал и перегнулся через стол, сверля Наги глазами.

Наги сглотнул. Вечная ухмылка Шульдиха раздражала, но он к ней вольно или невольно привык, и когда она закончилась, стало по-настоящему страшно. Наоэ не почувствовал вторжения в свои мысли, и испугался еще больше - Шульдих явно что-то читал у него в голове. Он был мастер своего дела, Шульдих, и работал с изощренной тонкостью, если хотел работать.

Внезапно черты телепата смягчились, и на лице вновь расцвела улыбка.

- Эх ты, - сказал он прежним тоном, плюхаясь обратно на стул. - Младенец. Ничего особенного, сразу бы и сказал.

Наги мысленно перевел дух. Оми так заботливо гнал его спать, и даже среди ночи пошел варить ему кофе, поняв, что давление у Наги упало до мертвецкого состояния… если б он все это делал ради того, чтобы спокойно переслать что-то в полицию, было бы обидно. Очень.

- Нравится он тебе, - почему-то грустно проговорил Шульдих. - Подружились вы, что ли?

- Нет, - сухо сказал Наги. - Сработались.

- Ну ясно… Торт будешь? А что там было-то? - лениво спросил Шульдих, доставая из холодильника торт.

…в половину четвертого Цукиено положил на стол отчет, в половину пятого Кроуфорд проснулся и начал его читать. В шесть американец уехал на деловую встречу куда-то за город, оставив в гостиной на журнальном столике список указаний, придавленный пепельницей. Дочитать он, похоже, не успел и взял пачку листов с собой.

То, что в ста километрах от Токио на принадлежащей Институту земле возведен химический завод интригующей направленности, было известно давно. Уже на диске-подарке для полиции красовались фото. Начало строительства относилось еще к эпохе Эсцет. Вычитанные форумы дали ясную картину: приверженцы учения порой исчезают, поодиночке или целыми группами. Оставшиеся недоумевали - почему именно этих, неусердных, лживых и любопытствующих людей удостаивают высочайшего служения? Сходились на мысли, что милость преподобного сверхъестественна и промысел его божествен.

Происходило святое служение на том заводе.

Требование последних данных спутниковой съемки отправили полиции, и ответ пришел быстрее, чем ожидалось. На территории появились объекты, которые с большой степенью достоверности были опознаны как захоронения.

Связь химии и смерти не требовала длинной логической цепочки.

Основное хранилище отравляющих веществ, которые испытывали на злосчастных учениках, находилось, по-видимому, там же, но должны были существовать и резервные. Их поиск относился к приоритетным задачам.

Хакерскую атаку на аэропорты сорвать было просто: тамошняя система защиты была достаточно надежна, поэтому ученики Крота рассчитывали только на обращенных в истинную веру диспетчеров.

Сброс бактериологических бомб в водопроводную систему оставался самым туманным из планов Светлого Учения.

Взрывы смертников в людных местах рассчитывались как пряность, оттеняющая общий апокалипсический хаос.

- Хаос - это хорошо, - сказал Шульдих, ковыряясь в торте. - И чего Брэдли так не нравится эта идея? Убить Мацумото, начнется заварушка, станет весело.

Фарфарелло мечтательно закатил глаз. Шульдих и ему сунул кусок, который ирландец съел без помощи столовых приборов и теперь сосредоточенно вылизывал пальцы. Зрелище было еще то.

Наги пожал плечами.

- Я помню, как ты у него спрашивал. Помню, что он ответил.

- Да, да, - с ноткой раздражения процедил немец. - Грубо, некрасиво и много чести Кроту. Потратить столько тысяч жизней, чтобы раскатать одного ублюдка. Сделайте Брэдли красиво, дайте ему в подчинение полицию, выпишите доверенность на группу Вайсс… Зануда, что тут еще скажешь? А я обещал, что выберу кого-нибудь на приласкать. Кого бы мне приласкать, а? Фуджимию нельзя - он Брэдов.

- Не трогай Оми.

- У меня и в мыслях не было, малыш. Он твой, - лучезарно ухмыльнулся телепат. - Хидака скучный, и в голове у него сплошная кровища.

- А я скучный?

- Фарфи, ты же занятный человек. У тебя мысли всякие есть, - медоточиво сказал Шульдих, жмурясь по-кошачьи. - Во-об-ра-же-ни-е. А у него одна кровища. Значит, остается Кудо. Кстати, где он?

- Уехал, - сказал Наги и не смог не съязвить, - работать. Брэд, он знает, на кого доверенность требовать.

- А, - ничуть не обидевшись, проговорил Шульдих. - Да, я помню, как вчера вечером цапались.

 

* * *

 

Айя остановился, оглядывая здание. Оно не казалось слишком большим и слишком новым, облицовка выглядела старой… или искусственно состаренной, что вносило коррективы в представления о цене. Два пятиэтажных крыла венчали небольшие башенки. Над семью этажами центрального здания поднимался голубовато-белый купол.

Это был ложный купол - маскировка, обманка; самое ценное из того, что смог выяснить о планировке здания Бомбеец. Неизвестно, чего на деле опасался Мацумото, но легкой добычей для ракеты "земля-земля" он становиться не собирался. И взрывчатка бессмысленна - неизвестны даже несущие стены, не то что расположение средоточия зла. Настоящий Купольный зал может находиться хоть в подвале. Если взрывать - то только здание целиком, всегда полное людьми, мирными гражданами…

Попытка вычислить планировку по расположению окон и стандартам архитектуры привела бы к фатальным последствиям. Архитектор был из своих, а принцип нерациональности планировки разработали задолго до его рождения.

Фонд Светлого Учения имел филиалы в Южной Корее, Соединенных Штатах, нескольких европейских странах, нити тянулись к торговцам оружием и наркотиками в исламском мире, к научным лабораториям в Голландии и Швейцарии... Везде у Кроуфорда обнаружились знакомства, отовсюду по запросам ему высылали информацию; последнее электронное письмо, от действующего резидента Эсцет в Иране, пришло в ту минуту, когда младшие члены групп закончили предварительную обработку данных.

"Надо верить в людей, - полуиронически заметил пророк, увидев иранское послание. - Амин мне ничего не должен и ничего от меня не ждет - мог бы и не отвечать".

Мацумото обладал полным арсеналом средств для успешной террористической войны. Кроуфорд казался почти довольным.

"Это оружие сдерживания, - сказал он. - Если нанести удар по Институту, атака начнется вне зависимости от того, насколько операция будет успешной. Если сцепиться прежде с армией Крота, он, во-первых, спокойно уйдет, а во-вторых, опять-таки начнет атаку…"

Абиссинец увидел в его построениях брешь и мгновенно ударил: "Если ваша цель - только убийство лидера, почему вы так хотите избежать этой атаки?"

"А вы не хотите ее избежать? - американец поднял бровь, но его словах не было осуждения или насмешки. Айя внутренне покривился: он уже чувствовал прежде на себе этот взгляд - приценивающийся, ласкающий. - Объясняю, Фуджимия. Простейший способ победить шахматиста - ударить его доской. Это неспортивно. Несмотря на то, что объективная ценность вероятных жертв стремится к нулю".

Последняя фраза была лишней и сказала больше, чем Шварц намеревался сказать. Айя сузил глаза и хмыкнул, оборачиваясь к Йоджи. Тот, к несчастью, вообще ничего не понял и смотрел на командира с некоторым предубеждением: понимающего обмена взглядами не получилось. Что ж, и так достаточно.

Обычно люди пытаются высокими целями оправдать свою жестокость.

Кроуфорд пытается оправдать собственное милосердие.

Щелкнули клавиши лэптопа.

"Каков выход? - сам у себя спросил Кроуфорд, слегка улыбаясь. Абиссинец понял, что, уступив раунд, пророк отнюдь не испытывал по этому поводу недовольства. - Синхронность. "Час Х", как это ни прискорбно".

"Прискорбно?"

"Время - очень зыбкая материя".

 

* * *

 

Купол сверкал, облитый солнцем. Высаженные перед зданием деревца не давали еще ни тени, ни зелени, но хорошо прижились все. Клумбы пестрели цветами - бархатцы, маргаритки, анютины глазки, ирисы. Айя думал о нерациональной планировке и о том, где в здании может располагаться настоящий Купольный зал.

- Извините… - шепнули ему в плечо.

И оборвалось сердце, потому что голос на миг показался принадлежащим Айе, сестре.

Но это была другая девушка, к счастью, почти не похожая. Худенькая, коротко стриженная, с широким ртом, она улыбалась, чуть щурясь, потому что в лицо ей светило солнце. Блестели чистые белки глаз и мелкие, беличьи зубки. Светлое платье, похожее на широкую рубашку, плескалось на ветру.

- Извините, - повторила она, сложив руки в школьный замочек, - вы ищете свет?

- Что?

- Светлое учение истины. Ну, "свет", - так проще говорить, - она снова улыбнулась.

Фуджимия пытался определить, сколько ей лет, и не мог. Только что казалась школьницей, и вдруг тени ложились у ее глаз морщинами, а на висках отливала проседь, чтоб через миг вновь показаться здоровым молодым блеском…

- Я Нодзоми, - сказала она. - Я из света. Вы так смотрите на наш дом, точно хотите войти, вот я и спросила.

- Ваш дом?

- Мы там вместе живем. Все из света. Так хорошо. Хотите в гости? - Нодзоми заулыбалась так тепло и солнечно, что Абиссинец едва не отказался от приглашения. Все это было слишком. Он совершенно не хотел в гости к людям из света. Только мысль о деле заставила его снова посмотреть на девочку. Или девушку. Кажется, люди мрачного вида ее не пугали, или же она вовсе не видела их вокруг…

- Нодзоми, - зачем-то спросил он, - "надежда" - это твое настоящее имя?

- Конечно, - удивилась она. - Мне его дал Учитель.

- А раньше не было другого?

- Было, - она посмотрела в сторону, припоминая, и вновь улыбнулась. - Какое-то. Но оно было ненастоящее. У тебя ведь тоже ненастоящее имя.

У нее были бархатные черные глаза; бархатные, точно два лоскутка ткани - безо всякого выражения, без мысли. Дверцы в мир еще одного взгляда.

- Откуда ты знаешь?

- У всех людей ненастоящие имена.

Он пошел за нею, раздумывая о том, кто и как привел сюда эту шестнадцатилетнюю безумную старушку, - сама ли пришла, прочитав пару книг в глянцевых обложках с цветами и райскими птицами, или привели друзья, или родители… и где ее родные? Нодзоми стоит здесь зазывалой, приглашая в гости любого, кто посмотрит на дом света.

- Сегодня особенный день, - сказала она, прерывая его размышления. - Ты вовремя пришел.

- Вовремя?

- Конечно. Я ведь знаю, я сразу поняла, что ты к нам.

- Да?

- Учитель все про всех знает, - она даже остановилась, чтобы сказать такую важную вещь: застыла статуэткой из северной кости, подняла глаза. - Он знает, когда человеку нужно прийти к нему.

- Да? - повторил Айя.

Планов здания не было - но внутрь пускали всех. Разведку следовало провести как можно раньше, пока Мацумото не начали перекрывать кислород, обрезая финансовые потоки. Он вызвался сам. Так вышло. Немного неловко и излишне самоуверенно, он почти потерял самообладание в тот момент, и счел этот вызов своей победой…

"Я не пойду! - заорал шварцевский телепат, только услышав о перспективах. - Он меня в прошлый раз чуть не убил! Пусть идет какой-нибудь из этих драных кошаков. Пусть Фуджимия идет, он не представляет объективной ценности!"

"Нет", - отрезал Кроуфорд, пока Кен раздувал ноздри, глядя на Шульдиха с ненавистью, а Айя хмыкал про себя. Вид испуганного Шульдиха доставлял ему мрачное удовлетворение.

"Я не пойду!" - злился рыжий.

"Не пойдешь. Успокойся. И Фуджимия не пойдет", - пророк размышлял, скрестив руки на груди. Немец, вмиг утихнув, облокотился на спинку кроуфордова кресла и, напоказ, игриво огладил плечо начальника.

"А почему?" - сладким голосом спросил он.

"Он не закроется, - холодно ответил американец. - С тем же успехом можно явиться туда ввосьмером".

"Это он не закроется? - фыркнул Шульдих. Солнечный луч путался в рыжей гриве. - Он, Брэдли, к твоему сведению, абсолютно не гипнабелен".

"То есть как?"

"Так! - раздраженно повторил телепат. - Помнишь придурка Кавадзи? Он его пришил под его же музыку. Полная эмоциональная тупость, ноль целых, ноль десятых".

- Конечно, - сказала Нодзоми, светло смеясь. - Ты ведь почувствовал что-то, верно? Сегодня Учитель будет читать лекцию. Для всех. В Купольном зале.

- Вот как?

- Я просто уверена, что ты почувствовал, и поэтому пришел, - она азартно потянула его за рукав, в точности так, как это делала Айя, и Абиссинец вновь ощутил иррациональную тревогу - не за себя, за сестру. Конечно, это не так, она даже ничуть не похожа, но только представить - Айю, точно драгоценную Аску Кудо, со стертой памятью… в белом платье на холодном ветру, тянущей за рукав мрачного парня.

- Это же так здорово! Он такой… такой чудесный! Пойдем быстрее, ты еще успеешь к чаю, - Нодзоми глядела искоса, как маленький добрый звереныш.

Абиссинец подумал о Кудо. Тот нашел проблем на свою плейбойскую задницу еще до обеда, заявившись в гости к Бомбейцу. Следует заметить, что в тот момент Цукиено находился в гостях у Наоэ. Как быстро он находит с людьми общий язык… Каким-то чудом телекинетик ничего от неожиданности Йоджи не сломал. Йоджи тоже быстро находил со всеми общий язык. Ему даже показали какие-то фото, и это решило дело - Кудо узнал в одном из людей Мацумото своего прежнего знакомца, чуть ли не одноклассника, который теперь подвизался, по подозрениям, в качестве сторожа одного из резервных хранилищ отравы. Подозрения нужно было проверить, и кандидатура не оспаривалась, тем более, что Сибирского пришлось оставить успокаиваться под замком.

Абиссинец чувствовал себя - отдельным. Пусть; это ему всегда нравилось. Но подчеркивать его бесполезность было определенно лишним. Безуспешные попытки немца его оскорбить почти развлекали, едва ли не добавляя уверенности в себе; болтливый и взбалмошный, не слишком отважный гайджин заслонял в памяти безжалостного демона-паранорма, и переиграть его казалось несложным. У Айи был опыт работы в Крашерс, он полагал, что не встретит ничего, выходящего за рамки обычной поверхностной разведки.

"Я пойду", - сказал он.

"Нет", - хладнокровно повторил Кроуфорд.

"Почему?" - почему ты меня оберегаешь, спросил ледяной взгляд.

"Это бесполезно. И опасно, - ты мне нужен, ответил взгляд не более теплый. - Их трудно обмануть".

"А кто тогда? - Шульдих мрачнел на глазах. - Любого из нас Крот учует за милю".

"Я пойду", - повторил Айя.

Пророк долго смотрел непонятно куда - солнце скатилось по небосклону на очередную ничтожную долю, плотный, украшенный плясками пылинок луч переместился, - на потемневших очках-хамелеонах Кроуфорда застыл белый блик.

"Хорошо".

"Арбайтен, арбайтен", - дружелюбно напутствовал Шульдих.

 

* * *

 

Айя еще чувствовал ладонью касание девичьих пальцев, теплых и хрупких, но сама Нодзоми потерялась позади, и смех ее, переливистый, тихий, истаивал в воздухе.

Институт. Почему-то казалось, что здесь должен быть офис. Секретари-консультанты, корпоративная форма - строгие юбки и туфли у женщин, костюмы с галстуками на мужчинах; таблички с указателями, ухоженные растения, кажущиеся пластиковыми, плоские мониторы. Или что-то вроде клиники, с рядами кресел для ожидающих, прозрачными перегородками, спешащими занятыми медсестрами…

Не было даже приемной. Короткая лестница выводила сразу в коридор, длинный, казавшийся в обе стороны бесконечным. Пристальный взгляд обнаруживал, что он поворачивает, - видимо, опоясывая здание.

Доносилась странная музыка, не западная и не японская, где-то смеялись, начинали петь и снова смеялись. Желтый свет, заливавший коридор, казался солнечным, хотя не было ни одного окна. Дверей тоже. Кресла, подставки для цветов, ковры - без всего этого обошлись, свет шел с подвесного потолка и струился по выкрашенным золотистой краской стенам. Свет и пустота.

Слева, усмехаясь человеческими глазами, шла большая собака.

Длинная рыжая шерсть поблескивала, точно продолжая густое свечение и появляясь из него. Собака шла, не издавая звуков: когти не клацали, не слышалось дыхания. Она подошла совсем близко, подняла морду и пропала.

Айя мгновенно забыл об этом.

Он полагал, что оба коридора приведут в одно и тоже большое помещение. Возможно, это было не так.

Выбрал правый.

Свет постепенно утихал, становился мягким и теплым. Миновав несколько поворотов, Айя вышел в холл, от которого уходили коридоры, сразу несколько. Первый взгляд находил восемь, но они могли через несколько шагов разделяться или сливаться. Логика архитектора отличалась от обыденной.

Обычно большие залы освещены ярче, но в этом царили сумерки, а из коридоров лился свет. Входили и выходили люди - все в белом, в длинных нарядах, скроенных на разный лад. Веселые, бойкие дети бегали и толкались, возились с собаками и котами, - толстыми, с красивой шерстью. Кто-то спал прямо здесь, на коврах и подушках, точно не слыша окружающего гама. Несколько человек сидели у стен, покачиваясь из стороны в сторону, и тихо пели с закрытыми ртами; у них были сосредоточенные и ласковые лица, и дети старались не беспокоить их.

Запах, густой и пряный, пропитывал все. Смешение благовоний, аромата яблок и вишен, сохнущей под солнцем травы, светлого детства; запах воспоминаний, пожелтевших, как старые фотографии, отделенных тысячей новых, болезненно ярких. Память о навеки ушедшем.

…вечный дом на небесной равнине, где мать печет лепешки, а отец рыбачит, ожидая в гости детей.

- Ты пришел к нам? Ты пришел в свет?

Обескровленные тела. Задушенные. Изуродованные. Расчлененные.

Голова девушки в обрамлении цветов, в большой плетеной корзине, подобием чудовищной икебаны. На место вырезанных глаз вставлены розовые бутоны.

Дерево, стонущее под тяжестью украшений, бледных уже и скользких кусков мяса. Человеческие, детские руки, ноги, внутренние органы, женские груди.

Сплошь покрытый татуировками труп, - туша, нет головы, руки и ноги обрублены… тело этой женщины испещряли кандзи "любовь".

Мертвецы, мертвецы, бывшие живые, встретившие не свою смерть, в алой крови, точно в ореолах света. Приближается Солнце, огромное, огненное, и они не горят - растворяются в нем, преображаясь, становясь прозрачными вьющимися тенями, дуновениями, духами…

Фуджимия понял, что стоит, опираясь о стену, где-то в полутьме, в узком проходе, оставив холл за спиной. Вспомнил, что надо запоминать путь. Звенели золотые колокольчики, вдали показалась рыжая собака и ушла.

Айя потер лоб.

Дети обступили его, смеясь. Их руки казались сотканными из солнца, бархатные черные глаза устремляли на гостя один на всех полуночный взгляд.

- Мы отворили двери нашего дома, и теперь наш дом - весь мир, - говорил кто-то неподалеку, улыбчивым глубоким альтом, не мужским и не женским.

- Ну пойдем, Ран, пойдем, - радостно шептала Айя, прячась у него за спиной и не показываясь. - Это же так здорово! Я хочу с тобой. Эй, братец, не дуйся!

Темные пути плелись нитями паутины, выводя к лестницам, тупикам, балконам. Абиссинец успел удивиться, откуда взялись балконы, напрочь отсутствующие снаружи, но быстро смолк, уступив место Рану, чью ладонь грела рука сестры. Дети бегали по паутине, не задумываясь и не ошибаясь в выборе пути, слышался многоголосый веселый смех. Айя подпрыгивала от нетерпения, тянула за собой.

- Воспитывай свое сердце, - нисходил голос, как сияние, сверху, проливаясь по многочисленным лестницам, озаряя залы, украшенным резными колоннами. Тембр менялся, все время оставаясь прежним: от полудетского, бесполого звончатого журчания до величественного грома, что сотрясал дом до фундамента и передавал дрожь корням земли. Воспитывай свое сердце, учи его принимать любовь…

- …так же прилежно, как любить само.

Вспыхивали голубоватым свечением панели облицовки, гасли. Дети скрылись, умолкли песни и смех, остался только туман, трепетным пологом укрывавший все, кроме бога.

- Доверять как дитя - вот высшее благо. Прими помощь, согласись на защиту, разреши любить тебя, душа. Я - единственный, кто бескорыстно мечтает избавить мир от страданий…

 

* * *

 

Будь провидец телекинетиком, полгорода уже лежало бы в руинах. Из чисто рациональных соображений. Когда Кроуфорд раздражался, в эту категорию попадали довольно экстремальные идеи.

Он не мог найти улицу, которую "увидел" полчаса назад.

Приметы казались такими четкими, инвариантными: диковатого вида вывеска с надписью на китайском, здание напротив, построенное по индивидуальному проекту. Он, кажется, проезжал по этой улице с месяц назад, видел этот простенок между витринами, кусок глухой серой стены, неожиданный диссонанс в непрерывной многоцветной линии лавчонок и баров.

Или не проезжал. В любом городе есть подобная улица, мало ли улиц с китайскими ресторанчиками…

Нет ничего вреднее для пророка, чем иметь фантазию.

…в принтере заканчивался картридж, похоже, мальчики не запаслись новым, и прочитать бледные, перечеркнутые белыми полосами буквы было почти невозможно, но чувство - знакомое предощущение - важности этой информации заставляло Брэда напрягать глаза. Наверняка была такая газетная статья, возможно, и не одна, но Наги, забыв о существовании чего-либо помимо Интернета, распечатал в отчет сообщение с новостного сайта.

Кроуфорд с ночи был на ногах. Восемь утра, на которые был назначен бизнес-завтрак с Асано и все-таки приехавшим, невзирая на риск, Ватанабэ, по субъективному восприятию казались серединой дня. Ресторан принадлежал Асано и предполагался пустым до вечера. К счастью, переговоры уместились в четыре часа. Разумные люди были сговорчивы.

Когда якудза разъехались, Брэд решил воспользоваться покоем и уединением - попросил еще одну чашку кофе и углубился в изучение недочитанного отчета. Скользя глазами по строчкам, - ничего неожиданного в тех еще не было, - он рассеянно думал, почему ойабун, трясущийся за свою шкуру, так надеется на его помощь в деле сохранения этой шкуры, если единственная охранная миссия Шварц благополучно окончилась катаной Фуджимии в брюхе старого бурундука. Это забавляло. Приятные воспоминания тянули за собой цепочку других, будущее в прошлом и прошлое в будущем: Айя с занесенным мечом, зубы сжаты, глаза горят яростью, - Айя с распахнутыми от боли глазами на полу у ног, - Айя перед ним, бледный как смерть - полураздетый Айя у него на коленях… картины равно прекрасные, а подле друг друга - просто восхитительные.

Потом он подумал, что если вот это нечитаемое безобразие было распечатано без крайней на то необходимости, то Наги следует оборвать уши… значимость текста, пока лишь дар интуиции, уже обжигала пальцы.

Сегодня в Институте особый день, особое мероприятие - преподобный учитель встречает неофитов лично.

И тогда-то Брэду действительно пришло видение. Такое, что на минуту он вообще перестал воспринимать окружающее. Официантка подошла и участливо спросила, все ли в порядке. Здесь есть медсестра, и если нужна первая помощь…

Безусловно, в порядке.

Иначе не может быть.

Следуя семейной традиции Фуджимий, Айя попадет под машину, только комы не будет, потому что обломки ребер пронзят сердце. На узкой, запруженной автомобилями улочке, под дурного вкуса вывеской на китайском, напротив здания из стекла и бетона - механически отмечало тренированное сознание, пока затянутый видением Брэд лихорадочно искал вокруг дату и время.

Часы над автобусной остановкой, белый квадрат с черными стрелками, терялись в назойливом мерцании неоновых надписей.

Пятьдесят минут первого.

"Почему я не увидел этого вчера? Четыре часа назад?!"

Вся игра оказывалась под угрозой срыва. Впору было начинать поиски путей для отступления: оставалось не более получаса. Кроуфорд задавил искушение рвануться на поиски немедля: мысленно перебрал возможные районы, поверяя название каждого интуицией, верной как рука снайпера. Улицы, которые будет необходимо объехать; те, которые будут просматриваться по пути. Прикинул кратчайшую дорогу, наименьшую вероятность пробок.

Он успевал. Теоретически мог успеть.

И только поняв это, надавил на газ.

Теперь Брэд с черепашьей скоростью выруливал между грузовичками, велосипедистами, древними семейными авто, лотками, вынесенными на проезжую часть: улица была отчаянно похожа, кажется, вплоть до мелочей - и все же не та. Накипавшее раздражение грызло его, как боль: Кроуфорд не привык к такому эмоциональному накалу, он всегда избегал неконструктивных состояний.

Две минуты.

Он остановил машину, посмотрел на часы и выругался сквозь зубы.

За угол? Там четырехполосная дорога, явно неверный путь. Влево? Заканчиваются лавчонки. Значит, другой квартал, возможно, другой район. Куда чертов Фуджимия мог повернуть от оранжерей Мацумото? Но Брэд ехал не наобум, он четко чувствовал правильность дороги… Галлер ошибся. И ошибся Куртц. Их ошибки стали фатальными, финальными, и уложили пророков под могильные плиты. Кроуфорд не погибнет из-за совершенной ошибки, он всего лишь проиграет, весьма нелепо утратив ключевую фигуру своей стратегии. Так случается. Возможно, этому не стоит придавать слишком много значения.

Шварц прекратят операцию, расторгнут договоры и покинут Японию. Наги пожмет плечами, соглашаясь, Фарфарелло разочарованно хмыкнет и попросит разрешения погулять, а Шульдих будет счастлив.

Достаточно рациональный вариант развития событий.

Невозможный.

Эмоции вступали в борьбу с рассудком. Кроуфорд не желал проигрывать дважды, терять столь прекрасное видение - оно возвращалось несколько раз, зачаровывая, как ценная камея в музейном стенде, как бриллиант на черном бархате, - и все же его эмоции не имели отношения к честолюбию, гордости или даже достоинству сильного. Он хотел не реванша, не мести, не результата - процесса. Пути. Игры, удовольствие от которой обещало значительно перекрывать полезный эффект.

Игра становилась все сложнее, коварней, и обретала собственную волю.

Утрата ключевой фигуры болезненна, потому что ведет к поражению… это "потому что" неуклонно таяло, оставляя Брэда без спасательной шлюпки рациональности.

Фуджимия нужен ему, чтобы победить.

Фуджимия нужен ему.

Брэд проклял все и признался себе, что лучшая деталь камеи - не труп Мацумото со вспоротой грудной клеткой, а выражение глаз Айи, запрокинувшего белое как мел лицо. В привычной системе ценностей - всего лишь немного пищи для самолюбия, мелочь, не стоящая борьбы, но…

Насколько губительны для дел лишние эмоции, Кроуфорд знал с детства. Поэтому никакого нового опыта не получил, поняв, что часы, минуту назад попавшиеся ему на глаза - те самые, белые с черными стрелками. Двухсторонние. Он выехал в переулок с противоположного конца.

Брэд высунулся из машины.

Проклятая вывеска мерцала точно над ней.

Оставалась минута, но это уже не имело значения.

Финиш пройден.

 

* * *

 

Высокий широкоплечий гайджин расшвыривает толпу, проталкиваясь к оцепеневшему, с полусонным выражением лица, японцу. Тот стоит посреди тротуара, недоуменно уставившись в глухую стену: только что неловкий прохожий толкнул его, развернув вполоборота, словно манекен. Теперь парень пытается понять, откуда взялся тупик. Веки полуопущены, плечи никнут; у парня неестественного цвета волосы и слишком бледная кожа; руки, прячущиеся в длинных рукавах, наверняка исколоты.

Через минуту он повернется и пойдет, как ему кажется, к выходу из тупика, пересекая улочку. Подвыпивший водитель-кореец некстати даст по газам. Удар будет достаточно сильным, чтобы сломать ребра. Врача не потребуется.

…этого уже не произойдет.

Гайджин хватает наркомана, разворачивает к себе, безжалостно трясет за плечи, голова японца мотается, как у куклы, он даже не делает попытки отстраниться. Наконец, иностранец с размаху дает ему пощечину - и удерживает в объятиях, когда у красноволосого подламываются колени.

Полторы дюжины косых взглядов.

Все.

 

* * *

 

Кроуфорд посадил его на переднее сиденье, пристегнул. Фуджимия не реагировал на прикосновения; дела обстояли хуже, чем казалось. Пальцы пророка стиснули узкий подбородок, заставляя Абиссинца поднять лицо. Зрачки расширены, дыхание замедленное и неглубокое, реакции запаздывают; похоже на наркотический дурман, но состояние биополей говорит об ином. Сознание наркомана обращено вовнутрь, в собственный мозг, опоенный ядом; оно как бы сводится в точку, пока сверху начинает расти кора, изолирующая от реальности.

Фуджимию точно вывернули наизнанку.

Американец скрипнул зубами. Больше он ничего не мог увидеть, большее было по части Шульдиха, что не внушало энтузиазма. Кроуфорду казалось неправильным задействовать кого-то еще. Как будто это было его личное дело. "Мое упущение", - подумал он. - "Я не должен был его посылать".

Следовало успокоиться и подумать.

Неясно, чего хотел Крот. Неясно, что он сумел узнать. Айя не состоянии отвечать на вопросы, - ничьи, кроме вопросов рыжего телепата. В любом случае пора возвращаться.

Когда Кроуфорд ждал ответа Шульдиха, барабаня подушечками пальцев по откинутой крышке мобильника, ему пришла единственная на сегодня полезная идея. "Жди меня дома. Это важно", - отчеканил он и отключился, не слушая возражений: когда Шульдих чувствовал себя необходимым, то неизменно начинал ныть и ставить условия. Потом Брэд повернулся к Айе, пытаясь поймать его расфокусированный взгляд. Помедлил и приказал: "Спи". Айя уставился на собственные колени, потом медленно закрыл глаза и склонил голову к плечу. Кроуфорд некоторое время смотрел на него, раздумывая. Отвернулся; крутанул ключ, заставляя себя сосредоточиться на планах операции и известных привычках Крота.

Она бросалась в глаза: неуместно, резко, почти болезненно, назло - именно сейчас, когда обстоятельства менее всего располагали любоваться ею.

Фарфоровая азиатская красота, от которой англосаксы теряют разум.

 

* * *

 

Кроуфорд подозревал, что Абиссинца можно просто поставить на ноги, велеть: "Вперед", и он пойдет. Следовало так и поступить, но он не хотел, и отговорился перед самим собой тем, что не следует перегружать обожженное сознание. Узрев Брэда, вносящего Фуджимию в дом на руках, Шульдих вытаращил глаза и сделал вид, что падает без чувств.

- Вы уже поженились? - осведомился он умирающим голосом.

- Шульдих, прекрати.

- Да я еще и не начинал.

- Не начинай, - попросил Брэд таким тоном, что ерническая ухмылка сползла с лица рыжего. - Если коротко, то именно сегодня Крот вздумал провести публичную лекцию. И он на нее попал.

- Вот уж попал так попал. - Шульдих поморщился: любые разговоры о Кроте были для него неприятны. - И что?

- Я хочу знать, что он с ним сделал, - американец пристроил свою ношу на диван и уселся рядом. - Хочу, чтобы ты это исправил.

- А если я не сумею? - с интересом спросил телепат.

- Сумеешь. - "Только попробуй позабавиться у него в голове".

Немец закатил глаза, услышав эту мысль. "Хуже будет тебе. Поверь пророку", - лаконично докончил Кроуфорд. "Верю, занудливый Брэдли", - Шульдих, глядя Кроуфорду в глаза, притянул Абиссинца к себе; со вкусом потискал, откинул аловолосую голову на спинку дивана. Провел большим пальцем по губам Айи; фиолетовые глаза открылись, создавая иллюзию бодрствования, хотя неподвижный взгляд устремлялся в области сновидений.

Смотреть на это было неприятно до крайности.

- Ты точно его не хочешь? - задрал брови немец, небрежно гладя Айю по голове. - Тогда можно мне? Если его сейчас поиметь, знаешь, какой он будет чудо? Ласковый и послушный, ммм…

- Шульдих, займись делом, - сухо сказал Брэд.

- А чем же я, по-твоему, занимаюсь?

"Там все как пластилин", - в мыслях Шульдиха было куда меньше сарказма, чем в голосе. - "Крот не стал ничего лепить, просто расплавил ему всю защиту и вытолкнул на улицу. Тотальное восприятие, рецепторы перегружаются, у кого-то инсульт, кто-то просто едет крышей".

"Что он помнит?"

Шульдих зарылся носом в волосы Айи. Абиссинец резко вдохнул, выгибаясь, сухие губы шевельнулись:

- Собака… рыжая…

- Обласкал, - гнусаво прокомментировал телепат.

- Что он помнит? - жестче повторил Кроуфорд.

- Он сказал, - мрачно ответил Шульдих, кривя губы. - Рыжую собаку. Здоровую тварь с человеческими глазами. Больше ничего.

Брэд помедлил, осознавая.

"Зачем это надо было Кроту?"

"Я не знаю. Я могу только предполагать. У него очень узнаваемый почерк, любой опознает сразу, это как визитная карточка. Он все знает, Брэдли, пожалуйста, давай бросим это и уедем, я так не могу, я боюсь".

"Шульдих, если бы он все знал, то не стал бы этого демонстрировать. Успокойся. Ты можешь привести Фуджимию в чувство?"

"Сам придет. Если до сих пор не свихнулся, то уже ничего с ним не сделается. Застынет".

- Весь как на ладони, моя радость… - вслух добавил телепат, прижимаясь щекой к виску Айи. - Ого! Его первая девушка была еще глупее, чем Мальвина нашего Наги, она думала, что если не завязать презерватив узлом, то из него разбегутся червячки и заползут ей прямо в киску. Мальчики ему нравятся больше, но у малыша все равно уже три года не было секса. Он не любит, когда его трогают, потому что от этого тут же летит с катушек. Кудо к нему грязно пристает, но он против неуставных отношений в команде, - Шульдих уже всхлипывал от смеха, - и вообще Кудо не в его вкусе.

- Шульдих, прекрати. - "Прекрати это. Лучше подумай, какие у Мацумото были причины".

"И думать не буду. Не хочу про него думать".

- Тебе что-нибудь отловить эксклюзивно? - несмотря на довольно сумрачный мысленный фон, немец лукаво ухмылялся. - Хочешь знать, что он о тебе думает?

Предложение действительно было заманчивое. На секунду Брэд заколебался. Узнать, насколько сейчас он близок к цели, весьма полезно. Рационально. Но пользоваться для этого посредничеством Шульдиха казалось отвратительным. Приемом не столько обманным, сколько мелким в своей подлости.

- Когда мне потребуется это узнать, я спрошу у него сам.

Шульдих внезапно отшвырнул Фуджимию - с такой силой и озлоблением, что тот упал пророку на колени. Брэд равнодушно, копируя действия телепата, поднял Айю и уложил головой себе на плечо. Вплел пальцы в алые волосы, взял за руку. Телепат из Кроуфорда был, мягко говоря, дюжинный, но при таком физическом контакте передать базовые эмоции и пару простых фраз он мог.

"Успокаивайся. Приходи в себя".

Волна холода - нежесткого, ласкающего, как дуновение морского ветра в жару.

Это подействовало: через некоторое время Айя осознал ненормальность своего положения и стал пробовать освободиться.

Закрывая дверь, немец помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее чужие чувства. Единственное чувство. Кроуфордов боевой клич "мое!", восхитительный в своей свирепости. Если Брэдли давал волю какому-нибудь инстинкту, то это был инстинкт собственника. Вот только чужая слабость обычно вызывала у него отвращение, а вовсе не желание защитить. У Шульдиха она вызывала желание побольнее ударить, и оттого у них с Брэдли получался мир и согласие.

Кроуфорда было трудно читать. Всегда, даже когда он не закрывался. Он мыслил логически, а читать сложные логические конструкции - высший пилотаж. Тяжело и муторно, вдобавок даже обычный человек способен закрыться, а у многих это получается инстинктивно. Но эмоциональный фон, - то, что способен уловить самый слабый телепат, порой и не телепат вовсе, - скрыть от Шульдиха невозможно. Брэд никогда и не скрывал.

Другое дело, что большую часть времени у него вообще не было эмоционального фона.

Человеческие чувства похожи на цветы. Венчики у них яркие и сладкие от нектара, но кроме них есть еще листья и стебель, и корешок, уходящий вниз, во тьму. Корешок частенько бывает склизок и плохо пахнет, но серьезная работа идет именно с ним… зануда Кроуфорд готов был терпеть шульдиховские эскапады, даже не замечая, что его банально дразнят, но непрофессионала рядом с собой он бы не потерпел. И Шульдих хорошо знал, как плохо у Брэда с чувствами. До жути узкий диапазон. Кроуфорд видел людей насквозь не потому, что мог сопереживать им, а потому что был дьявольски умен. Он умел быть мягким, обаятельным, даже ласковым, но медовые венчики на его цветах распускались невыносимо редко.

И вот - такое. Первобытное. Нет, ничего нового Шульдих для себя не открыл, Брэдли думал так обо всех Шварц - изредка. Когда того требовала ситуация. И никогда - с такой яростью. В мозгу у него маячило - чуть глубже сознания, но все же достаточно близко, чтобы оформляться в слова: "Если станет необходимо, я убью его сам. Замучаю и убью. Но никому не отдам".

- Вот это да, - пробормотал немец и захихикал. - Кажется, я ревную. Кто бы мог подумать…

 

* * *

 

Кудо не вернулся. Ни к вечеру, ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Айя очень долго приходил в себя, лежа на непривычно широкой кровати в одной из гостевых спален, и узнал о случившемся уже тогда, когда все выяснилось и потребность в догадках отпала.

Шульдих бегал по холлу и вопил, что он так не может и все бросит, черт его побери, и сваливает отсюда один, и если Брэдли свихнулся, то он еще не свихнулся. Кроуфорд с отрешенным видом восседал в кресле. Фарфарелло смеялся, крутя головой туда-сюда, - отслеживал метания немца.

"В чем дело?" - спросил Айя у Кена, который устроился на нижних ступеньках лестницы и потому оказался ближе всего.

"Йоджи у них, - Хидака моргнул, привалился спиной к стене. - Ты в порядке?"

"Да", - автоматически ответил Айя, хотя в голове все еще стоял туман и думать связно получалось с трудом. Он ничего не помнил из случившегося; если что-то вообще случалось… После того, как ушла рыжая собака, он очутился на собственной кровати, одетый и укрытый пледом. Впору было бы все счесть сном. - "А что… с этим?" - он подбородком указал туда, где секунду назад был Шульдих.

"Посмотри на улицу, - сказал Кен. - Только не показывайся".

Абиссинец прошел через холл к окну, отодвинул планку жалюзи. Перед воротами виллы, смущенно улыбаясь, стояла девочка в светлом платье. Прижимала к груди большую книгу в яркой обложке - на обложке порхали райские птицы. "Это Нодзоми, - сказал Айя. - Я видел ее у Института".

"Нет там никакой Нодзоми, - у Шульдиха уже не оставалось сил язвить. - Там вообще нет человека!"

"Что?"

"Это полная аватара. Ретранслятор, - ответил Кроуфорд. - Глаза Мацумото. Ее личность уничтожена".

"И не надо на меня так смотреть! - взвизгнул Шульдих, хотя Айя на него не смотрел. - Я так не умею, меня так даже не учили!"

Американец казался совершенно безмятежным. Он, почти улыбаясь, оглядывал Айю - вновь, как тогда у дома Шидаре, приценивающимся, изучающим, ласковым взглядом, и это было точно ведро колотого льда, высыпанное за шиворот. Мысли стали чисты и ясны, в груди заворочалась злость. Айя привык терпеть то, что им любуются, но никто никогда не делал этого так по-хозяйски.

"Что с Балинезом?" - прямо спросил Абиссинец, глядя в спокойные ореховые глаза.

"Спроси лучше, что с тобой, - посоветовал пророк, иронически щурясь. - Ты помнишь, как возвращался сюда из Института?"

Айя некоторое время молчал. Он пытался вспомнить, но вместо чего угодно, связанного с заданием, вспоминалась собака. Большая собака, похожая на золотого ретривера, но массивная, точно ньюфаундленд. "Ну-ну", - вполголоса резюмировал Шульдих; Айя понял, что у него только что покопались в голове, но это на удивление мало его взволновало.

"Я провалил миссию?"

"Вот и Балинез тоже, - совершенно спокойно ответил Кроуфорд. - К счастью, он немного знал".

"Знал?" - тихо уточнил Айя. Пусть Кудо был ему безразличен, даже неприятен, но сейчас Йоджи не существовало, был Балинез, второй из Вайсс, и была фраза, некогда оброненная Кроуфордом - о том, что смерть одного из них станет для пророка личной неудачей.

"Не беспокойся. Он жив. Пока".

"Пока?!"

"Я сказал - не беспокойся".

Айя едва не зашипел в ответ. Обычно он лучше владел собой, но то ли странное состояние, в котором он находился, то ли насмешливость американца - казалось, тот радовался неудачам Вайсс даже теперь, когда они работали на него, - толкнули Абиссинца на постыдно непродуманный шаг.

"Оми, - сквозь зубы сказал он, - ты знаешь, где Кудо?"

"Да, но…"

"Оми, Кен, вставайте. У нас миссия".

"Айя, мы не можем", - растерянно и изумленно проговорил Цукиено.

"Потому что Кроуфорд запретил?"

"Потому что это самоубийство", - ответил пророк.

"Значит, ты неудачник? - вполголоса спросил Айя, резко обернувшись к нему. Кроуфорд улыбался, прямо-таки сиял. Взгляд его был уже не приценивающимся - восхищенным. - Приятно узнать. Я возьму остальных и пойду за Балинезом".

"Боюсь, что они тебя не послушают".

"Я пойду один".

"Не стоит. Я уже видел, как ты работаешь в одиночку".

Айя дернулся, словно от пощечины. Замечание отрезвило, и он бы, пожалуй, совладал с так некстати вырвавшимися из-под контроля эмоциями, надевая обычную непроницаемую маску, если бы не Шульдих.

Шульдих рассмеялся, подмигивая обоими глазами, и не смог отказать себе в удовольствии добить: осчастливил Фуджимию парой дивных картин из недавнего прошлого - как Кроуфорд вносит Айю на руках… как Айя лежит на плече у немца, соблазнительно приоткрыв губы... Айя потерял дар речи и, кажется, не поверил.

"Я же не сказал, что все это так оставлю", - укоризненно проговорил Кроуфорд.

Абиссинец уже не возражал, когда новоприобретенный полицией Токио консультант доводил до их сведения, что сейчас все попытки извлечь Балинеза из лап Светлого Учения обречены на провал и повлекут за собой весьма мрачные последствия. Ему стало почти все равно, еще более все равно, чем Кену, который сидел, привалившись к стене и смотрел прямо перед собой больными глазами.

Картина, занимавшая мысли Айи, безусловно, была изощренной насмешкой Шульдиха. Никак иначе. Потому что бесчувственное тело провалившего задание оперативника несут, небрежно перекинув через плечо. А не в объятиях, как ребенка.

 

* * *

 

Теперь Абиссинец стоял, облокотившись на машину Кроуфорда, и, запрокинув голову, обозревал здание. Они подъехали к служебному входу. Обшарпанный, неопрятно выглядящий дворик освещала единственная вывеска над дверью; стены глушили грохот электронной музыки, но он сотрясал их, упруго врезался в лицо, как сильный ветер. Огромное, хотя не слишком высокое здание вмещало в себя казино, ресторан, дискотеку: казалось странным, что заведение принадлежит благочестивым последователям Светлого Учения, но это было так. Разумеется, через подставных лиц.

В гигантских подвалах, оборудованных превосходной звукоизоляцией, располагался второй, теневой развлекательный центр. Шоу в нем предназначалось для людей с крепкими нервами и крепким желудком; в самом шоу не было преступления, пока оно оставалось игровым, - но иногда переходило в реальный формат и заканчивалось для актеров мусоросжигательной печью. Покойный Шидаре когда-то по совместительству был здесь режиссером-постановщиком. В узких кругах заведение пользовалось прекрасной репутацией.

Аналитики предполагали, что именно здесь находится одно из резервных хранилищ боевой химии. Ошиблись ли они, пока оставалось неизвестным.

Кудо ошибся.

Айя подумал, что Балинеза на это задание соблазнило не знакомое лицо на фото, а грандиозный развлекательный центр, в котором он был не прочь пошуровать с любой целью.

Глупо и отвратительно.

Что же, он провел там почти трое суток. Должно быть, всем наелся досыта.

На вывеске латиницей, тонким вьющимся шрифтом светилось название комплекса. "Mahasukha".

- Это санскрит, - сказал Кроуфорд, захлопывая дверь. - Великое блаженство. Символично, не находишь?

Айя неопределенно хмыкнул.

- Куда?

- Вниз, - с ноткой неудовольствия ответил американец. - Есть только два пути - два лифта, служебный и парадный.

- Веселенькое дело, - пробормотал Сибирский, косясь на ко всему равнодушного Наги. - А если их отключат?

- Не отключат, - уверенно ответил телекинетик.

Полночь минула, новые сутки отсчитали уже тридцать минут; на улице перед фасадом здания было светло как днем, там кипела жизнь, или, возможно, то, что многие считали ею. Люди пытались развлечь себя.

Свет вывески выхватывал из мрака бледный профиль Фуджимии. Его темный плащ наконец-то начал выполнять свою маскировочную функцию. Кроуфорд думал о монголоидной расе: отдельные ее представители бывают удивительно хороши собой. Уголки губ Айи, вечно никнущие, придавали его лицу странное выражение, смесь надменности и бессилия.

Сейчас в двери казино входил, в сопровождении двух бодигардов, пожилой мужчина. Хозяин заведения и желал бы выйти ему навстречу с приветствием, но этого гостя нельзя было компрометировать слишком теплым приемом. Немолодой политик рассчитывал посидеть в общем зале, подойти к рулетке, а потом толкнуть небольшую дверь возле бара, узкий коридор за которой вел к парадному лифту.

Когда представление начнется, все внимание охраны сосредоточится на охране зала с хозяином и гостем, а ворваться в ложу с тревогой будет равносильно самоубийству.

Предстояло войти и выйти; при наиболее благоприятном варианте развития событий - даже не оставить после себя трупов. Тем не менее, Шульдих наотрез отказался участвовать. Чтобы это предвидеть, не требовалось обладать Даром, и Брэд только кивнул. В сущности, решить эту задачу он мог и в одиночку, присутствие Наоэ поднимало вероятность положительного исхода до стопроцентной. Хидака сидел в машине исключительно по причине того, что обозленный Шульдих мог снова с ним поиграть на свой лад, а два маньяка в доме - это слишком.

Айя был здесь только зрителем, хотя вряд ли понимал это. Кроуфорд хорошо помнил, что не давал никаких обещаний, только обмолвился о "неудаче", но все же принял версию Абиссинца: он находил это ходом неоригинальным, но верным. Фуджимии предстояло убедиться в том, в чем ему очень не хотелось убеждаться.

Кроме того, самолично тащить наверх шалого от наркотика Кудо Брэд точно не собирался.

 

* * *

 

Двери металлического лифта открывались в маленькую прихожую. Рядом пролегал широкий пустой коридор. Музыка верхнего шоу доносилась сюда едва ощутимой вибрацией; по коридору волнами струилась медленная чувственная мелодия. Источник звука, несомненно, располагался в зале. Вход туда был виден, слева, отгороженный несколькими дверями из прозрачного стекла, которое украшали каллиграфически выполненные кандзи. В нижнем шоу задействовали не так много обслуги, потому что каждый мог стать нежелательным свидетелем. Помещения опустели.

Вправо коридор уходил намного дальше. Несколько раз пришлось повернуть, в стороны уходили мрачные ответвления с рядами невыразительных дверей. Лампы ровно гудели. На какое-то время из звуков остался лишь этот гул и шорох шагов.

Абиссинец внезапно с кристаллической ясностью осознал, что он на миссии - на миссии вместе с двумя Шварц. От них не исходило опасности; ощущение с трудом поддавалось анализу, но в любом случае было неприятным.

Наверху, у входа, стойка дежурного пустовала. Айя наметанным взглядом оглядел углы потолка. Камер не было. На миссии Вайсс он бы заподозрил ловушку, но присутствие Кроуфорда вселяло какую-то неприятную уверенность. Пророк знал, что делает.

- Люди инициативны, - с усмешкой сообщил он, - не в воздух и не тенеподобному Наги, - Айе. - Не далее как вчера полиция затеяла собственную операцию. Внезапный обыск. Камеры вывели из строя, и их еще не успели заменить. Разумеется, ничего не нашли.

Абиссинец не ответил. Не хотелось ни слушать, ни верить. Поняв, что его игнорируют, американец умолк, но злиться и не подумал.

Чутье подсказало, что впереди кто-то есть - призрак звука, тень движения за добрую сотню шагов и несколько поворотов коридора. Айя рефлекторно потянулся к мечу и стиснул зубы, вспомнив, что оставил катану. Он не слишком хорошо стрелял, и пистолет не вселял в него той уверенности, что давала она.

- Однако, - вполголоса заметил Кроуфорд, останавливаясь. - Похоже, они собирались употребить Кудо для шоу. Невысоко же вас ценят.

- Ты ценишь выше? - почти ядовито парировал Айя.

Американец улыбнулся ему. Не получалось отвести лицо и проигнорировать этот взгляд, уже почти привычный своей ласковостью. Кроуфорд смеялся над ним - одними глазами, беззлобно и весело.

Когда это закончилось, Айя неслышно перевел дух.

- Я же здесь, - пожал плечами пророк и кивнул в сторону одной из дверей. - Наги, замки - по твоей части.

Наоэ шагнул ближе, накрыл замочную скважину ладонью. Едва уловимо щелкнул металл, и тяжелая дверь отворилась.

Фуджимия ступил в бетонную коробку, без окон, два на два метра. Напротив двери стояла узкая армейская койка. На койке лежал Йоджи и с довольным видом смотрел прямо перед собой - в потолок. Айя некоторое время созерцал его расслабленную улыбку. Потом коротко замахнулся и ударил Йоджи по лицу, поджав пальцы, костяшками.

- Э… - укоризненно сказал Йоджи через некоторое время.

Легкое презрение в глазах Наги относилось к обоим, и Брэд его хорошо понимал.

Айя обернулся.

Двое Шварц, старший и младший, ждали. Кроуфорд, в матово-сером костюме, со своим обычным непроницаемым, предельно официальным видом, казался отлитым из металла.

Человек мира стали.

- Разобрался? - спокойно спросил пророк. - Выйти будет несколько сложнее.

- Ты знал, что это случится?

- Нет.

Абиссинец не счел разумным верить. Закаменев лицом еще больше обычного, он поставил Йоджи на ноги - вопреки ожиданиям, тот смог удержаться в вертикальном положении, хоть и с заметным трудом. Айя перекинул его руку себе через шею и, не глядя по сторонам, зашагал обратно.

Он был слишком зол: на идиота Йоджи, так бездарно попавшегося и так унижавшего Вайсс… его лично перед Кроуфордом, на себя, что не может придумать хлесткой реплики, не может даже одарить шварцевского пророка достаточно презрительным взглядом - тот в любом случае снова будет смеяться, а сейчас это стало особенно мучительно. До директивы Критикер Айя надеялся быть на шаг впереди его, после - быть вровень, но уже с неумолимой ясностью понимал, насколько эти желания наивны. Оба.

Раз так, следует быть в стороне, решил он. Наблюдать. Намекая, что промахи замечены, цели понятны, насмешки уходят в пустоту.

Йоджи явно понравилась поза, в которой он оказался: плейбой уткнулся Айе носом в шею и начал со вкусом его обнюхивать. Абиссинец так дернул плечом, что пустил ему юшку. Под кайфом Кудо этого даже не ощутил.

Кроуфорд, шедший впереди, развернулся; Айя не уловил этого движения, резкого по-боевому.

Обоих Белых сгребли в охапку и толкнули в боковой коридор.

- Тихо, - одними губами сказал американец.

Наоэ успел расслабленно опереться о стену.

 

* * *

 

Служитель, высокий и тощий, с изрытым угрями лицом, помогает идти молодой девушке; вернее, тащит ее на себе. Босые ноги изредка еще переступают, свидетельством того, что девушка жива и в сознании, но голова ее болтается на груди, как у сломанной куклы. Школьная форма на груди разорвана, маленькие соски показываются невинно и жалобно, на белой коже темнеет след укуса.

У нее две косы. Две толстые черные косички и челка.

Служитель вздыхает. Ему не нравится его работа, но платят хорошо, очень хорошо, и кроме того, он боится увольняться. Отсюда не отпускают легко.

Впереди показываются охранники, трое. Один из них - добрый знакомец, не раз вместе сиживали в пивной, заливая дрянные воспоминания этих подвалов. Служитель встречается с ним глазами, кряхтит, - девица тяжеленька, так-то и голоса не подашь знакомому человеку…

Актриса в изодранной школьной форме, повисшая на плече служителя, поднимает голову. У нее цветные контактные линзы. Цвета морской волны.

 

* * *

 

Брэд успел поймать Айю за руку выше запястья и рвануть на себя.

В замедленном времени, оставляя за собой нагретый, рассеченный воздух, от одного конца коридора к другому проплыли три пули. Двум из них Фатум сулил бесславно рассеять несомое пламя, оставив лишь выбоины на оштукатуренных стенах. Третьей была предопределена самая блистательная, самая завидная для пули судьба - увеличить количество смерти в мире.

Пуле солгали.

Ей дали вкусить крови, но лелеемое зерно смерти так и не проросло, не распустилось огненно-бледным цветком.

Пробив плоть навылет, пуля утратила стремление к цели, прошла еще немного и легла на бетон.

 

* * *

 

Айя захлебнулся воздухом и на мгновение ослеп. Кроуфорд отшвырнул его за себя с такой силой, что впечатал затылком в стену. Оседая на пол, сквозь густеющую мглу Фуджимия смотрел, как американец стреляет: спокойно, почти не целясь, скупыми и стремительными движениями - откидывает голову, пережидая чужой выстрел, снова ныряет в опасную зону, чтобы снять еще одного…

Пять раз.

- Идиот, - бросил пророк, пряча револьвер. - Я точно знаю, что от вас будет польза. Но пока что проблем больше. Идем!

- Она…

- Ей много больше двадцати. И она наверняка не первый раз попала на дикого клиента.

- Я…

- Поднимайся.

Айя вынужден был принять протянутую ему руку. Он не слышал, что Кроуфорд говорит Наоэ; все силы уходили на последнее - сохранить лицо и не сползти к ногам главы Шварц.

 

* * *

 

- Наги, запри дверь, - распорядился Брэд, почти швыряя Айю в продавленное кресло.

Тот резко втянул воздух сквозь зубы: боль обожгла. Потолок колебался, голая лампочка на толстом крученом проводе делала по орбите полный эллипс, точно комета. "Сотрясение мозга", - отстраненно поставил диагноз Фуджимия, но от попытки просчитать время возвращения в норму начало так жестоко мутить, что боль показалась желанной.

Комната напоминала пункт раздачи на армейском складе. Американский военный инвентарь усиливал ощущение. На зеленом металлическом столе стояла полная пепельница, хлипкие картотечные шкафы занимали простенки. В дальнем углу, крашеная в цвет стен, молчала простая деревянная дверь, и из-за нее почти неощутимо тянуло холодом.

Кудо, передвигаясь, как марионетка в руках не очень искусного кукловода, врезался в выступ стены и мешковато осел.

- Выстрелы наверняка услышали, - проговорил телекинетик, переводя дух. Поглядел на стол, примериваясь, не взобраться ли на него посидеть, но тот казался слишком высоким. - И выходы теперь перекрыты, Брэд.

- Нет. Только служебный. Мы пойдем к парадному.

- С эти… - Наги умолк, чуть покривившись, и более деликатно продолжил, - все вместе?

- Да.

- И нас выпустят?

- Выпустят. - Кроуфорд посмотрел на встревоженного Наги и смягчился. - Во время нижнего шоу новым гостям часто становится плохо, и они уходят. Ты в порядке? Я смогу на тебя рассчитывать?

- Да, Брэд, - тот чуть улыбнулся.

Фуджимия откинулся на засаленный подголовник, прикрыл глаза и, сражаясь с тошнотой, начал сосредоточенно уменьшать радиус орбиты, по которой мчались вокруг него предметы окружающего мира. Мельком подумалось, что случится, ответь младший Шварц "нет". Тогда, должно быть, старший кивнет, сосредотачиваясь, и будет рассчитывать только на себя, вытаскивая всех троих.

Отчего-то Айя был совершенно уверен, что всех троих.

Он бы удивился этому, если б голова кружилась поменьше.

- Переждем несколько минут, - произнес Кроуфорд тем тоном, который не оставлял сомнений: разумно подчиняться, не переспрашивая. Ждать, значит ждать.

- Брэд, - сказал Наоэ по пути в глубь комнаты, - я проверю.

- Осторожно, - предупредил тот.

- Хорошо.

Брэд достал трубку, собираясь распорядиться, чтобы Хидака перегнал машину к парадному входу.

Мобильник взорвался дрожью у него в ладони.

Пророк хмыкнул, увидев неизвестный номер. Попытался угадать звонящего, но тот, очевидно, не был знакомцем - нити вероятностей летели в пустоту над серым полем, не приводя ни к кому. Но звонок не был и ошибкой: за это отвечало другое чувство.

Он принял вызов.

Сама собой включилась громкая связь. Брэд невольно отдернул трубку от уха, услышав знакомый - все же невыносимо знакомый! - подкрашенный шипением слабого динамика голос.

- Здравствуй. Рад тебя видеть.

Айя, притихший в кресле, моргнул. По всем законам логики, по всем правилам мироустройства он не должен был стать этому свидетелем. Но игра, которую затеял Брэд, успела обрести собственный разум, более коварный и изощренный, чем даже разум ее создателя, - и она, как анаконда, не желала и не могла уже выпустить попавшихся в ее объятия.

Кроуфорда точно плетью хлестнули. Он резко вскинулся, карие глаза за стеклами очков расширились. На ничтожную долю секунды в них промелькнул ужас, - чтобы тотчас смениться холодной злобой; но он был.

Той меры свободы и силы, которой обладал Брэд, люди - впрочем, немногие - достигают обычно лишь к сорока-пятидесяти годам. Это наложило на него свой отпечаток. Пользуясь всеми преимуществами физической молодости, пророк, тем не менее, выглядел намного старше своих лет.

Но в эту секунду ему было ровно двадцать восемь и ни днем больше.

- Не надеялся, что это произойдет, - сказала трубка. - Но я тебя недооценил. Или переоценил?

Говорящему нравилось перебирать вероятности. Говорящий с удовольствием допускал, что слушающий со времен их последней встречи стал опытней и сильнее, настолько, что решился мстить. Точно так же он допускал, что побежденный, отпущенный лишь из уважения к нему, не так умен, как казался, и поэтому вновь полез в драку.

- Впрочем, я действительно рад. Помнишь Джелем? С тобой было интересно.

Лицо Брэда оледенело.

У Айи холодок пробежал по спине. Он попытался представить, что могло произойти в Джелеме, и вместо этого вспомнил рыжую собаку. Собака почесывалась, вывалив язык.

Язык был мертвым и уже гнилым. В зеленой трупной плоти ползали личинки.

- С тех пор ты изменил тактику, - дружески заметила трубка под белыми пальцами, - я помню, что прежде ты очень не любил лишних. Не спорю, твои котята очаровательны. Но ведь они совершенно не ловят мышек.

Йоджи, рассевшийся на полу, хихикнул. Похоже, начинал приходить в себя; Айя подумал, что если ему светило участие в шоу, то обкалывать могли с расчетом на то, что к ответственному моменту он очнется. Что ж, тем лучше…

Рыжая собака прошла через комнату и скрылась за дверью, там, куда ушел Наги.

Здесь не было и не могло быть никакой собаки, но она была!

Человеческие глаза.

Кошки и мышки…

Абиссинец привстал, превозмогая головокружение.

Кроуфорд метнул на него гневный взгляд.

- Крыса, - одними губами произнес Айя, указывая подбородком в угол. Пытаясь сесть обратно так, чтобы не выронить мозг через глаза, он не видел движения, и только звук отдался болью во всем теле.

Выстрел разметал по стенам ошметки крысиной плоти.

- Ухх! - сказал Йоджи, вытаращившись.

- Жаль, - после паузы сказала трубка. - Впрочем, я знал, что этот мальчик лучший. Ты верно поступил, послав ко мне его. С ним было интересно.

Уничтожение крысы-ретранслятора благотворно подействовало на самочувствие Брэда. Эмоции поутихли. Айя поежился под его взглядом: к хозяйской ласке примешивались какие-то новые оттенки.

- Теперь я знаю все, что необходимо, - засмеялась трубка. - Ты задумал интересную игру. Тем приятней будет у тебя выиграть.

Кроуфорд оборвал связь, не дожидаясь, когда это сделает собеседник. Очень, очень медленно сложил телефон, вернул на место. Подумал, глядя в одну точку.

Айя сжал зубы, когда американец не торопясь, точно в каком-то боевике, наклонился над ним, упираясь в подлокотники кресла. Чеканное светлокожее лицо гайджина приблизилось; чуждого разреза глаза излучали арктический холод.

- Что ты ему сказал? - без выражения спросил Кроуфорд. "Что он с тобой сделал?!" - скрывалось за оболочкой бесстрастия, но Фуджимия не умел этого слышать. Он отвел лицо, послушно, в очередной раз пытаясь восстановить в памяти исчезнувшие события. Нодзоми, с глазами-дверцами, ретранслятор. Дверь. Коридор. Рыжая собака…

Собака пришла.

Закашляла, сплевывая личинок. Ее глаза заволакивались бельмами. Паразиты копошились в шерсти, и та вылезала клоками. Из ушных раковин стекал гной.

Была только собака.

"Я знаю все, что необходимо. С ним было интересно". И лицо Кроуфорда, вспомнившего о Джелеме. Мурашки побежали по коже. Да, он верно понял с самого начала, Шварц действительно мстят. Мацумото. За что-то, произошедшее там. Но уже не хотелось знать, за что именно. Собака знала. Собака знает теперь все, что ей нужно. Она начала разлагаться от удовольствия, скоро ей станет совсем хорошо. Что там говорил Цукиено?..

- Что ты ему сказал? - механически повторил Шварц.

- Я… - лицо Айи внезапно сделалось беспомощным, - я не помню…

Эмоции пророка уместились в один сдержанно-досадливый выдох.

А потом он встал на колени.

Айя попытался остановить его, но Кроуфорд небрежно смахнул его руки, продолжая заниматься тем, что в данный момент представлялось ему целесообразным.

Быстро и ловко расстегивать айин плащ.

- Не надо, - попросил Айя.

- Надо, - обронил Кроуфорд и пару секунд спустя добавил, - Даже Фарфарелло не лезет нарочно ловить собой пули.

Все плыло перед глазами. "Я - сам", - подумал Айя, - "я сам вызвался". Кроуфорд пророк, он знал, чем все кончится, что Абиссинца придется вытаскивать, что он не справится. Или не знал?.. Но он же не мог не понимать, что Вайсс слабее, что любой человек слабее, - и отпустил. Зачем? Чтобы показать им всю меру их слабости? Показать, насколько это опасное и безнадежное предприятие - связываться с паранормами?

Фуджимия осознал, что пытается переложить на Шварц вину за собственную опрометчивость, и задохнулся непереносимым, до дурноты, стыдом.

Локти как путами прижал к телу сдернутый плащ; тонкий хлопчатобумажный черный свитер наполовину пропитался кровью, и когда ткань треснула в пальцах Кроуфорда, на тех осталось темно-алое.

"Я знаю все, что необходимо", - сгнившая собака перхала, насмехаясь. - "Ты мне сказал".

- Это царапина, - сказал американец. - Но на ладонь в сторону - и в сердце.

- Я… виновен, - прошептал Айя. - Мацумото…

- Перестань. Не хватало мне двух Виновных, - не очень убедительно сыронизировал Кроуфорд.

- Я готов… понести…

Он смотрел вниз, совершенный в упрямом своем самоуничижении, почти как символ, художественный образ, выдумка. Любоваться им означало испытывать катарсис. Иметь в собственности… томительное чувство владельца Леонардо или Гогена…

- Фуджимия, - сквозь зубы ответил Брэд, перебив его, - принцип "падающего толкни" на моих подчиненных не распространяется.

- Я виновен, - монотонно повторил Абиссинец. - Я переоценил себя.

Кроуфорд вздохнул. Айя не видел его лица: смотрел в сторону.

- Фуджимия, - спокойно проговорил пророк. - Я очень плохой человек. Я сделал много зла и еще собираюсь. Это я тебя туда послал, желая тебе всяких несчастий.

- Что?! - Айя даже взгляд поднял, теряя художественную цельность, но становясь немного реальнее.

- Ненавидь лучше меня, - объяснил Брэд. - Это конструктивней, чем самоедство, и безопасней к тому же. Я могу тебе позволить - я знаю, как бы ты меня ни ненавидел, миссию ты из-за этого не провалишь.

И это стало последней каплей.

Плечи Айи опустились, зрачки замерли; знакомые сапфировое стекло и туман, но из сумрачной глубины уже не выступали стальные грани. Безнадежное самопредание: "делай со мной что хочешь"… Казалось, если сейчас ударить его, он даже не попытается уклониться, примет как должное.

Брэд медленно застегивал на нем плащ. Оправил воротник. Потом горловину свитера, задев пальцами теплую шею. Потом так же осторожно и неторопливо, точно обращаясь с ценнейшим произведением искусства, уложил на жесткие кожаные лацканы красные пряди. Разгладил. Айя сидел неподвижно, соглашаясь с тем, что он делал так же, как согласился бы с пощечиной.

Он не предвидел этого. Без умысла, просто по стечению обстоятельств, Фуджимия поманил его единственной наживкой, которой провидец не мог пренебречь, единственным соблазном, который не мог отвергнуть.

Подставил горло.

Брэд почти растерялся. Как волк, он не мог укусить; как человек, не мог отойти удовлетворенным.

…в полицейском управлении, даже после строжайших указаний из канцелярии премьер-министра, не собирались действовать по указке Кроуфорда. Консультации консультациями, но каждый рискованный элемент его плана они считали нужным амортизировать. Обыск в "Блаженстве", после которого Крот в порядке предупреждения расплавил мозги обоим полицейским агентам, сумевшим внедриться в структуры Института. Сам Институт. Вайсс отправили бы туда, вопреки советам, надеясь опередить и переиграть. И последствия оказались бы предсказанными - бактериологическая атака, распыление VX, взрывы в людных местах… гибель Белых отметят в документации задним числом. В связи с нестабильной обстановкой в городе.

Теперь, получив отчеты Цукиено о том, чем кончаются попытки действовать против паранормов, полиция станет осторожнее и сговорчивее. Кудо все-таки принес пользу, хоть и своеобразно.

Но рисковать Айей значило идти по краю пропасти. Отпуская упрямого Фуджимию к Мацумото, Брэд чувствовал, что поступает верно. Он привык доверять себе. В ресторане, неожиданно поймав картину, опровергавшую все, что он предощущал раньше, Кроуфорд решил, что все же ошибся. Попытки определить, в чем именно состояла ошибка, сводили его с ума.

Потому что ошибки не было.

"Я обязан Кроту", - подумал он чуть разочарованно, - "это Крот сломал его для меня. Я доволен, но, тем не менее, отомщу и за него тоже".

Последняя мысль, наконец-то, вернула все на свои места. Своевольная и злая Игра расположена к создателю; петляя в свое удовольствие, она всегда выходит на верный путь. Крот проиграл. Он пускает пыль в глаза, предчувствуя свое поражение. Это Мацумото ошибся: пытаясь унизить и устрашить Кроуфорда, лишь способствовал реализации его планов.

Прекрасно.

Просто невероятно прекрасно.

Айя не сопротивлялся, когда Брэд заставил его подняться на ноги и привлек к себе.

Жесткие, но осторожные руки обхватили плечи, не причинив лишней боли; несмотря ни на что, воля Кроуфорда по-прежнему создавала рядом с ним атмосферу спокойной уверенности. Айя прижался виском к его плечу, купаясь в излучаемых пророком холоде и свежести. Головокружение начало утихать, думать стало легче, но сделать выбор казалось по-прежнему невозможным: отстраниться, дав понять, что не намерен быть обузой, - или обнять в ответ… из благодарности. Из благодарности. Как бы это ни выглядело с позиций логики.

Айя, хорошо умевший лгать себе, все же понимал, что подпустил Кроуфорда так близко не потому, что тот хороший лидер.

Это должно было показаться унизительным. Но получалось… спокойно.

- Кроу… форд…

- Можешь звать меня по имени. Брэд.

Провидец закрыл глаза. Испытывать эмоции такой силы было физически тяжело: как идти наперерез шторму. Фуджимия забросил здоровую руку ему на шею. Пальцы левой, простреленной, вцепились в лацкан пиджака. Брэд накрыл их своими, почти баюкая Айю в объятиях.

"Тебе станет хорошо со мной", - подумал он. - "Не сейчас, но скоро. Обещаю".

- Wow! - донеслось сзади. - Kiss him!

Йоджи по мере сил реагировал на происходящее.

 

* * *

 

В окно гостевой спальни, убранной по-европейски, вливался отблеск заката, его бледнеющее розовое крыло. Окно выходило на юг, на парк Уэно; деревья, обступавшие виллу, заслоняли вид на проспект Кототоидори, пролегавший к юго-западу. Ночью движущиеся огни мерцали сквозь листву.

Расслабленная кисть Айи лежала на странице, но он давно перестал читать. На улице все еще было светло, но в этом свете мелкие и однообразные английские буквы уже стало тяжело разбирать. Он давно замечал, что зрение ухудшается. Видимо, из-за травм. Ничто не проходит бесследно. Интересно он будет выглядеть, с катаной и в очках… линзы, конечно, линзы.

И английский успел подзабыться. В пятнадцать он щеголял нью-йоркским акцентом: отец не испытывал пиетета перед классическим британским, а как банкиру, Фуджимие предстояло вести дела с людьми из Штатов.

Когда-то он думал о той, параллельной реальности. Еще до Вайсс. Айя лежала в коме. Денег не хватало. Семья Фуджимия избегала вульгарной роскоши, они жили скромно, но скромность семьи банкира малопонятна, когда по неделям питаешься растворимой лапшой и генки-напитками. Потерянный мир становился прекраснее и прекраснее; многодневные молчаливые распри с отцом, ссоры Айи с матерью, раздражающие соученики, льстивые отцовские подчиненные, - все исчезало, повседневность замещали радужные воспоминания о Гавайях и Нагано, как он летел кувырком со склона, запутавшись в лыжах, как Айя выбирала купальник… каждый миг заполняли воспоминания, как инъекции обезболивающего, как наркотики. Как всякие наркотики, они постепенно утрачивали спасительную силу, уводя к безумию.

Тогда он запретил себе вспоминать. Исключение делалось лишь для минут, когда он стоял над спящей сестрой. Так стало легче: вместо попыток сбежать от действительности - надежда.

Но Айя проснулась. А запрет на воспоминания по-прежнему действовал. Раньше Рана удерживал живым долг: месть, сестра… теперь - только инерция жизни. Думать о том, что утрачено, - нестерпимая мука, а инерция все еще очень сильна, и нелегко окажется преодолеть ее.

Книга была - непритязательный триллер, непонятно как оказавшийся в доме Шварц. Такие берут в самолет или в поезд, если нет важных дел, требующих решения по дороге, и оставляют для следующих пассажиров… Айя не смог бы ответить, отчего решил проверить, хорошо ли помнит английский. Уж не из-за того, что Кроуфорд обнимал его позапрошлой ночью.

Тем не менее, сейчас Айя снова думал о шварцевском пророке. И даже не о его планах, которые оказывались то слишком сложными, то на удивление прозрачными. Абиссинца занимала пустая и непривычно праздная мысль: а если бы они встретились в том, параллельном мире? Ран Фуджимия был бы выше по социальному статусу, чем телохранитель Такатори, чем находящийся на полулегальном положении глава группы убийц, какими бы способностями они ни обладали…

Чистейшая формальность. Айя подумал, что Кроуфорд чувствует себя хозяином жизни, а в таких случаях "чувствовать" и "быть" часто сливаются воедино.

"Ненавидь лучше меня", - сказал он, третий раз оттолкнув его от раскрытых объятий смерти. Если сосчитать все те встречи, когда он с легкостью мог сам убить Абиссинца, но не делал этого - будет намного больше.

Зачем?

"Можешь звать меня по имени".

Когда Кроуфорд, смеясь над ним, работал голыми руками против меча - и пробивал защиту… Пусть смеялся. Пусть не хотел убивать из каких-то своих соображений. Но почему он не мог выбить зубы или хотя бы разукрасить противнику скулу?! После танцев с ним Абиссинец чувствовал себя настолько раздавленным, что отсутствие ран не вызывало никаких мыслей.

Айя впился пальцами в плечи. Книга соскользнула на пол.

Бил озноб.

"Он хотел убить мою сестру", - торопливо вспомнил Абиссинец. - "Он враг. Он преследует только свои цели. Он использует людей. Умный, коварный, безжалостный враг".

Не помогало.

Он сосредоточился на мыслях об Айе, о пустой больничной кровати, о жертвенном столе. Но это из боли уже стало только памятью - она ведь очнулась, она жива. Бегает, пьет чай, целуется с мальчиками. Вместо ненависти к Шварц вспомнилось вдруг, как Айя ругалась с Гентаро. Он ей не нравился. Он был фантастически похож на Йоджи, даже очки носил такие же, только не из уличного киоска, а из дорогого бутика, и в клубы, которые он посещал, Йоджи мог попасть только под легендой официанта и с целью убийства. С Гентаро Ран и попробовал. Связь длилась неделю; девушки - обе девушки, которых он успел узнать, - не шли ни в какое сравнение. Конечно, они были неопытны, настоящую женщину не смог бы затмить искушенный юнец. И все же…

Потом, после трагедии, Айя запретил себе личные привязанности. Холодно развратничать, как Кудо, он не умел и не собирался учиться. Несколько лет жизни монахом… может быть, изнуряющий труд, пост и медитации помогают двадцатилетнему мужчине укротить плоть, но оружие, миссии в злачных местах, кровь, вечно повышенный адреналин - вряд ли способны.

Будь проклят болван Кудо. Kiss me, Brad. I like you. Так просто звучит на чужом языке.

Айя укусил себя за руку.

Хорошо. Буддийские учителя говорят, что если не можешь бороться с мыслями - не делай этого. Думай о Кроуфорде. Только не о том, как он носил тебя на руках, а о том, что ты сказал Мацумото. Это, к тому же, будет полезно.

…они все еще стояли рядом, когда вернулся Наги. Айя отпрянул, услышав реплику Балинеза, американец мгновенно отпустил его.

"Там несколько дверей", - сказал Наги. - "Все были заперты. И еще там люк на полу. Я его открыл, но крышка килограмм пятьдесят весит. Брэд, кажется, резервное хранилище здесь".

"Неважно", - ответил тот. - "Теперь его перенесут".

"А разве полиция?.." - недоуменно начал телекинетик.

"Еще рано".

Айя не мог поднять глаз и волей-неволей смотрел на плечо, к которому только что прижимался. Он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы пытаться заново возненавидеть. Мучило странное, противоестественное ощущение полной открытости: точно он стоял распахнутым настежь, точно - с содранной кожей; ветер хлестал, каждая песчинка пробивала насквозь. Он подумал, что раньше такого не было. Началось после проваленной миссии в логове Мацумото. Рыжая собака выглянула из дверей, напоминая о запрете.

Абиссинец почти не помнил, как они вышли из "Блаженства". "Гости не рассчитали сил. Сегодня шоу действительно бескомпромиссное", - со знанием дела говорил американец кому-то, и в голосе его слышалась улыбка. "Прекрасное зрелище, жаль, что вы покидаете нас", - отвечали ему.

Сейчас Балинез валялся в клинике под капельницей: по крайней мере, не добровольно кололся и психологической ломки не будет… Хидака сидел, запершись изнутри, и переживал что-то свое. Фуджимию не очень волновало, что именно. Цукиено устроился прекрасно, неизменная доброжелательность малыша оборачивалась точным расчетом; Наоэ чуть ли не на глазах у Кроуфорда повис у Оми на плече, расслабившись, и пожаловался по-своему: кратко сообщив о факте плохого самочувствия.

Айя закрыл глаза. Хотелось одного. Это было хуже всего. Хотелось снова улечься Кроуфорду в руки и впитывать исходящее от него спокойствие.

Унизительно.

До зубовного скрежета унизительно. Волна злости на себя накатила, сметая всякую слабость, заново облачая в рассыпавшийся было панцирь самообладания, жесткий и тяжкий. Айя встал, раскрыл окно и стоял на ветру, пока все тело не охватила дрожь. Помогло. Да, у него слишком долго никого не было, но это не значит, что можно терять над собой контроль. Он не терял контроля. Все это очередная забава телепата, и чертов Шульдих почти достиг своей цели. Взвинчивая себя, Айя представил, как стоит перед Кроуфордом, - о, разумеется, прийти и сказать: "возьми меня, Брэд, я сладкий", и тот, иронически вскинув бровь, ответит: "Чешется, Фуджимия? у тебя есть руки".

Айя раздраженно тряхнул головой: от отвратительной картины оказалось непросто избавиться.

Достаточно.

Больше он не станет думать об этом.

Достаточно. Сибирскому, похоже, посчастливилось так же, как ему. Следует напомнить остальным, что Шварц могут провоцировать их на что угодно. Если нельзя защититься - стоит хотя бы испортить им удовольствие. Больше он не сорвется. Не развлечет никого.

И еще он обязан вспомнить произошедшее в Институте. Это вопрос достоинства. На его счету слишком много проигрышей. Он слишком унижен, чтобы вчистую уступить еще и это.

Собака стояла наготове.

Смеялась.

Айя и без объяснений понимал, что она такое: знак на воротах, роспись Крота. Он закрыл окно и вернулся в кресло, мимоходом бросив на подоконник оброненный триллер. Нодзоми, ретранслятор с бархатными глазами, короткая темная лестница, коридор. Собака. Цепочка крутилась в голове снова и снова, - узор на девичьем платье, перила, желтый свет, - возвращаясь к собаке, живой и издохшей одновременно, которая загораживала путь.

Он не заметил, как уснул в кресле.

 

* * *

 

Рыжая собака, улыбающаяся, с человеческими глазами, с блестящей ухоженной шерстью.

Собака садится, смотрит, почесывается, вывалив черно-зеленый язык, ее пасть полна белыми личинками и слизью.

На шкуре собаки разрастаются язвы. Она слепа. Она гниет заживо - замертво, она давным-давно издохла, ее нутро съедено, на ней кормятся трупные мухи.

Лысое, серокожее брюхо вздувается. Зловоние непереносимо. Собака присаживается и начинает гадить; с нечистотами вываливаются червивые куски внутренностей.

Плоть исчезла. Смотрят пустые глазницы, волокна жил еще кое-где опадают со стучащих костей. Даже скелет отвратителен - на костях вздутия, размягчения, следы артроза и гиперкальциемии, уродства…

Хрящи высыхают и рассыпаются. То, что было рыжей собакой - теперь куча костей. Она неторопливо оседает, темнея, становится горкой праха и наконец, уходит в землю…

"Цветы", - думает Фуджимия Айя, продавец в цветочном киоске. - "Земля - могилы и цветы…"

Он ничуть не удивлен, когда землю действительно украшает зеленый побег. Узнает по листьям и кустистости: смешно было бы не узнать японскую розу, даже если на ней нет ни одного цветка. Не сезон, возможно; порывы холодного ветра говорят о том, что здесь отнюдь не оранжерея.

Он мог бы увидеть бесконечное плато с невысокими холмами, поросшими редкой сизой травой, плато под бессолнечным небом, с которого спускается и уходит обратно ледяной ветер; брошенный дом меж холмов, такой же серый, как и природа вокруг. Быть может, он рассказал бы об этом человеку, который мог объяснить, что именно Айя видел.

Но причудливый сон оставил его мгновенно, потому что в тесном коридоре Института Истины, залитом мягким струящимся светом, Абиссинец повернул направо и вышел в холл, полный людей в белых одеждах.

 

* * *

 

Брэд находился в превосходном расположении духа.

Он побеждал.

Непредвиденными бывают не только неприятности, а хорошему руководителю не приходится отдавать слишком много приказов - достаточно умело дозировать информацию. Атака на Институт Истины уже началась, но Кроуфорд не имел к ней ни малейшего отношения, в Японии царили мир и покой. Проблемы появились у французского филиала.

Япония начала интересовать Эсцет в семидесятые годы - как экономический лидер Азии и один из лидеров мировой экономики в целом. Работать здесь было тяжело, во многом из-за диссонанса культур. Форсируя деятельность в финансово-дипломатической сфере, резидент неизбежно терял идеологическую благонадежность; оставаясь верным учению, терпел неудачи. Налаживание контактов с приверженцами секты Ничирэн дало определенный положительный эффект, но с ними следовало быть особенно осторожными. При общей милитаристской и империалистической направленности доктрин, одинаково приправленных мистикой, Ничирэн во главе грядущего совершенного мира ставила страну Ниппон, а не содружество Старой Европы.

Тем не менее, к концу восьмидесятых большинство спорных вопросов разрешилось, и дальневосточное направление стало одним из ведущих. Здесь сложились максимально комфортные условия для проведения обряда: достаточно близко к ключевым энергетическим точкам, останкам древних цивилизаций, в то же время - к одной из технологических столиц планеты.

И был провал.

Треск этого провала отдался эхом по всей планете. Центр стремительно утрачивал влияние на периферию, организация рассыпалась, как трухлявый пень от хорошего пинка. Мощное ближневосточное направление почти целиком растворилось в Аль-Каиде: работать в арабских странах, не исповедуя ислам, было невозможно, а уровень фанатизма оказывался примерно одинаков. Изначально слабые южноамериканское, африканское и русское отделения исчезли. Северная Америка удержалась чудом, однако Кроуфорд подозревал, что для ЦРУ Эсцет - такая же фигура на доске, как для него Критикер. Хорошее финансирование спецслужб заменяет любые паранормальные способности агентов.

Брошенная и осиротевшая Азия через некоторое время доверилась Кроту.

По официальной версии, специалисты Института проводили многочисленные исследования и на них обосновывали уникальные способности, появляющиеся у людей в результате занятий духовной практикой. Например, читать мысли, левитировать небольшие предметы, угадывать скрытое с точностью до 99,9%, видеть раскрытой ладонью, зажигать на расстоянии спички… Это был великолепный символ веры, притягивавший честолюбцев в сети Учителя, и на далеком Востоке Институт Истины мог себе это позволить. Насколько было известно Кроуфорду, в Южной Корее филиалу даже был выдан грант.

Но Европа принадлежала ордену несколько сотен лет. Мацумото подвела собственная сила. Он захотел Европу, и обрубленные щупальца начали шевелиться, потихоньку подтягиваясь к блаженствующему Учителю.

Человек, всерьез решивший заняться завоеванием мира, должен внимательнее относиться к выбору агентов влияния. Хватило пары звонков, чтобы пауки в банке встрепенулись и обратили внимание на одну из бесчисленных восточных сект, у них под носом, во Франции, нарушавшую их вечную тайну и монополию.

Дикая ярость сплотила Эсцет и Розенкройц в едином порыве. По счастью, действовали они разумно. Наркоконтроль, налоговая полиция и банды арабских иммигрантов, прицельно забивавшие последователей Светлого Учения под чутким телепатическим руководством.

Все швейцарские счета Института, на кого бы они ни были оформлены, заморозили. И вот это-то причинило Мацумото не только моральный ущерб.

Фицджеральд описывал это с неподражаемым британским юмором. Брэд перечитал его e-mail два раза: вначале уясняя информацию, потом просто наслаждаясь слогом. Старик не изменял себе. В длинном постскриптуме он с большой теплотой осведомлялся об успехах своего воспитанника. Профессор был человек немного взбалмошный, но незлой; когда-то он близко к сердцу принял просьбу Кроуфорда позаботиться о Наги, а своих от чужих Фицджеральд отделял, игнорируя любые формы общественного договора. Он мог себе это позволить.

Брэд подумал, сделал приписку и переслал письмо Наги. Профессор выдержал достаточно общий тон, Наги будет интересно ознакомиться с письмом и приятно узнать, что о нем помнят. Пусть он напишет. Фицджеральд поймет молчание Кроуфорда: ответ обязан быть достойным, а для упражнений в эпистолярном жанре нужно много времени и соответствующее настроение, которых у Брэда нет.

Он уже принял меры для того, чтобы блокировать местные финансовые потоки. Очень осторожно: пусть след ведет к кому угодно, кроме него. Теперь следовало выждать, когда у Мацумото останутся лишь лично преданные сотрудники, они всегда уступают в качестве работы высокооплачиваемым специалистам.

И все же опасность нельзя недооценивать. Последний, решающий удар будет сопряжен с громадной затратой усилий и личным риском.

Здесь его большую игру сменяла маленькая Игра.

Фуджимия.

Брэд был совершенно уверен, что виденное произойдет. То видение, которое и побудило его начать игру, тонкая камея мести, бриллиант уникальной огранки, - воплотится в реальность. Айя сделает то, что от него требуется. Неважно даже, вступят ли они в физическую связь; это не играло ключевой роли, хотя в предполагаемой цепочке событий имело место. Но теперь, понимая, что может оставить все как есть, что выбор - целиком вопрос его желания, Брэд спокойно признавался себе - да. Он хочет Айю. Изломанного, замкнутого упрямца, злую азиатскую тварь с каменным ртом и свинцовыми глазами. Приз, который будет получен заранее и станет залогом выигрыша. Игра утратила бы добрую половину своей прелести без этой пикантной детали.

Брэд находил обоснование рациональным, хотя по сути оно являлось самоуспокоением. Третьим участником Игры выступала она сама, и, теша игрока обманным приемом, в действительности не намеревалась упрощать себя чистой победой.

 

* * *

 

В комнате пахло Кроуфордом. Состоятельным, ухоженным молодым мужчиной. Дорогой туалетной водой, горьким шоколадом для файф-о-клок по-английски. Чужой страной.

Абиссинец прислонился к косяку, волевым усилием замедляя пульс. В рабочем кабинете главы Шварц царила атмосфера полного спокойствия - и не предбоевого, чего можно было бы ожидать, а безмятежного, граничащего с уютом. Мягкие складки штор, темное дерево шкафов с резными накладками, нежно-сливочного оттенка чехлы на креслах. Неуместность и несоответствие. Человек, явившийся сюда с деловым разговором, почувствовал бы себя растерянным.

Пророк сидел за рабочим столом вполоборота и что-то читал. Подумалось, что для успешной маскировки ему достаточно переодеться. Без привычного делового костюма, в мягких брюках и клетчатой рубашке, Кроуфорд мигом стал непохож на себя.

Он обернулся, положил книгу на стол - страницы поднялись веером…. На лице американца не явилось и тени удивления, когда после его ровного, почти добродушного "входи" в дверях показался Вайсс. Ждал?

Это тревожило.

Айя заранее решил, что воспользуется предложением звать его по имени, но выговорить впервые оказалось труднее, чем думалось. Он раза три сказал мысленно "Брэд", и все равно вырвалось:

- Кроуфорд. Я не помешал?

- Я не занят. Кстати, я разрешил по имени.

- Извини.

- Не извиняйся, - пророк встал и направился ему навстречу, - не хочешь - не надо.

- Брэд.

Вознаграждением стала улыбка.

- Ран, - проговорил Кроуфорд и объяснил, - я читал досье.

Айя отрицательно покачал головой.

- Не надо.

- Хорошо, - легко согласился пророк. - Айя. Рад знакомству, - на секунду рука японца оказалась в плену его пальцев. - Чем обязан?

Он остановился слишком близко; привычная дистанция для американца, должно быть, но он долго прожил в Японии и хорошо знает обычаи… Айе приходилось смотреть снизу вверх, откидывая голову. Это было почти неприятно, заныла царапина на плече, мышцы живота сжались: близость настораживала. Чувство противостояния возвращалось; в подвалах развлекательного центра, в минуту неестественной слабости, он сумел прижаться к груди чужого, но то состояние безвозвратно ушло.

Абиссинец успокоился. Он испытывал себя, решив переговорить с Кроуфордом один на один: это был поединок не с провидцем Шварц, а с собственным позорным бессилием и еще более позорными желаниями. Фуджимия Ран выиграл его. Напряжение отпустило.

Перед ним стоял сильный, умный, недобрый, совершенно безопасный человек.

И ждал.

- Я вспомнил, - сообщил Айя бесстрастно. - Институт.

Кроуфорд подумал, что его это мучило. Настолько, что Айе даже не пришло в голову, что он, в сущности, и не знал ничего нового и полезного для главы Института. Возможно, стоило сказать ему, что Мацумото блефовал… Но тогда у гордеца Фуджимии не нашлось бы разумного повода явиться сюда. Руководствоваться одними лишь эмоциями для Айи немыслимо. Почти так же, как для Брэда.

Он сделал приглашающий жест и сам прошел к рабочему столу. Включил принтер; дотронулся до трекпойнта, будя ноутбук. Маленькие свидетельства рабочего настроения успокоят гостя.

- Хорошо, - деловым тоном сказал Брэд. - Садись. Я слушаю.

Айя опустился в кресло, глянув исподлобья. Он как никогда походил на собственное оружие, прямой и строгий; черная футболка и слишком яркие волосы оттеняли бледность кожи. Темные глаза нервозно блестели. Брэд любовался им, отмечая, что пристальный взгляд уже не вызывает злости и раздражения. И то, что собеседник стоит, опершись о стол, вынуждая смотреть на себя снизу вверх - тоже.

- Я говорил с Бомбейцем, - глуховато, после затянувшейся паузы проговорил Фуджимия. - Он дополнил план здания. Это двадцать процентов. Но меня довели до центрального зала.

Кроуфорд оценил это. Не "я дошел" - "меня довели".

- Меня ни о чем не спрашивали, - хмуро продолжал Абиссинец, уставившись на однотонный ковер, скрывавший плашки сибирского кедра. - Я не знаю, что он взял у меня из головы. Он телепат?

- И это тоже. Так что ты хочешь сообщить мне лично? - строго спросил Брэд, и едва не улыбнулся, почувствовав, как Айя неслышно переводит дыхание, собирая волю в кулак.

- В здании множество людей.

- Около девятисот человек.

- Они свободно по нему передвигаются. Я видел, что у всех… одинаковый взгляд. Как у Нодзоми. Дети, взрослые, вели себя по-разному, говорили по-разному, но взгляд был один.

- Ясно.

- Они все - ретрансляторы? - помедлив, спросил Айя.

- Нет. Неполные аватары. Я думаю. Хотя теперь я не уверен, что правильно оцениваю возможности Мацумото.

Айя поднял лицо. "Я не вызывал тебя на откровенность, - говорил сумрачный взгляд, - ты сам решил".

"Я уважаю своих подчиненных, - ответил взгляд, охлажденный оптическими стеклами. - Уважаю тебя. Вайсс. Считаю честность лучшей политикой".

Фуджимия принял ответ.

- Крыса, - сказал Брэд. - Крыса в подвале "Блаженства". Использовать в качестве ретрансляторов животных - обычная практика. Но чтобы такой ретранслятор создать, нужно время. Мацумото либо стал еще сильнее, чем был, либо знал, где и когда мы окажемся.

- Он может… видеть будущее? Как ты? - Слова звучали музыкой: под ненадежным прикрытием делового тона таились опаска и восхищение. И еще - окончательное признание его союзником. Путь к доверию заканчивался через пару шагов.

- Раньше - не мог.

- Ваши способности усиливаются? Со временем?

- Редко. Но последний раз я встречался с ним в Пакистане. Он побывал в Гималаях.

- Это что-то значит? - подозрительно спросил Айя. Брэд подумал, что осмысленный взгляд Фуджимии заставляет переоценивать его эрудицию. Японцы вообще очень далеки от индийской мистики, а тем более от ее извращенного европейского варианта. Мацумото - исключение…

- Есть легенда, - кратко объяснил Кроуфорд, - о том, что в Гималаях находится, скажем так, некое место, пребывание в котором усиливает паранормальные способности. Его очень многие искали и до сей поры никто не нашел. Или нашел, но не рассказал.

- Он мог найти?

- Нельзя отбрасывать этот вариант.

Айя задумался, скосив глаза, и в его облике снова проступило что-то совершенное, отстраненное и очень спокойное: произведение искусства. "Цветок сливы в заснеженном лесу", - вспомнил Брэд, вновь почувствовав себя очарованным гайджином, находящим в чужой культуре смысл, которого там, возможно, нет. Он размышлял об этой особенности восприятия, когда очередная реплика, довольно неожиданная, привела его в восхищение:

- Кроу… Брэд, а он не мог просто оставить крысу следить за резервным хранилищем?

При полном незнакомстве с пси-технологиями догадка свидетельствовала о многом. "Он умен", - с удовольствием подумал Брэд. Игра демонстрировала не только изящество комбинаций, но и эстетическое совершенство. Кроуфорд с трудом удерживался от того, чтобы начать угадывать ближайшее будущее. Можно было его спугнуть.

- Скорее всего, так, - ответил он и улыбнулся самой теплой из арсенала своих улыбок. Та произвела впечатление - Айя растерянно моргнул и незаметно для самого себя стиснул в горсти льняную ткань кресельного чехла.

Собеседников разделяло не менее двух шагов, но это было даже меньше, чем в ту минуту, когда Айя обнимал Кроуфорда, потому что сейчас он находился в твердом рассудке и раскрывался по своей воле. Брэд не собирался торопить события; очередная ступень преодолена, его называют по имени, больше не смотрят волком… восхищенно смотрят и теряются под его взглядом. Достаточно. Можно закреплять успех, совместив приятное с полезным.

- Люди инициативны, - сказал он. - А неполные аватары - нет. Это вносит определенные коррективы.

Сверхплоский ноутбук глянул белизной раскрытого файла. Брэд как раз занимался составлением очередной схемы, учитывавшей новые данные. Спустя минуту принтер в углу зафыркал, пропуская сквозь себя лист за листом.

- Что ты делаешь? - спросил Айя; вопрос логически следовал из всех событий последних дней. Не случись их, Фуджимию интересовало бы лишь позволение уйти.

- Сейчас распечатаю, - доверительно сказал Брэд, не поднимая глаз. - И попробую что-нибудь рассмотреть.

- А… как? - неуверенно, смущенный собственным любопытством, спросил Айя.

- Потом расскажу, ладно? - принтер щелкнул и затих. Брэд непринужденно опустился на колени и стал раскладывать распечатки по ковру. Даже не глядя, он хорошо представлял выражение лица Айи, для которого фактически устраивалось шоу. Брошенный вскользь взгляд подтвердил догадки с лихвой: тот смотрел почти зачарованно.

Абиссинец должен был чувствовать себя лишним, но не чувствовал. Кроуфорду явно нравилось его присутствие, он не собирался его отсылать, а Айе не хотелось уходить. После недолгой борьбы с собой он решил, что покинет кабинет, как только появится повод. Повода не было. А Шварц вел себя не как победивший противник, даже не как хозяин. Как… равный? Айя понимал, что с его стороны это жест доброй воли, отнюдь не признание. "Я точно знаю, что от вас будет польза", - сказал Кроуфорд, но пока что пользы от себя не видел сам Айя.

Шрифт был настолько крупный, что, даже не вставая с кресла, удавалось прочесть все написанное. Не удавалось найти смысла - отдельные слова, даже не фразы; адреса, названия организаций, фамилии… оглавление без содержания. Брэд наклонился, поправляя лист, расстегнутая до середины груди рубашка повисла, и Айя невольно уставился на мощные пластины грудных мускулов американца - дальше, в тени, угадывались литые квадратики пресса. Кроуфорд уже стал руководителем, но еще не перестал быть бойцом; он фантастически тренирован, он голыми руками останавливает удар меча и ловит стрелу, он обладает огромной физической силой и паранормальными способностями…

Почему Айя еще жив?

"I like you!"

Абиссинец сглотнул, давя внутреннюю дрожь. Не выдать себя. Не унизиться. Уйти…

- Такой объем информации трудно охватить в уме, - спокойно объяснил Брэд, точно помогая ему вернуть самообладание, - если видишь все зацепки, то легче.

Айя отошел к столу, чтобы не мешать ему. Невольно бросил взгляд на открытую страницу книги. "…интенсивная аппликация политических технологий происходит параллельно с освоением родственных медийных технологий, реализацией развитого информационно-пропагандистского обеспечения с полноценным использованием потенциала…" Дальше английские слова сливались в непроходимое болото, в котором редкими островками проглядывали осмысленные фразы.

"…реализация нетрадиционной схемы безналичного денежного трансферта Hawala…"

Hawala. Слово встречалось на одном из листов, устилавших пол. Айя попробовал осмыслить это совпадение, но известного было слишком мало.

Кроуфорд выпрямился. Скрестил руки на груди. Он стоял над черно-белым ковром сплошной информации, с идольским видом, холодный и сверхъестественный. Красивый. Фуджимие представился еще один параллельный мир. Тот, в котором он бы родился паранормом, способным встать рядом. Брэд был явно поглощен тем, что считывал и, возможно, видел внутренним взором, и поэтому Айя позволял себе смотреть на него.

Серебряная цепочка на крепкой шее. Как будто под христианский крест, но без всякой подвески. Почему-то раньше Айя не замечал ее. Он смотрел, чувствуя на языке металлическую прохладу и солоноватый вкус серебра.

Американец медленно поднял руку и потер лоб.

…выражение, прежде не виденное, которого, казалось, это лицо вообще не способно было принять. Точно он испытывал глубочайшее сострадание к тем, кого видел…

Темнело. Плотные шторы добавляли чернил в наступавшие сумерки. Подумалось, что распечатки плохо видны; Абиссинец совершенно беззвучно, как умел это делать, прошел по комнате и включил верхний свет

Брэд чертыхнулся сквозь зубы.

Айя вздрогнул от ужаса.

- Что? - беззвучно спросил он.

- Слишком много, - Кроуфорд снял очки и сжал пальцами переносицу. - Слишком. Это выматывает.

Он прошел к креслу прямо по распечаткам. Ноющая боль иглами вонзалась в виски. Техническая ошибка, слишком широкое поле. С чего это он, точно ученик-первогодок, начал ошибаться в технике? Не нужно было подключать действия зарубежных партнеров, следовало ограничиться только самим Институтом и его сетью в Канто; этого более чем достаточно для эффективного прогноза…

Айя смотрел расширенными глазами.

Глухо проговорил что-то, и - щелкнула ручка двери. Пророк не стал напрягаться, угадывая, что Айя решит и подумает: в любом случае позади еще один волосяной мост, и на сей раз ошибки не было. Порой излишнее мастерство вредит Игре, подобно тому как бронзу и медь не следует полировать до блеска… а к месту проявленная слабость стоит тысячи сил.

Брэд чуть улыбнулся, закрыл глаза и начал медитировать на собственную боль, добиваясь примирения с нею.

А потом его молча тронули за плечо.

Он успел удивиться, что не заметил чужого приближения, успел понять, что ждал его, неосознанно все же ощутив ближайшее будущее, стопроцентную вероятность; успел мысленно улыбнуться ироничной Игре, прежде чем удивиться заново, по-настоящему, - потому что этого он не видел.

Стакан воды.

…и таблетка в ладони.

Айя вздрогнул, но не отстранился, когда пальцы Кроуфорда осторожно обхватили его запястье. Брэд наклонился и взял таблетку ртом; кожа под губами показалась прохладной и жесткой. Короткий резкий вдох свидетельствовал, насколько Айя напряжен и растерян, и все же ни малейшей попытки сопротивления не последовало. Брэд успел отрефлексировать выброс в кровь эндорфинов, но укрощать внезапно разбуженные эмоции не пожелал. Пульс участился, в комнате стало жарко, головная боль исчезла мгновенно, сметенная ускорившимся кровотоком.

Можно было понять и раньше. Не разыгрывать последнее действие. Он уже несколько дней как готов, согласен, послушен, его добыча, фигура на его доске, идол из слоновой кости, злой божок-ками с самурайским мечом. "Мое!" - пела кровь англосакса, колонизатора, белого волка, умеющего чуять сквозь время; с той минуты, когда швырнул его через плечо, засмеявшись, - неумелый, самонадеянный, глупый мальчик, - мое! Сколько раз мог убить его? Не приложив ни малейших усилий, убрать из одной аккуратности, и останавливало лишь полуосознанное желание поиграть…

Когда началась Игра?

Об этом лучше подумать потом.

Брэд неторопливо допивал воду, не выпуская вверенной ему руки. Айя стоял неподвижно: то ли не знал, что делать дальше, то ли не решался что-либо предпринимать. Смотрел вкось. Кроуфорд медлил, давая ему время переменить решение; пусть соприкосновение рук - однозначный ответ, настаивать и применять силу было бы грубейшей ошибкой. Наконец, он обнял Айю за бедра и потянул ближе. Тот ждал этого: с готовностью разрешил посадить себя на колени, забросил руки на плечи и даже, привстав, ткнулся в висок Брэда сухими неразомкнутыми губами. Здесь страстный порыв окончился, но и такая горячность уже изумляла.

- Анальгетик... - полушутливо шепнул Брэд.

Айя спрятал лицо у него на шее.

Кроуфорд не спешил. Церемония удовольствия и триумфальная церемония вместе; как не смаковать каждую деталь… и терпким вином из драгоценного хрусталя не утоляется минутная жажда. Конечно, Айя никогда не был ему врагом: враг Кроуфорда - это слишком ответственная должность. Но он его ненавидел, пытался убить, был чертовски упрям, высокомерен и пьяняще красив. Вполне достаточно, чтобы получить удовольствие от победы как таковой, еще не попробовав добычу на вкус.

Руки Брэда знакомились с настороженным телом: бедра под грубой джинсовой тканью, плечи под скользкой синтетикой, теплая шея над воротом, щекочущие волосы. Уверенные ладони обняли шею японца, вынудив подставить лицо для поцелуя: веки плотно сомкнуты, губы сжаты, уголки их опущены.

Многие думают, что Дар пророчеств делает жизнь пресной: скучно проживать то, что уже случилось в видениях.

Это не так.

Это лиса из басни говорит, что виноград зелен.

Кончиком алой длинной пряди, как кисточкой, Брэд провел по губам Айи, и они раскрылись.

Держать его на коленях было изощренным наслаждением. Только вспомнить: вот он, худой и жесткий, облаченный в темное, похожий на собственный меч в ножнах, стоит, равно готовый к победе и смерти, и ничто не в силах смягчить холод этих железных глаз… вспомнить, полюбоваться, и долго целовать его, играя с несмелым языком.

Холодные пальцы коснулись щеки Брэда. Тот оторвался от податливого жаркого рта и начал ласкать губами ладонь. Айя потянулся к нему, глядя из-под ресниц почти недоуменно. Не ожидал нежности? Когда унизить и причинить боль настолько легко, развлечься этим может лишь человек неумный.

Брэд обнял его крепче; почувствовав себя раскованней, Айя целовал его сам.

- У тебя были раньше мужчины? - вопрос был мягок и сопровождался теплым выдохом в шею.

- Да, - признался Айя, почему-то с явным беспокойством. - Один… Но я… я был seme. Обычно.

"Занятно", - подумал Брэд. - "У него нет и тени сомнения, что я буду сверху. В культуре это, что ли, - кто главнее, тот и имеет? Или сам хочет так?.." Ему не нравилась рецептивная роль, потому что она заставляла сомневаться, кто из двоих хозяин, а Шульдих ухитрялся брать и иметь, даже будучи снизу. Брэд соглашался с равноправием и не более того, но здесь-то о нем речь не шла даже вскользь.

- Я мало что умею… - смущенный шепот заставил его улыбнуться.

- Не страшно.

Раз уж Фуджимия уверенно собирался лечь под него, не стоило вносить элемент неожиданности…

Айя извивался у него на коленях, пытаясь прижаться еще теснее. Не открывая глаз, молча, уже не вздрагивая от прикосновений - любых. Брэд, запустив руки под футболку, ласкал его напряженную спину, впалый живот, грудь, задевая сверхчувствительные припухлости сосков. Хотелось стащить майку вовсе и попробовать их губами, заставить отвердеть; Айя определенно не станет возражать… немного ниже дополнительного воздействия уже не требуется, эрекция восхитительна и столь же упряма, как ее обладатель. Пальцы Брэда пощекотали бархатистую кожу над пряжкой ремня, опустились ниже и сжали выпирающий под джинсами член. Айя вцепился в плечи любовника и замер, приоткрыв рот. Искусанные губы порозовели, дыхание было глубоким и частым.

У Брэда стояло, как у дьявола на шабаше.

Идеален. Идеален. Без намеков и уговоров, без телепатии и неизменного "будешь должен", без болтовни и шуточек, - все только так, как хочет он. Почти все. Его партнеру должно быть хорошо, и это должно быть видно и слышно. "Желаю кошачий концерт, Абиссинец", - мысленно улыбнулся Брэд.

Из кабинета в спальню вела отдельная дверь.

 

* * *

 

…веки, лоб, виски, уши - неторопливые, легкие прикосновения заставляют вздрагивать и напрягаться: почти больно, трудно дышать; Айя слишком остро чувствует, но сделать с этим ничего нельзя… Он смаргивает, щекоча ресницами губы Кроуфорда, вздыхает с полускрытой досадой и позволяет закрыть свой рот поцелуем, - все-таки лучше так…

Когда черноволосая голова едва ли не смиренно склонилась над его рукой, горячий рот припал к ладони, и язык скользнул вдоль линии сердца, - мороз подрал по коже. С самого начала он верно понимал происходящее. И так старательно изобретал объяснения. От чужого, опасного, сильного, желанного человека перед ним исходил жар, а не холод, и это казалось странным, точно он успел привыкнуть к другому. К иному обличью твари тьмы… Теплые пальцы, охватившие запястье, просили, а не приказывали. "Я могу уйти", - подумал Айя, оценивая взаимоисключающие желания обнять и потереться и выйти охладиться: первое было нестерпимо, второе порождали гордость и привычка к самоконтролю, и его тоже не получалось легко отбросить. - "И пожалею об этом. Если я сейчас пойду трахаться с ним, об этом я тоже пожалею. Ему нельзя доверять. Я не стану ему доверять…"

Брэд поставил пустой стакан на тумбочку и поднял глаза. Если бы он приказывал, требовал, настаивал, еще как-то помог Рану справиться с этим...

Он только просил.

"I like you!"

"У меня слишком долго никого не было".

Вместе с решимостью накатила дикая слабость.

...влажные звезды летят в распахнутое окно. Все заканчивается - в чужой спальне, на застланной кровати, поверх покрывала. Брэд опускается на колени перед сидящим Айей - точь-в-точь как подвале "Блаженства". На миг вспоминается начало: о чем он только думал, что могло быть наивней желания переиграть его… в чем? Раскусить коварный план? Просто понять? Мотивы, стремления, образ мысли…

…заканчивается здесь. Зубы стучат, и он прихватывает ими губу, но тут же вынужден отвечать на поцелуй, глубокий и долгий. Айе кажется, что в этот вечер он нацелуется за годы, которые разучивался делать это. Он отвык. Ему уже слишком, уже, а они даже не успели раздеться…

"Oh boy!.. да ты кусаешься, охотник света..."

"Извини...", - шепчет Абиссинец и слышит смешок. Пророк улыбается по-хорошему, и глаза у него теплые. Тот самый ласковый взгляд, знать бы, отчего он когда-то так раздражал. Повинуясь требовательному объятию, Айя наклоняется, подставляет шею; невольно дергается, когда Брэд прикусывает мочку уха с сережкой-гвоздиком, и сам внезапно уступает давнему желанию - проводит языком по серебряной цепочке, вкус нагревшегося металла мешается со вкусом кожи... Кроуфорд захотел принести его сюда на руках, и Айя согласился доказать таким образом свою покладистость, он все равно уже сидел на его коленях, позволяя делать с собой все, что угодно… неприятно чувствовать себя игрушкой, но реакция на прикосновения ненормально сильная: голова идет кругом, изголодавшееся тело ноет от возбуждения, мучительно тесные джинсы, кажется, вплавились в горящую кожу, - чертов гайджин издевается над ним, он что, хочет, чтобы Ран Фуджимия его умолял?..

Брэд не без труда оторвался от добычи, заметив, что одуревший от переизбытка тактильных ощущений Айя уже не отвечает, только подставляется ему, болезненно щурясь. Подумалось, что с его застарелой фобией близости, должно быть, остается лишь терпеть натиск, стиснув зубы.

- Я слишком тороплюсь? - удрученно спросил Брэд.

Айя ответил не сразу; почти смущенно заглянул в глаза и потупился, признаваясь:

- Мне хорошо.

…горячие пальцы пробегают по обнаженному телу, за ними следуют губы, слишком быстро, слишком много прикосновений… Американец торопливо сдирает одежду, и когда их тела, наконец, переплетаются, и чужая тяжесть втискивает в атлас покрывал, Айю сотрясает нервная дрожь, - он вжимается в Брэда и обвивает его ногами, сам не веря, что делает это. Неслышно, разочарованно стонет, когда тот приподнимается, рассматривая его.

Красноволосый восхитителен: расширенные зрачки, заалевшие щеки, гладкая кожа блестит от выступившей испарины, как от ароматического масла. Запах его тела сводит с ума куда успешнее афродизиаков… Запертое в горле дыхание. Мокрые ресницы. Он жмурится, отказываясь видеть, осязания с избытком хватает, чтобы сойти с ума. Член прижался к животу, кажется, тронь - зазвенит.

Айя кончил почти мгновенно, стоило приласкать его ртом.

- Это не все, - предупредил Брэд, целуя чувствительную изнанку бедра.

Японец прерывисто вздохнул и развел ноги шире, сгибая колени. Приготовления длились так долго, что его запястья не раз ловили, отталкивали руки от перенапряженной плоти, не позволяя достичь удовлетворения самому; наконец, он еле слышно прошептал:

- Я должен просить?.. - и, не дождавшись ответа, выговорил, - пожалуйста…

Американец одним упругим движением вошел в предложенное ему тело; Айя, сжимая зубы, перекатил голову набок, давя крик.

Приходилось прижимать его голову к подушке, ловя влажные губы, - так он метался, холодный Фуджимия, вскрикивая и скуля; идеальный любовник, принимающий все, растворяющийся в воле и желании Брэда, в собственном наслаждении. И когда он, подводя Айю к точке счастья, заставлял его стонать в голос и выгибаться, когда чувствовал приближение собственного оргазма, глядя в невидящие горячечные глаза, когда притягивал Абиссинца к себе, измученного, покорного, засыпающего, то уже понимал: никогда удовлетворение плоти не сопровождалось таким количеством эмоций. Необъяснимо с точки зрения логики, - он получил красивое тело, хороший секс и немного пищи для самолюбия, не более того.

Физическое соединение не сделало близость более полной. Не их близость. Айя отдался ему еще до того, как они впервые поцеловались, и даже до того, как обнял его. Когда позволил застегивать на себе плащ; прикосновения интимнее не существовало. Секс не вносил нового смысла, только наслаждение. Это было правильно.

Игра собиралась бросить карты на стол, и провидец угадывал в ее руках флеш-рояль.

 

* * *

 

Итиро молился.

Было начало одиннадцатого часа, становилось совсем темно. Из экономии половину ламп выключили. Местами мрак сгущался настолько, что озера тьмы казались входами пещер, провалами в бездну, где таились сонмища демонов.

Проходя вдоль стены склада, Итиро каждый блок, из которых она была сложена, отмечал одной из фраз длинной молитвы. Блоков было ровно столько, сколько фраз. Совпадение, казалось, несло в себе какой-то особенный смысл.

"Человек смертен", - шевелились обметанные губы, - "человек непременно умрет. Человек обязательно умрет. Я иду к высшим мирам. Страдания одолевают меня. Я иду вслед за учителем".

Итиро молился, потому что ему было страшно. Третий месяц он выдерживал практику "святого безразличия" одновременно с практикой "благородного бодрствования", он уже не раз проклинал свою самонадеянность, из-за которой взвалил на себя этот страшный груз, но в нем еще оставалась воля и силы. Он не намерен был признавать поражение и вновь опускаться на низшую ступень.

Тем более, что чувствовал, какие плоды приносит добровольная пытка.

Поэтому-то и боялся.

Он слышал. Днем порой казалось, что он ничему не научился, совсем не продвинулся на пути познания, и все перемены сводятся к тому, что он сильно изголодался, невыносимо хочет спать и уже несколько недель как простужен. Лишь воспоминания об Учителе поддерживали его тогда. Но ночью, когда тьма мешала обыденному зрению, Итиро начинал слышать. Тогда его вера усиливалась бесконечно. Появлялись новые силы, возобновлялась решимость.

"Учитель - единственный, кто жаждет спасти меня. Ради спасения я буду жертвовать всем".

Шорохи, шаги, скрипы. Дыхание, шелест, стук. Бессветные пятна приглашали к бесчисленным адам мира. Итиро слышал, как демоны собираются вокруг. Сам себе он казался свечой, колеблющейся от черного ветра. Чем сильнее стремление к свету, тем злее демоны, терзающие человека. Неописуемо трудно совладать с ними.

"Все, чем я владел раньше и владею сейчас, было создано грязными поступками", - почти вслух проговаривал он. Священные эти слова сходили с уст каждого, но в устах Итиро они были правдой, правдой! И оттого молитва всякий раз проникала до средоточия сердца, подобно яркому лучу. - "Я должен искупить эту карму. Я буду жертвовать на пределе возможностей".

Он, Итиро, которого прежде звали иначе, но это неважно, он был не просто мирянином, погрязшим в быте, в недолгих радостях и бесконечных страданиях иллюзорного мира. Он был преступником, и корыстные цели преследовал, идя впервые в Институт Истины. Он наслушался рассказов о чудесах, смотрел видеозаписи, но все же грубо насмехался над Учителем, - до тех пор, как один из его приятелей, лихих молодчиков, не стал смиренным учеником. Тогда человек, живший раньше в теле Итиро, сильно прогневался, и в гневе, в гордыне своей решил, что должен увидеть человека, который называет себя Учителем. Уж он-то раскусит этого шарлатана, вдосталь посмеется над ним, и все станет как прежде.

Аудиенция стоила больших денег. Но у тогдашнего Итиро они были.

- Любыми способами и во что бы то ни стало я совершу великое пожертвование, - прошептал он. Слова молитвы содержали высокую истину.

Он не мог описать, что видел и чувствовал, что слышал и осязал, стоя под высоким куполом, голубым, словно небо материального мира, но много светлее и чище. Воздух полнился дивными ароматами, словно каплющими из миров блаженства, потому что им дышал Учитель. Это сверхъестественное, бесконечно изменяющееся существо говорило с Итиро - безмолвно, проникая глубоко в его разум с божественной нежностью. Все цвета, оттенки, образы, звуки и смыслы соединялись, чтобы снова и снова ткать немыслимо прекрасный плотский облик. Но милосердие, чистое сострадание, свет доброты, который излучал Учитель, притягивал к нему сильнее физической прелести.

Итиро стал новым человеком. Словно благословенный дождь смысл всю грязь, налипшую на его душу за годы жизни. Итиро принял новое имя, оставил дом, пожертвовав все средства на доброе дело, и стал служить Учителю.

Он недолго занимался раздачей листовок и расклейкой объявлений - ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы смирить дух. Сильный, опытный, тренированный, умеющий убивать, он мог принести Добру больше пользы.

Итиро тренировал бойцов армии Добра. Но он не хотел пренебрегать самосовершенствованием и испросил разрешения предаться "благородному бодрствованию". Тогда его перевели сюда, на охрану одного из важных объектов. В подчинении у него, точно в прежнее время, было несколько человек, и соблазном становилось - приказывать, видеть послушание. Но Итиро хорошо помнил наставления старших учеников. И свет Истины, единожды виденный им.

Он обогнул здание, выйдя там, откуда начал путь. Можно было сесть отдохнуть, но Итиро боялся, что заснет. Поэтому он решил пройти еще круг. Еще раз прочесть молитву.

"Человек смертен", - заново начал Итиро, - "человек непременно умрет…"

И его горло захлестнула гаррота.

Он был знаком с подобным оружием. Тот Итиро, прежний, не понаслышке знал, как убивают человека гитарной струной. И он проснулся на миг. Так было нужно, чтобы спастись и уничтожить несчастного, ослепленного иллюзиями мира врага. Удар каблуком по ноге нападавшего. Итиро уже ожидал услышать знакомый хруст переламываемых косточек, но тот сумел увернуться.

Гаррота затягивалась.

Из горла вырвался хрип. Для того, чтобы позвать на помощь, требовалось хотя бы дыхание. Глаза начала заливать красная тьма. Итиро помнил, что в удавку ни в коем случае нельзя вцепляться пальцами, пытаясь оторвать ее от терзаемого горла, - нужно пренебречь ею и сосредоточить все внимание на противнике. Разделайся с противником, и гаррота упадет сама.

Короткий замах, нацеленный ребром ладони по шее. Если перебить хрящ, через пару секунд нападающий будет покойником... Тот изогнулся, и удар смазал по лицу, не причинив большого вреда. Продолжая методично затягивать удавку, копьем из сложенных пальцев убийца резко ткнул в нервный узел, заставив Итиро прикусить распухший язык.

Боль, усиливаясь, становилась тяжелой, как гиря. От недосыпа, тяжелого поста, изнурительных упражнений чувствительность притупилась, и рецепторы разогревались медленно. Это дало Итиро небольшую фору в начале схватки, но он не сумел использовать ее.

Итиро попытался развернуться и понял, что струна оплела его в несколько витков.

Это невозможно. Гарроты не бывают такими длинными. Ими нельзя было бы пользоваться!

От убийцы веяло могильным холодом.

А это действительно была невероятно длинная гаррота, очень тонкая и жесткая, очень гибкая и прочная, модифицированная каким-то демоническим разумом. И хозяин управлялся с ней с нечеловеческой ловкостью. Моток проволоки - не оружие, это не лассо, не боло, проволока не так пластична, не может двигаться так быстро, человек бы в ней просто запутался!

"Демон", - промелькнуло в мозгу Итиро. Так значит, то были не галлюцинации, он действительно смог слышать и различать во тьме демонов, ненавидящих всякий свет... Он сделал шаг по Пути.

И теперь умирает.

Он уже способен видеть исчадие ада, но еще не имеет сил справиться с ним. О, если бы Учитель был рядом!

Вдруг Итиро понял, что тот действительно рядом. И тихо улыбается ученику, наставляя на последнем пороге. Значит, все правильно: карма состояла в том, чтобы умереть здесь и сейчас. И перед смертью он, когда-то звавшийся Такуми Фумихиро, успел сделать единственный шаг по Пути, который спасет его, превратится в тысячу шагов и приведет на одно из заслуженных им небес.

Все мышцы расслабились, и тело, этот несовершенный сосуд, исторгнуло все содержимое. Острое асфиксическое наслаждение выгнуло Итиро, пронзая последним оргазмом удавленника, и сознание его померкло.

Йоджи повел рукой, выставляя локоть упором, - отточенное до автоматизма движение, - и серьгастый "кролик" захрипел, давясь синеющим языком. Глаза выкатились, прихлестнутые к бокам руки дернулись в последней попытке освободиться, и молодчик, наконец-то, сдох, позволяя Балинезу спокойно отфыркаться. "Кролик", изрезанный леской, потерял много крови, метаболизм замедлился, а то бы он сдох гораздо раньше.

Это был чертовски сильный парень, непонятно как попавший в Светлое Учение. И серег у него раньше было куда больше: в ушах, губах и носу различалось по два-три пустых прокола. Татуировки свидетельствовали о том, что когда-то серьгастый был из якудза. Теперь он щеголял застиранным, белым когда-то балахоном, дырками из-под побрякушек и штанами с чужой задницы.

И вообще был труп.

Минуту назад труп разбил Йоджи губу. Кудо сплюнул кровь, пнул останки "кролика" и начал собирать леску. Судя по воцарившейся тишине, "кроликов", кроме тех трех, что упеленал Балинез, тут не шастало. Или шастало, но с ними разделался Кен.

"Кроликами" этих типов Кудо начал звать еще до того, как получил на той дискотеке иглу с наркотиком. В веселом местечке, название которого он не мог выговорить правильно - не потому, что оно было очень сложное и гайджинское, а потому, что у него челюсти начинало сводить от злости при одной мысли. Он лихо облажался, так лихо, что получал от этого удовольствие до того момента, как проснулся в клинике. Хитоши привел девиц, ладных и упругих, в юбках таких коротких, что из них и пояса-то едва получались, Эйко и Йоко их звали, а может, и Акико… нет, Акико звали третью, которая потом ушла.

Увидев их, Йоджи подумал про кроликов. Не будь он Вайсс, он бы про котят подумал, но для Балинеза котята прежде всего означали их самих, то есть людей небезобидных весьма. А это были маленькие пушистые зверята, которых можно тискать и щекотать, уязвимые, слабые, единственная защита которых - их симпатичность. Ну как таких обижать? И безвольная готовность подчиняться в глазах... Кудо позволил себе слегка выпить, - хорош бы он был на танцполе трезвый в доску, - и покорность девиц завела его до невозможности. Он уже начал выбирать, которую из них тащить потрахать в туалет, когда Хитоши взял его за локоть и сказал, что поговорить надо.

Поговорить, так поговорить. Йоджи стоило бы задуматься над тем, что в глазах старого приятеля и неслабого парня Хитоши стояла та же покорность, что у безмозглых крольчих, но он перестал ждать драки, да и тон Хитоши не казался таким уж безвольным.

Они вышли мимо бара в какие-то служебные помещения, Хитоши неловко повернулся, и Йоджи почувствовал укол.

…гарнитура в ухе захрипела.

- Порядок, - отрапортовал Балинез, не гадая, с кем это он на связи. - Три жмурика.

- Оставайся, где стоишь, - сказал Айя, и лед в его голосе чуть не отморозил Йоджи ухо. Когда Кудо вернулся на шварцевскую виллу, Абиссинец отреагировал исключительно тем, что посмотрел на него, посерел от злости, развернулся и ушел. Хидака потом рассказывал, кто и как спасал Йоджи из лап "кроликов", которые с одинаково тихим и безобидным видом могли кого-нибудь медленно замучить и дать кому-нибудь замучить себя. Кудо устыдился, представил, через какое унижение прошел Айя из-за него, и испытал ужас. Фуджимия был злопамятный, а сделал он это отнюдь не движимый теплыми чувствами к соратнику. Йоджи себя не обманывал.

В страшном сне нельзя было представить, чтобы рассказать Абиссинцу, какие веселые глюки словил Йоджи под кайфом, хотя Айя принимал в этих глюках самое живое участие.

Складские помещения и подходившие к ним коридоры оказались очень гулкими, - тоже удача. Послышалось эхо шагов - не шаркающих "кроличьих", а мягких, почти беззвучных тигриных. Склады располагались в полуподвале, а лаборатории - этажом выше, и Айя с Оми ушли туда. Должно быть, тоже закончили. Йоджи заранее приготовился к тому, каким взглядом его сейчас смерят, и не очень весело порадовался своей догадливости.

Впрочем, чтобы это предвидеть, не надо было быть Кроуфордом.

Айя прошел мимо, змеиным быстрым движением коснувшись переключателя на стене: лампы под потолком склада заморгали, гудя, и выплеснули тусклый гнилушечный свет.

Это был химический мини-заводик, по официальным документам производивший фармацевтические препараты. Маленькая фирма, в чьей собственности он находился, пару лет назад была дочерней компанией "Корин", а потом, в рамках свертывания исследований покойника Масафуми, ее продали какому-то невнятному типу. Принадлежность типа к правлению Института Истины открылась значительно позже.

Названия препаратов Йоджи помнил. Чудодейственные средства рекламировали в рейтинговых телепередачах. "Плацебо", - сказал Оми, и объяснил для Хидаки, - "пустышка. Это не наказывается по закону. Довольно много лекарств вообще - плацебо". Йоджи не подал виду, что объяснение было не лишним и для него тоже.

Впрочем, причиной миссии было вовсе не впаривание людям молочного сахара под видом мощного лекарства для больного сердца или суставов. Покойник Масафуми был крут в биохимии, хотя интересовался ею не с рациональных позиций, а исключительно по велению сердца. Живой и здоровый, к несчастью, Мацумото Акира предпочитал религиозную философию, а разработки санкционировал с конкретной целью получения отравляющих веществ бактериологического типа. Его сотрудники, которых он из соображений безопасности влюбил в свое учение намертво, ночевали здесь же, у рабочих мест. Арестовать их и судить было невозможно, улики отсутствовали, оборудование предназначалось для исследований широкого профиля. Качественное и безопасное уничтожение этих лабораторий и складов заняло бы годы.

Ответственность за убийство мирных ученых будет навязана одной из экстремистских экологических групп. Журналист, состоящий в ней, очень некстати - или наоборот, кстати, - начал частное расследование и обвинил фармацевтов в производстве фальсификатов… Агрессивные экологи давно достали полицию.

Айя оглядел длинные ряды ящиков, обычных картонных, с безобидными наклейками - названия лекарств латиницей и каной. Повернулся. Йоджи на всякий случай сделал виноватое лицо, хотя озлобленный Абиссинец все равно смотрел сквозь него, - и внезапно заметил, что у Айи темные круги под глазами, точно он не высыпался несколько ночей. Отчего таковые круги случались у Йоджи, - вопросов не было, но Фуджимия… Айю мучает бессонница? Из-за чего? Из-за униженного положения, в котором они оказались? Так не вчера оказались, не первая неделя даже… накопилось?

Это Йоджи понимал.

- Пошли, - сказал Айя без выражения, и даже соизволил пояснить, тем же деловым тоном: слова падали, как гири, - утром явится полиция и оцепит.

Сюда Белые охотники явились в привычном составе, вчетвером. После того, как вчера, во время инструктажа, клятый "консультант" ядовито прошелся насчет эффективности действий Вайсс, Айя изменил привычке и перестал притворяться немым.

"Нас используют не по назначению", - сухо сказал он.

"Я использую вас так, как считаю нужным", - парировал Кроуфорд, пристально глядя на него. Обидная, конечно, была реплика, но почему Абиссинца она привела в такую ярость, Йоджи не понял. Айя прежде вел себя подчеркнуто невозмутимо, не реагируя на издевательства, это и остальным помогало хранить собственное достоинство - Йоджи, по крайней мере, - а сейчас обыкновенное, в общем, замечание заставило Айю ненавидяще сверкнуть глазами, одарив Кроуфорда взглядом из серии "shi-ne". Тот только усмехнулся, чему-то очень довольный.

Он всегда сообщал избыточную информацию. Сначала это было любопытно, даже немного льстило после директив Персии, состоявших из краткой наводки и пафосного внушения. Но скоро Йоджи понял, зачем так делается. Мерзко на душе стало до невозможности. "Ваша справедливость", - скептически сообщалось между строк. - "Ваше правосудие. Ваш закон". Как будто им недостаточно пролитой крови. Недостаточно сознавать себя киллерами под крышей не то полиции, не то, что поближе к истине, древней, родовитой и фантастически богатой фамилии… С какой стати знать еще и о том, на кого списывают в управлении эти дела, о том, что бывают еще и обычные полицейские, даже не спецназ, честные служаки, следователи, которых не похвалят за нераскрытые убийства высокопоставленных и зачастую известных лиц.

Тьфу, пакость.

Вот теперь им досталась миссия обычного типа. Пришел, зарезал, ушел. Четыре отморозка против дюжины безоружных спящих "кроликов". Сторожа только и могли, что вызвать полицию, но не успели. А успей, - там не приняли бы вызова. Ох и хорошим бойцом был серьгастый, теперь дня три плейбою не целоваться…

- Сибирский, - сказал Йоджи в гарнитуру, пытаясь не пялиться на шагающего впереди Айю, на его рысью повадку, на белую шею, которую щекочут алые пряди, - как дела?

- Шесть штук как один, - ответил Хидака. Дыхание у выносливого как конь футболиста заметно сбилось, а голос был низким и хриплым. "Точно трахался он там", - подумал Йоджи и фыркнул.

В ухе зашипело, закряхтело, крякнуло, и Кен удовлетворенно докончил:

- Семь.

В полуподвале стоял холод, и оттого казалось, что свежо. Но по сравнению с ночным ветром, который рванулся в распахнутые ворота, ударив о стену одну из створок, воздух там был гнил и нечист. Балинез с наслаждением вдохнул полной грудью, выходя под ясное небо. Чуть одаль, в стороне от заасфальтированной площадки для грузовиков, высилась одинокая криптомерия, и в ее ветвях путался свет фонаря. Вспомнилось, как за деревьями, обступающими гадскую виллу, встает сияние ночных огней Синдзюку и Гиндзы. Красиво. Хорошо Шварц устроились, да…

Оми спрыгнул из окна второго этажа на козырек крыльца, и дальше на землю.

- А что, Кен еще не закончил?

Йоджи по-белому позавидовал малышу. У того на лбу было написано, что жизнь хороша, все проблемы решаются, и мрачные думы не отравляют его юношеских эротических снов. Бомбеец раз обмолвился, что его восхищает то, как организована операция. Еще бы. Сиди себе в приятной компании… кому бы не понравилось. Парочка из двух чибиков получалась та еще, надо было видеть, как они перемигиваются.

Из-за угла показался улыбающийся Кен. За него тоже можно было порадоваться, по крайней мере, в данный момент. После того, как он психанул, рванувшись душить Шульдиха, - нет, Йоджи и сам был не прочь придушить кого-нибудь из Шварц, особенно насмерть, но надо же было делать это с умом, ко времени и по приказу Персии, - после того странного срыва что-то с Хидакой начало твориться нехорошее. Кен до упора торчал в тренажерном зале, рискуя переработать мышцы. Гонял на мотоцикле как ужаленный, точно упустил счастье. Молчал, спал на ходу, моргая покрасневшими глазами. Объяснять, какая хрень с ним происходит, отказывался напрочь.

- Семь, - сказал Сибирский, остановившись. Ножи багнака лязгнули. - А хорошо прогулялись!

- Ты в порядке? - подозрительно спросил Цукиено.

- В полном.

- Пора, - по обыкновению кратко заметил Айя и, не оборачиваясь, зашагал к машине. Подтягиваясь за ним, Йоджи мрачновато подумал, что вот хоть что-то они сделали правильно.

 

* * *

 

Оми надавил на газ, с неудовольствием прислушиваясь к рычанию двигателя. Что-то там явно неладно, в сервис отогнать, что ли? Или ему просто кажется, что все вокруг неладно?

Он беспокоился. При том, что отлично понимал, насколько телекинетик опасен. Человека, который был бы более опасен безоружным, Оми еще не встречал. Еще он отлично понимал, что, демонстрируя слабость и хроническую усталость миастеника, Наги по большей части притворялся, потому что ему нравилось видеть заботливость Оми.

Мамору Такатори, как оказалось, умел относиться покровительственно к человеку, который мог пробить им стену насквозь. Цукиено тихо изумлялся себе, но Наги это в нем восхищало.

К тому же, не следовало забывать, что Кроуфорд не станет подвергать неоправданной опасности свою команду. И риск ради риска - не в его стиле. Поэтому Мамору лучше подумать о чем-нибудь более актуальном, нежели гипотетические проблемы Наоэ.

Оми поднял глаза на зеркало. На заднем сиденье Айя утомленно закрыл глаза и пристроился дремать. Йоджи хмуро разглядывал свои часы. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Балинез вернулся из больницы, и он был в порядке. Действительно в порядке, - чем выгодно отличался от Абиссинца, который, похоже, до сих пор не мог прийти в себя после встречи лицом к лицу с Мацумото… Оми ждал, что Айя простит Йоджи раньше. Может быть, там, в "Блаженстве", случилось что-то еще, о чем Оми никто не рассказал? И у Айи есть причины вести себя так?

Скорее всего. Увы, Абиссинец не скажет, чем Йоджи сумел так его оскорбить. А Йоджи мало того что не помнит, еще и вспомнив не поймет…

Кен.

Кен, бедняга, тоже причина для беспокойства, и немалого.

Хидака все еще улыбался, какой-то слишком мирной и безмятежной улыбкой, чуть наклонив голову к плечу. Смотрел, казалось, на дорогу, но Оми понимал, что просто в одну точку. И когда младший повернул голову, вглядываясь в знакомые простоватые черты, Кен даже не заметил этого.

- Эй, Кен-Кен, - осторожно, заранее дружелюбно заулыбавшись, позвал Оми, - ты как?

- Хорошо! - глаза Сибирского мечтательно прикрылись. Он был до жути обычный, спокойный и внутренне веселый, мурашки бежали по коже от этого довольства жизнью.

- Что-то с тобой в последнее время… - закинул удочку Оми.

- Да все нормально.

- А…

- Все нормально. А что?

- Ничего.

- Не волнуйся, чиби, - Кен тихо засмеялся, глядя в окно на пролетающие мимо огни.

В следующие несколько секунд Оми был всецело занят тем, что пытался не вписаться во впереди идущий грузовик, и с репликой опоздал.

- А что, - спросил Кен, - ты с Наги подружился?

- Н-ну… - замялся Бомбеец, - не то чтобы…

- А я когда-то обещал ему, что в футбол играть научу… - задумчиво протянул Кен.

Оми вытаращился на него в неподдельном изумлении.

- Когда это ты успел? - пробурчал позади Йоджи.

Айя то ли спал, то ли не считал разговор достойным внимания. Между его колен спала в черных ножнах катана. Йоджи, периодически подавая реплики, слушал Кена, рассказывавшего про Амамию. Оми тоже слушал, рассеянно: мысли роились в голове.

Мамору думал, что Вайсс и Шварц связаны несколько теснее, чем можно предположить, исходя из логики и здравого смысла. И давнее, как оказывается, знакомство Наги и Кена, - только дополнительный аргумент, а вовсе не единственный… Это следовало обдумать. Мамору не торопился делать выводы, но осмысливать накопленную информацию начал немедленно.

Редкий случай, когда эмоциональный опыт по ценности равен фактам. Слишком легко все получилось. Одна из сильнейших мотиваций - личная неприязнь, и вот она-то исчезла чуть не на третий день, как цвет сакуры… Нельзя переоценивать значение случайности, но нельзя и отрицать очевидное. Вопрос "почему?" - интересный, но, к несчастью, праздный. А вот прикинуть, что из этого может получиться, определенно, стоит…

Мамору предположил, что шварцевский пророк рассчитывал на такое развитие событий. Иначе не стал бы требовать прямого подчинения группы. Мамору был в курсе общей стратегии, он восхищался этим многоступенчатым, нетривиальным, имеющим столько степеней защиты планом, и все же находил его слегка затянутым. Можно было приступить к последней стадии раньше, но Кроуфорд почему-то медлил. Теперь, кажется, эта загадка решилась.

Судя по динамике событий, до идеальной со-настройки друг на друга осталось немного.

Впрочем, и времени тоже.

Сегодня - или, точнее, уже вчера - утром провалилось покушение на Асано, одного из боссов якудза, связанных с Кроуфордом. Асано позвонил, сдержанно поблагодарил за совет сменить на время машину, а также уведомил, что налоговая инспекция делает все возможное, но связи Мацумото тянутся на самый верх. Американец сказал, что все в порядке, подключайте прокуратуру. К обеду несколько сотрудников прокуратуры были уличены во взяточничестве и отстранены от дел до выяснения обстоятельств. Пророк долго веселился.

Цукиено, разумеется, знать это было не положено. Наги рассказал ему смешную историю о том, как наивно прослушивать телефонные разговоры Кроуфорда, Оми посмеялся, а Мамору был проинформирован.

Потом позвонил обезумевший от страха Ватанабэ. Он ждал посягательства на свою жизнь с часу на час, и пятнадцать минут телефонного разговора не верил пророку - пока тот на него не прикрикнул. Тогда ойабун поуспокоился, уверовав, что убивать его в ближайшее время не будут, и спросил, не должен ли он чего-либо предпринять. Что ему ответили, Наги рассказывать не стал, Мамору и не интересовался. На данный момент в атаке задействованы были прежде всего официальные органы - налоговая, пожарная службы, земельная комиссия. В Европе разгорался шумный скандал с частными журналистскими расследованиями, заказанными и оплаченными Эсцет, отголоски его доходили и до Японии. Мацумото вынужден был давать интервью, но он уже выиграл два судебных процесса и неуклонно выигрывал ведущиеся. Серьезной опасности, которая бы провоцировала его запустить механизм террористической войны и бежать, не виделось даже на горизонте. Подключать грубую силу, казалось, не было смысла.

А через два часа Вайсс отправили с миссией в лабораторию.

Прикрытием становилась агрессивная экологическая группа, связанная с французскими единомышленниками. Иллюзорная логичность и предсказуемость могла, при наилучшем развитии событий, оставить Мацумото спокойным. Могла не оставить. Это уже не имело значения.

Боевые действия начались.

Человек по фамилии Сато, тот самый, которого в "Блаженстве" угощали бескомпромиссным шоу, одно из главных орудий Крота, должен был уже отправиться к предкам. И вместе с ним - его любовница и бодигард, Виржини Ксавье. Маленькая, как ребенок, на фотографиях она даже среди малорослых японок казалась миниатюрной. Дочерью секретаря посольства Виржини не была, но внушила это "родителям" весьма качественно. Паранорм. С Мацумото ее связывала странноватая платоническая дружба. С Сато - тактика Института Истины. Видный политик не мог стать одним из учеников Мацумото, это бы повредило имиджу и снизило эффективность, но ничто не мешало ему завести любовницу…

Наги сказал, что она, скорее всего, единственный спутник Мацумото. Но даже Кроуфорд не уверен.

Оми выкрутил руль, въезжая на гравийную дорожку. Интересно, Шварц уже выполнили свою часть работы? Уже вернулись?

В окнах дома горел свет.

 

* * *

 

Йоджи, проснувшись, обнаружил себя одетым и обутым, но все же лежащим на собственной кровати, чему весьма удивился. Насколько припоминалось, к концу вечеринки веселье дошло до того, что самостоятельно подняться на второй этаж и найти свою комнату он был точно не в состоянии.

Впрочем, голова трещала так, будто его сюда притащил Наоэ, попутно приложив обо все возможные углы и ступеньки. С него бы сталось. Идея отпраздновать двойную успешную миссию в дружном кругу боевых товарищей - это Шульдих так выразился, салютуя ввалившимся Вайсс бутылками, в каждой руке по три, - отличнейшая, надо сказать, идея вызвала у малышей единодушное осуждение.

"Ты напьешься", - строго сказал Оми.

"Конечно, напьюсь!" - изумился Йоджи и посоветовал несовершеннолетним идти бай-бай. Цукиено был уже вполне совершеннолетний, и высказывание его ничуть не задело.

"И пойду", - сказал он.

"Я тоже. Чего я здесь не видел?" - в никуда бросил Наги, и вдруг страшно всех напугал: ящик с коктейлями, сгруженный под стол, внезапно поднялся в воздух и стал тихонько раскачиваться, явно намереваясь побиться о стену. Бутылки жалобно звякали. Шульдих завопил как резаный и пал на колени, умоляя пощадить и не губить. Наги чуть усмехнулся и поставил ящик на стол.

Шульдих был веселый, шумный, добродушный и обаятельный, и чем-то очень довольный, и все это он выплескивал на окружающих - с такой силой, что невозможно было сопротивляться. Йоджи и не собирался, потому что ему все до чертиков надоело. Чувство вины, угрюмые взгляды Фуджимии, малыш Оми, сдружившийся внезапно с телекинетиком Шварц, непривычно замкнутый Кен, с которым и не поговорить было теперь по-человечески… Балинез собирался оттянуться. Чибики уже исчезли, так что он не рисковал растлить малолетних одним своим видом. Айя негромко сообщил, что хочет спать и направился прямиком к лестнице наверх. "Доброй ночи", - мстительно сказал Йоджи ему в спину. Подумал, что оно и к лучшему. Попробуй хоть чуть повеселиться, так Фуджимия вечно сидит в сторонке трезвый и смотрит с презрительным интересом, точно в зоопарк пришел. Зато Хидака повел себя как настоящий друг и уже откупоривал…

…Йоджи сполз с кровати, выпрямился, постоял немного, оценивая свою готовность к перемещениям в пространстве, и поплелся в ванную, влекомый выпитым. Потом прополоскал рот и напился из-под крана. Сунув голову под ледяную воду, он некоторое время не думал ничего, прислушиваясь к собственному организму. Начинала утихать пульсация в висках, почки мало-помалу расщепляли свалившуюся в них дрянь.

Черт-те что.

Когда это он последний раз так напивался?

Давно. Очень давно.

Почему?

Потому что если заснуть сильно пьяным, то появится она, и это будет так страшно, что проснись, - повесишься тут же. Она и к трезвому приходит: это грустно, и горько, и пусто на душе, и задыхаешься от памяти, и жить незачем. Но все-таки короткого и простого желания сдохнуть прямо сейчас - нет. Поэтому живешь. А спьяну - страшно. Вот даже и не знаешь, почему. Никаких тебе кровавых луж и вывороченных ран, просто ходит она, смотрит, улыбается, зовет к себе мертвая…

Почему он так напился, плюнув на все?

Это все из-за Шульдиха. Рыжий телепат изображал светомузыку, только вместо разноцветных лучей играл чувствами. Это было как веселящий газ, только лучше. Допинг.

Йоджи продолжил вспоминать.

…потом что-то разбилось. Или, возможно, излишне громко произнесли тост, и на лестнице появился Кроуфорд. Это само по себе было шоу. Йоджи ощутил легкую зависть, Фарфарелло присвистнул, а Шульдих зааплодировал. Американец, игнорируя произведенный эффект, обвел компанию строгим взглядом и грозно потребовал не шуметь. Он завтра утром едет по делам. Но прочим можно отдохнуть, потому что у них первая половина дня свободна. Кстати, ее лучше посвятить чему-нибудь более конструктивному, нежели борьба с похмельем.

"Да, о да!" - простонал Шульдих, опрокидываясь на диван и глядя на пророка снизу вверх шалыми глазами.

"Что - да?" - поднял бровь Кроуфорд.

"Сними еще что-нибудь!"

Кудо с трудом удерживался от того, чтобы составить Шульдиху группу поддержки; слишком тот заразительно восторгался. Телепат, может, и проецировал свои эмоции на всех окружающих, но спал-то с американцем он один.

Кроуфорд скрестил руки на обнаженной мускулистой груди, неодобрительно поглядел на расстановку сил с высоты второго этажа, и с нажимом повторил: "Не шуметь!".

"Милый Брэдли!", - проникновенно сказал немец, - "мы будем тихи, как мышки", и когда его милый скрылся, продолжил рассуждать на тему того, какие все они мирные и безобидные существа. Вот он, Шульдих, к примеру, в детстве пел хором. Фарфарелло встрепенулся и сказал, что он тоже в детстве пел хором, отчего Шульдих почему-то пришел к выводу, что люди, когда-либо певшие хором, просто не могут быть плохими людьми. Хидака огорчился и сообщил, что он в детстве играл в футбол. И потом тоже играл в футбол, и у него совершенно не было времени петь хором. Шульдих предложил заняться этим прямо сейчас, но они вовремя вспомнили про Кроуфорда и не стали. Зато Йоджи прокашлялся и сознался, что посещал художественную школу и даже закончил ее. И даже с отличием. Шульдих страшно обрадовался и взял с него клятвенное обещание нарисовать его, Шульдиха, портрет.

И все это было еще до того, как они выпили всерьез. Живительная влага только-только кончила начинаться, когда Фарфарелло стал доказывать, что Шульдих, несомненно, ведьма, цитируя при этом какого-то иезуита, имевшего большой зуб на рыжих. Немец возмущенно орал, что его "обласкали!" и швырялся диванными подушками, с убийственной меткостью попадая в Кена, который с не меньшей меткостью отфутболивал снаряды обратно. Решение подвергнуть ведьму испытанию водой вылилось в загонную охоту на Шульдиха, которого поймал, опять-таки, Кен, за что его долго вслух уважали. Хидака пыжился и попрекал Йоджи тем, что, оказывается, Йоджи когда-то болтал про его якобы плохую реакцию. Фарфарелло скалил зубы и утверждал, что будь у Хидаки плохая реакция, он бы жив не был. Йоджи пытался отбрыкаться от обоих, Шульдих хохотал и больно пихал его в бок.

Потом выпивка начала заканчиваться, и темы для бесед стали проще. Была идея вызвонить девочек, потом мальчиков, потом они просто переругивались и ржали как жеребцы, потому что, кажется, чуть ли не играли в бутылочку. Во всяком случае, какая-то порнография точно имела место. Йоджи заобнимал всех, и еще разыгрывал с Шульдихом мини-сцену для эротического театра. И испортил финал, потому что увидел вылупленные глаза красного как рак Кена и расхохотался.

Заканчивались воспоминания на том, что он трахал чье-то тело, со всей заботой и старанием, какие возможны спьяну. Телу было хорошо от Йоджи, оно всхлипывало, целовалось мягкими губами и бормотало что-то на чужом языке.

Мать моя честная женщина…

Тело, определенно, принадлежало мужчине. Конечно, можно было надеяться на лучшее, то есть на то, что они успели вызвонить мальчиков и даже дождаться их приезда. Но вероятность того, что среди мальчиков случайно затесался иностранец…

О Ками-сама, он трахнул Шульдиха!..

На душе у Балинеза стало хорошо. Тем более он хорошо помнил, до какой степени не ударил в грязь лицом. Собственно, это было единственное, что он отчетливо помнил.

Белые охотники сверху!

Йоджи ввалился на кухню, целясь в холодильник. В голове медленно таяли остатки тумана, собственные мысли и переживания занимали всю оперативную память. Не то что быстро отреагировать, даже вовремя понять, кто здесь, - и то не вышло.

- Почему я не удивлен? - насмешливо процедил Кроуфорд, вставая из-за стола. Нацепил очки, отбросившие солнечный блик, и оглядел Кудо с видом естествоиспытателя, обнаружившего новый вид постельных клопов. Отвратительно довольный, чисто выбритый, весь какой-то отглаженный, и свежий, как мятная пластинка.

Балинеза затошнило. Не физически, а скорее, душевно.

- Потому что ты разрешил, - хрипловато бросил Айя и отвернулся к кофеварке. Йоджи, пялясь в пол, сунулся туда же, но Фуджимия остановил его хмурым: - Я сделаю.

Ничего не оставалось, кроме как прислониться к стенке и подождать. Конечно, при других обстоятельствах, Йоджи плюхнулся бы на стул, уронил голову на руки и еще покемарил. Необходимость зорко следить, как бы добрый Фуджимия не вылил чашечку бодрящего утреннего кофе тебе за шиворот, здорово помогала проснуться.

Присутствие Кроуфорда, надо сказать, тоже заставляло по-быстрому взять себя в руки. Мало того, что Шварц радовал самой мерзкой из своих ухмылок, так рядом вдобавок стоял Айя, которому приходилось нести ответственность за сниженную боеспособность группы. Йоджи злило, что Айю опять унижают из-за него, и значит, Абиссинец, который вот-вот должен был начать оттаивать, снова станет глядеть на него злобно. Балинез, конечно, давно привык. Ужас в том, что чем злее был Айя, тем сильнее его хотелось. Прямо магнитное излучение какое-то…

Айя отставил в сторону одну полную чашку и стал наливать вторую. Йоджи смотрел на него.

Пахло кофе - дорогим, духовитым, ядреным, очень крепким и горьким; от аромата мурашки бежали по коже. Хотелось зафыркать и встряхнуться, точно вылезшая из воды собака, и чтобы разлетелись с шерсти клейкие капельки сна… Йоджи крепко зажмурился и проморгался. Обжигаясь о всученную ему чашку, морщась от солнца, внезапно ударившего в лицо, отхлебывая слишком горячий и горький кофе, он чувствовал, - случилось что-то неправильное. Здесь. Сейчас. Это было не первое похмельное утро в его жизни, и детективом он не переставал быть никогда. Чуял как собака. Какую-то дрянь. Точно труп в багажнике. Кроуфорд презирает их, это не новость, пусть хоть запрезирается, в конце концов, стоит вспомнить о том, что вытворял вчера его дружок… Айя опять исходит тихой холодной яростью. Обычное дело. Что-то еще не так.

Йоджи пытался понять.

Магнитное излучение. С чего это ему пришла такая мысль? Тоже привет, подняться утром после пьянки с больной головой и первым делом подумать о сексе… не отвлекаться, Кудо. Думать.

Абиссинец прошел мимо, сел. Уставился в чашку. Замедленные, ломкие движения… На нем была черная трикотажная водолазка без рукавов. Четкие небольшие мускулы играли на худых руках, слишком белых на фоне угольной ткани. Кроуфорд, в хрустящей от свежести сорочке, при галстуке с драгоценной булавкой, стоял по ту сторону стола, мелкий блик замер на манжете - запонки тоже ювелирные… военная форма делового человека, пиджак вместо бронежилета, и вперед.

Они не смотрели друг на друга.

Что-то неосязаемое. Что-то в воздухе. Излучение. Невидимые молнии. Чертовы электрические разряды. Пятьдесят тысяч вольт.

- Я все понял, - сухо, не поднимая глаз, сообщил Айя. Йоджи вздрогнул.

- Хорошо, - холодно кивнул Кроуфорд и вышел, на ходу подтягивая узел галстука.

- Чего? - хрипло спросил Йоджи, проводив его взглядом.

Абиссинец то ли вздохнул беззвучно, то ли просто выдержал паузу. Поднял со стола пачку конвертов, раскрыл веером. Четыре штуки. Балинез, похмельный, не сразу заметил их на белой скатерти.

- Это чего, деньги? - туповато уточнил он.

- Черный нал.

- Мы же и так… то есть? Ах ты ж… Это в смысле…

- Да, - закончил беседу Айя и приступил к завтраку.

Йоджи потер лоб, укладывая мысли по порядку. Критикер платят по обычной таксе, перечисляя деньги на их банковские счета. Кроуфорд платит за те же миссии вторично, конвертиками. Очень, очень интересно. Что бы там ни витало в воздухе и ни дразнило тайнами, деньги - вещь упрямо реальная и прекрасная, когда твоя. Конверты не были надписаны, поэтому Йоджи подтянул к себе первый попавшийся и заглянул внутрь. "О Ками-сама!.." - углы рта Балинеза мало-помалу потянулись к ушам: Абиссинец наблюдал за этим процессом с холодным любопытством. Наконец, буря эмоция в душе Йоджи немного поулеглась, и из нее родились слова. Впрочем, сказать их вслух при Фуджимие Кудо не решился бы никогда. Это были слова Шульдиха. Два слова. С шульдиховскими же интонациями.

"Милый Брэдли!"

Он засмеялся, складывая крылья белой пташке с приличной суммой в клювике. На душе стало легко и радостно. Не иначе в конверт с банкнотами подпустили веселящего газа. Йоджи поглядел сверху на затылок по-всегдашнему угрюмого Абиссинца, и ощутил необходимость высказаться. Первой на ум пришла любимая тема, и его понесло.

- Фуджимия-сама, - чрезвычайно почтительно обратился он, - ну почему ты такой злобный? Раньше хоть понятно было, а сейчас? Денег не тратишь. Знаешь, зачем нужны деньги? Деньги нужны затем, чтобы получать удовольствие. Удовольствия получать не умеешь. Не пьешь, не танцуешь, сколько я тебя знаю - никакой личной жизни…

Айя как-то странно покосился на него и уставился в чашку.

Шоколадную черноту кофе укрывала густая пена. Напиток таил острую горечь, которая, тем не менее, была приятна и оставляла бодрость, а не отвратительное послевкусие, как дешевые сорта… Йоджи раздражал, но сразу после оргазма у Айи недоставало сил даже на достаточно мрачный взгляд. Кудо, определенно, замечает лишь то, что не расходится с его картиной мира... Нужно пообжиматься у него на глазах, чтобы он понял?

Вообще-то Айя собирался пить генки-напиток. Но его заставили переменить намерение, начав с того, что застали врасплох. Сильные руки обхватили его сзади; Айя мог поклясться, что не слышал ни звука и даже шестое чувство молчало, не упреждая о чьем-либо приближении. Шион бы сказал все, что подумал, одну чистую правду… Не думая и не разбираясь, Абиссинец резко крутнулся, нацелившись локтем в бок, и о неудачной шутке жестоко пожалел бы любой, кроме пророка. Айя успел провести еще один бесполезный прием, прежде чем оказался в плотном захвате.

"Это называется кошачьими ласками? - чуть учащенное дыхание коснулось уха, и волна озноба пробежала по телу. - Мне нравится твой вариант "доброго утра".

"Зачем ты это делаешь?" - сквозь зубы выговорил Айя; голос дрогнул.

"Что?"

"Играешь со мной…"

Кроуфорд разомкнул объятия; его разочарование было кисловато-металлическим на вкус.

"Извини, - кратко сказал он. - Больше не буду. Кстати, если бы ты действительно угадал мне по почкам, это было бы больно".

Айя почувствовал себя глупцом. И вдвойне глупцом оттого, что сейчас нужны были какие-то слова, а он не мог их даже составить в уме, не то что выговорить. Не умел. Проще было дернуть плечом и уйти. Так и поступал обычно, но сейчас оставалось лишь отвести взгляд и оцепенеть: запрещено.

"Ладно, - спокойно сказал провидец. - У меня к тебе дело".

То, что порхнуло в его руки, вначале показалось белым веером. Бумажные пакеты… конверты.

"Что это?"

Американец усмехнулся почти снисходительно.

"Ран, это деньги. - И продолжил, сощурившись, - деньги, это Ран, вам будет хорошо вместе".

"Брэд…" - угрожающе начал Айя, но тот поднял ладонь в знак того, что угадал дальнейшее.

"Четыре конверта. Для вас четырех. И не говори, что не возьмешь".

"Почему?" - Айя скрестил руки на груди.

"Если ты откажешься, остальные тоже ничего не получат".

Абиссинец неопределенно хмыкнул

"Да, это шантаж", - согласился Брэд, обезоруживающе улыбаясь.

Айя помолчал. Кроуфорд разрешал ему сохранить лицо. Почти всегда.

"Хорошо. Я передам".

"Я рад".

Айя, глядя в сторону, свинтил крышку с бутылки и отхлебнул.

"Откуда здесь эта дрянь?" - донесся голос Кроуфорда; американец, подойдя, отнял бутылку, поднял к свету и скривился, вслух читая состав.

"Аминокислоты. Таурин. Кофеин - чудовищные дозы, вызывает привыкание… Никотиновая кислота. Весь мир никотин курит, а вы его пьете, - заметил итеки, которого, ходи он пешком, полиция останавливала бы за один высоченный рост. - Это все ваша страсть выделиться, сделать не как гайджины, не сомневаюсь".

Айя смотрел исподлобья, сквозь пряди челки.

"Ран, пей кофе", - сказал Кроуфорд. Очень ласково.

Выдержка Фуджимии закончилась.

"Брэд, прекрати это", - глухо сказал он.

"Что?"

Айя напрягся, подбирая слово; первым скользнуло на язык неудачное, но точнее не получалось, поэтому он выпалил, злясь еще и из-за этого:

"Заботу. Обо мне. То, что я с тобой сплю, не значит…"

"Не значит чего?"

"Ничего".

"Как скажешь. Я забочусь исключительно о себе. - Кроуфорд подошел вплотную, нависнув над ним. Взял за подбородок: Айя дернулся, но отбросить руку не посмел. - Даже если исключить предположение, что ты хочешь насквозь пропитаться ядом и отравить меня поцелуем…"

Он без слов выразил готовность стать самоубийцей, одновременно предлагая разом сгладить все неловкости и забыть их. Айя жадно ответил. Простота решения зачаровывала.

"…так вот, даже если не рассматривать этот вариант… - продолжал американец, оторвавшись от него. - Ты знаешь, что вкус спермы меняется в зависимости от того, что человек ест и пьет?.. так упорно не желаешь быть сладким?.."

За несколько минут он довел его до безумия; Айя, тяжело дыша, извивался в недвусмысленном ритме, готовый здесь же, сейчас же, наплевав на гордость, хоть на столе… и уже кусаясь, не целуя, толкнулся навстречу рукам, расстегивавшим молнию на его брюках.

Брэд опустился на колени.

"Только звук - и сюда сбежится весь дом", - предупредил он, усмехаясь; угроза была, пожалуй, преувеличена, но и одного свидетеля хватило бы... Айя сцепил руки на затылке в замок, чтобы не рвануть ненароком рубашку американца. Он не думал, что вытерпеть будет так трудно, но все же сумел удержаться и только негромко ахнул в конце. Повис на руках у поднявшегося Кроуфорда. Поцелуй имел вкус его собственного семени; подкашивались колени, и Айя поддался силе, тянущей его вниз. Успел нащупать застежку, и мощную эрекцию под ней, и посмотреть в глаза, рефлекторно облизываясь, и оценить дикий алчущий взгляд, когда Брэд взял его за плечи и силой вздернул на ноги. Айя приготовился, что сейчас его опрокинут на стол, но пророк тихо, страшно выругался и сказал сквозь зубы: "Нам помешают".

Йоджи болтал, довольный. Он даже не смотрел на Айю, давно привыкнув, что командир его не слушает, Наверху проснулся кто-то еще, судя по тому, что там упало что-то тяжелое…

Абиссинец размышлял.

…а ведь лучшего момента, чтобы убить унижением, нельзя было и придумать. После такого оставалось бы лишь покончить с собой. Показать Кудо, как отмороженный Фуджимия делает утренний минет главе Шварц…

Айя хмыкнул, вклинившись в рассуждения Йоджи то ли некстати, то ли слишком уж кстати, и Балинез озадаченно на него уставился. Поняв, что Айя по-прежнему индифферентен, он возвел глаза к потолку и, наконец-то, умолк, занявшись едой.

Почти неделя.

Неделя - чего?

Йоджи, помнится, говорил, что он из-за отсутствия здорового секса такой злой; посмотрим, сильно ли доведется подобреть… Но настораживала не чувственность, - настораживало доверие. Он доверял тело, позволяя себе терять контроль. Доверял жизнь, засыпая в объятиях. Только что, выходит, доверил честь.

Все это непозволительные ошибки. Одна большая ошибка. С самого начала.

Четыре ночи.

Кажется, что месяц.

…в первое утро, проснувшись и поняв, где он находится и что случилось, Айя вскочил и стал в лихорадочной спешке натягивать одежду. Кроуфорд решил, что он испугался, и начал успокаивать в своей манере, сообщая факты: что времени без пяти семь, что раньше девяти не проснется никто, что звукоизоляция прекрасная, и двери заперты… Он был по-другому устроен и не мог понять: произошло невозможное. Требовалось хотя бы еще какое-то время хранить иллюзии. Ран Фуджимия ни с кем не делил постель.

Как такое вообще могло случиться?

"Я знал, что пожалею, - подумал Айя. - Я мог отказаться. И пожалел бы. И согласился бы позже. Вчера. Завтра…"

- Вот и наши подтягиваются, - оптимистично сказал Йоджи, радуясь тому, что с кем-то, наконец, и впрямь можно будет переброситься словом.

Ввалился сияющий, как медный таз, Хидака, и вместе с ним пришел день. Кен, в отличие от всего остального, был правильный, земной и простецкий. Как в старые времена, когда его больше занимали мысли о своих маленьких приятелях и матчах чемпионата мира, чем о том, что миссий мало и адреналина не хватает… Йоджи подумал, что шульдихова светомузыка накрыла и Кена тоже. Ему тоже не снились кошмары, у него до сих пор хорошо на душе. От Шульдиха, при умелом употреблении, может быть много пользы и удовольствия.

Плейбою определенно хотелось бы знать, сумел ли он посрамить Кроуфорда на полях постельных битв. Это было принципиально.

- Ну что, - бодро спросил Кен, - уже все съели?

- Там возьми…

Так порой бывало в "Конеко". Давно. Мэнкс настропалила их как можно серьезнее относиться к легенде прикрытия, и Вайсс с готовностью повелись. Самое острое наслаждение - это избавление от боли. Сознание того, что у тебя все в порядке, имеет тот же эффект. Поверить, что ты на самом деле продаешь цветы и этим зарабатываешь на жизнь, что главные твои проблемы - аукционы на цветочной бирже и настырные безденежные школьницы… С особенной страстью верил Оми, который и не помнил иного, так что кроме этой иллюзии ему оставались только убийства и пустота.

Айя не верил. Но остальным не мешал.

Теперешнее ощущение смахивало на то. Если бы не дорогая мебель и не сад за окном - и вовсе точно старая пора вернулась… но это, конечно, был не "Котенок в доме".

В дверях, опершись плечом о косяк, стоял шварцевский Берсерк. Желтый глаз нехорошо искрился.

- Кудо, - проговорил он глухо.

- Ну я, - буркнул Йоджи.

Заподозрив неладное, вышел вперед.

Позади, собранные и напряженные, молчали двое Вайсс.

Ирландец сгреб Балинеза в охапку и смачно поцеловал в губы.

- Спасибо, - ласково промурлыкал он; в исполнении Фарфарелло это звучало как простуженное волчье ворчание. - Вчера было классно.

Плейбой уронил челюсть, и в разинутый рот его поцеловали еще раз. После чего довольный произведенным эффектом Фарфарелло с чувством выполненного долга удалился, замогильно хихикая.

Отпущенный, Йоджи сел.

Йоджи сел на колени к Айе, который, наблюдая разворачивающуюся сцену, не вовремя повернулся боком к столу.

- Хм, - сказал Айя.

Количество смыслов, вложенных в это замечание, исчислению не поддавалось. Здесь были и "ты еще больший экстремал, чем я думал, Кудо", и "заварил кашу - расхлебывай", и "смотри, куда садишься", и даже "shi-ne" в том смысле, что если Кудо немедленно не поднимет свою задницу…

Тот вскочил как ошпаренный.

- Йоджи! - восторженно сказал Кен; на лице у него выразилось, что он не находит слов.

- Чего?.. - выдохнул названный, сглатывая.

- Йо-оджи-ку-ун, - протянул Хидака и многозначительно ткнул его пальцем в живот.

- Чего?

- Йо-чан! - улыбкой Сибирского можно было освещать комнату.

- Убью! - простонал собрат по команде и спасся бегством, провожаемый холодным взглядом фиолетовых глаз.

 

* * *

 

Шульдих полулежал, уставившись в телевизор. Картинки менялись, шла сплошная реклама, канал принадлежал неясно какой стране. В наушниках непонятно лопотали певучие голоса, отгораживая от всех внешних звуков.

"Он думает о Брэдли. Брэдли думает о нем. Какая-то сраная мелодрама".

Вчерашнее веселье отвлекло ненадолго. Шульдих, честно выполняя данное Брэду обещание, уложил озабоченного Кудо на не менее озабоченного психа без всякого телепатического вмешательства, естественным путем, - и вместо того, чтобы развлечься, протрезвел с тоски. Балинез мог забыть, как маму зовут, но марку плейбоя держал в любом состоянии. Шульдих царственно развалился в кресле, вполглаза наблюдая спектакль, Хидака дрых, примостившись на ковре у его ног, а парочка, черт возьми, целовалась. Фарфи лепетал что-то по-своему. И сосредотачиваться не надо было, улавливая, до чего он изумлен: никому еще не приходило в голову быть с ним нежным.

Фонтан чувств японского придурка, осознавшего, какому явлению природы он вставил, восхищал, но немцу эта забава уже прискучила. Единожды впустив в себя эмоции занимающихся сексом, он не мог отделаться от собственных нежеланных мыслей. О том, как наверху спят - каждый в своей постели, одинаково бестревожные, с прямыми спинами и плотно сомкнутыми губами, и даже не считают нужным сниться друг другу.

"Эмоциональный комфорт", - злобно вспомнил Шульдих. Брэдли не врал, не утаивал ничего, он даже открылся телепату, прохладно изумляясь, с чего тот настолько взвинчен. Всего лишь эмоциональный комфорт. Никаких любовей. Как вообще Шульдиху могла прийти в голову такая глупость?..

Ну да, не любовь. Иначе пришлось бы заподозрить, что какая-то вошь нашла свою точку опоры и поставила мироздание раком. Влюбленный Кроуфорд - нечто теоретически возможное, но невообразимое. Как двадцать восьмое измерение какое-нибудь. Но то, что чертов американец называл комфортом, в действительности являлось до изумления сложным комплексом переживаний, в котором Шульдих с налету даже разобраться не смог. Это у Брэдли-то, с его урезанной эмоциональной гаммой, с укороченными цепочками мотиваций, с доминантой логики… Наивно, конечно, было думать, что "комфорт" - то же самое, что "покой", и достаточно не шуметь и не доставать Кроуфорда, чтобы тот сделался доволен и счастлив. Но телепат и не предполагал, что каменный пророк способен на подобные чувства. Не было их. Они ему не требовались. Он их не умел.

"Почему не со мной?!" Вот это было ужасно. Если ты умеешь испытывать что-то, скотина очкастая, то почему не ко мне? Я рядом, я твой, я вообще успел раньше! Нечестно!

Примерно это он вчера и пытался сказать. Брэдли занимался любимым делом - переводил бумагу, только не на распечатки для ловли видений, а на схемы для удобства логических выкладок. Соответственно, не принтер и формат А4, а цветные маркеры и А3. Кроуфорд был ужасающе методичен. Переводил только качественную бумагу. Шульдих долго пялился через его плечо на овалы и стрелочки, даже вопросы задавал, особенно по части роли Фуджимии в этих самых стрелочках и сердечках, пока у пророка не кончилось терпение, и Шульдиха не спросили прямо, что с ним творится.

"Ты не понимаешь, что со мной?!. Дерьмо, я ревную!"

Брэдли не сразу ответил. Нахмурился.

"С какой стати?"

Он действительно не понимал.

"Наши отношения…", - почти растерянно начал Шульдих и остановился.

"Это было взаимовыгодное сотрудничество, - проговорил Брэдли, возвращаясь к схемам. - И ты первый определил наши отношения именно так. Меня не волнуют твои развлечения. Почему тебя волнуют мои? Кроме того, насколько я помню, в отношении Фуджимии ты был только за".

"Я и сейчас за, - почти огрызнулся Шульдих, упрятывая поглубже обиженный вопль о том, что Брэдли никогда ничего относящееся к нему не волновало, - потому что это было не так. - Давай устроим дискотеку втроем, отжарим котенка в обе дырки. Ему понравится, я обеспечу".

И тогда случилось такое, что телепат, как ни был зол и взвинчен, все же залюбовался приоткрывшейся на миг картиной. Внешне Кроуфорд неодобрительно повел бровью и этим ограничился, но то, что творилось у него внутри… "Мое! Никому!" - взревел белый волк инстинкта, в то время как ледяная дева Рациональность задернула шторы и возразила: "Шульдих, я уже говорил, что Вайсс должны думать без твоей помощи. От этого зависит успех операции. Они не игрушки, - но повадки у этой девы, с которой Брэдли обвенчали в младенчестве, были волчьи. - …и нужны нам не затем, чтобы расслабляться после работы. Кстати о работе…"

"А я?, - перебил его немец, - я что, игрушка? Поиграл - надоело?!"

"Мы с тобой оба не игрушки, в том числе друг для друга, - проговорил Кроуфорд, превращаясь в олицетворение занудства. - И позволь напомнить, что мы прежде всего команда. Надеюсь, ты не собираешься бросить Шварц?" И, в ответ на ошалелое фырканье Шульдиха, сообщил, - "Как только все это закончится, мы уедем из Японии".

"И не вернемся?" - немец не поверил своему счастью.

"Только по особому приглашению", - сказал Кроуфорд. Уверенности в его словах было больше, чем иронии, и это Шульдиху не понравилось.

Телепат вздохнул. Уселся на подлокотник кресла, положил ладонь американца себе на бедро и предложил, к обоюдному удовольствию, в рамках обновления внутрикомандных связей, расслабиться немного.

"Я занят", - отрезал Брэдли, дав понять, что начинает раздражаться.

"Фуджимией?"

"Нет. Мацумото. Фуджимия не создает мне проблем. Понимаешь, о чем я?"

"Брэдли, ну какой, объясни мне, какой от этой железки может тебе быть эмоциональный комфорт?", - обиженно спросил немец, и пожалел об этом, потому что этим он Кроуфорда насмешил.

"Он ни разу не назвал меня "Брэдли", - заметил тот, лукаво сощурившись.

"Потому что драный япошка не выговаривает "л"!

"Когда у меня болит голова, он молчит".

"Потому что он всегда молчит!"

"Вот именно!" - сказал жестокий пророк и назидательно поднял палец.

Потом Шульдих подумал, что и сам хорош, как на лугу ромашка. Столько лет провести рядом, знать Кроуфорда как облупленного снаружи и изнутри… Брэдли не умеет сочувствовать. Он умеет только понимать. Если ему объяснить, он поймет. Может, даже сделает что-нибудь.

Объяснить? Что? "Между вами есть что-то, к чему я не имею отношения, и мне туда нельзя, а раньше так не было, я вообще думал, что у тебя ни с кем так не может быть, и поэтому мне больно, раньше было плевать, если у тебя все равно ни с кем, а теперь больно, потому что я хочу, чтобы у тебя так было со мной".

Это еще себе самому объяснить надо…

 

* * *

 

Намико тихонько вздохнула, опустив занывшие руки. Она сегодня опоздала, на целую четверть часа опоздала, было очень стыдно, хотя мальчики и словом ее не упрекнули. Наверное, подумали, что застряла где-нибудь в пробке. Намико прихворнула немного, и двигалась точно вареная. Еле встала с утра, и завтрак сожгла на плите, потому что задремала за столом. Плохо одной жить. Так-то вот не проснешься однажды утром - и будешь лежать, пока на работе не хватятся. Или пока ребята не придут снова навестить… От давным-давно оставившего ее мужа у Намико был сын. Теперь не было. Несчастный случай на производстве. С химического завода, куда недавно себе на беду устроился работать Хиро, пришли его сослуживцы, приятели. Хорошие ребята. Они утешили Намико и дали ей несколько книг в красивых обложках с птичками. Сказали, что если почитать, все пройдет, и заботы забудутся.

Читать у Намико не было ни сил, ни охоты. Тогда ребята попросили разрешения приходить и помогать ей по дому, и она с радостью согласилась. Чужое жилье прибирала, а на свою квартирку часто запала-то и не оставалось… Голова у Намико была точно в тумане. Руки сами собой выполняли привычную работу, но соображала она плохо: то останавливалась и стояла столбом, уставившись на какой-нибудь завиток или грань, то заново протирала уже чистую поверхность, или, закончив с чем-то, не могла уразуметь, за что приниматься следом. Повезло же, что парням нет до нее никакого дела! В другом доме строгая хозяйка могла бы выговорить ей, а то и жалобу написать в фирму, - ох и стыд…

Совенка было не видать. Школьные занятия еще не начались, может, гулять отправился или в гости. Да и тихо как-то очень, похоже, разъехались все, кроме этих двоих. Симпатичные мальчики, оба рыжие, смешные такие - гайджин суматошный, заводной, даже сейчас, когда жует чего-то, развалившись на диване перед телевизором, с "улитками" в ушах, все равно точно пружинка внутри. Искры слетают. Вот вскочит, вот шуму наведет…

Телевизор купили все-таки новый. Еще больше прежнего.

…а второй - японец, совсем молоденький и красивый, как сказка. Только если б повеселее был… Хиро, он тоже умел каменное лицо строить, точно воин из кино про старые времена. Да от матери ведь не скроешь ничего. Не рассказывал, даже полнамека не хотел дать, чтоб догадалась. Не клеилось у него что-то. Только под конец вроде веселеть стал, а потом и работу нашел, последнюю.

Намико замерла снова. Суставы болели, спину ломило. Почему так, она ведь и не устала толком… не спала ночь, так что ж с того? Старость, видно… одинокая старость.

Потом Намико спохватилась и перепугалась.

В прошлый раз она совершенно случайно и без всякого дурного умысла прихватила с собой одну вещь. Отсюда. И теперь ей надо вернуть эту вещь. Положить туда, откуда взяла. Ох, как же хорошо, что не вспомнили, не стали разыскивать, а то бы ужас представить, что бы вышло, вещь-то дорогая… То ли спутала Намико, то ли совсем ума решилась…

В холле с полки смахнула. Надо пойти и положить туда же.

 

* * *

 

Айя проводил взглядом удаляющуюся женщину. Ее походка выдавала сильную усталость, но статная, немного оплывшая фигура была полна скромного достоинства. Несомненно, женщина заслуживала доверия. Когда-то. Секунду назад она медленно обернулась на звук шагов, Абиссинец встретился с ней глазами, и понял, что этого взгляда он не сможет забыть никогда.

Непроницаемый, бессмысленный бархат, провалы во тьму другой души.

Ретранслятор.

Чтобы понять, чем вызвано появление в этом доме орудия Мацумото, не требовалось много времени. Нужно было что-то делать. Немедленно. И не вызывая лишних подозрений.

Взгляд Фуджимии упал на взлохмаченную рыжую голову над спинкой дивана. Шульдих прикончил упаковку засахаренных сухофруктов и облизывал пальцы, испачканные сладкой пудрой. Непристойная естественность простительна для гайджина, но вопиющая беспечность - кто, как не он, должен следить за мыслями посторонних и заметить появление ретранслятора?..

"Как прошла брачная ночь? - вклинился в его мысли тягучий голос; телепат не оборачивался, но, выходит, его появление заметил. - В каких позах тебя драли, Вайсс? Хочу все знать в подробностях".

Айя хмыкнул. Мысленно. В интонациях Шульдиха угадывалось что-то беспомощно-жалобное.

- Проверь ее, - сказал он, позаботившись о полном отсутствии в голосе всякого выражения.

- Чего? - буркнул немец.

- Кто эта женщина?

- Прислуга приходящая, - ответил Шульдих раздраженно и слишком громко. - А я говорил, говорил, что надо было ее рассчитать и вас запрячь прибираться. Хоть какая-то польза. - "И на тебя в кружевном фартучке я бы посмотрел. И чтоб кроме фартучка - ничего".

- Вынь наушники, - ровно сказал Айя. - Ты орешь.

"Если я что-то выну, то потом непременно что-то вставлю. Кому-то. По закону сохранения энергии. Так что давай заранее обсудим то, что тебе нравится в постели. Скоро нас там будет трое".

- У меня подозрение, что она - ретранслятор, - негромко, скучающим голосом сообщил Абиссинец. - Проверь ее.

Шульдих вытащил наушники и обернулся. Он был небрит, под глазами залегли тени, и складки у рта говорили отнюдь не о беспечности.

- Ты очень неубедительно изображаешь Брэдли, Фуджимия, - процедил он.

- Проверь ее.

"Майн готт! Секс с двумя занудами сразу - это жуткое извращение", - злобно брякнул немец, невольно задавшись вопросом, - а как, собственно, Брэдли имеет это? Разогревая в микроволновке?..

Айя смотрел молча, с холодным ожиданием. В отличие от Брэдли, эмоциональный фон у него наличествовал, но такой, что лучше его было не сканировать вовсе… Отвратительное ощущение: точно Кроуфорд стоял у Фуджимии за плечом и неодобрительно смотрел на телепата поверх очков.

Шульдих перелез через спинку дивана и встал напротив Абиссинца, состроив пакостную ухмылочку. "Если б Брэдли не был таким занудой и соглашался делиться, ты бы уже стоял на коленях и сосал мне член, - сообщил он. - Задницу твою не хочу, очень уж тощая. Ты делал Брэдли минет? А он тебе? Мой личный Кроуфорд, знаешь ли, специально обучен удовлетворять сексуальные потребности рыжих. Зуб даю, это был лучший секс в твоей жизни".

- Давай.

- Чего?

- Зуб, - бесстрастно пояснил Айя. - Был - лучший.

- И чувство юмора тоже изображаешь хреново, - сказал Шульдих, приближаясь к отчаянию; хуже всего, что Фуджимия это понимал. - "Что уставился, кукла косоглазая? Чего ты о себе думаешь?"

Айя чуть наклонил голову и удостоил немца, наконец, мысленного ответа.

"Твой личный Кроуфорд хорошо обучен. Я доволен им. Благодарю".

Шульдих заморгал.

Стащил бандану и расчесал волосы пятерней. Это было слишком. Это было определенно чересчур. Он человек тонкой душевной организации, с ним нельзя так обращаться. Он может впасть в депрессию. Уйти в себя. Уйти в леса…

- Проверь работницу, - как ни в чем не бывало сказал Фуджимия. Кажется, он мог повторить это еще раз двадцать, не меняя выражения.

Шульдих обреченно закатил глаза и поплелся на кухню за Намико.

 

* * *

 

"Ну и чего с ней делать?" - неуверенность мысли несколько смягчила мрачного собеседника, и тот снизошел:

"Ничего".

"Так она же уйдет".

"Пусть".

Абиссинец определил неточно: женщина не была ретранслятором, принадлежа к числу неполных аватар. У нее еще оставалась собственная воля и возможность вернуться в нормальное состояние. Шульдих внезапно переменил настроение и стал не то чтобы дружелюбен, но покладист: внятно и доступно объяснил, что представляет собой сознание аватары, какие в наличии факты и какие предположения можно сделать. "Черная дыра", прямой канал связи с хозяином, использовал силы организма женщины, из-за чего та чувствовала себя больной и заторможенной. Слабая, с несложной личностью, работница тяжело переносила вторжение. Помимо "поводка", у нее была только одна программа: она что-то машинально взяла с собой из этого дома, и теперь должна как можно незаметней вернуть.

"Жучок", - предположил Шульдих.

Айя не ответил.

Намико увидела их. Поклонилась. Прошла мимо.

"Ну скажи что-нибудь, чертова железяка! - телепатически взвыл немец. - Играй до конца, если взялся. Брэдли всегда все объясняет".

"Что она должна здесь оставить?"

"Не запечатлено".

"Где?"

"В программе, идиот".

"Где она должна оставить это?"

Шульдих примолк. Посмотрел вслед работнице, уже скрывшейся из виду. Прошел вперед, в арку, отделяющую полупустой зал от холла-гостиной.

Под декоративным панно, - гипсовый рельеф с эффектом патинированного металла, абстрактный узор из линий и листьев, - на узкой полке скромно, но с большим достоинством лежала восхитительная, волшебная, помрачающая рассудок, безумно дорогая вещь.

Писк моды.

Чудо человеческих рук.

Трубка Nokia Vertu, выполненная в золоте.

- А-ах!.. - сказал Шульдих. Глаза его затуманились, нежная улыбка осветила лицо. - Надо же. Щедро…

Он уже протянул руку, когда жесткие пальцы перехватили его запястье.

- Зануда, - безнадежно сказал немец, не отрывая глаз от чарующего подарка.

- Это бомба, - сказал Айя.

- С чего ты взял?

- Это не жучок.

- Золотых бомб не бывает, - проворчал Шульдих. - Какая еще бомба за тридцать тысяч долларов?

- С часовым механизмом. Или рассчитанная на звонок. Не трогай ее.

Шульдих вздохнул. Но попыток сцапать мобильник больше не предпринимал.

- Ну с чего ты взял? - уныло переспросил он.

- Высока вероятность. Мацумото не нужно подбрасывать телефон. Он знает номера Кроуфорда. Жучки выглядят иначе.

- И что делать?

Абиссинец подумал.

- Вайсс бы покинули помещение и вызвали специалистов. Что делают Шварц?

- Зовут меня, - ответил Наги. Он стоял в декоративной арке, а за перегородкой из обточенных, светлого дерева, реек маячила кепка неразлучного Оми. Айя оценил собственную странную мысль и остался неприятно удивлен. Когда мальчики успели стать "неразлучными"? До такой степени, что даже он принял это, не замечая… Наги сморгнул, зрачки расширились, ровные ноздри дрогнули: золотой мобильник плавно проплыл в воздухе и лег телекинетику в ладонь. Шульдих проводил его голодным взглядом. Наги закрыл глаза, поморщившись.

- Несильный заряд, - сказал он. - При первом звонке. Голову оторвет…

- И для кого это такой подарочек? - тоскливо спросил немец. - Для Брэдли?

- Нет, - сухо ответил Айя. - Он бы угадал. Это для кого-то, любящего дорогие игрушки.

- Чтоб я сдох!..

- Думаю, да, - невозмутимо заметил Абиссинец, и, уже обращаясь к мальчикам, - обезвредьте.

Оба кивнули одновременно.

Шульдих нахмурился, пытаясь сориентироваться в изменившемся мире.

- Наги! - осторожно воззвал он к благоразумию младшего, - ты что, решил перейти в подчинение к Вайсс?

- То есть?

- Он приказывает - ты выполняешь.

- Он ничего не приказывал, - пожал плечами телекинетик, - он просто сказал. И потом, заряд ведь действительно нужно обезвредить.

- Шульдих, - сказал Айя. - Это твой телефон.

После чего направился к лестнице на второй этаж, потеряв всякий интерес к происходящему.

- Когда он начнет носить очки и галстук, - пробурчал Шульдих, - позовите меня, я посмеюсь. - "Мечтай, куколка, мечтай. Думаешь, я тебе теперь обязан? Или Кроуфорд тебе обязан? Ну-ну. Брэдли поваляет тебя и выбросит, как использованный кондом".

Айя обернулся и посмотрел на него приценивающимся взглядом, явно перенятым у Кроуфорда. Телепат немедленно полез в его мысли и горько об этом пожалел.

Фуджимия, чувствуя себя не то хирургом, не то ваятелем, представлял, как будет выглядеть Шульдих, художественно разрубленный от плеча до пояса. Так, наискосок, слева направо, располовинив ключицу, по касательной пластая сердце, надсечь позвоночный столб под острым углом, точно твердую колбасу…

Шульдих открыл рот.

Картинка была очень внятная, красочная и многообещающая. Но не в картинке суть, еще и похлеще навидаешься, когда в доме два маньяка… Настроение, с каким проклятый япошка воображал себе развитие событий. Он даже не злился, потому что не находил рыжего гайджина достойным злости.

Он созерцал преходящее.

- Вот тварь, - с некоторым уважением пробормотал немец и беспомощно добавил, - самурай драный…

После чего подумал, что делиться этим Кроуфорд не стал бы из чистого человеколюбия. Если б оно у него было.

 

* * *

 

Оми открыл глаза и понял, что его угораздило уснуть не в своей комнате. То есть не в той комнате, что была отведена ему на вилле Черных. Судя по развитию событий, "его" спальня будет оставаться недолго. Вчера ночью он летел на гребне информационной волны, на пике актуальности, как на доске для серфинга, и требовался лишь минимум логики, чтобы предсказать дальнейшее. Предсказания - это вообще вопрос наличия информации, по большей части. Просто обычным людям нужна гора, чтобы родить мышь. А пророк действует экономней и эффективней…

Все случалось до ужаса быстро. Может, так казалось из-за того, что они с Наги были в курсе всех деталей и ответвлений плана. Чуть ли не каждая вторая новость в сетевых лентах и телевыпусках имела отношение к операции. Посторонний человек, конечно, об этом бы не догадался.

Особенно занятно было наблюдать за "желтыми" изданиями. О некоторых мелочах сообщали только они, в искаженном виде, и то лишь потому, что находили пикантными. "Сумасшедший водопроводчик" - озаглавили статью о начальнике очистной станции, госпитализированном с галлюцинаторным бредом. Ему казалось, что он бледная спирохета. У Шульдиха было довольно жестокое чувство юмора, а у начальника станции - колбы с бактериальным бульоном в подсобке…

Цукиено поднял голову с дивана и потер щеку, на которой отпечатался рельефный узор покрывала. Колючий плед соскользнул на пол. Спина у Оми затекла, поясница болела: диван был узкий и короткий, не предназначенный для сна - рядом стояла кровать.

Невыключенный компьютер тихо гудел вентилятором.

Наги спал, поджав колени и натянув одеяло на голову; высовывался только нос. Так спят детдомовцы. Дети, которых бьют. Он быстро почувствовал взгляд и проснулся, но Оми продолжал смотреть, задумчиво и серьезно.

- Ты чего? - потягиваясь, спросил Наги.

- А я думал, как тебя будить.

- То есть?

- Ну, если тебя за плечо потрогать, - вдруг ты меня об стену… того?

Телекинетик засмеялся.

- В случае чего - буди, не бойся.

Пока они умывались и завтракали, Мамору размышлял. Два дня назад, возвращаясь с миссии, он сделал неверный вывод. Ошибочно было думать, что Кроуфорд медлит с последним этапом операции только из-за трений внутри восьмерки. Американец ждал того, что случилось десять часов назад. Решения экспертной комиссии.

Это было нечто. Мамору преклонялся. Для Мацумото эта война выглядела исполинской PR-акцией в его пользу. Трудно было бы найти решение красивей. Выигрывающий один за другим судебные процессы, поддерживаемый значительной частью СМИ, осторожный и подозрительный Учитель уверился в своих силах. Щупальца монстра обрубали одно за другим, но он все не мог почувствовать опасности, опьяненный хвалебными песнопениями. Мамору не знал, был ли это собственный аппарат пропаганды Мацумото, сработавший против него, или Кроуфорд потянул за еще какие-то свои нити…

Эксперты оставались беспристрастны.

Комиссия признала Институт Истины тоталитарной сектой.

Но поводом для ареста должны все же были стать экономические преступления.

Мамору подозревал впереди чудную формулировку "убит при попытке к бегству", возможно, с подброшенным пистолетом: это прекрасно объяснит смерть Учителя в глазах дружественных к нему журналистов. Пусть их покричат потом, это уже не будет иметь значения. А может быть, консультант изобретет другое, более логичное и красивое, объяснение. Одно удовольствие работать с действительно компетентным человеком.

- А Шульдих до сих пор злой ходит, - между делом обронил Наги, дожевывая шоколадку. Засмеялся. - И ругается на вас.

- Чего это он? - удивился Оми, пристроив подбородок на руки. - Кен говорил, они там настоящую вечеринку закатили позавчера, когда мы спать пошли. И вчера Айя телефон…

- Вот из-за телефона и злится, - веселился Наги. - Шульдих давно хотел такой. Но только чтоб Брэд ему подарил. А получилось все неправильно.

- А почему - подарил? - без всякой задней мысли спросил Оми и был очень удивлен, когда Наги насупился и замялся.

- Ну они… - младший Шварц уставился в сторону и порозовел, - понимаешь… в общем… они вместе. То есть в том смысле, что… вдвоем.

- Ой, - сказал Оми.

- Нормально, - сказал Наги с преувеличенной небрежностью.

Оми вспомнил жест, которым немец оглаживал плечо пророка. Его можно было списать на общую развязность и ядовитую иронию телепата, он так и сделал тогда. Значит, списывать не следовало. Когда Йоджи достает Айю, это тоже можно списать на самоубийственный балинезовский юмор…

- Нормально, - сказал Цукиено еще более небрежно.

- А что, - вдруг снова засмущавшись, спросил Наги, - ваш… ну, Йоджи, он…

- Бисексуал, - кивнул Оми с олимпийским спокойствием, чувствуя себя Самым Современным, Толерантным и Все Видавшим Парнем На Свете. - Я боюсь, что однажды Айя его убьет. Он его достал. А почему ты спрашиваешь?

- Шульдих сказал, - ответил Наги и неожиданно фыркнул в кулак.

- Чего сказал?

- Он сказал, что у них с Фарфи роман.

Некоторое время Бомбеец искал под столом челюсть. Единственным словом, которое он смог выговорить, приставив ее на место, было ошалелое "Ого!"

- Но он, наверное, издевается, - поразмыслив, решил Наги.

- Врет!.. - уверенно определил Оми.

Они еще посмеялись, а потом пошли работать.

Новости не разочаровали.

Ученые и юристы Института с большим шумом опротестовывали решение комиссии. Их дело отнюдь не казалось безнадежным, потому что Мацумото позиционировал Светлое Учение не как религию или партию, а прежде всего как систему научных теорий, альтернативных общепринятым. Факты свидетельствовали об обратном, но информационное обеспечение было на высшем уровне. Пока шла борьба, управление по экономическим преступлениям без лишнего шума готовило обвинение в мошенничестве.

Преподобного Учителя должна была погубить вода.

Проще нельзя было и придумать. Лаборатория сделала анализ воды, которую продавали в маленьких бутылках с портретом Учителя на этикетке. Там же, на этикетке, сообщалось, что вода содержит особые частицы, "пульсионы", которые исходят из тела Учителя и улавливаются особыми щитами; необходимо строго соблюдать дозировку, иначе возможны осложнения, к примеру, так называемое "отравление благодатью", чреватое тяжелой депрессией…

- Фарфарелло рассказать… - усмехнувшись углом губ, пробормотал Наги и прокрутил страницу дальше.

…принимаемый строго по часам и в указанной дозировке эликсир способствует духовному росту, совершенствованию личности и развитию скрытых способностей человека.

Анализ показал, что вода не содержит никаких примесей, кроме допустимых для обычной водопроводной воды.

- Они потребуют проверки на своих аппаратах и найдут там эти пульсионы, - сказал Оми.

- Но придется же выдать для проверки и аппараты тоже. А их нет. Кстати, эта вода действительно заряжена. Вот только как, чем, и зачем…

После чего Наги рассказал.

Оми долго сидел, взявшись за голову. Мамору думал, как неплохо было бы иметь такие технологии в собственном распоряжении.

По поводу решения комиссии Учителя просили дать еще одно интервью. Прежде Мацумото несколько раз делал это, и после каждой телепередачи его рейтинг взлетал на несколько пунктов. Немолодой, с длинными вьющимися волосами и пышной бородой, со взглядом доброго бога, он всегда отвечал неторопливо и обстоятельно, игнорируя заявленное время интервью; никакой каверзный вопрос не мог его смутить, а пару раз, в ответ на откровенную грубость, он так ехидно и метко высмеивал журналистов, что восхищал даже их самих.

Сейчас же пресс-секретарь утверждал, что Учитель уже неделю не выходит из медитации. Мирская суета, в которую он оказался вовлечен слишком плотно, удручила его. Он хочет освободить людей от страданий суетности и подарить им мир. Слабые ученики мучаются сомнениями, наслушавшись отвратительных обвинений в его адрес, и его сердце разрывается от боли. Он не покидает Купольный зал.

- С чего это он так?

Наги пожал плечами.

- Если пресс-центр и юристы наделают ошибок, он всегда может выйти из медитации и раскрыть истину. Интересно, что будет, когда за ним явится полиция…

- Сбежит?

- И обвалит свой рейтинг до плинтуса? Он сейчас мог бы выборы выиграть. Реально и честно. Это его и держит. Он и без химического оружия чувствует себя в безопасности.

Цукиено посмотрел на угол экрана: там, уменьшенная до размеров ладони, без звука крутилась запись одной из проповедей. Крот действительно обладал харизмой, достаточной для духовного лидера. Лучистые черные глаза умели внушать ужас и завораживать. С подобной энергией и обаянием даже обычный человек мог добиться многого, а паранорм…

Оми еще раз попытался спросить у Наги, что случилось в Джелеме. Видя, каким стало лицо телекинетика, он в первый момент подумал, что хуже ошибки совершить не мог, и вся их недолгая дружба улетучилась раз и навсегда. Но Наоэ вздохнул, отвел взгляд, подумал. Прежнее выражение самоуглубленного спокойствия вернулось в его черты, и он сказал: "Пакистан. Там жарко".

Больше ничего. Оми был счастлив, что этим обошлось.

Камера отдалилась.

Младший Вайсс вдруг хихикнул, и Наги непонимающе глянул в его сторону.

- Он живет в этом своем зале, - сказал Оми. - А сортир у него тоже там?

Наги хмыкнул.

- Прямо под престолом горшок, - съязвил он; за маской равнодушия на миг мелькнула страстная ненависть.

- А если серьезно? Что, живой бог выходит по коридору до сортира отлить? Или там в зале потайная дверь?

Наги открыл рот.

- Чего?

- Цукиено, ты гений, - сказал телекинетик, и кнопки на клавиатуре перед ним защелкали сами собой с реактивной скоростью. - Почему мне это раньше в голову не пришло?!

- Что? - изумился Оми. - Сортир?

- Двери! Мы же как прикидывали? - настоящий зал находится под землей.

- Ну.

- Бункер! Это бункер. С защитой от всего. Возможно, с полным жизнеобеспечением. И оттуда должен быть не один выход.

Они мигом отыскали записи, сделанные в Купольном зале. Фокус камер нигде не позволял в подробностях разглядеть стены, но одно то, что те были отделаны довольно широкими вертикальными панелями, каждая из которых походила на дверь…

Победное торжество несколько поутихло.

- Там-то дверь точно есть, - сказал Оми. - Но вот куда идет ход…

- Будем искать, - твердо сказал Наги. - Найдем.

Оми кивнул.

Приближение. Глубина. Резкость. Контраст. Еще несколько программ, которые Бомбеец про себя решил свистнуть у Наоэ и в дальнейшем активно употреблять: очень наглядные и красивые выходили планы помещений, да плюс автоматически генерировались предполагаемые смежные комнаты… Одна получилась из обычного редактора-трехмерки, дополненного приложением, написанным самим Наги, вторую сделали по заказу.

- Хочешь, я тебе перепишу? - вдруг спросил Наги, разглядывая собственные сплетенные пальцы.

Оми стало стыдно.

- Спасибо. - И, повинуясь внезапному побуждению, он спросил, - а что ты?..

- Чего - я?

- Грустный какой-то.

- Я всегда такой.

- Да ну, - Оми широко улыбнулся. - Я уже привык к тому, какой ты всегда.

Губ Наги коснулась тень ответной улыбки. Глаз он не поднял.

- Я подумал, что осталось дня два-три, и все.

Цукиено не стал переспрашивать: понял, о чем речь. Вздохнул. За время работы в Белой четверке ему не раз приходилось придумывать что-то утешительное и стимулирующее. Впору в досье добавлять: "хобби - любительская психотерапия на дружеских началах"…

- Но хорошо ведь, что так получилось. Ты представь, что б вышло, если б мы грызлись.

- Я думаю, Кроуфорд знал, что мы не будем грызться, - сказал Наги, подтвердив давние предположения Мамору. - Вообще мы все. А иначе не стал бы ничего затевать, - и, помедлив, добавил. - Даже ваш Фуджимия с ним помириться успел.

Оми подумал и не согласился.

- Айя просто молчит. По-моему, он злится. Смотрит нехорошо, не разговаривает ни с кем, кроме как по делу…

Наги фыркнул.

- Они с Брэдом по полдня разговаривают. Ты не замечал? Запрутся у Брэда в кабинете и подробности операции обсуждают. Шульдих ревнует.

- К подробностям операции?

Оба рассмеялись.

- Шульдиху же все равно скучно этим заниматься, - докончил Наги. - А ваш Абиссинец на Брэда похож, когда без катаны и спокойный. Шульдих уже так говорить и начал: "ну где там наши зануды?"

Они уже собрались работать дальше, но сам собой потек разговор. Сначала о программах, потом Наги спохватился, что так и не показал свою фрактальную графику, потом настало время торжественного обмена адресами, до дела дошло не раньше чем часа через три, и все равно беседа вышла сумбурной и торопливой. Они точно хотели впрок наесться перед долгим голодом. Цукиено уже знал, что после завершения операции Шварц покидают Японию, и возвращения в планах нет. Переписка, конечно, неплохая вещь, но почему-то хотелось не по переписке. А так, как сейчас.

И еще грустно было оттого, что их обоих старшие не поймут. Распрощались, точка, чего уж придумать лучше, чем никогда более не мешать друг другу.

Мельком Оми подумалось, что Айя с Кроуфордом действительно похожи. Только один ведет с судьбой неравную битву, а перед вторым мерзавка виляет хвостом, держа в зубах собственный поводок.

Мамору нашел, что это смешно.

 

* * *

 

Неделю назад у Шульдиха сдали нервы, и новый телевизор он купил на свои. Фарфарелло не хуже Кроуфорда предвидел, что так оно и будет, и жалел только, что не с кем побиться об заклад. Теперь ирландец с наслаждением погружался в канал MTV; исполнители через одного оскорбляли Бога просто из соображений приличия.

- Привет, цветик! - донеслось издалека, и Берсерк закатил единственный глаз.

- Какой я тебе цветик? - буркнул он, не отрываясь от телевизора: там кто-то страшно таращил глаза и прыгал козлом, изображая демонов Астарота и Бегемота в одном лице.

- Ромашка, конечно, - с некоторым даже удивлением сообщил Шульдих и развил мысль, - лепесточки белые…

- Не трогай мои волосы.

- …глазик желтый…

- Заткнись. Сейчас моя любимая песня начнется.

- Да ее же крутят каждые полчаса! - возмутился Шульдих. - Она меня уже достала, я не люблю рэп.

- Заткнись, - с достоинством ответствовал Фарфарелло. - Это моя песня.

- О, о, какая история… - ехидствовал телепат. - "Моя мама не любила меня, и мой папа не любил меня, и никто в целом свете не любит меня, потому что я злобный паршивец".

- А еще ты честный, - согласился Фарфарелло. - Поэтому молчи лучше.

- I ain't that mad though, I just don't like being lied to… - сетовал белобрысый парень в телевизоре, мрачно поглядывая исподлобья на окружающий мир.

- Ого! - обнаружил Шульдих, - а если этому типу выбить глаз, он станет вылитый ты.

- Если тебе выбить глаз, ты тоже станешь вылитый я, - не без угрозы пообещал Фарфарелло.

- Sometimes I even cut myself to see how much it bleeds. It's like adrenaline… - додумался выпалить белобрысый рэппер, и с Шульдиха слетела вся веселость.

Ударный кинжал в руке Фарфарелло выпустил острие. Ирландец, зачарованно глядя, как в телевизоре избивают женщину, облизал иглоподобное лезвие и с тошнотворным всхлипом втянул украсившую язык каплю крови. Шульдих прикинул, сколько раз он уже посмотрел гребаный суперхит, в котором гребаный псих кончал с собой, прихватывая в ад свою гребаную беременную бабу, и чуть не взвыл. Фарфарелло в ремиссии любил фильмы ужасов, но очень немногие из них могли вступить в резонанс с переломами его сознания так, чтобы спровоцировать обострение.

Вот тебе и ужасы. Вот тебе и плазменная панель.

"Декомпенсация", - промелькнуло в голове у Шульдиха, вкупе с чередой соответствующих картин - залитый кровью ковер, грязные бинты, бесконечные шприцы с транквилизаторами, в таком количестве, что можно решить, будто все четверо поголовно наркоманы или диабетики; перекошенное судорогой лицо, повязка сдернута, смотрит изуродованная пустая глазница… и бесконечный однообразный бред про Бога и траханых в жопу ангелов Его. Зато по части сбежать и напакостить маньяк изобретателен дьявольски. "Дерьмо. Дерьмо. Дерьмовый ящик, дерьмовое MTV, дерьмовый Эминем!" Мало того, что обидно, так еще и не вовремя…

- Шульдих, - совершенно спокойно окликнул ирландец, - пиво будешь?

Телепат даже вздрогнул от неожиданности. Увидев кровь, он с налету решил, что мозги у Фарфи уже вскипели, и сканировать его не стал: сканировать сумасшедших убийц - занятие неприятное.

Обострением и не пахло. Во всяком случае, до него было так же далеко, как обычно.

- Буду, - ответил Шульдих почти счастливо.

- В окно посмотри.

- Зачем?

- Несут нам пиво или нет?

- Кто?

- Кроуфорд! - выдал Фарфарелло и сам расхохотался.

- Ты Вайсс, что ли, за пивом отправил? - понял, наконец, телепат, и душевный покой окончательно вернулся к нему. - Это грамотно! Умничка Фарф.

- Так в прошлый раз мы покупали, - разочаровал его ирландец. - Теперь их очередь.

- А кто пошел?

- Фуджимия.

Шульдих скривился.

Брэдли опять встречался с кем-то, то ли с якудза, то ли с таинственными личностями из закрытого спортклуба, где Кроуфорд совершенствовал свою странную технику рукопашного боя и умопомрачительную мускулатуру. Личности были точно клонированы с него, такие же костюмно-галстучные, плечистые и железноглазые. Скуку вокруг себя они распространяли высококачественную, лицензированную, и находиться там было решительно невозможно. На деловые встречи пророк обыкновенно ездил один, либо, если дело предполагало применение силы или угрозу ею, со всеми Шварц. В этот раз уехал вдвоем с Фуджимией. Оба соответствовали дресс-коду на сто процентов. "Накаркал", - мрачно подумал немец и даже съязвить по этому поводу не смог.

Не то чтобы японец плохо выглядел в строгом костюме. Но разгадку тайны, как ЭТО все-таки можно хотеть, знал, похоже, один Кроуфорд.

- Когда над Шульдихом издеваются, Бог радуется, - уныло сообщил Шульдих. - Учти.

- Ладно, ладно, - примирительно сказал Фарфарелло. - Хидака и Йоджи.

- А ты мне даже спасибо не сказал, - многозначительно напомнил немец.

- Ты мне спасибо скажи, что по шее не получил, - прикрыв глаз, скрестил на груди руки ирландец, - за свои развлечения. А что парни они хорошие - это не твоя заслуга.

Двери открылись, впустив хороших парней. Тут же раздался звон, стук и дребезг стекла: пружина потянула дверь назад, та ударила по краю ящика, отлетела от пинка ноги и захлопнулась с размаху. Сибирский профессиональным движением послал ящик вниз и принял на колено, пока наблюдавшие этот экзерсис звучно втягивали воздух сквозь зубы. Ни одна бутылка не пострадала.

- Так нечестно, - жалобно сказал Шульдих.

- Что нечестно?

- Почему все веселятся?

- Эй, - сказал Йоджи, ухмыляясь, - по-моему, главный по веселью здесь ты.

Шульдих прошел мимо него и уселся рядом с ирландцем.

- Вот именно, - посетовал он. - Всем и без меня неплохо.

Фарфарелло потрепал его по волосам так, что бандана вместе с очками съехала Шульдиху на нос.

- Ну-ну, - ласково проворковал он, пока рыжий сражался с любимыми деталями имиджа.

С жестяным звоном скользнули по стеклянной столешнице крышки бутылок.

- Я вот чего давно хочу спросить, - ухмыляясь, сказал Кен. - Шульдих! Зачем тебе розовые очки? Ты же их не надеваешь.

- На черный день, - со значением ответил немец. - Когда совсем хреново станет, посмотрю в розовые очки и жизнь покажется лучше.

- Так посмотри.

- Точно, - обреченно согласился телепат и нацепил очки на нос.

- Помогло? - участливо поинтересовался Хидака.

Шульдих подумал.

- Ни хрена.

- Тогда выпей.

Йоджи посасывал пиво, краем уха следя за оживленной беседой Кена с Фарфарелло. Спорили они на медицинскую тему, что-то там про коленные связки, или вообще про связки; Хидака ссылался на личный опыт и мнение тренера, ирландец - на учебник физиологии. Он вообще на удивление много для одноглазого психа читал, одно имя чего стоило... Собственно, откуда оно взялось, Кудо и узнал только от него.

Стоило вылететь с кухни в мыле, как он наткнулся на притаившегося в засаде Берсерка. И попал. "Эй!" - возмутился Йоджи, запоздало осознавая, что по части физической силы равняться с Фарфарелло не может никак, - "слушай!.." "Ты хочешь об этом поговорить?" - поинтересовался ирландец, ухмыляясь с благожелательной миной заплечных дел психоаналитика.

Как ни странно, они действительно поговорили. И сошлись на том, что вышло спьяну и нелепо, но забавно и приятно. Не стоит придавать значения. Фарфарелло пообещал дать немцу пинка, и, похоже, передумал. Балинез, по чести сказать, тоже. Держать на Шульдиха камень за пазухой долго не получалось. Он был слишком веселый и располагающий к себе; то, что Кудо за неимением более подходящего слова окрестил "светомузыкой", оказалось просто его способом общаться, с теми, кого телепат зачислял в "свои"… изнанка, оборотная сторона беспощадных и не связанных общественной моралью людей. Кроуфорд защищал своих. Шульдих все время порывался своих развлечь.

Шварц были не оперативной группой, которую сплачивают деньги и приказы начальства.

Командой.

У тварей тьмы это получалось. У Белых охотников - нет. Они занимались, по большому счету, одним и тем же ремеслом. Вайсс нарушали закон ради закона, и закон закрывал глаза на преступников, которые путались в его паутине, в закрученных нитях собственных судеб; для Шварц законов не существовало.

Но они были командой.

Если распустить Белых на все четыре стороны, как уже бывало, - они станут друг для друга только лишним напоминанием о невеселом и неприглядном прошлом. Предпочтут не видеться вовсе. Забыть. Поставить точку. И представить, что, скажем, Фуджимие пришло в голову помогать кому-то из Вайсс…

Абиссинец. Йоджи вспомнил и скрипнул зубами. И в клинике, и вернувшись из нее, он очень тяжело просыпался. Долго не мог понять, сон или реальность вокруг. Порой казалось, что уже утро, что он уже встал, умылся и побрился, - и вдруг открывал глаза в своей постели часа этак в три ночи. И в тот раз тоже мелькала мысль, что он видит какой-то дикий сон. Но Йоджи водил тесное знакомство со своим кошмаром, девушкой с простреленной навылет грудью. Она была ревнивей, чем при жизни, и других он не видел.

Сначала он осознал, что за стенкой трахаются, и не мог этого не одобрить.

Потом - что там, за стенкой, спальня Айи. Тут он так удивился, что проснулся. Где, интересно бы знать, Абиссинец, и какие психи решили рискнуть здоровьем, перепихнувшись на его кровати? Хотя идея, конечно, недурна и заслуживает…

А потом Айя начал стонать.

Йоджи ошалел.

…он снизу, идиот поймет. Иначе не всхлипывал бы так сладко и больно. А казалось, если Фуджимия надумает иметь секс, то и будет - иметь, спокойно, уверенно, властно, контролируя себя так же, как обычно. Вообще-то лучше погорячее и поровну, но его настолько, до сумасшествия хотелось, что пусть бы даже и без жаркой страсти было.

Знал бы, что он любит снизу… и как он любит… а все равно бы ничего не получил. Лежи смирно, глотай слюнки.

К-со. Что с ним делают, как его ставят, что он так заходится? "Ну пожа-алуйста, Брэ-эд…"

…можно пойти покурить на кухню, или в душ под холодную водичку, или вовсе в сад. А можно поступить проще и вздрочнуть. Чем уже и занимаемся, не будем себе лгать. Простыня под спиной взмокла от пота. Откинем одеяло, подвинемся к стенке ближе, чтоб посвежее и лучше слышать… раз-раз, вверх-вниз по стволу, в ритме вскриков Айи, поласковее там с ним, Кроуфорд, хотя, конечно, лучше б ты сдох и провонял.

Так и знал, так и знал. В тот день, когда отморозок вспомнит, что люди трахаются, Йоджи будет где угодно, но только не рядом в боевой готовности. Потому что Йоджи неудачник. Лу-у-узер, как говорят американцы…

Окончательно проснуться удалось только после оргазма. Повезло, ничего не скажешь. Когда он перестал думать о губах Айи, и заднице Айи, и поднявшемся члене Айи, а подумал более-менее здраво, то испытал такой шок, от какого в процессе точно случилась бы нестоячка.

Фуджимия.

Гордый.

Злопамятный.

Вымороженный напрочь.

Обкончался там сейчас по самые уши.

Под Кроуфордом.

Ничем более абсурдным не мог разродиться этот долбаный мир. Йоджи вспомнил, в каком возмущении и бешенстве были Вайсс, получив последние указания Критикер, и безмолвно расхохотался. Отморозок все понимал буквально, в том числе фразу "расслабиться и получить удовольствие"… "Держал бы ты язык за зубами, Кудо", - посоветовал себе Йоджи, все еще корчась в приступе идиотического смеха, - "он бы, может, и не додумался". То-то радость американцу, активный отдых без отрыва от производства. Это конструктивно.

Смех пропал так же внезапно, как и накатил. Остались недоумение и едкий осадок.

Наутро Фуджимия выглядел таким же холодным и замкнутым, как обычно. Как все последнее время; знать бы, когда у них завертелось, не то что словом перекинуться, ведь даже не смотрели друг на друга лишний раз… "К-со. И это он так вкусно плакал вчера через стенку от меня?"

Йоджи смотрел-смотрел и заговорил.

Думалось, что Айя должен взъяриться. Или покраснеть. Оправдываться он бы не стал, потому что вообще никогда этого не делал.

Айя уставился на него в упор. Будь его лицо чуть выразительней, можно было бы сказать, что он изумлен.

- Кудо, - сказал он, - но это мое дело, и тебя оно не касается.

"…а то, что я плавал в поту и бессоннице, у меня дружок в подбородок упирался, и я дрочил до одурения, слушая, как тебе под ним хорошо - это меня не касается? Ах да, тебя это не касается точно".

- Когда я ляпнул насчет подставить задницу, то не думал, что ты решишь действовать! - бросил Йоджи, стараясь подпустить в слова как можно больше яду. - Чего угодно можно было ждать, но что ты умудришься влезть в постель к шварцевскому пророку…

- Йоджи, я не спрашиваю, как ты умудрился переспать со шварцевским маньяком. Хотя это находится за пределами моего понимания.

На этом Айя дал понять, что закончил беседу, и вышел, аккуратно притворив дверь. Йоджи остался стоять с открытым ртом, пытаясь найти встречный аргумент, но так и не нашел.

"С чего, черт возьми?"

- Эй, вы! - вдруг заверещал над ухом Шульдих, выдернув Балинеза из размышлений. До сих пор немец сидел с потерянным видом, зажав бутылку коленями, и на окружающее не реагировал. - Прекратите!

- Тихо, - строго и вдохновенно сказал ирландец, следя за мельканием собственного ножа в руке третьего Вайсса, - не сбивай…

Острие легко клевало обивку дивана между пальцами растопыренной пятерни. Все быстрей и быстрее. Наконец, заточенная кромка коснулась кожи, и выступила темная капля. Единственный глаз Фарфарелло расширился.

- Двадцать пять, - выдохнул Кен, возвращая владельцу нож. - Рекорд был тридцать один.

Немец мрачно закатил глаза. "Сумасшедший дом", - прозвучало в голове у Йоджи.

…интересно бы знать, что по этому поводу думает Шульдих. Ему вроде как изменяют…

Шульдих фыркнул. Йоджи покосился на него.

"Что, дошло?"

С виду телепат общался исключительно с бутылкой. Йоджи подумал что-то неопределенное и сам не понял, какого он мнения.

"Они каменные рожи сделают, зыркнут друг на друга пару раз мрачно, и все спокойны и счастливы" - грустно подумал собеседник. - "А то, что от них этой их… на весь дом фонит - это я один нюхать должен".

Мысли Балинеза упорно отказывались складываться в слова.

"Ты как собака, одними чувствами разговариваешь", - усмехнулся Шульдих, и Йоджи забыл обозлиться: он с головой потонул в "светомузыке", и мучительно хотелось, чтобы телепат, наконец, снова повеселел. - "Впрочем, ты ведь кошак, тебе положено. Да нет, Брэдли его не любит. Он не способен. Им просто хорошо вместе, и это гораздо хуже, потому что его гребаный эмоциональный комфорт для него дороже всего".

"А ты?.."

"А ты?" - встретил вопросом рыжий. - "Ты тоже извращенец, любящий злобных типов с большими острыми железяками?"

Йоджи не собирался отвечать. Но он невольно вспомнил, а закрыться от Шульдиха ему не удалось бы, даже имей он такой навык.

"…сказал: "Я не нуждаюсь в таких отношениях". И это значило: "Я не нуждаюсь в таких отношениях". "Понял", - сказал я. А теперь понимаешь, что на самом деле это значило "Я не нуждаюсь в таких отношениях с тобой, придурок Кудо". И это обидно и больно".

"Ясно. Извращенец", - беззлобно резюмировал телепат. - "Ну, значит, радуйся".

"Чему это?"

"На послезавтра у нас билеты в Неаполь. Останешься врачевать Фуджимии разбитое сердце".

Фарфарелло сунул окровавленные пальцы в рот.

- Двадцать семь, - удовлетворенно проурчал ирландец. - Рекорд был пятьдесят, но тогда рыжий мне не отсвечивал.

- Паршивец, - отозвался Шульдих, допил пиво и посмотрел в горлышко бутылки на просвет.

 

* * *

 

- Спустить на живого бога санэпиднадзор. Я нахожу, что это стильно, - Кроуфорд откинулся на спинку кресла, сплетая пальцы.

- В твоем стиле, - холодновато согласился Айя. - Никто не умеет оскорблять так, как ты.

Пророк усмехнулся.

- Твои комплименты, Фуджимия, дорогого стоят.

Айя неопределенно хмыкнул, отводя глаза. Это выражение лица Брэду было знакомо: ни дать ни взять крестик на веб-странице: "файл smile.jpg не найден". Но файл есть. Подразумевается. Еще одна деталь экзотического очарования, из того же ряда, что громоздкое средневековое оружие, к которому так привязан Абиссинец.

Усаживаться на подлокотник тоже не по-самурайски, как бы ни было неудобно стоять в полу-наклоне. Рука японца, заглянувшего в экран ноутбука, легла на спинку кресла рядом с плечом Кроуфорда. Желание прикоснуться ударило штормовой волной; американец тянул время, наслаждаясь сознанием того, что его прихоти исполнят немедленно, стоит только их обнаружить.

Инеисто-седой пластик клавиатуры - фоном для длиннопалой жесткой руки: Айя щелкнул по клавишам, вызывая предыдущую новость. Наклонился ближе. Прядь алых волос почти неощутимо задела щеку. "В эту игру ты играешь с не меньшим удовольствием, Ран, признай".

Он признает.

Дразнит.

Двери заперты.

- Решение государственной экспертной комиссии ошибочно, - вслух читает он с полувопросительной интонацией.

- Разумеется.

- Не исключена фальсификация доказательств.

- Частичная.

- Зачем? Недостаточно настоящих преступлений?

- В зоомагазинах продают игрушки для собак, - иронично проговорил Кроуфорд. - Пластмассовые кости с запахом настоящих. Пусть повозится с такой.

Встретил взгляд Айи.

Фуджимия думал то, что думал бы на его месте любой: о дьявольском разуме, безжалостности, насмешке над законом. Но стоило глянуть внимательней, зайти чуть глубже, на грань подсознания, туда, где начиналось твердое ядро личности, и невозможной становилась ошибка, - ему это нравилось.

Заразить духом небрежности. Сбить с ритма. Стратегия, общая для боя на мечах и деловой операции… Брэд протянул руку, скользнул кончиками пальцев по белокожему горлу. Айя послушно поцеловал его в губы. Еще и еще, замирая над креслом в неудобной позе, напряженный, близкий к растерянности. Восхитительное ощущение.

- Есть еще кое-что интересное, - прежним деловым тоном сообщил Кроуфорд, отпустив его. Вызвал историю браузера и отступил на шесть шагов.

"Убийство видного политика: нити тянутся к ИСУИ"

- Тот Сато, которого устранили вы?

- Он бывал строптив с Мацумото.

Фуджимия одобрительно опустил веки.

Айя чувствовал себя на месте - здесь, рядом с человеком, чья сила гарантировала тому получение любой власти, какую он мог пожелать, и оттого он не хотел власти. Провидец не был преступником: он не жил в мире, которым правил закон.

О некоторых вещах Айя предпочитал не думать вовсе. Разбираться в собственных чувствах казалось бессмысленной мукой. Все продлится недолго и закончится навсегда. Есть общее дело; есть случайное обоюдное влечение, никаких обязательств, и почему это должно волновать кого-то?

"Я решаю, что мне делать, и получаю то, что хочу".

Пусть хотя бы какое-то время пройдет так. До горечи правильно и легко.

…Кроуфорд, взлохмаченный, одетый в джинсы и клетчатую рубашку, мерит шагами комнату, поскребывая щетину; надеть шляпу - и можно снимать в рекламе Мальборо. С таким выражением лица люди обычно думают, где взять денег. Брэд рассчитывает связи личной мести в среде действующих в Токио китайских Триад.

Это тоже одна из его масок.

Кроме ледяного спокойствия и презрительной усмешки, знакомых с давней поры, есть множество других, и ни одна не лжива всецело.

Единожды Айя видел его испуганным. Страх очищает; не знают его лишь глупцы и безумцы. Для всех прочих он становится той кислотой, которой испытывают золото. Обнажает силу или слабость. Они оба умели извлекать силу из страха: Айя обращал его в ярость, Брэд следовал собственной природе. Он объяснил как-то, когда Айя расслабился рядом с ним до такой степени, чтобы разговаривать и спрашивать, не думая.

"Когда ты что-то видишь…"

"Да?"

"У тебя такое лицо, будто тебе жаль кого-то. Или чего-то. В будущем".

"Я бы не сказал", - усмехнулся Брэд.

"Мне показалось?"

"Нет. Это другое". - Айе нравилось его слушать, и он об этом знал. - "Пси-способности - это надстройки базовых функций психики или физиологии. Осязание, эмпатия, и так далее. Предвидение развилось из инстинкта самосохранения…" - он помедлил и добавил иронично, - "Так что на самом деле я трус".

"Зачем ты мне это говоришь?" - пожал плечами Абиссинец.

"Доказываю доверие".

"Не надо".

"Я же не требую ничего в ответ".

Айя поцеловал его. Целоваться было проще, чем искать слова.

Услышав "подробности я буду обсуждать с командиром группы", он вздрагивал, и порой ловил на себе сочувственные взгляды прочих Вайсс. Это злило; все понимали, что Фуджимия злится, и легко объясняли себе, почему. Не слишком приятно, должно быть, выслушивать снисходительные указания недавнего врага…

Унизительно было дрожать от радости и предвкушения.

Некоторое время они действительно обсуждали подробности.

- Биржевая сводка? - уточнил Айя, увидев на экране столбцы с бесконечно меняющимися числами.

Американец кивнул и пояснил:

- Сбрасываю акции предприятий Мацумото.

- Ты покупал его акции?

- Why not? Это были перспективные предприятия, - Кроуфорд засмеялся. - Завтра ценовой тренд поменяется, а послезавтра котировки рухнут со свистом.

- Многие разорятся?

- Все, кто этого заслуживает.

Айя помолчал.

- А Мацумото следит за биржей?

- Да, - не без удовольствия сказал пророк.

- Значит, он поймет? - недоуменно проговорил Абиссинец.

- Информированность объекта не имеет решающего значения.

- А что имеет?

- Случайность. Много случайностей.

Японец, не произнеся ни слова, выпрямился, отошел к окну. Брэд проводил его взглядом. Гордо посаженная голова, легкая звериная поступь… смертоносное украшение. Кимура был впечатлен. Люди его окружения происходили из тех, на кого Вайсс частенько давали ориентировки, Фуджимия чувствовал это кожей, и спутники Кимуры тоже чувствовали, хотя и не могли понять, с чего их так неприятно холодит и постоянно манит выйти. Особенно забавлял Кроуфорда сам Кимура. Обладатель многих достоинств, но слишком уж острого чувства социальной справедливости, он отказывался понимать, как и где гайджин сумел найти такое совершенство и как совершенство согласилось на него работать.

О, это было непросто, Кимура-сан…

Провидец разорвал связь с Сетью и откинулся на спинку кресла.

Можно и дальше работать с документами, перепроверять информацию, писать ответы на несрочные письма. Айя выдержит паузу. Потом спросит, следует ли ему уйти. И если попросить остаться - останется, устроится в дальнем кресле, подчеркивая, что не проявляет лишнего интереса к занятиям Кроуфорда.

Можно продолжить деловой разговор; меняя темы снова и снова, добраться до личных, до дружеской беседы. Айя будет разговаривать: по-своему, короткими репликами, больше слушая. Он не умеет рассказывать и стыдится этого, приходится немало потрудиться, чтобы увлечь его беседой. Эту задачу интересно решать.

Можно выказать минутную слабость, сознаться, как утомителен ежесекундный контроль, как печально постоянно делать поправки на человеческое недомыслие, как тяжело учитывать в планировании сотни факторов. К этому приему нельзя прибегать часто, иначе он утратит свою действенность; но иногда показаться уязвимым необходимо… надменный Фуджимия сядет на пол у ног Кроуфорда и обнимет его колени, глядя снизу вверх обычным своим хмурым взглядом.

Можно позвать к себе, запереть в объятиях, вскинуть на руки, - и снова ответ будет верным, самым желанным.

Предсказуемость не раздражала, как не могла раздражать Брэда любая предсказуемость, самое обыденное из свойств его мира. Но характер реакций настолько совпадал с представлениями Кроуфорда об идеальном партнере, что вынуждал заподозрить: независимый и замкнутый Айя, тем не менее, инстинктивно чувствует, что требуется сделать в каждый момент. Обычная человеческая эмпатия, избавляющая, тем не менее, от множества неудобств, если сопряжена с доброй волей. Телепат точно знает, чего от него хотят, но его всегда нужно просить.

Идеальный ведомый. Не партнер для танца, не зеркало… резонанс пробуждал ассоциации с чем-то знакомым.

Пророк поднялся с кресла, кладя очки на стол. Раскрыл объятия. Японец прильнул к нему, обвил руками шею, положил голову на плечо. Брэд поцеловал его в лоб, и фиолетовые глаза блаженно закрылись. Руки Кроуфорда, властные и осторожные, скользнули под рубашку, провели по мигом покрывшейся мурашками спине. Айя со стоном вздохнул и уткнулся носом ему в шею. Ребра проступали под кожей; обнаженный Айя грациозен, словно гепард, но на ощупь все эти кости могут быть не слишком приятны. Если торопиться с удовлетворением желания, не добившись нужной степени податливости, или настаивать на том, что не слишком ему по вкусу.

Кожа излучает живое тепло, поднимается и опускается в дыхании грудь, кровь пульсирует в жилах; не исполнитель, не фигура на доске, не ключевая точка стратегии…

Кроуфорд держал в руках оружие.

 

* * *

 

Первое, о чем подумалось - жесткий, уверенный и холодный металл автомата. Но в стройном теле, доверяющемся его объятиям, крылись высокомерное достоинство и отрешенность, не свойственные огнестрельному оружию.

Кроуфорд неожиданно стал вспоминать, что чувствовали наделенные волей легендарные мечи к своим владельцам. Европейские славились прежде всего предательствами: они вели к гибели тех, кого находили недостойными своих рукоятей… Он не помнил восточных легенд о говорящих клинках. Катаны не отличались болтливостью. Но пусть молча; все же, что ощущает самурайский меч, ложась в направляющие его руки? Здесь, видимо, не следовало жестко отграничивать оружие от воина… как и диктовала древняя философия. Кодекс бушидо основан на повиновении, не так ли? Самозабвенно подчиниться чужой воле; стать продолжением руки, стать рукой, дать овладеть собой так полно, чтобы не осталось ни единой преграды; испытать естественное счастье служения; соединиться…

Вот оно, японская роза, Абиссинец: тебе нужен господин, чтобы служить ему. Вначале твоим господином была семья, затем месть, и когда ты утратил последнее - потерялся. Работа киллера под крышей особого полицейского отдела - эрзац, блеклая замена, и приходится уговаривать себя, заставлять себя, приказывать себе смиряться с этим.

Минимальной способностью к телепатии обладали все паранормы, но в работе с людьми, не наделенными Даром, это не давало значимого эффекта. Все же при физическом контакте способность обострялась; и если Брэд читал правильно, то Айя ничего не думал вообще. Одно лишь кошачье, животное наслаждение теплом и лаской; в нем не было даже сексуального подтекста, хотя вожделение вспыхнуло бы по первому зову. Кроуфорд почти позавидовал: он порой и желал бы сделать перерыв в постоянном анализе и осмыслении происходящего, но это было скорее свойство темперамента, чем привычка. Не удавалось.

…нанимаю вас, мистер Фуджимия.

…беру тебя на службу, ронин.

…доверяю, Айя.

Брэд наклонился к нему, придержав ладонью красноволосый затылок. Твердый, как жало, язык Айи скользнул ему в рот, быстро провел по зубам.

"Я без колебаний воспользуюсь столь великолепным и грозным оружием. Обещаю быть почтительным и бестрепетным в сражении. Такой владелец не оскорбит тебя".

Оружию доверяют жизнь. За ним ухаживают, его высоко ценят, к нему привязываются, даже впадают в зависимость от него… но только праздный коллекционер, ни разу не проливавший крови, способен любить оружие.

Впрочем, все воинские школы говорят об одном. Для высочайшей эффективности действий оружие не нужно любить.

Нужно чувствовать себя с ним единым целым.

То, чем Кроуфорд занимался со своим японским мечом, уже лишь формально называлось поцелуем: изощренная, почти непристойная сексуальная игра. Подумать только, чему удалось научить этот суровый рот…

…эйфория. Это состояние он переживал до сих пор дважды. Когда впервые осознанно использовал Дар и добился успеха; мальчишеская, детская, давняя радость; когда топил в набегавшей волне свой белый пиджак, эсцетскую униформу, и, призывая в свидетели хохочущих Шварц, торжественно клялся, что больше никогда не наденет белый костюм.

Третий раз был сегодняшним утром.

В его постели сонно жмурил раскосые глаза азиатский киллер.

У киллера были неестественного цвета волосы, девичья талия и довольно забавная легенда прикрытия. История знакомства привносила острый привкус вражды и победы. Высокомерный японец не терпел посягательств на свою независимость при посторонних, но наедине становился нерешительным и послушным; это было очаровательно. Все вместе могло доставить удовольствие, развлечь, украсить собранную Кроуфордом головоломную схему, точно ягода вишни - коктейль, и не более. Нечему радоваться. Никакой причины для торжества. Слишком ничтожный повод для впадения в эйфорию…

Настораживало то, что эмоциональная температура на несколько градусов выше нормальной держалась постоянно; он даже успел к ней привыкнуть. Обычно переизбыток эмоций ощущался как тяжесть и обуза, как что-то, мешающее мыслить, сбивающее с ног, но сейчас было иначе.

Шампанское. Это напоминало шампанское, пузырьки углекислоты, танцующие в солнечном золоте. В странном состоянии не заключалось угрозы, - самообладанию ли, цельности, остроте разума. Мысли текли легко и стремительно, лабиринт раскрывался, детали головоломки укладывались в пазы сами собой, увлекаемые игристым светом. Было комфортно и хорошо думалось. Дальше рефлексировать Брэд не хотел.

- Виски? - спросил он, отпустив Айю.

- Нет.

Кроуфорд отошел к мини-бару и достал бутылку.

- Я сказал, что не буду пить, - хмуро напомнил Фуджимия.

- Ты сказал, что не хочешь виски. Это коньяк.

Японец следил за его руками исподлобья, но возражать больше не пытался.

Айя не хотел пить перед сексом, потому что быстро терял последние остатки самоконтроля; поняв это, Брэд каждый раз стал его угощать. Он отказывался, но отказы игнорировали… "Не упрямься, Ран".

"Как скажешь".

Полный обжигающий глоток.

- Ты не чувствуешь вкуса, - укорил Кроуфорд, пригубливая собственный бокал.

- Я не хочу.

Американец усмехнулся. Глядя в теплые ореховые глаза, Айя знал, что через минуту позволит взять себя на руки.

Он никогда не прижимался к Брэду во сне. Слишком мучительно - так близко и так долго чувствовать чужое тело. Переутомление нервов, передозировка близости. Не привык и сейчас, но в первую ночь было особенно тяжело. Тогда, истерзанный, одуревший, чуть ли не теряющий сознание от шока, он подставлял губы и глаза из одной бессильной покорности - больше всего хотелось отодвинуться и спастись от алчных ласк. Кажется, ему что-то шептали. Кажется, его благодарили, за доставленное удовольствие, должно быть… Айю мутило. Он ожидал боли, с ней было бы легче, к ней он привык, - но боли почти не было.

И даже тех неприятных ощущений, что были тогда, - головокружения, пелены в глазах, - даже такого жалкого убежища ему больше не предоставляли. Айя мог сколько угодно лежать, глядя в потолок, и мучиться непереносимым стыдом. Он унижал себя сам: извивался, царапался, упрашивал, не находя сил сдерживаться… Слишком. Все - слишком. Что-то открылось внутри, словно с двери сорвали замок… воды ринулись в пустое русло, сухая вена запульсировала новой кровью; точно умирающий в пустыне, он пил и не мог напиться. И чувство было, схожее с опьянением, такое же сладкое и опасное.

Его неторопливо, с удовольствием сводили с ума.

 

* * *

 

…проводит рукой по спине, чувствительной, как у кота, от затылка до ягодиц: Айя вздрагивает, смотрит на любовника из-под ресниц, покусывая кончик пальца. Он уже раздет, и на белизне простыней кожа утрачивает, наконец, холодный оттенок фарфора; скорее, розовеет оттого, что кровь ускорила ток. Еще не пройдено расстояние от спокойного "достаточно, я уже готов" до молящего "пожалуйста, я больше не могу!.." Время игры…

Айя обнимает Брэда, чувствуя его жадные и ласковые губы на своей шее, плечах, груди; глаза закрываются, все становится лишним, кроме осязания.

Ощутить чужое тело, сильное и тяжелое, внутренними поверхностями бедер; развести ноги шире, открыться. Не позволить себе протестовать, принимая чужие пальцы, осторожные, скользкие, твердые… нельзя вскрикивать, не школьница… Бесстыдный рот охватывает самое чуткое, лижет, щекочет, прикасается зубами: все тело сотрясает дрожь. Не позволить себе вцепиться Брэду в волосы и начать иметь в рот… не стонать… Он входит, кажется, до ребер, заполняя собой; подтягивает, ставя на лопатки. Еще поглаживает член, перед тем, как начать, но больше не прикоснется… нельзя - самому… это невыносимо, и все равно под ним кончишь, он доведет, ему нравится… нельзя стонать…

Айя сдавленно всхлипывает, стиснув зубы. Ноги, на мгновение замершие в воздухе над плечами Брэда, сжимают того железным охватом, пальцы Айи судорожно комкают простыню.

- Открой глаза, - доносится, и подчиняешься сразу… не жмуриться… невозможно, и не кричать, когда он двигается, задевая… контакт, электрический разряд выгибает дугой, слишком долгий… сладкий.

- Открой глаза! - неумолимый приказ… да, конечно. Его грудь поблескивает от пота, мускулы вздуваются, он склоняется и целует… не хвататься за плечи, не царапать! Двинуться навстречу, глядя в глаза, - светлые, широкие, гайджинские, - ему нравится, жаркое дыхание касается губ, ладонь проводит по спине, поддерживает, заставляя сжаться и заскулить.

Кроуфорд берет его еще раз, выдержка кончилась еще на первом заходе, и Айя подвывает от наслаждения, вцепившись зубами в угол подушки. Глухо взвизгивает, кусает подставленную руку, изгибается, помогая войти в свое тело еще глубже…

…позволено умереть, рассыпавшись миллионом золотых искр.

 

* * *

 

Пророк отпустил его и перекатился на спину. Задыхающийся Айя прильнул к нему, укладывая голову на грудь.

"Это было", - подумал Брэд, обняв его. - "Это я тоже видел". Когда и при каких обстоятельствах - вылетело из памяти. Странно. Обычно он помнил все, заставлял себя запоминать: привычка, выработанная суровыми тренингами, и отнюдь не бесполезная. Впрочем, единственное незначительное упущение ничего не решало…

- С тобой хорошо… - прошептал японец, ведя пальцем вдоль дорожки жестких волосков, разделяющей пополам рельефный пресс.

- Тем, кто со мной, всегда хорошо.

Айя поднял голову с груди любовника, сел рядом, поджав ноги, и уставился Брэду в лицо так, будто видел в последний раз. Фиолетовые глаза поблескивали. Кроуфорд погладил его по щеке, ощутив на мгновение странную неловкость.

Он вспомнил о Фицджеральде. Тот, даже не англичанин - британец старой формации, тяжело переживал закат Империи и все амбиции ее обломка посвятил Кресту и Розе. Профессор славился демократичностью в отношениях со студентами; во всяком случае, с теми, кто, по его мнению, заслуживал демократичности. Публика в колледже подобралась самая разномастная, от наследников старинных европейских родов до малолетних проституток откуда-нибудь из Гонконга, под стать им были и преподаватели. Стэнли Фицджеральд, один из немногих, был настоящим профессором, правда, литературы, в то время как основной его специализацией являлись практикумы по телекинезу. Профессор мог вышибить мозги половине ордена одновременно, о чем порой скромно знал про себя в присутствии телепатов.

После Второй мировой орден, некогда аристократический, деградировал. Ностальгирующему интеллектуалу стало тяжело в нем; он любил видеть, что его понимают.

Брэду действительно нравилось его слушать. Старый розенкрейцер умел говорить, к тому же, у него было что перенять и помимо этого искусства. Прекрасные врожденные манеры, аристократический небрежный лоск, которым никогда не славились янки. Фицджеральд досконально знал свой предмет и, тем не менее, считал себя дилетантом, - потому что это приличествовало джентльмену.

…экономка подала чай по-английски: с ломтиками свежего лимона, цельным молоком, взбитыми сливками и только что испеченными булочками. Профессор пыхает трубкой, супит седые брови, точно оглядывая со всех сторон собственную мысль. Он похож на кого-то из Инклингов. Полиглот, всех любимых европейцев он читал исключительно в оригинале.

"Tu deviens responsable pour toujours de ce que tu as apprivoisй", - цитирует он, и ближе становится пустыня, в которой французский летчик когда-то разговаривал с маленьким мальчиком. - Ecce homo! Я скажу по-иному..."

С небольшой веранды его шале открывается прекрасный вид на реку, весело бегущую по дну глубокой долины к огромному Фирвальдштетскому озеру; выше по течению, в туманах, угадывается Альтдорф с белыми домиками мирных буржуазных предместий.

"Мы не в ответе за тех, кто дал себя приручить".

 

* * *

 

Машина остановилась, взвизгнув тормозами. Инерция движения еще не погасла, когда Мицунари вылетел из верной старушки "тойоты" и бросился к линии оцепления, не глядя захлопнув дверцу. Несколько человек в форме отрядов специального назначения пытались оттеснить зевак и журналистов подальше, но только провоцировали новый, еще более решительный натиск. Обычная ошибка. Если полиция хотела действовать в спокойной обстановке, не нужно было вообще светиться здесь со своими автоматами, бронежилетами и ярко-желтыми лентами, оплетающими фонари и авто. Прямо-таки сигнальная ракета: "все сюда, здесь сенсация!"

Мицу нашел Кеи и хлопнул приятеля по плечу, изрядно тем напугав. Кеи невнятно огрызнулся, уделив Мицу один скользящий взгляд, и продолжил высматривать что-то в окнах верхних этажей, пользуясь приближением камеры как биноклем.

Завыла сирена. Чей-то утомленный и злобный голос очень вежливо начал просить людей разойтись. Журналистам предлагалось пройти в пресс-центр, где им предоставили бы самую полную и актуальную информацию. Впрочем, те, кому полагалось сидеть в пресс-центре, скучали там с самого начала. Смельчаки, специализирующиеся на "полевой" работе, выполнять просьбу не собирались.

- Ты опоздал, - снизошел до реплики Кеи. Он всегда был такой, поэтому Мицу не обиделся. Кеи тоже давно не пытался на него обижаться.

- Что здесь творится?

- Сам не видишь?

У входа в центральное здание стояли двое судебных приставов в сопровождении нескольких полицейских. Совершенно загородив двери разворотом плеч, перед ними возвышался один из сотрудников Института Истины, на вид чрезвычайно крепкий и уверенный в себе парень.

- Не пускают? - на всякий случай уточнил Мицу, чей наметанный взгляд уже оценил расстановку сил, а натренированная репортерская жилка набросала первые строки.

- Хуже, - не без удовольствия поддразнил фотограф.

- То есть как?!

- Встречный иск. За клевету. Намеренная дискредитация в глазах общественности. Урон чести и достоинству преподобного учителя.

- Но ордер на арест-то выписан!

- Выписан.

- Кеи-кун! Не мучай! Не пускают?

- Сам не видишь? Там человек с тысячу, наверное, сидит. Круговую оборону держат.

- Столкновения были?

- В том-то и дело, что нет.

- Это как? - поразился Мицу, чуть не подпрыгивая на месте от восторга и нетерпения. Хитрый Кеи дразнил его, но Мицу прощал. Если фотограф выяснял подробности происходящего, пока Мицу выяснял отношения с подружкой, припарковав машину у молла… Кеи имел право немного его помучить. Только не слишком долго, потому что надо в темпе писать материал и везти в редакцию.

- Они выстроили живую стену, - кратко сообщил Кеи. - Блокировали все входы. Не нападают, даже рук не поднимают, просто упираются, и все. Пройти невозможно. А даже если и протолкаются, Учитель все равно не выйдет. Интервью не дают. Знаешь, что говорят? Это акция гражданского неповиновения. Учитель о ней не знает.

- Ого!

- Находится в глубокой медитации уже десять дней, за это время не принимал ни воды, ни пищи, и даже ни разу не шевельнулся.

- То есть приказов не отдавал?

- Никому, никаких. Еще я узнал, что полиция собиралась отключить Институт от электросети.

- Права человека! - на автомате выговорил Мицунари.

- Об этом все узнали тут же, - Кеи чуть улыбнулся. - Не вышло.

Мицу быстро прикинул варианты развития событий. Наверняка юристы Института работают над отзывом прокурорского иска и аннулированием ордера. Встречный иск появился просто потому, что таковы правила игры. Его тоже могут потом отозвать. Мацумото Акира, преподобный учитель, обвинялся сразу по нескольким статьям, но все обвинения выглядели несостоятельными. Так, по крайней мере, казалось Мицунари, который готовил уже далеко не первый материал по теме. Он не собирался всю жизнь прокуковать в репортерах, начинал понемногу заниматься аналитикой, и имел предположения насчет того, по какой причине правительство взъелось на Институт Истины. Переразделы сфер влияния преступных группировок, темные делишки чиновников, нераскрытые убийства - много всякого можно было бы свалить на добрейшего Учителя и его учеников. Мицунари мыслил непредвзято. Он хорошо знал специфику своей профессии и мало доверял материалам, появлявшимся в прессе. С людьми из Института он общался лично. Это были милейшие люди, внутренне спокойные, любящие жизнь. Безумные выдумки вроде боевых отравляющих веществ, которые якобы испытывались на людях, или там бактериологического оружия, могли печатать только совсем уж желтые издания или укуренные в хлам весельчаки в Интернете. А уж про планы захвата Учителем власти… ну-ну, еще про зеленых человечков нам расскажите. Про Годзиллу тоже можно. Повод для возбуждения дела казался мелким и жалким, но причины за ним маячили серьезные…

Так что молодцы они, те, что стоят стеной.

Да и не смогла бы полиция действовать в спокойной обстановке. Мицу, Кеи и их коллеги не позволили бы держать в тайне такие операции.

Кеи вскинул фотоаппарат. Кругом защелкали вспышки десятков камер. Задумавшийся Мицунари даже не понял сначала, что они снимают: сразу у оцепления тоже возвышалась недурная стена из репортерских спин, а он еле доставал Кеи до плеча.

- Идут, - снисходительно пояснил фотограф.

- Кто? - простонал Мицу, - откуда? Зачем?

- Приставы уходят.

У стоящего рядом мужчины в строгом синем костюме, явно представителя какого-то серьезного издания, зажужжал мобильник. В гаме тот не мог расслышать собеседника и поднял громкость динамика до предельной. Теперь даже Мицу разбирал слова. Журналисту в галстуке звонил коллега из пресс-центра.

Обнаружен и подтвержден факт фальсификации большей части важнейших документальных свидетельств. Ордер аннулирован. Процесс продолжается до выяснения подробностей; пока что все обвинения с Мацумото Акиры, главы Института Истины, сняты.

- Ого! - только и сказал Мицу.

Теперь всех будет занимать вопрос, кто и с какой целью фальсифицировал доказательства.

Из здания не доносилось ни звука. Галдели и переговаривались собравшиеся под стенами. По обрывкам разговоров Мицу понял, что почти все сочувствовали Учителю и радовались, что продажные чиновники получили по носу. Хорошо бы юристы Института не отзывали иска. Очень важно выяснить, кто виноват, кто запустил этот маховик с чудовищными обвинениями и бесчисленными проверками, посыпавшимися на Институт. Мицу сам писал материал о подброшенных ученикам наркотиках и боеприпасах; подружка его приятеля оказалась в числе подозреваемых, и он кипел негодованием.

Прошло около получаса. Мало-помалу толпа редела, полицейских почти не было видно. Мицу успел сбегать в ближайшее Интернет-кафе и отстучать самый краткий вариант новости, для сайта газеты. Большую статью он собирался написать к вечеру.

- Ну что, - спросил Кеи, убирая камеру, - идем?

И тут Мицу пришла гениальная идея.

Кеи идея несколько насторожила, но все же одобрение и уважение в его взгляде не ускользнули от Мицу. Такая страсть к работе в его напарнике просыпалась нечасто, и результат ее всегда впечатлял. Когда безалаберному Мицунари становилось по-настоящему интересно, он давал блистательный материал.

Мицу сказал, что управится один. Кеи, в отличие от него, поднялся ни свет ни заря, и вид у фотографа был замученный.

Мицу понимал, что пока вокруг здания толпа и шум, взять интервью у кого-нибудь из учеников невозможно. Но хотя бы к полуночи всем остальным наскучит торчать здесь. Главное - не показываться коллегам на глаза, чтобы они не поняли намерений Мицу и не стянули его идею. Мицунари хотел дождаться минуты, когда парни из Института немного успокоятся, и первым расспросить их. Возможно, ждать придется до рассвета; впрочем, поднимаются здесь рано, часов в пять. Мицу проснулся в полдень и прикидывал, что спокойно сможет досидеть до пяти утра. Подремать, опять же, в машине…

Он не раз успел похвалить себя за то, что поставил тонированные стекла. Человек, ждущий чего-то за рулем, мог вызвать лишние соображения у прохожих. Забравшись на заднее сиденье, Мицу почти медитативно созерцал, как разъезжаются менее изобретательные коллеги. Потом он вспомнил про статью. Снова сходил в кафе, купил дискету и два часа времени. Управился раньше и поболтал немного в чате. Перекусил.

К часу ночи улица опустела. В Институте светилась всего пара окон, и только внутри голубого купола мягко переливалось звездное сияние. Мицунари засмотрелся на него, забыв о тлевшей в пальцах сигарете, и едва не обжегся. Что там, в куполе? Уж точно не декоративная подсветка: там главный зал для медитаций, и посередине, на особом возвышении, сидит Учитель. Говорят, он живой бог… Уже десять дней он не шевелится, и только доверенным ученикам разрешено раз в сутки подносить зеркальце к его губам, чтобы проверить, не вошел ли он в число нематериальных богов, окончательно покинув бренную плоть.

С того места, где припарковался Мицунари, было хорошо видно не только Институт, но и окрестные улицы. И когда несколько машин одновременно остановились за углом, вне поля зрения тех, кто смотрел бы из институтских корпусов, Мицу заподозрил неладное.

Он юркнул в машину и притаился на заднем сиденье. Тренированная интуиция репортера властно предупреждала: кто бы это ни был, лучше не попадаться им на глаза.

В неверном свете пары фонарей было почти невозможно различить лица. Но Мицу уверенно определил, что это не люди Института. Пластика, походка, жесты. Так наблюдательный человек всегда отличит принцессу инкогнито от домохозяйки, обычного менеджера от главаря мафии, пусть на них одежда одинаковых марок… ребята из Института шагали самую малость медлительно и понуро, потому что сильно уставали и ели скромно. Не было у них этой бойцовской упругости, отточенной скупости движений… Мицу с неприятным чувством подумал, что неспроста вспомнил про мафию.

А потом произошло что-то странное.

Оконное стекло само собой пошло вниз. Мицу готов был поклясться, что не задевал никаких кнопок; он вообще в тот момент сжался в комок посередине сиденья и раздумывал, не лечь ли на пол. Электроника внезапно вышла из строя? Из-за чего? Почему - сейчас?!

Но он не успел испугаться по-настоящему.

- Чего сидим, кого ждем? - ернически, с легким акцентом спросил светловолосый гайджин, наклоняясь к Мицунари. Над виском блеснула оранжевая искра, и Мицу подумал, что при дневном свете гайджин, вероятно, рыжий.

Синие глаза гайджина фосфоресцировали, точь-в-точь как звездный купол Института Истины.

- Хорошим мальчикам спать пора, - сказал он, улыбаясь.

Мицу был хорошим мальчиком.

Он уснул.

 

* * *

 

Дверь отворилась, не скрипнув, но в плотной тишине, словно облако отравляющего газа накрывшей район, даже слабое движение воздуха отдалось эхом. Измененное состояние сознания. Боевые системы работают в форсированном режиме. Утверждение верно для всех паранормов, находящихся в заданном радиусе… Пси-поле Крота было наделено иллюзорным цветом и консистенцией; теоретически изъян, ошибка, но такой мастер как Мацумото ошибался лишь намеренно. Серый дым, густой, стелющийся, болезнетворный; если расконсервировать все области образного мышления, у него появится вкус и запах. Впрочем, гнилостная суть и так проявлялась достаточно четко.

Тем приятнее было осознавать за собой поддержку, сравнимую по силе.

Телекинетик совершенно исчезал в собственном поле. Льдисто-сиреневый оттенок, розоватые тона лепестков вишни. Арктическое лето Наоэ было уверено в правильности происходящего. Наги ощущал знакомое присутствие и, хотя прекрасно контролировал себя, все же не скрывал желания раздавить. Разметать от горизонта до горизонта. Он не выключал лишних функций мышления, и дым для него имел запах пакистанской пыли. Так же, как и для апельсинового огня за другим плечом. Обжигающе-яркий, как солнце над Копакабаной, кипящий запертыми в охранных схемах эмоциями, Шульдих с опасной силой привлекал внимание… это уже ничего не значило.

Брэд окликнул его мысленно и услышал, как немец безостановочно ругается про себя. Шульдих боялся.

Третий. Вересковая пустошь, холодный круг луны в черном небе, руины. Та тишь, что предшествует удару цунами. Из всей четверки нервничает один телепат, но спокойствие Фарфарелло, готового к впадению в амок, особой природы.

Впрочем, сейчас дело Шварц - всего лишь провести отвлекающий маневр. Об этом знает только Кроуфорд, но определят исход столкновения Белые. Если он не ошибся. Если видение не обмануло, и расчет верен.

Он не допускает сомнений.

Четверку впустили в здание Института точно гостей, нежеланных, но ожидаемых. Был ли Крот удивлен тем, насколько открыто мстители искали с ним встречи после долгой борьбы? Ученики его стояли и сидели вдоль стен. Правильней было бы сказать - тела учеников, тысяча марионеток, удерживаемых одной лишь волей хозяина. Постоянно жили в Институте лишь "посвященные", куклы разной степени связанности, служившие прислугой и живым щитом; условия здесь не способствовали выносливости и здоровью. Мацумото придерживался собственных представлений о логике и конструктивности. Объективная ценность этих людей была невелика, но, суммарная, представлялась все же слишком высокой, чтобы так примитивно их тратить.

Пока планировка здания совпадала с гипотетической. Известный путь в бункер Крота шел не впрямую с первого этажа, требовалось вначале подняться на четвертый.

Однообразные, скучно тянущиеся коридоры наполняются призраками: это тени умерших, замученных здесь, сведенных с ума, отдавших душу и разум на медленное съедение, это черви, в земле под фундаментом пожирающие их тела. Белые черви ползут, выпадают из усыпавших стены гниющих язв, пол дыбится злокачественной опухолью…

Кроуфорд поправляет очки. Охранные схемы достаточно примитивны. Пройти сквозь такой щит даже полезно время от времени. Помогает разобраться в собственных фобиях.

Тени ждут, вслушиваясь.

"Ты ошибся!" - кричат они, торжествующие, безумные, кружась в бешеной пляске; рушатся стены, сужается небесный свод, мир сходится в изначальную точку и вновь взрывается, проходя лептонную и адронную эры, закручивая вещество в галактики, расслаиваясь на бессчетное множество измерений. Эхо крика достигает наиболее удаленных квазаров, и на пластинах радиотелескопов меняется спектр.

В вычисления вкралась ошибка.

"Ошибка!.. ошибся… оши…"

Крот поскупился на внутреннюю отделку. Под ладонью - лестничные перила: дешевый пластик облезает с гнутой металлической ленты. Скорее всего, стены выглядят так же убого: некачественная штукатурка сыплется, трубы и провода не замаскированы, плинтусы пригнаны неплотно. К чему все это, если внутри Института существует отдельная Вселенная, созданная разумом Учителя?

"Специфика ложного визуального поля состоит в том, что оно является чисто внешним эффектом, и не затрагивает даже поверхностных структур волевой организации личности. Иными словами, трактуя мир как волю и представление, мы скажем, что в данном случае представление должно компенсироваться волей. Создание подобного рода иллюзий оправдано в двух противоположных случаях: в абсолютно мирной обстановке, когда адресат не ожидает атаки, и в условиях боевых действий, когда рефлективная компонента преобладает над рефлексивной и задействована прежде всего первая сигнальная система".

Мацумото не просто предсказуем. Он предсказуем в худшем варианте. Когда настолько умный и сильный противник совершает хрестоматийные школьные ошибки, это невозможно трактовать иначе как оскорбительную насмешку.

Он ждет.

Пусть.

Кроуфорд хорошо знает, что его ждут.

 

* * *

 

Машина распахнула все двери, точно жук - четыре крыла. Цукиено пристроился на заднем сиденье; лампочки под потолком "Ниссана" лили тусклый, какой-то густой желтый свет, вызывавший ассоциации с растительным маслом, если не хуже. Экран лэптопа, исторгавший броские, кричащие краски, светил ярче. Бомбеец потрогал наушник и беззвучно, зло вздохнул.

- Что это у тебя? - сухо спросил Айя, опершись локтем о крышу автомобиля.

- Интернет-TV. Повторы утренних репортажей. Как полицейских не пускали.

Картинка расплывалась, мелкие детали терялись в потеках, точно на облитом кислотой полотне. Разрешение неподходящее. Или слишком растянутое окно изображения.

- Зачем?

- Не знаю. Вдруг осенит. Тут несколько каналов, - невнятно, точно гоняя во рту кашу, сказал Оми. - Несколько камер. Съемка с разных точек.

- Нажми паузу.

Замерший кадр показывал фасад левого крыла под углом в сорок пять градусов. Оператору не повезло с расположением: он снимал главную дверь, откуда выходили судебные исполнители, но большую часть обзора занимал ненужный, безмолвный, пустой левый корпус.

- Бомбеец. Найди кадры с правым крылом. То же время. Немедленно.

Оми проглотил очередную реплику о невозможности быстро найти такие данные. У него дрожали руки, и бегунок, подцепленный с помощью тачпада и клавиш, выскакивал из захвата. По счастью, вспомнилось, какой телекомпании досталось место напротив.

Ненужный, безмолвный, пустой правый корпус.

На самом деле пустой.

Никаких белых теней, мелькающих в окнах. Нет опущенных жалюзи на первом этаже. В коридорах горят лампы дневного света. В левом корпусе на этот момент свет отключен, и в окнах - тьма.

Настоящий Купольный зал находится под землей.

В бункере с полным жизнеобеспечением и запасными выходами на случай опасности.

Выходами куда?

В сотне метров от левого крыла Института возвышалось десятиэтажное здание; ближайший подъезд принадлежал филиалу какого-то банка, дальше было интернет-кафе, магазинчики и салоны…

Оми снова попытался успокоить тревогу, глубоко дыша. Они с Наги не успели. И когда Кроуфорд объявил, что закончить это дело следует нынешней ночью, Цукиено чуть с ума не сошел. Наги беспокоился меньше, потому что привык доверять американцу. Волнения Оми хватало на двоих. Невыносимо было даже смотреть на спокойного, как камень, Айю, который не мог понять его переживаний.

- Покажи план нижнего уровня, - велел Абиссинец.

- Он гипотетический, - угрюмо напомнил Цукиено.

- Покажи.

Флуоресцентные нити, белые на черном: трехмерная модель. Она вращалась медленно, скачками; чувство, точно ржавым крюком проходятся по живому.

Айя изучал модель.

Где-то одаль выругался Кен. Оми его отлично понимал. Это было вообще ни на что не похоже, не миссия, а дурной сон. Их оставили здесь, не распорядившись ни о чем, не дав никаких инструкций, даже не разъяснив характер задания. Абиссинец, может, и знал, потому что из всех Вайсс больше всего общался с Кроуфордом, но не говорил. Просто молчал, по своему обыкновению. И оттого, с какой злобой Балинез честил его шепотом, в груди у Оми густел холодок.

- Бомбеец, останови модель под реальным углом.

Оми остервенело щелкнул по клавишам.

Айя выпрямился и снова оглядел тонущие в темноте окрестности.

Полицейские консультанты не занимаются оперативной работой, но к тому времени, когда две машины остановились на расстоянии пары улиц от Института, Кроуфорд уже окончательно оставил эту маску. Глава Шварц. Не самая приятная перемена… Фуджимия задушил эту мысль и забыл все, что не следовало сейчас вспоминать. Черные знали свои роли, молчаливо и деловито собираясь отыгрывать их.

Белые так и не услышали никаких указаний.

"Зачем здесь мы?" - почти гневно спросил Айя.

Американец посмотрел на него в упор. Долгим знакомым взглядом.

"Действуйте по обстоятельствам".

И все.

 

* * *

 

Грубая, короткопалая рука, ногти слоистые, кончики пальцев точно раздавлены - лягушачья лапа… В уродливых пальцах замерла изысканная и непрочная вещь. Едва поблескивает золочение, цвета приглушенны и неброски, узор - один из классических лабиринтов: рубашка карты.

Это Таро.

Это Мэри-Джоан Уилсон из Бирмингема.

- Дама кубков, - безжизненно произносит молодой американец, замерший перед инструктором в неудобном офисном кресле. Собственный голос слышится точно сквозь вату, в глубоком сосредоточении нет ни пространства, ни времени, поток сходится в точку, в которой, как в мировом яйце, спрессованы все события.

Зачем он здесь? Комплекс подростка-отличника: если у тебя деловые способности, тебе необходима гарвардская бизнес-школа, если ты видишь будущее, то должен закончить орденский колледж. Только потом доходит, что дух ордена напрочь убит сотрудничеством с гитлеровским режимом, даже романтический флер истлел, как прабабкина вуалетка. Последние по-настоящему крупные фигуры порвали все связи с Крестом и Розой еще до войны. Иные даже советский НКВД сочли меньшим злом.

Здесь остались примитивная мистика и фанатизм. И уйти из ордена можно только в могилу.

Пророчица молча кладет карту. Она не сообщает, верен ли ответ, только в конце тренинга назовет процентное соотношение; нужна железная выдержка, чтобы не пытаться угадать еще и это, загоняя себя вконец. Никто не "гадает на картах" всерьез, это игра для пустышек, не наделенных настоящим Даром… Хрустальные шары, "Книга перемен", руны, даже воск или кофейная гуща - все способно послужить костылем, создать атмосферу, помочь сосредоточиться, но профессионал не опустится до подобного.

- Четверка мечей.

Мэри откладывает карту. Закончились Младшие Арканы; тренинг рассчитан не только на точность угадывания, но и на память. Лучше допустить ошибку, чем повториться. И никаких видений: в отсутствие примет времени это только запутает.

К Старшим Арканам инструктор питает странную склонность. Может быть, из-за красоты оформления колоды. Может быть, просто хочет выбить экзаменуемого из равновесия. Глаза точно засыпали солью, в череп вбит раскаленный гвоздь, острый спазм в грудной клетке не дает нормально дышать. Шестьдесят карт. Еще восемнадцать. Уилсон некрасивая, несчастная и злая женщина, интернатские дети ее ненавидят…

Рубашка замирает перед глазами.

- Знание.

Англичанка поворачивает карту. Ответ верен. Взлетает следующая.

- Император.

Пророчица просто кивает, откладывая Аркан. Водянистые глаза в серых ресницах смотрят пристально и вдохновенно, точно она сама сейчас переживает видение. Видение?.. О нем? Что она видит?

Золотой и лиловый, багрянец и уголь: лабиринт изнанки.

- Смерть, - уверенно произносит Кроуфорд.

Мэри-Джоан показывает ему карту.

Это Выбор.

 

* * *

 

- Здравствуй, Крот.

- Я плохо вижу, Ворон. Мне кажется, или в лицо мне действительно смотрит дуло?

- Не исключено.

Мацумото смиренно вздохнул.

Спрятанные за белыми щитами купола лампы струили пригашенное свечение. В зале владычествовали сумерки. На мягких белых коврах, толстых, как одеяла, устилавших пол так, что по нему становилось трудно ходить, простирались тени - бежевые, сиреневые, серые. Волосы и борода Преподобного Учителя были единственным темным пятном. Мацумото испытывал странную неприязнь к процедуре мытья. От сальной, слипшейся паклей шевелюры и нечистой одежды шел неприятный запах, который смешивался с курениями сандала и каннабиса в диковатый животный дух. Кроуфорд, в жемчужно-сером костюме с галстуком, казался здесь белым колонизатором в святилище туземного шамана.

- Что ж, - сказал Учитель. - Ты был человечен, позволив мне подготовиться к смерти. Но сейчас я все больше и больше удивляюсь.

- Чему?

- Когда ты успел записаться в положительные супергерои?

- Неожиданный вывод, - приподнял бровь пророк.

- Только им свойственно произносить речь перед тем, как вышибить мозги исчадию ада.

Кроуфорд засмеялся. Дружелюбно.

- С чего ты взял, что я собираюсь произносить речь?

- В сложившейся ситуации можно либо произносить речь, либо стрелять, - объяснил Мацумото. - Второго ты почему-то не делаешь.

- Первого - тоже не собираюсь. Есть третий вариант.

Мацумото огладил бороду.

- Становится интересно.

- Если я выжму спуск, пистолет взорвется. Я знаю твои возможности.

- Здраво, - одобрил преподобный Учитель. - Так оно и есть. Но каков же третий вариант?

Американец помедлил. Блестящие черные глаза изучали его; сам Крот оставался неподвижен, как тяжелый нечистый мешок.

- Я хочу послушать проповедь, - сказал Брэд.

Учитель сложил ладони у губ.

- Неожиданно. Один-один.

Кроуфорд убрал пистолет, мельком глянув на часы.

- Я хорошо подумал и усвоил твой урок, - проговорил он. - Со времени нашей последней встречи мои возможности расширились. Я хотел продемонстрировать их. Прошу прощения, если причинил неудобства.

Мацумото, улыбаясь, протестующе поднял ладонь.

- Ни малейших. Ты насытил мою жизнь красками. Это было прекрасно. Благодарю за игру.

Кроуфорд поклонился - на японский манер, но немного картинно. Улыбка Преподобного Учителя стала шире.

- Если я верно понял, ты хочешь присоединиться?

- Мне нравятся твои методы, - сказал провидец. - Но я не уверен, что понимаю твои истинные цели. Поэтому я и прошу о проповеди. Убеди меня.

Мацумото опустил веки.

Его телепатическая атака была такой силы, что защитные схемы дрогнули. Второй такой Кроуфорд бы не отразил.

Он не собирался ее ждать.

Перешедший в наступление Крот ослабил телекинетический контроль внутри зала. Холодная плоть "магнума" слилась с ладонью американца.

Первую пулю цель остановила в сантиметре от своего лба.

Второй Мацумото не ждал.

Веки поднялись, открыв подслеповатые узкие глаза. Учитель по-прежнему улыбался, взявшись за грязноватую бороду, - крошки остались у губ, - квадратная ожиревшая грудь под ней бурно вздымалась.

Кроуфорд выпустил револьвер. Зависнув метрах в полутора над полом, тот начал медленно раскручиваться, меняя цвет на красный и белый, меняя форму... Вскоре металл собрался в дрожащую раскаленную каплю, которая упала на ковры и прожгла их насквозь, оставив на бархатной белизне отвратительную черную язву.

Мацумото улыбался.

- Это место - не только моя обитель. Это символ веры. Алтарь. Престол Господа. Для тысяч людей. Я уважаю тебя. Ты силен. Но я всесилен.

 

* * *

 

Горящие четки придорожных фонарей сливаются в линию, когда жмешь на газ, а стоит притормозить, рассыпаются отдельными бусинами. Ночной свет, растворенный в воде, растекается по лобовому стеклу. Шоссе поблескивает в свете фар. Нет ни попутчиков, ни встречных, не горит ни одно окно, все магазины как один опустили веки рольставней, точно круглосуточную торговлю еще не придумали… По обе стороны отвоеванного у ночи пути сгущается мрак, только на горизонте мерцают купы огней: казино, небоскребы, неизвестно что. Перекресток за перекрестком, дом за домом - одинаковы и одинаково молчаливы. Кажется, что дорога замкнута в кольцо, растет сама из себя сегментами, как многоножка, а вдали мерцает обманный свет, и так будет до скончания вечности.

Йоджи ведет машину.

Он слушает шум мотора, потому что больше нечего слушать, а спать хочется смертельно. Звук убаюкивает; сейчас Балинеза убаюкивал бы и грохот аэродрома. Жаль, наушников нет, а то можно бы было хоть радио включить…

На заднем сиденье - сонное царство.

Кажется, что Кроуфорд размышляет о чем-то, закрыв глаза, чтобы сосредоточиться. Спина прямая, губы плотно сжаты. Но он снял очки и положил за спинку сиденья, значит, позволяет себе отдых.

Айя спит, положив голову ему на колени. Присутствие Кроуфорда действует на него расслабляюще.

Картина трогательная и мерзкая.

А как опасно было забывать, что Абиссинец с трудом переносит чужие прикосновения… не о стеснительности речь, ему действительно противно, и единственное, что он согласен терпеть - это удары на тренировках… Йоджи скрипит зубами. Неслышно. Более мерзко было только пару часов назад, в проклятом подземном зале с фальшивым куполом. Балинез отстал от Айи, потому что собирал леску, и, подходя, слышал их голоса.

"Прощайся с пиджаком, - сказал Айя. - Я весь в крови".

"Черт с ним".

На белые ковры, слишком мягкие и толстые, все еще вытекала темная жидкость, красная слизь из жил мертвой твари. Мгновенно впитывалась. Чуть одаль на матовой белизне, темный очерк ножен катаны казался чьей-то хмурой улыбкой.

Они стояли посреди зала, рядом с теплым трупом, припав друг к другу, и смотрели, точно целовались глазами.

Йоджи остановился в проеме, молча, невольно пытаясь унять дыхание; невозможным казалось нарушить это, и, кажется, меньше неловкости он испытывал бы, даже застав их в постели. Смотреть на это тоже было невозможно, и на миг Кудо испытал острую благодарность немцу, которого такие вещи не задевали.

- Контрольный выстрел не требуется, - саркастически произнес Шульдих, пошевелив ногой труп грязного бородатого старика. И, подняв взгляд, - если вы собираетесь лизаться, то лижитесь, а если нет, то пошли отсюда!

Абиссинец, повинуясь безусловному рефлексу, тут же подобрал меч. Кроуфорд на соратника просто посмотрел, но Шульдих успел развернуться к нему спиной и уже шагнул в коридор…

…как их угораздило? С какой стати?.. Две чертовы бесчувственные железяки. Такие истории придуманы не для них.

Спят.

Наоэ рядом тихо посапывает за компанию. Все это невыносимо.

"Шульдих. Шульдих, ты спишь?"

"Я веду машину, идиот. И при всем желании не могу спать".

"Поговори со мной, а?"

Шульдих хихикает.

"Ваш псих с нашим психом обсуждают преимущества вогнутых лезвий", - охотно сообщает он. - "Ваш Такатори нянькается со своим раздвоением личности. Я сейчас тут сам рехнусь".

"Кен не псих!"

"Скоро будет. У него в голове суп-окрошка. Майн Готт! я знал, что Брэдли мстительный тип, но что изощренно-мстительный! Он нарочно посадил меня в машину с психами".

"Не надо было ему мешать", - ерничает Балинез.

"Я не хотел мешать! - обижается Шульдих. - Я хотел помочь!"

На светофоре Йоджи вынужден остановиться. Считанные секунды ожидания становятся невыносимыми - и он оборачивается.

Абиссинец расцепил веки и приподнялся. Моргают безмысленные сумеречные глаза.

- Еще полчаса, - сухо говорит мгновенно проснувшийся Кроуфорд и снова засыпает, еще до того, как Айя уляжется обратно. Пальцы пророка гладят шею под алыми волосами, слегка массируют позвонки. Фуджимия вздыхает, чуть трется щекой о его колено, устраиваясь поудобнее.

Йоджи смотрит.

Во рту закисает оскомина.

Йоджи думает, что у некоторых людей любовь бывает при температуре кипения, а у некоторых - при температуре замерзания. Мало ли что там считает Шульдих. Это у них такая любовь.

 

* * *

 

Дремота провидца не настолько глубока, чтобы мешать мыслить. Она нужна, чтобы понизить сенситивность и замедлить метаболизм после слишком долгого пребывания на пределе физических возможностей. Остатки адреналина еще кипят в жилах, но после такого риска шампанское пить не тянет.

Видения прошлого так же ярки, как видения будущего. Разница в том, что в них уже ничего нельзя изменить.

Он не ошибся. Ни в единой детали. Вероятность, представшая Кроуфорду пару месяцев назад, осуществилась полностью, во всей причудливой красоте.

Предоставленные сами себе, Белые в последнюю минуту обнаружили ближайший из трех запасных выходов бункера. Там стояли такие же бывшие люди, что и в коридорах главного здания, но Преподобный Учитель, ввязавшийся в схватку с четырьмя паранормами Шварц, не мог управлять своими марионетками достаточно эффективно.

Абиссинец повел за собой команду. Тупо, кроваво, в своей вайссовской манере прорубившись сквозь живой заслон, Белые охотники прошли до Купольного зала.

Неописуемой тяжести волна схлынула, обнажив застывшую, как стоп-кадр, реальность. Лезвие катаны вынырнуло из груди Мацумото, грузная туша нанизалась на узкую ленту клинка, как головогрудь редкого насекомого - на булавку.

"Что?.." - выговорил Учитель, клоня голову набок со странной полуулыбкой.

"Всего доброго", - процедил Кроуфорд, глядя в изумленные и растерянные глаза Мацумото. И пока сознание в них не угасло, держал его взгляд, вынуждая сполна прочувствовать перед смертью чужую победу.

А потом посмотрел на часы - так, как сделал, захваченный тем видением.

Сверил время и дату.

Поднял лицо.

Секунду казалось, что Айя сейчас бросится ему на шею, но тот удержал порыв и только неумело улыбнулся. Этого было достаточно…

Сейчас Кроуфорд не желает никакой футуроскопии, ближайшее будущее известно ему и так; для того, чтобы предсказать развитие событий, чаще требуется информация, нежели Дар, а информации у него, пожалуй что, слишком много.

Но иногда Дар жесток.

Он видит.

…прощание у аэропорта, их восьмеро: набор черных и белых фигур для Игры, в которой нет игроков, и выйти из нее невозможно. Младшие безостановочно, очень быстро и тихо разговаривают, отойдя в сторону. Точно им не хватило времени прежде. Кудо опять чувствует себя нелепым, Хидака от души желает доброго пути, Фарфарелло скалится, Шульдих, тихий и неулыбчивый, ждет за левым плечом…

Рукопожатие. Взгляд. Не более того. Никаких спектаклей. Все, что следовало сказать, сказано; они согласно умолчат о том, о чем не следует говорить.

Дар жесток.

Провидец вынужден знать даже то, что совершенно его не касается.

У Айи начнется жестокая тактильная ломка - он успел привыкнуть к объятиям и разделенной постели. Измученный бессонницей, теснотой, одиночеством без уединения, он попробует напиться. Попробует сблизиться с кем-то еще. Осчастливленный Кудо будет назван чужим именем, и от продолжения откажется сам… Ни то, ни другое не даст облегчения.

Впрочем, время успокаивает все.

Ход машины легок и плавен, подушки сидений упруги. Искусственный свет скользит мимо, не тревожа. Отказавшись от восприятия, паря в неглубокой, прозрачной словно вода, дремоте, Кроуфорд спокойно и ясно понимает, что проиграл. Но победителя в Игре нет, и потому он принимает такой исход.

Он допустил слишком много ненужных чувств. Поначалу казалось, что те упростят дело, и так действительно было, до некой грани, которую он переступил играючи, не заметив, легко, сознавая правильность шага. Слишком много желаний. От желания играть как с куклой, унижающего Айю, до желания не расставаться, которое унижало его самого. Мера привязанности на грани допустимой, на грани, за которой начинаются зависимость и уязвимость. Меч в руке, тень рядом... Не следует отдавать предпочтение одному виду оружия.

"Он мне не нужен".

Кроуфорд, разумеется, совладает с эмоциями. Это займет время, поскольку он не имел такого опыта прежде. Больше он не намерен допускать подобных ошибок. Приятно знать, что можно рассчитывать на схожую логику другой стороны. Они еще встретятся, но они больше никогда не увидят друг друга.

Айя спит, положив голову ему на колени.

До конца истории остаются бесконечные полчаса.

 

 

* * *

 

…несгораемый сейф. Небольшой; из тех, где хранят не золото и не пачки купюр, а нечто значительно опаснее и ценнее.

Дверцу отпирает тот, кому известен шифр. Ненадолго; и потом запирает снова. Сейфы не предназначены для того, чтобы стоять открытыми. От этого они бывают несчастны.

 

…заколоченный дом. Где пыль, и игрушки, истрепанные детьми, и потускневшие зеркала, забывшие умение отражать.

Можно сорвать с окон доски, вытереть пыль и прибрать в комнатах; можно смазать скрипучие двери, расставить всюду цветы. Но дом останется нежилым.