После душа запах вокруг становится неправильным: в нем больше нет соленых, металлических ноток крови. Ёдзи ушёл - Вайсс уезжают завтра утром, и он торопится успеть забыться после случившегося сегодня. Оми спит на верхнем ярусе кровати - вот уж самый храбрый из них, он всё ещё не боится снотворного, особенно сейчас, когда нужно переломить этот жуткий, пугающе реальный день.

Кэн не может. Ни заснуть, ни перестать спускать курок ружья Акиры прямо в лицо Пауэллу. Плохая замена овцам, скачущим через ограду, но только это и крутится в голове. Замкнутый круг, и он, словно демон, заперт в нём.

Ая выходит из душа, но почему-то идёт сразу на кухню, не зайдя в комнату. Наверное, не хочет видеть. Это плохо, и лютая тоска накатывает сильней. На командира можно положиться, у него очень точное чутье на людей пропащих, и если он откажется быть рядом... то может и побрезговать убить, когда кто-то из них сорвется. Кэн глупо, не веря сам себе, загадывает: если Ая подойдёт, прежде чем лечь, они всё-таки выплывут. Как-нибудь, много раз вляпавшись, но всё-таки выплывут, и чужая кровь на руках и лице перестанет быть такой сладкой.

Когда Ая, аккуратно задвинув перегородку, проходит мимо, Кэн, честно говоря, не удивлён. Что-то просто едко корчится внутри - до тех пор, пока Ая, поставив что-то на стол между двухярусными кроватями, не упирается коленом Кэну в бок, низко наклонившись почти к самому лицу.

В окно бьёт свет от уличного фонаря, сильно отросшие, ещё мокрые после душа пряди Аи текут по его плечам, словно ручейки крови, и Кэн приподнимается на локте, тянется к ним почти бездумно. Однако цвет обманчив. Вместо крови волосы пахнут резким и свежим - шампунем с сильным запахом ментола, остужают пылающее лицо.

С плеч словно сваливается что-то адски тяжелое. Мучавший жар отступает, особенно когда Ая, не мешая вжиматься в себя в поисках прохлады, негромко спрашивает:

- Пить хочешь?

И тянется куда-то в сторону, угадав ответ по жадной неверящей дрожи. Губ, высохших и потрескавшихся в этом полном адского пламени замкнутом кругу, касается холодный край кружки. Кэн пьет торопливо, захлебываясь и цепко удерживая Аю рядом за плечо, а в бокале намешана свежая мята, сладкий какой-то сироп, колотый лёд - и много, так много воды.

Когда пустая кружка снова звякает о столик, а Ая требовательно опрокидывает его на постель, Кэн только надеется, что после мятного лимонада его губы не пахнут кровью.

Потому что сейчас он чувствует себя так, словно над виском только что щёлкнул барабан револьвера. На этот раз - осечкой.