Из холодильника пропадали продукты. Вторую неделю. Не то чтобы Кроуфорд был настолько педантичен, чтобы пересчитывать яйца и оливки, но полную ёмкость от пустой отличал безошибочно. И неизменно выкидывал, даже если готовил на автопилоте.

Не то чтобы ему было жалко: бывшие напарники, которые бывшими не бывают, всегда останавливались у него, когда бы и на сколько их ни заносило во Францию. Только вот сейчас он жил один, без гостей. Даже тараканы повывелись, когда кафе двумя этажами ниже закрыли.

Нет, для не-педанта и не-параноика Кроуфорда ключевым вопросом было, кто же завёлся настолько наглый, что тырил еду, не представившись, и такой знакомо-безопасный, что пророческий дар не считал его стоящим внимания. А дар, натренированный в Розенкройц, до сих пор поднимал его даже среди ночи, если Шульдих на соседнем континенте спросонья обжигался кофе или Наги подпускал к себе пули ближе, чем на пять сантиметров.

Сперва Кроуфорд хотел подстеречь неведомого гостя. Вырубить, поговорить по душам, пристрелить — как получится. Так выяснилось, что гость приходит нерегулярно. Ну, или обладает замечательной интуицией — или тоже пророк. Дорожа сном, Кроуфорд снял дежурство и наутро не досчитался четырёх котлет. Телячьих, с грибной подливкой. Он всерьёз задумался о медвежьем капкане, но срочная работа в Альпах с выслеживанием, небольшой перестрелкой и срочной маскировкой бомбы под взрыв газа несколько нарушила его планы. Вернувшись домой, он разделся и рухнул спать. Спал мёртво, без снов. Проснулся в четыре утра и понял, что если не выпьет пару литров воды — или хотя бы стакан — заснуть опять не получится.

Он пошёл на кухню, чудом не вписался в косяк на повороте и вслепую щёлкнул выключателем. Вместе со светом, залившим все поверхности — слепяще белые — раздалось громкое короткое ругательство на японском.

— Ты, — скривился Кроуфорд, едва проморгавшись.

— Я, — незваный гость демонстративно положил нож перед собой на стол.

— Яйца прямо в скорлупе жрал? — неприветливо спросил Кроуфорд. — Или в карманах уносил?

— Ты мелочный.

— Полторы дюжины, — щепетильно подтвердил подозрения Кроуфорд.

— И ещё три, — гость кивнул на плиту, где в кастрюльке что-то булькало.

— Вкрутую?

— Да. От жареных запах.

Кроуфорд зловеще зевнул и сел за стол. Поджал пальцы ног, мельком жалея, как всякий раз случалось по осени, что не сделал тёплый пол. Спросил:

— Ты почему такой разговорчивый?

— Зубы заговариваю. Убивать тебя я пробовал, не вышло. Думаю, и теперь не получится.

— Почему ты ко мне залез?

— Потому что раньше ты меня не засекал.

Кроуфорд подавился очередным зевком.

— Фудзимия, не наглей. Если я тебя не убил в прошлом, это не означает, что я не захочу исправить своё досадное упущение сейчас.

— Цветисто выражаешься, — вместе с ответом губ коснулась улыбка. — Проснулся. Поделиться чаем?

— Коф-фе, — выдохнул Кроуфорд, прощаясь с призраком возможности сна. — В этой стране все пьют кофе.

Фудзимия жестом фокусника вытащил из нагрудного, застёгивающегося, кармана рубашки мешочек, буднично достал с верхней полки шкафчика френч-пресс и высыпал в него чай.

— А как же чайная церемония? — Кроуфорд подмерзал в одних трусах, спрашивал себя, отчего не выгнал нахала взашей, но сам только поджал под себя ноги и наблюдал за Фудзимией.
Тот возмутительно привычно шарился по кухне и убаюкивал одним своим видом. Хотя, в нынешнем состоянии, Кроуфорда бы и самые неаппетитные увлечения Фарфарелло убаюкали.

Фудзимия взял нож и крутанул его в воздухе; лёгкость выдавала привычку. На разделочной доске появился хлеб из бумажного пакета, из холодильника — масло, сыр, помидоры и оливки.

— Хлеб с собой не забирай.

Хлеба Кроуфорд в прошлый раз забыл купить.
Фудзимия кивнул.

— Что тебе нужно в моем городе?

— Твоем? — эхом переспросил Фудзимия.

— Я здесь живу. Итак?

— Работа.

Яичная скорлупа звонко трескалась и, послушная пальцам, сыпалась на блюдце.

— Две недели. Теряешь хватку? Обрастаешь гуманизмом?

От каждого вопроса до ответа проходило с минуту; чай успел настояться, и перед Кроуфордом исходила паром кружка. Фудзимия кусал сэндвич и блестел белыми зубами, посередине стола на разделочной доске лежало ещё три сэндвича.

— Наблюдаю за наблюдателем. Сражаюсь с киберинтеллектом.

Кроуфорду вяло подумалось, что спрашивать “неужели пытаешься делить на ноль на калькуляторе?” — так себе шутка.

— Какой счёт?

Тоже не верх остроумия, но сойдет.

— Пока я живой — я веду. — Глаза у него были холодные, внимательные. — Я слежу за ним, он — за мной и всеми, кого можно увидеть, услышать и вычислить. В твоем квартале почти нет камер, Кроуфорд.

Не стал спрашивать, отчего так. Умный.

— Если есть глаза, ими будут смотреть. Я предпочту минимум наблюдателей. — Кроуфорд отпил чая и опустил веки. Из кружки вкусно пахло чаем и еле-еле — цветами. — Что за киберинтеллект?

Фудзимия замер, потом еле слышно выдохнул и заговорил:

— Кто-то из ваших — если не врёт разведка — сумел запустить во всемирную паутину живой человеческий разум и запереть его там. Получился идеальный шпион, уникальный доносчик — не чета человеку, ограниченному физическими слабостями и потребностями. Он везде и нигде.

Кроуфорду не хотелось ни открывать глаз, ни реагировать, но голос Фудзимии был звучен, наполнял собой пространство и вынуждал думать, соображать и спрашивать.

— С чего вы взяли, что это не программа?

— С того, что он не первый, — донеслось прямо из-за спины, — кого пытались внедрить в Сеть.

Когда только успел встать и обойти стол? А Дар, проклятый, молчит вмертвую. Безопасность, тотальная, когда в шаге от тебя Фудзимия?

— Вы их нашли?

— И поговорили. Если бред сумасшедших сходится, они не так уж и безумны, верно?

— Как я скажу, если не читал протоколы бесед?

Кроуфорд не спускал ноги со стула, не выпрямлялся, чуя шеей, затылком, всей голой спиной внимательный взгляд. Но глаза открыл.

— У меня с собой, на флэшке. Дать почитать? — Фудзимия спросил прохладно, без интереса. Так, будто из вежливости.

Вежливый Фудзимия. Не оксюморон, но где-то рядом.

Кроуфорд расцепил пальцы, оплетающие тёплую кружку, и вытянул руку в сторону ладонью вверх.

— Давай.

И успел поймать в зеркальной поверхности своего холодильника отраженную улыбку — вспыхнувшую, торжествующую — и взгляд — сияющий, исполненный довольства.

Флэшка опустилась в ладонь. И улыбка, и блеск в глазах пропали — как не было. Иллюзия, насмешка уставшего разума.

— Фудзимия, — позвал Кроуфорд, глядя на его отражение, — так тебе это и было нужно?

— Так ты не близорукий. — Отражённый смотрел прямо на него.

— Нет. Очки — часть имиджа. Я всю жизнь выгляжу моложе своих лет, и чтобы производить впечатление…

— ...И вводить в заблуждение…

— ...Одеваюсь соответствующе, — закончил Кроуфорд. — Не уходи от ответа.

Фудзимия откашлялся и проронил:

— Шульдих.

Толкнув кружку от себя по столу, Кроуфорд развернулся к нему и принял прежнюю позу, подтянув колено к подбородку. Переплёл на нём пальцы, уперся подбородком. Он знал, спасибо Фарфарелло, что так становится похож на какую-то из скульптур Мефистофеля. Но ему было слишком удобно, от пола тянуло холодом, да и Фудзимия происходил из другого культурного контекста, чтобы менять позу и производить впечатление, которое здесь никого не волнует.
К тому же, для этого бы пришлось пойти одеться.

— Шульдих? — подтолкнул продолжать Кроуфорд.

— Отказался со мной работать, — проронил Фудзимия, замолк и пояснил: — без тебя. Сказал, что не имеет такой привычки. И пообещал, что если я смогу тебя уговорить, — он делал паузы нарочно и позволял чуть сонному разуму Кроуфорда замечать эту нарочитость, — то получу двоих вместо одного.

А ещё он перестал смотреть в глаза. Кривил уголки губ и разглядывал Кроуфорда — теперь, спереди, так же вдумчиво, как только что со спины.

— Поспорили, что меня уговоришь?

— Да.

Кроуфорд не стал поправлять: Фудзимия не уговорил, а заинтересовал. Безупречно выбрал верный подход. Кроуфорд проявлял вежливую взаимность — изучал Фудзимию в ответ. С ног до головы, пока не встретились глазами.

— Так ты ещё и азартный?

Не соглашаясь и не отрицая, тот склонил голову набок и проговорил:

— Совместная работа — хороший способ узнать о человеке что-нибудь интересное, не так ли?

И первым, словно бы не японец, протянул руку, чтобы мгновением спустя её сжала сухая крепкая ладонь Кроуфорда.