Электрический свет слишком яркий, злой, беспощадно подчеркивающий старые шрамы.

Ая мысленно кривится, беря на заметку в следующий раз запастись свечами. Их теплое мерцание куда лучше подчеркивает красоту обнаженной кожи, милосердно скрывая все неважное.

Конечно, если следующий раз будет.

Брэд стоит на коленях, закрыв глаза, дышит глубоко и размеренно. Так терпят пытки или щуп недоучки-хирурга в открытой ране. Это царапает. Ая никогда не причинял любовникам боли. Если они об этом не просили, конечно.

Возможно, дело в наготе, лишающей защиты и разрушающей барьеры. Возможно, в доверии.

Кому может доверять наемный убийца, кроме собрата по профессии?

Возможно, в потере контроля над собственным телом.

Возможно, в том, что сегодня вокруг слишком много любопытных, голодных и недобрых глаз. Но операция зашла слишком далеко, чтобы останавливаться из-за таких мелочей, как чьи-то страхи.

Им всем приходилось переступать и через большее, не так ли?

Ая наклоняется, гладит не-касанием плечо, удовлетворенно наблюдает, как встают дыбом волоски, с силой ведет между лопаток, оставляет едва заметные царапины от ногтей.

У Брэда нежная кожа, золотистая, едва тронутая загаром. На ней замечательно смотрится алая шелковая веревка. Возможно, джут смотрелся бы не хуже, но его, как и свечи, Ая оставляет на потом. Когда Брэд будет способен оценить роскошь простоты.

Когда все представление будет только для них двоих.

Ая укладывает веревку виток за витком, тянет паутину от запястий к плечам, вычерчивает красоту сильного, тренированного мужского тела.

Получается так себе. Брэд слишком напряжен под маской покорной расслабленности.

А может, Ая давно не тренировался. По его счету, последний раз по-настоящему было с Ёдзи. Они были молоды, им хотелось странного, и жизнь обещала быть короткой и яркой, как цветение сакуры.

Сейчас даже глупо вспоминать ту наивную открытость, детское стремление урвать хоть каплю тепла.

Лучше вспоминать Кикё, учившего, как с помощью простой веревки заставить человека выть от боли. Или стонать от удовольствия.

Ая улыбается темно и голодно. Наблюдающим нужно шоу.

Кикё знал толк в шоу для избранных.

Все равно зрители умрут.

Ая наклоняется, ведет по груди любовника рукавом кимоно. Прохладное, нежное прикосновение ткани ― отличный контраст с горячими и жесткими от мозолей ладонями.

Цепочка узлов ложится под горло, и Брэд еле заметно вздрагивает, тянется всем телом, будто проверяя крепость еще даже не завязанных пут.

Ая становится рядом на одно колено, расчерчивает грудь паутиной красных линий, нашептывает Кроуфорду, как тот красив ― обнаженный, золотой и алый, ― как в комнате не хватает свечей и теплых бликов на коже.

Нельзя получить что-то ценное, настоящее, не отдав ничего взамен, и Ая отпускает на волю ревнивое собственничество, собственную жадность до тепла, порожденную долгими одинокими ночами, свирепую тоску и упоение чужой покорностью. Все темное, тварное, жестокое, что может найти.

Нежность и забота будут потом, наедине. Если Брэд захочет.

Зрители же ищут страсти ― багрового больного огня.

Брэд, кажется, чувствует что-то. Приоткрывает глаза, смотрит понимающе и насмешливо, расслабляет плечи.

Довести до оргазма не так уж сложно. Куда труднее ― удержать на грани.

Ая укладывает шелковые петли к основанию члена, ласкает щедро, напоказ, заставляет развести бедра, выгнуться, раскрываясь. И тут же ревниво укрывает любовника рукавами кимоно, воздвигает между обнаженным телом и зрителями непреодолимую ажурную стену.

Кто завязывал узлы, тому их и распускать, не так ли?

Оракул ― хороший актер. Когда он дергается, пытаясь разорвать веревки, напрягается всем телом, даже Ая готов поверить в его отчаянное стремление к свободе. Но узлы только крепче затягиваются, и Ая гладит напряженную шею, ведет по бугрящимся мускулам, подчеркивая свою власть и чужое бессилие.

Он ласкает, чуть распуская обвязку в паху, всей кожей чувствуя липкие, алчные взгляды зрителей, от которых хочется немедленно отмыться. И старается не думать, что Брэду, при всей скудности его эмпатии, еще тяжелее.

Когда на пол брызгают первые капли спермы и свет гаснет, позволяя актерам покинуть сцену, Ая уже знает ― они выиграли этот раунд. Их пригласят еще. Дичь беспечна. Дичь мнит себя охотником.

И, слушая в темноте успокаивающееся дыхание любовника, Ая только надеется, что однажды, наедине, Брэд расслабит плечи.