Ненавистны ты и я гнусной твари бытия,
Оттого что наши души
Вне ее разбухшей туши.

 

Горячий шепот над самым ухом:

– Айя, ты только посмотри на это чудо! Ну вон же, около жасминов!

Первое желание – отмахнуться. Оми – совсем еще мальчишка, он и нефтяное пятно на воде примет за осколок радуги. Но около стеллажа с жасмином действительно кто-то странный: худой, высоченный, и длинные светлые волосы – потоком по спине. Медленно водит рукой над растениями, не касаясь их и, кажется, узкие листики поворачиваются к нему. Ерунда. Игра света и сквозняк. Раззява Кен опять не закрыл окно, а жасмин от сквозняков цветки сбрасывает.

Ты вручаешь Оми пачку накладных – пусть проверяет, – и идешь к окну. Кто купит нецветущий жасмин? Хотя, по-настоящему это не имеет значения.

Он слышит твои шаги и поворачивается. Ты спотыкаешься на ровном полу: таких глаз не бывает. Он смотрит на тебя и улыбается. И что-то замершее, съеженное, окоченевшее – твоя душа? – начинает раскрываться навстречу этому взгляду и улыбке, тянется к ним, как листья жасмина к ласковой руке.

Ты давишь собственную ответную улыбку, отстраняешь его и идешь к окну.

 

– С ума сойти, – качает головой Оми, провожая взглядом машину. – Все аспарагусы забрал. Интересно, он что, офисы отделывает? Хотя их сейчас больше монстерой обставляют. Как ты думаешь, он еще заглянет?

Ты смотришь на бледно-зеленую визитную карточку. “Тоа”. И номер телефона. А на обороте едва угадывается силуэт стройного дерева с пышной кроной. Ты искренне надеешься, что вы больше никогда не пересечетесь. По крайней мере, когда ты будешь держать в руках катану.

 

* * *

 

Странный запах, сухой и едкий, приводит тебя в чувство.

– Ну, Айя, вот ты попался…

Немецкий акцент режет ухо. Ты дергаешься, и Шулдих хихикает:

– Муха в паутинке, да, Айя?

Ты убить готов Шварца, но не можешь даже шевельнуться: рыжий псих-убийца привязал тебя со знанием дела. Ты стоишь на бетонном полу, лицом к колючей проволочной сетке, руки растянуты в стороны и зафиксированы ремнями, ремень обхватывает шею и притискивает к сетке твою щеку. Можно отступить назад на полшага, можно повиснуть подогнув ноги, но это больно. Можно лягаться, но что толку, если ты не видишь врага?

– Айя, Айя, – вздыхает Шулдих, подходит и обнимает тебя, прижимаясь грудью к твой спине и целуя в щеку. В его дыхании – запах табака и виски. – Какие враги? Нет Шварц, нет Вайсс. Это только между мной и тобой.

Тогда чего ему надо? Использовать тебя как мишень для метания ножей?

– Не путай меня с Фарфи, – смеется Шулдих и легонько гладит твою грудь через тонкую футболку. – Я просто хочу тебя.

Ты прижимаешься к сетке, пытаясь уйти от его прикосновений. Хренов извращенец! Только этого не хватало!

Шулдих смеется. Краем глаза ты видишь алый отблеск – твои волосы отразились в полированном клинке. Все-таки сталь. Этот ублюдок просто издевался.

– Нет, – говорит Шулдих и начинает разрезать на тебе одежду. Отточенное лезвие без труда рассекает и футболку, и кожу ремня, и тяжелую джинсовую ткань. – Я и не думал, что ты носишь настолько сексуальное белье. Где продают такую прелесть?

Ты проклинаешь и насмешника, и себя – за дурацкую покупку.

– Мне нравится, – мурлычет Шулдих и разрезает пурпурный шелк. Ты вздрагиваешь, чувствуя прикосновение воздуха. – Не огорчайся, Айя, я подарю тебе новые.

Шулдих приседает и быстро разувает тебя, снимая заодно и носки. Ты пытаешься лягнуть его, но немец слишком увертлив.

– Не брыкайся. Ты же не хочешь выглядеть как в дешевом порно?

Его рука скользит по твоему бедру вверх, и ты со страхом и предвкушением ждешь прикосновения к обнаженному члену.

Шулдих отходит и закуривает. Ты чувствуешь его взгляд.

– Тебе когда-нибудь говорили, насколько потрясающе ты выглядишь?

“Делай свое поганое дело, извращенец, и пусть все закончится. А потом я тебя убью”, – думаешь ты.

– Айя, я хочу оставить по себе чувство более сложное, чем примитивная ненависть, – смеется Шулдих. – Насилие – слишком просто, слишком мало удовольствия. Или ты любишь жесткий секс?

Ты пытаешься вытолкнуть из сознания незваного гостя, но он свободно читает твои мысли.

– Майн Готт! – потрясение Шулдиха неподдельно. – Айя Фуджимия – девственник… Бывают же еще чудеса! – ты слышишь усмешку и ненавидишь его за это.

– Это не твое дело, ублюдок!

Ты пытаешься избежать его прикосновений, но сетка больно царапает кожу, и ты стараешься не прижиматься к ней слишком сильно, а Шулдих только смеется, скорее с горечью, чем с весельем. Он начинает гладить тебя – осторожно, едва ли не робко. Но и этого достаточно, чтобы тело, изголодавшееся по ласке – любой ласке, – предало тебя. Мышцы, скрученные злостью в жгуты, расслабляются и теплеют, кровь бежит быстрее, и ласки Шулдиха, вызывая совершенно непривычный отклик там, где до сих пор все спало, затуманивают сознание.

– Ja, ja, – шепчет Шулдих и касается твоих сосков, заставляя тебя податься назад, к нему, – я знал, что ты огненный.

Тебе не хватает кислорода, ты хватаешь воздух ртом, как рыба на берегу. Тем, что еще осталось от рассудка, ты понимаешь, что ты возбужден не только умелыми руками немца, но и тем, что от тебя ничего не зависит. Ты не контролируешь ситуацию, и некуда убежать от собственных желаний, а рыжий Шварц, читающий самые потаенные мысли, только усмехнется, если ты скажешь “нет”.

Шулдих прижимается к тебе все теснее, обнаженной спиной ты чувствуешь гладкость его кожи и выступающие бугорочки сосков; пальцы немца пробираются в самые чувствительные точки твоего тела. Ты даже не подозревал, насколько упоительным может быть чужое прикосновение. Еще немного – и Шулдих сможет сделать с тобой все, что захочет, с твоего полного согласия.

Немец прикасается к твоему анусу, и ты сжимаешься: проникновение не может не быть болезненным.

Шулдих смеется – бархатистый, мягкий звук, но ты догадываешься, что Шварц раздражен.

– Нельзя же быть таким наивным, Айя! Не бойся, тебе будет хорошо, обещаю.

Ты чувствуешь его эрекцию, прижатую к твоему бедру, но Шулдих не спешит раздеваться до конца. Это немного успокаивает, хотя пальцы рыжего уже в тебе. Однако ты не пытаешься заставить его прекратить. Он психопат, убийца, ублюдочный немец и твой враг, но именно он освобождает чувственность и страстность, которым ты не давал воли. Твоя ненависть и решительность растворились в желании.

Шулдих вдруг сердито смеется, целует тебя в шею и шепчет:

– Я кое-что забыл. Ты подождешь меня?

Ты стонешь от разочарования, когда он куда-то отходит. Ты возбужден, как никогда в жизни, эрекция настолько сильная, что твой член гордо задрался вверх, едва не касаясь живота, а все тело вопит, требуя продолжения. Но Шулдих все не возвращается, и постепенно тебя начинает охватывать страх. Может, этот псих просто играл с тобой, а теперь смылся… И сколько тогда ты пробудешь распятым на этой идиотской сетке?

Несмотря на страх, возбуждение не спадает. Ты вдруг чувствуешь себя очень уязвимым, и зависимым, и погибающим от желания. Ты ругаешься про себя и кричишь. Гулкое эхо мечется по пустому помещению, но никто не откликается. Ты обвисаешь на ремнях, больше желая секса, чем свободы. Рыжая сволочь!

– Айя, – говорит кто-то, кого ты не видишь. Он подошел совершенно неслышно, и ты напрягаешься. Голос смутно знаком и очень мягок. – Айя…

Он трогает тебя, и ты вздрагиваешь. Что-то шелковистое гладит твою спину, и незнакомец начинает ласкать тебя, но это совершенно непохоже на ласки Шулдиха: по твоей коже бегут огненные ручейки, собирающиеся в животе, и ты дрожишь от вновь нахлынувшего возбуждения. Ты чувствуешь, как твоей кожи касается ткань: незнакомец все еще одет. Но ты уже не можешь терпеть.

– Сделай это быстрей, – умоляюще шепчешь ты.

– Айя…

Шорох падающей на пол одежды – и что-то горячее, скользкое и твердое упирается в твой анус. Ты замираешь в предвкушении. Чужой член плавно и медленно проникает в тебя, растягивая, заполняя и почти не причиняя боли. Он проскальзывает по потрясающе чувствительному местечку внутри тебя, а ты и не знал, что это так сладко…Ты стонешь, и твой любовник вздыхает:

– Ах, Айя…

Он не двигается, давая тебе привыкнуть, но это не обязательно, и ты выгибаешься и подаешься назад, плотнее насаживаясь на его член. Тебе хорошо. Шулдих не солгал. Ты бы посмеялся над немцем, если б мог.

Твой любовник начинает двигаться в тебе, одновременно лаская твой член и целуя шею и плечи. Ты невероятно выгибаешь шею, до боли напрягая мышцы, и ищешь губами его губы. Они мягкие и сладкие. Он целует тебя, глубоко проникая языком в твой рот. Ты не открываешь глаз – не хочешь знать, кто творит твое наслаждение каждым толчком члена, каждым движением руки. Он удивительно силен и нежен, он пахнет мандариновыми листьями и бергамотом, и он в тебе – этого достаточно.

Когда он начинает двигаться быстрее, повторяя твое имя и превращая его в стон страсти, ты просишь:

– Сильнее!..

Оргазм все ближе, ты еле стоишь на ногах, но разве ты можешь упасть? Ты кричишь, больше не в силах выносить эту сладкую муку, тебе тесно в собственной коже; твой любовник тоже на грани, он вскрикивает и взрывается в тебе, и тогда оргазм проходит через тебя грозовым разрядом. Ты выплескиваешься в его ладонь и отключаешься …

 

* * *

 

Спокойно, тепло и уютно. В меру мягкая постель, теплое одеяло, приглушенный свет не режет глаза, и чье-то теплое дыхание щекочет висок. Ты медленно выныриваешь из сна, чувствуя странное умиротворение. То, что твоя голова лежит на чьем-то плече, а чья-то рука обнимает тебя за талию, кажется совершенно нормальным и правильным. Ты со вздохом поворачиваешься на бок, совершенно не удивляясь тому, что видишь. Сейчас ты можешь признаться себе, что если бы ты выбирал, с кем проснуться, ты бы выбрал его. Высокого, стройного, длинноволосого, голубоглазого европейца. Тоа.

– Доброе утро, Айя, – говорит он, и улыбается.

Ты неумело улыбаешься в ответ. Он целует тебя, и ты вспоминаешь прошлую ночь. Странные ощущения, смешанные чувства. Но поцелуй захватывает тебя, и ты теснее прижимаешься к мужчине. Тебе не хочется говорить, и твой любовник тоже молчалив. Слова только помешают мгновенно пробудившемуся желанию. Сейчас тебе не надо давить в себе природную страстность, она вся для Тоа. “Бедный Шулдих”, – думаешь ты за мгновение до того, как губы Тоа смыкаются на твоем члене. Потом ты уже не можешь думать, только стонешь, кричишь и пытаешься извиваться, но Тоа развел твои ноги в стороны и держит крепко, так что ты в полной его власти. Такой сладостный плен… Ты приподнимаешься и смотришь на то, как Тоа заглатывает твой член, надеясь, что чуть отвлечешься и пригасишь возбуждение, но это настолько потрясающее зрелище, что ты не в силах смотреть долго. Мысль о том, что Тоа делает то, что ты не решался представить даже в самых смелых мечтах, толкает тебя на самый край. Выгнувшись, ты кричишь и кончаешь ему в рот, вздрагиваешь от остроты ощущений, когда он вытягивает из тебя последние капли, и обессилено вытягиваешься на смятой постели. Тоа ложится рядом и целует тебя в губы, делясь твоим же вкусом.

И снова вы лежите, обнявшись, и молчите. Но когда Тоа щекочет тебя своей прядью, как кисточкой, ты смеешься и пытаешься отбиваться. Кажется, Тоа не собирается прекращать, и ты спрашиваешь, больше чтобы отвлечь его:

– Где я был и как ты там оказался?

– Я часто хожу в зоопарк. Ты был в зимнем вольере для птиц, я почувствовал и пришел. Вот и все.

– Ублюдочный Шулдих!

– Ты больше никогда не окажешься в подобной ситуации, Айя, – серьезно говорит Тоа.

Ты веришь безоговорочно, но поправляешь:

– Ран. Я – Ран. А Айя – это моя сестра.

И ты начинаешь рассказывать, а Тоа слушает. Просто слушает. Как колодец.

 

Вы сидите за круглым столом и завтракаете. Для тебя – нормальная еда, для Тоа – сок и фрукты. У него странные вкусы, но тебе все равно. Ты думаешь о том, как он красив. Таких не бывает.

Ты в его халате, потому что из всего, в чем ты вчера был, целыми остались только носки и кроссовки. Халат тебе велик – Тоа намного выше тебя, твой затылок приходится вровень с его плечом. Но он уже отправил кого-то за одеждой для тебя.

Время к полудню и, наверное, остальные Вайсс беспокоятся о тебе, но тебе плевать. Куда спешить? В магазине сегодня Кен и Йоджи, миссий быть не должно, а растений хватает и здесь: все, купленное в “Котенке в доме”, Тоа использовал, чтобы украсить свой дом. Получились джунгли. Тебе нравится. В джунглях можно побыть диким.

Ты разглядываешь загорелую шею и грудь Тоа в вырезе расстегнутой рубашки, и хочешь прикоснуться, ощутить шелковистость кожи и ее солоноватый вкус. Ты подходишь к нему и садишься на колени, впервые в жизни свободно подчиняясь желанию.

На губах Тоа – вкус манго. Любовь сладка.

 

В такси по дороге домой ты вспоминаешь каждый миг, чтобы легче было распрощаться с прекрасным сном и вернуться в реальность. Потом ты думаешь о Шулдихе. Тебе больше не хочется его убивать, но… “Береги задницу, рыжий”, – думаешь ты.

 

Твои друзья тревожились за тебя. Больше всех волновался Оми. Почему-то сегодня тебя это не раздражает. Ты киваешь Кену, треплешь Оми по плечу, ухмыляешься, увидев потрясенное лицо Йоджи. Блондин с беспокойством смотрит на ссадины на твоих запястьях и шее, но ты не собираешься посвящать его в подробности минувшей ночи. Все позади, и не о чем говорить.

 

Твоя жизнь вошла в обычную колею: миссии, магазин, больница, где ждет чуда твоя сестренка. Ты убиваешь с вдохновением, но без прежней ярости, и мечтаешь о встрече с Шулдихом. Ты еще никогда не одерживал над ним верх: пусть он псих, но он еще и телепат, способный парализовать тебя простым усилием мысли. Именно так Шулдих поймал тебя, и ты ненавидишь рыжего наглеца за то, что он заставил тебя чувствовать себя беспомощным. Но теперь ты не боишься его силы. Это может убить тебя, но ты все равно не боишься.

Друзья привыкли к переменам в тебе, а вот ты – нет. За одну ночь мир из черно-белого и плоского стал объемным и цветным. И пусть ты видишь не все цвета, перемены огромны.

Ты вспоминаешь Тоа часто. Он твой первый любовник, так что это естественно, но тебя бесит, что ты хочешь увидеть, как он улыбается, ощутить скользящую ласку длинных волос, потеряться в прикосновениях его рук и губ. Ты хочешь его, это правда, и исступленные тренировки в промежутках между миссиями мало помогают. Тоа снится тебе почти каждую ночь.

Иногда ты достаешь из бумажника зеленую визитку и берешься за телефон, но пока тебе хватает силы воли не набрать номер.

 

* * *

 

Зенит лета. Жара. Толпы отпускников. Все магазины работают до темноты, работаете и вы. Покупателей много: после раскаленной улицы прохладная влажность цветочного магазина притягательна, как рай. Мало кто уходит без покупки. У Оми скулы свело от постоянной улыбки, у тебя от щебета покупательниц звенит в ушах. Ты завидуешь Кену и Йоджи: они на миссии, им не приходится работать по 12 часов.

Опускаются сумерки. Ты отправляешь валящегося с ног Оми спать и готовишься к закрытию. Все прибрано, заказ на завтра отправлен оптовикам, деньги в сейфе, свет погашен, горит только пара дежурных ламп. Пора запирать дверь, но кто-то входит. Поздний покупатель? Нет.

Это Тоа. Он пришел к тебе. И ты забываешь все упреки, когда он наклоняется, чтобы поцеловать тебя. Вы не произносите ни слова. Просто он берет тебя тут же, на пакетах с землей; просто ты отдаешься ему с готовностью и радостью, и тебе кажется, что все уже сказано в безмолвном диалоге взглядов. Вы любите друг друга, и ты стараешься взять как можно больше, потому что никто не знает, когда вы встретитесь вновь. Цветы, замерев, слушают ваше хриплое дыхание и стоны.

Летние ночи коротки. Тоа уходит, когда небо начинает светлеть. Ты запираешь за ним дверь, неохотно одеваешься и идешь к себе. Ты принимаешь душ, чистишь зубы, но на твоих губах все равно вкус Тоа. И ты улыбаешься своему угрюмому отражению.

Засыпаешь ты под мягкий рокот начинающейся грозы и спишь до обеда. Никто не решается разбудить тебя. Надев футболку с высоким воротом, чтобы спрятать след поцелуя на шее, ты идешь на кухню. Йоджи, Оми и Кен заканчивают обедать. Они выглядят потрясенными, а когда ты спрашиваешь, в чем дело, Оми просит тебя заглянуть в магазин. Ты идешь вместе с ним и на пороге застываешь, пораженный: лимонные, мандариновые, апельсиновые деревца, даже бонсаи-померанцы стоят в цвету, и от аромата кружится голова. А аспарагусы, которые никто и никогда не видел цветущими, усыпаны белыми звездочками.

 

* * *

 

Безудержный кросс по крышам завершен. Шулдих зажат в угол между глухой стеной соседнего здания и кирпичным коробом, в котором слабо вибрирует какой-то механизм. Твой мозг закрыт для телепата, и хотя Шулдих ухмыляется, как обычно, вы оба знаете, что теперь он в твоей власти. Лезвие катаны легонько касается его горла. Одно нажатие – и Шулдих проглотит три дюйма холодной стали. И все равно он скалится.

Ты не хочешь убивать немца. Но не отпускать же его просто так. Прежде чем он успевает прийти в себя после пробежки, ты хватаешь его за волосы, притягиваешь к себе и касаешься губами его губ. Они удивительно нежные, а рыжий отвечает на твой поцелуй так, словно он только и делает, что занимается любовью с мечом у горла. Не давая поцелую затянуть себя, ты отшвыриваешь Шулдиха с такой силой, что он бьется затылком о камень, отключается и сползает тебе под ноги. Теперь с ним можно сделать все, что угодно. Но ты только гладишь его по щеке, забираешь разряженный пистолет и уходишь. Тебя достала вечная усмешка на узких губах, но ты видел и боль, прячущуюся на самом дне зеленых глаз.

Ты спускаешься вниз по пожарной лестнице и идешь к машине, возле которой курит Йоджи.

– Что со Шварцем? – спрашивает блондин.

– Нейтрализован, – отвечаешь ты.

И ты не лжешь. Больше никогда Шулдих не направит на тебя пистолет; больше никогда ты не будешь угрожать ему катаной. Вы по-прежнему конкуренты, но уже не враги. Вы просто двое сирот в кошмаре жизни.

 

* * *

 

Осень. Ты возвращаешься домой через темный парк. Горько пахнет опадающими листьями, но ночь тепла. Ты прячешь катану под плащом и постепенно приходишь в себя после одиночной миссии. Позади – мертвый убийца, которого полиции пришлось отпустить из-за нарушений при аресте. Он развлекался, поджигая дома и убивая пытающихся спастись. Он предпочитал семьи с грудными детьми. Теперь пожары прекратятся.

Лист ясеня опускается тебе на плечо. Ты поворачиваешь голову. В глубокой тени под деревом стоит Тоа, опираясь на меч. Лезвие светится во тьме. Между вами – мертвец. Тело застыло в прыжке, оскаленная голова откатилась в сторону, длинные клыки поблескивают в свете далекого фонаря.

Ты подходишь к Тоа, касаешься его меча. Но-дачи. Мало кто владеет таким, но для Тоа катана была бы маловата.

– Вампиров не бывает, – тихо говоришь ты, глядя Тоа в глаза.

Тоа пожимает плечами. А тебе, в общем-то, все равно. Теперь ты понимаешь, почему вам так просто вместе: оружие объединяет. Тоа ласково гладит ствол дерева.

– Тезка.

Сейчас у него низкий и невыразительный голос – глухая, осипшая флейта. Ты обнимаешь его, и вы идете вглубь парка, к озеру, держась за руки. Кусты расступаются, открывая полянку. Тоа расстилает плащ на траве, и вы ложитесь, а ваши мечи, перекрещиваясь, ложатся в изголовье. Пряча лицо у Тоа на груди, ты понимаешь, что он – именно то, в чем ты больше всего нуждался в последние недели. Он неспешен и нежен, а ночь тепла.

– Ты не дал мне убить Шулдиха, – говоришь ты.

– Не я, – отвечает он. – Ты сам.

Кожа Тоа пахнет осенью. Вы долго целуетесь, постепенно раздеваясь, а потом ты оказываешься сверху и изгибаешься, пуская Тоа в себя. Желание – огонь. В глазах Тоа отражаются звезды, волосы шелком стелются по темному плащу. Он приподнимает бедра, входя в тебя как можно глубже, и тихо говорит:

– Я никогда тебя не забуду.

Ты уже захвачен страстью, и понимание того, что эта встреча – последняя, не приносит боли.

Тоа двигается под тобой легко и грациозно, как всегда. И ваши стоны и вздохи не заглушают его тихого голоса у тебя в сознании: “Ты был моим первым мужчиной, Айя-Ран. Ты прекрасен”.

В момент оргазма ты внезапно видишь Тоа таким, какой он есть на самом деле: осенний ясень в чистом небе, сияющее золото на ослепительной голубизне. Прежде чем потерять сознание, ты успеваешь понять, что это и есть его имя…

 

* * *

 

Дождь льет уже третий день. Оми читает учебник, сидя за кассой, ты сортируешь семена: просроченные – на списание, остальные пусть ждут весны. Йоджи опрыскивает комнатные розы. Кен отсыпается после миссии.

Звонит телефон, и Оми снимает трубку.

– Айя, это тебя.

Ты откладываешь семена и подходишь. Знакомый голос врача. Ты все силы отдаешь на то, чтобы сохранить бесстрастность. Повесив трубку, ты идешь в свою комнату за плащом.

Стук в дверь. Йоджи.

– Что-то случилось у Айи-тян?

– Да.

– Вот, возьми, – он протягивает тебе букет фиолетовых ирисов.

Ты киваешь и берешь цветы.

– Поехали со мной, – просишь ты. – Мне не стоит садиться за руль.

Йоджи встревожен по-настоящему, но не говорит ни слова, только кивает.

 

Машина, разбрызгивая лужи, мчится по городу. Йоджи ведет осторожно, но с максимальной дозволенной скоростью, а ты, стискивая букет, как рукоять катаны, пытаешься вспомнить голосок Айи-тян. Но ты все забыл…

Вы влетаете на стоянку в облаке дождевых капель. Ты выскакиваешь прежде, чем машина останавливается, и торопливо идешь к главному входу. У лифта Йоджи догоняет тебя.

Сердце бьется часто-часто. Ты смотришь на Йоджи, пытаясь отвлечься от собственных мыслей. Что в его глазах заставляет тебя вспомнить Тоа?

Лифт останавливается, и вы вместе идете знакомой, как ночной кошмар, дорогой. Перед дверью палаты Йоджи разворачивается, чтобы уйти, и ты говоришь:

– Дождись меня.

Это не приказ. Это просьба. Йоджи улыбается и касается твоей руки.

– Да, Айя.

– Ран.

– Как угодно, кои.

Теперь ты знаешь, что значит этот свет.

Йоджи легонько касается губами твоей щеки, но ты подставляешь губы.

 

Айя-тян встречает тебя улыбкой. Такая худенькая, такая родная. Ты падаешь на колени у ее постели, рассыпая по одеялу цветы, и целуешь тоненькие слабые пальчики, слушая и не слыша, как она рассказывает про демона, оседлавшего грозу, просившего ее вернуться, чтобы ты не оставался один.

– Ты мне веришь?

– Да, Айя-тян…

Она еще что-то говорит, а потом приходят сиделка и врач, и тебя уводят, чтобы ты не утомлял больную, потому что впереди еще лечение, и операции, чтобы возвратить подвижность атрофировавшим мышцам и восстановить ссохшиеся от неподвижности сухожилия; тебя трясет, и тебе дают выпить какой-то воняющей жухлым болотом дряни. Появляется Йоджи, и ты позволяешь ему обнять себя и увести куда-то, но ты вернешься, конечно, вернешься…

 

К оконному стеклу ветром прибило золотистый лист ясеня. Айя-тян спит, держа тебя за руку. Ей снится лето.

– Почему? – спрашиваешь ты.

Голос-флейта тихо отзывается:

– Никто не должен оставаться один на долгой дороге.