Некоторые люди, когда больны, ноют и стонут. Уж я-то знаю. Я – один из них. Я скулю, ною и выжимаю из ситуации все что можно. А мишенью упомянутого нытья становится обычно Айя. Он с этим неплохо справляется. В смысле, он еще не убил меня на месте. Даже в тот раз, когда я прошмыгнул в его комнату, потому что «замерз».
На самом-то деле, мне приснился кошмар после того, как я выпил холодную микстуру. Ненавижу эту гадость… Она выуживает образы, пока ты спишь, превращает их в якобы реальность, а затем… Ну да, я трясся и чертовски много ныл. А Айя?.. Он встал, спустился вниз по лестнице и приготовил мне миску супа.
Я думаю, каждому это нужно, когда он болеет. Не обязательно суп. А просто чтобы кому-то было не все равно, понимаете? Чтобы кто-то знал, что тебе нужно и не поленился дать тебе это. Лично мне нужно что-нибудь теплое и тихая компания. А что нужно Айе… хм… понятия не имею. Раньше я не замечал, чтобы он болел. А я завел привычку наблюдать за этим парнем.
Который все еще не спустился вниз, чтобы помыть посуду, хотя сегодня его очередь. Из-за которого я, предположительно, наиленивейший сукин сын в доме, сейчас по локти в мыльной воде. И который уже больше часа торчит в чертовом душе и перевел всю горячую воду, отчего я не могу домыть эту долбаную посуду. Ага, тот самый парень.
Мыльный пузырь лопается, и я раздраженно опускаю взгляд на свои красно-лиловые пальцы. Думаю: "Ну, все. Если этот осел не дает мне возможность сделать для него доброе дело, то и черт с ним", – бросаю тарелку, которую как раз мыл, обратно в мутную мыльную воду и топаю наверх, чтобы выволочь из душа его неблагодарную задницу.
Постучав в дверь и не получив ответа, поворачиваю ручку. Она легко поддается, что… странно: Айя всегда запирает дверь. Сквозь плотную завесу пара меня встречает недобрый взгляд. Удивительно, как он еще не задохнулся. Начинаю было говорить:
– Какого черта? – Но прежде чем я успеваю закончить, до меня доходит. Айя и его методы самолечения. – Ах, черт. Ты же заболел, верно?
Если это возможно, его взгляд становится еще злее, сдавленный голос отвечает:
– Я подхватил простуду от Кена.
Угу. Я понял. Добрый старина Кен-Кен был болен как собака всю последнюю неделю. Он так ныл, что почти посрамил меня. Почти. К счастью, он пристает к Оми, а от меня и Айи держится подальше. Хотя, очевидно, недостаточно далеко. Подняв глаза, я вижу, как Айя со страшно раздраженным видом подавляет чих.
– Чихать теперь тебе неделю, а?
Он еще немножко сверкает глазами, но не протестует, когда я стаскиваю-таки его тушку с закрытого унитаза и выволакиваю в коридор. Где, кстати, по контрасту с напаренной ванной, дико холодно. Подумав секунду, я вталкиваю его обратно, бурчу, чтобы он выключил душ, и топаю к себе в комнату, чтобы взять халат. Почему к себе в комнату? Потому что у Айи нет халата, а к его рыжему свитеру я не прикоснусь даже десятифутовым шестом. Это может пагубно сказаться на моем чувстве стиля и привести к перебоям в сексуальной жизни, а потом… неа. На мне ничто не будет смотреться плохо. Но опять же, как это у человека нет своего халата?
Айя уже стоит и дрожит в коридоре, потому что слишком упрям, чтобы подождать в превращенной в сауну ванной. Ну разумеется, ведь холод – это для смертных, а Айя считает себя выше этого. Дурак. Временами он здорово осложняет мою работу.
– Я не стану это одевать, – возражает он, указывая на халат в моих руках. – Не знаю, где это побывало.
Я не закатываю глаза, но в отместку за реплику силой укутываю его в красную плюшевую материю. Он пытается сбежать в свою комнату, и я хватаю его за воротник, тащу вниз по лестнице и без церемоний толкаю на диван! Ага, именно так. Ну что тут скажешь, я сентиментальный парень.
– Сиди, – командую я, включаю телевизор и пихаю ему в руки пульт.
– Я не собака… – ворчит он.
– Нет, конечно же нет. Собаки делают, что им говорят. Ты хуже. Ты как мерзопакостный котяра. А теперь, оставайся тут, а я приготовлю тебе обед.
Он смотрит на меня взглядом, который говорит, что он пока не хочет умирать, и я рычу:
– Смотри свой исторический канал или еще что-нибудь, дедуля, – прежде чем уйти. Минуту торчу возле кухонной двери, дожидаясь дьявольски занудного голоса комментатора, и разумеется, скоро его слышу. Он действительно послушался. Черт. Должно быть, ему хуже, чем я думал.
Обвожу взглядом кухню и натыкаюсь на кучу посуды в мойке. Дерьмо. Ассортимент блюд, которые я умею готовить, не слишком велик, и большинство из них – твердая пища. То бишь, не лучший выбор для больного горла. Может быть, за исключением блинчиков. Это ему можно… Но коробка в кладовке пуста. Я решаю позже надавать Кену по заднице и возвращаю ее на место, прекрасно зная, что скорее всего сам прикончил содержимое коробки. Но, рассуждая логически, что еще я могу сделать? Свою собственную задницу я напинать не могу, Айя болен. А Оми… Оми, умеет внушить страх, когда того захочет. Как в тот раз, когда он обнаружил в шкафу пустые коробки из под блинчиков. Вспомнив тот случай, я снова вытаскиваю коробку и выбрасываю ее в мусорку. Но Кен? Его задница все равно моя. Хотя бы за то, что заразил Айю.
Приглушенное чихание доносится из комнаты, и я высовываюсь из-за угла, проверяя, как идут дела. Виновная сторона поднимает на меня взгляд, все такой же больной и все такой же раздраженный.
– Если будешь и дальше так чихать, мозги вытекут через уши, – саркастически сообщаю я.
Он скептически прищуривается, но ловит упаковку бумажных полотенец, которую я бросаю. Потому что мы – парни, а парни не держат в доме бумажные носовые платки. И можете сколько угодно проявлять скептицизм, но так про мозги всегда говорят мамаши, так что в некотором роде это должно быть правдой. В подтверждение раздается сморкание Айи, и я возвращаюсь к стоящей передо мной задаче.
Ничего не найдя в холодильнике, я вновь обшариваю кладовку. Выдвигаю еще один ящик, и пожимаю плечами, решив, что это подойдет. Не уверен, что получится вкусно, но если нет, я убежден, что Айя может (и будет) собачиться по этому поводу позже. Господь свидетель, для этого он никогда не бывает слишком болен.
Поставив кастрюлю на плиту чтобы вскипятить воду, я возвращаюсь в гостиную. Потому что вода в кастрюле никогда не закипит, если ты на нее смотришь. Пожар в квартире так не устроишь, но мамаши по какой-то причине никогда про это не упоминают. И вообще, у нас есть огнетушитель, так что волноваться не о чем.
– Если ты устроишь в доме пожар… – начинает Айя.
– Ох, заткнись. Что за хрень ты смотришь? Опять какое-то дерьмо про мумии?
– Документальный фильм про Египет, – защищается он. – Это…
– Ага, ага, – обрываю я. – Интересно.
Пригибаясь, я улепетываю обратно на кухню, не дожидаясь, когда он запустит в меня рулоном полотенец. Или пультом. Или… одним из несметного количества предметов, которые Айя может превратить в смертельное оружие. Вот про что было бы интересно посмотреть документальное кино.
К тому времени, как я возвращаюсь, содержимое кастрюли вовсю кипит. Помешиваю, игнорируя недовольное ворчание Айи – Что за дрянь так воняет? – потому что знаю, что сопливый ублюдок ничего не может унюхать в данный момент. Помешивание сродни дзен активности. Методично. Даже успокаивает. Это самое лучшее на что я способен ради Айи, если нет блинчиков и нельзя разжечь костер. Варево выглядит не очень, так что я выливаю его в миску, чтобы смотрелось более презентабельно. Затем иду к холодильнику и вынимаю кубики льда из морозилки. Не имея терпения ждать, пока еда остынет, я забрасываю в миску около половины кубиков и еще немного размешиваю. Запоздало вспомнив о кастрюле, добавляю ее к ожидающей в раковине горе. Хороший повар убирает за собой, верно?
Чтобы попробовать получившийся ужин для Айи, окунаю палец в миску. Фактически получилось неплохо. Чуть водянисто – из-за льда, но вполне съедобно. По крайней мере, мне так кажется. А вот моему напарнику… не очень. Он смотрит на миску с таким выражением, как будто это последнее, что он съест в этой жизни. И вид у него какой-то не слишком благодарный.
– Просто ешь.
Мне нравится, как он смотрит на миску, которую я водружаю ему на колени – с выражением легкой паники. Черт, окажись я на его месте и получи изготовленный мной обед, вероятно, глядел бы так же.
– Это неплохо, – уверяю я. – Я сначала сам попробовал.
Он с сомнением глядит на меня. – А что это?
– Пудинговый суп.
– Пудинговый… суп…
Я вручаю ему ложку и сажусь прежде чем он успевает оттолкнуть миску.
– Пудинговый суп, – повторяет он.
Вот, началось. Разглагольствования типа: почему-ты-не-можешь-сделать-то-то-и-то-то. Фирменная речь Айи.
– А какой у него вкус?
А? Я вижу, как жидкий пудинг капает с ложки, и с трудом удерживаюсь от смеха.
– Банановый, – с усмешкой ответствую я. – Шоколадный для тебя слишком нормальный.
– Ха… – произносит он.
В этом ответе не слишком много уверенности, но он все равно пытался. Целая минута проходит, прежде чем он издает еще один звук. И, вы не поверите, он не возражает и даже не давится.
– Неплохо, – сообщает он, делая следующий глоток и не спуская глаз с телевизора.
Спустя час, когда содержимое миски съедено, а Айя дремлет рядом со мной, закутанный в мой халат наподобие буррито – и где камера, когда она так нужна? – я пытаюсь дотянуться до пульта. Он что-то бурчит во сне и переворачивается на другой бок, и я не могу не думать, что он это нарочно. Вынуждает меня смотреть документальное кино даже когда сам дрыхнет. Потому что знает, что я не уйду.
Начинается реклама – счастливое семейство, потом заболевший ребенок, мягкие салфетки, теплый суп. «Сделано с любовью», - говорит голос за кадром. Я снова посматриваю на пустую миску, а затем на Айю.
Некоторые люди, когда больны ноют и стонут, но только не он. Некоторым людям требуются лекарства и салфетки, а не бумажные полотенца. Им нужен суп, а не разбавленный водой холодный пудинг. Некоторые люди? Они могут поцеловать меня в задницу.
Документальный фильм продолжается, Айя слегка похрапывает. Глядя на него и на пустую миску, я думаю, что голос за кадром вероятно прав. Самые лучшие вещи сделаны с любовью. Потому что когда ты болен, это все что тебе по-настоящему нужно, верно? Знать, что есть тот, кто заботится о тебе и о твоих чувствах и хочет, чтобы тебе стало лучше. И не это ли и есть самое лучшее лекарство?
Я тихонько хмыкаю себе под нос. Пудинговый суп. Кто бы мог подумать?
