Я пел о богах и пел о героях, о звоне клинков и кровавых битвах;
Покуда сокол мой был со мною, мне клёкот его заменял молитвы.
Но вот уже год, как он улетел – его унесла колдовская метель,
Милого друга похитила вьюга, пришедшая из далёких земель.
И сам не свой я с этих пор, и плачут, плачут в небе чайки;
В тумане различит мой взор лишь очи цвета горечавки;
Ах, видеть бы мне глазами сокола, и в воздух бы мне на крыльях сокола,
В той чужой соколиной стране, да не во сне, а где-то около...
Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья,
Каждую ночь полёт мне снится – холодные фьорды, миля за милей;
Шёлком – твои рукава, королевна, белым вереском – вышиты горы,
Знаю, что там никогда я не был, а если и был, то себе на горе;
Мне бы вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною,
Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя;
Ты платишь за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой;
В дальней стране, укрытой зимою, ты краше весны и пьянее лета...
Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье,
Полетим с тобой в ненастье – тонок лёд твоих запястий;
Шёлком – твои рукава, королевна, ясным золотом – вышиты перья;
Я смеюсь и взмываю в небо, я и сам в себя не верю...
Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья,
Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье;
Шёлком – твои рукава, королевна, ясным месяцем – вышито небо,
Унеси и меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль;
Как больно знать, что всё случилось не с тобой и не со мною,
Время не остановилось, чтоб взглянуть в окно резное;
О тебе, моя радость, я мечтал ночами, но ты печали плащом одета,
Я, конечно, ещё спою на прощанье, но покину твой дом – с лучом рассвета.
Где-то бродят твои сны, королевна;
Далеко ли до весны травам древним...
Только повторять осталось – пара слов, какая малость -
Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье...
Мне ль не знать, что всё случилось не с тобой и не со мною,
Сердце ранит твоя милость, как стрела над тетивою;
Ты платишь – за песню луною, как иные платят монетой,
Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету...
Ты платишь – за песню луною, как иные – монетой,
Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету...
Королевна...
"Королевна", Хелависа

 

 

 

Взлетели и соприкоснулись кончиками пальцев кисти, поневоле привлекая внимание к длинным, ярким, остро заточенным ногтям. Плеснули, повинуясь движению рук, шелковые рукава, легко мазнули по лицу, как крылья яркой тропической птицы.

– Это изумительно! – глаза горели таким жадным огнем, что Леон на всякий случай поставил коробку на стол – кто его знает, еще оторвет вместе с руками. – Вы такой заботливый! – вот, теперь смотрит прямо в лицо, прижав лапки к груди, глазки повлажнели… тьфу ты! – А что это такое?

Леон поднял бровь.

– А то ты не знаешь?

– В первый раз вижу, – лучезарно улыбнулся Ди. Леон подавил желание в очередной раз вытрясти из него душу. Сдержанней, сдержанней, дорогой детектив. Иначе эту проклятущую нацию не пробьешь.

– Надо же, – ворковал меж тем граф, нежно прикасаясь кончиками пальцев к разноцветным кусочкам в коробке. Каждый кусочек был заботливо вывалян в кокосовой крошке. – Так красиво… Мне просто не терпится!

– Ой, да хватит! – не выдержал Леон. – Не верю, что на свете есть сладость, которую ты не знаешь!

– В мире так много непознанного, – Ди уже гремел чашками. Хотя нет, это существо не гремело чашками. Это Леон гремел чашками. А Ди ими позванивал, так-то вот.

– Это лукум, – буркнул наконец Леон. – В Турции его полно, на каждом углу.

– Как мило, что вы не забыли обо мне, даже будучи так далеко… – мурлыкнул граф.

– Да больно надо! – для пущей убедительности Леон сунул руки в карманы. – Просто Джил просила ей привезти, ну я и тебе решил захватить.

Джил не ела сладкого в принципе из боязни испортить фигуру, но Ди-то этого не знал.

– Пейте чай, дорогой детектив, – Ди решительно придвинул к Леону чашку, цапнул кусочек лукума, поднес его к губам, потянул носом запах, потом откусил – совсем чуть-чуть.

"Рот закрой, а то накапаешь слюной в чай", – сказал Леону внутренний голос.

В этот момент звякнул колокольчик, извещающий о приходе посетителей.

– Ну вот, – огорчился Ди, вставая. – Все оттого, что вы слишком рано пришли. Мы еще не закрылись.

– Могу вообще не приходить, – ощетинился Леон, но Ди его уже не слушал – он приветствовал покупателя:

– Добро пожаловать в магазин животных Графа Ди…

Голос его оборвался – и долю секунды, пока он молчал, Леон успел вообразить себе два десятка ужасов от вооруженного ограбления до похищения мафией, и вскочить на ноги – и тут Ди заговорил снова, но не по-английски.

Собственно, Леон даже не знал, на каком языке он говорил. Было похоже на китайский – те же мяукающие интонации, но какой-то… более плавный, что ли.

Посетитель вошел – и замер, глядя на Леона. Не вполне понимая такое неожиданное внимание к своей персоне, Леон уставился на него в ответ.

Вошедший был явно азиатом, может быть, не чистокровным, потому что у него были светлые глаза и кирпично-каштанового оттенка волосы. В тусклом свете Леону показалось, что на волосах незнакомца запеклась кровь.

Тот смотрел на него не менее полуминуты; потом сморгнул и повернулся к графу.

– Прошу прощения, я не знал, что у вас гость.

– Не беспокойтесь, господин, – кажется, Ди был не сильно доволен переходом на английский, – Леон – мой… друг.

Пауза, выдержанная им перед словом "друг", заставила Леона покраснеть до кончиков ушей. Да что эта ухмыляющаяся сволочь себе воображает!

– Детектив Леон Оркотт, полиция Лос-Анджелеса, – получилось резче, чем следовало. Впрочем, кажется, посетителя совершенно не взволновало присутствие полиции.

– Очень приятно, – равнодушно произнес он. Представляться он, видимо, не собирался.

Меж тем Ди суетился, подтаскивая к столу третий стул; недовольно зыркнув на него, Леон отнял стул и подставил его к столу сам.

– Могу я предложить вам чаю? – спросил Ди, впрочем, уже наливая чай в третью чашку. Посетитель отпил чаю – Леон был уверен, исключительно из вежливости. Теперь его можно было разглядеть получше, и детектив отметил, что незнакомец очень бледен, до синевы, что у него тяжелые складки у рта, как у человека, который отвык улыбаться, и самое удивительно – что у него светло-фиолетовые глаза.

Одет он был неброско: джинсы, плащ, под плащом – майка вроде какая-то темная. Лучше было не разглядеть – плаща незнакомец не снял.

– Могу я узнать, что привело вас сюда? – поинтересовался Ди. И тут же, не дожидаясь ответа: – Или вам было бы удобнее говорить по-японски?

Ах, вот оно что, подумал Леон. Японец. Что ж, хоть не китаец, и то хлеб.

– А господин следователь говорит по-японски? – спросил тот, подарив Леону беглый взгляд.

– Нет, – буркнул детектив.

– Тогда, я думаю, будет вежливее говорить по-английски, – незнакомец повернулся к Ди; Леон отметил, что по лицу графа скользнуло выражение досады. Что это? Он не хочет, чтобы Леон что-то знал, или просто раздражен, что кто-то указал ему на правила этикета?

Но в голосе его не было ни оттенка неудовольствия:

– Тогда слушаю вас, господин.

Японец помолчал, словно собираясь с духом. Потом произнес:

– Продайте мне птицу. Охотничью. Вроде сокола. Да. Именно сокола.

– Сокола, – Ди осторожно поставил на стол свою чашку. – Не сочтите меня невежливым, господин, однако основное правило нашего магазина – продавать нашим клиентам именно то, что им нужно. Вы уверены, что вам нужна именно такая птица… и что вам вообще нужна птица?

– Мне нужна, – посетитель опустил голову; чашка его уже была пуста, но он этого не заметил.

– Зачем вам сокол? – голос Ди звучал мягко, почти нежно. Ноздри Леона дрогнули. Он уловил знакомый запах, но вспомнить его не успел…

Странно… Ди чего-то хотел добиться от этого человека… но при этом не пытался больше избавиться от Леона. Непонятно…

– Я потерял одного… своего… друга, – прозвучал глухой голос японца. – Год назад… нет, чуть меньше. Через две недели будет год. Очень… важного мне человека. То есть… мне важно с ним встретиться… я должен кое-что ему сказать… – он замолчал. Леону показалось, что он говорит так, будто давно этого не делал. – Несколько дней назад я был в Китае, искал там… и я встретил одну старую женщину. Она сказал, что мне нужны глаза и крылья сокола, потому что мой… человек там, где мне его не найти. Да… – он немного промолчал. – Глаза и крылья сокола, так она сказала.

Его низкий голос подействовал на Леона странно, не хуже травы, которую воскурил Ди. Воздух стал густым, плотным, и в нем, как сквозь туман, Леон увидел очертания гор. Он летел к ним; вдруг облака распахнулись, и он увидел под собой стально-серое море, изрезанный берег, тревожно-желтые поля… Плеснул перед глазами шелковый рукав… Леон потянулся к тонкому запястью…

– Леон? Леон, вам плохо?

В следующее мгновение маленькая ладонь хлестко приземлилась на щеку Леона, выбивая его из забытья.

– Леон, очнись!

Заморгав, детектив открыл глаза. Перед ним стоял Ди – глаза на пол-лица, в руках – чайник.

– Чайник зачем? – хрипло спросил Леон.

– Думал, что придется тебя обливать, – ответил Ди. Кажется, он действительно был встревожен. Бывают же чудеса…

– Кипятком? – поинтересовался Леон, пытаясь вылезти из кресла. Тело не слушалось. – Спасибо, как это заботливо с твоей стороны. Особенно после того, как ты сам меня чуть не уморил своей травой.

– Это благовония! – возмутился Ди. – Это даже не каннабис, а все лишь безобидный сандал!

Японец наблюдал за ними своими пронзительными фиолетовыми глазами, похожими на лезвия клинков… Леон передернулся. Вот, опять какая-то бредятина в голову лезет…

– Уймись уже, – пробурчал он, выпрямляясь в кресле. – Я в порядке. У тебя клиент, забыл?

– А мне-то что за дело, в порядке вы или нет? – Ди эффектно развернулся и уже через плечо бросил: – Просто мне не нужны трупы полицейских в магазине, – и запел уже совсем другим тоном, обращаясь к японцу: – Я, кажется, понял, что вам нужно. Солнце уже зашло, так что подождите меня здесь.

И быстро-быстро скрылся в глубинах своего магазина.

– Причем тут солнце… – пробурчал Леон. Японец ему не ответил.

Прошло не менее пятнадцати минут, прежде чем Ди вернулся. Покупатель за это время даже не пошевелился.

Граф вынырнул из-за занавески с накрытой платком клеткой в одной руке и свитком – в другой. Леон подобрался.

– Вот! – поставив клетку на стол, Ди сдернул платок.

В клетке действительно сидел сокол. То есть, Леон, конечно, не разбирался в хищных птицах, но этот был вполне себе обычного вида, соответствующего леонову представлению о соколах.

Правда, кто его знает, может, у него там яд на когтях…

Однако тогда Ди вряд ли стал осуществлять эту сделку прямо у Леона на глазах?

Хотя этот мерзавец все может…

Японец просунул палец сквозь прутья и легонько погладил перья. Птица посмотрела на него равнодушным желтым глазом.

– Это то, чего вы хотели, – произнес Ди, улыбаясь своей фирменной улыбочкой. – Прошу вас, подпишите контракт.

Он вел себя так, как будто Леона здесь вообще не было, подсовывая невинному человеку свое опасное зверье прямо у него на глазах! Детектив совсем уже собрался вскочить и навести порядок… но тут японец посмотрел на него – искоса – и Леон… вдруг передумал. Нехороший был взгляд у японца. Не то чтобы Леон испугался… но незнакомец смотрел на него как на возможную помеху. И его взгляд весьма красноречиво говорил, что он делает с такими помехами.

"Ненавижу азиатов!"

– В контракте три пункта, – вещал меж тем Ди. – Первое: никому не показывать. Второе: – держать в отдельном просторном помещении. Третье: ни в коем случае не входить к нему и не пытаться увидеть его от рассвета и до заката в течение двух недель. При несоблюдении этих условий магазин снимает с себя всякую ответственность за последствия, – японец подписал два экземпляра контракта, Ди свернул каждый в трубочку и один сунул себе за пояс, а второй – подал покупателю. – Особенно важен последний пункт, – он вдруг взял японца за руку и проникновенно посмотрел ему в глаза. – Помните о нем, Фудзимия-сан.

– Я буду соблюдать все условия, – японец мягко высвободил руку. – Спасибо вам, граф.

И ушел.

Ди остался стоять посреди холла, прижимая руки к груди. Наконец Леон не выдержал:

– Что за дрянь ты опять втюхал человеку?!

– Вы же видели, детектив, – Ди все еще смотрел на дверь. – Сокола.

– Знаю я твоих соколов! – буркнул Леон. – Хорошо хоть, он не гражданин США. Ты с ним знаком, что ли?

Ди повернулся к нему.

– Нет, с чего вы взяли?

– Ты же его по имени назвал.

– Да, я прочитал его имя в контракте.

– Он там какую-то закорючку нарисовал!

– Это иероглиф, Леон! – неожиданно вспылил граф. – Не пытайся казаться глупее, чем ты есть!

– А я уж думал, мне приснилось, что ты меня по имени называл, – буркнул Леон.

На это Ди не ответил, только опустил голову, спрятавшись за занавеской волос, сел за столик и взял чашку.

– А что это за странное такое условие? – спросил Леон. – Последнее?

– Когда человек ищет свою любовь, он обязательно должен пройти какое-то испытание, которое на деле окажется страшнее, чем на словах, – ответил Ди, поднимая на собеседника глаза. – Орфей, выводя Эвридику из страны мертвых, не должен был оборачиваться. Красавица должна была вернуться к Чудовищу до определенного времени. И так далее. Примеров много.

– И что будет, если он нарушит условие? – спросил Леон. – Сокол превратится в какого-нибудь монстра и порвет его на куски?

– Мой дорогой детектив, я не продаю монстров, сколько можно вам говорить! – Ди всплеснул руками. – Нет, все будет гораздо хуже! Боюсь, что тогда Фудзимия-сан никогда не найдет свою любовь! Но, – граф подпер щеку рукой, и выражение его лица стало умильным, – я уверен, это испытание ему по силам. Он очень надежный. И очень верный. И он очень сильно любит. Даже сам не знает, насколько…

Что-то зацарапало в груди Леона. Раздражение? Черт его знает… Он ядовито произнес:

– То-то ты так его за руки хватал…

– Мне показалось, – Ди улыбаясь, смотрел в свою чашку, – или вы действительно ревнуете, мой дорогой детектив?

– Вот еще! – Леон подскочил, как ошпаренный. – Вообразил себе…

И понесся было к двери, но тут Ди перехватил его – поймал кончиками пальцев за рукав пиджака.

– Леон, – он поднялся; тонкая ладонь легла на щеку следователя, – вы уверены, что достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы идти домой?

– Нормально, – буркнул Леон; ему хотелось, чтобы Ди убрал руку, потому что это его… беспокоило, но скидывать ее почему-то казалось невежливым. – Пусти меня.

– Я вас не держу, – мягко возразил Ди; действительно, обе его руки были уже опущены вдоль тела. – До завтра, мой дорогой детектив.

– Пока, – сердито ответил тот и вышел.

До завтра. Вот зараза. С чего он вообще взял, что я завтра приду?

Леон зло пнул какую-то банку и пошел к своей машине.

 

На завтра он действительно не пришел, но не потому, что разозлился на Ди, а потому, что на него свалилось массовое убийство – резня в офисе некоего широкого известного бизнесмена, который, как знала вся лосанжелесская полиция, помимо основного бизнеса занимался сбытом наркоты и оружия, но на которого не было ни единого доказательства.

Резня случилась среди бела дня – при этом из людей, непричастных к черным делишкам босса, не пострадал никто, кроме охранника у черного входа. Его оглушили ударом по голове; он получил легкое сотрясение мозга, но в остальном был жив и здоров. Правда, свидетельствовать не мог, потому что убийцу не видел.

Не было сделано ни единого выстрела. Все жертвы были аккуратно зарезаны, кроме босса – ему располосовали грудь и снесли голову.

– Длинное холодное оружие, – сказал эксперт при первом осмотре.

– Очень острый, тонкий, слегка изогнутый клинок, – добавил он после детального осмотра.

– Японский меч, – постановил он после консультации со специалистами по холодному оружию.

 

Японский.

Японец со взглядом убийцы.

Японец в длинном плаще, в полах которого так удобно прятать меч. Японский меч – это вам не огромная железяка рыцарей средневековья. Это изящное и, в сущности, небольшое оружие. Если его хорошо прятать – то могут и не заметить.

Обливаясь ледяным потом, Леон пробивал по базе фамилию "Фудзимия". Вот оно. Пострадавшая семья банкира Фудзимии. Несчастный случай – взрыв газа в доме. Супруги Фудзимия погибли. Младшая дочь выжила. О старшем сыне почти ничего не известно – поместил оказавшуюся в коме сестру в больницу, исправно вносил платежи, потом… Потом перевел в другую больницу, потом… Леон нахмурился… девушка исчезла, исчез и парень.

Но если следы Айи Фудзимии появляются какое-то время спустя – девочка экстерном заканчивает школу, поступает в Токийский университет… непонятно только, откуда у нее деньги, просто счет в банке, на котором они исправно появляются… то Ран Фудзимия исчезает в никуда.

Фотографии – только школьные, черно-белые, а фиг на них что поймешь. Леон, щурясь от дыма черт знает какой по счету сигареты, всматривался в них, пытаясь определить – он? Не он? Черт его знает, все японцы на одно лицо. И китайцы, чтоб их…

Леон рыл и рыл носом землю… а дело меж тем постепенно сходило на нет. Наконец шеф лично позвал Леона к себе в кабинет.

– Ты это… – сказал шеф, – угомонись. Две недели уже без выходных работаешь. Убийство явно заказное… вон, в Нью-Йорке такие были, и в Вегасе. Тоже японский меч. Тоже бандюки высокого уровня. Даже название придумали, "Дело самурая". Ты подумай, – шеф придвинулся к Леону поближе и понизил голос, – отдел по борьбе с наркотиками чуть на столах с дудками не пляшет. Видимость бурной деятельности мы уже создали. Все. Угомонись. Туда им и дорога. Надеюсь, наш самурай себе не изменит.

– А если да? – спросил Леон. – Шеф, он людей убивает.

– Оркотт, – шеф снова откинулся в кресле. – Это не люди. И если он убивает только таких – а его уже не меньше года отслеживают, и пока ни единой невинной жертвы, поверь моему слову, – то я лично готов целовать ему руки, потому что нет сил уже видеть, как эти твари жируют, продавая наркоту бедолагам и школьникам! Угомонись и возьми денька два отгулов, – он закурил. – И кстати, спроси графа, у Элизабет шерсть начала на спине вылезать, что это такое и как лечить.

 

– Ну чего? – весело спросила Джил, усевшись на леонов стол. – Велели поумерить пыл?

– Ага, – уныло сказал Леон. – И взять отгулы.

– Давно пора, – кивнула Джил. – Главное, купи торт побольше, а то тебе прощения не вымолить, за столько-то дней отсутствия…

– Да на что вы все намекаете?! – взревел Леон, как раненый слон. – Может, я вообще туда больше не пойду?!

– Ну да? – Джил изогнула бровь. – А как же граф?

– По нему решетка плачет!

– Оркотт, это сублимация. Смирись со своей сущностью.

– Джил, не вынуждай меня на убийство.

Он сел в кресло и откинул голову на спинку.

– Знаешь, между ними есть что-то общее…

Джил, как всегда, схватывала на лету.

– Что, и дело самурая Ди шьешь?

– Нет, – Леон качнул головой. – Я не об этом. Просто… во всех делах, ниточки которых ведут к Ди, страдали люди… – он замолчал, мучительно подбирая слово, – ну… не просто так, понимаешь. Они так или иначе…

– В чем-то провинились? – подсказала Джил.

– Да, – кивнул Леон. – Как и эти трупаки, которых самурай зарезал.

– Санитары лесы, – хмыкнула Джил.

– Чего?

– Ну, волки – санитары леса. Режут больных и бешеных животных. Вообще, блюдут баланс сил, чтобы травоядные не слишком размножались.

– Я бы не стал обольщаться, – вздохнул Леон. – Ведь если не будет больных, они и здоровых будут убивать. Чтобы есть.

 

И все-таки, в тот же вечер он подходил к знакомому магазинчику в Чайнатауне, сжимая в руках коробку с тортом, как щит.

Прозвонил колокольчик.

– Добро пожаловать в магазин… – выражение лицо Ди странно изменилось, когда он увидел Леона, но лишь на мгновение – пока вновь не появилась его холодная улыбочка. – Ах, это вы, детектив. Чем обязан? Опять кого-то погрызли бродячие собаки?

– Да я… – Леон замялся на пороге, – я не по делу, в общем… так зашел.

– В таком случае, у меня вряд ли найдется для вас минутка, – голос Ди напоминал о полярных шапках, ледниковом периоде и печальной участи пассажиров "Титаника". – Я очень занят.

– Ладно тебе, Ди, – Леон чувствовал себя отчего-то виноватым, а потому сердился. – Ну… ну хорошо… прости, я заработался, ну и… я же твоего телефона не знаю… вот я и… У нас такое дело было! Я тебе вот тортик принес!

– Вы, детектив, хуже любого животного! – кажется, Ди был в ярости. На тортик он даже не взглянул. – Вам совершенно не приходит в голову – что странно, ведь там так много свободного места! – что если вы где-то появляетесь регулярно в течение долгого времени, а потом вдруг пропадаете на две недели, то те, кто обитает в этом месте и имел несчастье привыкнуть к вашим визитам, могут озадачиться вопросом, не случилось ли с вами чего на вашей кретинской работе!

На протяжении всей речи голос Ди все повышался и повышался, и последнее слово он попросту прокричал. Леон стоял, забыв про торт, который держал в руках, и смотрел на графа. Губы все труднее и труднее было удерживать от глупой ухмылки.

– Ди, – проговорил он, когда граф выдохся, – ты, что ли, волновался за меня?

– Больно. Мне. Надо, – отчеканил граф. Но глаза опустил, по обыкновению прикрывшись волосами.

– Ди, – Леон предусмотрительно поставил торт на столик и шагнул к графу. Черноволосая голова склонилась еще ниже. "Что ж я… – подумал Леон и тут же подумал другое: – А пошло оно все…"

Звякнул колокольчик. Выдохнув, будто он задерживал дыхание, Ди скользнул под протянутой рукой Леона и рванулся к двери.

– Добро пожа… а, Фудзимия-сан!

Леон резко обернулся. Ну так и есть. Стоит в дверях, плащ, красные волосы, ледяной взгляд. Или… не ледяной?

В руке Фудзимия держал клетку. Пустую.

– Добрый вечер, граф. Мне казалось, я должен вам это вернуть.

Он протянул Ди клетку, а когда тот принял ее, совершил неожиданное – опустился на колени и низко склонился перед явно оторопевшим Ди.

– Граф, я не знаю, как выразить вам свою признательность…

– Я запишу вам это в долг, Фудзимия-сан, – улыбаясь, сказал Ди. Леон ошалело смотрел на него – определенно, такой улыбки он у графа еще не наблюдал. – Поднимайтесь же, а то мой дорогой детектив подумает невесть что, – и посмотрел на Леона смеющимися глазами.

Отвесив еще один поклон, Фудзимия начал подниматься… и в этот момент что-то звякнуло. Леон шагнул вперед, роняя изо рта сигарету, которую собирался закурить – у ноги японца лежал меч в потертых ножнах. Не очень длинный, чуть изогнутый японский меч. Катана.

Устремленные на Леона широко распахнутые фиолетовые глаза сузились, блеснув ледяной сталью, когда детектив потянулся рукой за пазуху, туда, где помещался в наплечной кобуре пистолет. Но между следователем и самураем шагнул Ди – прямой и тонкий, как натянутая струна.

– Леон… – произнес он.

– Отойди с дороги, – Леон протянул руку, чтобы отстранить его.

Звякнул колокольчик, хлопнула дверь.

– Ран! – прозвучало с лестницы. И еще что-то – видимо, по-японски; в магазин шагнул молодой человек одного с Леоном роста, светловолосый, в короткой майке и потрепанных джинсах с низкой посадкой. Азиатского в его внешности было еще меньше, чем у Фудзимии.

Самурай молчал, не сводя взгляда с Леона. Незнакомец же, у которого чутье на обстановку было, видимо, еще хуже, чем у Леона, смело шагнул в эпицентр бури.

– Граф! – он сгреб пискнувшего Ди в охапку. – Блин, так классно, что ты… Но прости, мне придется уехать…

– Ничего, – Ди высвободился из его объятий, пытаясь вернуть на место улыбку. – Я понимаю…

– Привет, – это уже относилось к Леону. – Я тебя знаю, ты графский коп. Меня зовут Кудо Йоджи. Угостишь сигаретой?

Ошалевший Леон протянул ему пачку. Графский коп? Как это понимать?!

Тот меж тем вытащил из пачки две сигареты, одну сунул за ухо, другую прикурил от леоновой зажигалки, вернул детективу его имущество и пошел к Фудзимие.

– Ран, нам, честное слово, уже пора, давай быстрее, – он мимолетным движением скользнул ладонью по щеке самурая, махнул Ди и Леону: – Пока, ребята! – и пошел вверх по лестнице.

Снова стало тихо. Первым заговорил Фудзимия:

– Господин следователь, мы уезжаем, – показалось Леону, или голос его и правда звучал умоляюще? – Сегодня…

Ди смотрел на Леона, прижимая руки к груди. Никакой маски. Словно речь шла об одном из его любимых питомцев.

Да что ты как сопливая барышня, заорал на себя Леон. Он убийца! А у его жертв не было любимых людей?!

Ди его все равно отмажет, прошептал внутри кто-то осторожный и мерзкий. Пингвины, хомячки… ты же понимаешь… Арестуй… и волки сыты, и овцы целы…

Ди преступник, и все, что к нему имеет отношение – преступление. И ты собираешься совершить преступление – отпустить убийцу!

Глаза Ди смотрели в упор, словно говоря – если арестуешь его, так или иначе, арестуй и меня. Я – такой же, как и он.

Это то, чего я и хочу, мысленно ответил ему Леон.

Неужели?

– Леон, – прозвучал тихий, еле слышный голос Ди. – Он мог бы уже трижды убить тебя…

Судорожно вздохнув, детектив отвернулся.

Он услышал за спиной шорох ткани, тихий звяк, потом – низкий голос:

– Господин следователь… вы теряете время. Потом… вы можете очень пожалеть.

Шаги, звяканье колокольчика… щелчок. И негромкий голос Ди:

– Саёнара…

Леон упал в кресло, словно из-под него выдернули землю.

За спиной прошуршала шелковая ткань.

– Мой дорогой детектив, не хотите ли чаю?

– Да катись ты со своим чаем, Ди, – тяжело проговорил Леон. – Я только что убийцу отпустил…

– Вы поступили правильно, – золотистый чай потек в белые тонкостенные пиалы. – Фудзимия-сан еще ни разу не обагрил свой меч невинной кровью. Он справедливый человек. Возможно, его справедливость немного отличается от вашей, возможно, она чуть менее человеческая, но скажите мне, разве вы не рады, что те люди, которых он убил, не могут больше приносить вред?

– Найдутся другие, – выплюнул Леон.

– Он уничтожит и их, – ответил Ди. – Леон, ваше правосудие бессильно против таких людей, но им нельзя жить.

– Разве тогда он не должен в первую очередь зарезать тебя? – ощерился вдруг Леон. – Сколько по твоей вине погибло людей?!

– Вот как? – глаза Ди сузились. – Вы предпочли бы видеть меня мертвым?

– Возможно!

– Прекрасно, – проговорил Ди, отставляя чашку и поднимаясь. – Знаете, детектив, вы бы никогда не продержались две недели, как это сделал Ран. Вы, подобно большинству людей, что здесь бывают, почему-то считаете, что знаете все точно. Что и кому нужно. Как правильно поступить. Что надо делать и что не надо. Вы самодовольный, бесконечно человеческий ребенок Запада! – он наставил на Леона остро заточенный ноготь. – Вы даже любить не способны, а знаете, почему? – Леон открыл было рот, но ему не дали вставить и слова: – Потому что вы не способны воспринимать мир целостно, с его достоинствами и недостатками! Вам кажется, что все должно быть идеально – мир, жизнь, правосудие, любовь! Вы не способны, как истинный самурай, принимать своего сюзерена каким угодно, пусть даже он будет самым гнусным и жестоким человеком на свете, служить ему из любви и долга, каким бы он ни был! Вам кажется, что вы – центр, идеал и норма этого мира, и вам неведомо, что есть иные формы жизни, и вы все пытаетесь подточить под свой идеал и норму, то есть – под себя!

На столе жалобно звякнула и треснула чашка.

– Все в кучу свалил! – зло проговорил Леон, вставая на ноги. – Сам, можно подумать, не считаешь себя идеалом и нормой.

Наподдал ногой ножку стола, развернулся, взлетел по лестнице и вышел, хлопнув дверью.

В лицо ударил ветер. На улице уже стемнело; ближайшие несколько фонарей почему-то не работали; Леона окружила тьма.

Он сделал несколько шагов, остановился закурить. Злость потихоньку оставляла его.

Что ты сейчас делаешь, Ди? Спокойно допиваешь свой чай? Или сидишь, опустив голову на руки, пытаясь заставить узкие плечи не дрожать от рыданий?

Тонкие холодные запястья, шелковые рукава, вышитые золотом…

Стальные фиолетовые глаза словно в душу заглянули – теряете время, господин следователь…

А если ты исчезнешь, улетишь от меня – кто продаст мне волшебного сокола?

Сигарета упала в лужу, зашипев. Леон развернулся, в несколько огромных шагов оказался у двери магазина, рванул дверь. Жалобно тренькнул колокольчик.

– Вернулись, детектив? – Ди смотрел на него из полумрака, и по выражению его лица нельзя было прочитать абсолютно ничего. – Забыли что-то? – Леон оказался вплотную к нему, глядя сверху вниз – Ди не опускал глаз, но, хотя они и были зло прищурены, Леон увидел красные прожилки, слипшиеся ресницы – и хотя это не решало все, детектив порадовался тому, что не он один тут такой идиот. – Если голову, то зря возвращались! Поищите ее в вашем полице…

Больше Ди ничего не сказал. Больше он и не смог бы ничего сказать. Очень трудно говорить, когда тебя целуют, зажав между стеной и телом, одной рукой бережно удерживая затылок, а другой – крепко обхватив за талию. Очень трудно…

The End