Их было ровно десять. Шульдиху очень хотелось взять хотя бы одну, но каждая ампула лежала в отдельной лунке и пропажа даже одной будет сразу заметна. И тогда Кудоу не заплатит. Жаль… Я умею читать чужие гребаные мысли, но я не могу взглядом определить химический состав вещества. А, впрочим, нафиг. Метоклопрамин напополам с каким-нибудь норсульфазолом и вечная глюкоза… Это же лекарства, что там может быть такого… интересного.

Шульдих приподнял голову и лениво покосился на телефон. Старый разбитый пластмассовый аппарат серого цвета, чуть облуплена эмаль с трубки. Антиквариат, можно сказать. Предмет нескончаемых презрительных взглядов Кроуфорда.

– Би-ип. Би-ип. Би-ип.

Набрать номер было непосильной задачей – ничего не хотелось делать. Шульдих медленно сполз на пол. Трубку от телефона он положил рядом.

– Алло.

– Du wartetest auf mich? Du hast das geld gesammelt? (Ты ждал меня? Ты приготовил деньги?)

Молчание.

– Алло? – Долбаный Кудоу не шарит в немецком… Недоумок…

– Это я. Шульдих…

– Я так и понял. Я не понимаю по-немецки. – Голос Кудоу был относительно спокоен. Выждав паузу, он продолжил: – Это у тебя?

– Да-а-а-а…

Молчание. Кудоу что-то нервничает, подумал Шульдих. Это хорошо.

– Да-а-а… Они у меня, все десять.

– Сколько. Сколько тебе.

Шульдих перекатился на живот, раздраженно отпихивая трубку подальше.

– Много.

На том конце провода повисло молчание. Затем неуверенный тихий голос Йоджи:

– У меня тринадцать тысяч.

– Мало.

– Знаю.

– Пятнадцать.

– Тринадцать… Пусть будет четырнадцать.

– Вопрос принципа. Только пятнадцать. Или не будет двух ампул.

– Четырнадцать. Если я начну занимать, это покажется подозрительным.

– Гут… – в конце концов, выдавил Шульдих. Кудоу, считая разговор оконченным, повесил трубку. Шу все-таки мог бы выжать из Вайса побольше, мог бы… Но оно того не стоило. Убить полчаса на "поторговаться" с упертым Кудоу из-за какой-то тысячи… Оно того не стоило.

Зашвырнув за кровать несчастный телефон, немец поднялся с грязного ковра и чуть пошатывающейся походкой направился на кухню. Выходя из своей комнаты, он неожиданно наткнулся на Брэда. Тот, видимо, тоже шел на кухню. Шульдих посторонился, пропуская шефа. Есть внезапно расхотелось…

* * *

– Долбанная погода, – радостно оскалился рыжий. Судорожные порывы влажного зимнего ветра развевали полы стильного светлого пальто. Шульдих ходил, как святой – всегда в светлом и всегда чист. Он запрокинул голову. Низкие свинцовые тучи распространяют какой-то жидкий холодный свет. И этот зимний запах – колкий, свежий, – наполняет легкие.

– Meine Augen sehen die Sonnen nicht ( Мои глаза не видят солнца). *Смех* Prаchtig (великолепно)

– С каких пор ты разговариваешь сам с собой. – Наги задавал вопросы без вопросительной интонации. Это придавало его фразам какую-то странную весомость, словно "малыш" не спрашивал, а утверждал.

– С тех самых, как сошел с ума. Ты понял, что я говорил? – заинтересованно протянул немец.

– Нет, – просто отозвался Наги.

– Я говорил, как было бы здорово, если бы Наги купил мне сигарет.

Наги не ответил, продолжая брести рядом.

– Почему ты не в школе?

Ничего не выражающий взгляд подростка остановился на вывеске отеля.

– Я хотел убить. "Учительницу английского задавило мебелью".

– Мне нравится. Хорошая мысль.

– Уже начал приподнимать шкаф с книгами. А потом подумал – пойду прогуляюсь.

– Твоя долбаная школа на другом конце города.

– Я давно прогуливаюсь.

Шульдиха начинало раздражать присутствие Наое. Неумолимо приближалось время встречи с Кудоу и надо было избавиться от "малыша" любыми способами.

– Вали отсюда. Гет аут.

– Я гуляю по этой улице. Она мне нравится. И если ты свернешь на третью, мне понравится и третья.

– У меня свидание. Gehe weg! (Уходи)

Наги остановился. Шульдих прошел еще несколько шагов и, резко развернувшись, уставился на подростка:

– Вали домой.

– Брэд не ждет меня так рано. Он будет недоволен, что я прогуливаю. Он говорит – это наводит на подозрения… или что-то вроде.

Безразлично-спокойное лицо мальчика обратилось к небу. Начинался дождь. Шульдих пошарился в карманах, выуживая оттуда какую-то мелочь.

– Вот. Посиди в кафе. Отстань от меня.

Наги сжал мятые бумажки в руке и пожал плечами.

* * *

Шульдих хотел было прислониться к кирпичной стене старого дома, но вовремя вспомнил про белое пальто и потому просто переступил с ноги на ногу. Дождь все собирался, собирался, но так и не пошел. Немец ждал уже около четверти часа. Ему надоело высматривать в нескончаемом людском потоке высокую стройную фигуру, затянутую в темный кожаный плащ и он серьезно подумывал о том, чтобы свалить к чертовой матери домой. Поесть надо, не завтракал сегодня.

Внезапно его несильно толкнули в плечо. Немец резко обернулся и на всякий случай отступил на пару шагов. Немудрено, что он не разглядел Йоджи. На блондине была какая-то потрепанная коричневая расстегнутая куртка, под ней растянутый серый свитер. Ансамбль довершали ветхие джинсы неопределенного цвета. Кудоу стоял согнувшись, уперевшись ладонями в колени и отчаянно пытался восстановить дыхание. Похоже, он бежал всю дорогу.

– Ты опоздал. И ты… – Тут немец позволил себе расхохотаться во все горло приятным грудным смехом. – Ты выглядишь, как… Давишь на жалость?

– Заткнись. Я с работы. У меня пять минут, – беззлобно выдохнул Кудоу, выпрямляясь и вытирая пот со лба.

– Вот. – Внезапно посерьезневший немец небрежно достал из камана штанов блестящую стальную коробочку, перевязанную шнурком от ботинок.

– Открывай. – Кудоу подошел ближе.

Шу театрально закатил глаза, но все-таки подчинился. Шнурок полетел в грязь тротуара и взгляду Вайса предстали десять одинаково безличных ампул со штампелями темного красного цвета.

– Откуда я знаю, что ты не подменил это?

– Не знаешь, – могласился немец, с интересом наблюдая за выражением лица собеседника. Йоджи поднял голову, вглядываясь в ухмыляющийся рот рыжего немца.

– Это для Айи? – с улыбкой спросил Шульдих.

– Да.

– Для Рана или для Айи? – уточнил немец.

Вместо ответа Йоджи вытащил из-за пазухи скомканный пакет. Обычный коричневый бумажный пакет, в такие блюют в самолетах или заворачивают завтраки детям в школу… Шульдих подкинул его на ладони и не стал открывать.

– Тяжелый. Мелкими купюрами? – спросил он у Йоджи. Тот снова не ответил, аккуратно пряча стальную коробочку во внутренний карман куртки. Шульдих капризно скривился. Ему было приятно иметь немного власти над этим идиотом, но теперь призрачный мимолетный атрибут владычества – десять штампованных на фармацевтическом заводе стекляшек, – оказались в руках у врага и значит – закончилась развлекаловка. Когда еще этот придурковатый будет вот так вот бегать, опасаясь опоздать на встречу. Автоматически, чисто машинально, Йоджи взмахнул рукой. "До свидания" – выдрессированная вежливость.

– Стой. – Неожиданно немец расплылся в улыбке. – Это в довесок. Презент от магазина.

Йоджи почувствовал несильную боль в затылке, куда вцепились холодные пальцы Шульдиха. Стремительное движение и запах чужих губ во рту. Затем глухой звук, когда Шульдих наваливается всем телом и Йоджи ударяется спиной о ту самую кирпичную грязную стену. Проворный язык Шульдиха, ласкающий нёбо, грубые движения пальцев, схвативших волосы на затылке.

– Ты… ты... – Йоджи чуть не задохнулся. Он отчаянно пытался сказать что-нибудь соответствующее ситуации и наконец выдавил:

– Офигел?! – Резкое движение сбрасывает руку рыжего с теплой шеи Кудоу. Ледяные длинные пальцы оставляют на коже глубокие царапины.

Шульдих запрокинул голову и зашелся в смехе, сжимая в кулаке прядь выдранных светлых волос.

– Нехорошо обманывать подростков, у них такой впечатлительный возраст. Теперь я могу уверить Наги, что сказал ему правду… – И снова смех.

Йоджи грязно выругался, толкнул немца и бросился бежать. Вдогонку ему неслось:

– Не опоздай на работу! Ха-ха-ха-ха-а-а-а…

* * *

Он все-таки опоздал.

– Где ты был ? – без особого интереса, скоре для формы, спросил Айя.

– Ходил по делу. – Легкие готовы были расплавиться от марафонского бега. Айя был милосерден и не стал особо приставать. Вообще приставать не стал.

Но Хидака… Йоджи иногда мечтал о том, чтобы Шварцы вырезали ему язык.

– А! Знаем мы эти дела!! Эти дела искусали тебе губы и поцарапали шею! – заорал Кен. Хотя, возможно, он и не орал вовсе. Возможно, он вообще очень тихо сказал – фактически, пробурчал себе под нос… Но Йоджи показалось, что Хидака проорал это обвинение на весь магазин. Айя почему-то странно косился на лицо блондина. Наконец, Фуджимийя не выдержал и, отставив горшок с фиалками на подоконник, сдернул с вешалки полотенце и кинул его Йоджи.

– Что? – не понял Кудоу. Кен снова презрительно фыркнул:

– Утрись, "Что"...

Воцарилась тишина. Айя равнодушно вернулся к своим фиалкам, но Кен решил в кои-то веки сжалиться над "этим кобелём". Он со вздохом поднялся и буквально вырвал полотенце из рук Йоджи.

– Мы тут работаем, а ты по бабам… – Голос Кена был насквозь пропитан укоризной.

Бахрома махровой ткани уткнулась в подбородок, вытирая… грязь? Ладонь Кена неосторожно прикоснулась к скуле блондина, отчего тот дернулся, словно его ударили.

– Понял, – холодно бросил он, разворачиваясь к умывальнику и ожесточенно смывая с подбородка дорожки засохшей крови. Чертов немец, губу прокусил… Хохот сумасшедшего Шульдиха все еще стоял ушах. На кой хрен я вообще с ним связался? Хотел доказать Айе. Доказать, что и я могу быть крут? Могу быть больше, чем полезен – могу быть незаменим ? Могу великодушно достать для своего невозмутимого друга все, что попросит? Вот и "надоставался" на свою голову… Гребаный Шульдих…

Кен состроил недоуменную рожу, подмигнул Айе и вышел на улицу – пара девчонок ворковала вокруг пальмы, ценою в триста долларов.

– Я достал. – выждав пару минут для верности, сообщил Йоджи, роясь в куртке.

– Где? – Тихий голос Айи не выражал ни капли признательности.

– У одного… своего старого знакомого… Я не уверен… в этой хрени, ты бы проверил.

Айя смерил взглядом стальную коробку.

* * *

– Мы провели необходимые исследования, господин Фуджимийя. Где вы достали этот препарат?

– Значения не имеет, – чеканя каждое слово проговорил Айя, уставившись на врача своим немигающим взглядом. Убийца, пытающийся вдохнуть своим грязным ремеслом жизнь в хрупкое непорочное тело. Светлый пустой храм сестры, в котором нет жриц, нет посетителей. Там царит лишь благословенная тишина, да солнечные лучи с кружащейся блестящей пылью танцуют вокруг алтаря.

– Это может быть незаконно…

– Я недостаточно вам заплатил? – Айя начинал раздражаться. Стоящий чуть поодаль Кудоу осторожно положил руку ему на плечо.

– Хорошо. Я лишь хотел предупредить, что это экспериментальный препарат. До окончания исследований остается еще три года. Использовать его сейчас опасно. Поймите, это всего лишь набросок, разработка! – Врач отчаивался переубедить этого упертого красноволосого хиппи. Но этот хиппи столько заплатил… Столько заплатил… И столько еще заплатит. Главное, не дать этому идиоту Сатаи встретиться с господином Фудзимийей. И не дать ему показать результаты исследований, в которых белым по черному: девочке дорога только в погребальную урну. Ко-о-онечно, это известие сильно огорчит господина Фуджимийю. И он никогда больше не принесет запрещенных препаратов, лежащих в конверте с хрустящими зелеными бумажками…

Сатаи, чертов лаборантишка. Надо все-таки уволить его.

– В отчетах напишите, что вводили глюкозу, вы же делали так в прошлый раз, – вмешался Йоджи, – Попробуйте один раз, один укол – сотая милиграма…

Врач пожал плечами и взял ампулы. На деньги безумного убийцы докторская дочь сможет еще три года учиться в университете.

* * *

Они шли по грязному снегу, оставляя за спиной огромное серое здание больницы. Они шли, прикасаясь плечом к плечу, но на деле между ними были сотни километров непреодолимого рва собственных чувств, памяти и искусственной закрытости к внешнему миру.

– Ты думаешь, я поступаю неправильно?

– Что? – вздрогнул Йоджи, отвлекаясь от своих размышлений.

– То, что я делаю…

– Ты любишь ее. Но я бы так не стал…

– Почему ты не отговариваешь меня? – Айя остановился посреди дороги, с сосредоточенным видом шаря в кармане. – Пить хочу, – пояснил он.

– Ты взрослый человек. Я могу только помогать тебе, если ты попросишь помощи. Купи мне сигареты, я на мели.

– "Ты взрослый человек", – передразнил Айя и Йоджи смутился.

– Извини. Я не хотел обидеть. Я помогаю тебе...

– Ты говорил.

– ...значит, я не меньше виноват.

– Хорошо. Не будем больше об этом.

Айя наконец нашел относительно мелкую купюру и подошел к дверям небольшого магазинчика. Йоджи не стал заходить следом. Он стоял на краю дороги, вдыхая запах переработанного бензина и пытался отключиться от всего. Своего рода медитация. Чувствуешь запах города, он заполняет твою голову, выдавливая из нее всё то, над чем нужно подумать, но так не хочется, потому что размышления лишь заведут в тупик, потому что они все равно заведут в темный тупой угол самобичевания и саможалости, откуда нет выхода. И есть свет лишь в конце того тоннеля, откуда мчится на полном ходу экспресс, размазывающий твои мысли по блестящим шпалам…

Вышел Айя. Черт, он забыл про сигареты. Ну и фиг с ними. Надо же когда-нибудь начать заботиться о своем здоровье.

Айя открыл было рот, явно собирался сказать "пошли". Но сказал только "Пош", потому что блондин набросился на него и сжал в объятьях.

– Ты чего ? – искренне удивился Фуджимийя.

– Повышаю нам с тобой настроение.

Кудоу снова засунул руки в карманы куртки, вышагивая рядом с человеком-который-укротил-катану.

– Чего? – Айя соизволил улыбнуться.

– Я где-то читал, что каждому человеку требуется определенная доля тактильных… приятных чувственных ощущений каждый день. Если он ее не получает, то становится таким как ты, Айя.

Фудзимийя скривился, что при небольшой фантазии легко могло сойти за улыбку:

– "Playboy"?

– Да, – легко согласился Кудоу. – Так что давай, обнимай меня.

Поскольку от Айи последовало лишь пожатие плечами, Йоджи принялся за дело сам. Завязалась шуточная борьба.

– У-ай! У нас переворот! Я восстаю против царствования Айи! Тиран падёт! И я смогу спокойно шляться по бабам, не опасаясь его ревности!!!

Айя, не ожидавший такого яростного нападения, рухнул в придорожные грязные сугробы.

– Твою мать! Ты больной, Кудоу! Itai-i-i !!!

"Больной" с боевым кличем принялся закапывать "босса" в снегу. Получалось хорошо. Двое людей на грязном полотнище шелкового снега… Нет, не двое… Один и один. Они разучились складывать. Но хоть иногда можно позволить себе сделать вид, что вспомнил, как это делается…

Йоджи Кудоу и Ран Фуджимийя, представительные молодые люди, не обращая внимания на притворно-равнодушные взгляды прохожих, с какой-то странной ожесточенностью ввязались в эту игру и никто не желал сдаваться. "У меня тоже есть эти долбаные радости жизни, у меня тоже есть... – Зло думал Йоджи, – у меня тоже есть друзья... Да! Как и у вас, люди, проходящие мимо, я не один..."

* * *

Его глаза перестали скрывать мертвый свет, таящийся на дне затянутых бельмами показушной жизнерадостности зрачков... Он что-то потерял. Или начинал вспоминать, что у него чего-то не хватает. Или начинал думать, что когда-то помнил о том, что терял.

Шагреневая кожа. Ему надоело притворяться тем, кто не имеет памяти. Их образы приходят по ночам и просто садятся в изголовье. Аска, почему ты не говоришь им, что это для… что это из-за тебя? Почему ты молчишь, смотришь на меня своими мертвыми заплывшими глазами? Почему твое лицо в крови… и рубашка расстегнута. Я хочу тебя. Даже такую, даже сейчас. Уведи их, пусть все валят к чертовой матери! Оставьте нас вдвоем. Я хочу поцеловать тебя. У тебя такой красивый рот, я говорил тебе ? Я даже кровь вытирать не буду… У тебя чудесные волосы… Темные. Говорят, темноволосым девушкам идет красное. Валите нафиг, сраные уроды! Вас бы все равно убили… Аска, скажи им, чтобы они ушли!..

Пора признать себе, что изменился… К худшему. Может, вправду бросить курить?

Он все чаще стал приходить под утро. Немного поныв, он принимался за работу. Остальные не лезли в его дела до тех пор, пока он не начал засыпать на работе.

Сегодня он просто свалился со стула и вырубился. Айя не мог больше делать вид, что ничего не замечает. Абиссинец присел на корточки, разглядывая распростертого на дощатом полу коллегу. По десятибалльной шкале определения комы блондину с чистым сердцем можно было вкатить все одиннадцать. Он тяжело и редко дышал. Или не дышал.

– А... А-а-а-а-а! – вскрикнул Йоджи, принимая сидячее положение и отфыркивая попавшую в нос воду. – Офигел?

– Ты спал. – Бумажный стаканчик, в который Айя набирал воду, стремительно полетел в мусорную корзинку.

– Я? – искренне удивился Кудоу.

– Твоя ежедневная "доза тактильных ощущений" явно слишком высока. Это мешает работе, не находишь?

– М-м-м-м... Голова...

Айя встал и, сдернув с вешалки многострадальное полотенце, запихнул его под кран.

Йоджи исподволь наблюдал за быстрыми пластичными движениями Фудзимийи.

– Если бы я спал с тобой или с Кеном, мне не приходилось бы мотаться из одного конца города в другой.

– Ты и не остроумен с похмелья. Плохая шутка, – холодно отреагировал непробиваемый Айя, швыряя мокрым полотенцем в коллегу.

– Кто говорит о шутках. Мне надоело таскаться к Марии... Анне... Эльзе... Тане... Велирике... Симоне… и как там себя называют эти целомудренно выглядящие шлюхи! О-о-о, Айя, ты не представляешь себе, какие они все шлюхи. Мне так хорошо с ними… Интересно, как мне было бы с тобой. Ты девственник, Ран? Ты мог бы сойти за девушку... А с Кеном за девушку мог бы сойти я.

Йоджи наконец удалось взгромоздить себя на стул и кое-как присобачить полотенце на лоб. Бо-о-о-о-оже, какое облегчение...

– Айя, поцелуй меня.

Тот невозмутимо выругался и легонько толкнул в плечо зарвавшегося коллегу.

– Ты многословен с похмелья. Иди работай.

– Я не пил вчера… Просто их было двое…Кинг сайз, хе-хе-хе…

Айю брезгливо передернуло и он ничего не сказал. Фиалки. Его долбаные фиалки, он опять повернулся к ним. Как будто вчера не хватило времени, чтобы засыпать дерьма в им корни. Фиалки. Такие нежные маленькие цветочки пастельных тонов. Обычно голубые, розовые или фиолетовые. Бывают белые. Желтых вот никогда не видел, наверное, желтых не бывает. Они все с пушистыми овальными листочками, такие чистые, чудесные цветы, а тоже любят дерьмо. Я люблю дерьмо, Ран, поэтому я выгляжу таким чистым и свежим, таким ухоженным и… признайся, Айя, я выгляжу больше чем просто привлекательно. Ран, ты хладнокровный ублюдок. Почему я не ловлю на себе твоих взглядов? Почему ты не хочешь меня? Почему ты никого не хочешь?..

– Ты трахнул бы свою сестру?

Кровь во рту. Всю губу разворотило… Черт, как больно… Айя, мог бы и сдержаться, я же твой коллега в конце-концов. Что ты будешь без меня делать? Оми тебе не простит, если ты сломаешь мне нос. Оми хороший добрый мальчик.

– Ну так как, Айя? Она тебе снится бессонными ночами?

Зря я упал. Получил ногой по ребрам… Черт, Айя, полегче! О-о-о… Хватило бы и одного раза… Нет! Хватит!

– Ты возбуждаешься, когда видишь ее такой, такой беспомощной и нуждающейся в тебе? Ты думаешь о том, как прикасаешься с ней, хотя она все равно что мертвая?.. У тебя стоит, да ?

Только не по голове! Нет! Нет! Черт, я так и не успел подняться… А-а-а-агрх-х-х… Ты сломал мне ребро, хладнокровный придурок… Ты все-таки сломал мне ребро… Жидкая расплавленная нервная ртуть разливается в правом боку, ползет выше, принося с собой сгустки крови порванного легкого. Странно, я думал, будет больнее. Хруст… Айя услышал. Испугался.

Его лицо так потрясающе близко. Что бы он сказал, если бы я… если бы я его… если бы… Сраный Шульдих!

– Зачем ты это сказал? – спокойно спросил Ран, вытирая кровь с кулака. Ударил неудачно, содрал кожу с костяшек о зубы Кудоу. Йоджи не ответил. Он лежал на полу, свернувшись калачиком и тихо постанывая.

– Зачем ты это сказал? – теперь дыхание Айи опаляет кожу на ухе. Абиссинец так близко наклонился… Положил свой острый подбородок на плечо скорчившегося на полу Кудоу. Стоит на четвереньках и повторяет свой идиотский вопрос. Смотрит не мигая своими глубокими темными фиолетовыми глазами. Йоджи слизнул кровь и, тихонько посмеиваясь, прохрипел:

– Хотелось узнать.

Он наклонился так близко, что его холодные губы говорят почти мне в рот. Я закрыл глаза, чтобы не видеть его ненавидящего пустого взгляда:

– Я. Никогда. Не. Хотел. Переспать. Со. Своей. Сестрой. Я живу ради нее.

– Ты жив, пока она мертва… Звучит, да? Ты просто подлый трус. Хе-хе-хе. Боишься сесть на свой последний поезд. Думаешь, она встанет с койки и обнимет тебя… Она – долбаный труп. Как и ты. Только боишься сделать последний шаг. Я думал, ты наш бесстрашный Абиссинец. Трусишка…

Я снова хохотнул. Зачем я это сделал.

* * *

Оми… Какой же ты добрый! Ты добрый.

– Что врач сказал?

– До свадьбы доживет, – радостно улыбаясь от уха до уха, сказал Оми. Ма-а-а-алыш мой.

– Да уж.. До смерти, что ли, доживать будет? – попытался пошутить Йоджи, приподнимаясь на подушках. Оми запрокинул голову, звонко смеясь и потянулся, чтобы поправить одеяло.

– Нашелся тоже мне… Холостяк, – мягко проговорил Бомбеец.

– А что? – Йоджи величаво подбоченился. Выглядело это где-то между смешным и жалким зрелищем. Оми закатил глаза и снова мягко улыбнулся. Бесшумно открылась дверь и в комнату вошел Хидака. Пытается казаться легкомысленно-веселым. Надо сказать ему, что хреново получается. А, впрочем, нафиг, зачем расстраивать человека. В конце концов, он так старается.

– Да-а-а-а… – протянул Кен. – Здорово вы нас вчера… – Он замялся, подбирая слово.

– Понервничать заставили, – подсказал Оми, прикасаясь своей теплой ладонью к щеке Балинезийца.

– Да. Я как лицо Айи увидел – думал конец света перенесли на сегодняшнее число… И ты валяешься в отключке. Что случилось-то?

– Спроси у Айи. Где мои сигареты?

– Тебе нельзя курить, – назидательно произнес Оми. Почесав в затылке, он предложил: – Я тебе чаю сейчас принесу, O'key?

– Спасибо, малыш.

– Я не МАЛЫШ! – зло рявкнул Оми, но тут же спохватился (Йоджи как бы болен) и извиняюще улыбнулся.

Но дверью он хлопнул все равно на редкость удачно. Еще пара таких хлопков и заново прийдется белить потолок.

– Обожаю, когда он улыбается, – отрешенно проговорил Йоджи, пытаясь завернуться в одеяло. Кен огляделся в поисках стула.

– Я спрашивал у него… Ну, у Айи. Но он как слышит твое имя, ТАК меняется в лице, что мне страшно становится, – сказал Хидака, присаживаясь.

– Ну и хрен с ним. – Йоджи попытался повернуться на левый бок, но чуть не взвыл от неожиданной боли. Пришлось вздохнуть и снова растянуться на спине. – Скоро заживет-то? Врача спросили хоть, бестолочи вы? Я так до пролежней слежусь…

– Месяц. Три ребра сломаны. Айя... Видно сильно ты его достал. Да и морда у тебя… Я бы с такой подсветкой на люди не совался.

Кен не стал снова заговаривать о вчерашнем. Если Кудоу не хочет рассказывать, то фиг с ним. То, что Хидака живет в соседней комнате, не значит… Ничего не значит. Они видятся каждый день на кухне, каждое утро занимают очередь друг за другом в ванную. Они могут прикрыть друг друга в драке, но это ничего не значит. Если Йоджи не хочет говорить, то Кену остается только пожать плечами и, кинув равнодушный взгляд в окно, вежливо попрощаться, пожелав выздоровления.

– А, черт! Кен, ты хреновая балерина! – крикнул Оми, столкнувшись с Хидакой в дверях и чуть не уронив поднос с чашкой. Кажется, там еще и бутерброды были. Йоджи повезло – будет есть "неповалянные", – у Кена сегодня Сатурн в Юпитере. Сибиряк еще ничего не разбил с самого утра.

Поставив погнутый поднос на стул, на котором сидел Кен, Оми снова поправил шерстяное одеяло. Йоджи открыл было рот, чтобы выразить свою бесконечную признательность, но почему-то передумал. Решил как-нибудь потом.

Оми… Наш tabula rasa, чистая доска… Наш мальчик без памяти. Единственное, что хоть как-то объединяет нас. Ты тот, кто еще не забыл, как складываются числа. Твое сердце открыто для каждого из нас, прости, что не принимаем приглашения. Мы старые уроды, нас не переделать. Но мы любим тебя. Мы тебе когда-нибудь обязательно об этом скажем. Потому что мы слышим, как ты кричишь по ночам, просыпаясь в испарине и не помня, что за подвал тебе снился и кто были те люди вокруг тебя… Не помня, кто твои родители и были ли они у тебя… У тебя не было жизни, потому что ты "новорожденный" с шестнадцати лет… Или с пятнадцати, хрен знает. Или с двенадцати… Йоджи порой думал, что этот парень родился только вчера. Но Оми привык, что это никого не волнует. На планете столько людей, у них столько проблем. А он лишь маленький мальчик и кричит по ночам, потому что ему страшно и пусто в голове... Лучшие годы жизни – и нечего вспомнить, хе-хе…Оми единственный из нас, кто не одинок в полном смысле этого слова, потому что он не разучился доверять. Он больше, чем просто доверяет нам троим. Наверное, он любит всех нас. Конечно, так и должно быть. Мы его семья. Мама-Айя, Папа-Йоджи, Кен ?.. Кен может быть старшей сестренкой… Кстати, Персия вполне мог бы быть отцом Оми. Йоджи усмехнулся этой мысли. Старый перечник, держащий за руку малолетнего изверга с арбалетом. Ведет его на воскресную прогулку в зоопарк. "Вот, малыш Оми. Чтобы грохнуть медведя, достаточно метнуть дротик ему в сонную артерию. Сможешь, сыночек?.." – " Конечно, папочка. Но я лучше выстрелю в глаз. И не называй меня МАЛЫШ!!!". Йоджи снова усмехнулся, глядя в большие синие глаза.

Маленький Бомбеец свыкся с мыслью, что никогда не получит чего-то большего, чем просто доверие в ответ на искреннюю и глубокую привязанность.

– Чего ты лыбишься? – Радостно взвыл Оми. На самом деле взвыл. От радости.

– Добрый малыш принес мне холодненького чайку. Айя в бешенстве?

Оми присел на угол кровати и в притворной задумчивости запрокинул голову и почесал подбородок:

– Я – не малыш. Чай – не холодный. Айя – не в бешенстве. Он тихо мечтает убить тебя, вот и все.

– Мне стало легче.

– Расскажи, чего у вас там случилось-то? Нормально жили, а тут…Чего вам обоим прищемило?

– Оми! Я запрещаю тебе ходить в школу. Ты окончательно портишься.

Оми – не Кен. От него так просто не отделаться.

– Ты давай не увиливай. Что за дела?

– Я сказал, что его сестра – разлагающийся труп, а Айя хочет… – Йоджи покосился на лицо подростка и немного приукрасил ситуацию – Айя – он… нехороший человек.

Бомбеец выглядел изумленным, не меньше.

– Э-э-э… – Протянул он. – Я, это… Ну ты вообще…

– Да знаю я.