Токио, Нарита – Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди

Возвращаясь из туалета в полупустой салон для VIP-персон, он мучается от головной боли – последствия Мейфу, и никаких анальгетиков, которые могут перебить действие лекарств. Пытаясь отвлечься, боковым зрением Оракул засекает вдруг знакомый всполох тёмно-алого на спинке кресла через ряд и, почти не веря, машинально подходит ближе.

Он прав. Вблизи Абиссинец изможден и откровенно страшен: эффект при его внешности почти невозможный. На нем тот же когда-то белоснежный плащ, в котором он входил в Мейфу, а волосы обкорнаны косо, словно собственной катаной.

У Абиссинца желто-зеленый синяк во всю скулу, круги под глазами и яркие истерзанные губы.

Еще один шаг – и он медленно поднимает веки. От безжалостного электрического света совершенно пустые глаза выцвели до тускло-серых. Абиссинец смотрит вопросительно, словно не понимая, чего хочет застывший в паре шагов старый знакомый, потом моргает, смахивает на лицо длинную неровную челку. И вдруг полностью меняется – какое-то смутно знакомое выражение снова расцвечивает невыразительную светлую хмарь взгляда, и Оракул почти рад за давнего противника. Ровно до тех пор, пока не опознает это чувство.

Так он сам смотрит на женщин. Очень красивых. Желанных. Абиссинец выразительно опускает ресницы, умудряясь откровенно предлагать совершенно невинным жестом. Оракул непроизвольно отшатывается, несмотря на то, что обычно гордится своей терпимостью, но, оказывается, до сих пор это было равнодушие.

Абиссинец безразлично пожимает плечами и снова закрывает глаза, откидываясь на подголовник.

Оракул возвращается к себе, и ещё четверть часа его колотит от нанесенного оскорбления. Он только не очень понимает, какого именно.

Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди – Лондон, Хитроу

Бронируя билеты на рейс, Кроуфорд не может не прислушаться к шепоту дара. Обещает сбыться нечто хорошее. Просто для души, еще хрупкое, не оформившееся во что-то предопределенное, даже не видение.

Кроуфорд – фаталист и оптимист одновременно, он точно знает, что, по крайней мере, от его свободной воли зависит многое. Потому со своего кресла рядом с проходом он поднимается без удивления и давнего неприятия. Кроуфорд пропускает Фудзимию, несущего на руках незнакомого спящего подростка, к местам у иллюминатора и даже поднимает поручень между сиденьями.

Трудно сказать, родственники ли они. Вроде похожи, хотя полной уверенности нет.

Но даже во сне мальчик цепляется за Фудзимию так судорожно, что вопрос о теплых чувствах отпадает сам собой.

Кроуфорд терпеливо дожидается, пока самолёт надежно убаюкает ребенка, и только потом негромко спрашивает:

– Брат?

Фудзимия ерошит волосы на коротко стриженом затылке свернувшегося на его коленях мальчика. Молчит, словно сам не знает ответа и ищет его сейчас. Наконец со знакомой твердостью отвечает:

– Сын.

Кроуфорд только приподнимает вопросительно бровь – вряд ли между ними больше пятнадцати лет разницы.

– Приемный, – с легкой улыбкой, притаившейся в уголках рта, поясняет тот. Фудзимия бережет живот и плечо, наверняка скрывая под одеждой бинты.

Непонятный толчок внутри заставляет Кроуфорда сделать бесстрастное лицо. Отвернувшись, он скользит взглядом по салону, пока не натыкается на застывший на его соседях пристальный взгляд красивой японки в изящных овальных очках.

Он удерживает язык за зубами, даже не пытаясь намекнуть об этом оценивающем взгляде. В конце концов, Фудзимия уже не маленький, его безопасность - не забота Кроуфорда.

Лондон, Хитроу – Токио, Нарита

В этот раз Брэд ищет знакомую макушку уже сознательно и кивает в ответ на приветственно поднятую руку. С удовольствием усаживается рядом и прислушивается к телефонному разговору Аи:

– ...Благодарю за заботу, Судзуки-сан, буду рад, если вы меня встретите. Да, скоро взлетим уже.

В Лондоне половина восьмого, алый закат расцвечивает внешность Аи в яростные чистые цвета.

– Если Таё-сама будет чувствовать себя хорошо, то я не против. Если можно, пока не говорите о моем приезде Юси. Да. До встречи.

Брэд чуть улыбается, кивая на телефон:

– Заказ или личные дела? – Сестра? Впрочем, не столь уж важно. Ая может быть счастлив только в Токио, такая вот шутка судьбы. Пришлось приложить определенные усилия, чтобы его присутствие не вызывало ни отторжения, ни вопросов. Это потребовало времени и терпения, среди прочих средств... и чувств.

Ая только задумчиво щурится, позволяя улыбке отразиться в глазах и на лице.

– Невеста. Если согласится. - И вдруг начинает взволнованно частить, путаясь в словах: – Она нездорова, слепая. Везу с собой лекарство, надеюсь, конфликт с КБ этого стоил...

– Ты ушел из команды?

Ая мрачно улыбается.

– Меня не устроила назначенная за препарат цена.

Брэд, не веря и смиряясь, прикрывает глаза. Дар, давно уже выученный стеречь здоровье и счастье двоих, откликается против воли, и он видит, как плачет навзрыд от радости девушка в домашнем кимоно, снова и снова скользя влюбленным взглядом по лицу жениха. Предопределенное, почти сбывшееся чужое счастье.

Последствия чрезмерной квалификации. Если бы Брэд знал, что обещанное согреет не его, то обязательно вмешался бы - и разрушил вероятностную линию, потому этот "небольшой нюанс" был скрыт от него. Исправлять что-либо поздно, эта возможность и без того была хрупкой. А единственной сделал ее он сам.

Брэд открывает глаза.

– Модификация третьего интерлейкина*? Тебе повезет.

Ая благодарно кивает. До конца полета, с перерывами на сон, они разговаривают только о планах Мамору Такатори на очередных выползков Эсцет.

*Третий интерлейкин - загадочная субстанция, модификации которой имеют очень широкий спектр влияний на человеческое тело.