– Не команда, а инвалидный дом, – Шульдих отчаянно ругается, вытирает мокрый лоб, размазывая сажу по лицу, морщится от боли в обожженных руках и тащит, тащит, тащит неподвижное тело к выходу.
Вокруг полыхает пламя, рушатся стены, но им каким-то чудом удается избегать камнепада, лавируя среди летящих булыжников. Один из них чиркает Шульдиха по щеке, оставляя неглубокий порез, но на такие мелочи уже можно не обращать внимания.
Йоджи висит на нем мертвым грузом, Шульдих даже сам не уверен, жив ли он, бледный, с этой своей дурацкой стрижкой, господи, стоило только оставить этих Вайсс без присмотра на пару лет, и вы только полюбуйтесь... Один другого краше.
Огонь обжигает голую спину, у Шульдиха дымятся волосы, вернее, то, что от них осталось, он сейчас и сам не лучше Кудо, с той разницей, что относительно живой.
Будут пузыри, мелькает в голове, будут больницы и перевязки. Он стискивает зубы, от злости темнеет в глазах, да чтоб тебя и на том свете поджаривали, с ненавистью желает он своему покойному клону. Гори в аду.
Они выбираются к машине, и Шульдих, облегченно выдыхая, сваливает свою ношу на заднее сидение, в компанию к полулежащему там Кроуфорду, выпрямляется и тут же, покачнувшись, хватается за дверцу, дышит тяжело и рвано. Его ведет, перед глазами летают красные мухи, в ушах гул, он трясет головой, прогоняя липкую муть, пытаясь разобрать, что говорит сидящий за рулем Наги.
С трудом, заваливаясь на один бок, он обходит машину, падает рядом с водителем.
– В больницу, – хрипло.
Наги медлит.
– Что? – немедленно вызверился Шульдих. – Такатори твой не пускает? Ты без него уже и чихнуть не можешь? Нужно письменное разрешение?
По лицу Наги пробегает тень, он трогается с места и выводит машину на шоссе.
– Я думал, ты будешь вытаскивать остальных, – тихо говорит он.
Шульдих зло усмехается.
– Обойдутся. Это они оставили его там. А Фудзимию вашего вообще никакая зараза не берет.
– Шульдих, – слышится негромкое сзади. Кроуфорд с усилием выпрямляется, неловко прижимает к себе сломанную руку, седые волосы и френч перепачканы уже подсыхающей кровью. – Будут проблемы, – так же ровно продолжает он, осторожно расстегивая пуговицы на рукаве. – С ним, – кивок на неподвижного Кудо.
– Что еще? – Шульдих вдруг осознает, как бесконечно устал за этот долгий день. Он по привычке пытается откинуть лезущие в глаза волосы, потом вспоминает, что откидывать уже нечего и кривится.
– Отрастут, – спокойно отвечает Кроуфорд, не затрудняя себя вступительными фразами. – Заживет, – взгляд на руки Шульдиха. – Срастется, – на себя. – А вот его ты вылечить не сможешь.
Не зли меня, хочется заорать Шульдиху, не выводи, не начинай, я и так сегодня злой.
– Черта с два, – шипит он сквозь зубы. – Вылечим. Обычное сотрясение.
– Послушай меня, – голос Кроуфорда не меняется ни на полтона, но Шульдих вскидывает голову и напряженно ловит его взгляд. – Ты его чувствуешь? – Шульдих молчит. – Его нет. Его личность разрушена, последствия необратимы. Ты сам знаешь. Это уже не Кудо.
– Ты видел, да? – Шульдих пустыми глазами смотрит куда-то мимо. Наги отстраненно везет их в новый день, не вмешиваясь в разговор.
Кроуфорд кивает и тут же здоровой рукой начинает растирать себе шею.
Шульдих пристально вглядывается в Йоджи, тянется к нему, зачем-то убирает назад короткую челку, что-то думает, и касается виска перемазанными в копоти пальцами. Полминуты напряженно молчит, вслушиваясь в чужой разум, и кривая улыбка расплывается по грязному лицу.
– Это мы еще посмотрим, – самоуверенно заключает он, торжествующе глядя на Кроуфорда. – Сигнал есть, остальное дело техники.
Он отворачивается, откидывается на сидение, подставляя пылающую кожу ночному ветру.
Достучаться до угасшего сознания задачка не из легких, но Шульдиху не в первый раз.
Сколько бы времени это ни заняло.
