Сознание вернулось рывком. Он лежал на холодном полу, по рукам, шее, ногам – в общем, везде – отчаянно сквозило. Невыносимо болела голова. Он медленно сел и с трудом открыл глаза.
– Скотина, – повторил Кроуфорд с не меньшим, чем в первый раз, энтузиазмом.
Темная, освещаемая мерцающим фонарём с улицы комната представляла собой бетонную коробку с дырой – ни рам, ни стёкол – в стене и напоминала сюжеты фоторепортажей о заброшенных городах, откуда разом ушли все жители. Место было совершенно незнакомым. Против версии о сне говорило богатство и чёткость ощущений, против внутреннего мира самого Кроуфорда – обилие объектов для впечатлений, потому что своему сознанию он так разгуляться не позволял. Остались версии телепатического воздействия – раз уж рядом был Шульдих, – гипноза и похищения.
Кроуфорд огляделся и счёл маловероятным вариант похищения с целью дальнейшего использования: в стенах справа и слева от него зияли пустые, без намёка на охрану, дверные проёмы. Дверей как таковых не было, что и объясняло сильнейший сквозняк. На полу валялся строительный мусор, словно сюда кто-то сгрёб его из ремонтируемой квартиры.
Он медленно поднялся, и тут же закружилась голова, к горлу подступила тошнота.
– Шульдих, я тебя убью сразу после Фудзимии.
То, что Шульдих причастен к происходящему, не вызывало сомнений: подсказывала интуиция, тот самый повседневный атрибут предвидения, который почему-то не предупредил о предательстве напарника. Или на него повлиял кто-то третий? Кто-то из общих врагов, которого они имели неосторожность оставить в живых. Идея страшного и коварного плана в исполнении Фудзимии на пару с Хидакой вызвала смешок, который отозвался в черепе отбойным молотком.
После недолгих колебаний Кроуфорд решил начать изучение места с оконного проёма. Пошатываясь, он подошёл к прямоугольной дыре и выглянул наружу. От открывшегося зрелища он слепо зашарил руками, пытаясь нащупать подоконник, не преуспел и привалился плечом к стене. Потом на всякий случай ещё раз сунул голову в дыру и посмотрел вниз.
Низа не было. Опять закружилась голова.
Здание поднималось из темноты и – Кроуфорд задрал голову – в темноте же терялось. Оконная дыра выходила словно в бетонный колодец, как и множество других окон: в большинстве всё же оказались стёкла. Стены квадратом омыкали пустое пространство, посередине на витом металлическом тросе через неравные промежутки висели лампы. Трос не качался: то ли был закреплён в невидимом низу, то ли из-за отсутствия ветра.
Кроуфорд невнятно ругнулся и прижался виском к стене, разглядывая окна напротив. Кое-где горел свет – тусклый, непрерывно движущийся, словно от маломощного фонарика, мелькали смутные силуэты людей.
Надо было собраться. Понять, как действовать дальше. Кроуфорд провёл рукой по шершавой холодной стене, стараясь прочувствовать шероховатости бетона. Вдохнул всей грудью холодный, отчётливо влажный воздух, прокусил губу, нарочно, до крови, чтобы ощутить солёный привкус. Посмотрел сначала одним, потом другим глазом на лампы, уходящие в темноту, поморгал, снял и надел очки. Трижды негромко хлопнул в ладоши и вслушался в звук эха. Провёл рукой по щеке – ни следа щетины, а на руке осталась тень запаха лосьона, которым он пользовался после бритья.
Голова уже не кружилась, весь стандартный набор чувств простых смертных пришёл в норму, и окружающий мир следовало считать или реальным, или очень тщательно проработанным, а на такое требовалось от пяти рядовых телепатов или пара очень одаренных. Предвидение опять молчало, но Кроуфорд и так не имел привычки рассчитывать на его своевременные подсказки.
Следовало найти хоть какого-нибудь человека, чтобы расспросить об этом месте. Даже если тот будет лгать, получится уловить некие несостыковки. Лучше всего, конечно, найти план дома, хотя бы эвакуации при пожаре – на случай, если место реально. Если же всё это – порождение чьей-то неуёмной фантазии, то просто не стоит выкладывать встречным что-либо о себе.
Он хотел уйти из комнаты, но бездонная темнота двора напомнила о себе, захотелось ещё раз всмотреться в неё, вдруг здание всё же где-то оканчивается. Будет день, напомнил он себе, и если дом не закрыт сверху наглухо, то станет гораздо светлее. Если только он не в тех широтах, где зимой солнце скользит вдоль горизонта; нет, иначе было бы холоднее. В каком он тогда часовом поясе, если пунктуальный – не придерёшься! – Фудзимия пришёл к десяти, проговорили они около получаса, а здесь и сейчас царит темень? Причём щетины на подбородке он не чувствует совсем, тогда как уже через двенадцать часов она бывает ощутима.
Кроуфорд с досадой покосился на запястье и попенял себе на привычку не носить часы дома – вдруг бы не стали снимать?
Получалось, он мог очутиться где угодно. И не стоило забывать о комплексной наведенной иллюзии.
Он подобрал с пола небольшой камень, пару раз подбросил на ладони, потом высунулся из окна, вытянул руку подальше и кинул вниз. И даже дыхание затаил, прислушиваясь в ожидании звука удара.
– Зря, – раздалось за спиной. – Хороший был камень. Зачем ты его выкинул?
Удалось не вздрогнуть от неожиданности. Кроуфорд медленно разогнулся и так же неспешно обернулся, отчасти потому, что головная боль ещё напоминала о себе.
На него с осуждением смотрела маленькая, чуть выше его локтя, японка средних лет. Черные волосы, распущенные поверх белого одеяния, отливали синевой, как и серьезное бледное лицо.
– Здравствуйте, – сказал он по-японски, силясь понять, на каком же языке к нему обратилась она. – Мне хочется знать, насколько высок этот дом.
Женщина кукольно улыбнулась, растягивая в гримаске только рот.
– Многим хочется знать границы мира. Кто-то потом выпрыгивает сам и не возвращается, кто-то – выпускает других. Но это плохие способы. Я так ничего и не узнала, – добавила она после паузы. – Не вздумай отправить кого-то за окно, он вернется за тобой.
Она дотронулась до его руки тоненькими пальцами, и Кроуфорд поёжился от холода.
– Неприятно? – спросила она. – Правильно. Представь, что будет, когда вернувшийся захочет тебя поцеловать.
Промелькнула мысль, что для поцелуя до него ещё допрыгнуть надо, особенно таким низкорослым, потом Кроуфорд, содрогаясь от неприятных ощущений, убрал её руку со своей и отступил в сторону.
– Обещаю вам, что кидать вниз буду только неодушевленные предметы. Это можно?
– Можно, – она легко кивнула. – Но они тоже однажды вернутся. Мир, знаешь ли, – она описала пальцем кольцо в воздухе, – замкнут сам на себя. Всё возвращается, и ты тоже вернешься.
Она быстро заскользила прочь, ног не было видно под длинным одеянием. Кроуфорд кинулся за ней, почти схватил за руку, но, вспомнив холод её ладони, предпочёл перегородить ей путь.
– Подождите, пожалуйста! Скажите, где здесь выход? Выход из здания? – спросил он, но перестал рассчитывать на правдивый ответ, когда услышал смех.
– Ты что, не понял? Выход там, – она показала на окно. – Другого нет.
– Нет? – переспросил Кроуфорд и посмотрел на мерцающую лампу.
Когда он наклонил голову, женщина уже куда-то делась. Шагов Кроуфорд не услышал.
~ * ~
Ая очнулся, потому что на него сели. Точнее, бухнулись на ноги. Ая рывком перевернулся, продирая глаза в процессе, заломил человеку руку и прижал его к полу.
– Ух ты! – сказал кто-то над головой очень восторженно.
– Ага, – радостно подтвердило тело внизу.
Ая, не разжимая хватки, покрутил головой. Он находился в совершенно незнакомой комнате, заваленной кипами бумаги и заставленной старой пыльной мебелью. В стене справа было занавешенное тряпкой окно, напротив – дверь. Если его похитили, то эти два типа – точно не охрана.
– Эй, – подали голос снизу, – отпусти, а? Я смирный. Скажи ему, брат!
– Говорю, брат, – отозвались сверху. – Отпусти его, он смирный.
Второй, шаркая, обошёл их кругом и встал перед Аей. Одет он был, как и лежащий, в джинсовый комбинезон и ярко-оранжевую, даже под разводами пыли, рубашку. Он моргнул, показывая зачернённые чем-то веки, и присел на корточки.
– Отпусти его, пожалуйста, – повторил он.
Решив, что человек относительно безопасен, Ая медленно встал и отошёл к стене. Лежащему стоящий протянул руку и помог подняться, когда они выстроились плечом к плечу перед Аей, оказалось, что они совершенно одинаковые.
– Что это за место? – спросил Ая.
– Это ячейка, – хором непонятно ответили ему.
В голове пронеслось дикое “ячейки памяти имеют адрес”, что-то из времен, когда Оми ходил в школу.
– Ячейка чего? – уточнил он.
– Всего, – они развели руками, пытаясь объять пространство. – Всё состоит из ячеек.
Ая судорожно вспоминал, где ему последний раз попадалось что-то про ячеистую структуру всего, сперва в голову пришли пчёлы, потом – научно-популярная передача по ТВ, которую, завороженно покачиваясь, как кобра перед факиром, смотрел Юки.
– Пойдем другим путём, – пробормотал он и спросил: – А где в таком случае расположена данная ячейка?
– В доме, конечно же, – на него посмотрели как на блаженного.
Действительно, где бы ещё находиться комнате.
– В ячейке хорошо быть вдвоём, – сказали они опять вместе, но потом один продолжил: – Я был с женой, но потом решил, что надо с братом.
Тут же представилась картинка убиения одним близнецом супруги, чтобы счастливо жить с братом, и Ая передернул плечами.
Он бочком придвинулся к окну и, отодвинув импровизированную занавеску, которая закрывала раму без стёкол, осторожно выглянул наружу. Близнецы тотчас содрали тряпку прочь и высунулись в окно чуть ли не по пояс, отпихивая друг друга локтями. Не обращая внимания на клоунаду, Ая посмотрел на противоположную стену, отметил ровные ряды окон и полное отсутствие балконов, глянул по сторонам, понял, что стены построены сплошным квадратом. Интересно, зачем так по-глупому организовано наружное освещение? Ая который раз подивился количеству идиотов в мире и опустил голову. Стены, скупо освещенные лампами, терялись в чёрном провале. Очень опасливо он посмотрел вверх и увидел ту же картину.
– Необычная архитектура, – проговорил он, мужественно опустив все эмоциональные комментарии, что так и просились на язык. – Скажите, где лифт?
Парни выбрались, толкаясь, из окна, выпрямились, и на Аю воззрились две пары идентичных глаз.
– Ты из тех, кто верит в конечность дома? – спросили они уважительно. – Смелая позиция. Вас давно не было.
Проигнорировав сомнительный комплимент, Ая решил уточнить:
– Я хочу выйти из дома.
Как он здесь очутился – вопрос не к ним. А вот Кроуфорда он порасспрашивал бы с большим удовольствием. С пристрастием даже! Шульдих, конечно, тот ещё жук, но стратегические планы в дуэте Шварц строит не он.
Близнецы выслушали вопрос, посмотрели друг на друга и всерьез задумались: наморщили лбы, губы поджали, начали что-то шептать и загибать пальцы. Ая терпеливо ждал.
Через несколько минут тот, что стоял справа, сказал:
– Сорок восьмой.
– Что-что? – ощущение бреда накатывало всё сильнее.
– Ты сорок восьмой, кто хочет выйти из дома, – пояснил парень слева. – Из тех, кого мы встречали. Обычно не хотят. Не получается.
– Не выпускают? – тут же подобрался Ая, который страстно не любил, когда его свободу перемещения ограничивали.
– Нет, я же сказал: не получается, – левый выглядел раздраженным его непонятливостью. – Некуда.
Ая понял, что его привезли в сумасшедший дом. Надо бы посмотреть на здешних санитаров.
– Лифта нет. Двери туда, – правый показал в окно, – нет. Твоя вера будет непопулярна.
– Христианство тоже сначала не имело успеха, – проворчал Ая. – Во что верите вы?
Они улыбнулись нежно, задумчиво, не ему – друг другу. Так людей объединяют не общие мечты или цели, а воспоминания о прекрасном и далеком прошлом.
– Библиотека.
– Что-что? – Ая не поверил своим ушам. Издеваются над новеньким, убогие.
– Библиотека – это место, где хранятся книги, – пояснил левый ласково. – Много книг. В идеале – все книги на свете. Видишь, – он кивнул на склад макулатуры, – сколько мы книг здесь собрали. Мы хотим найти библиотеку, но она – высшая цель. Меньшее, что мы можем – собрать библиотеку сами. О нас знают.
– К нам приходят и приносят книги, – добавил другой. – И забирают тоже, иначе какая бы это была библиотека? Книги берут одни, и возвращают другие люди.
– И не совсем люди.
– И совсем не люди.
Сумасшедшие библиофилы высказались и пошли перебирать свою коллекцию. Ая качнул головой и решил, что с вопросами стоит обращаться к кому-нибудь другому, кто менее поглощён одним делом и больше внимания обращает на окружающий мир.
Кстати, о вопросах. Очень хотелось найти обувь, а не ходить в носках по голому грязному бетону. В кармане пискнул телефон, напоминая о себе. Ая тотчас вытащил его из кармана, но только и успел заметить гаснущий экран – батарея разрядилась. Попытка включить его хотя бы ненадолго ни к чему не привела, на нажатия не было никакой реакции.
– Скажите, я могу выйти из этой комнаты? – громко спросил Ая, привлекая внимание близнецов.
– Да, – ответил первый, шурша страницами толстого словаря.
– Ты не можешь, ты должен, – уточнил второй, заложив пальцем терапевтический справочник.
– Нельзя долго оставаться в одном месте, в одной компании, запомни.
– Быть беде! – вскинул вверх палец второй.
– Быть беде, быть беде, – отозвался, качая головой, первый.
– Ладно. Я пойду. Здесь нет охраны? – поинтересовался Ая, слабо, по опыту прошлых вопросов, надеясь на адекватный ответ.
– Нет, – отозвались близнецы хором, и один продолжил: – Здесь нечего охранять.
– И некого.
– И некому, – оба захохотали.
– Ясно. Спасибо, – Ая кивнул.
Бетон под ногами становился всё холоднее.
– Если хочешь, можешь поискать себе что-нибудь, – разрешил первый из близнецов. – Здесь много интересного.
– А полезного?
Вопрос прозвучал зря, близнецы только рассмеялись сухо и звонко.
В углу, где громоздился неразобранный хлам, он откопал сумку на длинной ручке, более всего напоминающую мешок, и резиновые тапочки, которые тут же обул. Покопавшись ещё, Ая кинул в сумку блокнот – на всякий случай – и, даже не оглянувшись на хозяев, пакет сухарей. Те маневр заметили, хихикнули что-то про проглотов и халявщиков, но требовать вернуть не стали. В сумке ещё что-то болталось, Ая заметил ярко-розовый пластиковый угол, но решил рассмотреть трофей позже.
– Будь осторожен.
– Будь бдителен, – хором напутствовали его, когда он отодвинул полосатую, как матрас, тряпку, занавешивающую дверной проём.
– Спасибо. Буду, – он махнул на прощание рукой и вышел в коридор.
На потолке через неравные промежутки ровно горели лампы дневного света, намертво в него вмурованные – смены перегоревших конструкция не предусматривала. Стены и пол здесь, как и в комнате (“ячейке” – вспомнил Ая), не отличались богатством отделки и красок, только кроваво-красная надпись “FUCK THEM ALL” буквами в человеческий рост шла по бетону в направлении, куда двинулся Ая.
– Непременно, – фыркнул он, прочитав надпись.
Через шагов пятьдесят пыльного пустого коридора случился поворот на девяносто градусов и резкий обрыв вниз, в темный провал, начинающийся лестницей. Освещались только первые ступени, остальное скрывал мрак. Коридор продолжался дальше после провала на таком расстоянии, что перепрыгнуть не смог бы и гепард.
Ая поправил на плече сумку и посмотрел в темноту. Когда глаза привыкли, он различил за неестественно четкой границей тени и света ещё ступени, уходящие все ниже и ниже. Лестница, в отличие от остального дома, была не бетонная, а составленная из гранитных, отполированных тысячами ног камней; узкая, до крайности неудобная глубина ступеней, всего на полступни: не присесть и не задержаться по дороге.
Ая шагнул на лестницу.
Скоро темнота рассеялась: на стенах показались прежние вмурованные лампы, хоть и гораздо тусклее, располагались так же бессистемно. Лестница обрывалась с обеих сторон, полёт вниз, если оступишься, обещал быть долгим. Когда Ая начал уставать, его лестницу пересекла под острым углом другая, со ступенями побольше, вдобавок заваленная вбок градусов под десять к горизонтали. Выбор между двух зол показался очевидным, и Ая сменил дорогу. Стоило ему коснуться ступени обеими ногами, как лестница двинулась и начала споро удаляться от первой. Двигалась она довольно быстро – Аю обдувал ветерок, – но без рывков. Из полумрака появились книжные полки и тут же канули прочь, потом мимо пролетели аптечный пузырёк и надкусанный пирожок – не обгоняя друг друга, точно по законам физики. Лестница двигалась дальше, и Ая уже не увидел девушку, которая страшно и тонко кричала, летя вниз с неизвестной высоты. И он мельком порадовался, что не услышал характерного звука встречи с твердым полом.
Движение не прекращалось, то слева, то справа появлялись и исчезали стены с лампами, со старинными канделябрами, проплывали другие лестницы с сидящими, стоящими, куда-то бредущими словно в полусне людьми, которые не реагировали на оклики ни словом, ни жестом. Только тощий высокий мужчина в монашеском одеянии торжественно воздел вверх свечу при его приближении, но скоро исчез и он.
По внутренним ощущениям прошло не меньше часа, равномерное движение убаюкивало, непривычная обстановка начала скользить мимо восприятия, потому что осознать окружающее не получалось и мозг милосердно выключался.
– Книга, арт-хаусный фильм или предсмертный бред? – спросил у себя Ая, когда мимо пролетела летучая мышь со светящимися красными глазами, развернулась в воздухе, посмотрела на него в упор и полетела дальше по своим делам.
– Делайте ваши ставки, господа, – словно по сигналу отозвались сверху. – Ставки сделаны, ставок больше нет.
Раздался звук раскручиваемой рулетки.
Ая задрал голову – над ним проплывала очередная лестница. Кто-то ахнул, прямо под ноги упал металлический шарик и бодро покатился вниз по ступеням, игнорируя наклон поверхности и силу тяжести. Сверху отчаянно выругались мужским голосом, прогремел выстрел, и с лестницы полетел убитый крупье. Ая покачал головой, огляделся и, плюнув на безопасность передвижения, встал. Стоило пройти по лестнице десятка четыре ступеней, как та плавно снизила скорость, а наверху зазиял прямоугольный проем.
– Есть ли свет в конце туннеля, можно установить опытным путём, – констатировал Ая и бодро пошёл навстречу неведомому.
~ * ~
За дверьми шли коридоры, в которых зияли другие двери или голые, порой чем-то занавешенные, проёмы. На бетонном полу, потолке, стенах попадались надписи на английском, немецком, японском и уйме других языков, Кроуфорду незнакомых. Писали, как обычно на стенах, имена, признания в любви, ругательства. Реже – пространные околофилософские фразы или красивое, но совершенно нечитаемое граффити.
Следы людского пребывания появлялись и терялись, понять, как давно кто-то был здесь, не удавалось ни по пыли, ни по мусору: и то, и другое не лежало слоем, а кучковалось пятнами непонятного происхождения. Осторожно обходя по стеночке концентрический круг толстого слоя пыли, Кроуфорд думал, что пока не готов экспериментировать со здешним пространством.
Коридоры походили друг на друга, и после получаса ходьбы бодрым шагом Кроуфорд понял, что стены сливаются в одну сплошную серость и что найти ту, первую, комнату он бы смог только путём заглядывания в каждую дверь. Тут коридор кончился, уперевшись в фанерную доску. Из-за неё раздавались шебуршание и негромкие голоса.
– Ты же обещал.
– Я не нашел.
– И я не нашла.
– Поменяй так, пожалуйста!
– Поменяй, поменяй, – заорали плаксиво.
Кроуфорд осторожно отодвинул фанерку на пару сантиметров и заглянул в щель. В комнату набилось дюжины полторы человек, причем половина из них сидела на полу, выложив перед собой самые разные предметы, другие ходили от сидящего к сидящему. Сначала Кроуфорд подумал, что наткнулся на что-то наподобие магазина, однако скоро заметил, что бродящие суют под нос сидящим не деньги, а тоже вещи: непарные носки, резиновые перчатки, яблоки, сушеных рыб или зачитанные книги.
– Проходи, чего застрял! – незло буркнули у Кроуфорда за спиной, и он решил войти внутрь.
Следом, аккуратно задвинув за собой фанерку, вошёл отчаянно рыжий парень в камуфляже. Подмышкой он держал шахматный набор. Не решаясь принимать участие в натуральном обмене, Кроуфорд встал в сторонке, продолжив наблюдать. Новопришедший сел на пол, открыл шахматный набор и, к огромному удивлению Брэда, начал менять фигурки по одной. За черного короля он получил огромный розовый бант, за восемь белых пешек – черную жилетку, за четырех коней – электрический паяльник. Потом к нему подошла старушка с тщательно завитыми седыми локонами. Зябко кутаясь в шубу, она протянул парню в ладонях котёнка. Меняльщик улыбнулся ласково, взял зверя и положил себе на плечо. Старушка тихо поблагодарила, подняла с доски белую ладью и положила в карман. Видимо, ей ничего больше не было надо, потому что она направилась к выходу.
– Извините, – остановил её Кроуфорд, – скажите, что это за место?
– Здороваться тебя не учили? – она обернулась к нему, и Брэд вздрогнул, увидев на её глазах плотную чёрную повязку, верёвочки от которой скрывались под прической. – Сам молодой, красивый, а невежливый. Здравствуй, молодой человек. Это обменный пункт. Сюда приносят ненужное, чтобы получить нужное.
– Здравствуйте, – Кроуфорд поморщился замечанию. – А не проще выбросить?
– Куда это? – последовал ехидный вопрос.
– Да хотя бы за окно, – он пожал плечами.
– Туда можно выкидывать только содержимое ночного горшка, заруби себе на носу, – погрозила ему пальцем слепая. – Всё остальное может кому-нибудь пригодиться!
– Даже это? – Кроуфорд продемонстрировал скрепку, выуженную из кармана штанов.
– Да, и это, – кивнула старушка. – Например, получится сделать крючок.
– Что возьмешь? – тут же подскочил к ним тощий мужчина в зелёном плаще.
– Информацию, – быстро ответил Кроуфорд.
Старушка пожевала губами, стянула повязку с глаз, открывая белоснежные бельма.
– Это бесплатно. Тех ножниц, которые мне понадобятся для обрезания нитей, у тебя все равно нет.
– Так что возьмешь? – настоял мужчина в плаще.
– Сумку, чтобы на плече носить, – сумасшедшая цена за скрепку.
Но мужчина тут же снял свою сумку, вытащил из неё вторую такую же и протянул Кроуфорду. Тот отдал скрепку и кивнул обрадованному сделкой мужчине.
– Что ты хочешь знать? – терпеливо спросила старушка.
– Как отсюда выйти?
– Если ты спрашиваешь не в метафизическом смысле... – Кроуфорд покачал головой, старушка как-то восприняла его жест и продолжила, – то тебе надо искать хозяина, который сделал дом и дал нам возможность населять его. Его давно не видели, но ушедшие его искать не возвращались, значит, достигали цели.
– Или умирали, – выдвинул версию Кроуфорд.
– Или так, – не стала спорить она. – В любом случае, больше тебе никто не поможет. У тебя есть ещё вопросы?
– Нет. Вы дали предельно четкие инструкции, – добавил Кроуфорд с сарказмом.
– К твоим услугам, – не отреагировала на насмешку старушка и нацепила повязку обратно.
Она засеменила к фанерной заслонке, Кроуфорд молча смотрел, как она ловко уступает дорогу юноше с девушкой, волокущим свернутый рулоном ковёр.
– Как вы ни на что не натыкаетесь? – не выдержал он.
– Уж ты бы мог сразу догадаться, коллега, – ворчливо укорила она, помахала на прощание рукой и нырнула в дверной проём, бурча что-то про ленивую молодежь, не умеющую логически мыслить.
– Она видящая, – сказал Кроуфорду давешний рыжий парень, который в обмен на шахматы получил уйму вещей и нёс их в охапке. – Глаза ей не нужны. Она лучше всех находит вещи.
Кроуфорду отчаянно хотелось заполучить путеводитель по этому месту. Туристический. С непременным описанием нравов местного населения и достопримечательностей.
– Скажите, где здесь можно заработать деньги?
– Зачем? – искренне удивился парень. – Мы же меняемся.
– Чтобы получить то, чем нельзя меняться. Свою комнату, например. Или охрану.
– Комната? А, ячейка! Она не может быть чьей-то, – парень удивился ещё больше. – Самое большее – на три дня. Так решил хозяин. Охрану можно нанять за вещи, но долго ходить вместе не получится. Три дня, не больше.
– Почему? Здесь принято убивать нанимателя? – в этом случае Кроуфорд совершил бы революцию в среде местных телохранителей.
– Нет, можно сойти с ума. Или сильно заболеть. Так решил хозяин.
О хозяине Кроуфорд услышал не больше пары минут назад, но уже проникся к нему глубокой антипатией. Неприятный персонаж.
– Вообще никто не может долго ходить вместе?
– Нет, бывает. Вон, видели Ганса с сестрой, они ковер несли? Так можно, если родственники любят друг друга.
Из-за пазухи парня раздался истерический мяв, на его плечо вскарабкался котенок и пристально уставился на Кроуфорда.
– У меня нет еды, и я не люблю кошек, – честно предупредил тот.
– Вот с кошкой можно ходить. С собакой тоже, с птицей ещё. Некоторые находят мужа или жену. Или друга, – парень мечтательно вздохнул и зашипел от боли, когда котёнок впился коготками в плечо, устраиваясь поудобнее. – Но это сложно, потому что не каждый рискнет долго ходить с одним человеком. Вот я однажды ходит с девушкой, которая...
– Я понял, спасибо, – нетерпеливо прервал Кроуфорд начало воспоминаний. – Скажите, у кого можно выменять план здания?
Рядом хихикнули, чуть дальше захохотали с повизгиванием, парень расплылся в усмешке.
– Если найдешь хозяина – то у него. Больше не у кого. Дом бесконечен.
– Вечен.
– Цикличен.
Стоящие поворачивались, сидящие поднимали голову и говорили, говорили новые определения зданию дружно и не перебивая друг друга, словно сложившийся хор.
– Однороден.
– Первичен.
– Разнообразен.
Голоса звучали все громче, и пока они не стали криком, Кроуфорд вышел из комнаты прочь. Хор тут же смолк, обмен возобновился.
Кроуфорд двинулся в том направлении, откуда пришёл к пункту обмена, обстановка по-прежнему не радовала разнообразием, но постепенно начало казаться, что он ошибся и повернул не туда. Потом коридор с дверными проемами упёрся в дверь, которой он не помнил. За нею оказалась комната с одним окном – пейзаж за ним ничуть не отличался от впервые увиденного, разве что лампы стали тусклее – и ещё одной дверью напротив. Исследовательский дух, прежде посещавший Кроуфорда нечасто, подбивал не поворачивать назад, а идти дальше, тем более что никакого плана действий всё равно не было.
За дверью оказалась другая комната, за ней – ещё одна. Когда Брэд прошёл двадцать – он специально считал! – безлюдных, заваленных разнообразным хламом комнат, а анфилада и не думала кончаться или поворачивать, он подошёл к окну, распахнул створки и уселся на подоконник. В стене напротив на этаже помещалось десять окон. В стенах по бокам – Кроуфорд специально высунулся подальше, чтобы убедиться, – было столько же. Здание представляло собой ровный квадрат. И он прошел по прямой двадцать комнат, и в каждой было по окну.
– Шульдих, у тебя же не было так плохо с геометрией в школе, – Брэд цокнул языком.
Напротив, этажом выше, очаровательная дама с лицом строгой учительницы распахнула окон и крикнула срывающимся голосом:
– Немедленно слезьте! Вы можете упасть!
– Могу, – согласился Кроуфорд, – но не буду.
– Вы скверно ведёте себя, – продолжила дама тише. – Что, если ветер переменится, и вы улетите с ним?
– Отсюда – куда угодно! – он нисколько не кривил душой. – А моё поведение давно уже лишь моя забота.
– И зря. Хорошее воспитание ценится в обществе и помогает сделать джентльмену достойную карьеру, – заметила задетая за живое дама. – Впрочем, вы – запущенный случай, я это поняла с первого взгляда.
И она с грохотом закрыла створки окна. Непонятно откуда раздался переливчатый собачий вой, многократно усиливаемый эхом от стен. Лампы посередине светили уже совсем тускло, и Кроуфорд решил, что по здешним меркам наступила ночь.
По-хорошему, очень хотелось спать, и было безразлично, выспится он в иллюзии, реальности или вообще в загробном мире. Устроить себе спальное место на относительно чистом участке пола стало делом пары минут: он пошарил в углу, где кучей громоздился хлам, откопал длинную тряпку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся бархатной портьерой, которая тут же стала простынёй. В той же груде нашёлся плюшевый заяц в жилетке и с пришитым к лапе секундомером. Секундомер Кроуфорд оторвал, и игрушка стала подушкой.
Кроме спальных удобств его обеспокоила безопасность: пусть здание и представляло собой иллюзию с высокой долей вероятности, спать в комнате, куда мог зайти кто угодно, не хотелось. Проблему решила мебель. Путем отламывания, привязывания, многочисленных проб и ошибок Брэд заблокировал обе двери так, что проникнуть извне вышло бы только с невероятным шумом.
Он подошёл к окну, чтобы поплотнее закрыть створки, подобрал с подоконника камень и бездумно швырнул в окно. О запрете выкидывать что-то наружу он и не вспомнил, зато с восторгом увидел, как камень описывает широкую дугу не только в вертикальной, но и в горизонтальной плоскости, огибает центральный трос и падает вниз, ударившись о противоположную стену.
Сколько камней и прочих предметов он выкинул в окно и как долго этим занимался, Кроуфорд не вспомнил бы и под страхом смерти. Кто-то орал ему, что бросать что угодно вниз нельзя и он навлёк на себя беду, кто-то грозился найти и оторвать руки вплоть до задницы, а Брэд с упоением ученого, стоящего на грани открытия, изучал закономерности местного тяготения.
При кидании вертикально вниз или вверх, предмет летал так, как было в нормальном мире. Если кидать в плоскости стены, он описывал широкую дугу до противоположной, а с приближением начального вектора к центральному тросу камень ускорялся на середине траектории, при этом мог уйти круто вверх и вбок или рухнуть вниз на очень большой скорости.
Хотелось зарисовать примерную схему гравитационных полей, или как там это называется, но как назло ничего под рукой не было. Ничего, он запомнит. На всякий случай. Тут, ясное дело, не оформить ни патента на возможное устройство сообщения между стенами, ни найти, кому это открытие понадобится.
– А вдруг пригодится? – сказал себе Кроуфорд, примащиваясь затылком на плюшевом зайце.
Сон накрыл его с головой в момент.
~ * ~
Ая проснулся от того, что кто-то пытался вытащить у него из-под головы сумку. Чтобы скрутить вора не потребовалось даже до конца просыпаться.
– И тебе доброе утро, – судорожно зевнул он, пока нахал однообразно выл от боли в заломанной руке.
Вчера – до сна – Ая не смог найти комнаты-”ячейки”, где получилось бы забаррикадироваться, по банальной причине отсутствия не только дверей, но и сколько-нибудь крупного хлама (вещей целых и тем более новых ему до сих пор не попадалось). Так как за три часа быстрой ходьбы после пространства с лестницами ему не повстречалось ни единой живой души за исключением выводка воробьев, он решил спать так, оставив вопросы безопасности чуткому сну и развитой интуиции.
– Правильный вор должен знать, у кого не стоит пытаться красть, – наставительно произнёс Ая и ослабил захват.
– Красть надо у богатых! – выдавил вор.
– Логично, – согласился Ая. – А с чего ты взял, что я богатый?
На глаза попались резиновые тапочки, в которых он ходил весь прошлый день.
– У тебя есть одежда и обувь! И сумка с сокровищами!
– Знаешь, тот, кто рассказывал тебе о достатке, глубоко заблуждался, – Ая отпустил парня и сел с ним рядом.
– Ты богатый хотя бы уже потому, что ничего не отбираешь у других, – вор сел, потирая руку.
– Какие интересные понятия в вашем обществе. Может, я ещё и добрый, потому что не убиваю людей? Прямо сейчас не убиваю, – честно уточнил Ая.
Парень, почти мальчишка, натягивал до кончиков пальцев растянутый свитер и поджимал под себя ноги, похожий на птенца. Ае вспомнилось, какие из подобных большеглазых хрупких юнцов вырастают цепкие хищники, и всколыхнувшаяся жалость поутихла.
– Может быть, – парень поёжился и жадно покосился на сумку Аи. – Отдай, а? Давай я с тобой похожу, а ты мне ею заплатишь?
Похоже, слово “ходить” здесь использовалось как в меру непристойный эвфемизм, потому что вор захлопал ресницами и смущенно улыбнулся. Ая широко зевнул, ещё раз оглядел парня с головы до ног, но потребностей к утонченным утехам не ощутил. К любым другим – тоже.
– Не надо со мной ходить. И за мной не стоит, узнаю и выкину тебя в окно! – пригрозил он.
Вор испугался настолько, что вскочил и отпрыгнул к двери. Отличать искренний ужас от притворного Ая научился на третьем задании в Вайсс, у парня мелко дрожали колени и побелели губы.
– Нет. В окно не надо. Лучше голодным меня отдай. Или оставь там, где убьешь. Только не бросай меня в окно!
– А куда? В терновый куст? – Ая широко, одними губами, улыбнулся, парень вскрикнул и сбежал, смешно подкидывая пятки. Оставалось только пожать плечами и забыть об инциденте.
В животе заурчало, и Ая вспомнил про недоеденные с вечера сухари. Он уселся на подоконник и, завтракая, принялся разглядывать, что творилось в комнатах напротив. За одним окном мерил шагами комнату мужчина в белоснежном мундире с мечом на бедре. У ворота расползалось пятно крови. Ниже мужчина в камзоле целовал в шею юную барышню, которая прикрыла глаза от удовольствия. Оторвавшись от нежного горла, мужчина улыбнулся Ае испачканными красным губами. Следующие три окна зияли безлюдьем, в четвертом богомолообразное существо в полтора человеческих роста рвало на куски толстого старика.
– Сон разума, – констатировал Ая. – Если моего, запишусь к психологу на приём. Если чужого – убью, люди с такой фантазией не должны размножаться.
После сухарей отчаянно захотелось пить, и Ая пошёл бродить – не исследовать же чужой бред! – по зданию.
Навстречу начали попадаться люди. В основном одиночки, но бывали и пары, реже – группы. Водой с Аей поделился высокий старик, тягающий ржавый тупой меч. Отогнав своего хозяйственного кругленького спутника величественным мановением артритной руки, он вручил Ае серебряную флягу и велел брать, сколько угодно, потому что “благородный сеньор должен помогать благородному сеньору”. Невозмутимо выслушав слова благодарности, старик велел молиться за его даму сердца и ушёл, не обращая внимания на причитания спутника, нервозно оправляющего на себе каску, более всего похожую на сковороду.
Подальше трое мужчин привязывали к железному каркасу кровати четвертого, отчаянно рыжего, который брыкался, вырывался, призывал громы небесные на головы пленителей. Поодаль стояла строгая женщина с чашей в руках, рядом свилась кольцами огромная змея с жуткими человеческими глазами. Ая постарался пройти комнату побыстрее.
Дверь вывела из анфилады в коридор без окон, одно время в стене встречались двери, простые деревянные, толстые стальные, тканые, как занавески, потом они исчезли, перестали встречаться и люди, зато эхо шагов стало гораздо звонче, и Ая старался идти неслышно. Путь стал однообразным, и он уже думал повернуть назад, чтобы войти в ближайшую дверь, но увидел в глубине коридора кучу камней и решил подойти поближе, чтобы рассмотреть их.
Куча оказалась стайкой мышей, серых, бетонных, как окружающие стены и пол. За стайкой в паре метров следила каменная же кошка с занесенной лапой и отломанным хвостом, который валялся рядом в виде кучи осколков.
Подивившись таланту неизвестного скульптора, Ая решил идти в прежнем направлении, тем более что дальше виднелось ещё одно произведение искусства.
Объект оказался скульптурной композицией из двух мужских фигур в костюмах устаревшего покроя. На лице первого мужчины, пониже, глуповатом и улыбчивом, читался испуг и неверие, второй, слитным порывом заслонивший его, выглядел раздосадованным и где-то даже уязвленным, будто не сдержал давнее обещание. Зачарованный игрой эмоций скульптур, Ая обошёл композицию вокруг несколько раз, пока не заметил, что тени от них ведут себя совсем иначе, чем его тень: они дрожали, сплетаясь в одну, метались, словно свет здесь давали не ровно горящие лампы, а дрожащее под сквозняком пламя факелов. Поёжившись, Ая пошел дальше.
Скульптур становилось всё больше, гений от искусства должен был положить десятки лет жизни на такую уйму работ – или воспитать пару дюжин не менее одаренных учеников.
Тени вели себя по-прежнему своевольно: дрожали, сливались или шарахались друг от друга, некоторые словно боролись за свободное пространство – в основном отбрасываемые скульптурами мужчин. Ая пошёл медленно, не в силах прекратить разглядывать фигуры, прекрасные своей жизнью и палитрой эмоций. Каждые три из четырех выражали шок, страх, ужас, негодование, ненависть, живые и естественные, нисколько не наигранные, какие не изобразить ни одному натурщику. Он остановился, вглядываясь в лицо очаровательной девушки, застывшее с вскинутыми в мучительном изумлении бровями.
– Брови как у тебя, – с ироническим оттенком произнёс мужской голос поодаль.
– Ценное замечание, – сухо отозвался другой мужчина.
Ая повернул голову. К нему приближались двое мужчин за сорок, один русый и улыбчивый, другой брюнет со строго сжатыми губами, чуть выше первого. Брови у последнего и впрямь были какой-то странной формы, вздернутые к вискам.
– Добрый день, – улыбнулся первый. – Надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы пополнить собой этот некрополь?
Ая покачал головой.
– Скульптор ищет ещё натурщиков? – спросил он.
– Скульптор? – переспросил второй. – Вы, полагаю, неверно проинформированы. Это работа не человека.
– А кого? – Ае вспомнился огромный плотоядный богомол.
– Медузы, – просто сказал первый. – Под её взглядом любой превращается в камень. Очень красивая девушка, если судить по описанию, но смотрит тяжело.
– Вы её ищете?
Второй молча кивнул.
– Чтобы убить? – он сам убивал немало чудовищ, пусть те и были людьми по природе.
– Нет, зачем? – удивился первый. – Мы собираемся её исследовать. Любопытно, как действует механизм окаменения: излучение, может, в сочетании со сдерживающим силовым полем.
– Если разобраться в механизме воздействия, можно будет обратить окаменение. Эти люди всё ещё живы, – второй кивнул на скульптуры.
Ая машинально поглядел под ноги, где сбились в кучу тени каменных людей.
– Вы тоже заметили? – обрадовался первый. – Мой друг сначала усомнился в моей версии, затем проверил... своим способом. Оказалось, что сознание людей каким-то образом перешло в некую сферу электромагнитного поля, окружающую окаменевшие тела.
– Не исключено, что сознание вернется в тело, если последнее оживить, – добавил второй. – Оставлять же людей в подобном состоянии нелогично.
Уточнять, причем тут логика, Ая не стал, второй выглядел как человек, способный разумно обосновать даже квадратную радугу.
– Вы с нами или пойдёте обратно? – спросил первый. – Только вам нельзя будет ходить с нами долго.
Здесь “ходить” прозвучало без двусмысленности.
– С вами, – решил Ая. – А вы ходите вместе?
– Да, – ответил второй. – По неясной причине мы стали теми пятью процентами исключения из общего правила раздельного проживания в здании.
Они неторопливо пошли вглубь леса статуй, сведя разговор к шепоту.
– Вы как-то нашли друг друга? – поинтересовался Ая.
– Нет, мы попали сюда вместе, – просто сказал первый. – Когда узнали правила, я предложил моему другу не разделяться, провести эксперимент на совместимость. Еле уговорил, но не прогадал.
Второй, чутко ощупывающий в это время лицо одной из статуй, нечитаемо покосился на первого, но промолчал.
– Погодите, – Ая остановился. – То есть, вы не родились здесь, а попали извне? Вы знаете путь наружу?
Первый улыбнулся его оживлению.
– Да, мы сюда попали из другого места. Где выход, мы не знаем, но работаем над этим. Мы составляем план здания.
– Но оно же, – Ая неопределенно покачал ладонью в воздухе.
– Да, изменчиво, – согласился первый.
– Не описанный ранее вид пространственно-временного континуума, – уточнил второй. – Предлагаю разбиться для более эффективного поиска.
Ая кивнул, первый неласково прищурился.
– Нет.
– Но...
– Нет. Мы с тобой трижды расходились для блага дела, но ни к чему хорошему это не приводило, – он возражал настолько уверенно, убедительно, что Ая понял, отчего называет его про себя первым.
– Если мы разделимся, то в три раза увеличим вероятность обнаружения Медузы, – заметил второй.
– И того, кто найдет, она превратит в статую. Потом или я буду её уговаривать тебя оживить, или ты примешься её исследовать, не заботясь добровольным согласием. Или молодой человек пострадает.
Отчего первый стал беспокоиться о благополучии человека, которого встретил пять минут назад, Ая не понял, зато на второго краткая речь произвела должное впечатление: он на секунду поднял глаза к потолку, словно призывая небо в свидетели безрассудства своего спутника.
– Хорошо, – произнёс он неодобрительно, и дальше они пошли втроем.
Сад скульптур становился всё гуще, окаменевшие люди стояли на расстоянии метра-полутора друг от друга, и Ая вспоминал, как в Японии сумасшедший убивал людей, консервировал тела и называл результат произведением искусства. Первый понемногу терял веселое оживление, становясь чутко настороженным. Вместе с тем он то и дело поглядывал на второго, который начал ёжиться, словно в ознобе, но, уловив внимание со стороны, одергивал себя и резко выпрямлял и так безупречно ровную спину.
Когда второй с силой стиснул ладони так, что побелели костяшки, Ая собрался спросить, что с ним происходит, но первый его опередил.
– Стой, – он взял друга за руку, насильно встряхнул, пока тот не расслабил кисть, и спросил: – Плохо?
Второй дернул углом рта и внимательно посмотрел на собственные пальцы.
– Здесь очень много страдания. Даже не старого – древнего. И все эти люди неким образом связаны друг с другом.
– Они не могли все друг друга знать? – Ая отошёл от спутников к группе застывших циркачей, на чьих лицах отпечаталось скорбное недоумение.
– Вряд ли, их слишком много, – усомнился первый и попросил друга: – Перестань к ним прислушиваться. Неопределенная связь ничем нам не поможет. Наверняка они все шли сюда, терзаемые любопытством – вот тебе и общее.
– Прислушиваться? – Ая обернулся. – Вы – телепат?
Телепат в этом месте значил многое. Место, где законы физики сомнительны, напоминающее чей-то бред, – и человек, который умеет влиять на разум.
– Да, – подтвердил второй, а первый тут же ненавязчиво встал так, чтобы друг остался за плечом.
Отменная интуиция и любопытные привычки.
– Я считаю, что это место – плод чьего-то воображения, – проговорил Ая, внимательно наблюдая за реакцией второго. – Что я подвергся телепатическому внушению, и теперь вынужден блуждать здесь в поисках выхода.
– Либо вас перенесла сюда некая враждебная сила, – предложил другой вариант первый. – Или не враждебная, а удовлетворяющая подобными опытами своё любопытство.
Прежде чем Ая начал всерьез сомневаться в здравом рассудке первого, второй поспешил сказать:
– Ваша версия имеет право на существование, и всё, что вас окружает, может быть плодом чьей-то фантазии. Несмотря на то, что я отчетливо помню все события моей жизни, это не станет для вас доказательством реальности происходящего.
– Вы могли провалиться в межвременной портал, – добавил вариантов первый. – Также вас сюда могли перенести инопланетяне или ваши соплеменники из спецподразделений.
– Инопланетян не бывает, – попытался уменьшить разнообразие версий Ая; первый только весело посмотрел на второго и предложил идти дальше, пока Медуза не нашла их первой.
Комната шла за комнатой, каменные люди не заканчивались. Первый с интересом вертел головой, но все время старался находиться между Аей и своим другом, который непрерывно что-то чертил в блокноте, считал, подписывал и вполголоса сетовал на несовершенство того, чем приходится пользоваться.
– Чем вы занимаетесь? – спросил Ая, отчаявшись понять сам.
– Составляю план здания, – второй выглянул в окно и что-то пометил в блокноте. – Хотя при отсутствии вычислительной техники и средств трехмерной визуализации моя работа...
– Полезна! – отрезал первый.
– Конечно, полезна, – Ая заинтересовался. – Вы нашли какую-нибудь систему?
– Пять, – ответил второй, – и ещё две выдвинул мой друг, но они не формализуются, поэтому теорией считаться не могут. Обратите внимание – мы пришли.
Он отошёл от дверного проема, впуская в комнату первого и Аю.
Там, на массивном деревянном столе, окруженном статуями, лежала тоненькая девушка в ночной сорочке до пят. Её черные волосы свешивались до пола и завивались там кольцами. В изножье, подпертая ярко-красными босоножками, стояла картонка с надписью по-английски “НЕ ЦЕЛОВАТЬ”.
Ая почувствовал острый приступ дежа вю.
~ * ~
Кроуфорд понял, что быстро разгадать шутку человека, закинувшего его сюда, не удастся. Ничто не давало подсказок: ни обстановка, ни местные жители. Их вид, их манеры и речи грешили пространностью при внутренней непротиворечивости. Кроуфорд присматривался и прислушивался, всё больше утверждаясь в мысли, что окружающая действительность – плод деятельности чьего-то стороннего разума.
– Какие-то больные мозги, – решил он, наткнувшись в очередной комнате на девочку, сидящую в гробу.
Бледненькая, черноволосая, она, поджав под себя ноги, держала на коленях ноутбук, играя в компьютерную игру. Динамики старательно выплёвывали заунывную мелодию, а ещё скрип, скрежет, завывания и глухие вопли. Девочка вяло водила пальцем по тачпаду, сонные покрасневшие глаза смотрели в одну точку.
– Уходи. Ты не мой папочка, ты чужой человек. Уходи, – сказала она, стоило Кроуфорду подойти ближе.
– Это твоя комната? В смысле, ячейка?
– Нет. Разве ты не знаешь, что жить нельзя, можно только ходить? Раньше ходили мы с папочкой, теперь я одна, – она, наконец, сфокусировала взгляд на мониторе.
– Почему? С ним что-то случилось? – Кроуфорд спрашивал, стоя на пороге.
– Нет, – она громко ударила по клавише пробела. – Он ушёл в другую сторону. Сказал, что любит меня. И велел быть хорошей девочкой. У меня плохо получается, – сказала она тише.
– Я могу пройти?
– Ты? – она посмотрела на Кроуфорда. – Можешь. Не наступай на тряпки.
– Хорошо. Спасибо, – он на цыпочках, выбирая исключительно открытые участки бетонного пола, пересёк комнату и, задержавшись в дверном проёме, спросил: – почему нельзя на них наступать?
Девочка молча захлопнула ноутбук и швырнула его в центр тряпичной кучи. Та, чавкнув, сомкнулась вокруг и туго спеленала в кокон. Кроуфорд оценил крепость пут.
– Я же сказала, что у меня плохо получается быть хорошей, – она сладко, вкусно зевнула, и во рту обнаружилось белое острое жало вместо языка.
– Почему ты меня отпустила? – Кроуфорд подавил первый вопрос, как она умудряется связно говорить без языка.
– Ты немного похож на папочку, – мило улыбнулась она. – Вопрос за вопрос: как думаешь, почему он ушёл, если говорил, что любит меня?
– Я не знаю, – ответил Кроуфорд, наблюдая, как ловушка из тряпок по сигналу хозяйки выпускает ноутбук. – У меня плохо с любовью.
– Нет людей, которые бы сказали, что у них с любовью хорошо. Это не математика, – отрезала она, снова утыкаясь ноутбук.
Кроуфорд, посмотрев на напряженную спину, предпочел свернуть разговор. Вопрос, где она нашла розетку для зарядки ноутбука, пусть тоже останется без ответа.
Когда он прикрыл за собой дверь, прямо в лоб ему ткнулось дуло пистолета. Прилизанный тип со смутно знакомым лицом, в черном костюме и солнцезащитных очках, держал оружие в вытянутой руке. Кроуфорд чуть подался назад, уперся в дверь затылком и мельком подумал, что без опоры рука у типа должна скоро устать.
Действительно, через некоторое время он опустил пистолет, вместо этого вплотную подошел к Кроуфорду, начисто игнорируя личное пространство как понятие. Тип с хрустом в шее задрал голову, долго смотрел на Брэда, потом отступил на шаг и спросил:
– За этой дверью есть телефон?
– Нет, – честно ответил Кроуфорд и в свою очередь поинтересовался: – А они здесь вообще бывают?
– Нет, – грустно сказал тип. Печальной была интонация, лицо оставалось недвижимо, как лепное.
– Зачем же вам телефон?
– С его помощью можно уйти в реальный мир, – тип отодвинул его с дороги и зашёл в комнату, не отреагировав на предостерегающий жест Кроуфорда.
Дверь захлопнулась, через несколько секунд раздался отчаянный вопль, который быстро перетёк в хрип и стих. У девочки отчаянно не получалось быть хорошей.
Кроуфорд огляделся. В этой комнате, кроме обычного мусора и пыли, у окна громоздилась куча свёртков, разодранных пакетов и сумок. Может, это выкидывала за дверь девочка, как ненужное барахло.
Покопавшись в куче, Кроуфорд обнаружил три банки японской газировки и огромную коробку кукурузных хлопьев. Питьё он сразу переложил в сумку, по хлопьям же пришлось сначала потоптаться, чтобы умять – иначе занимали слишком много места. Попирая пятками оглушительно хрустящий пакет, он смотрел в окно и увидел, как он сам по пояс высовывается из окна напротив, смотрит вниз, потом, совершенно ошарашенный, – вверх.
– Шульдих, никогда больше не читай Хокинга, – тут же пространство за окном зарябило, резко потускнели лампы, и на подоконнике напротив Кроуфорд уже кидал камешки, наблюдая полёт с горящими глазами. – И вообще ничего не читай, а разглядывай картинки.
Он перестал терзать хлопья, сунул пакет в сумку. Порывшись в куче напоследок, взял для гипотетического обмена три карандаша, красные бусы и бутылку уайт-спирита, обнаруженные напоследок маникюрные ножницы решил оставить себе: не оружие, конечно, но хотя бы острые. Кроме того, вдруг они именно те, которых не хватало слепой старушке?
Выходя из комнаты, он старался даже не коситься в сторону окна, чтобы не увидеть там, например, собственного будущего – в подобных материях он доверял только своему дару.
Зданию захотелось привлечь внимание Кроуфорда, переключив его с размышлений о местном пространстве-времени на явления более приземленные. Поэтому, когда через три комнаты он открыл очередную дверь – обитую натуральной черной кожей, – на него упал труп.
Так как владелец окоченевшего тела при жизни дышал бы Кроуфорду в подмышку, поймать тело на лету и втолкнуть обратно не составило ни малейшего труда. Труп упал навзничь, и Брэд прошел в комнату.
Красок в помещении было ровно три: черная, серая и белая. У окна в неживописных позах лежало ещё четыре трупа, в углу сидела дамочка в миниатюрном черном платье и ревела в три ручья, размазывая по лицу тушь длинным боа из меленьких серых перьев.
В центре комнаты стояла сухонькая старушка и цепко разглядывала картину смертоубийства. Руки её вывязывали вслепую полосатый шарф, который свисал почти до колен.
– Здравствуйте, молодой человек, – поприветствовала она Кроуфорда. – Вы не боитесь покойников?
– Только оживших, – открестился тот и оглядел комнату.
На стене висела карта мира, испещренная дырами от пуль, ровно под нею стоял игральный стол, затянутый сукном. Ткань пестрела меловыми пометками, в центре лежала груда нераспакованных карт и пиковая дама, прибитая к столу складным ножом. Из-под стола виднелся край ботинка, и Кроуфорд наклонился посмотреть, кому он принадлежит.
– Это Джим Мортимер, – просветила старушка. – Он был очень тороплив, любил черпать крыжовенное варенье прямо из таза, где его варили. Всегда обжигался.
Тут в комнату вкатился низенький мужчина в одеждах пастора. Следом за ним шагнул высокий мужчина, ростом с Кроуфорда, но помассивнее.
– Здравствуйте, мисс, – поприветствовал старушку священник и затем перевёл взгляд на Кроуфорда. – Здравствуйте, мистер. Мисс, он…
– Нет, он только что вошёл оттуда, – она кивнула в противоположную сторону. – К двери прислонили труп, так что навряд ли.
– При известной ловкости… – проговорил высокий, пристально глядя Кроуфорду в глаза.
На вызовы помериться крутостью Брэд перестал реагировать ещё в школе, поэтому просто кивнул в ответ и спросил:
– Вы расследуете преступления?
– Убийства, – ответила старушка и укоризненно прищурилась на вязание: упустила петлю. – Ограблениями и разбоем занимается молодой человек, – она указала спицей на спутника пастора.
– Мисс, – с укором шепнул тот низким голосом.
– Расследует случаи ограблений и разбоя, – старушка спрятала лукавую улыбку.
– Мисс, вы всё дразнитесь? – весело спросил священник.
Он присел на корточки возле барышни и протянул ей носовой платок. Та благодарно всхлипнула и тут же размазала по нему тушь с помадой – диковато смотрелась на губах тёмно-серая краска.
– Зачем в здании черно-белая комната? – Кроуфорд не особенно надеялся на ответ.
Он подошёл к ближайшему трупу, лежащему у окна, и снял с одного из них шляпу. Из неё тотчас посыпались игральные карты, да так много, что хватило бы на пол колоды.
– Затем, что блажь, пришедшая в голову Хозяина, неисповедима, – отозвался молодой мужчина из-под стола, куда он полез осматривать тело.
– Это Лесли, – сказала Кроуфорду старушка; спицы скрежетнули друг о друга. – Любил пострелять по движущимся мишеням. Когда не доставало меткости, ему порой приходилось меняться с целью местами.
– Давайте, мисс, вставайте, мы выйдем отсюда и поговорим, – приговаривал священник, помогая девушке подняться. – Мистер, – окликнул он Кроуфорда. – У вас не найдется воды?
Без особого сожаления Брэд поделился банкой газировки со вкусом дыни. Он вместе с девушкой и пастором вышел из черно-белой комнаты в цветную действительность.
– Так вы седой! – обрадовался непосредственный священник. – Я-то думал, светлый блондин, правда, глаза слишком тёмные. Спасибо, – он передал банку девушке. – Пейте, дитя. Мы с вами поговорим, когда вы успокоитесь.
Кроуфорд снял очки и потёр глаза – оказалось, от цветности мира легко отвыкнуть, и небогатая палитра окружающего пространства резала глаза.
– Вам приходилось убивать, молодой человек? – спросил пастор без осуждения.
– Да, – внешний наблюдатель, если он есть, не узнает ничего нового, а здешних жителей не стоит брать в расчет. – Я был когда-то во главе команды убийц.
– Потом Всевышний послал вам более интересное занятие, – констатировал священник и осторожно похлопал поперхнувшуюся девушку по спине. – Мисс, вы видели убийцу?
– Да, – всхлипнула она. – Их было две, в масках, у каждого по пистолету.
– Они что-то взяли?
– Не знаю, – она выпила ещё газировки, громко икнула и стыдливо прикрыла рот ладошкой. – Один рылся в карманах у Ларри, а я... мне было очень страшно.
И она опять разрыдалась. Пастор отечески погладил её по голове, и она уткнулась ему в плечо.
– Мы с коллегами найдем их, дорогая, все наладится, вот увидите. Зло торжествует, только если ему попустительствовать.
Кроуфорд скептически хмыкнул, на что священник строго погрозил ему пальцем.
– Зачем вы ищете преступников? Здесь, в таком месте?
Ответил ему не пастор, а старушка:
– Видите ли, молодой человек, когда мы оказались здесь, то не имели ни малейшего понятия, как выбраться обратно. И до сих пор не знаем.
– Как вы сюда попали? – жадно спросил Кроуфорд, он навис над старушкой, та задрала голову и неодобрительно цокнула языком.
– Просто проснулись, как и половина остальных жителей. Перебивать невежливо, молодой человек, учитывая, что отвечаю я на ваш же вопрос. Так вот, когда мы поняли, что останемся здесь, то решили заниматься тем, что лучше всего умели там, вовне.
– Ловить убийц?
– Наблюдать и делать выводы, – старушка мягко улыбнулась и подняла повыше вязанье, полосатый шарф оказался радужным. – В том числе – вычислять преступников. В любое время, в любом месте стоит заниматься тем, что ты умеешь лучше всего. Иначе скучно.
– Заниматься, если это не приносит никому вреда, – заметил священник, рассеяно отпивая газировку. Скривился, с ужасом посмотрел на этикетку и отставил банку подальше.
– Любопытная версия, – сам Кроуфорд считал, что дело должно приносить выгоду. – Вы за вашу деятельность что-то получаете?
– Моральное удовлетворение, – откликнулась старушка и вытянула шарф перед собою, оценивая длину. – Достойная награда за хорошо проделанную работу, вы так не считаете?
Кроуфорд не считал, но с идеалистами предпочитал в дискуссии не вступать. Он бы на их месте...
– Дом всё даёт нам вовремя, – пастор по-прежнему гладил всхлипывающую девушку по плечу. – Здесь опаснее и реальнее сойти с ума от скуки и однообразия, чем умереть от голода и холода. Пирамида потребностей – слышали про такое? – немного трансформируется. Придумайте себе любимое дело, молодой человек.
– Прощайте.
Его любимое дело? Путать карты, производить двойственное впечатление, управлять умами и поступками, играть за себя...
– Прощайте, – звонко ответила старушка. – Помнится, мой внучатый племянник лет в пять говорил, что играть веселее вдвоем, чем с самим собою. Дети такие забавные, но счастливее взрослых, верно?
Кроуфорд, не прощаясь, закрыл за собой дверь.
~ * ~
Кроуфорд убедился, что в окне этой комнаты есть стекла, а двери можно закрыть с обеих сторон, что он тут же и сделал, заблокировав их сложной конструкцией из поломанных стульев и палок. Потом он устроил себе спальное место из валяющихся в углу тряпок, пропахших, к счастью, только пылью, обнаружил в ящике на диво крепкого комода бархатную диванную подушечку, обшитую бисером, и кинул туда, где будет изголовье. Напоследок он подошёл к окну, что стало своеобразным ритуалом перед сном. Если бы у Кроуфорда спросили, что он надеется там обнаружить, он бы отмахнулся, как от нелепой шутки. Зрелище напоминало о том, куда он попал, к чему следует приспосабливаться, ещё лучше, чем странные существа и пространные речи обитателей этого места. Когда не работают социальные законы, да и законы физики соблюдаются с трудом, волей-неволей примешь необходимость перестроиться.
Кроуфорд распахнул окно и сел на подоконник, свесив ноги наружу. Местные считали это дурной приметой. Будь на то их воля, они бы запечатали окна наглухо и забыли о них, и только дети, случайно отыскавшиеся в этом лабиринте, рассказывали бы друг другу жуткие истории о том, что есть такое место – снаружи.
Он болтал ногами и думал, что отсутствие привычки к курению сильно облегчает пребывание тут. Брать у местных их сомнительное зелье рука не поднималась, хотя недавно какой-то доброхот предлагал. Брэд предполагал, что в здешнем табаке может встретиться всё, вплоть до резины вперемешку с сушёными мышиными хвостами. Покопавшись в сумке, он вытащил два куска хлеба и бутылку воды. Поболтал – плескалось на самом донышке. Значит, скоро появится возможность обновить запасы. Место не давало жить спокойно, но и умереть, если ты двигался и искал, не позволяло. Кроуфорд откусил хлеба и начал медленно пережёвывать. Чёрствая горбушка хрустела на зубах, но плесени не чувствовалось, повезло.
Окна напротив показывали ежевечернее шоу. Этажом – условно, конечно – выше в одном окне кого-то потрошили прямо на подоконнике, периодически откусывая. В такие моменты хруст костей эхом отдавался от стен, и Кроуфорду казалось, что это у него на зубах дробятся чьи-то рёбра.
В комнате через окно танцевали несколько пар, точно никак не удавалось сосчитать. Если прислушаться в промежутке между треском, получалось расслышать счёт «раз-два-три» и мелодию вальса, кажется, Штрауса. Через несколько часов пары разойдутся, может, встретятся через пару дней, или через месяц, или вообще никогда, как и все местные.
Кроуфорд почти не вспоминал, что всё кругом может быть иллюзией, потехой нескольких телепатов. Какие телепаты могут быть так настойчивы и изощренны, изо дня в день показывать новое и новое, совершенно незнакомое, не вызывающее отклика? Это сложная, кропотливая работа, требовалось бы регулярное вмешательство. Или он попался безумцу? Кроме Шульдиха, азартно читавшего книги по психологии, сумасшедших телепатов не вспоминалось.
Раздался звон бьющегося стекла, и Кроуфорд отвлекся от размышлений. Ровно в окне напротив кто-то отчаянно дрался. Он прищурился – один против троих. Головой оборванца с банданой пробили стекло, повредив, кажется, сонную артерию, потому что по раме полилось красное, человек недолго подергался и стих. Тем временем в глубине комнаты отбивающийся гвоздил длинной палкой, похожей на трость, оставшихся двух противников. Дрался первый отменно, пусть и не без некоторой картинности, Кроуфорд засмотрелся. Очень скоро противники валялись на полу, третьего парень с тростью без церемоний вдернул за ноги внутрь. Судя по дальнейшему шевелению, он вытащил поверженных за дверь и забаррикадировался изнутри. Парень ещё немного походил, подвигал что-то на полу, но свою палку из рук старался не выпускать. Потом наклонился, видимо, что-то подбирая, а когда выпрямился и встал вполоборота, Кроуфорд чуть не подавился остатками хлеба.
Он знал этот профиль, и поворот головы, и манеру держаться. Сейчас, когда парень вытирал тряпкой трость – аккуратно, неторопливо – у него между бровей непременно залегала бритвенно тонкая складка. Это лицо всегда было очень выразительным, и Кроуфорду с первой встречи, с первого – слепого в обращенной к Такатори ненависти – взгляда, не приедалось любоваться им.
Он набрал побольше воздуха в лёгкие и крикнул:
– Фудзимия!
~ * ~
Желание выспаться и поесть не покидало его последние дни – то есть те периоды времени, которые он считал сутками. Чья фантазия породила это место, кто населил его вечно голодными, агрессивными существами и сумасшедшими людьми, которых непрерывно что-то гнало вперед?
Нельзя оставаться на одном месте дольше двух темных фаз ламп.
Нельзя встречаться большими группами.
Нельзя подолгу ходить с одним и тем же человеком, если только он не тот, кто должен быть твоим спутником, тогда порознь – беда, болезни, голод, преследование, смерть.
Он суммировал как законы те байки, что слышал от встречных, владеющих даром речи, записывал их карандашом в нелинованный блокнот, найденный в одной из груд хлама ещё в самой первой комнате, где он очнулся.
Жизнь в ритме бега выматывала, перспектива самоубийства только раз воскресла в мозгу, после чего думать было некогда: на него напал киборг в белом с бластером наперевес. Когда от него удалось убежать, Ая попробовал вспомнить, где ему попадался подобный тип, но память позорно капитулировала. Обитатели здания, которых он делил на мирных и преследователей, все упорно кого-то напоминали, недоузнавание свербело в висках, но задумываться было некогда, некогда, некогда. Лишь бы поесть и поспать. Помыться – грандиозная, несравненная удача. Хоть как-то общую антисанитарию уменьшал причудливый обычай местных выкидывать за окно продукты жизнедеятельности. Камни, бутылки, даже бумагу нельзя – это можно. «Это уже никому не нужно», – говорил степенный старец в серых одеждах, у которого Ая спал целых три ночи, темных фазы по-местному. Дед умел запалить без спичек и зажигалки костёр на бетонном полу, чудом не поджигая бороду, и знал уйму сказок, где добро побеждало зло после невероятных усилий и с огромными жертвами. Именно старик подарил ему трость из очень тяжелого, должно быть, эбенового дерева, попросив взамен металлическую бляшку-логотип со штанов Аи.
Он покрепче перехватил палку и, преодолев бегом лестницу, толкнул ближайшую дверь. Как и бывало в четырех случаях из пяти, на него напали. Отбиваясь от неумелых грабителей, вооруженных заточкой и пустой бутылкой, Ая мысленно поблагодарил старика и удвоил усилия. Драться троица училась по подворотням, то есть по коридорам, и обезвредить их оказалось несложно, только вот утомительно чертовски для человека, который третий цикл мечтает о сне. Наверное, поэтому одного из них он убил.
Ая вытащил труп из окна и подосадовал, что теперь из дыры будет сквозить. Зато тела можно выкинуть в коридор, тогда сам он никого не заинтересует этой ночью. Ая с нежностью посмотрел на засаленный, потертый матрас. Пусть глаза слипались, сначала следовало позаботиться о безопасности, пока никто не начал точить когти о дверь, размочаливая её в щепу.
Он выволок тела в коридор, двое живых слабо дышали, но Ая не подписывался быть гуманистом. Хлам в этой комнате годился на подпорки, в бетоне уже кто-то позаботился выбить углубления для упора, чем он с радостью и воспользовался. Ая подобрал с пола обрывок тряпки и принялся протирать трость. Черная, гладкая, смертоносная в его руках как и катана. Мягко накатывала сонливость, тело расслаблялось, адреналин схлынул.
Что-то знакомое коснулось слуха, как песня, в которой знаешь от силы пару строк.
Он прислушался, замер, посмотрел в окно.
– Фудзимия!
На подоконнике окна напротив сидел Кроуфорд и, надрывая глотку, звал его.
~ * ~
Всё-таки не глухой. Счастье-то какое. Распахнул окно, высунулся по пояс, чуть не вывалился.
– Кроуфорд?! – проорал как оглашенный, а на лице-то радость, интересно, у него самого такое же выражение?
– Угадал! – перебудят весь дом, и пусть, хуже не будет.
Кто бы мог подумать, что жалкая пара недель в этом месте сделает Фудзимию желаннейшим из собеседников.
Наверное, Шульдиху бы он просто шею свернул, без разговоров.
– Что ты тут делаешь? – замечательный вопрос, браво, Фудзимия, ты верх находчивости.
– Ужинаю! – он помахал хлебной коркой и понял, что собеседник алчно прикипел к ней глазами. – С тобой поделиться?
– Да! – нескромно, зато честно.
Ужасаясь самому себе, Кроуфорд слез с подоконника и отправился искать что-то, напоминающее верёвку и груз. Если к грузу примотать хлеб, то с насытившимся Фудзимией можно будет и поговорить.
Он споро оторвал несколько полос от пыльной тряпки, напоминающую размерами занавес небольшого концертного зала, и скрутил верёвку. К концу он привязал хлеб и полкирпича.
– Вот, – похвастался он Фудзимие.
Тот чуть опять не выпал из окна.
– Не выйдет, тут арбалет нужен. Ты не сможешь размахнуться как надо.
– В нормальном месте, может, и не смог бы, а тут другие свойства пространства, не только в самом доме, но и снаружи.
Кроуфорд осторожно спустил утяжеленный конец верёвки ниже и тут же услышал скрежет открываемых створок.
– Руки оторву, – громко пообещал он.
– Этот оторвёт, – подтвердил Фудзимия. – И вас же убедит потом, что так и было.
Окно захлопнули с негромким проклятьем.
– А теперь гляди, – сказал Кроуфорд и начал раскачивать веревку в плоскости стены.
И вместо того, чтобы колебаться в заданном направлении, она загибалась тем больше, чем сильнее раскачивал её Кроуфорд. Скоро она начала дугой огибать центральный трос, и ещё через несколько секунд её поймал Фудзимия.
– Круто, – оценил он. – У тебя было время изучить внешнее пространство? Я хотел, но, – он отвязал хлеб и вгрызся в него, – было некогда.
– Кто же так тебя занимал? – не понял Кроуфорд. – Здесь не сильно приставучая публика, насколько я знаю.
– Свояк свояка видит издалека, вот к тебе и не лезли, – предположил собеседник. – Спасибо, моя голодная смерть откладывается.
Кроуфорд смотрел на уплетающего сухую корку Фудзимию и ловил себя на том, что ему нисколько не жалко было для него еды, хотя сам он не перебирал харчами. Да и слышать его нравилось.
– У тебя есть версия, где мы? – спросил он.
– Никакой, – ответил Фудзимия, прожевав последний кусок. – Кроме той, что это всё – ненастоящее. Или не Земля. Оно не укладывается в физические законы, здесь всё построено на каких-то правилах игры, нарушение которых чревато наказанием.
Перекрикиваться они перестали, потому что глухая тишина, обыденная для этого места, совсем не препятствовала их разговору. Фудзимия тоже уселся на подоконнике, только боком, и Кроуфорд поймал отголосок сожаления, что он не видит, как свет и тень поделили его фигуру пополам.
– У них есть миф о каком-то главном, – поделился Кроуфорд, – который отмеряет срок пребывания здесь.
– Хозяин. Да, слышал, он как местный бог. Удивлён, что его не зовут Архитектором.
– Скорее, Строителем, – улыбнулся Кроуфорд. – Фудзимия?
– Да?
– Я рад тебя видеть.
– Аналогично, – ответил тут же, не задумываясь, и добавил: – Я хочу тебя найти. Здесь. И пусть этот дом похож на ленту Мёбиуса.
Улыбку сдержать не удалось.
– Тогда слушай. Можно попробовать, может, что-то получится. Надо идти друг другу навстречу, всё время держась одной стороны, – Кроуфорд попытался не выказывать оживление, плюнул, решив, что держать лицо не время и не место. – И обязательно идти вдоль стены, где окна. Мы можем не видеть друг друга, или видеть всё время одинаково, или начнем слышать через стену.
– Как в лабиринте? – умный, сообразительный Фудзимия тут же ухватил суть. 
– Именно! Тогда мы однажды встретимся.
– Вы обязательно встретитесь, – раздался голос со стороны стены Кроуфорда, внизу по диагонали.
Фудзимия посмотрел в ту сторону и приветливо помахал рукой.
– Здравствуйте, – невидимый для Кроуфорда человек был ему приятен. – Не ожидал вас ещё раз увидеть.
– Да, вероятность была крайне низка, – раздался другой голос с той же стороны.
– Если очень хотеть, то всё получится! – убеждённо сказал первый голос.
– Разумеется, – в спокойном втором отчетливо слышалась добродушная ирония. – Мистер Кроуфорд, вы разработали очень хороший способ сообщения между стенами.
– Спасибо, – отозвался он. – Дело в том, что мне настоятельно не рекомендовали кидать вниз камни.
– Но ты продолжил их кидать? – не мог не спросить Фудзимия.
– Само собой, – ответил Кроуфорд с достоинством. – И пришёл, как видишь, к полезному с практической точки зрения результату.
– Я же говорил, что не обязательно продумывать целесообразность каждого действия? – засмеялся внизу первый.
– Говорил, – ровно ответил второй и добавил с легким флером тоски: – Было бы полезно исследовать направление потока элементарных частиц. Но для этого нужен излучатель и детектор.
– Которых у нас нет, и даже если ты соберешь их на коленке, у нас некому ловить излучатель на противоположной стороне, – отрубил первый.
– Но я мог бы пойти…
– И не думай! Фудзимия, до встречи! Кроуфорд, может, ещё услышимся! – первый захлопнул окно, и звуки их спора со вторым пропали.
Фудзимия помахал им на прощание и улыбнулся.
– Забавные ребята.
– Чем они занимаются? – для обычных местных разговор был очень необычен.
– Строят план дома, – Фудзимия весело фыркнул на его удивление. – Они ученые. Тот, кто хотел куда-то идти с излучателем – совсем фанат научного познания, другой тоже любопытный, но ему хватает здравого смысла удерживать приятеля от совсем уж безумных исследовательских методов.
– Неужели они не хотят отыскать выход? – Кроуфорд подтянул под себя ноги и устроился поудобнее.
– Нет, – Фудзимия склонил голову и стал похож на любопытную непуганную птицу. – Те, кто ходит по двое, редко ищут выход. Кроуфорд? – голос зазвучал звонче и тревожнее.
– Что? – отозвался он.
– Вдруг, если мы найдём друг друга, нам не захочется выходить? – и сгорбился, обхватив руками колени; он никогда не позволял себя видеть таким.
Кроуфорд видел несколько лет назад, когда Ая оплакивал женщину, что умерла на его руках.
– Вряд ли.
Не выходить. Блуждать по дому, встречать других, так же потерявшихся в пространстве, затерявшихся в своем представлении об этой реальности.
– Фудзимия, – проговорил он фамилию, будто перебрал звонкие каменные чётки, – предсмертного бреда на двоих не бывает. Коллективные галлюцинации – нонсенс, как утверждает психиатрия. Это работа телепата, уверяю тебя.
– Шульдиха?
– Его или ещё кого-то. Вряд ли одного, эта иллюзия слишком сложна, нас погрузили в очень тщательно проработанную грёзу.
– Стоп. Погоди, – Фудзимия выставил вперед ладонь. – Я... мне надо уложить в голове факт, что ты – реален, а не часть общего бреда. То есть часть, но являющаяся самостоятельной действующей единицей.
– Что я не отсюда, как и ты, – подсказал Кроуфорд. – Давай, как я, примиряйся с фактом в ходе беседы.
– Я постараюсь, – пообещал Фудзимия. – У тебя есть версии, кому мы с тобой так насолили, чтобы нас стоило упечь сюда? Какие у нас есть общие враги? Или одного посадили за компанию с другим?
– Телепаты любят позабавиться, – пожал плечами Кроуфорд. – Характер у большинства лёгкий, но противный, вот как у Шульдиха. Но он навряд ли замешан, знает, что после подобных фокусов я с ним не захочу вести общих дел. Если, разумеется, у него не было логичной причины для такого ненужного поступка.
– Может, ты у него кого-то отбил? – тут же выдал дикую версию Фудзимия.
Странный у него был круг общения последнее время. Не сериалы же он смотрел?
– Нет, не припомню, – открестился Кроуфорд. – Ни мужчин, ни женщин, ни фиолетовых крокодилов.
– О, на месте последних я бы огорчился, – сказал Фудзимия тихо, но не настолько, чтобы Кроуфорд не расслышал.
Переспрашивать, впрочем, тоже не стал.
– Как можно выйти из этой иллюзии? – спросил Фудзимия громко. – Усилием воли?
– Да, но нужно знать, куда прикладывать усилие. Иногда нужно выполнить некое условие, найти ключ, изменить жизненную позицию, придти к неким выводам или что-то узнать. Как видишь, возможностей уйма, времени хватит на всё.
– Времени да, но хватит ли нас? – справедливо усомнился Фудзимия. – Как соотносится течение времени в реальности и в иллюзии?
Насколько сильно он ждал ответа, настолько Кроуфорду не хотелось отвечать.
– Всегда по-разному. Это исключительно каприз заигравшегося телепата.
– Рип ван Винкль, – покивал Фудзимия.
– Что? – очень знакомое имя, не здесь ли он слышал его?
– Человек, проспавший двадцать лет. Когда он вернулся в свою деревню, его никто не узнал.
– Кто ночь танцевал в кругу фей, возвратится в мир людей молодым спустя сотню лет, – поддакнул Кроуфорд. – Нам бы сказки с тобой рассказывать.
– Здесь это умение может пригодиться, как мне повезло убедиться, – отозвался Фудзимия.
– Расскажи, – жадно попросил Кроуфорд.
– Хорошо, – Фудзимия зевнул, но согласился и перешел на повествовательный тон. – Сейчас история кажется скорее анекдотической. Здесь, как ты, полагаю, убедился, есть не только люди и твари, – он вслепую ткнул пальцем в сторону окна, где опять кого-то грызли, – но и человекоподобные мутанты. Если люди и монстры понятны, то мутанты периодически жаждут странного. На второй день моего пребывания здесь я, потеряв бдительность, пытался на вкус и нюх определить съедобность грибов, которые мне предложили в обмен на розовую рамку для фотографий, которую я выкопал на месте первой ночёвки. Тогда-то меня и поймали. Выглядело оно как мужчина двух с половиной метров с птичьей головой, но говорило притом вполне по-человечески, глубоким басом. Одет, как египтяне из учебника истории: что-то наподобие юбки вокруг пояса, на груди широкое ожерелье, от самого пахнет как от лавки благовоний.
– А какой именно птицы была голова? – полюбопытствовал Кроуфорд.
– Прости, в орнитологии не силен, равно как и в древнеегипетском пантеоне, в Академии Коа историю Древнего Мира я не преподавал, – развел Фудзимия руками.
Кроуфорд в школе зачитывался мифами Древнего Египта и Средиземноморья, поэтому предпочёл промолчать.
– Тип, с которым я менялся, чуть не выскочил в окно от ужаса, но его проигнорировали, как и ещё парочку пришедших в комнату обмена. Птицечеловек ткнул в меня пальцем и заявил, что я буду его на следующие три дня.
– То есть им тоже нельзя подолгу быть с одним и тем же существом?
– Именно. На то и был дальнейший расчет, когда мои попытки вырваться ни к чему не привели – он их просто не замечал. Цель этого мутанта оказалась банальна до изумления: он увидел меня и возжаждал любовных утех.
Фудзимия сделал паузу с самым глумливым выражением лица. Кроуфорд мужественно проглотил комментарий “я его понимаю” и, не рискуя открывать рот, сделал поощряющее движение рукой.
– Пока он волок меня в своё временное убежище, я размышлял, насколько грядущее познакомит меня с термином “зоофилия” и как бы остаться знакомым с ним лишь теоретически.
– Он тебе не понравился? – невинно изумился Кроуфорд.
– Совершенно, – тонко улыбнулся Фудзимия. – Внешний вид ниже головы был превосходен, но ничтожный срок знакомства, а особенно габариты с учётом пропорционального телосложения, – он, словно извиняясь, развел руками, – я оказался более консервативен, чем полагал.
– Тебя можно понять, – заметил Кроуфорд и, не сдержавшись, добавил: – Впрочем, как и его.
Фудзимия заинтересованно хмыкнул и продолжил:
– На полу его комнаты лежали циновки – где только достал? – подоконник весь занят статуэтками таких же мутантов как он сам. Первым в линейке стоял тип с собачьей головой.
– Шакальей. Анубис, предводитель мертвых, – поправил Кроуфорд.
– Да, он. Птицемутант разматывал свою юбку и смотрел на меня, я разглядывал статуэтки, а потом ляпнул: “Серый волк есть, а где Красная Шапочка?” Этот любвеобильный господин только клювом щёлкнул от неожиданности. Сгрёб меня в охапку, усадил перед собой и спросил, что я имею в виду. Знай, Кроуфорд, братья Гримм перевернулись в гробу не раз, пока я пересказывал ему эту сказку.
– Что же ты рассказал?
– У девочки была непростая жизнь. На самом деле она была богатой наследницей королевского эльфийского рода, вместо матери её воспитывала злая колдунья, но не смогла погубить, поэтому послала в лес к другой злой колдунье. По лесу бегал заколдованный принц, то есть волк, обуреваемый жаждой крови. Но магическая светлая сущность девочки облагораживала всё подряд на расстоянии радиусом десять метров, поэтому волк не избежал принудительной реморализации. Так как черное колдовство было очень сильным, он заработал раздвоение личности с частичным восстановлением памяти. Он вспомнил, что проклятие надо снимать с помощью невинной девы, под эту категорию Шапочка подходила, но загвоздка была в том, что нужно с неё получить: поцелуй истинной любви или четыре литра крови, чтобы в ней выкупаться. С кровью было проще, но поцелуй, если она не подействует, получить бы уже не удалось.
Кроуфорд подпер щёку ладонью и только головой качал, слушая новую версию старой сказки. Чувырло в окне тоже перестало грызть вторую за ночь жертву – так увлеклось рассказом Фудзимии.
– А что получить поцелуй можно и с другой девицы, он не догадался? – всё-таки не выдержал Кроуфорд.
– Нет, – Фудзимия посмотрел укоризненно, – это был неумный волк, как положено сказочному принцу, позволившему себя заколдовать. Наверное, он был ещё и третьим, младшеньким.
– Какая досада!
– Законы жанра, ничего не поделаешь, – пожал плечами Фудзимия. – Но в корзинке Шапочки были пирожки! Это были особые пирожки, съев которые, старая-старая ведьма обрела бы вторую молодость. Волк чуял запах пирожков, и тот манил его не хуже запаха девочки. Страшный зверь увивался вокруг неё, а та, ничего не подозревая, шла к ненастоящей бабушке, которая собиралась выпить её кровь, помолодев, так как была к тому же и вампиром. Посередине пути к Шапочке присоединился мужчина, назвавшийся охотником, и навязался ей в провожатые. Так как реморализатор действовал на полную катушку, он действительно проводил её до дома бабушки. Девочка вошла в дом, за ней прокрался волк, и охотник не стал ему препятствовать.
После театральной паузы Фудзимия продолжил:
– Бабушка была старая, сгорбленная и седая. Но она съела первый пирожок, и волосы её почернели, второй – и распрямилась её спина, стала ровнее сосны, третий – и к ней вернулась сила. Захохотав нечеловечески, так, что содрогнулся дом, она протянула руки с длинными острыми когтями к Шапочке. Испугалась Шапочка, закричала, даже волк испугался ведьмы, спрятался за Шапочку и заскулил как щенок. Но не тут-то было! Охотник оказался ведьмаком! Он пронзил грудь ведьмы осиновым колом, и кровь ручьем пролилась на серого волка! А так как ведьма никогда не интересовалась мужчинами и фактически стала молодой, её кровь стала кровью невинной девы и сняла заклятье с волка. Красная Шапочка стала ученицей охотника, а малахольный волк вернулся домой и только каждое полнолуние выл по ночам, скучая по лесу. Мутанту я рассказывал с подробностями и диалогами. На этом всё.
Когда Фудзимия сказал “всё”, повисла тишина, которая через секунду осыпалась аплодисментами. Хлопали со всех четырех сторон, даже оттуда, где получасом ранее кого-то били или ели. Кричали “браво”, “бис”, “обалдеть” и “ну и здоров ты гнать, парень!”. Улыбаясь, Кроуфорд хлопал вместе с обитателями дома.
– Спасибо за внимание, – растерянно сказал Фудзимия и склонил голову в поклоне. – Доброй ночи.
– Доброй ночи, – он помедлил, но закончил так, как хотелось: – Ая.
– До завтра, Брэд! – тотчас отозвался тот.
Они слезли с подоконников и канули в темноте комнат. Вскоре смолк и людской гомон, лампы стали светить совсем тускло, и чудище в окне вернулось к недоеденным костям.
~ * ~
