Дом

.

.

Бета: d-umka

Иллюстратор: Taro Amoretti

Написано на BigBang 2

 

 

 

За семь лет модифицированная команда Шварц, состоящая из двух единиц, привыкла не только к свободе слова и перемещения, но и приобрела предпочтения. Шульдих, например, любил, чтобы они с напарником жили неподалёку друг от друга и от места работы – так меньше времени приходилось уделять унылой толкотне по пробкам. Из-за этой его прихоти Кроуфорду приходилось обзаводиться удобным диваном в гостиной, чтобы постоянному гостю было где спать, если они засиживались до поздней ночи за разговором.

– В Лондоне нам больше всего повезло с жильём, – Шульдих задумчиво смотрел на сумеречный пейзаж за окном, где по освещенной огнями домов реке плыл катерок. – И работы хватает. Давай пока не будем никуда дёргаться?

– Только если не появится чего-нибудь интересного в другом месте, – ответил Кроуфорд.

Он лежал на диване, запрокинув голову, и прислушивался к музыке, что доносилась от соседей. Ноты обгоняли друг друга, срывались, заикались, а потом вдруг сплетались прихотливым кружевом, окутывая собою слушателей.

– Вивальди, – сказал Кроуфорд.

– Вторую неделю разучивает, – сказал Шульдих. – Не надоел?

– Нет. Скоро доучит, – Кроуфорд шевелил пальцами в такт музыке, словно накручивая звуки на пальцы, а потом сообщил без всякого перехода: – У нас наклёвывается новый заказчик. Вышел на нас через мистера Фримена. Обещается что-то умеренно любопытное: межкорпоративные интриги, политика, биологическое оружие – и всё это под соусом всеобщего блага и мира во всем мире. Заказчик на стороне мира.

– Топит агрессоров в крови? – Шульдих развернулся к Кроуфорду и присел на подоконник.

– Частично. У него есть силовики, как у Такатори-младшего, но кто-то недавно ему заронил в голову идею, что разорять и компрометировать не менее эффективно. Он принялся наводить справки и вышел на нас. У нас с тобой прекрасная репутация.

– Годы упорного труда, – Шульдих улыбнулся. – Он будет работать с нами лично?

Ожидая ответа, он посмотрел в потолок. Музыкант играл что-то нежное, сонное, зыбкое. Под такое бы спать, не думать, уплывать в фантазии.

– Нет, он постоянно в разъездах. Обещал прислать доверенное лицо, очень толкового, по его словам, человека. Я хочу этой встречи.

Озвученные желания Кроуфорда имели обыкновение сбываться с впечатляющей скоростью: нереального или очень далёкого тот словно бы и не хотел. Очень удобное качество.

– Как зовут его, нашего нового нанимателя? – перебил Шульдих музыкальную колыбельную, от которой у Кроуфорда медленно закрывались глаза.

– Я разве не сказал? – удивился тот и прикрыл широкий зевок ладонью. – Ричард Криптон.

 

~ * ~

 

Шульдих брёл по аллее, где оранжевые клёны в свете фонарей казались неестественно яркими, и старался совсем не торопиться. Пусть Кроуфорд звал к десяти вечера, пусть они собирались обсудить последнюю поездку Шульдиха по делам Криптона, разговоры подождали бы день, два, месяц – напарник как вышел из себя парой недель назад, так и не соизволил вернуться.

– Кроуфорд?

– Фудзимия?

Они поприветствовали друг друга вопросом, они сразу и напрочь забыли о Шульдихе. Будь тот младше лет на пять, тут же бы напомнил о себе, теперь же предпочёл наблюдать, как два взрослых, состоявшихся, здравомыслящих – о, какое же нелепое впечатление люди умудряются друг на друга производить! – человека изничтожают в прах годы, прошедшие после их последнего противостояния.

Даже перешли с английского на японский, чтобы выплёвывать друг в друга как можно больше официоза, раскатать собеседника в пласт микронной толщины одним “вы”, выдавленным сквозь зубы. Вопреки всякому этикету Страны восходящего солнца они смотрели друг другу в глаза и не моргали, ловили каждое изменение мимики с алчной дрожью.

Не подозревал Шульдих в напарнике такой страсти; ждал, что контракт – больше интересный, нежели выгодный – будет расторгнут. Ошибся самым гнусным образом, телепат, знаток душ людских, позор на седины Кроуфорда – раз своих ещё нет.

Они настолько органично ни в чём не сходились, что Шульдих, забравшись с ногами в кресло, читал при них Киплинга и рассуждал вполголоса о прибитых насмерть к мировому порядку Западу и Востоку – его не слышали. Спорили, спорили. В мозги напарника он традиционно не лез, Фудзимие застили мысли карие глаза и усмешка Кроуфорда – вылитая улыбка без кота.

Работа почему-то шла. Неведомым образом эти двое сумели договориться о плане действий, распределить роли и даже выслушали и учли комментарии Шульдиха. Двое из Криптонбранд умудрились наведаться на званый вечер, организованный мистером Бэрри, расправляющим крылья медиамагнатом, и подслушать пару бесед, позволивших ухватить за хвост крупную аферу, связанную с контрабандой оружия.

Шульдих сам вызвался поехать в Глазго поискать в портовых доках тех, кто замешан в деле – лишь бы не слушать день за днем споры широчайшего круга тем, сводящиеся к “сам дурак”. Кэн и Фри, посланные не то помогать, не то следить, оказались прекрасной компанией: с ними получилось выйти на связного, прочитать в его довольно неупорядоченных мыслях несколько фамилий и адресов и набросать примерный план дальнейших действий в районе Глазго. Кроуфорд вызвал его с утра в Лондон отчитаться, и Шульдих предвкушал ещё пару часов в компании Киплинга. Или стоит переходить на Бодлера, в честь атмосферы в кабинете Кроуфорда. Пожалуй, к лучшему, что все встречи в целях конспирации тот назначал у себя, а не в офисе, довольно комфортном, но представляющем собой натуральный проходной двор по части возможностей прослушивания, проглядывания и застреливания через окно. Что-то получше требовало неразумных, по мнению Кроуфорда, денежных вложений, дома же было безопасно, и, выдворив Фудзимию из квартиры, он звал Шульдиха обсудить планы за ужином.

Подумав о полуночных посиделках за куском съестного, Шульдих попробовал вспомнить, где они заказывали еду в прошлый раз. Или – он посмотрел на вывеску пиццерии через дорогу – стоило не заморачиваться и взять что попроще.

У дверей квартиры Кроуфорда Шульдиха, отягощенного двумя коробками пиццы, остановил ломкий мальчишеский голос:

– Здравствуйте! Подождите, пожалуйста, мне надо с вами поговорить, – с лестницы сбежал мальчик лет четырнадцати в мятой футболке, джинсах и пушистых тапочках на босу ногу. – Вы же друг мистера Кроуфорда, верно?

– Привет, – Шульдих кивнул ему, – да, ты прав. Что случилось?

Мальчик замялся. Потянувшись к его мыслям, телепат прочитал смятенное “так нельзя, нельзя!”

– Родители говорили, что делать замечания старшим очень невежливо. Но я так больше не могу. Я играю до восьми вечера, потом никому не мешаю, – он говорил скороговоркой, точно репетировал речь перед зеркалом заранее. – Но ваш друг, мистер Кроуфорд, очень долго шумит. Тяжело заниматься. Бабушка не слышит, она старенькая, родители в отпуске. Я звонил в дверь, когда было шумно, но меня не слышали или не хотели открывать. Мистер Кроуфорд очень увлечен спором со своим гостем, я понимаю, но попросите его, пожалуйста, перестать кричать хотя бы в девять вечера, чтобы до отбоя я успел сделать алгебру.

Мальчик смотрел умоляюще, с оттенком безнадежности. Шульдих слышал в его мыслях, что он не верит в помощь незнакомца, но обращаться в полицию не собирается из принципа. “Кто меня послушает, взрослые не верят, что кто-то может хотеть делать уроки”, – думал он, глядя рыжему мужчине в переносицу.

– Хорошо, я попрошу мистера Кроуфорда ругаться потише после девяти, – совершенно искренне пообещал Шульдих. – Или даже восьми, потому что он и мне надоел своими воплями.

Мальчик заморгал недоверчиво, потом несмело улыбнулся.

– Спасибо, сэр, – поблагодарил он, пригладил волосы и коротко поклонился. – Я буду вам очень признателен.

Из-за двери раздался стук, словно что-то уронили. Шульдих удивленно хмыкнул: прежде Фудзимия с Кроуфордом обходились без рукоприкладства.

– Пожалуйста, – сказал он мальчику. – А если они друг друга поубивают, получится даже проще.

В квартире опять что-то упало, на этот раз громче. Шульдих представил, как обнаружит на коричневом ковре Кроуфорда два бездыханных тела, вцепившиеся друг другу в горло окоченевшими пальцами. И непременно оскаленные зубы.

Он помотал головой. Глупости какие-то лезут в голову.

Трупное окоченение наступает не настолько быстро.

– Не проще, – сказал мальчик, поднимаясь на свой этаж, – приедет полиция и будет всех допрашивать. До свидания, сэр.

Шульдих рассеянно попрощался в ответ, дождался, пока наверху раздастся хлопок двери, и отомкнул своим ключом замок – они предпочитали, чтобы у одного был доступ в дом другого на всякий случай.

Внутри было тихо, следов разгрома или потеков крови не наблюдалось. Шульдих разулся – не любил ходить по дому в обуви – быстро заглянул на кухню и включил чайник, затем пошёл в кабинет, настраивая себя на любое зрелище и, на всякий случай, на страшную месть Фудзимие за павшего напарника.

Он осторожно открыл притворенную дверь и ступил в комнату. У окна лежал ножками вверх стул, подальше, на боку, кресло. Аккуратные, как горошины, бусины нефритовых чёток рассыпались по столу, частью скатились на ковёр, на одну Шульдих наступил босой ногой и поморщился. В каком же бешенстве был Кроуфорд, сдержанный, умеющий лепить из своего гнева поражение противнику, что принялся расправляться с собственным имуществом?

– Молчи, – раздался свистящий шепот из угла кабинета. 

Шульдих поначалу и не разглядел в свете настольной лампы – другой свет эти двое включить так и не удосужились – две фигуры, прихотливо вписавшиеся в узкое пространство между стеной и книжными полками. Длинный, плечистый Кроуфорд нависал над Фудзимией, одной рукой упираясь в стену, другой уцепился за полку. Шульдиху померещилось, как от силы хватки на дереве появляются вмятины, не царапины, нет, ногти Кроуфорд стрижет коротко. Любопытно знать, существует ли лепка из дерева, вот был бы фурор в современном искусстве.

Шульдих вспоминал, как тогда, уже давно, когда Фудзимия носил косу, а Кроуфорд – монокль, эти двое работали вместе по делу Эпитафии. Предполагалось, что Шульдих к ним присоединится, но напарник отодвинул его в сторону, занял кучей, пусть и важных, но требующих постоянных поездок дел, а сам пропадал днями, ночами, в парках, кафе, кабинетах и конспиративных квартирах. Недосыпал, забывал есть, зато ходил легко, с трудом скрывая улыбку. Шульдих не вникал в суть их отношений, времени не хватало.

Потом, перед Мейфу, Кроуфорд пришёл со встречи с Фудзимией сумрачный и странный. Шульдих потянулся к его мыслям и увяз в противоречивый, топких и душных, как болото, сомнениях.

Они вообще догадались попрощаться там, давно и далеко?

Мысли скакали, прыгал вместе с ними взгляд с напарника на Фудзимию, человека с волосами слишком яркими для такого стылого лица. В уголках его губ, в морщинке меж нахмуренных бровей, в пальцах, стальными скобами зажавших рубашку Кроуфорда, каллиграфически отчётливо читались злоба и желание уничтожить. Не убить, как обычно, получив плату и что-то вроде морального удовлетворения, а стереть, как не было, отформатировать место в пространстве, которое занимает лишний в его системе координат человек.

Шульдих неосознанно выставил вперед плечо, чуть наклонившись, будто собрался разнимать застывших скульптурной композицией противников. “Водой разлить, как котов?” – мелькнула мысль и пропала – эти двое из тех, кого будит не крик, а шепот.

– Добрый вечер, – произнёс он вполголоса. – Кроуфорд, тебе придется есть пиццу с ананасами.

Время, отступившее от двоих, стоящих в углу, тронулось с места, сперва медленно, на пробу – ослабил хватку Фудзимия, – затем быстрее – выдохнул Кроуфорд, – и пошло в привычном темпе.

– Почему? – спросил Кроуфорд, отойдя к столу.

– Потому что мне другой не захотелось.

– Разумеется, – напарник изобразил улыбку в ответ.

– Кроуфорд, мы не закончили, – напомнил о себе Фудзимия. – Продолжим разговор завтра.

Значит, оставили свой приторный официоз.

Он вышел из угла, встал в шаге от Кроуфорда, и Шульдиха удивило, что Фудзимия не вытягивается, не пытается казаться выше, как поступали обычно любые собеседники его долговязого напарника. А этот просто, со своим обыденным спокойствием взведенного курка, смотрел в глаза.

Очень невежливо для японца, если только в этой голове ещё выжили правила этикета родной страны. Шульдих потянулся к его мыслям и услышал отчаянное, досадливое: “Как ты не поймёшь, как, наследник – рычаг для давления, мы бы скрутили его в два счета, как ты не поймёшь, почему не согласишься, мы никогда ни в чём не сойдемся, ты всегда против, отрицаешь, не понимаешь, не хочешь слушать, Кроуфорд, мы не поймём друг друга”.

– Я и не рассчитывал так скоро избавиться от вашего бесценного общества, господин Фудзимия, – в его сторону Кроуфорд старался не смотреть, если не мимо, то хотя бы над головой. – До встречи.

У Фудзимии дёрнулся угол рта.

– До свидания, – он развернулся и вышел.

Вскоре в прихожей щёлкнул дверной замок.

– Надо же, не хлопнул с размаху, – удивился Шульдих и тронул Кроуфорда за плечо: – Идём есть.

– Он вежливый, – и добавил, сведя брови в сплошную линию: – Я его убью однажды.

Они пошли в кухню, и Кроуфорд на ходу поводил плечами, будто ему стало тесно в стенах просторной квартиры. Шульдих толкнул его к стулу и подвинул под нос коробку с пиццей.

– Ешь. Зачем его убивать? Работодатель обидится. Сам сказал, что дело интересное, не говоря уже о связях Криптона в самых неожиданных кругах, – Шульдих разлил чай по кружкам, вытащил клубничное варенье из шкафчика и сел напротив напарника, умиротворенный. – Теперь мы, например, сможем навязаться оказывать профессиональные услуги нефтяному магнату из Саудовской Аравии или оленеводам с Чукотки.

Кроуфорд зевнул.

– Безусловно.

Он распаковал пиццу и подцепил кусок, расплавленный сыр тут же потёк на пальцы. Шульдих тоже не стал себе отказывать, по привычке уложил один кусок на другой и откусил, не скрывая удовольствия. Мельком оценив взвинченность напарника, он решил, что вести о состоянии дел в Глазго подождут до утра, пока же лучше исполнить дружеский долг. Не одному же Кроуфорду выслушивать раз в полгода разглагольствования о тщете всего сущего на почве разочарования в очередной великой любви.

– Чем он тебя так достал?

– Он меня не понимает. Не понимает, что его методы не везде можно применять, что мы с тобой работаем по-другому, что его подход, основанный на «залезть, а потом разбираться» хорош в его работе, но не в нашей.

Шульдих слушал и кивал, поедая варенье прямо из банки. За годы работы с Кроуфордом он привык, что тот любит составить мнение о человеке и придерживаться его до последней возможности. Не очень разумно, но комфортно, особенно для того, кто редко ошибается в людях. Собственно, первая крупная ошибка Кроуфорда стала его лучшим другом, и нет, Шульдиху не обидно считаться ошибкой.

– Что, если ты не прав?

Губы Кроуфорда сжались в тонкую злую линию, но Шульдих почувствовал в нём и отголоски веселья. Знание будущего делает из людей личностей довольно неприятных, их самоуверенность сродни догматизму. Это должно бы раздражать, да дружба творит с восприятием удивительные вещи – недостатки вызывают умиление.

– В этом случае я принесу ему официальные извинения, причём ты будешь свидетелем.

– И затем ты нас убьёшь как свидетелей твоего позора?

– Само собой, – Кроуфорд доел второй кусок и, жмурясь от удовольствия, приступил к третьему.

– Коллеги у него нормальные ребята, грамотные, – Шульдих выбирал из банки ягодки поаппетитнее, оставляя невзрачную мелочь. – Один тоже из Вайсс, который Кэн. Вовремя действуют, вовремя молчат, друг друга понимают с полуслова. Даже думают тихо. О чём вы сегодня спорили?

– О методах воздействия, – Кроуфорд поморщился, но отнюдь не от вкуса еды. – Симпсон, тот, на которого завязана половина дел, счастливый отец единственного сына, с которого он сдувает пылинки. Молодой человек далеко не идеален и при известной помощи может скомпрометировать папашу так, что иметь с тем дела, хотя бы чуть напоминающие легальные, никто не возьмется.

Шульдих вспомнил тот ворох мыслей, что услышал от Фудзимии, потёр лоб в задумчивости и кивнул.

– Нормально. А что Абиссинец?

– Ни в какую! Говорит, тут надо решить, как действовать.

Похоже, он что-то упустил.

– То есть, он с тобой не согласен?

– Да! – фыркнул Кроуфорд. – Фудзимия меня не понимает. Он не способен прислушаться к разумным доводам, тут же начинает противоречить.

– Разумные доводы – это ваши концерты ора без оркестра? – переспросил Шульдих. – Мальчишка с квартиры над тобой очень просил скандалить потише после девяти. Не доводи ребёнка до битья окон. Ему будет очень стыдно, но он может.

– Так стекло пуленепробиваемое, – Кроуфорд не впечатлился.

– Сейчас об этом знаем мы с тобой, а после его стараний в курсе будет весь район. Зачем тебе несвоевременные хлопоты?

– Отлично, будет у Фудзимии комендантский час, – Кроуфорд встал, чтобы налить им с Шульдихом ещё по чашке чая, тем более что закипевший чайник опять выплюнул свисток в неведомые глубины между стеной и тумбочкой.

– А у тебя – ужин, – добавил Шульдих и заглянул одним глазом в банку варенья. Ягодки кончились, осталась какая-то мелочь.

– Ещё вишневое есть, – порадовал его Кроуфорд. – Деревенское, с косточками.

И полез искать свисток, запустив руку по плечо в тёмное пространство сбоку от тумбочки. Шульдих смотрел на согнувшегося в три погибели напарника, протирающего пол штанами, и думал, что разговор на тему Фудзимии стоит отложить. Пусть эти двое принимали одни и те же решения, убедиться в сходстве мнений – задача не одного дня.

– Не там ищешь, – он толкнул ногой свисток из-под стола.

– Странно, – Кроуфорд подобрал его и вернул на место, ополоснув под краном, – я был уверен, что чайник его выплюнул туда.

– Ты умеешь ошибаться, – медленно, разделяя слова, сказал Шульдих.

– Но не хочу, чтобы об этом кто-то помнил, – оскалился Кроуфорд поверх чашки чая.

Восхитительное самолюбие.

– Я глух и нем, – Шульдих понял, что отчаянно хочет спать, и не стал сдерживать зевок. – А во сне я совсем безобиден. Надеюсь, с диваном вы ничего не сделали в порыве страстного взаимонепонимания?

– Мы спорим, а не трахаемся, – Кроуфорд залпом допил чай, – и даже если я его не убью, что вряд ли, заваливать его на диван мне захочется в самую последнюю очередь – монголоиды не в моём вкусе.

Шульдих еле успел спрятать улыбку – он помнил, как Кроуфорд, явившись вместе с ним с деловым визитом к Мамору Такатори, неожиданно и решительно закрутил на полгода бурный роман с его секретаршей. Не исключено, что отношения продолжались бы и дольше, если бы Шварц не нужно было уезжать в Европу. Почему-то потом, в тот период, когда они вернулись в Японию тайно, а потом и явно помогать Вайсс, Кроуфорд с Рекс решили не переводить новые встречи в русло личного. Но они до сих пор писали друг другу письма по электронной почте, пусть редко, но регулярно, а этой осенью Кроуфорд спорил с ней по телефону, убеждая, что жёлтые и алые клёны в Англии ничуть не хуже японских.

Устраиваясь на диване под бормотание радио из кабинета Кроуфорда, Шульдих вспоминал, как в школе Розенкройц старичок телепат, помешанный на применении дара во всех аспектах жизни, рассказывал об облегчении коммуникации между не-телепатами. Благодетель устанавливал временную сцепку между разумами, и люди мигом договаривались. Пусть каждую из теорий старика следовало поделить на десять и только потом думать о применении, этот приёмчик привлекал Шульдиха незамысловатостью и очевидной простотой реализации. Он собирался опробовать теорию на практике в Шварц, когда их было ещё четверо, но встретил решительное сопротивление всех напарников, особенно Наги, который заявил, что ради приватности личной жизни пренебрежет субординацией и подвесит экспериментатора вверх ногами на трое суток.

 

~ * ~

 

Ая поймал себя на счёте шагов от автобусной остановки до дома Кроуфорда. Приучишься думать о чём угодно, лишь бы не о человеке, раздражающем, как зубная боль, но, к великому сожалению, не устранимом механическим вмешательством. Он продолжал выполнять задание Криптона не столько из чувства субординации, сколько любопытствуя, долго ли смогут они переносить друг друга.

На голову капал дождь, зонт же Ая успешно позабыл в квартире, предоставленной начальством. За шиворот стекла тонкая струйка воды, и в голову закрались трусливые мысли о тяжелой простуде, которая наверняка избавит его от визитов к бывшему врагу.

Или враги бывшими не бывают?

Назвать Кроуфорда врагом в те времена, когда Ая работал в Академии Коа, не получалось. Они тогда на редкость удачно обменивались информацией, в курсе был один Мамору и поощрял их общение более чем открыто. Как им удавалось в те времена не только договариваться, но и шутить, беззлобно спорить о совершенно посторонних вещах и забывать о времени?

Должно быть так же, как времени удается менять людей.

Поразительно невыносимым человеком стал Кроуфорд, куда там Шульдиху с его вырвиглаз одёжкой, гнусной ухмылкой и развязными манерами. Ае легко удавалось пропускать мимо ушей подколки и поддерживать конструктивную беседу: как-то, когда Кроуфорда не оказалось на месте – и что ещё за манера устраивать деловые переговоры дома? – они цивилизованно обсудили детали планируемой операции и легко пришли к согласию. Но потом явился он, и только спустя три часа разговора на повышенных тонах они пришли к договоренности.

Тут Ая осознал, что итогом их давешнего спора были те же самые пункты, к которым они пришли с Шульдихом, и разозлился ещё больше. Кроуфорд в деле оказывался не нужнее, чем пятое колесо у телеги. Пусть стратегическими талантами он и блистал, так мог бы их реализовывать в одиночку, не мешая претворять его идеи в жизнь.

В приступе малодушия, которому немало поспособствовала премерзкая погода и неожиданно потёкший сапог, Ая подумал, что стоит переложить почетную миссию общения на Михироги, особу более терпеливую. Её Кроуфорд вряд ли выведет из себя, и человеческих жертв удастся избежать.

Он встал у пешеходного перехода, ожидая зеленого сигнала. Взгляд упал на вывеску пиццерии, откуда, судя по маркировке коробок, таскал пиццу Шульдих. Каждый раз, нанюхавшись прельстительных ароматов, голодный после громогласных совещаний Ая заходил туда, брал то, что первым попадалось на глаза, и ужасался, как общение с Кроуфордом изменило его гастрономические пристрастия и поведение – к скандалистам себя он до последнего времени также не относил.

Перейдя дорогу, он ускорил шаги, сердясь на своё нежелание работать с Кроуфордом. Слишком много эмоций, слишком личное отношение.

Он позвонил в домофон, и его впустили сразу, без вопросов. Ая шагал по гулкой лестнице, борясь с желанием на ходу сдирать с себя набрякший от воды плащ. Навстречу ему спускался мальчик с огромным зонтом и скрипичным футляром. Поравнявшись с Аей, он задрал голову и спросил:

– А сегодня вы друг друга тоже не убьёте?

Остановившись на полушаге, Ая сморгнул, потом перевел взгляд на мальчика, который смотрел на него внимательно и ожидающе. Лицо у него было умное, любознательное и ненарочито вежливое.

– Мы постараемся, – ответил Ая, подумав, и пошёл наверх уже медленнее.

Мальчик кивнул и поскакал вниз.

Учитывая их с Кроуфордом экспрессию, в курсе дел должно быть всё крыло дома. Вот вам и тайны, вот вам и конфиденциальность встреч.

Дверь ему открыл Шульдих, не дожидаясь звонка или стука. Был он бос, не причёсан и одет в те же, что вчера, брюки и футболку явно с хозяйского плеча

– Не переживай, – сказал он, пренебрегая приветствием, – мнения соседей о вас разделились: одни считают вас любовниками на грани разрыва, другие – деловыми партнерами. Выбирай, что тебе по вкусу, – последовало щедрое предложение.

Говорил Шульдих, почти носом уткнувшись в толстый, остро пахнущий типографией том.

– Ага, утром купил, надо освежить базу.

– Не похоже на брошюрку «Как стать телепатом и научиться управлять сознанием других людей за десять дней», – усомнился Ая.

Он стянул мокрый плащ, повесил стекать на вешалку прямо над ботинками Кроуфорда, на что Шульдих покачал головой и отодвинул ногой обувь в сторону. Потом заложил книгу пальцем и показал Ае обложку.

– Психоанализ? Фрейд и Юнг?

– Не знаешь таких слов? Могу объяснить, – в глазах Шульдиха блеснул огонёк несостоявшегося преподавателя.

– Спасибо, не стоит, – отказался Ая. – Кроуфорд!

– И тебе доброе утро, Фудзимия, – донеслось из кабинета. – Иди сюда, продолжим.

Шульдих прошлёпал следом за Аей, проигнорировав попытку Кроуфорда захлопнуть дверь перед его носом.

– Вы хотите что-то сохранить от меня в тайне? – спросил он, перелистывая страницу.

– Ни в коем случае, – открестился Кроуфорд.

Шульдих кивнул, дошёл до подоконника и взгромоздился на него.

 

~ * ~

 

Кроуфорд и Фудзимия спорили. Пока только шипели друг на друга, но так как голоса, увы, не потеряли, скоро должны были перейти на крик. Шульдих, неожиданно для себя увлёкшись темой, которая в школе вызывала у него тихую ненависть, пропустил самое начало спора.

– Твой боевой опыт, Фудзимия, не имеет ничего общего с разведывательной деятельностью.

– Кроуфорд, если у тебя нет моего досье, я попрошу Михироги или Рекс поделиться. Мы умеем маскироваться, работать под прикрытием и внедряться во враждебную среду. И тем более мы умеем добывать информацию, потому что, когда ваши перебили Критикер, как думаешь, кто поставлял нам данные?

Кроуфорд всплеснул руками и вышел из-за стола, Фудзимия зеркально отобразил его движение. Они покружили по комнате, напоминая Шульдиху тигров в клетке.

– Нынешняя задача – не устранение объектов. Мы должны...

– ...Выйти на контакт с Симпсоном-младшим, – Фудзимия закатил глаза. – И развести его на какое-нибудь непотребство.

– Блэкджек и шлюхи, – вставил Шульдих.

Он решил больше не углубляться в книгу, чтобы не терять нить беседы.

– Прошлый век! – слаженно фыркнули Кроуфорд с Фудзимией.

И зло покосились друг на друга, раздраженные такой слаженностью. Шульдих подобрался, готовясь слушать поток взаимных оскорблений.

 

~ * ~

 

– Да некогда нам разворачивать шпионскую сеть! – говорил Фудзимия час спустя.

Но не орал.

Нет, по правде, оба они не орали, и Шульдих, и мальчишка-скрипач были неточны.

Они очень громко говорили. Так, что напевно звенела люстра и хрупкий стеклянный колокольчик, который стоял у Кроуфорда наверху книжного шкафа.

Уложив книгу на колени, Шульдих с горящими глазами следил за спором, он ловил смысл слов Кроуфорда и мысли Фудзимии, которые были чётче речей. Оба твердили одно и то же, но отчаянно не желали друг друга услышать.

Идеальный случай, как из лекций.

– Профессор Шлаг, вы будете мною гордиться, – шепнул Шульдих, прижимая труды классиков к груди. – Мы с вами напишем монографию и войдём в историю.

Он тихо спустил ноги с подоконника, встал, оставив книгу у единственного цветка – естественно, кактуса – и подошёл к столу. Кроуфорд с Фудзимией переругивались в своей классической стойке: друг против друга, опираясь руками о столешницу. Выглядело так, словно они намеревались расшибить оппоненту лоб.

Приближения Шульдиха они даже не заметили, как и его оценивающего взгляда.

– Помним о щитах пророков, – пробормотал он, потом посмотрел в потолок, дернул рукой, будто собирался перекреститься, но потом передумал. – Кроуфорд, ты меня убьешь.

На лице его появилась яркая, как у карнавальной маски, улыбка. Шульдих быстро положил руки на ладони Кроуфорда и Фудзимии, прижал их плотно к столу и выдохнул, на несколько секунд стекленея глазами.

– Скотина, – отчетливо сказал ему напарник и мягко повалился в кресло, глаза его тут же закрылись.

Фудзимии повезло меньше, но на пол он стёк плавно, скорее, лёг, будто собрался вздремнуть. Шульдих переложил ближе к телу руку, чтобы не наступить случайно.

– Если я правильно вспомнил, то на синхронизацию у вас уйдет минут десять, – он взглянул на стенные часы. – Отлично, как раз чаю успею попить.

Взяв с подоконника книгу, Шульдих перешагнул через Фудзимию и ушёл на кухню. Там он выбрал самую большую кружку, налил эрл грея и с ногами залез на стул. Лениво листая труды Юнга, он зацепился за теорию архетипов и погрузился в чтение. Когда чай закончился – а последние пару глотков он был очень холодным, – Шульдих выпростал из-под себя ноги, потянулся и посмотрел на часы – этими предметами обихода Кроуфорд обрастал как маленькие дети игрушками – и нахмурился.

– Что-то вы долго, ребята. Компенсируете жестокую бессонницу?

Он подогрел ещё воды, налил чая, кинул в него четыре ложки вишневого варенья и, прихлебывая, пошёл в кабинет.

Там всё оставалось без изменений.

– Мда, скучный пейзаж, – отметил Шульдих, поставил чашку на стол и положил руку на лоб напарнику, сосредоточился...

Ничего. Мозговая активность на минимуме. Как на четвертой стадии медленного сна.

Шульдих отнял ладонь от лица Кроуфорда и присел возле Фудзимии, после чего повторил процедуру. Вздохнул, признавая, что второе тело ничем не отличается от первого, прислонился спиной к книжному шкафу и уставился в потолок.

Насколько он помнил из лекций все того же профессора Шлага, насильная побудка людей, подвергнутых слиянию бессознательного, была чревата безумием последних.

– Что-то я не рассчитал, профессор. В эксперимент вкралась ошибка, – он постучал Фудзимию по плечу. – Что же мне с вами делать?

Тела безмолвствовали.

 

~ * ~

 

Сознание вернулось рывком. Он лежал на холодном полу, по рукам, шее, ногам – в общем, везде – отчаянно сквозило. Невыносимо болела голова. Он медленно сел и с трудом открыл глаза.

– Скотина, – повторил Кроуфорд с не меньшим, чем в первый раз, энтузиазмом.

Темная, освещаемая мерцающим фонарём с улицы комната представляла собой бетонную коробку с дырой – ни рам, ни стёкол – в стене и напоминала сюжеты фоторепортажей о заброшенных городах, откуда разом ушли все жители. Место было совершенно незнакомым. Против версии о сне говорило богатство и чёткость ощущений, против внутреннего мира самого Кроуфорда – обилие объектов для впечатлений, потому что своему сознанию он так разгуляться не позволял. Остались версии телепатического воздействия – раз уж рядом был Шульдих, – гипноза и похищения.

Кроуфорд огляделся и счёл маловероятным вариант похищения с целью дальнейшего использования: в стенах справа и слева от него зияли пустые, без намёка на охрану, дверные проёмы. Дверей как таковых не было, что и объясняло сильнейший сквозняк. На полу валялся строительный мусор, словно сюда кто-то сгрёб его из ремонтируемой квартиры.

Он медленно поднялся, и тут же закружилась голова, к горлу подступила тошнота.

– Шульдих, я тебя убью сразу после Фудзимии.

То, что Шульдих причастен к происходящему, не вызывало сомнений: подсказывала интуиция, тот самый повседневный атрибут предвидения, который почему-то не предупредил о предательстве напарника. Или на него повлиял кто-то третий? Кто-то из общих врагов, которого они имели неосторожность оставить в живых. Идея страшного и коварного плана в исполнении Фудзимии на пару с Хидакой вызвала смешок, который отозвался в черепе отбойным молотком.

После недолгих колебаний Кроуфорд решил начать изучение места с оконного проёма. Пошатываясь, он подошёл к прямоугольной дыре и выглянул наружу. От открывшегося зрелища он слепо зашарил руками, пытаясь нащупать подоконник, не преуспел и привалился плечом к стене. Потом на всякий случай ещё раз сунул голову в дыру и посмотрел вниз.

Низа не было. Опять закружилась голова.

Здание поднималось из темноты и – Кроуфорд задрал голову – в темноте же терялось. Оконная дыра выходила словно в бетонный колодец, как и множество других окон: в большинстве всё же оказались стёкла. Стены квадратом омыкали пустое пространство, посередине на витом металлическом тросе через неравные промежутки висели лампы. Трос не качался: то ли был закреплён в невидимом низу, то ли из-за отсутствия ветра.

Кроуфорд невнятно ругнулся и прижался виском к стене, разглядывая окна напротив. Кое-где горел свет – тусклый, непрерывно движущийся, словно от маломощного фонарика, мелькали смутные силуэты людей.

Надо было собраться. Понять, как действовать дальше. Кроуфорд провёл рукой по шершавой холодной стене, стараясь прочувствовать шероховатости бетона. Вдохнул всей грудью холодный, отчётливо влажный воздух, прокусил губу, нарочно, до крови, чтобы ощутить солёный привкус. Посмотрел сначала одним, потом другим глазом на лампы, уходящие в темноту, поморгал, снял и надел очки. Трижды негромко хлопнул в ладоши и вслушался в звук эха. Провёл рукой по щеке – ни следа щетины, а на руке осталась тень запаха лосьона, которым он пользовался после бритья.

Голова уже не кружилась, весь стандартный набор чувств простых смертных пришёл в норму, и окружающий мир следовало считать или реальным, или очень тщательно проработанным, а на такое требовалось от пяти рядовых телепатов или пара очень одаренных. Предвидение опять молчало, но Кроуфорд и так не имел привычки рассчитывать на его своевременные подсказки.

Следовало найти хоть какого-нибудь человека, чтобы расспросить об этом месте. Даже если тот будет лгать, получится уловить некие несостыковки. Лучше всего, конечно, найти план дома, хотя бы эвакуации при пожаре – на случай, если место реально. Если же всё это – порождение чьей-то неуёмной фантазии, то просто не стоит выкладывать встречным что-либо о себе.

Он хотел уйти из комнаты, но бездонная темнота двора напомнила о себе, захотелось ещё раз всмотреться в неё, вдруг здание всё же где-то оканчивается. Будет день, напомнил он себе, и если дом не закрыт сверху наглухо, то станет гораздо светлее. Если только он не в тех широтах, где зимой солнце скользит вдоль горизонта; нет, иначе было бы холоднее. В каком он тогда часовом поясе, если пунктуальный – не придерёшься! – Фудзимия пришёл к десяти, проговорили они около получаса, а здесь и сейчас царит темень? Причём щетины на подбородке он не чувствует совсем, тогда как уже через двенадцать часов она бывает ощутима.

Кроуфорд с досадой покосился на запястье и попенял себе на привычку не носить часы дома – вдруг бы не стали снимать?

Получалось, он мог очутиться где угодно. И не стоило забывать о комплексной наведенной иллюзии.

Он подобрал с пола небольшой камень, пару раз подбросил на ладони, потом высунулся из окна, вытянул руку подальше и кинул вниз. И даже дыхание затаил, прислушиваясь в ожидании звука удара.

– Зря, – раздалось за спиной. – Хороший был камень. Зачем ты его выкинул?

Удалось не вздрогнуть от неожиданности. Кроуфорд медленно разогнулся и так же неспешно обернулся, отчасти потому, что головная боль ещё напоминала о себе.

На него с осуждением смотрела маленькая, чуть выше его локтя, японка средних лет. Черные волосы, распущенные поверх белого одеяния, отливали синевой, как и серьезное бледное лицо.

– Здравствуйте, – сказал он по-японски, силясь понять, на каком же языке к нему обратилась она. – Мне хочется знать, насколько высок этот дом.

Женщина кукольно улыбнулась, растягивая в гримаске только рот.

– Многим хочется знать границы мира. Кто-то потом выпрыгивает сам и не возвращается, кто-то – выпускает других. Но это плохие способы. Я так ничего и не узнала, – добавила она после паузы. – Не вздумай отправить кого-то за окно, он вернется за тобой.

Она дотронулась до его руки тоненькими пальцами, и Кроуфорд поёжился от холода.

– Неприятно? – спросила она. – Правильно. Представь, что будет, когда вернувшийся захочет тебя поцеловать.

Промелькнула мысль, что для поцелуя до него ещё допрыгнуть надо, особенно таким низкорослым, потом Кроуфорд, содрогаясь от неприятных ощущений, убрал её руку со своей и отступил в сторону.

– Обещаю вам, что кидать вниз буду только неодушевленные предметы. Это можно?

– Можно, – она легко кивнула. – Но они тоже однажды вернутся. Мир, знаешь ли, – она описала пальцем кольцо в воздухе, – замкнут сам на себя. Всё возвращается, и ты тоже вернешься.

Она быстро заскользила прочь, ног не было видно под длинным одеянием. Кроуфорд кинулся за ней, почти схватил за руку, но, вспомнив холод её ладони, предпочёл перегородить ей путь.

– Подождите, пожалуйста! Скажите, где здесь выход? Выход из здания? – спросил он, но перестал рассчитывать на правдивый ответ, когда услышал смех.

– Ты что, не понял? Выход там, – она показала на окно. – Другого нет.

– Нет? – переспросил Кроуфорд и посмотрел на мерцающую лампу.

Когда он наклонил голову, женщина уже куда-то делась. Шагов Кроуфорд не услышал.

 

~ * ~

 

Ая очнулся, потому что на него сели. Точнее, бухнулись на ноги. Ая рывком перевернулся, продирая глаза в процессе, заломил человеку руку и прижал его к полу.

– Ух ты! – сказал кто-то над головой очень восторженно.

– Ага, – радостно подтвердило тело внизу.

Ая, не разжимая хватки, покрутил головой. Он находился в совершенно незнакомой комнате, заваленной кипами бумаги и заставленной старой пыльной мебелью. В стене справа было занавешенное тряпкой окно, напротив – дверь. Если его похитили, то эти два типа – точно не охрана.

– Эй, – подали голос снизу, – отпусти, а? Я смирный. Скажи ему, брат!

– Говорю, брат, – отозвались сверху. – Отпусти его, он смирный.

Второй, шаркая, обошёл их кругом и встал перед Аей. Одет он был, как и лежащий, в джинсовый комбинезон и ярко-оранжевую, даже под разводами пыли, рубашку. Он моргнул, показывая зачернённые чем-то веки, и присел на корточки.

– Отпусти его, пожалуйста, – повторил он.

Решив, что человек относительно безопасен, Ая медленно встал и отошёл к стене. Лежащему стоящий протянул руку и помог подняться, когда они выстроились плечом к плечу перед Аей, оказалось, что они совершенно одинаковые.

– Что это за место? – спросил Ая.

– Это ячейка, – хором непонятно ответили ему.

В голове пронеслось дикое “ячейки памяти имеют адрес”, что-то из времен, когда Оми ходил в школу.

– Ячейка чего? – уточнил он.

– Всего, – они развели руками, пытаясь объять пространство. – Всё состоит из ячеек.

Ая судорожно вспоминал, где ему последний раз попадалось что-то про ячеистую структуру всего, сперва в голову пришли пчёлы, потом – научно-популярная передача по ТВ, которую, завороженно покачиваясь, как кобра перед факиром, смотрел Юки.

– Пойдем другим путём, – пробормотал он и спросил: – А где в таком случае расположена данная ячейка?

– В доме, конечно же, – на него посмотрели как на блаженного.

Действительно, где бы ещё находиться комнате.

– В ячейке хорошо быть вдвоём, – сказали они опять вместе, но потом один продолжил: – Я был с женой, но потом решил, что надо с братом.

Тут же представилась картинка убиения одним близнецом супруги, чтобы счастливо жить с братом, и Ая передернул плечами.

Он бочком придвинулся к окну и, отодвинув импровизированную занавеску, которая закрывала раму без стёкол, осторожно выглянул наружу. Близнецы тотчас содрали тряпку прочь и высунулись в окно чуть ли не по пояс, отпихивая друг друга локтями. Не обращая внимания на клоунаду, Ая посмотрел на противоположную стену, отметил ровные ряды окон и полное отсутствие балконов, глянул по сторонам, понял, что стены построены сплошным квадратом. Интересно, зачем так по-глупому организовано наружное освещение? Ая который раз подивился количеству идиотов в мире и опустил голову. Стены, скупо освещенные лампами, терялись в чёрном провале. Очень опасливо он посмотрел вверх и увидел ту же картину.

– Необычная архитектура, – проговорил он, мужественно опустив все эмоциональные комментарии, что так и просились на язык. – Скажите, где лифт?

Парни выбрались, толкаясь, из окна, выпрямились, и на Аю воззрились две пары идентичных глаз.

– Ты из тех, кто верит в конечность дома? – спросили они уважительно. – Смелая позиция. Вас давно не было.

Проигнорировав сомнительный комплимент, Ая решил уточнить:

– Я хочу выйти из дома.

Как он здесь очутился – вопрос не к ним. А вот Кроуфорда он порасспрашивал бы с большим удовольствием. С пристрастием даже! Шульдих, конечно, тот ещё жук, но стратегические планы в дуэте Шварц строит не он.

Близнецы выслушали вопрос, посмотрели друг на друга и всерьез задумались: наморщили лбы, губы поджали, начали что-то шептать и загибать пальцы. Ая терпеливо ждал.

Через несколько минут тот, что стоял справа, сказал:

– Сорок восьмой.

– Что-что? – ощущение бреда накатывало всё сильнее.

– Ты сорок восьмой, кто хочет выйти из дома, – пояснил парень слева. – Из тех, кого мы встречали. Обычно не хотят. Не получается.

– Не выпускают? – тут же подобрался Ая, который страстно не любил, когда его свободу перемещения ограничивали.

– Нет, я же сказал: не получается, – левый выглядел раздраженным его непонятливостью. – Некуда.

Ая понял, что его привезли в сумасшедший дом. Надо бы посмотреть на здешних санитаров.

– Лифта нет. Двери туда, – правый показал в окно, – нет. Твоя вера будет непопулярна.

– Христианство тоже сначала не имело успеха, – проворчал Ая. – Во что верите вы?

Они улыбнулись нежно, задумчиво, не ему – друг другу. Так людей объединяют не общие мечты или цели, а воспоминания о прекрасном и далеком прошлом.

– Библиотека.

– Что-что? – Ая не поверил своим ушам. Издеваются над новеньким, убогие.

– Библиотека – это место, где хранятся книги, – пояснил левый ласково. – Много книг. В идеале – все книги на свете. Видишь, – он кивнул на склад макулатуры, – сколько мы книг здесь собрали. Мы хотим найти библиотеку, но она – высшая цель. Меньшее, что мы можем – собрать библиотеку сами. О нас знают.

– К нам приходят и приносят книги, – добавил другой. – И забирают тоже, иначе какая бы это была библиотека? Книги берут одни, и возвращают другие люди.

– И не совсем люди.

– И совсем не люди.

Сумасшедшие библиофилы высказались и пошли перебирать свою коллекцию. Ая качнул головой и решил, что с вопросами стоит обращаться к кому-нибудь другому, кто менее поглощён одним делом и больше внимания обращает на окружающий мир.

Кстати, о вопросах. Очень хотелось найти обувь, а не ходить в носках по голому грязному бетону. В кармане пискнул телефон, напоминая о себе. Ая тотчас вытащил его из кармана, но только и успел заметить гаснущий экран – батарея разрядилась. Попытка включить его хотя бы ненадолго ни к чему не привела, на нажатия не было никакой реакции.

– Скажите, я могу выйти из этой комнаты? – громко спросил Ая, привлекая внимание близнецов.

– Да, – ответил первый, шурша страницами толстого словаря.

– Ты не можешь, ты должен, – уточнил второй, заложив пальцем терапевтический справочник.

– Нельзя долго оставаться в одном месте, в одной компании, запомни.

– Быть беде! – вскинул вверх палец второй.

– Быть беде, быть беде, – отозвался, качая головой, первый.

– Ладно. Я пойду. Здесь нет охраны? – поинтересовался Ая, слабо, по опыту прошлых вопросов, надеясь на адекватный ответ.

– Нет, – отозвались близнецы хором, и один продолжил: – Здесь нечего охранять.

– И некого.

– И некому, – оба захохотали.

– Ясно. Спасибо, – Ая кивнул.

Бетон под ногами становился всё холоднее.

– Если хочешь, можешь поискать себе что-нибудь, – разрешил первый из близнецов. – Здесь много интересного.

– А полезного?

Вопрос прозвучал зря, близнецы только рассмеялись сухо и звонко.

В углу, где громоздился неразобранный хлам, он откопал сумку на длинной ручке, более всего напоминающую мешок, и резиновые тапочки, которые тут же обул. Покопавшись ещё, Ая кинул в сумку блокнот – на всякий случай – и, даже не оглянувшись на хозяев, пакет сухарей. Те маневр заметили, хихикнули что-то про проглотов и халявщиков, но требовать вернуть не стали. В сумке ещё что-то болталось, Ая заметил ярко-розовый пластиковый угол, но решил рассмотреть трофей позже.

– Будь осторожен.

– Будь бдителен, – хором напутствовали его, когда он отодвинул полосатую, как матрас, тряпку, занавешивающую дверной проём.

– Спасибо. Буду, – он махнул на прощание рукой и вышел в коридор.

На потолке через неравные промежутки ровно горели лампы дневного света, намертво в него вмурованные – смены перегоревших конструкция не предусматривала. Стены и пол здесь, как и в комнате (“ячейке” – вспомнил Ая), не отличались богатством отделки и красок, только кроваво-красная надпись “FUCK THEM ALL” буквами в человеческий рост шла по бетону в направлении, куда двинулся Ая.

– Непременно, – фыркнул он, прочитав надпись.

Через шагов пятьдесят пыльного пустого коридора случился поворот на девяносто градусов и резкий обрыв вниз, в темный провал, начинающийся лестницей. Освещались только первые ступени, остальное скрывал мрак. Коридор продолжался дальше после провала на таком расстоянии, что перепрыгнуть не смог бы и гепард.

Ая поправил на плече сумку и посмотрел в темноту. Когда глаза привыкли, он различил за неестественно четкой границей тени и света ещё ступени, уходящие все ниже и ниже. Лестница, в отличие от остального дома, была не бетонная, а составленная из гранитных, отполированных тысячами ног камней; узкая, до крайности неудобная глубина ступеней, всего на полступни: не присесть и не задержаться по дороге.

Ая шагнул на лестницу.

Скоро темнота рассеялась: на стенах показались прежние вмурованные лампы, хоть и гораздо тусклее, располагались так же бессистемно. Лестница обрывалась с обеих сторон, полёт вниз, если оступишься, обещал быть долгим. Когда Ая начал уставать, его лестницу пересекла под острым углом другая, со ступенями побольше, вдобавок заваленная вбок градусов под десять к горизонтали. Выбор между двух зол показался очевидным, и Ая сменил дорогу. Стоило ему коснуться ступени обеими ногами, как лестница двинулась и начала споро удаляться от первой. Двигалась она довольно быстро – Аю обдувал ветерок, – но без рывков. Из полумрака появились книжные полки и тут же канули прочь, потом мимо пролетели аптечный пузырёк и надкусанный пирожок – не обгоняя друг друга, точно по законам физики. Лестница двигалась дальше, и Ая уже не увидел девушку, которая страшно и тонко кричала, летя вниз с неизвестной высоты. И он мельком порадовался, что не услышал характерного звука встречи с твердым полом.

Движение не прекращалось, то слева, то справа появлялись и исчезали стены с лампами, со старинными канделябрами, проплывали другие лестницы с сидящими, стоящими, куда-то бредущими словно в полусне людьми, которые не реагировали на оклики ни словом, ни жестом. Только тощий высокий мужчина в монашеском одеянии торжественно воздел вверх свечу при его приближении, но скоро исчез и он.

По внутренним ощущениям прошло не меньше часа, равномерное движение убаюкивало, непривычная обстановка начала скользить мимо восприятия, потому что осознать окружающее не получалось и мозг милосердно выключался.

– Книга, арт-хаусный фильм или предсмертный бред? – спросил у себя Ая, когда мимо пролетела летучая мышь со светящимися красными глазами, развернулась в воздухе, посмотрела на него в упор и полетела дальше по своим делам.

– Делайте ваши ставки, господа, – словно по сигналу отозвались сверху. – Ставки сделаны, ставок больше нет.

Раздался звук раскручиваемой рулетки.

Ая задрал голову – над ним проплывала очередная лестница. Кто-то ахнул, прямо под ноги упал металлический шарик и бодро покатился вниз по ступеням, игнорируя наклон поверхности и силу тяжести. Сверху отчаянно выругались мужским голосом, прогремел выстрел, и с лестницы полетел убитый крупье. Ая покачал головой, огляделся и, плюнув на безопасность передвижения, встал. Стоило пройти по лестнице десятка четыре ступеней, как та плавно снизила скорость, а наверху зазиял прямоугольный проем.

– Есть ли свет в конце туннеля, можно установить опытным путём, – констатировал Ая и бодро пошёл навстречу неведомому.

 

~ * ~

 

За дверьми шли коридоры, в которых зияли другие двери или голые, порой чем-то занавешенные, проёмы. На бетонном полу, потолке, стенах попадались надписи на английском, немецком, японском и уйме других языков, Кроуфорду незнакомых. Писали, как обычно на стенах, имена, признания в любви, ругательства. Реже – пространные околофилософские фразы или красивое, но совершенно нечитаемое граффити.

Следы людского пребывания появлялись и терялись, понять, как давно кто-то был здесь, не удавалось ни по пыли, ни по мусору: и то, и другое не лежало слоем, а кучковалось пятнами непонятного происхождения. Осторожно обходя по стеночке концентрический круг толстого слоя пыли, Кроуфорд думал, что пока не готов экспериментировать со здешним пространством.

Коридоры походили друг на друга, и после получаса ходьбы бодрым шагом Кроуфорд понял, что стены сливаются в одну сплошную серость и что найти ту, первую, комнату он бы смог только путём заглядывания в каждую дверь. Тут коридор кончился, уперевшись в фанерную доску. Из-за неё раздавались шебуршание и негромкие голоса.

– Ты же обещал.

– Я не нашел.

– И я не нашла.

– Поменяй так, пожалуйста!

– Поменяй, поменяй, – заорали плаксиво.

Кроуфорд осторожно отодвинул фанерку на пару сантиметров и заглянул в щель. В комнату набилось дюжины полторы человек, причем половина из них сидела на полу, выложив перед собой самые разные предметы, другие ходили от сидящего к сидящему. Сначала Кроуфорд подумал, что наткнулся на что-то наподобие магазина, однако скоро заметил, что бродящие суют под нос сидящим не деньги, а тоже вещи: непарные носки, резиновые перчатки, яблоки, сушеных рыб или зачитанные книги.

– Проходи, чего застрял! – незло буркнули у Кроуфорда за спиной, и он решил войти внутрь.

Следом, аккуратно задвинув за собой фанерку, вошёл отчаянно рыжий парень в камуфляже. Подмышкой он держал шахматный набор. Не решаясь принимать участие в натуральном обмене, Кроуфорд встал в сторонке, продолжив наблюдать. Новопришедший сел на пол, открыл шахматный набор и, к огромному удивлению Брэда, начал менять фигурки по одной. За черного короля он получил огромный розовый бант, за восемь белых пешек – черную жилетку, за четырех коней – электрический паяльник. Потом к нему подошла старушка с тщательно завитыми седыми локонами. Зябко кутаясь в шубу, она протянул парню в ладонях котёнка. Меняльщик улыбнулся ласково, взял зверя и положил себе на плечо. Старушка тихо поблагодарила, подняла с доски белую ладью и положила в карман. Видимо, ей ничего больше не было надо, потому что она направилась к выходу.

– Извините, – остановил её Кроуфорд, – скажите, что это за место?

– Здороваться тебя не учили? – она обернулась к нему, и Брэд вздрогнул, увидев на её глазах плотную чёрную повязку, верёвочки от которой скрывались под прической. – Сам молодой, красивый, а невежливый. Здравствуй, молодой человек. Это обменный пункт. Сюда приносят ненужное, чтобы получить нужное.

– Здравствуйте, – Кроуфорд поморщился замечанию. – А не проще выбросить?

– Куда это? – последовал ехидный вопрос.

– Да хотя бы за окно, – он пожал плечами.

– Туда можно выкидывать только содержимое ночного горшка, заруби себе на носу, – погрозила ему пальцем слепая. – Всё остальное может кому-нибудь пригодиться!

– Даже это? – Кроуфорд продемонстрировал скрепку, выуженную из кармана штанов.

– Да, и это, – кивнула старушка. – Например, получится сделать крючок.

– Что возьмешь? – тут же подскочил к ним тощий мужчина в зелёном плаще.

– Информацию, – быстро ответил Кроуфорд.

Старушка пожевала губами, стянула повязку с глаз, открывая белоснежные бельма.

– Это бесплатно. Тех ножниц, которые мне понадобятся для обрезания нитей, у тебя все равно нет.

– Так что возьмешь? – настоял мужчина в плаще.

– Сумку, чтобы на плече носить, – сумасшедшая цена за скрепку.

Но мужчина тут же снял свою сумку, вытащил из неё вторую такую же и протянул Кроуфорду. Тот отдал скрепку и кивнул обрадованному сделкой мужчине.

– Что ты хочешь знать? – терпеливо спросила старушка.

– Как отсюда выйти?

– Если ты спрашиваешь не в метафизическом смысле... – Кроуфорд покачал головой, старушка как-то восприняла его жест и продолжила, – то тебе надо искать хозяина, который сделал дом и дал нам возможность населять его. Его давно не видели, но ушедшие его искать не возвращались, значит, достигали цели.

– Или умирали, – выдвинул версию Кроуфорд.

– Или так, – не стала спорить она. – В любом случае, больше тебе никто не поможет. У тебя есть ещё вопросы?

– Нет. Вы дали предельно четкие инструкции, – добавил Кроуфорд с сарказмом.

– К твоим услугам, – не отреагировала на насмешку старушка и нацепила повязку обратно.

Она засеменила к фанерной заслонке, Кроуфорд молча смотрел, как она ловко уступает дорогу юноше с девушкой, волокущим свернутый рулоном ковёр.

– Как вы ни на что не натыкаетесь? – не выдержал он.

– Уж ты бы мог сразу догадаться, коллега, – ворчливо укорила она, помахала на прощание рукой и нырнула в дверной проём, бурча что-то про ленивую молодежь, не умеющую логически мыслить.

– Она видящая, – сказал Кроуфорду давешний рыжий парень, который в обмен на шахматы получил уйму вещей и нёс их в охапке. – Глаза ей не нужны. Она лучше всех находит вещи.

Кроуфорду отчаянно хотелось заполучить путеводитель по этому месту. Туристический. С непременным описанием нравов местного населения и достопримечательностей.

– Скажите, где здесь можно заработать деньги?

– Зачем? – искренне удивился парень. – Мы же меняемся.

– Чтобы получить то, чем нельзя меняться. Свою комнату, например. Или охрану.

– Комната? А, ячейка! Она не может быть чьей-то, – парень удивился ещё больше. – Самое большее – на три дня. Так решил хозяин. Охрану можно нанять за вещи, но долго ходить вместе не получится. Три дня, не больше.

– Почему? Здесь принято убивать нанимателя? – в этом случае Кроуфорд совершил бы революцию в среде местных телохранителей.

– Нет, можно сойти с ума. Или сильно заболеть. Так решил хозяин.

О хозяине Кроуфорд услышал не больше пары минут назад, но уже проникся к нему глубокой антипатией. Неприятный персонаж.

– Вообще никто не может долго ходить вместе?

– Нет, бывает. Вон, видели Ганса с сестрой, они ковер несли? Так можно, если родственники любят друг друга.

Из-за пазухи парня раздался истерический мяв, на его плечо вскарабкался котенок и пристально уставился на Кроуфорда.

– У меня нет еды, и я не люблю кошек, – честно предупредил тот.

– Вот с кошкой можно ходить. С собакой тоже, с птицей ещё. Некоторые находят мужа или жену. Или друга, – парень мечтательно вздохнул и зашипел от боли, когда котёнок впился коготками в плечо, устраиваясь поудобнее. – Но это сложно, потому что не каждый рискнет долго ходить с одним человеком. Вот я однажды ходит с девушкой, которая...

– Я понял, спасибо, – нетерпеливо прервал Кроуфорд начало воспоминаний. – Скажите, у кого можно выменять план здания?

Рядом хихикнули, чуть дальше захохотали с повизгиванием, парень расплылся в усмешке.

– Если найдешь хозяина – то у него. Больше не у кого. Дом бесконечен.

– Вечен.

– Цикличен.

Стоящие поворачивались, сидящие поднимали голову и говорили, говорили новые определения зданию дружно и не перебивая друг друга, словно сложившийся хор.

– Однороден.

– Первичен.

– Разнообразен.

Голоса звучали все громче, и пока они не стали криком, Кроуфорд вышел из комнаты прочь. Хор тут же смолк, обмен возобновился.

Кроуфорд двинулся в том направлении, откуда пришёл к пункту обмена, обстановка по-прежнему не радовала разнообразием, но постепенно начало казаться, что он ошибся и повернул не туда. Потом коридор с дверными проемами упёрся в дверь, которой он не помнил. За нею оказалась комната с одним окном – пейзаж за ним ничуть не отличался от впервые увиденного, разве что лампы стали тусклее – и ещё одной дверью напротив. Исследовательский дух, прежде посещавший Кроуфорда нечасто, подбивал не поворачивать назад, а идти дальше, тем более что никакого плана действий всё равно не было.

За дверью оказалась другая комната, за ней – ещё одна. Когда Брэд прошёл двадцать – он специально считал! – безлюдных, заваленных разнообразным хламом комнат, а анфилада и не думала кончаться или поворачивать, он подошёл к окну, распахнул створки и уселся на подоконник. В стене напротив на этаже помещалось десять окон. В стенах по бокам – Кроуфорд специально высунулся подальше, чтобы убедиться, – было столько же. Здание представляло собой ровный квадрат. И он прошел по прямой двадцать комнат, и в каждой было по окну.

– Шульдих, у тебя же не было так плохо с геометрией в школе, – Брэд цокнул языком.

Напротив, этажом выше, очаровательная дама с лицом строгой учительницы распахнула окон и крикнула срывающимся голосом:

– Немедленно слезьте! Вы можете упасть!

– Могу, – согласился Кроуфорд, – но не буду.

– Вы скверно ведёте себя, – продолжила дама тише. – Что, если ветер переменится, и вы улетите с ним?

– Отсюда – куда угодно! – он нисколько не кривил душой. – А моё поведение давно уже лишь моя забота.

– И зря. Хорошее воспитание ценится в обществе и помогает сделать джентльмену достойную карьеру, – заметила задетая за живое дама. – Впрочем, вы – запущенный случай, я это поняла с первого взгляда.

И она с грохотом закрыла створки окна. Непонятно откуда раздался переливчатый собачий вой, многократно усиливаемый эхом от стен. Лампы посередине светили уже совсем тускло, и Кроуфорд решил, что по здешним меркам наступила ночь.

По-хорошему, очень хотелось спать, и было безразлично, выспится он в иллюзии, реальности или вообще в загробном мире. Устроить себе спальное место на относительно чистом участке пола стало делом пары минут: он пошарил в углу, где кучей громоздился хлам, откопал длинную тряпку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся бархатной портьерой, которая тут же стала простынёй. В той же груде нашёлся плюшевый заяц в жилетке и с пришитым к лапе секундомером. Секундомер Кроуфорд оторвал, и игрушка стала подушкой.

Кроме спальных удобств его обеспокоила безопасность: пусть здание и представляло собой иллюзию с высокой долей вероятности, спать в комнате, куда мог зайти кто угодно, не хотелось. Проблему решила мебель. Путем отламывания, привязывания, многочисленных проб и ошибок Брэд заблокировал обе двери так, что проникнуть извне вышло бы только с невероятным шумом.

Он подошёл к окну, чтобы поплотнее закрыть створки, подобрал с подоконника камень и бездумно швырнул в окно. О запрете выкидывать что-то наружу он и не вспомнил, зато с восторгом увидел, как камень описывает широкую дугу не только в вертикальной, но и в горизонтальной плоскости, огибает центральный трос и падает вниз, ударившись о противоположную стену.

Сколько камней и прочих предметов он выкинул в окно и как долго этим занимался, Кроуфорд не вспомнил бы и под страхом смерти. Кто-то орал ему, что бросать что угодно вниз нельзя и он навлёк на себя беду, кто-то грозился найти и оторвать руки вплоть до задницы, а Брэд с упоением ученого, стоящего на грани открытия, изучал закономерности местного тяготения.

При кидании вертикально вниз или вверх, предмет летал так, как было в нормальном мире. Если кидать в плоскости стены, он описывал широкую дугу до противоположной, а с приближением начального вектора к центральному тросу камень ускорялся на середине траектории, при этом мог уйти круто вверх и вбок или рухнуть вниз на очень большой скорости.

Хотелось зарисовать примерную схему гравитационных полей, или как там это называется, но как назло ничего под рукой не было. Ничего, он запомнит. На всякий случай. Тут, ясное дело, не оформить ни патента на возможное устройство сообщения между стенами, ни найти, кому это открытие понадобится.

– А вдруг пригодится? – сказал себе Кроуфорд, примащиваясь затылком на плюшевом зайце.

Сон накрыл его с головой в момент.

 

~ * ~

 

Ая проснулся от того, что кто-то пытался вытащить у него из-под головы сумку. Чтобы скрутить вора не потребовалось даже до конца просыпаться.

– И тебе доброе утро, – судорожно зевнул он, пока нахал однообразно выл от боли в заломанной руке.

Вчера – до сна – Ая не смог найти комнаты-”ячейки”, где получилось бы забаррикадироваться, по банальной причине отсутствия не только дверей, но и сколько-нибудь крупного хлама (вещей целых и тем более новых ему до сих пор не попадалось). Так как за три часа быстрой ходьбы после пространства с лестницами ему не повстречалось ни единой живой души за исключением выводка воробьев, он решил спать так, оставив вопросы безопасности чуткому сну и развитой интуиции.

– Правильный вор должен знать, у кого не стоит пытаться красть, – наставительно произнёс Ая и ослабил захват.

– Красть надо у богатых! – выдавил вор.

– Логично, – согласился Ая. – А с чего ты взял, что я богатый?

На глаза попались резиновые тапочки, в которых он ходил весь прошлый день.

– У тебя есть одежда и обувь! И сумка с сокровищами!

– Знаешь, тот, кто рассказывал тебе о достатке, глубоко заблуждался, – Ая отпустил парня и сел с ним рядом.

– Ты богатый хотя бы уже потому, что ничего не отбираешь у других, – вор сел, потирая руку.

– Какие интересные понятия в вашем обществе. Может, я ещё и добрый, потому что не убиваю людей? Прямо сейчас не убиваю, – честно уточнил Ая.

Парень, почти мальчишка, натягивал до кончиков пальцев растянутый свитер и поджимал под себя ноги, похожий на птенца. Ае вспомнилось, какие из подобных большеглазых хрупких юнцов вырастают цепкие хищники, и всколыхнувшаяся жалость поутихла.

– Может быть, – парень поёжился и жадно покосился на сумку Аи. – Отдай, а? Давай я с тобой похожу, а ты мне ею заплатишь?

Похоже, слово “ходить” здесь использовалось как в меру непристойный эвфемизм, потому что вор захлопал ресницами и смущенно улыбнулся. Ая широко зевнул, ещё раз оглядел парня с головы до ног, но потребностей к утонченным утехам не ощутил. К любым другим – тоже.

– Не надо со мной ходить. И за мной не стоит, узнаю и выкину тебя в окно! – пригрозил он.

Вор испугался настолько, что вскочил и отпрыгнул к двери. Отличать искренний ужас от притворного Ая научился на третьем задании в Вайсс, у парня мелко дрожали колени и побелели губы.

– Нет. В окно не надо. Лучше голодным меня отдай. Или оставь там, где убьешь. Только не бросай меня в окно!

– А куда? В терновый куст? – Ая широко, одними губами, улыбнулся, парень вскрикнул и сбежал, смешно подкидывая пятки. Оставалось только пожать плечами и забыть об инциденте.

В животе заурчало, и Ая вспомнил про недоеденные с вечера сухари. Он уселся на подоконник и, завтракая, принялся разглядывать, что творилось в комнатах напротив. За одним окном мерил шагами комнату мужчина в белоснежном мундире с мечом на бедре. У ворота расползалось пятно крови. Ниже мужчина в камзоле целовал в шею юную барышню, которая прикрыла глаза от удовольствия. Оторвавшись от нежного горла, мужчина улыбнулся Ае испачканными красным губами. Следующие три окна зияли безлюдьем, в четвертом богомолообразное существо в полтора человеческих роста рвало на куски толстого старика.

– Сон разума, – констатировал Ая. – Если моего, запишусь к психологу на приём. Если чужого – убью, люди с такой фантазией не должны размножаться.

После сухарей отчаянно захотелось пить, и Ая пошёл бродить – не исследовать же чужой бред! – по зданию.

Навстречу начали попадаться люди. В основном одиночки, но бывали и пары, реже – группы. Водой с Аей поделился высокий старик, тягающий ржавый тупой меч. Отогнав своего хозяйственного кругленького спутника величественным мановением артритной руки, он вручил Ае серебряную флягу и велел брать, сколько угодно, потому что “благородный сеньор должен помогать благородному сеньору”. Невозмутимо выслушав слова благодарности, старик велел молиться за его даму сердца и ушёл, не обращая внимания на причитания спутника, нервозно оправляющего на себе каску, более всего похожую на сковороду.

Подальше трое мужчин привязывали к железному каркасу кровати четвертого, отчаянно рыжего, который брыкался, вырывался, призывал громы небесные на головы пленителей. Поодаль стояла строгая женщина с чашей в руках, рядом свилась кольцами огромная змея с жуткими человеческими глазами. Ая постарался пройти комнату побыстрее.

Дверь вывела из анфилады в коридор без окон, одно время в стене встречались двери, простые деревянные, толстые стальные, тканые, как занавески, потом они исчезли, перестали встречаться и люди, зато эхо шагов стало гораздо звонче, и Ая старался идти неслышно. Путь стал однообразным, и он уже думал повернуть назад, чтобы войти в ближайшую дверь, но увидел в глубине коридора кучу камней и решил подойти поближе, чтобы рассмотреть их.

Куча оказалась стайкой мышей, серых, бетонных, как окружающие стены и пол. За стайкой в паре метров следила каменная же кошка с занесенной лапой и отломанным хвостом, который валялся рядом в виде кучи осколков.

Подивившись таланту неизвестного скульптора, Ая решил идти в прежнем направлении, тем более что дальше виднелось ещё одно произведение искусства.

Объект оказался скульптурной композицией из двух мужских фигур в костюмах устаревшего покроя. На лице первого мужчины, пониже, глуповатом и улыбчивом, читался испуг и неверие, второй, слитным порывом заслонивший его, выглядел раздосадованным и где-то даже уязвленным, будто не сдержал давнее обещание. Зачарованный игрой эмоций скульптур, Ая обошёл композицию вокруг несколько раз, пока не заметил, что тени от них ведут себя совсем иначе, чем его тень: они дрожали, сплетаясь в одну, метались, словно свет здесь давали не ровно горящие лампы, а дрожащее под сквозняком пламя факелов. Поёжившись, Ая пошел дальше.

Скульптур становилось всё больше, гений от искусства должен был положить десятки лет жизни на такую уйму работ – или воспитать пару дюжин не менее одаренных учеников.

Тени вели себя по-прежнему своевольно: дрожали, сливались или шарахались друг от друга, некоторые словно боролись за свободное пространство – в основном отбрасываемые скульптурами мужчин. Ая пошёл медленно, не в силах прекратить разглядывать фигуры, прекрасные своей жизнью и палитрой эмоций. Каждые три из четырех выражали шок, страх, ужас, негодование, ненависть, живые и естественные, нисколько не наигранные, какие не изобразить ни одному натурщику. Он остановился, вглядываясь в лицо очаровательной девушки, застывшее с вскинутыми в мучительном изумлении бровями.

– Брови как у тебя, – с ироническим оттенком произнёс мужской голос поодаль.

– Ценное замечание, – сухо отозвался другой мужчина.

Ая повернул голову. К нему приближались двое мужчин за сорок, один русый и улыбчивый, другой брюнет со строго сжатыми губами, чуть выше первого. Брови у последнего и впрямь были какой-то странной формы, вздернутые к вискам.

– Добрый день, – улыбнулся первый. – Надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы пополнить собой этот некрополь?

Ая покачал головой.

– Скульптор ищет ещё натурщиков? – спросил он.

– Скульптор? – переспросил второй. – Вы, полагаю, неверно проинформированы. Это работа не человека.

– А кого? – Ае вспомнился огромный плотоядный богомол.

– Медузы, – просто сказал первый. – Под её взглядом любой превращается в камень. Очень красивая девушка, если судить по описанию, но смотрит тяжело.

– Вы её ищете?

Второй молча кивнул.

– Чтобы убить? – он сам убивал немало чудовищ, пусть те и были людьми по природе.

– Нет, зачем? – удивился первый. – Мы собираемся её исследовать. Любопытно, как действует механизм окаменения: излучение, может, в сочетании со сдерживающим силовым полем.

– Если разобраться в механизме воздействия, можно будет обратить окаменение. Эти люди всё ещё живы, – второй кивнул на скульптуры.

Ая машинально поглядел под ноги, где сбились в кучу тени каменных людей.

– Вы тоже заметили? – обрадовался первый. – Мой друг сначала усомнился в моей версии, затем проверил... своим способом. Оказалось, что сознание людей каким-то образом перешло в некую сферу электромагнитного поля, окружающую окаменевшие тела.

– Не исключено, что сознание вернется в тело, если последнее оживить, – добавил второй. – Оставлять же людей в подобном состоянии нелогично.

Уточнять, причем тут логика, Ая не стал, второй выглядел как человек, способный разумно обосновать даже квадратную радугу.

– Вы с нами или пойдёте обратно? – спросил первый. – Только вам нельзя будет ходить с нами долго.

Здесь “ходить” прозвучало без двусмысленности.

– С вами, – решил Ая. – А вы ходите вместе?

– Да, – ответил второй. – По неясной причине мы стали теми пятью процентами исключения из общего правила раздельного проживания в здании.

Они неторопливо пошли вглубь леса статуй, сведя разговор к шепоту.

– Вы как-то нашли друг друга? – поинтересовался Ая.

– Нет, мы попали сюда вместе, – просто сказал первый. – Когда узнали правила, я предложил моему другу не разделяться, провести эксперимент на совместимость. Еле уговорил, но не прогадал.

Второй, чутко ощупывающий в это время лицо одной из статуй, нечитаемо покосился на первого, но промолчал.

– Погодите, – Ая остановился. – То есть, вы не родились здесь, а попали извне? Вы знаете путь наружу?

Первый улыбнулся его оживлению.

– Да, мы сюда попали из другого места. Где выход, мы не знаем, но работаем над этим. Мы составляем план здания.

– Но оно же, – Ая неопределенно покачал ладонью в воздухе.

– Да, изменчиво, – согласился первый.

– Не описанный ранее вид пространственно-временного континуума, – уточнил второй. – Предлагаю разбиться для более эффективного поиска.

Ая кивнул, первый неласково прищурился.

– Нет.

– Но...

– Нет. Мы с тобой трижды расходились для блага дела, но ни к чему хорошему это не приводило, – он возражал настолько уверенно, убедительно, что Ая понял, отчего называет его про себя первым.

– Если мы разделимся, то в три раза увеличим вероятность обнаружения Медузы, – заметил второй.

– И того, кто найдет, она превратит в статую. Потом или я буду её уговаривать тебя оживить, или ты примешься её исследовать, не заботясь добровольным согласием. Или молодой человек пострадает.

Отчего первый стал беспокоиться о благополучии человека, которого встретил пять минут назад, Ая не понял, зато на второго краткая речь произвела должное впечатление: он на секунду поднял глаза к потолку, словно призывая небо в свидетели безрассудства своего спутника.

– Хорошо, – произнёс он неодобрительно, и дальше они пошли втроем.

Сад скульптур становился всё гуще, окаменевшие люди стояли на расстоянии метра-полутора друг от друга, и Ая вспоминал, как в Японии сумасшедший убивал людей, консервировал тела и называл результат произведением искусства. Первый понемногу терял веселое оживление, становясь чутко настороженным. Вместе с тем он то и дело поглядывал на второго, который начал ёжиться, словно в ознобе, но, уловив внимание со стороны, одергивал себя и резко выпрямлял и так безупречно ровную спину.

Когда второй с силой стиснул ладони так, что побелели костяшки, Ая собрался спросить, что с ним происходит, но первый его опередил.

– Стой, – он взял друга за руку, насильно встряхнул, пока тот не расслабил кисть, и спросил: – Плохо?

Второй дернул углом рта и внимательно посмотрел на собственные пальцы.

– Здесь очень много страдания. Даже не старого – древнего. И все эти люди неким образом связаны друг с другом.

– Они не могли все друг друга знать? – Ая отошёл от спутников к группе застывших циркачей, на чьих лицах отпечаталось скорбное недоумение.

– Вряд ли, их слишком много, – усомнился первый и попросил друга: – Перестань к ним прислушиваться. Неопределенная связь ничем нам не поможет. Наверняка они все шли сюда, терзаемые любопытством – вот тебе и общее.

– Прислушиваться? – Ая обернулся. – Вы – телепат?

Телепат в этом месте значил многое. Место, где законы физики сомнительны, напоминающее чей-то бред, – и человек, который умеет влиять на разум.

– Да, – подтвердил второй, а первый тут же ненавязчиво встал так, чтобы друг остался за плечом.

Отменная интуиция и любопытные привычки.

– Я считаю, что это место – плод чьего-то воображения, – проговорил Ая, внимательно наблюдая за реакцией второго. – Что я подвергся телепатическому внушению, и теперь вынужден блуждать здесь в поисках выхода.

– Либо вас перенесла сюда некая враждебная сила, – предложил другой вариант первый. – Или не враждебная, а удовлетворяющая подобными опытами своё любопытство.

Прежде чем Ая начал всерьез сомневаться в здравом рассудке первого, второй поспешил сказать:

– Ваша версия имеет право на существование, и всё, что вас окружает, может быть плодом чьей-то фантазии. Несмотря на то, что я отчетливо помню все события моей жизни, это не станет для вас доказательством реальности происходящего.

– Вы могли провалиться в межвременной портал, – добавил вариантов первый. – Также вас сюда могли перенести инопланетяне или ваши соплеменники из спецподразделений.

– Инопланетян не бывает, – попытался уменьшить разнообразие версий Ая; первый только весело посмотрел на второго и предложил идти дальше, пока Медуза не нашла их первой.

Комната шла за комнатой, каменные люди не заканчивались. Первый с интересом вертел головой, но все время старался находиться между Аей и своим другом, который непрерывно что-то чертил в блокноте, считал, подписывал и вполголоса сетовал на несовершенство того, чем приходится пользоваться.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Ая, отчаявшись понять сам.

– Составляю план здания, – второй выглянул в окно и что-то пометил в блокноте. – Хотя при отсутствии вычислительной техники и средств трехмерной визуализации моя работа...

– Полезна! – отрезал первый.

– Конечно, полезна, – Ая заинтересовался. – Вы нашли какую-нибудь систему?

– Пять, – ответил второй, – и ещё две выдвинул мой друг, но они не формализуются, поэтому теорией считаться не могут. Обратите внимание – мы пришли.

Он отошёл от дверного проема, впуская в комнату первого и Аю.

Там, на массивном деревянном столе, окруженном статуями, лежала тоненькая девушка в ночной сорочке до пят. Её черные волосы свешивались до пола и завивались там кольцами. В изножье, подпертая ярко-красными босоножками, стояла картонка с надписью по-английски “НЕ ЦЕЛОВАТЬ”.

Ая почувствовал острый приступ дежа вю.

 

~ * ~

 

Кроуфорд понял, что быстро разгадать шутку человека, закинувшего его сюда, не удастся. Ничто не давало подсказок: ни обстановка, ни местные жители. Их вид, их манеры и речи грешили пространностью при внутренней непротиворечивости. Кроуфорд присматривался и прислушивался, всё больше утверждаясь в мысли, что окружающая действительность – плод деятельности чьего-то стороннего разума.

– Какие-то больные мозги, – решил он, наткнувшись в очередной комнате на девочку, сидящую в гробу.

Бледненькая, черноволосая, она, поджав под себя ноги, держала на коленях ноутбук, играя в компьютерную игру. Динамики старательно выплёвывали заунывную мелодию, а ещё скрип, скрежет, завывания и глухие вопли. Девочка вяло водила пальцем по тачпаду, сонные покрасневшие глаза смотрели в одну точку.

– Уходи. Ты не мой папочка, ты чужой человек. Уходи, – сказала она, стоило Кроуфорду подойти ближе.

– Это твоя комната? В смысле, ячейка?

– Нет. Разве ты не знаешь, что жить нельзя, можно только ходить? Раньше ходили мы с папочкой, теперь я одна, – она, наконец, сфокусировала взгляд на мониторе.

– Почему? С ним что-то случилось? – Кроуфорд спрашивал, стоя на пороге.

– Нет, – она громко ударила по клавише пробела. – Он ушёл в другую сторону. Сказал, что любит меня. И велел быть хорошей девочкой. У меня плохо получается, – сказала она тише.

– Я могу пройти?

– Ты? – она посмотрела на Кроуфорда. – Можешь. Не наступай на тряпки.

– Хорошо. Спасибо, – он на цыпочках, выбирая исключительно открытые участки бетонного пола, пересёк комнату и, задержавшись в дверном проёме, спросил: – почему нельзя на них наступать?

Девочка молча захлопнула ноутбук и швырнула его в центр тряпичной кучи. Та, чавкнув, сомкнулась вокруг и туго спеленала в кокон. Кроуфорд оценил крепость пут.

– Я же сказала, что у меня плохо получается быть хорошей, – она сладко, вкусно зевнула, и во рту обнаружилось белое острое жало вместо языка.

– Почему ты меня отпустила? – Кроуфорд подавил первый вопрос, как она умудряется связно говорить без языка.

– Ты немного похож на папочку, – мило улыбнулась она. – Вопрос за вопрос: как думаешь, почему он ушёл, если говорил, что любит меня?

– Я не знаю, – ответил Кроуфорд, наблюдая, как ловушка из тряпок по сигналу хозяйки выпускает ноутбук. – У меня плохо с любовью.

– Нет людей, которые бы сказали, что у них с любовью хорошо. Это не математика, – отрезала она, снова утыкаясь ноутбук.

Кроуфорд, посмотрев на напряженную спину, предпочел свернуть разговор. Вопрос, где она нашла розетку для зарядки ноутбука, пусть тоже останется без ответа.

Когда он прикрыл за собой дверь, прямо в лоб ему ткнулось дуло пистолета. Прилизанный тип со смутно знакомым лицом, в черном костюме и солнцезащитных очках, держал оружие в вытянутой руке. Кроуфорд чуть подался назад, уперся в дверь затылком и мельком подумал, что без опоры рука у типа должна скоро устать.

Действительно, через некоторое время он опустил пистолет, вместо этого вплотную подошел к Кроуфорду, начисто игнорируя личное пространство как понятие. Тип с хрустом в шее задрал голову, долго смотрел на Брэда, потом отступил на шаг и спросил:

– За этой дверью есть телефон?

– Нет, – честно ответил Кроуфорд и в свою очередь поинтересовался: – А они здесь вообще бывают?

– Нет, – грустно сказал тип. Печальной была интонация, лицо оставалось недвижимо, как лепное.

– Зачем же вам телефон?

– С его помощью можно уйти в реальный мир, – тип отодвинул его с дороги и зашёл в комнату, не отреагировав на предостерегающий жест Кроуфорда.

Дверь захлопнулась, через несколько секунд раздался отчаянный вопль, который быстро перетёк в хрип и стих. У девочки отчаянно не получалось быть хорошей.

Кроуфорд огляделся. В этой комнате, кроме обычного мусора и пыли, у окна громоздилась куча свёртков, разодранных пакетов и сумок. Может, это выкидывала за дверь девочка, как ненужное барахло.

Покопавшись в куче, Кроуфорд обнаружил три банки японской газировки и огромную коробку кукурузных хлопьев. Питьё он сразу переложил в сумку, по хлопьям же пришлось сначала потоптаться, чтобы умять – иначе занимали слишком много места. Попирая пятками оглушительно хрустящий пакет, он смотрел в окно и увидел, как он сам по пояс высовывается из окна напротив, смотрит вниз, потом, совершенно ошарашенный, – вверх.

– Шульдих, никогда больше не читай Хокинга, – тут же пространство за окном зарябило, резко потускнели лампы, и на подоконнике напротив Кроуфорд уже кидал камешки, наблюдая полёт с горящими глазами. – И вообще ничего не читай, а разглядывай картинки.

Он перестал терзать хлопья, сунул пакет в сумку. Порывшись в куче напоследок, взял для гипотетического обмена три карандаша, красные бусы и бутылку уайт-спирита, обнаруженные напоследок маникюрные ножницы решил оставить себе: не оружие, конечно, но хотя бы острые. Кроме того, вдруг они именно те, которых не хватало слепой старушке?

Выходя из комнаты, он старался даже не коситься в сторону окна, чтобы не увидеть там, например, собственного будущего – в подобных материях он доверял только своему дару.

Зданию захотелось привлечь внимание Кроуфорда, переключив его с размышлений о местном пространстве-времени на явления более приземленные. Поэтому, когда через три комнаты он открыл очередную дверь – обитую натуральной черной кожей, – на него упал труп.

Так как владелец окоченевшего тела при жизни дышал бы Кроуфорду в подмышку, поймать тело на лету и втолкнуть обратно не составило ни малейшего труда. Труп упал навзничь, и Брэд прошел в комнату.

Красок в помещении было ровно три: черная, серая и белая. У окна в неживописных позах лежало ещё четыре трупа, в углу сидела дамочка в миниатюрном черном платье и ревела в три ручья, размазывая по лицу тушь длинным боа из меленьких серых перьев.

В центре комнаты стояла сухонькая старушка и цепко разглядывала картину смертоубийства. Руки её вывязывали вслепую полосатый шарф, который свисал почти до колен.

– Здравствуйте, молодой человек, – поприветствовала она Кроуфорда. – Вы не боитесь покойников?

– Только оживших, – открестился тот и оглядел комнату.

На стене висела карта мира, испещренная дырами от пуль, ровно под нею стоял игральный стол, затянутый сукном. Ткань пестрела меловыми пометками, в центре лежала груда нераспакованных карт и пиковая дама, прибитая к столу складным ножом. Из-под стола виднелся край ботинка, и Кроуфорд наклонился посмотреть, кому он принадлежит.

– Это Джим Мортимер, – просветила старушка. – Он был очень тороплив, любил черпать крыжовенное варенье прямо из таза, где его варили. Всегда обжигался.

Тут в комнату вкатился низенький мужчина в одеждах пастора. Следом за ним шагнул высокий мужчина, ростом с Кроуфорда, но помассивнее.

– Здравствуйте, мисс, – поприветствовал старушку священник и затем перевёл взгляд на Кроуфорда. – Здравствуйте, мистер. Мисс, он…

– Нет, он только что вошёл оттуда, – она кивнула в противоположную сторону. – К двери прислонили труп, так что навряд ли.

– При известной ловкости… – проговорил высокий, пристально глядя Кроуфорду в глаза.

На вызовы помериться крутостью Брэд перестал реагировать ещё в школе, поэтому просто кивнул в ответ и спросил:

– Вы расследуете преступления?

– Убийства, – ответила старушка и укоризненно прищурилась на вязание: упустила петлю. – Ограблениями и разбоем занимается молодой человек, – она указала спицей на спутника пастора.

– Мисс, – с укором шепнул тот низким голосом.

– Расследует случаи ограблений и разбоя, – старушка спрятала лукавую улыбку.

– Мисс, вы всё дразнитесь? – весело спросил священник.

Он присел на корточки возле барышни и протянул ей носовой платок. Та благодарно всхлипнула и тут же размазала по нему тушь с помадой – диковато смотрелась на губах тёмно-серая краска.

– Зачем в здании черно-белая комната? – Кроуфорд не особенно надеялся на ответ.

Он подошёл к ближайшему трупу, лежащему у окна, и снял с одного из них шляпу. Из неё тотчас посыпались игральные карты, да так много, что хватило бы на пол колоды.

– Затем, что блажь, пришедшая в голову Хозяина, неисповедима, – отозвался молодой мужчина из-под стола, куда он полез осматривать тело.

– Это Лесли, – сказала Кроуфорду старушка; спицы скрежетнули друг о друга. – Любил пострелять по движущимся мишеням. Когда не доставало меткости, ему порой приходилось меняться с целью местами.

– Давайте, мисс, вставайте, мы выйдем отсюда и поговорим, – приговаривал священник, помогая девушке подняться. – Мистер, – окликнул он Кроуфорда. – У вас не найдется воды?

Без особого сожаления Брэд поделился банкой газировки со вкусом дыни. Он вместе с девушкой и пастором вышел из черно-белой комнаты в цветную действительность.

– Так вы седой! – обрадовался непосредственный священник. – Я-то думал, светлый блондин, правда, глаза слишком тёмные. Спасибо, – он передал банку девушке. – Пейте, дитя. Мы с вами поговорим, когда вы успокоитесь.

Кроуфорд снял очки и потёр глаза – оказалось, от цветности мира легко отвыкнуть, и небогатая палитра окружающего пространства резала глаза.

– Вам приходилось убивать, молодой человек? – спросил пастор без осуждения.

– Да, – внешний наблюдатель, если он есть, не узнает ничего нового, а здешних жителей не стоит брать в расчет. – Я был когда-то во главе команды убийц.

– Потом Всевышний послал вам более интересное занятие, – констатировал священник и осторожно похлопал поперхнувшуюся девушку по спине. – Мисс, вы видели убийцу?

– Да, – всхлипнула она. – Их было две, в масках, у каждого по пистолету.

– Они что-то взяли?

– Не знаю, – она выпила ещё газировки, громко икнула и стыдливо прикрыла рот ладошкой. – Один рылся в карманах у Ларри, а я... мне было очень страшно.

И она опять разрыдалась. Пастор отечески погладил её по голове, и она уткнулась ему в плечо.

– Мы с коллегами найдем их, дорогая, все наладится, вот увидите. Зло торжествует, только если ему попустительствовать.

Кроуфорд скептически хмыкнул, на что священник строго погрозил ему пальцем.

– Зачем вы ищете преступников? Здесь, в таком месте?

Ответил ему не пастор, а старушка:

– Видите ли, молодой человек, когда мы оказались здесь, то не имели ни малейшего понятия, как выбраться обратно. И до сих пор не знаем.

– Как вы сюда попали? – жадно спросил Кроуфорд, он навис над старушкой, та задрала голову и неодобрительно цокнула языком.

– Просто проснулись, как и половина остальных жителей. Перебивать невежливо, молодой человек, учитывая, что отвечаю я на ваш же вопрос. Так вот, когда мы поняли, что останемся здесь, то решили заниматься тем, что лучше всего умели там, вовне.

– Ловить убийц?

– Наблюдать и делать выводы, – старушка мягко улыбнулась и подняла повыше вязанье, полосатый шарф оказался радужным. – В том числе – вычислять преступников. В любое время, в любом месте стоит заниматься тем, что ты умеешь лучше всего. Иначе скучно.

– Заниматься, если это не приносит никому вреда, – заметил священник, рассеяно отпивая газировку. Скривился, с ужасом посмотрел на этикетку и отставил банку подальше.

– Любопытная версия, – сам Кроуфорд считал, что дело должно приносить выгоду. – Вы за вашу деятельность что-то получаете?

– Моральное удовлетворение, – откликнулась старушка и вытянула шарф перед собою, оценивая длину. – Достойная награда за хорошо проделанную работу, вы так не считаете?

Кроуфорд не считал, но с идеалистами предпочитал в дискуссии не вступать. Он бы на их месте...

– Дом всё даёт нам вовремя, – пастор по-прежнему гладил всхлипывающую девушку по плечу. – Здесь опаснее и реальнее сойти с ума от скуки и однообразия, чем умереть от голода и холода. Пирамида потребностей – слышали про такое? – немного трансформируется. Придумайте себе любимое дело, молодой человек.

– Прощайте.

Его любимое дело? Путать карты, производить двойственное впечатление, управлять умами и поступками, играть за себя...

– Прощайте, – звонко ответила старушка. – Помнится, мой внучатый племянник лет в пять говорил, что играть веселее вдвоем, чем с самим собою. Дети такие забавные, но счастливее взрослых, верно?

Кроуфорд, не прощаясь, закрыл за собой дверь.

 

~ * ~

 

Кроуфорд убедился, что в окне этой комнаты есть стекла, а двери можно закрыть с обеих сторон, что он тут же и сделал, заблокировав их сложной конструкцией из поломанных стульев и палок. Потом он устроил себе спальное место из валяющихся в углу тряпок, пропахших, к счастью, только пылью, обнаружил в ящике на диво крепкого комода бархатную диванную подушечку, обшитую бисером, и кинул туда, где будет изголовье. Напоследок он подошёл к окну, что стало своеобразным ритуалом перед сном. Если бы у Кроуфорда спросили, что он надеется там обнаружить, он бы отмахнулся, как от нелепой шутки. Зрелище напоминало о том, куда он попал, к чему следует приспосабливаться, ещё лучше, чем странные существа и пространные речи обитателей этого места. Когда не работают социальные законы, да и законы физики соблюдаются с трудом, волей-неволей примешь необходимость перестроиться.

Кроуфорд распахнул окно и сел на подоконник, свесив ноги наружу. Местные считали это дурной приметой. Будь на то их воля, они бы запечатали окна наглухо и забыли о них, и только дети, случайно отыскавшиеся в этом лабиринте, рассказывали бы друг другу жуткие истории о том, что есть такое место – снаружи.

Он болтал ногами и думал, что отсутствие привычки к курению сильно облегчает пребывание тут. Брать у местных их сомнительное зелье рука не поднималась, хотя недавно какой-то доброхот предлагал. Брэд предполагал, что в здешнем табаке может встретиться всё, вплоть до резины вперемешку с сушёными мышиными хвостами. Покопавшись в сумке, он вытащил два куска хлеба и бутылку воды. Поболтал – плескалось на самом донышке. Значит, скоро появится возможность обновить запасы. Место не давало жить спокойно, но и умереть, если ты двигался и искал, не позволяло. Кроуфорд откусил хлеба и начал медленно пережёвывать. Чёрствая горбушка хрустела на зубах, но плесени не чувствовалось, повезло.

Окна напротив показывали ежевечернее шоу. Этажом – условно, конечно – выше в одном окне кого-то потрошили прямо на подоконнике, периодически откусывая. В такие моменты хруст костей эхом отдавался от стен, и Кроуфорду казалось, что это у него на зубах дробятся чьи-то рёбра.

В комнате через окно танцевали несколько пар, точно никак не удавалось сосчитать. Если прислушаться в промежутке между треском, получалось расслышать счёт «раз-два-три» и мелодию вальса, кажется, Штрауса. Через несколько часов пары разойдутся, может, встретятся через пару дней, или через месяц, или вообще никогда, как и все местные.

Кроуфорд почти не вспоминал, что всё кругом может быть иллюзией, потехой нескольких телепатов. Какие телепаты могут быть так настойчивы и изощренны, изо дня в день показывать новое и новое, совершенно незнакомое, не вызывающее отклика? Это сложная, кропотливая работа, требовалось бы регулярное вмешательство. Или он попался безумцу? Кроме Шульдиха, азартно читавшего книги по психологии, сумасшедших телепатов не вспоминалось.

Раздался звон бьющегося стекла, и Кроуфорд отвлекся от размышлений. Ровно в окне напротив кто-то отчаянно дрался. Он прищурился – один против троих. Головой оборванца с банданой пробили стекло, повредив, кажется, сонную артерию, потому что по раме полилось красное, человек недолго подергался и стих. Тем временем в глубине комнаты отбивающийся гвоздил длинной палкой, похожей на трость, оставшихся двух противников. Дрался первый отменно, пусть и не без некоторой картинности, Кроуфорд засмотрелся. Очень скоро противники валялись на полу, третьего парень с тростью без церемоний вдернул за ноги внутрь. Судя по дальнейшему шевелению, он вытащил поверженных за дверь и забаррикадировался изнутри. Парень ещё немного походил, подвигал что-то на полу, но свою палку из рук старался не выпускать. Потом наклонился, видимо, что-то подбирая, а когда выпрямился и встал вполоборота, Кроуфорд чуть не подавился остатками хлеба.

Он знал этот профиль, и поворот головы, и манеру держаться. Сейчас, когда парень вытирал тряпкой трость – аккуратно, неторопливо – у него между бровей непременно залегала бритвенно тонкая складка. Это лицо всегда было очень выразительным, и Кроуфорду с первой встречи, с первого – слепого в обращенной к Такатори ненависти – взгляда, не приедалось любоваться им.

Он набрал побольше воздуха в лёгкие и крикнул:

– Фудзимия!

 

~ * ~

 

Желание выспаться и поесть не покидало его последние дни – то есть те периоды времени, которые он считал сутками. Чья фантазия породила это место, кто населил его вечно голодными, агрессивными существами и сумасшедшими людьми, которых непрерывно что-то гнало вперед?

Нельзя оставаться на одном месте дольше двух темных фаз ламп.

Нельзя встречаться большими группами.

Нельзя подолгу ходить с одним и тем же человеком, если только он не тот, кто должен быть твоим спутником, тогда порознь – беда, болезни, голод, преследование, смерть.

Он суммировал как законы те байки, что слышал от встречных, владеющих даром речи, записывал их карандашом в нелинованный блокнот, найденный в одной из груд хлама ещё в самой первой комнате, где он очнулся.

Жизнь в ритме бега выматывала, перспектива самоубийства только раз воскресла в мозгу, после чего думать было некогда: на него напал киборг в белом с бластером наперевес. Когда от него удалось убежать, Ая попробовал вспомнить, где ему попадался подобный тип, но память позорно капитулировала. Обитатели здания, которых он делил на мирных и преследователей, все упорно кого-то напоминали, недоузнавание свербело в висках, но задумываться было некогда, некогда, некогда. Лишь бы поесть и поспать. Помыться – грандиозная, несравненная удача. Хоть как-то общую антисанитарию уменьшал причудливый обычай местных выкидывать за окно продукты жизнедеятельности. Камни, бутылки, даже бумагу нельзя – это можно. «Это уже никому не нужно», – говорил степенный старец в серых одеждах, у которого Ая спал целых три ночи, темных фазы по-местному. Дед умел запалить без спичек и зажигалки костёр на бетонном полу, чудом не поджигая бороду, и знал уйму сказок, где добро побеждало зло после невероятных усилий и с огромными жертвами. Именно старик подарил ему трость из очень тяжелого, должно быть, эбенового дерева, попросив взамен металлическую бляшку-логотип со штанов Аи.

Он покрепче перехватил палку и, преодолев бегом лестницу, толкнул ближайшую дверь. Как и бывало в четырех случаях из пяти, на него напали. Отбиваясь от неумелых грабителей, вооруженных заточкой и пустой бутылкой, Ая мысленно поблагодарил старика и удвоил усилия. Драться троица училась по подворотням, то есть по коридорам, и обезвредить их оказалось несложно, только вот утомительно чертовски для человека, который третий цикл мечтает о сне. Наверное, поэтому одного из них он убил.

Ая вытащил труп из окна и подосадовал, что теперь из дыры будет сквозить. Зато тела можно выкинуть в коридор, тогда сам он никого не заинтересует этой ночью. Ая с нежностью посмотрел на засаленный, потертый матрас. Пусть глаза слипались, сначала следовало позаботиться о безопасности, пока никто не начал точить когти о дверь, размочаливая её в щепу.

Он выволок тела в коридор, двое живых слабо дышали, но Ая не подписывался быть гуманистом. Хлам в этой комнате годился на подпорки, в бетоне уже кто-то позаботился выбить углубления для упора, чем он с радостью и воспользовался. Ая подобрал с пола обрывок тряпки и принялся протирать трость. Черная, гладкая, смертоносная в его руках как и катана. Мягко накатывала сонливость, тело расслаблялось, адреналин схлынул.

Что-то знакомое коснулось слуха, как песня, в которой знаешь от силы пару строк.

Он прислушался, замер, посмотрел в окно.

– Фудзимия!

На подоконнике окна напротив сидел Кроуфорд и, надрывая глотку, звал его.

 

~ * ~

 

Всё-таки не глухой. Счастье-то какое. Распахнул окно, высунулся по пояс, чуть не вывалился.

– Кроуфорд?! – проорал как оглашенный, а на лице-то радость, интересно, у него самого такое же выражение?

– Угадал! – перебудят весь дом, и пусть, хуже не будет.

Кто бы мог подумать, что жалкая пара недель в этом месте сделает Фудзимию желаннейшим из собеседников.

Наверное, Шульдиху бы он просто шею свернул, без разговоров.

– Что ты тут делаешь? – замечательный вопрос, браво, Фудзимия, ты верх находчивости.

– Ужинаю! – он помахал хлебной коркой и понял, что собеседник алчно прикипел к ней глазами. – С тобой поделиться?

– Да! – нескромно, зато честно.

Ужасаясь самому себе, Кроуфорд слез с подоконника и отправился искать что-то, напоминающее верёвку и груз. Если к грузу примотать хлеб, то с насытившимся Фудзимией можно будет и поговорить.

Он споро оторвал несколько полос от пыльной тряпки, напоминающую размерами занавес небольшого концертного зала, и скрутил верёвку. К концу он привязал хлеб и полкирпича.

– Вот, – похвастался он Фудзимие.

Тот чуть опять не выпал из окна.

– Не выйдет, тут арбалет нужен. Ты не сможешь размахнуться как надо.

– В нормальном месте, может, и не смог бы, а тут другие свойства пространства, не только в самом доме, но и снаружи.

Кроуфорд осторожно спустил утяжеленный конец верёвки ниже и тут же услышал скрежет открываемых створок.

– Руки оторву, – громко пообещал он.

– Этот оторвёт, – подтвердил Фудзимия. – И вас же убедит потом, что так и было.

Окно захлопнули с негромким проклятьем.

– А теперь гляди, – сказал Кроуфорд и начал раскачивать веревку в плоскости стены.

И вместо того, чтобы колебаться в заданном направлении, она загибалась тем больше, чем сильнее раскачивал её Кроуфорд. Скоро она начала дугой огибать центральный трос, и ещё через несколько секунд её поймал Фудзимия.

– Круто, – оценил он. – У тебя было время изучить внешнее пространство? Я хотел, но, – он отвязал хлеб и вгрызся в него, – было некогда.

– Кто же так тебя занимал? – не понял Кроуфорд. – Здесь не сильно приставучая публика, насколько я знаю.

– Свояк свояка видит издалека, вот к тебе и не лезли, – предположил собеседник. – Спасибо, моя голодная смерть откладывается.

Кроуфорд смотрел на уплетающего сухую корку Фудзимию и ловил себя на том, что ему нисколько не жалко было для него еды, хотя сам он не перебирал харчами. Да и слышать его нравилось.

– У тебя есть версия, где мы? – спросил он.

– Никакой, – ответил Фудзимия, прожевав последний кусок. – Кроме той, что это всё – ненастоящее. Или не Земля. Оно не укладывается в физические законы, здесь всё построено на каких-то правилах игры, нарушение которых чревато наказанием.

Перекрикиваться они перестали, потому что глухая тишина, обыденная для этого места, совсем не препятствовала их разговору. Фудзимия тоже уселся на подоконнике, только боком, и Кроуфорд поймал отголосок сожаления, что он не видит, как свет и тень поделили его фигуру пополам.

– У них есть миф о каком-то главном, – поделился Кроуфорд, – который отмеряет срок пребывания здесь.

– Хозяин. Да, слышал, он как местный бог. Удивлён, что его не зовут Архитектором.

– Скорее, Строителем, – улыбнулся Кроуфорд. – Фудзимия?

– Да?

– Я рад тебя видеть.

– Аналогично, – ответил тут же, не задумываясь, и добавил: – Я хочу тебя найти. Здесь. И пусть этот дом похож на ленту Мёбиуса.

Улыбку сдержать не удалось.

– Тогда слушай. Можно попробовать, может, что-то получится. Надо идти друг другу навстречу, всё время держась одной стороны, – Кроуфорд попытался не выказывать оживление, плюнул, решив, что держать лицо не время и не место. – И обязательно идти вдоль стены, где окна. Мы можем не видеть друг друга, или видеть всё время одинаково, или начнем слышать через стену.

– Как в лабиринте? – умный, сообразительный Фудзимия тут же ухватил суть.

– Именно! Тогда мы однажды встретимся.

– Вы обязательно встретитесь, – раздался голос со стороны стены Кроуфорда, внизу по диагонали.

Фудзимия посмотрел в ту сторону и приветливо помахал рукой.

– Здравствуйте, – невидимый для Кроуфорда человек был ему приятен. – Не ожидал вас ещё раз увидеть.

– Да, вероятность была крайне низка, – раздался другой голос с той же стороны.

– Если очень хотеть, то всё получится! – убеждённо сказал первый голос.

– Разумеется, – в спокойном втором отчетливо слышалась добродушная ирония. – Мистер Кроуфорд, вы разработали очень хороший способ сообщения между стенами.

– Спасибо, – отозвался он. – Дело в том, что мне настоятельно не рекомендовали кидать вниз камни.

– Но ты продолжил их кидать? – не мог не спросить Фудзимия.

– Само собой, – ответил Кроуфорд с достоинством. – И пришёл, как видишь, к полезному с практической точки зрения результату.

– Я же говорил, что не обязательно продумывать целесообразность каждого действия? – засмеялся внизу первый.

– Говорил, – ровно ответил второй и добавил с легким флером тоски: – Было бы полезно исследовать направление потока элементарных частиц. Но для этого нужен излучатель и детектор.

– Которых у нас нет, и даже если ты соберешь их на коленке, у нас некому ловить излучатель на противоположной стороне, – отрубил первый.

– Но я мог бы пойти…

– И не думай! Фудзимия, до встречи! Кроуфорд, может, ещё услышимся! – первый захлопнул окно, и звуки их спора со вторым пропали.

Фудзимия помахал им на прощание и улыбнулся.

– Забавные ребята.

– Чем они занимаются? – для обычных местных разговор был очень необычен.

– Строят план дома, – Фудзимия весело фыркнул на его удивление. – Они ученые. Тот, кто хотел куда-то идти с излучателем – совсем фанат научного познания, другой тоже любопытный, но ему хватает здравого смысла удерживать приятеля от совсем уж безумных исследовательских методов.

– Неужели они не хотят отыскать выход? – Кроуфорд подтянул под себя ноги и устроился поудобнее.

– Нет, – Фудзимия склонил голову и стал похож на любопытную непуганную птицу. – Те, кто ходит по двое, редко ищут выход. Кроуфорд? – голос зазвучал звонче и тревожнее.

– Что? – отозвался он.

– Вдруг, если мы найдём друг друга, нам не захочется выходить? – и сгорбился, обхватив руками колени; он никогда не позволял себя видеть таким.

Кроуфорд видел несколько лет назад, когда Ая оплакивал женщину, что умерла на его руках.

– Вряд ли.

Не выходить. Блуждать по дому, встречать других, так же потерявшихся в пространстве, затерявшихся в своем представлении об этой реальности.

– Фудзимия, – проговорил он фамилию, будто перебрал звонкие каменные чётки, – предсмертного бреда на двоих не бывает. Коллективные галлюцинации – нонсенс, как утверждает психиатрия. Это работа телепата, уверяю тебя.

– Шульдиха?

– Его или ещё кого-то. Вряд ли одного, эта иллюзия слишком сложна, нас погрузили в очень тщательно проработанную грёзу.

– Стоп. Погоди, – Фудзимия выставил вперед ладонь. – Я... мне надо уложить в голове факт, что ты – реален, а не часть общего бреда. То есть часть, но являющаяся самостоятельной действующей единицей.

– Что я не отсюда, как и ты, – подсказал Кроуфорд. – Давай, как я, примиряйся с фактом в ходе беседы.

– Я постараюсь, – пообещал Фудзимия. – У тебя есть версии, кому мы с тобой так насолили, чтобы нас стоило упечь сюда? Какие у нас есть общие враги? Или одного посадили за компанию с другим?

– Телепаты любят позабавиться, – пожал плечами Кроуфорд. – Характер у большинства лёгкий, но противный, вот как у Шульдиха. Но он навряд ли замешан, знает, что после подобных фокусов я с ним не захочу вести общих дел. Если, разумеется, у него не было логичной причины для такого ненужного поступка.

– Может, ты у него кого-то отбил? – тут же выдал дикую версию Фудзимия.

Странный у него был круг общения последнее время. Не сериалы же он смотрел?

– Нет, не припомню, – открестился Кроуфорд. – Ни мужчин, ни женщин, ни фиолетовых крокодилов.

– О, на месте последних я бы огорчился, – сказал Фудзимия тихо, но не настолько, чтобы Кроуфорд не расслышал.

Переспрашивать, впрочем, тоже не стал.

– Как можно выйти из этой иллюзии? – спросил Фудзимия громко. – Усилием воли?

– Да, но нужно знать, куда прикладывать усилие. Иногда нужно выполнить некое условие, найти ключ, изменить жизненную позицию, придти к неким выводам или что-то узнать. Как видишь, возможностей уйма, времени хватит на всё.

– Времени да, но хватит ли нас? – справедливо усомнился Фудзимия. – Как соотносится течение времени в реальности и в иллюзии?

Насколько сильно он ждал ответа, настолько Кроуфорду не хотелось отвечать.

– Всегда по-разному. Это исключительно каприз заигравшегося телепата.

– Рип ван Винкль, – покивал Фудзимия.

– Что? – очень знакомое имя, не здесь ли он слышал его?

– Человек, проспавший двадцать лет. Когда он вернулся в свою деревню, его никто не узнал.

– Кто ночь танцевал в кругу фей, возвратится в мир людей молодым спустя сотню лет, – поддакнул Кроуфорд. – Нам бы сказки с тобой рассказывать.

– Здесь это умение может пригодиться, как мне повезло убедиться, – отозвался Фудзимия.

– Расскажи, – жадно попросил Кроуфорд.

– Хорошо, – Фудзимия зевнул, но согласился и перешел на повествовательный тон. – Сейчас история кажется скорее анекдотической. Здесь, как ты, полагаю, убедился, есть не только люди и твари, – он вслепую ткнул пальцем в сторону окна, где опять кого-то грызли, – но и человекоподобные мутанты. Если люди и монстры понятны, то мутанты периодически жаждут странного. На второй день моего пребывания здесь я, потеряв бдительность, пытался на вкус и нюх определить съедобность грибов, которые мне предложили в обмен на розовую рамку для фотографий, которую я выкопал на месте первой ночёвки. Тогда-то меня и поймали. Выглядело оно как мужчина двух с половиной метров с птичьей головой, но говорило притом вполне по-человечески, глубоким басом. Одет, как египтяне из учебника истории: что-то наподобие юбки вокруг пояса, на груди широкое ожерелье, от самого пахнет как от лавки благовоний.

– А какой именно птицы была голова? – полюбопытствовал Кроуфорд.

– Прости, в орнитологии не силен, равно как и в древнеегипетском пантеоне, в Академии Коа историю Древнего Мира я не преподавал, – развел Фудзимия руками.

Кроуфорд в школе зачитывался мифами Древнего Египта и Средиземноморья, поэтому предпочёл промолчать.

– Тип, с которым я менялся, чуть не выскочил в окно от ужаса, но его проигнорировали, как и ещё парочку пришедших в комнату обмена. Птицечеловек ткнул в меня пальцем и заявил, что я буду его на следующие три дня.

– То есть им тоже нельзя подолгу быть с одним и тем же существом?

– Именно. На то и был дальнейший расчет, когда мои попытки вырваться ни к чему не привели – он их просто не замечал. Цель этого мутанта оказалась банальна до изумления: он увидел меня и возжаждал любовных утех.

Фудзимия сделал паузу с самым глумливым выражением лица. Кроуфорд мужественно проглотил комментарий “я его понимаю” и, не рискуя открывать рот, сделал поощряющее движение рукой.

– Пока он волок меня в своё временное убежище, я размышлял, насколько грядущее познакомит меня с термином “зоофилия” и как бы остаться знакомым с ним лишь теоретически.

– Он тебе не понравился? – невинно изумился Кроуфорд.

– Совершенно, – тонко улыбнулся Фудзимия. – Внешний вид ниже головы был превосходен, но ничтожный срок знакомства, а особенно габариты с учётом пропорционального телосложения, – он, словно извиняясь, развел руками, – я оказался более консервативен, чем полагал.

– Тебя можно понять, – заметил Кроуфорд и, не сдержавшись, добавил: – Впрочем, как и его.

Фудзимия заинтересованно хмыкнул и продолжил:

– На полу его комнаты лежали циновки – где только достал? – подоконник весь занят статуэтками таких же мутантов как он сам. Первым в линейке стоял тип с собачьей головой.

– Шакальей. Анубис, предводитель мертвых, – поправил Кроуфорд.

– Да, он. Птицемутант разматывал свою юбку и смотрел на меня, я разглядывал статуэтки, а потом ляпнул: “Серый волк есть, а где Красная Шапочка?” Этот любвеобильный господин только клювом щёлкнул от неожиданности. Сгрёб меня в охапку, усадил перед собой и спросил, что я имею в виду. Знай, Кроуфорд, братья Гримм перевернулись в гробу не раз, пока я пересказывал ему эту сказку.

– Что же ты рассказал?

– У девочки была непростая жизнь. На самом деле она была богатой наследницей королевского эльфийского рода, вместо матери её воспитывала злая колдунья, но не смогла погубить, поэтому послала в лес к другой злой колдунье. По лесу бегал заколдованный принц, то есть волк, обуреваемый жаждой крови. Но магическая светлая сущность девочки облагораживала всё подряд на расстоянии радиусом десять метров, поэтому волк не избежал принудительной реморализации. Так как черное колдовство было очень сильным, он заработал раздвоение личности с частичным восстановлением памяти. Он вспомнил, что проклятие надо снимать с помощью невинной девы, под эту категорию Шапочка подходила, но загвоздка была в том, что нужно с неё получить: поцелуй истинной любви или четыре литра крови, чтобы в ней выкупаться. С кровью было проще, но поцелуй, если она не подействует, получить бы уже не удалось.

Кроуфорд подпер щёку ладонью и только головой качал, слушая новую версию старой сказки. Чувырло в окне тоже перестало грызть вторую за ночь жертву – так увлеклось рассказом Фудзимии.

– А что получить поцелуй можно и с другой девицы, он не догадался? – всё-таки не выдержал Кроуфорд.

– Нет, – Фудзимия посмотрел укоризненно, – это был неумный волк, как положено сказочному принцу, позволившему себя заколдовать. Наверное, он был ещё и третьим, младшеньким.

– Какая досада!

– Законы жанра, ничего не поделаешь, – пожал плечами Фудзимия. – Но в корзинке Шапочки были пирожки! Это были особые пирожки, съев которые, старая-старая ведьма обрела бы вторую молодость. Волк чуял запах пирожков, и тот манил его не хуже запаха девочки. Страшный зверь увивался вокруг неё, а та, ничего не подозревая, шла к ненастоящей бабушке, которая собиралась выпить её кровь, помолодев, так как была к тому же и вампиром. Посередине пути к Шапочке присоединился мужчина, назвавшийся охотником, и навязался ей в провожатые. Так как реморализатор действовал на полную катушку, он действительно проводил её до дома бабушки. Девочка вошла в дом, за ней прокрался волк, и охотник не стал ему препятствовать.

После театральной паузы Фудзимия продолжил:

– Бабушка была старая, сгорбленная и седая. Но она съела первый пирожок, и волосы её почернели, второй – и распрямилась её спина, стала ровнее сосны, третий – и к ней вернулась сила. Захохотав нечеловечески, так, что содрогнулся дом, она протянула руки с длинными острыми когтями к Шапочке. Испугалась Шапочка, закричала, даже волк испугался ведьмы, спрятался за Шапочку и заскулил как щенок. Но не тут-то было! Охотник оказался ведьмаком! Он пронзил грудь ведьмы осиновым колом, и кровь ручьем пролилась на серого волка! А так как ведьма никогда не интересовалась мужчинами и фактически стала молодой, её кровь стала кровью невинной девы и сняла заклятье с волка. Красная Шапочка стала ученицей охотника, а малахольный волк вернулся домой и только каждое полнолуние выл по ночам, скучая по лесу. Мутанту я рассказывал с подробностями и диалогами. На этом всё.

Когда Фудзимия сказал “всё”, повисла тишина, которая через секунду осыпалась аплодисментами. Хлопали со всех четырех сторон, даже оттуда, где получасом ранее кого-то били или ели. Кричали “браво”, “бис”, “обалдеть” и “ну и здоров ты гнать, парень!”. Улыбаясь, Кроуфорд хлопал вместе с обитателями дома.

– Спасибо за внимание, – растерянно сказал Фудзимия и склонил голову в поклоне. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – он помедлил, но закончил так, как хотелось: – Ая.

– До завтра, Брэд! – тотчас отозвался тот.

Они слезли с подоконников и канули в темноте комнат. Вскоре смолк и людской гомон, лампы стали светить совсем тускло, и чудище в окне вернулось к недоеденным костям.

 

~ * ~

 

В дверь постучались с ноги, потом позвонили. Утомленный двумя сутками бдения над коматозными телами Шульдих, зевая, открыл дверь и приветливо улыбнулся Кэну и незнакомому блондину, стоявшему за его спиной.

– Привет, – не дожидаясь приглашения, Хидака вошел в квартиру. – Это Хлоэ. Хлоэ, это Шульдих.

Представленные друг другу коротко кивнули.

– Куда вы дели Аю? – спросил Кэн, уверенно наступая на Шульдиха.

Тем временем Хлоэ обнаружил в прихожей ботинки и плащ напарника.

– Они его убили, – сделал он молниеносный вывод.

– А смысл? – полюбопытствовал Шульдих. – Живой же полезнее. И вообще, может, он ушёл босиком?

– И без плаща. Под дождь, – кивнул Кэн, не выказывая ни капли доверия. – Куда вы его дели?

Шульдих скривился и толкнул локтем дверь в кабинет Кроуфорда.

– Прошу!

Фудзимиевы коллеги рванули было внутрь, но замерли на пороге. Посередине кабинета, между столом и стеной, рядышком лежали Ая и Кроуфорд. Неподвижные, с закрытыми глазами и очень ровно – Шульдих намучился, укладывая.

– Живые они, живые, – невесело хохотнул он. – У них что-то вроде глубокого сна.

– Красиво смотрятся, – протянул Хлоэ. – Картинно.

Не обладающий столь развитым эстетическим чувством Кэн развернулся на пятках вплотную к Шульдиху.

– Что ты с ними сделал? – уверенно спросил он.

Шульдиху отчаянно захотелось прикрыться трудами по психоанализу, но здоровый том остался на кухне. Тогда он вспомнил, что может отвести глаза кому угодно и смыться.

Потом Кроуфорд придет в себя и достанет его из-под земли. Возможно, выкопает, не побрезгует. И Фудзимия ему поможет.

– Маленький эксперимент. Не смертельный и безопасный для здоровья, – ответил Шульдих, безмятежно глядя над плечом Кэна в окно.

Хидака покачал головой и с видимым усилием удержал при себе многочисленные комментарии.

Хлоэ бесшумно прошел мимо них и присел возле тел.

– Давно они так?

– Третьи сутки пошли, – признался Шульдих.

– Ты у них спрашивал позволения на опыты? – безнадёжно поинтересовался Кэн.

– Полагаю, опустил несущественное для чистоты эксперимента, – Хлоэ пощупал пульс на шее Аи, потом Кроуфорда. – Ты их можешь разбудить?

– Теоретически – да, – кивнул Шульдих, – но последствия могут быть негативными.

– А конкретнее? – Хлоэ обошел стол и уселся в кресло Кроуфорда.

– С ума сойдут. Не смогут воспринимать себя как отдельного человека.

Кэн охнул и резко встрепал свою шевелюру.

– Сами они в себя могут придти?

– Теоретически – должны, – Шульдих развел руками.

– Теоретик несчастный! – рявкнул Кэн. – Нахрена ты это с ними сделал? И что именно?!

Шульдих перешагнул через тела и подошел к окну. Под ноги попалась бусина из порванных недавно четок, которую Кроуфорд не заметил, собирая другие.

– Они очень много времени тратили на споры. Причем фактически – на пустом месте, так как мнения у них на самом деле совпадали. Есть метод позволить людям услышать друг друга, нам про него в школе рассказывали. Я решил им воспользоваться. Не предполагал, что дойдет до крайностей.

Лица Аи и Брэда были безмятежны, словно они смотрели приятные лёгкие сны. Вздымалась грудь от мерного дыхания; они касались друг друга тыльными сторонами ладоней.

– Ая! – гаркнул Кэн.

Дёрнулись Шульдих с Хлоэ, названный даже не шевельнулся. Хидака медленно подошёл к столу и сел на угол.

– Что делать-то? – тоскливо спросил он.

– Ждать, – других вариантов у Шульдиха не было. – Ещё пару дней – и ставить капельницы. Сиделку нанимать.

– Михироги будет в восторге. Криптон тоже, – Кэн посмотрел на Шульдиха с отвращением. – Не трогал бы ты их. Ещё тогда, когда вы второй раз прилетели в Японию, их друг на друга перемкнуло.

Шульдих просмотрел на тела под ногами с недоверием.

– Ты хочешь сказать, что они… – он неопределенно пошевелил пальцами.

– Я не знаю, что там они делали или говорили, – Кэн отмахнулся в раздражении. – Но видел, с каким лицом Ая возвращался после деловых встреч с Кроуфордом. И напарника твоего видел пару раз. Бывает, что между людьми возникает такая связь, которая цепляет потом всю жизнь, и что бы ни произошло, ты будешь то вспоминать этого человека, то сталкиваться с ним. Думаю, они плохо попрощались тогда, после Мейфу. Если вообще успели.

Кэн, во время тирады ожесточенно жестикулировавший, устало оперся о стол.

– И теперь они не понимают, что друг с другом делать? – криво улыбнулся Шульдих. – Кроуфорд на меня плохо влияет, я совсем перестал разбираться в людях. Ладно, разбудить мы их все равно не можем, а убивать меня я позволю только Кроуфорду, не вам.

– И что ты предлагаешь? – Хлоэ посмотрел на Шульдиха с отвращением.

Тот пожал плечами и расплылся в улыбке:

– Может, чаю?

 

~ * ~

 

С ярким светом, как с восходом солнца, ночные помыслы и намерения подверглись тщательному разбору. Ая специально не подходил к окну, даже когда проглотил сухую корку, найденную утром на покосившейся тумбочке в углу. Тот, с кем он разговаривал ночью – это Кроуфорд? точно? – не заставил себя ждать.

– Фудзимия! – с таким голосом полками командовать, а не в будущее заглядывать или тайные общества разгонять.

Он поднялся с матраса и встал так, чтобы видеть собеседника.

– Мы с тобой вчера неверно рассмотрели ситуацию, – сообщил Кроуфорд.

Выглядел он собраннее и отстраненнее, чем накануне. Даже побриться умудрился, модник в линялой куртке.

– И поторопились с планом дальнейших действий, – продолжил за него Ая. – Нам не нужно идти друг к другу.

В двери комнаты заскреблись, потом заколотили так, что выбить станет делом пары минут. Ая привык ходить с тростью не хуже английского денди конца девятнадцатого века, за оружием отлучаться не придется.

– Нам надо отыскать того, кого считают здесь богом. Полагаю, это и есть наша задача. Когда один из нас его найдет, сможет попросить не только за себя, но и за другого.

Ае хотелось спросить, что произойдет, если теория Кроуфорда неверна – непротиворечивая из-за недостатка данных теория.

– Договорились, – сказал он и отвернулся, встречая противника.

 

~ * ~

 

Ая вязнул в тишине. Они с Кроуфордом разошлись где-то двое здешних суток назад, и нахлынувшая пустота вокруг толкала к мысли, что тот ему причудился. Помутнению в голове донельзя способствовала обстановка: здание унифицировалось. Комнаты повторяли друг друга, белые, со стальными дверьми и стеклопакетами. Пол, стены – белый кафель, потолок чист до голубизны. И чередовались на дверях знаки карточных мастей, без цвета, только контуры. Ни души, ни шага, ни звука – первым порывом Аи был восторг, затем – тревога. Звериная, хищническая, она зудела в мозгу и вынуждала бдеть, ежеминутно ожидать нападения.

Ая знал, что не умеет привыкать к покою, только ожидать его окончания, и сторожко прислушивался, встречая беззвучие, пока не понял, что даже его шаги начали звучать тише. Инстинктивным ужасом накатило подозрение, что он глохнет, что некая сила, поместившая его сюда, решила подобным образом свести его с ума. Зачем? Как знать, может, и из пустой забавы. Облеченные большим могуществом, но убогой фантазией часто развлекаются за счёт слабых.

Он устроился на хирургически чистом полу комнаты, на двери которой висел червовый туз и вытащил из наплечной сумки бутылку воды и черствый кусок батона. Ел, не слыша хруста разгрызаемого хлеба, пил, не слыша ни бульканья, ни собственных глотков. Он уже кричал, хлопал в ладоши, бил стекла, опять кричал – и зажимал уши руками, потому что не получал ни звука, ни шороха в ответ.

Ая оперся лопатками о стену и выдохнул. Его выдуманная самодостаточность куда-то испарилась, вспугнутая не то безлюдьем, не то тишиной. Ая отчаянно хотел вернуться к нормальному окружению.

– Кроуфорд, а чего ты больше всего боишься? Я думаю, слепоты.

Слова звучали в голове, губы шевелились, произнося их, воздух вылетал изо рта. И бездонное безмолвие повсюду, которое не принимало речи.

– У меня был близорукий одноклассник, который с каждым годом видел все хуже, так он говорил, что боится темноты. Но не потому, что ждёт появления чудовищ из неё, а потому что однажды темнота может остаться, – он закрыл глаза. – Я даже не знаю, насколько ты близорукий. Надо будет спросить. Почему я так мало знаю о тебе?

Ая знал, что, вопреки расхожему мнению, как раз разговор с собой может уберечь от галлюцинаций и сохранить рассудок. Если монолог заменить псевдодиалогом, результат навряд ли станет хуже.

– Ты уже нашел хозяина дома? Выбрался? Насколько я тебя знаю, ты сдержишь слово, я тоже выйду отсюда, только вот успею проклясть тебя по дороге полторы тысячи раз. Или ты сам за мной придёшь?

Зачем было разделяться? Вместе они смогли бы достичь большего, вдруг бы удалось, как это здесь называют, ходить вместе? Закрывать глаза надолго было страшно – накатывала тошнотная, неконтролируемая паника, что не услышит, не успеет отреагировать на угрозу – но он жмурился нарочно, чтобы стало поменьше белого. Тут же накрывало воспоминаниями – чёткими, как наведёнными извне, с цветами, запахами и звуками, роскошным многообразием звуков – о том, как они с Кроуфордом сидели и загодя, по минутам синхронизируясь с его нечёткими, мутными видениями, разрабатывали план действий против Эпитафии. Как он отмахивался от периодических версий куда и зачем, по мнению напарников, может уходить Ая, никому не объясняя своих отлучек. Два умных человека всегда могут договориться – но не объяснять же это команде. Как и то, что с таким человеком не захочется прекращать общаться.

Разделились, разошлись, хотя знали, практикой доказали, что их совместная деятельность эффективна. Чем же они руководствовались, принимая это решение, причём оба?

У Аи не получалось вспомнить.

Накатывала сонливость, стоило озаботиться спальным местом и обезопасить его по возможности, пока его не разморило здесь же. Ая зевнул, открыл глаза и, оглядевшись, убедился, что в этих голых стенах не найти ничего, чем получилось бы блокировать дверь, а тратить трость, единственное стоящее оружие, как упор – глупо. Предстояла долгая, нудная ходьба из комнаты в комнату, пока где-нибудь ему не попадутся подходящие палки или доски, да хотя бы остатки мебели, чтобы подпереть двери.

– Если бы мы нашли друг друга, можно было бы спать по очереди. Но раздельный поиск эффективнее, конечно.

Быстрее, проще, лучше – сколько дней уже он шёл по зданию, руководствуясь этими соображениями? Вместо каких-то результатов он бродит и глохнет в омерзительной белизне. На следующей двери не было никаких знаков, сплошная белая поверхность, которую до дрожи хотелось чем-нибудь запачкать, пусть даже собственной кровью.

Подавив порыв, Ая вошёл в комнату. Круша тишину, дверь за его спиной оглушительно скрипнула и захлопнулась, и громовой глубокий голос проговорил:

– Здравствуй, долгожданный гость. Я жду твоих вопросов.

Ая плотно прижал ладони к ушам, неверяще глядя на говорившее существо.

 

~ * ~

 

Сначала Кроуфорд думал, что погасли все лампы, и внутри, и снаружи. Проснувшись на второй день после последнего разговора с Фудзимией, он открыл глаза и увидел кромешную темноту. Ни просвета, ни лучика. Старый, идущий с детства, страх слепоты накатил тут же, выбил из груди воздух, не оставив ничего крику. Кроуфорд стиснул кулаки, чтобы почувствовать впивающиеся в ладони ногти, и боль немного отвлекла, позволяя начать дышать, сперва рвано, потом ровнее и глубже.

Может, это очередная игра здания? Кроуфорд перед сном видел валяющиеся по комнате обрезки чугунных труб. Встал, нащупал, поднял, также ощупью добрался до стены, размахнулся – и ударил что было сил.

Ни единой искры в темноте.

В последней надежде он добрался до рваного, побитого молью шерстяного пледа, которым укрывался ночью, и потер его.

Статическое электричество треснуло, но внешне никак не проявилось.

Слепота, слабость и пустота. Ходить, не отлипая от стены, представляя собой прекрасную добычу всем существам, рыскающим по зданию. Если его тело найдет давешняя старушка с вязанием или священник, они будут искать убийцу?

Медленно, неловко, презирая собственный страх, но не умея забыть его, Кроуфорд пошёл вперед. Каждый звук казался угрозой, каждое препятствие – засадой. От напряжения сводило шею и плечи, скоро невыносимо разболелась голова.

Он шёл, пока мог переставлять ноги, игнорируя голод. О цели не задумывался, забыл про договоренность с Фудзимией кого-то искать и больше всего хотел никого не встретить по пути – здание пошло навстречу его пожеланию.

Когда Кроуфорд без сил осел на пол, понимая, что пора поесть, если не хочет свалиться в голодный обморок, он начал слышать звуки дома. Здание гудело, низко и глухо, словно пело колыбельную, диковатую, нелепую, но убаюкивающую. Спать здесь было негде, да и дверей не было, и, поев, Кроуфорд побрел дальше, искать место, где хотя бы получилось загородить проход.

Анфилада не заканчивалась. Из комнаты в комнату, от проёма к проёму, из темноты в темноту Кроуфорд слушал звуки дома, своего дыхания и эхо шагов. В какой-то комнате – он сбился со счета – он подобрал швабру и оторвал от неё палку. Кроуфорд обстукивал дорогу впереди, думая с равнодушной иронией, что её следовало бы покрасить в белый. Швабра оказалась последней находкой, дальше комнаты были пусты и гулки, без дверей, без обычного хлама, без людей – и последнему Кроуфорд был, скорее, рад.

Наконец, палка наткнулась на дверь. Кроуфорд нащупал ручку, легко потянул на себя и вошёл. Дверь глухо хлопнула за спиной, и Кроуфорд охнул, упал на колени и зажмурился – настолько ярким оказался свет, ударивший по глазам.

– Здравствуй. У тебя есть вопросы?

 

~ * ~

 

Существо оказалось сфинксом, вросшим в стену по пояс, но огромным, с лапами полуметровой толщины и соответствующими зубами и когтями. Сфинкс смотрела влажными миндалевидными глазами, вертикальный зрачок пульсировал в такт дыханию, а она улыбалась.

– Я жду твоих вопросов, – повторила она.

– Разве не ты сама задаешь вопросы?

– Так бывает, если до меня доходит один. Сейчас вас двое, и я выступлю посредником в вашем состязании. Каждый задаст по вопросу, победителю я позволю продолжить путь.

– А проигравшему?

Вместо ответа она сладко зевнула, показывая белоснежные клыки.

– У вас есть шанс на ничью. Только не подыгрывайте друг другу, – предупредила она.

– Как мы сможем?

– Бывали случаи. Те, кто ходит по дому вдвоем, способны сговориться, – пожаловалась она.

– Я один.

– Твой первый вопрос?

– Куда доберется улитка, если будет ползти тихо-тихо?

– Замечательный вопрос, – одобрила она. – У тебя спрашивают, что исчезает сразу же, как только о его существовании будет упомянуто.

 

~ * ~

 

– Какой дикий способ убить время. У меня нет привычки опаздывать, – Кроуфорд присел рядом на скамейку и бесцеремонно вынул книгу у него из рук. – Хайдеггер, “Бытие и время”? Ая, не перестаю восхищаться широтой твоих интересов.

– Это я пришёл раньше, – Фудзимия вернул себе книгу. – Если ты считал, что культура для японцев замкнута в себе и ограничивается хокку...

– Ползи, улитка, по склону Фудзи? Нет, у вас ещё занятный театр, – Кроуфорд посерьезнел. – Кстати, что за спектакль вы разыгрываете в той школе? Может быть много ненужных жертв.

– Давай не будем вычислять, какое число считается в нашем случае приемлемым! Кроуфорд, нам нужно понять следующее...

 

~ * ~

 

– Твой ответ? – сфинкс длинно выдохнул, и из его ноздрей вырвались клубы густого дыма.

– На вершину Фудзи доберется улитка, – вздохнул Ая.

– Небытие исчезает, стоит его упомянуть, – осторожно произнёс Кроуфорд.

– Правильно!

Хлопнула ещё раз дверь, дым выдуло сквозняком.

– Я могу идти дальше?

– Думаю, можешь, Кроуфорд, – донеслось насмешливое из-за стены.

– Фудзимия? Ну и загадки ты задаешь.

– Ты же отгадал. Я рад.

– Взаимно. Ты что-нибудь узнал о Хозяине?

– Нет, – Ая замялся. – Когда мы разошлись, настали не очень удачные дни.

– Мягко говоря, – согласился Кроуфорд.

Каждый подумал, что пройти бок о бок стоит как можно дольше.

 

~ * ~

 

Встречи с другими людьми не закончились, но перестали представлять интерес. Когда Ая дошел до очередной комнаты обмена, где предлагали миллиметровую леску, бумажные зонты всех цветов радуги и размера, маринованные грибы в пластиковой банке и сачок для ловли бабочек, он первым делом постучал в стену напротив окна.

– Что? – отозвался Кроуфорд.

– Ты грибы любишь?

Менщики начали переглядываться.

– Люблю. Особенно шампиньоны.

Ая прищурился на мешанину в банке.

– Это опята, смирись.

– Уже смирился. Когда выберемся отсюда, предлагаю поужинать вместе. Мясо, свежие овощи и никаких сухарей.

Ая улыбнулся гастрономической мечтательности Кроуфорда.

– Если это свидание, настаиваю на отсутствии свечей.

– Уговорил, только электричество.

Владелец грибов неуверенно разглядывал своё имущество. Похоже, он относился к той категории местных, что слышала только одного участника диалога: и Ае, и Кроуфорду уже не раз предлагали подлечить мозги.

Ая, прислонив к стене неизменную трость, копался в сумке.

– Вот! – он вытащил крестовую отвертку. – Прекрасная вещь, может применяться как в созидательных, так и в оборонительных целях.

Он продемонстрировал инструмент почтенной публике.

– Фудзимия, так можно сказать о любом предмете, – немедленно заметил Кроуфорд.

Люди в комнате посмотрели на стену с неприязнью. Уже не первый раз голос из-за стены воспринимался встречными как что-то неприличное, что Аю невероятно развлекало, хоть он этого и не показывал.

– Как же, по-твоему, можно использовать в созидательных целях пулемет? – Ая вручил отвертку обладателю грибов, забрал себе банку и начал присматриваться к леске.

– Берешь группу людей, которые не хотят работать. Пулемет в твоих руках сумеет их переубедить.

При ближнем рассмотрении леска оказалась изгрызена и местами растянута и не годилась ни на что, кроме декоративной обвязки – похожую идею Хлоэ вычитал в каком-то журнале и делился потом со всеми, кто не успевал избежать его энтузиазма.

– Неужели ты сторонник теории, что людям не нужна свобода? – преувеличенно удивился Фудзимия.

Высокий сумрачный старик, прохромав из угла, протянул Ае компас в загорелой руке. Лицо его полностью скрывала широкополая шляпа, только глаза блестели в тени. То есть один глаз. Над головой старика, под самым потолком, кружили три птицы: неестественно огромный сизый голубь и два ворона.

– Убери одного, – голос у старика оказался красивый, глубокий. – У меня только два плеча.

Фудзимия хотел сказать, что компас ему не нужен, что он пригодится тем, кто верит в наличие системы в доме. Курлыкнул голубь у потолка, шарахнулись вороны, и старик вжал голову в плечи, мигом теряя внушительность.

– Голубь или ворон, Кроуфорд?

– Ворон.

– Хорошо.

Перехватив трость вниз набалдашником, Ая жестом отстранил старика. Птицы выровнялись и опять летали широким, с метр диаметром, кругом, будто нанизанные на невидимые спицы – так механически они махали крыльями. Живые, злые глаза воронов и мутные, словно затянутые смертной пленкой – голубя. На выдохе Ая сшиб его вниз, и две оставшиеся птицы тут же опустились старику на плечи, оглушительно каркнув. Хрупнул, ломаясь, череп под сапогом старика, который выпрямился и как-то вырос. Громада его фигуры, закутанной в плащ, заполнила комнату ощущением присутствия, тяжкого взгляда, настигающего в любой точке.

– Благодарю, – сказал старик негромко, но так, что гулко отозвались оконные стекла. – Это твоё. Он укажет путь туда, где исполнится твоё главное желание.

Компас, оказывается, был на цепочке – цепи, с сантиметровыми звеньями – старик повесил его Ае на шею с торжественной медлительностью, после чего удалился, прихрамывая. Взял прислоненную к стене длинную палку, оказавшуюся копьём, и неслышно канул в дверной проём.

– Кроуфорд, – рассеянно окликнул Ая, разглядывая компас. – Мне дали компас за птицеубийство.

– Можешь отправляться в плавание, – предложил тот. – Какая-то особенная была птица?

– Нет, голубь как голубь, здоровенный, правда, как ворон, – Ая положил компас на ладонь, стрелка тут же завертелась, потом уменьшила амплитуду колебаний, словно принюхиваясь, и остановилась.

– Так это тебе он укажет, куда надо идти за желанием? Сходишь?

– Да, – стрелка направляла к выходу из комнаты. – В окно он прыгать пока не предлагает. Идём, Кроуфорд.

Ая вышел из комнаты, не интересуясь другими возможностями обменяться.

– Фудзимия, признайся, ты тоже опасаешься, что у тебя выработается привычка говорить с невидимым собеседником.

– Я буду звонить тебе по телефону. По чётным. А по нечётным – ты мне. Или рациями обзаведемся.

– Лучше всего – телепатическая связь, – тоном рекламного агента сказал Кроуфорд.

Сказать, что всё зло от телепатов, Ая не успел: из дыры в потолке на него спрыгнуло суставчатое, насекомообразное существо с огромными челюстями. Даже сгорбленная, тварь была метров трех высотой и передвигалась невероятно быстро. Аю спас чистой воды автоматизм, заставивший выставить перед собой трость. Зубы тут же сомкнулись на дереве, но не оставили и царапины. Чудище тянуло к Ае членистые лапы, нацелившись на компас. Попытки упереться покрепче в пол привели к тому, что тварь протащила его назад по коридору добрых три метра.

– На тебя напали? – голос Кроуфорда прозвучал отрывисто, беспокойно. – Пытаются отобрать?

– Да! – рявкнул Ая.

– Так. Думаю, я понял закономерность появления угроз. Это наше воображение.

– Кроуфорд! – прорычал Ая. – Я себе не враг представлять такое!

– Нет, оно должно перекрёстно работать. Всплывает в голове одного и воплощается в непосредственном контакте с другим.

– Тогда быстро представляй цветочки! – с натугой процедил Ая. – Одуванчики!

Тварь по неясным причинам споткнулась на ровном месте, пошатнулась и выпустила трость из пасти. Ая тут же рванул её на себя, чтобы потом перехватить посередине и вогнать в глаз чудища, который сочно хрупнул под стальной набойкой. Тварь тут же рухнула на пол, не подавая признаков жизни.

– Давай ты не будешь думать, что у меня что-то отберут или убьют. А то я тоже что-нибудь интересное подумаю.

В голову лезли всякие глупости вроде розовых слонов и девочек в матросках, кажется, их звали Сейлор.

– Я постараюсь, – после паузы пообещал Кроуфорд. – Но так как механизма процесса мы не понимаем, контролировать его вряд ли получится.

– Я пошёл.

Они знали, что разговаривать не обязательно, главное – идти, а пути будут параллельны. Или о чём там позаботился создатель этого бреда?

Жадно дрожала стрелка компаса, и Ая невольно убыстрял шаг, еле удерживаясь от бега. Шаги звонким эхом отдавались от стен, и диссонансом им звучал шаг Кроуфорда.

– Мы идём не в ногу, – донеслось из-за стены.

– Ты повторяешь мои мысли, – Ае хотелось, чтобы слова прозвучали легко, получилось – напряженно.

Паранойя как профдеформация.

– Думаешь, меня нет? – в голосе Кроуфорда звучала не насмешка, а сочувствие. – Так и я считаю, что ты можешь быть образом, выковырянным из моих мозгов. Здесь не проверишь, вопросы по поводу общих воспоминаний – это смешно.

– Я знаю. Разве что мы расскажем друг другу то, что другой как раз не знает – тогда, когда выберемся отсюда, проверим.

Компас тяжелел в руке, цепь на шее была холоднее льда, и Ая не отрывал глаз от стрелки, решив, что если дом дал ему эту вещь, то не станет препятствовать в её использовании. Вот задержка может оказаться чревата – парочкой кровожадных тварей.

– Когда выберемся? Если выберемся в то пространство, которое считаем реальностью, – Кроуфорд мало доверял всему, что предоставлял дом, хотя с удовольствием пользовался и вещами, и пищей. – Кстати, как ты относишься к солипсизму?

– Ещё несколько дней здесь – и решу основать секту этой веры, – Ая перепрыгнул через дыру в полу.

Прямые углы стен сглаживались, скруглялись, и коридор стал походить на тоннель метро. Лампы окончательно вдавились в потолок и стали круглыми, свет из матовых плафонов лился мягкий, желтоватый. Откуда-то невыносимо аппетитно повеяло свежей выпечкой.

– Кроуфорд, ты есть хочешь?

– Да. И спать. Лампы за окном уже тусклые. Я раб режима дня.

– То-то у меня тут булочками пахнет.

А также ванилью, корицей и тмином.

– Я только что прошёл комнату, где все стены были во фресках со сценами, как на индийских храмах. Что, ты уже перерос первичные потребности?

– Размножение – тоже первичная потребность.

Когда-то ещё в Вайсс они с Ёдзи глубоко ночью смотрели передачу про культуру Индии, оттуда могло и не такое всплыть.

– Примерно на половине фресок размножиться участники не стремились.

– А ты посмотрел на них и тут же захотел есть и спать? Кроуфорд, тебе надо больше гулять на свежем воздухе.

Рассмеялись хором, неожиданно, так что замолчали на пару секунд – и продолжили, пусть и тише.

– У тебя коридор или комнаты? – поинтересовался Кроуфорд.

– Коридор, ни одной двери, окон тоже нет. Компас, естественно, показывает прямо и прямо, – отчитался Ая и добавил без перехода: – Расскажи мне о чём-нибудь.

– Из здешних происшествий или то, что было раньше? – даже не спросил зачем.

– О том, что будет потом, ты же не расскажешь, а так всё равно, – Ая машинально пожал плечами, хотя видеть его Кроуфорд не мог. – Я не захочу тебя проверять.

– Хорошо, слушай, – Кроуфорд с хрустом что-то откусил, сухарь, наверное: самая распространенная здесь еда. – Я познакомился с Шульдихом, когда нас произвольно группировали на психологическое тестирование. Тестов у нас всегда бывало чуть ли не больше, чем занятий.

– На что проверяли? – Ая замедлил шаг: на стенах появились занятные картины в рамочках, в основном акварельки. Цветы, индустриальные пейзажи, невиданные звери – похоже, у Кроуфорда настроение стало самое лирическое. К запаху булочек прибавился кофейный.

– Лояльность, умение подчиняться, скорость и адекватность реакции, способность убивать того, на кого укажут. Стандартные элементы. Хуже, что в процессе у нас читали мысли такие же курсанты, как и мы. Тут-то и ждал подвох. Мы оба старались по максимуму выпендриться друг перед другом, прошли полосу препятствий, вместе справились с наведенной наставниками иллюзией – достоверность была не чета этой, поверь. А затем нам велели друг друга убить. Он опешил – напарников, пусть и временных, убивать ему не приходилось. А меня накрыло видением, которое Шульдих вычитал, не выходя из ступора.

– О чём видение-то?

В глубине коридора начало маячить что-то, напоминающее дверь.

– О свободе, – коротко ответил Кроуфорд. – Мы устроили такую драку, что впору обзавидоваться пресловутым шаолиньским монахам. Разве что не летали и по потолку не бегали. Умотались смертельно, просто рухнули там, где стояли. Но и синяки, и то, что ноги потом неделю еле таскали, того стоило: за редкую стойкость – или чтобы не видеть повторения шоу – кураторы постановили, что мы оба прошли тест. И нас распределили в одну команду, будучи уверены, что друг друга мы сильно не любим. Отношения такие, сам понимаешь, приветствовались. Мы были рады как подыграть в начале, так и разочаровать alma mater в последствии.

– Я дошёл до двери, – Ая дождался окончания рассказа. – Первый раз такую вижу: она круглая и ярко-зелёная. И довольно низкая, придется входить согнувшись. Тебе ничего не напоминает?

– Напоминает, – признался Кроуфорд. – Что я много всякого читал в детстве, пока в тринадцать не попал в Розенкройц. Но и там тоже читал.

– На мою беду, – пожаловался Ая и потянул дверь на себя, взявшись за массивную ручку.

Внутри царил полумрак – лампы снаружи и правда почти погасли, – который немного рассеивали свечи, стоящие на огромном деревянном столе, над которым склонился молодой мужчина в идеально выглаженном белом халате. Он что-то шил – в пальцах блестела игла. Ая пригляделся и понял, что он соединяет грубой ниткой человеческую кисть и предплечье.

Он попытался было выйти обратно в коридор, но мужчина поднял голову, прищурил на него красные от напряжения глаза и радостно сказал:

– Добро пожаловать в эксперимент!

Ая привык, что люди, в чьих руках находится реальная власть, могут выглядеть как угодно, и не удивился.

– Здравствуйте. Вы – Хозяин?

– В каком-то роде, молодой человек, в каком-то роде. Я хозяин своим мыслям и своим творениям, что уже немало, не так ли? – мужчина вытер руки белым полотенцем, подошёл к Ае и пожал ему ладонь, не представляясь, как почти все в этом месте. – У меня здесь эксперимент.

Он звонко щёлкнул пальцами, и вспыхнули два канделябра у дальней стены. Под ними, возле двух дверей – Ая впервые видел больше двух дверей в одной комнате – сидели... существа. Иначе их, человекообразных, сшитых из частей тел разных людей, назвать в голову не приходило. Мощные, с бугристыми от мышц телами, большеголовые, они в упор смотрели на Аю, ожидая чего-то.

– Ты должен выбрать одну из дверей. Одна из них приведёт тебя туда, откуда ты пришёл, – деловито, буднично сообщил экспериментатор. – Другая выведет в соседнюю комнату.

– Путь в реальный мир? – тут же переспросил Ая, радуясь, что голос не изменил ему.

– Ты уйдёшь из дома. Насколько реален твой мир, решать тебе, – осклабился мужчина. – Также ты можешь задать один вопрос по поводу выбора нужной двери. Один из них, – он указал на существ, – всегда врёт, другой – всегда говорит правду. А я на вопросы не отвечаю.

– Один вопрос кому угодно, кроме вас? – уточнил Ая.

– Совершенно верно, – мужчина сладко зажмурился. – Торопись, иначе я решу, что из тебя выйдут недурные запчасти.

Ая посмотрел в окно на тускло горящие лампы, на блики их отражений в целых стёклах противоположной стены. Ему показалось, или у одного из окон стоит высокая фигура?

Он встал лицом к дверям, ровно между ними.

– Кроуфорд! – окликнул негромко.

– Да? – тут же отозвался тот.

– Ты говорил, что кое-что видишь. Какая дверь, правая или левая?

– Левая, – помедлив, спокойно ответил Кроуфорд. – За ней не будет иллюзии.

Ая оглянулся через плечо, хозяин комнаты беззвучно поаплодировал и сделал приглашающий жест в направлении левой двери.

– Ая, – напряженно сказал Кроуфорд. – Только не глупи, – и добавил с нажимом: – До свидания в реальном мире.

– Конечно, – Ая вдохнул полной грудью по-прежнему витающий в воздухе запах кофе и булочек.

Вправо он шагнул без тени сомнения.

Дверь за спиной захлопнулась с тихим стуком под сиплый смех экспериментатора. Ая понадеялся, что сыграл против статистики.

Несколько минут он шёл молча, разглядывая ночную жизнь в окнах напротив.

– Зачем? – спросил, наконец, Кроуфорд.

– Чтобы ты тут не сошёл с ума от скуки, конечно, – Ая подошёл к окну и распахнул створки. – Кроме того, у меня тут грибы, половина которых твоя. Я их выменял на отвертку, которую ты мне кидал.

– Да. Конечно, во всём виноваты грибы, – окно напротив тоже открылось, в него высунулся взъерошенный больше обычного Кроуфорд. – Как же я сразу не догадался.

 

~ * ~

 

Чем дольше они шли, тем реже Кроуфорд заговаривал с аборигенами. Они становились тише и вместе с тем безумнее. Маленькая девочка загоняла иглы себе под ногти, качок в камуфляже строил домик из карт и плакал навзрыд, когда порыв сквозняка рушил его. Встречные говорили загадками, информации, где обитает Хозяин, никто не давал. И только Фудзимия, не меняя ироничных интонаций, разговаривал с ним из-за стены. О его упущенной возможности выйти оба больше не заговаривали по безмолвному соглашению.

– Точно, это такой способ свести нас с ума, – постулировал Ая. – Дать невидимого собеседника, чтобы выработалась привычка с ним разговаривать, потом вернуть в мир людей и признать недееспособными. И отобрать всё имущество. Ты кому всё завещал?

– Фонду дикой природы, – Кроуфорд затаил дыхание, ожидая реакции.

Фудзимия радостно хохотнул.

– От хищника бетонных джунглей? Символично.

Вместо ответа Кроуфорду пришлось захлопнуть только что открытую дверь, да ещё и как следует навалиться на неё плечом. Чудовище, которое за полсекунды обзора показалось ему помесью крокодила и муравьеда, скребло дерево, желая познакомиться поближе.

– Фудзимия, не думай о хищниках, пожалуйста, – пропыхтел он.

– О, у тебя намечается зарядка? – с нездоровым, по мнению Кроуфорда, оживлением спросил тот. – На кого похож?

– На Такатори Хирофуми, только без щупалец.

Животное взвыло.

– Ты с ним грубо обращаешься. Оно недовольно.

Кроуфорд, всем весом налегающий на дверь, спешно выхватил одной рукой из сумки кинжал архаичного вида с волнистым лезвием, после чего резко распахнул дверь и отскочил в сторону.

Чудище, как камень из пращи, рвануло по прямой, но посередине комнаты притормозило и развернулось к Кроуфорду.

– Я болею за тебя, – уведомил Фудзимия.

– Ставки сделал? – отрывисто спросил Кроуфорд, напряженно наблюдая, как чудище, порыкивая, движется к нему.

Маленькие глазки с вертикальными зрачками смотрели голодно и тупо. В следующий момент тварь кинулась на Кроуфорда.

Рассчитывать на силу не приходилось, только на собственную скорость и инерцию, которая играла против массивного мутанта. Кроуфорд бегал, уворачивался, подныривал под когтистые лапы, оставлявшие царапины даже в бетонном полу, и время от времени успевал полоснуть существо кинжалом по толстой шкуре. Понимая, что долго не протянет, даже если не подведёт посекундное предвидение движений противника, Кроуфорд изловчился забежать ему за спину и вспрыгнуть вверх, ухватившись за плечи. Чудом удерживаясь, он, пока недалёкий мутант соображал, куда делась добыча, широко размахнулся и со всей силы ткнул кинжалом ему в лицо. Везение не подвело: клинок вошёл прямо в глаз, – но это Кроуфорд узнал после, когда спрыгнул на пол и отскочил подальше, чтобы не попасться под лапу агонизирующему чудищу.

Когда предсмертный вопль стих, а Кроуфорд чуть подрагивающими руками – накатило осознание, насколько сильной твари пришлось противостоять, – вытаскивал кинжал из глазницы, подал голос Фудзимия:

– Вряд ли это ты так орал, так что поздравляю с победой.

– Спасибо, – Кроуфорд брезгливо вытер кинжал о шерсть твари. – Я пошёл дальше. Ты идёшь?

– Да.

Разговаривать не хотелось, и Кроуфорд прошёл несколько комнат в молчании. На дверном проёме четвертой или пятой – он не считал – висела тонкая, ажурная занавеска, похожая больше на паутину, нежели на ткань. Кроуфорд осторожно отвёл её в сторону и вошёл внутрь.

– Здравствуй, – встретил его мелодичный, нежный голос, – я так давно жду тебя.

Он посмотрел туда, откуда говорили и замер.

Она была прекрасна.

– Иди ко мне, – позвала она, и он шагнул навстречу.

Она вся была как зов, как желаннейшая из целей, как конец долгого пути.

– Иди же! – простонала она жадно.

Нельзя, невозможно отказывать той, кто сама мечта.

Она улыбнулась и протянула к нему руки. Прекрасные алые губы разомкнулись, шепча неслышную мольбу.

– Кроуфорд? – раздался голос, ударивший по ушам тяжестью. – Я вижу тебя и слышу её. Что ты делаешь?

– Я иду к ней. Она же зовёт, – неужели ему непонятно!

Она улыбалась и тянулась к нему всем телом, хотела прильнуть, но не могла, прекрасная, с глазами чище и светлее весеннего неба. Сама как тростинка, хрупкая, которую хотелось закрыть собою от всего мира и служить ей одной вечно.

– Кроуфорд, она прикована к стене, – от этого голоса резонировало всё тело. – Думаю, не просто так.

– Мне всё равно. Я нужен ей.

– Стой! – приказал голос.

– Ты нужен мне, – пропела она.

– Я иду, ты же видишь, – шепнул он.

Неотвязный, цепкий голос охнул, чертыхнулся сквозь зубы и заговорил быстро, глотая слова:

– Стой, Кроуфорд, стой, не смотри на неё, не слушай её, отвернись, заткни уши. Это сирена, это тварь из тех, кто лишает жизни, не ходи к ней.

– Иди ко мне, я люблю тебя, – её слова просты и правильны.

Кроуфорд сделал ещё шаг.

– Кроуфорд, идём дальше, там... там будет выход! Мы найдем выход, мы же везучие, у нас все получится. Идём, там ещё столько чудес, столько людей, а как выйдем – набьём морду Шульдиху, а потом сходим с тобой на свидание – ты же звал, не отказывайся... Да стой же ты, упрямый сукин сын! – говорящий стукнул кулаком в стену.

Голос давил на плечи всей тяжестью небесного свода, но хуже всего, что он заглушал её слова, и Кроуфорд в отчаянии обхватил голову руками.

– Иди ко мне, – молили губы в отчаянии, прозрачные слёзы стекали по её щекам.

– Это же так глупо, это же смерть, Кроуфорд, а ты поддаешься ей, ты, который так ценит свободу! – голос звучал так же горько, как шептала она, и голова раскалывалась на части, слушать обоих становилось все больнее.

– Слушай мой голос, Кроуфорд, идём со мной, я расскажу тебе что угодно, хоть миллион сказок, как тому типу с птичьей головой, а хочешь – перескажу какие-нибудь книги, и мы с тобой начнём спорить, рассоримся вдрызг на целый час, а потом соскучимся и заговорим одновременно, – монотонно, медитативно, без пауз вещал стальной голос, ему вторил её зов, но плыл, растворялся, пропадал. – А потом мы съездим в Лондон и пойдём гулять вдоль Темзы, споря, получится ли у нас пересечь её вплавь и не подхватить лишай и дизентерию. Мы потеряем счёт времени, не заметим наступления ночи и решим пройтись до кладбища, чтобы исследовать его в потёмках. А может, все будет совсем не так, а? Брэд, идём, ты мне нужен!

Наведённая муть в голове рассеялась с последними словами Фудзимии, на её место пришли тошнота и отчаянная мигрень. Он дико покосился на вмурованную в стену костлявую девицу, которая расстроенно сплюнула на пол синюю слюну.

– Спасибо, Ая.

Тот громко выдохнул, не скрывая облегчения.

– К твоим услугам.

 

~ * ~

 

За стеной кого-то били и ломали доски. Так как Ая обычно дрался молча, без комментариев, Кроуфорду оставалось только догадываться, что происходит. Наконец, после тошнотворного хруста всё стихло.

– Надеюсь, тебя не съели? Мне бы тебя стало не хватать.

– Не дождешься, – отозвался Ая, тяжело переводя дыхание. – Кроуфорд, почему именно я должен разбираться с последствиями твоей впечатлительности?

– Потому что никто другой их не оценит в полной мере.

– Потому что не переживет? – Кроуфорд почти видел его улыбку.

– Потому что не встретит. Доброе утро, кстати.

– Доброе. У тебя есть что-нибудь на завтрак?

– Да, – Кроуфорд сел на пол и открыл рюкзак. – После этого вояжа я не смогу смотреть на хлебные корки.

– У меня пакет сушёной вишни. Хочешь?

– Давай.

– Тогда иди ловить.

Кроуфорд встал и, пиная по пути пустую банку из-под йогурта, подошёл к окну. Напротив, как всегда на том же уровне, Фудзимия уже разматывал бечёвку и привязывал к концу холщовый мешочек с угощением.

– Тебе самому что-нибудь надо? – спросил Кроуфорд, не особо напрягая связки. – У меня есть сушёное мясо. Очень сушёное. Как подошва.

– Всё равно давай.

Они обменялись, потом поели в молчании, нарушаемом хрустом сухого хлеба.

– Идём?

– На счёт три.

Они одновременно открыли каждый свою дверь.

– В такой комнате я ещё не был.

– Что у тебя там?

Брэд смотрел в зеркальную стену, где отражалась вся комната. Будто танцевальный зал.

Он стоял, а зеркальный двойник подошел вплотную к границе с неиллюзорным миром и постучал костяшками пальцев, словно прося впустить. Одновременно с этим действительно раздался стук в стекло. Отражение отступило вглубь своей комнаты. Брэд поправил очки, приглядываясь к его мимике.

– Я вижу свое отражение, которое... – синхронно словам Аи открывался рот Кроуфорда в зеркале.

Брэд подошёл ближе и ткнул пальцем в лоб отражению.

– Я понял! – сказал торжествующе.

– Я тоже, – выдохнул Ая и попросил: – Улыбнись.

На каждого из зеркала посмотрел человек с несимметрично изогнутыми губами.

Оба подошли к зеркалу на шаг ближе.

– Мы с тобой похожи, – произнесли оба хором.

Кроуфорд щёлкнул по стеклу, раздался глухой звон.

– Никогда бы не стал доверять человеку с такой гримасой, – прищурился он.

– Неужели? – не поверил Ая.

– Да-да. – И добавил невпопад: – Ты так же щуришься.

Ая походил из стороны в сторону – странно было наблюдать движение отражения, когда сам неподвижен – потом подошел к окну. Видеть себя со спины, равно как и свою манеру забираться на подоконник, оказалось неуютно.

– Кроуфорд, хватит любоваться своей задницей. Я вижу тебя, садись, поговорим.

Действительно, как порой случалось, они опять могли видеть друг друга. Распахнув окно, Кроуфорд сел на подоконник.

– Давай ломать, – сказал Ая.

– С разбега лбом?

– Как угодно. Вместе будет лучше.

– Вместе может стать как угодно, но мы перестанем походить на двух психов, которые видят галлюцинации и делятся ими друг с другом.

– Или со своей второй личностью.

– У нас может не получиться, Ая.

– Потому что мы никак не узнаем правил игры? – звонко и зло спросил Фудзимия.

– Да, – Кроуфорд слез с подоконника. – Но мы попытаемся.

– Потому что можем пытаться.

Ая ударил первым. Тростью, закрыв лицо полой куртки от возможных осколков. Зеркало отозвалось гулом, но устояло. Оно дрожало, звенело, хрипело, шло волнами, пока Ая ожесточенно пытался расколотить его. Кроуфорду здание подкинуло кусок арматуры, и они начали бить вместе. Сначала поочередно, потом, не видя результата, одновременно.

Закаленное или бронированное, неизвестно зачем выдуманное, зеркало отзывалось звоном почти колокольным, громовым, не билось, но бледнело, растворялись отражения, пропадала амальгама.

– Черт, – Кроуфорд оперся на железку как на трость, Фудзимия повторил движение, теперь Кроуфорд видел его, а не себя, потому что зеркало стало стеклом.

Безупречно прозрачным и цельным, ни царапины, ни развода, ни скола.

– Мы его разобьем, – Ая стиснул зубы.

– Или стену, – Кроуфорд не думал шутить.

По углам начала сгущаться зеркальность.

– Конечно. Раз уж даже наши команды добивались одного.

– Причем без предварительного сговора, прошу заметить.

Амальгама вихревыми разводами мутила стекло, и человек напротив начинал замещаться отражением.

– Тогда нам и китайская стена не помеха, – Ая перехватил трость поудобнее и замахнулся.

Кроуфорд не последовал его примеру, а положил ладонь на стекло, похлопал и оставил, прижав вплотную. Стекло почти обжигало. Он увидел, как в виде отражения бросает железный прут на пол и подходит к стеклу. Помедлив, тоже поднял руку.

– Я хочу, чтобы мы вышли вместе! – и он припечатал ладонь к ладони.

Поверхность дрогнула, как озерная гладь от брошенного камня, разошлась кругами амальгама, и стекло звонко хрупнуло под руками, пуская паутину трещин.

 

~ * ~

 

– Шульдих, это уже шестая чашка, – заметил Кэн.

– Ты же японец, это ваш традиционный напиток! – воскликнул Шульдих и налил ещё чая.

– Я предпочитаю сакэ.

Шульдих молча подвинул ему банку черничного джема.

После того как члены Криптонбранд узнали, что произошло с Аей, они каждый день, утром и вечером, навещали его в “логове Тварей Тьмы”. Приходили по двое, неизменно Кэн и с ним кто-нибудь ещё. Сегодня, вечером третьего дня после разоблачения эксперимента Шульдиха, на кухне напротив Хидаки сидел Мишель и ел из килограммовой упаковки крем-брюле с карамелью и орехами столовой ложкой. От чая мальчик отказался, от варенья тоже, и Шульдих счел долг гостеприимства выполненным – хотя спроси кто у него, зачем чем-то угощать напарников Абиссинца, он бы затруднился ответить.

– Может, мы лучше пойдем? – Кэн посмотрел в чашку. От запаха эрл грея уже подташнивало.

– Сиди-сиди, – Шульдих блаженно вдохнул аромат бергамота. – Варенья у Кроуфорда ещё четыре банки, да и ребенок ещё мороженое не доел.

– Его зовут Мишель, – уточнил Кэн и, задержав дыхание, выхлебал разом полчашки.

– Я помню. Но пользуюсь возможностью звать ребенком человека, который не станет телекинезом душить меня моей же футболкой.

Мишель посмотрел Шульдиху в глаза и задумчиво облизал ложку.

– Страшно, – оценил кровавую картинку в его мыслях телепат, – но недостоверно. Хидака, чайку?

Кэн содрогнулся, одновременно с этим из спальни Кроуфорда, куда перенесли коматозников, раздался звон стекла. Шульдих тут же вскочил и помчался на звук.

– Их решили украсть? – предположил Мишель и, не расставаясь с мороженым, пошёл в ту же сторону.

– Самое невыгодное приобретение на свете, при всем моем уважении к Ае, – пробормотал Кэн, обгоняя его в коридоре.

В дверях спальни стоял Шульдих и тихо ржал в кулак. Кэн отодвинул его в сторону, заглянул внутрь и тоже застыл на месте.

На кровати сидели рядышком Ая с Кроуфордом и дружно, непослушными руками, растирали ноги, ругаясь вполголоса.

– Это называется отлежать себе себя, – заметил Ая.

– Целиком, – поддакнул Кроуфорд. – Зачем ты стакан разбил? Пить хочется.

– Так и мне хотелось. Не ожидал, что пальцы настолько не будут слушаться.

Мирно, тихо, весело они перешучивались, совершенно не интересуясь людьми вокруг.

– Ая, ты читал слишком много детективов, надо как-то расширять твой кругозор.

– А у тебя в голове одна фантастика, “Чужой против Хищника” в квадрате. Признавайся, хотел бороздить космические просторы в детстве? – Ая ткнул Кроуфорда кулаком в плечо.

– Конечно, хотел. “Куда не ступала нога человека” и прочая романтика. Я был нормальным ребенком, – Кроуфорд развернулся к Ае вполоборота. – Если Шульдих не сломал часы...

– Я не ломал! – возмутился тот.

– С тобой мы попозже поговорим, – пообещал Кроуфорд, не глядя на напарника. – Мы провалялись пять дней. Дело, уверен, не движется.

– Покупать его надо.

– Попользоваться и потом сдать.

– Скандал будет невероятный, – Ая мечтательно зажмурился.

Кроуфорд усмехнулся и похлопал его по коленке.

– Он нам ещё и сообщит что-нибудь любопытное, не сомневайся.

– В твоих словах? Никогда! – с пафосом ответил Ая, и оба рассмеялись, будто от очень смешной шутки.

Ничего не понимающий Кэн постучал Шульдиха по плечу, обращая на себя внимание.

– Это они о чем?

– Они договорились. Кроуфорд с Фудзимией, – Шульдих опять хихикнул. – Мы предложим Симпсону-младшему шпионить на компанию главного конкурента его отца. За деньги и процент акций в будущем. Он же игрок, ему постоянно нужны деньги. И затем сами же выведем его на чистую воду и публично опозорим.

– Это ты понял из их слов? – не поверил Кэн.

– Это я понял пять дней назад, когда они спорили с пеной у рта. Стоило немного полежать вместе – и какое взаимопонимание появилось!

Шульдих очень гордился результатом.

– О, – сказал Ая.

– Не до смерти, – предупредил Кроуфорд.

Оба дружно вскочили с кровати и надвинулись на Шульдиха. Тот попытался метнуться к выходу, но проход прочно загородили Кэн с Мишелем. Чертыхнувшись от души, он повернулся навстречу справедливому воздаянию.

Прижатый спиной к стене, Шульдих изобразил недоумение.

– Кроуфорд, это была методика профессора Шлага. Помнишь его?

– Этого старого сморчка, за которым весь твой класс бегал с фанатичным визгом? – уточнил Кроуфорд. – Прекрасно помню, как и его маниакальную привычку к опытам на студентах и младших преподавателях.

– И ведь как сработало! – восхитился Шульдих, с непонятным умилением глядя, как его с двух сторон загоняют в угол. – Слаженность, взаимопонимание без слов.

Мишель доковырялся ложкой до дна и теперь меланхолично слизывал карамель с нечаянно испачканного пальца. Они вместе с Кэном гадали, каким образом свершится праведная месть. 

– Ая, тебе помочь? – предложил Хидака.

– Спасибо, мы сами, – Фудзимия хрустнул пальцами. – Шульдих, с сегодняшнего дня ты будешь работать. Много и подолгу.

– И за вдвое меньшую сумму.

– Вчетверо, – возразил Ая.

– Втрое, иначе сбежит.

– Хорошо, уговорили, – выставил перед собой ладони Шульдих. – А вы чем будете заниматься?

Он пристально посмотрел на Кроуфорда – тот прищурился поверх очков, – на Аю, который ещё раз хрустнул пальцами.

– Снимаю вопрос как некорректный. Признаю вашу высокую квалификацию и профессионализм. Да, это не моё дело, – скороговоркой проговорил Шульдих.

Немыслимым образом проскользнув между Аей и стеной, он вырвался в коридор.

– Сработаемся, – Кроуфорд протянул Ае руку для рукопожатия, они стиснули пальцы, да так и остались стоять, серьезно и пристально разглядывая друг друга.

– Что это они? – прикончив мороженое, Мишель заинтересовался окружающим миром.

– Это они настраиваются на долгое плодотворное сотрудничество, – усмехнулся Кэн. – Шульдиха уже впечатлили. Пойдем, а то и нас припрягут.

На их исчезновение ни Кроуфорд, ни Фудзимия внимания не обратили. Они крепко сжимали руки, жадно смотрели, блаженно вслушивались в звуки города, доносившиеся из приоткрытого окна, дышали запахами сквозняка, комнаты и друг друга.

Наконец, Кроуфорд откашлялся, поправил очки и спросил с еле заметным оттенком неуверенности:

– Добро пожаловать в реальный мир?

 

 

Конец