Рука Аи холоднее льда. Но Кроуфорд никак не реагирует на прикосновение — не чувствует. Мечется в лихорадке, липкий от пота, хватает воздух запекшимися губами; глаза широко распахнуты и болезненно блестящи.

В этом жутком месте, в полных яркой жизни джунглях, приходится существовать, теряя счет дням. Реальность растворяется в море зелени, мокрой жаре и черных глазах местных. Старуха-знахарка твердит, что Кроуфорда прокляли, что его утянет в пучину мрака и смерти, если не поманить светом. Она разрисовывала лица обоих белым и бурым, она жгла благовония, от которых слезились глаза и кружилась голова.

— Говори с ним! — твердила она Ае.

— Говори! — повторяет сегодня. — Говори, тащи его, вы на разных концах нити. Хватайся, пока она не оборвалась.

— Да что я ему скажу… — тоскливо выдыхает он.

И правда, какие слова нужны человеку, из-за которого, вообще-то, пришлось застрять в джунглях неизвестно на сколько?

— Что угодно, — щерится беззубый рот. — Что лежит на душе. Что бы ты рассказал близкому человеку.

Ая смотрит удрученно, поджимает губы. Вздохнув, кладет тяжелую ладонь на грудь больного и тихо говорит:

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

И вздрагивает, когда Кроуфорд сжимает его руку.