4.
Генри Милтон был очень занятым человеком. В этом году ему предстояло быть переизбранным в Сенат, но, как ни странно, он не уделял много внимания своей избирательной компании. Кроуфорд проверял, она была полностью фиктивной. Ходили слухи, что Милтону не грозит переизбрание — слишком уж рьяно он лоббировал интересы некоторых сицилийских семей. Впрочем, именно эта политика сделала его неприлично богатым. И теперь, предваряя проверки Сената, ему следовало избавиться от денег на счетах.
А Кроуфорду был нужен инвестор.
Именно поэтому Лидия, его секретарша, три недели пыталась связаться с референтом Милтона. Пока сенатор не согласился на встречу. Согласие, конечно, вовсе не означало, что он примет участие в проекте Кроуфорда. Но дар подсказывал, что у него есть все шансы заинтересовать сенатора. А несколько документов весьма компрометирующего толка делали их более реальными.
* * *
Кроуфорд никогда не любил Daniel именно из-за того, что прославило этот ресторан среди ценителей. Интерьер в стиле Версаля всегда представлялся ему дешевой подделкой, ничем не напоминающей роскошь резиденции французских королей. Впрочем, еда здесь была сносной, хоть и дорогой, и только это и примиряло его с броским выбором Милтона.
Что Кроуфорду действительно нравилось в этом ресторане, так это официанты. Появляющиеся тихо, словно бесплотные тени, они скользили меж посетителями, вызывая у него приятные воспоминания о юности, проведенной в совместных с однокурсниками вылазках за огражденную территорию Розенкройц. За ней был целый мир — с девочками, виски и покерным столом. Надо ли говорить, что Кроуфорду удивительным образом везло?
В ожидании высокопоставленного гостя Кроуфорд вновь вернулся к попыткам вычислить цели Фудзимии. Из мыслей никак не шел снайпер. Он совершенно не вписывался в выстроенную Кроуфордом логичную схему. В случайности он не верил. Оставалось одно — целью был Ран. Мысль отозвалась досадой — Кроуфорд не любил нерешенные загадки. Да и потом, их противостояние забавляло его, а нынешняя жизнь, отнюдь не располагала к развлечениям.
Погруженный в эти мысли он не заметил, как Милтон присоединился к нему.
— Мистер Кроуфорд, я полагаю? — несколько дребезжащий, но еще довольно сильный голос вывел его из задумчивости.
— Мистер Милтон, — Кроуфорд приподнялся из-за стола, пожимая руку собеседнику и жестом приглашая присоединиться к нему за столом.
— Воды, пожалуйста, — обратился сенатор к официанту, тенью выросшему за спиной Кроуфорда.
Высокий, поджарый, с абсолютно седыми волосами и пронзительным взглядом ледяных серых глаз, Милтон являл собой классический образчик политика, растиражированный СМИ. Его отец довольно рано скончался, оставив семью в нужде, и Милтону пришлось самому пробивать себе дорогу в жизни. Он был целеустремленным и амбициозным, его не смущала необходимость пройти по головам других ради исполнения задуманного. Где-то на этом пути он споткнулся о молодчиков дона Солерно. Сицилийские семьи тогда как раз пытались войти в легальный бизнес, и поддержка будущего политика была им очень кстати.
Довольно распространенный путь среди политиков, если вдуматься.
У Милтона был только один недостаток, одна страсть, одна тайна, которую он хранил пуще зеницы ока.
Милтон любил мальчиков. Не мужчин, а именно молоденьких, не старше пятнадцати, подростков. Учитывая, что его сыновьям было примерно столько же, довольно опасная наклонность. Причем опасность, в случае огласки, исходила бы не от супруги Милтона, плотно подсевшей на пластических хирургов и молоденьких тренеров, и даже не от газет и телевидения, которые уже привычно льют ушаты помоев. Главную опасность представлял клан Солерно, неизменно с брезгливостью относившийся к любым намекам на нетрадиционность семейных устоев.
Возможно — для прикрытия или, может быть, желая угодить своим спонсорам, Милтон всегда резко высказывался в отношении гомосексуалистов. Публичные речи о традиционных семейных ценностях, порицание развращенного образа жизни, проект о запрете гей-пропаганды создали Милтону репутацию добропорядочного семьянина и ортодоксального католика.
Что, конечно же, никак не вязалось с его «другими» наклонностями.
— Вы не находите, что икра здесь просто божественна?
Как истинный адепт своей профессии, Милтон никогда не начинал беседу с вопросов, касающихся предмета разговора.
— Несомненно, — согласился Кроуфорд, на дух не переносящий морепродукты.
— Это каспийские осетровые, — Милтон указал кончиком вилки сначала на что-то студнеобразное, трясущимся комком застывшее в центре огромной тарелки, украшенной зеленью и соусом, а затем — на горку черной икры в вычурной серебряной салатнице. — Раньше их выводили…
Кроуфорд хмыкнул, согласно кивнул и отпил глоток минералки, еле подавляя рвотный позыв.
Он уже понял, что пока Милтон не выложит все свои познания о невероятной жизни осетровых в Каспийском море, заводить разговор о деле просто бесполезно. Сделав знак официанту налить гостю вино, он прислушивался к монологу сенатора о трудностях сохранения ценных пород рыб. Наконец, уловив паузу во вдохновенной речи политика, Кроуфорд решил перевести разговор в нужное ему русло.
— Один из моих проектов, кстати, предполагал работу над сохранностью животного мира Кавказа.
— Вам пришлось побывать в этом благословенном крае? — с фальшивым интересом спросил Милтон, ловко уничтожая устрицы а-ля мариньер на большом серебряном блюде.
— На меня работает достаточно квалифицированных специалистов, — тонко улыбнулся Кроуфорд, пытаясь задвинуть вглубь памяти воспоминания об очередной миссии Шварц, забросивший их в одно из дагестанских селений. Шульдих выглядел таким идиотом! Они с Берсерком здорово прокатили его насчет местных обычаев, чуть было не женили на молодом джигите.
— Я вижу, вы достаточно состоятельный человек, — улыбнулся Милтон, оценивающе глядя на его костюм и запонки от Тиффани.
— Да, — согласно кивнул Кроуфорд, зарекаясь связываться в будущем с идиотами от политики, — мои проекты приносят неплохие доходы.
— Вы хотите предложить мне поучаствовать в одном из них? — вопросительно вздернул бровь сенатор.
— Я как раз рассматриваю кандидатуры возможных инвесторов, — слегка покривил душой Кроуфорд. Кандидатура была одна — сам Милтон.
— Хочу сразу предупредить, что мои политические взгляды — это не лицемерная завеса, как у многих. Я действительно говорю то, что думаю.
Кроуфорд слегка нахмурился, не понимая как можно расценивать последнее заявление сенатора.
— Я имею в виду, — продолжил Милтон, сложив руки на животе и откинувшись на спинку стула, — что не стану поддерживать проекты, идущие вразрез с моей официальной позицией и моими взглядами.
— Не волнуйтесь, — усмехнулся Кроуфорд, вновь пригубив минералку — сенатор вызывал у него стойкую изжогу, — я не собираюсь спонсировать общины гомосексуалистов. Или поощрять иные развратные действия.
— Будем надеяться, — благосклонно кивнул сенатор. — Можете прислать свои бумаги на рассмотрение моим юристам. Я дам ответ в ближайшие два дня.
Он пригубил белое вино, любезно кивнув неслышно подошедшему официанту.
— А кстати, где миссис Кроуфорд, позвольте поинтересоваться?
— Во Флориде, — кратко ответил Оракул, эксплуатируя свой дар, — по крайней мере, ее нынешний муж собирался переезжать туда.
— О, жаль, — лицемерно посочувствовал Милтон. — В таком молодом возрасте грустно оставаться одному.
Кроуфорд поймал себя на мысли, что уж на что, а на грусть он в последнее время пожаловаться не мог. Фудзимия вполне успешно в этом смысле конкурировал с Диснейлендом.
«Это, наверно, особенность дара!» — пришел к выводу Кроуфорд, глядя на шагающего между столиками Фудзимию с корзиной ярко-алых роз.
— Любовь моя, — театрально провозгласил тот, добравшись до их отдельного кабинета. — Я так соскучился по тебе, — корзина явно мешала изображать пылкого возлюбленного, поэтому он, недолго думая водрузил ее в центр стола, загородив от Кроуфорда Милтона. Лицо последнего опасно покраснело, предвещая если не инсульт, то скандал уж точно.
— Вы… вы… — сенатор не находил слов от возмущения, потрясая сжатой в руках салфеткой, — жена во Флориде… вы…
— Какая жена, дорогой? — проворковал Фудзимия у него над ухом.
Кроуфорду первый раз пришлось стать участником публичного скандала. И за это надо было благодарить Рана. Даже Шульдиху не удавалось подобное.
— Вы, — продолжал гневаться Милтон. Цвет его лица опасно ухудшался, предвещая скорый инсульт, — извращенец! Мерзкий педик! Мне противно находиться с вами рядом! Дышать одним воздухом! Вы порочите звание гражданина своей страны! Вы хуже предателей и изменников! Как вы можете…
— Так же, как и вы, — спокойно перебил его Кроуфорд.
— Что? — его спокойствие выбило Милтона из колеи.
С самого начала этой безобразной сцены Кроуфорд заметил, что гул голосов в зале стих. Все внимание посетителей приковал политик, привычно работающий на публику. Послышались шепотки и щелчки цифровых камер на телефонах — Милтона узнали.
Кроуфорд вытащил из внутреннего кармана стопку фотографий и принялся выкладывать по одной на стол. На каждой был изображен подросток.
— Артур Стивенсон, Жак Бенуа, Роман Сотников, Акира Мадараме, Георг Берн…
Глаза Милтона округлились. Он резко рванул воротничок рубашки, словно ему не хватало воздуха. Затем, дернувшись, схватился пальцами за стол, потянув на себя скатерть, и осел, потеряв сознание.
Официанты засуетились, подбежав к сенатору. Расстегнули воротничок, побрызгали водой. Прибежавший управляющий — невысокий полный француз — с ужасающим акцентом пытался по телефону донести до медиков симптомы состояния Милтона. Суета и гам, поднявшиеся вокруг, на миг оттеснили мысли об убийстве Фудзимии, но, встретив его настороженный взгляд, Кроуфорд понял, что они вернулись вновь.
* * *
«Будем надеяться, ресторан видел скандалы и похлеще!»
Кроуфорд мрачно цедил минералку, стараясь не встречаться взглядом с улыбающимся Раном.
— Я предлагаю тост, — сияющий, как полированная катана, Фудзимия протянул «объекту страсти» узкий бокал с Шато Бриа 1986 года. Кроуфорд, недоверчиво глядя на поклонника, осторожно пригубил вино. — За нас и нашу любовь!
Кроуфорд поперхнулся, облив вином костюм. Смерив радостно скалящегося Фудзимию гневным взглядом, он со злостью отставил бокал на стол.
— Угощайся, — засуетился Ран, подвигая к нему блюда с паштетом и черной икрой. — Вот фуа-гра, вот икра.
— Средиземноморская? — неожиданно подал голос Кроуфорд.
— Что? — опешил Фудзимия.
— Икра, спрашиваю, какая? Средиземноморская? — Кроуфорд поправил очки, окидывая Фудзимию сочувствующим взглядом утомленного аристократа.
— Нет, — проронил Ран, — каспийских осетровых.
— Я ем только средиземноморскую, — бросил Кроуфорд, отвернувшись и с наслаждением наблюдая в полированном металле салатницы удивленно выпученные глаза Фудзимии.
Небрежным жестом отбросив салфетку, Кроуфорд поднялся, собираясь прекратить этот цирк раз и навсегда. Не гнушаясь даже смертью главного лицедея.
Капли вина, скатываясь с тонкой шерсти, образовали на костюме неприлично большое пятно. Казнь откладывалась. Палач испачкал робу.
— Ты куда, счастье мое? — вопросил Ран с дебильной улыбкой на лице.
— Пойду наточу топор, — буркнул Кроуфорд, направляясь в сторону туалетов.
* * *
Мужскую комнату явно пытались стилизовать под будуар восемнадцатого века. Стилизация провалилась. Кроуфорд, промучившись с полминуты, наконец смог открыть воду. Латунный кран с головой льва оказался с секретом.
— Позвольте вам помочь, — неслышный шепот за спиной заставил Кроуфорда вздрогнуть и резко посмотреть в зеркало.
Это и спасло ему жизнь. Если бы он, как многие, сразу развернулся на голос, то острый нож вспорол бы ему горло. Кроуфорд пригнулся и резко ударил пяткой по лодыжке нападающего. Простой, но неизменно действенный прием дал ему время уйти из-под удара. Он почти успел выпрямиться, когда пинок ногой в пах заставил его вновь согнуться, подставляя уязвимый затылок. Выставленную в блоке руку полоснуло резкой болью. Следующий удар должен был прийтись в основании черепа, раз и навсегда отделяя душу Кроуфорда от бренной плоти. Но этого не случилось.
Уже выпрямляясь, Кроуфорд понял, кто спас его сегодня. Фудзимия, тяжело дыша, стоял над поверженным убийцей с озадаченным выражением на лице. Всего на миг потемневшие лиловые глаза встретились с такими же встревоженными глазами Кроуфорда, и Ран тут же отвел взгляд в сторону.
— Как ты неосторожен, счастье мое!
Поздно. Озадаченный взгляд Рана сказал многое. Тревога. Опасность. Адреналин. Неожиданность. И поверх этого снова тревога. За него, за Кроуфорда. Из всей сумятицы мыслей понятной была только одна — Рану он нужен живым.
Все остальное следовало обдумать. Кроуфорд, коротко кивнув, покинул туалет, а затем ресторан, тихо пройдя через служебный выход. Оставляя Фудзимии честь выкручиваться из сложившейся ситуации.
