Цель

Написано на Зимнюю фандомную битву 2015.

1.

Кроуфорд хотел бы сказать, что наслаждался омарами и шампанским, но морской рак отдавал тухлятиной, а брют оказался на редкость кислым. Поэтому расторопный официант быстро сменил блюда на привычные бифштекс с картошкой, подав к ним темное нефильтрованное. Кроуфорд мысленно обозвал себя рабом привычек, но, уже с большим душевным комфортом, продолжил праздновать очередную годовщину своего освобождения.

Свобода — громкое слово, но никакой пафос не будет чрезмерным, когда Шварц так виртуозно ловко подставили Старейшин с ритуалом. Конечно, как и всякая крупная афера, план освобождения от ига Эсцет был по большей части эфемерным, основанным на смутных видениях Кроуфорда и вскользь услышанных Шульдихом полунамеков. Как и любая опасная игра, он был полон недомолвок, неуверенности в соратниках и отчаянного поиска запасных путей. Но странным образом все получилось, и, расставаясь с Шульдихом в аэропорту Нарита, он смог выдохнуть в его рыжую шевелюру только короткое «Leb wol».

Фарфарелло незадолго перед этим улетел покорять Эверест, чтобы где-то на вершине поговорить о своем с Богом наедине.

Наги сменил личину паранорма-убийцы на костюм местного колледжа, однокомнатную квартиру и очки ботана, решительно открещиваясь от любых связей с бывшими телохранителями ныне покойного министра Такатори.

Только Шульдих еще иногда присылал короткие СМС, каждый раз с разных номеров, но с одинаковым текстом «Скучно». После этого в новостях рассказывали о прогремевших взрывах и самоубийствах видных политиков, позволяя Кроуфорду таким странным образом отмечать перемещения бывшего соратника.

Кроуфорд предпочел вернуться на историческую родину — с чистым паспортом, пахнущим свежим клеем и типографской краской, и незапятнанной репутацией.

Репутация, к слову, очень пригодилась на Уолл-стрит, а девственную чистоту паспорта вскоре испортил штамп о браке. Впрочем, спустя год к нему прибавился штамп о разводе, и только эти факты и напоминали о присутствии миссис Кроуфорд в жизни бывшего лидера Шварц.

Налаженная, монотонная жизнь так выгодно отличалась от прежней, полной опасностей и ежеминутной угрозы смерти, что Кроуфорд всерьез стал задумываться о возрасте. И, возможно, он встретил бы старость в доме за белым штакетником, наслаждаясь закатом, собственным садом и падением курса акций, который он так удачно предсказал. Если бы не одно большое «но».

Здесь надо вернуться в то время, когда Шварц еще работали с Такатори. Незадолго до его смерти команде пришлось столкнуться с выкормышами его брата. Они звали себя Вайсс — Белые охотники. Мстящая справедливость. Смех, да и только! Сборище... Ладно, о покойниках либо хорошо, либо никак. Покойниками они, кстати, стали в том же бою, что и Шварц — на пресловутом маяке. Только вот Шварц свою смерть спланировали, а для Вайсс это было сюрпризом. Никаких сожалений этот факт у Кроуфорда, конечно, не вызывал. Ну, может быть, одолевало иногда сожаление о том, что не пришлось узнать ближе того парня с катаной. Уж больно необычен он был. Но и оно обычно пропадало после сытного ужина.

Пока Кроуфорд предавался мимолетным воспоминаниям, смакуя вторую пинту и любуясь светлым пламенем свечей в резных канделябрах, в дверях фешенебельного ресторана, где он в одиночестве отмечал значимое событие — годовщину собственной трагичной гибели, образовалась какая-то суматоха. Это и было то самое «большое ‘но’». Которое широкими шагами направлялось к его столику, заставляя посетителей провожать себя возмущенными, но жадными взглядами условно цивилизованных людей.

Еще недавно сочный бифштекс вдруг показался Кроуфорду жестким, как подошва. Он сделал большой глоток пива и уставился в тарелку, показательно не замечая присевшего за стол молодого японца.

— Добрый вечер, Кроуфорд! — улыбнулся посетитель, мягко обласкав глазами сосредоточенное лицо бывшего лидера Шварц.

— Тебя еще не депортировали, Фудзимия? — недобро поинтересовался Кроуфорд в ответ.

— В иммиграционной службе, — охотно ответил тот, — прониклись моей историей невзаимной любви и, чтоб я мог добиться объекта страсти, согласились продлить визу. На три месяца.

— Им следовало сделать ее бессрочной, — хмуро ответил «объект страсти», методично пережевывая картофель.

— Кроуфорд, ты не представляешь, от чего отказываешься…

Этот диалог с различными вариациями продолжался вот уже более трех месяцев. Где бы Кроуфорд не появился, в поле его зрения тут же попадали алая шевелюра и счастливая улыбка на хмуром прежде лице. Как назло, дар буксовал перед предприимчивым японцем и не мог предсказать, где Кроуфорду придется свидеться с ним снова.

За то время, что они не виделись, Ран очень сильно изменился. Дело было не в том, что теперь он носил достигающую поясницы косу, не в добротной стильной одежде, сменившей поношенные свитера и джинсы. Он просто перестал быть тем нервным и дерганым, помешанным на фамильной гордости, озлобленным юношей. Теперь перед Кроуфордом сидел уверенный в себе молодой человек, чуть напряженный, но безусловно контролирующий ситуацию.

Однако даже эти перемены, естественные для любого человека, перешедшего на новый этап жизни, казались Кроуфорду неестественными и опасными. В самом деле, где вы видели улыбающегося флориста? То есть, флориста-то — где угодно, но улыбающегося Рана Фудзимию… Рана, добровольно взявшего в руки букет не для того, чтобы продать его, а лишь рассыпать у ног выходящего из подъезда «объекта страсти»… Театр абсурда — бледная тень жизни Брэда Кроуфорда.

А больше всего раздражало то, что Кроуфорд не мог определить сам для себя, что же было такого неестественного в поведении Фудзимии, кроме улыбки, конечно, что заставляло верить, будто весь этот спектакль тщательно продуман. Чувство это звалось интуицией и, вкупе с любопытством, не позволяло прекратить игру раньше времени.

Да и как-то неудобно было убивать его во второй раз.