I
– Давление – девяносто на шестьдесят.
– Пульс – сорок пять.
Человек лежал на кушетке в машине и слушал. Глаза не открывал.
– Давно принимаешь наркотики?
Человек ответа на вопрос не знал. Машина остановилась.
– Твои сигареты.
– Твои очки.
– Твоя куртка.
Человек надел очки. Взял пачку сигарет. Прижал к груди куртку.
– Выметайся. Больше под нашу машину падать не вздумай.
Захлопнулись дверцы. Боковое зеркальце ослепило на прощание.
Раннее утро.
Человек осмотрел карманы куртки. Пусто. Ни денег, ни документов. Куртка не новая, мех на воротнике отстегивается. На ярлычке, вшитом в боковой шов, синими чернилами написано Akagawa.
Человек надел куртку. Она была определенно мала. Рукава чуть ниже локтей, поясница мерзнет.
Итак, он курит, носит очки и чужие куртки.
Глаза снова ослепил солнечный зайчик, отраженный в боковом зеркале.
Дверцы распахнулись.
– Забыл отдать то, зачем мы здесь. Два бесплатных шприца и один бесплатный презерватив. Каждый вечер на Таймс-сквер в десять. Это Нью-Йорк, детка!
Человек подумал и неуверенно уточнил:
– Так я американец?
– Бездомный цветной наркоман? Типичный американец. Бывай!
Раннее утро.
Куртка, сигареты, шприцы и презерватив. Похоже, жизнь дает ему новый шанс.
За бордюром лежало большое зеленое яблоко, надкушенное всего один раз. Хотелось есть.
Человек поднял яблоко и начал есть.
* * *
Еще два месяца он исправно приходил на Таймс-сквер получить два бесплатных шприца и презерватив.
Старую куртку он так и не выбросил. Кто бы ни был этот Акагава, его очки и сигареты пришлись очень кстати.
В первый раз он украл, даже не осознав, что делает. Женщина покинула вагон метро, дверь за ней закрылась. Он положил розовый кошелек с брелком-сердечком за пазуху.
Вечером в мотеле на кровати он раскладывал новые и старые портмоне как пасьянс. Принюхивался к запаху кожи. Смотрел на фотографии детей, мужчин и женщин. Рвал их в клочья.
Профи так не делают. Профи избавляются от улик сразу.
Но это были кусочки чужой жизни, которые он украл, чтобы составить свою.
А еще на Таймс–сквере всегда можно было найти девочек, которые знали проверенных дилеров.
Иногда он размышлял, не унаследовал ли дурные пристрастия вместе с именем.
* * *
Человек в чужой куртке шел мимо антикварного магазина. До десяти вечера было еще далеко, деньги на руках. Человек не спешил.
Старый японец на пороге благожелательно улыбался.
– В такой вечер путнику непросто не заблудиться в тумане.
– То, что скрыто туманом, невидимо, не существует. Так стоит ли думать о том? – отозвался Акагава.
Рядовой разговор о погоде.
Он прошел еще несколько шагов, когда понял – говорили не по-английски.
Человек оглянулся и увидел, что старик зашел внутрь и запер дверь.
В Публичной библиотеке ему понравилось – чисто, светло.
Если набрать в поисковике имя владельца куртки, выпадет сто двадцать одна тысяча страниц. Некоторые ведут на японские сайты. На японских сайтах – девочки с синими и зелеными волосами. Бывают девочки с катанами. Такие девочки в аниме служат в секретных организациях.
Студентка старательно не смотрела на то, как японец-очкарик в засаленной куртке пялится на сиськи нарисованной девочки с синими волосами.
Он смотрел на слоги хираганы, не веря сам себе.
* * *
Это стало занимательным. И похоже на предвкушение перед уколом.
Сигнализация в антикварном магазине старого японца была, судя по всему, ровесницей хозяину.
Он шел в темноте, луч карманного фонарика крался рядом по витринам.
Нунчаку.
Сувенирные японские мечи.
Ему всегда нравилось оружие. В этом нет ничего особенного. Каждый мужчина любит оружие.
Предпочитаю огнестрельное, вдруг вспомнил Акагава. У меня был глок.
Акагава остановился, вернул меч на стойку.
Он подошел так близко, что ему срочно требовалось вернуться назад.
* * *
Куртка сброшена на пол рядом с кроватью. Предвкушение разливалось по венам.
Человек смотрел в потолок.
Я курю, говорю и читаю по-японски, взламываю коды и сигнализации, стреляю, краду… нунчаку вот украл… я… я… работаю на…
Он снова закрыл глаза.
На затертом ярлычке выцветали буквы, которые никак не складывались в Side A.
II
Снился хороший сон.
Снега навалило столько, что в ботинках хлюпало.
Хью запустил снежком в Юки. Перчатки у Хью были непарные: один коричневый, другой черный. У Юки перчаток вовсе не было. Он увернулся и заорал:
– Синие против красных! Синие против красных!
И во дворе сразу стало шумно и весело. Кажется, все, кто был дома, высыпали во двор. Юки же знал, что это хороший сон.
– Я – снайпер!
– Ты в прошлый раз был снайпером!
– Можно я буду шпионом? У меня есть нож-бабочка.
– Нам нужны подрывники! Марти, пойдешь подрывником красных?
Элисон не нравилась эта игра. Дети убивали друг друга.
– Акагава, ты с синими?
– Я против насилия.
Вид у Акагавы был сонный и хмурый. Он зажал губами сигарету, зажигалку где-то потерял.
– Будешь медиком?
– Почему не инженером?
– В игре медик в очках и курит.
Доктор Ди был медиком красных. Акагава был медиком синих, поэтому Юки был скаутом синих.
Снег не таял, только пальцы онемели.
К забору подъехала машина. Юки выглянул из-за угла. Акагава, накинув капюшон на голову, склонился к приспущенному затонированному окну.
Номера Юки не помнил. Это же сон.
На самом деле ничего интересного. Акагава говорил, что привозят витамины для бездомных детей. Акагава отдавал их доктору Ди. Потому что Элисон не нравилось, когда Акагава сам предлагал детям таблетки.
Тогда Юки еще не понимал почему.
Машина уехала. Акагава откинул капюшон с головы. Наконец, закурил.
Что он там торчит, как идиот? Его же снайпер красных подстрелит.
Юки полз по двору, не поднимая головы.
Где-то в окне затаился Шон - снайпер красных. Акагава лежал в сугробе. Пепел от сигареты прожигал снег.
– Ты нам нужен, медик.
– Меня подстрелили.
– Ты же медик! Используй адреналин.
– Меня подстрелили, я умер.
Юки был готов пнуть его в бок ботинком. Эти взрослые! Ему просто не хотелось играть, нравилось валяться тут в сугробе.
Было слышно, как в доме красные заорали. Они нашли кейс и вернули его на базу. Юки сразу почувствовал, что замерз и устал. Стуча зубами, рухнул рядом. Акагава прижал его одной рукой к себе, чтобы было теплее.
– А что в кейсе?
– Витамины. Будете настоящими бойцами.
Юки лежал, вдыхая запах сигарет. Чувствовал, как проваливается в сон. Сквозь дрему услышал:
– Это лекарство сирот. Ты же знаешь, доктор Ди продолжает давать его остальным.
* * *
Он вскочил с кровати, привычным жестом взял со столика очки.
Окно было открыто, поэтому Юки и замерз. Курил тайком, решил проветрить комнату и нечаянно уснул.
На подоконнике лежал снег.
Это правда, доктор Ди сейчас с теми, кто остался от банды "Сироты".
Юки не знал, куда звонить и что делать. Акагавы больше нет, но на другом континенте доктор Ди, добряк каких поискать, играл в красных и синих.
Победитель получал награду – лекарство сирот.
III
…по полу дует, кровь на стенах. Элисон держится хорошо. Нормально.
Он скажет:
– Давай уедем, Элисон.
Больше никогда она не будет мерзнуть зимой. Если любимой станет холодно, он накинет ей на плечи ласковый мех.
А еще лучше – никогда не возвращаться сюда, под холодное серое небо. Они будут следовать за солнцем. Да, так Акагава и скажет Элисон: «Мы следуем за солнцем».
Пусть будет чистый песок, безмятежный утренний прибой.
Пляж пуст – еще прохладно, но море теплое.
Элисон выдавливает на запястье крем от веснушек. Она улыбается.
Море смывает воспоминания о прошлом, уносит с собой, хоронит на глубине мертвых.
Она вдруг проснется ночью. Приснился кошмар, милая? Вот лекарство.
Элисон задержит его руку в своей, прежде чем взять стакан с водой. Лекарство не горькое, но так полагается. Элисон верит в предписания врачей.
Итак, прежде чем взять стакан с водой, она спросит в который раз:
– Почему они мне снятся, эти дети?
Он передаст лекарство с поцелуем. Еще один ритуал, который он выполняет день за днем. В который раз боясь, что она оттолкнет его, как в первый.
Чужая гостиничная комната.
Они ведь следуют за солнцем, верно? У них нет дома и никогда не было.
– Это сон. Мне тоже снятся дурные сны, Элисон. Например, про одну девушку с индейским медальоном. Она верила в то, что может победить смерть…
Еще до того, как он завершает свой рассказ, Элисон снова засыпает. Он умирает – так хочет курить, но лежит неподвижно.
Четыре последних таблетки перекатываются по пластиковому дну банки.
Но ей не всегда снятся кровь и расстрелянные дети. Иногда она тихонько смеется во сне, прежде чем проснуться.
В конце концов, они на курорте, они гуляют по улицам, и даже если кто-то из местных поинтересуется, как удалось узкоглазому отхватить такую красотку, он справится. Справится и с двумя, и с тремя.
Элисон гордится им. Специалисту по старинному оружию полагается уметь защищать себя.
Она любит спрашивать:
– Как мы познакомились?
Приходится очень осторожно врать.
Он консультант, поэтому они в разъездах, он не хочет оставлять Элисон одну. Кто-то же должен напомнить ей принять лекарство?
Элисон улыбается. Ей неловко за то, что она не помнит, как называются эти таблетки.
А дети... Ты изучала психологию, Элисон, до аварии работала с детьми.
Память восстановится. Не надо только заставлять себя вспоминать.
Лучше посмотри, как волны уносят все дурное на дно, откуда никто и ничто не возвращается.
И Элисон положит голову ему на плечо.
Как сейчас.
Только тогда не будет больно и страшно.
Страшное случается всегда неожиданно.
Предположим, Акагава уйдет по делам. Он ведь консультант, верно? Заглянув в кондитерскую, Элисон встретит Нэнси, проститутку с соседней улицы.
Ты все еще гуляешь со своим узкоглазым, хихикнет Нэнси, да ладно, я тоже подцепила какого-то якудзу, он меня сюда и привез. Правильно, нечего делать в том проклятом городе, хотя я уже немного скучаю… Возвращаться не собираешься? И я бы не смогла после всего, что случилось. После того, как "Синеглазые" так жестоко расправились с оравой детей…
Что сделает Элисон? Вернется в пустой гостиничный номер, будет искать паспорт и деньги, чтобы немедленно уехать? Расплачется? Дождется его? Влепит пощечину?
Но ведь она не вспомнит всего. А если вспомнит?
Стоит бросить камушек, как случится обвал.
Акагава представляет, как дрожит пистолет в ее руке. Элисон знает, где он хранит пистолет.
Она ненавидит оружие. Она ненавидит убийства.
Он поможет ей принять лекарство.
В который раз.
Холодно.
Акагава искоса смотрит на обнявшую себя девушку.
Таблетка на двоих, отрава в поцелуе.
Давай уедем, Элисон.
Zero
Мы оба работали на Критикер. Чуть позже – вместе. В первый раз мы пересеклись в зале для тренировок, а потом столкнулись у автомата для напитков. Ботан купил детскую газировку и предложил мне крепкие американские сигареты, которые курил сам.
Я отказался. Бросил еще год назад.
Эрика его недолюбливала. Говорила, что он извел четыре тома полицейских протоколов на бумажные самолетики.
Я бы предпочел вообще не иметь с ним дела. Шрам делал Ботана приметным, он тратил много патронов на цель, и от него тянуло отчаянием – сильнее запаха американских сигарет.
Я спросил, когда он давился своей зеленой газировкой.
А Ботан и не скрывал. И трех месяцев не прошло, как его жену убили, а дочь похитили.
– Адзуми пять лет. Она до сих пор боится спать в темноте. И они же не знают, что у нее аллергия на молоко. Она любит карамель-тянучку...
– ...и бумажные самолетики?
Ботан смял банку. Он никогда не допивал эту шипучку.
Я взялся за дело не потому, что хотел ему помочь.
Хорошо, не только потому, что хотел помочь маленькой девочке вернуться домой.
Невозможно быть рядом с человеком, который сгорает от отчаяния.
Ботану повезло. Девочку еще не вывезли из страны, не перепродали и не убили. Через полтора месяца я мог точно назвать адрес, где Адзуми провела последние дни. Я гордился своим профессионализмом, когда излагал факты Эрике.
Она выслушала, не перебивая. Эта женщина всегда неуловимо напоминала мне гадюку в траве.
– Великолепная работа.
– Благодарю.
– Но бесполезная.
Я молчал.
– Ты полагаешь, Критикер не способны помочь тем, кто сотрудничает с нами? Ты думаешь, Мэригольд не вернул бы ребенка домой, будь это целесообразно? Пора бы научиться отрекаться от низменных эгоистичных мотивов. Вернись дочь к Ботану, он немедленно покинул бы наши ряды. Да, его дочь была бы спасена, но десятки и сотни других маленьких девочек погибли бы. Потому что один эгоистичный отец теперь слишком занят, чтобы помочь им.
Я молчал.
– Ботан ждет тебя у автомата с напитками. Что ты ему скажешь?
...что он никогда не увидит свою дочь?
– Что меня ждет назначение в другом городе, в новой перспективной команде.
Эрика улыбнулась.
Когда я вернулся к Ботану, то невольно оглянулся. Эрика следила за нами. Рука за спиной, словно в ней пистолет.
Это просто работа: приходится переступать через себя. Или через кого-то другого.
Во имя блага для всех.
Ботан горячо пожал мне руку, я обещал выслать ему настоящих американских сигарет.
Я оставил его у автомата с напитками пить зеленую газировку для маленьких девочек.
Эрика продолжала улыбаться.
Теперь я видел, что она держит в руках.
Она надкусила и бросила его мне – большое яблоко.
